Светлана Аллилуева. Пять жизней

Зазеркалье после самоубийства матери

Первые дни после похорон жены Сталин пребывал в поновленном состоянии. Он винил в её гибели многих: Полину Молотову, Павла Аллилуева, подарившего ей пистолет, политическую оппозицию… и себя в том числе. «Не уберёг», — luxe сказал он, прощаясь с женой, — эту фразу расслышал Молотов, находившийся возле него. Он не мог долго находиться в кремлёвской квартире, в которой она застрелилась и Где всё напоминало о ней, не чувствовал себя комфортно в Зубалове, где во всём ощущалась её рука, и, желая отгородиться от прошлого, дал указание выстроить новую дачу в Кунцеве. Вскоре она стала его новым домом.

Но никуда не деться, всё равно ему необходимо было ежедневно бывать в кремлёвской квартире и общаться с детьми (Вася уже ходил в школу, а Свете предстояло начать обучение), и он решил эту проблему достаточно просто — обменялся жильём с Бухариным. В прежней квартире, в которой застрелилась Надежда Аллилуева, он не мог оставаться.

Ему было за пятьдесят — возраст, в котором «ничто человеческое не чуждо». Но он не мог привести новую женщину в дом, в котором всё напоминало о Наде и в котором жила маленькая Светланка. Его «ничто человеческое не чуждо» должно проходить вдали от её глаз. Света, в отличие от Васи, впечатлительная и легкоранимая. Сердце маленькой девочки, понимал он, нельзя травмировать появлением рядом с ним другой женщины. Для незаметных утех новая дача подходила как нельзя лучше. Его интимная жизнь должна быть неприметной для дочери.

Это правило, которое он для себя ввёл, осталось незыблемым на протяжении последующих двадцати лет. После гибели жены возле Сталина всегда зияло пустое место. Как и во времена английского короля Эдуарда II, запретившего женщинам появляться при его дворе (впрочем, по иным причинам: гомосексуальным пристрастиям монарха), общество Сталина стало чисто мужским. На кунцевские застолья и на сочинские дачи придворные дамы не приглашались.

Его соратники чутко на всё реагировали. Жёны членов Политбюро, ранее блиставшие рядом с мужьями в правительственной ложе Большого театра, теперь туда не допускались — соратники боялись поставить вождя в неловкое положение. На официальных приёмах в Кремле жёны партийных вождей сидели за отдельным столиком, вдали от мужей, и это правило сохранилось надолго. Жена следующего генсека, Хрущёва, — Нина Петровна Кухарчук, главенствовала над обществом жён членов Политбюро, затем место председательницы женского клуба заняла мадам Бреж-нева-Брошкина, и так далее… только Раиса Максимовна Горбачёва ненадолго сломала установившуюся традицию и вышла из тени мужа, продемонстрировав всему миру, что «наши жёны» не только «пушки заряжёны». Но после её короткого триумфа иных первых леди государства кремлёвские вожди обществу не представили…

…Пока строилась дача в Кунцеве, в Зубалове сменился обслуживающий персонал, помнящий прежнюю хозяйку, — среди новых лиц выделялась юная курносая Валя Истомина. Её весёлый и звонкий смех целый день разносился по даче, и хотя нет никаких свидетельств, то есть свидетелей, державших свечку над постелью вождя, похоже, именно для этого она была отобрана среди множества кандидаток, готовых безропотно исполнить любое пожелание Властелина страны.

Валентина Истомина проработала в должности экономки (хозяйки кунцевской дачи) около восемнадцати лет. Замуж она так и не вышла (хотя возраст цветущий и она вполне могла бы подобрать себе кого-нибудь в мужья из офицеров охраны, официальных или неофициальных, и родить ребёночка) — вывод делайте сами. Не потому ли Сталин, привыкший к неофициальной жене, впоследствии спокойно отнесся к появлению «походно-полевых жён» у офицерского состава Красной Армии — жён, которые вроде бы временно есть и которых официально вроде бы нет.

Со Светланой у Валечки были прекрасные отношения, и девочка быстро полюбила её. Когда Сталин умер и на кунцевской даче начались прощания, в которых позволено было участвовать обслуживающему персоналу, Валечка грохнулась на колени возле дивана, на котором он лежал, упала головой на грудь и в голос заплакала, как плачут только женщины, хоронящие своих мужей. Она долго не могла остановиться и голосила, рядом находились члены Политбюро и члены семьи — никто не мешал ей проститься, зная или догадываясь, кем на самом деле она ему приходилась.

С Валентиной Истоминой Светлана неоднократно встречалась и после смерти отца, и обе женщины, каждая по-своему, вспоминали годы, с ним или возле него прожитые… Была ли у Валечки Истоминой на кунцевской даче вторая роль, Светлана из деликатности умолчала, не желая выставлять напоказ интимную жизнь отца.

Благодаря папиным заботам, Светлана Сталина продолжила жить в Зазеркалье, но это была уже вторая жизнь — Зазеркалье без мамы.

Вплоть до начала войны она жила школой, уроками, книгами и пионерскими обязанностями в крошечном мире, огороженном кремлёвской стеной, вне которого гремели войны и один за другим шли политические процессы, заливавшие страну потоками крови. Светлана от всего была далека. В Зазеркалье текла иная жизнь…

Света приходила из школы домой и садилась за уроки. Ей осталась в наследство огромная библиотека, находящаяся в комнатах отца, которую начала собирать её мама. Переехав в Кунцево, Сталин оставил библиотеку нетронутой, и кроме Светы в неё никто не заглядывал. Васю книги не интересовали.

Самой главной заслугой Надежды Аллилуевой в воспитании дочери было то, что она успела привить ей желание учиться. У пяти летней девочки были учительницы по русскому и немецкому языкам. Она привыкла к самостоятельному выполнению домашних заданий, зная, что последует мамин строгий контроль. В возрасте шести с половиной лет Светлана уже писала и читала по-русски и по-немецки, писала нотные диктанты, рисовала, лепила, клеила. Образовательная машина, запущенная мамой, не остановилась после её смерти — умение учиться осталось у Светланы на всю жизнь.

Школьных подруг, к которым она могла бы самостоятельно ходить в гости или которые могли бы запросто её посещать, у неё не было, как и не было в тридцатые годы соблазнов и открытий, перевернувших мир и занимающих у подростков всё свободное время: мобильного телефона, телевидения и Интернета.

Отец старался подобрать ей школьных подруг, и внучки Максима Горького Марфа и Даша казались ему идеальными девочками. Марфа, старшая внучка, была ровесницей Светы, и Сталин специально захватил с собой дочь, желая подружить девочек, когда в 1934 году поехал на дачу к Горькому в Горки. Девочки учились в одном классе, сидели за одной партой, Марфа ездила с ней летом на дачу и в Сочи. Светлана была отличницей. Марфа, как и положено красавице, училась плохо, хватала двойки и тройки, и Света ей помогала.

Отдалились они после окончания школы. Немалую роль в размолвке сыграло замужество Марфы, вышедшей за Серго Берию, с которым Светлана была дружна. Такое бывает часто со школьными друзьями. Когда они подрастают и обзаводятся семьями, по разным причинам (профессиональные интересы также играют немалую роль) друзья и привязанности меняются. Но в школьные годы у Светы других вариантов не было. Даже если бы ей захотелось подружиться с другими девочками, то в Зазеркалье посторонние не допускались — охранники, следовавшие за ней повсюду, отпугивали потен-и пильных друзей и подруг, которые с «чёрного хода» могли (H.I проникнуть в семейный круг Сталина.

Распорядок дня Светланы во время учебного года: школа, Кремль, уроки, домашняя библиотека, школа. Никаких Дворцов пионеров и спортивных секций.

Вот так до начала переходного возраста протекала без мамы жизнь Светланы Сталиной.

Её домашний мир состоял из двух комнат и двух письменных столов: за одним, в своей комнате, она делала уроки; in другим — в соседней комнате, няня шила или читала. Одна в квартире Светлана не оставалась. Помимо няни там постоянно находилась прислуга.

Когда в 1934 году строительство «ближней дачи» было завершено, Сталин установил порядок: ночевать на даче, но перед отъездом ежевечерне бывать в кремлёвской квартире, обедать и проводить время с дочерью. Приходил он не один, а с членами ближайшего партийного окружения, которых приглашал на обед, — одиночество его тяготило, и он любил застолья с долгими разговорами. Проходя по коридору мимо комнаты дочери ещё в пальто, он зычно звал её к обеденному столу: «Хозяйка!».

Светлана ждала этого часа (он наступал около семи вечера), бросала уроки и неслась к отцу в столовую, где в ожидании него уже был сервирован стол, обычно на восемь персон. Она занимала привычное место справа от отца и сидела так часа два молча, с умным видом, слушая взрослые разговоры, которых не понимала, но в которых как бы участвовала, присутствуя возле отца.

Иногда, заходя в квартиру, отец говорил ей: «Ну, хозяйка, угощай. Гости пришли». Она стремительно убегала на кухню, чувствуя важность своей персоны, давала указания повару и подавальщице, а Сталин, веселясь, рассказывал тем временем гостям о своей забаве: «Когда она на меня рассердится, то укоряет: «Пойду на кухню, пожалуюсь на тебя повару». А я ей отвечаю: «Да уж пожалей меня, не жалуйся, мне ведь это так просто не пройдёт!».[27] И тогда она ещё настойчивее говорила, что скажет повару, если с ней плохо будут обращаться.

В конце застолья отец обязательно уделял внимание дочери и спрашивал об оценках, а так как, в отличие от Васи, перебивавшегося с тройки на тройку и имевшего много нареканий, она была прилежной ученицей, отличницей (оценки в школах тогда не завышались и дети получали то, что заслуживали), то Сталин хвалил её. Гости поддерживали его, и счастливый отец отправлял её спать в хорошем настроении.

Ну, чем не отцовская королева! По воспоминаниям Хрущёва, ставшего вхожим в дом Сталина с середины тридцатых годов, Светланка выглядела в те годы как нарядная куколка и внешне была похожа на мать, которую он хорошо знал: такие же тёмно-каштановые волосы и веснушчатое лицо.

Удивительно, в этой же квартире вместе со Светланой жили (или должны были жить) Вася и, в одной комнате с ним, Артём, приёмный сын Сталина. Но нигде, ни в мемуарах Светланы, ни в воспоминаниях Хрущёва, не сказано, что отец также приглашал их к застолью с членами Политбюро и ходил с мальчиками в театр или в кино… Им от отцовской любви, похоже, доставались лишь крохи.

Перед уходом (когда была выстроена ближняя дача), уже в пальто, Сталин обязательно заходил в комнату дочери и на прощание целовал её. Светлана засыпала в любви, осыпанная отцовскими поцелуями, не чувствуя себя чем-либо обделённой. Через десять лет после смерти отца она вспоминала своё детство: «Он любил целовать меня, и я не забуду этой ласки никогда. Это была чисто грузинская, горячая нежность к детям».

Но здесь я не могу с ней согласиться. Нежность к детям в характере многих народов — я наблюдал её в пёстрой по расам и национальностям Америке, которую люблю так же, как и I ри другие мои родины: Россию, Украину и Израиль. Наверно, если бы довелось мне ещё где-либо жить, то любил бы и и и страны и народы, и единственное, чего категорически не носпринимаю никогда и нигде — расизма и ксенофобии.

Иосиф Сталин был совершенно спокоен, уезжая ночевать на дачу, тем более что Светлана никогда не оставалась в квартире одна, а с няней или воспитательницей, защищённая кремлёвской стеной, непреодолимой для лихих людей, дома и в школе охраняемая НКВД. Она ничем не обременяла отца и не отвлекала от государственных дел и классовой борьбы. Золотой ребёнок! Любимица всех близких друзей отца: дяди Берии, дяди Ворошилова, дяди Микояна, дяди Молотова, дяди Кагановича и дяди Хрущёва! Были ещё дядя Орджоникидзе и дядя Киров, быстро исчезнувшие, которых она любила, потому что папа Сталин их тоже очень любил. Сохранилось даже фото: Светланка, папа Сталин и дядя Киров…

Кстати, дочку дяди Молотова, родившуюся в 1929 году, тоже Светой назвали. Правда, забавно? Две знатные Светы учились в 25-й образцовой московской школе,[28] в Старопименовском переулке, дом 5, бывшей до революции частной мужской гимназией Франца Ивановича Креймана. Большая и маленькая Светы. Сталина — большая, а Молотова — маленькая. За обеими девочками в школе по пятам следовали сопровождающие чекисты. За Светой Молотовой, она здоровьем была слаба, даже портфель носили. Питались девочки отдельно от всех, в специальной комнате, едой, принесённой из кремлёвской столовой. А как же иначе? Вдруг враги народа замыслят их отравить?..

В Зазеркалье отношения Сталина с дочерью превратились в игру, придуманную отцом, в которой она якобы была генеральшей, а все остальные, включая отца, — её крепостными. Но разве могут такими быть роли в советском домашнем театре? Как называли его между собой офицеры охраны и обслуживающий персонал? Хозяин!

Значит, в домашнем театре Светлана— «хозяйка». А он, Генеральный секретарь ЦК ВКП(б) — с 1934 года надобность называться генеральным отпала (все и так знали, кто крутит шарманку, под которую они пляшут), — для хозяйки Сетанки простой «секретаришка», как и его друзья, приходящие в их дом по его приглашению. Все они «Сетанкины секретаришки», человечишки, которым маленькая Повелительница отдаёт приказы, наподобие тех, которые он сам издаёт. Как это в ноябре 1933-го написал о них Осип Мандельштам: «Как подковы куёт за указом указ — / Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз»? Конечно, Мандельштам переборщил, но суть верна: приказы существуют для того, чтобы их выполнять. Не так ли, товарищи Ягода и Ежов? (Берия в ту пору орудовал в Закавказье и Москву не стращал.)

Девочка подхватила сказочную игру. Ей нравилось командовать обожаемым отцом: её приказы, развешиваемые на стенах квартиры, содержали просьбы, которые немедленно исполнялись. Один из грозных приказов, форму которого составил для неё отец, содержал просьбу пойти с ней в кино:

21 октября 1934 г. Тов. И. В. Сталину,

секретарю № 1.

Приказ № 4.

Приказываю тебе взять меня с собой.

Подпись: Сетанка-хозяйка.

Печать.

Подпись секретаря № 1: Покоряюсь. И. Сталин.

Были и другие аналогичные приказы, под которыми Сталин, как и подобает секретарю, подписывался: «Слушаюсь», Покоряюсь», «Будет исполнено» или, совсем из другой оперы: «Согласен», на секунду забыв, что в домашней игре он не Секретарь ЦК ВКП(б), а мелкий секретаришка, яко Поскрёбышев, которого можно по стенке пальцем размазать, и подписываться он должен подобострастно.

Но простим Сетанкиного секретаря № 1, растолковавшего матери свою должность, когда однажды он её навестил в Тифлисе (старая женщина никак не могла уяснить, что это за кресло — «секретарь ЦК» — вокруг которого все трепещут и раболепствуют). «Царь», — вразумительно пояснил он любимой маме, письма к которой завершал традиционным пожеланием: «Живи десять тысяч лет, дорогая мама». Царь он, ХОЗЯИН ВСЕЯ РУСИ.

А время-то какое! Мелкобуржуазная контра прёт изо всех щелей, скоро патроны закончатся, а она всё лезет и лезет. А «нам бы только ночь простоять да день продержаться!».[29] В Зазеркалье, пока вне его Мальчиш-Кибальчиш держал круговую оборону, вывешивались Сетанкины приказы:

15 апреля 1934 года: «Приказываю тебе повести меня с собой в театр».

10 мая 1934 года: «Приказываю тебе позволить мне поехать завтра в Зубалово».

28 октября 1934 года: «Приказываю тебе позволить мне пойти в кино, а ты закажи фильм «Чапаев» и какую-нибудь американскую комедию».

И Сталин продолжал ставить на них резолюции: «Слушаюсь», «Покоряюсь», «Будет исполнено», потому как «Согласен» он писал на расстрельных списках, приносимых от Ягоды, а затем и от его сменщика Коли Ежова.

В Кремле в ту пору жил поэт Ефим Алексеевич Придворов, партийный трубадур, заслуги которого Есенин в 1925 году оценил прозвищем: Ефим Лакеевич Придворов. Но что за фамилия Придворов? Крайне унизительная для пролетарского поэта. Живущий при дворе? Приблудный, значит? А если копнуть дальше, то и блудник? (Что, кстати, недалеко было от истины.) Ещё до революции поэт Придворов предусмотрительно стал именоваться Демьяном Бедным и его рабоче-крестьянский псевдоним так понравился Сталину, что он включил его в уничижительную подпись, которую ставил, обращаясь к Се-танке: «Секретаришка Сетанки-хозяйки бедняк И. Сталин».

Благодаря отцовской любви, с раннего детства Светлана находилась в центре культурной жизни страны, посещая с отцом лучшие театры Москвы: МХАТ, Малый и Большой, Вахтангова. В правительственной ложе она сидела в первом ряду, как и положено королеве, а отец-секретаришка, не привлекая к себе внимания (вдруг в одной из лож затаился скрытый троцкист со снайперской винтовкой), прятался в дальнем углу.

У неё была привилегия, которую не имела ни одна советская женщина: Светлана была первой зрительницей любого кинофильма, выпускаемого в СССР. Только зарождалось звуковое кино. В 1931 году появился первый советский игровой звуковой фильм «Путёвка в жизнь». Его режиссёр Николай Экк на Венецианском кинофестивале (1932) был признан, по опросу зрителей, лучшим режиссёром, в 1936 году он снял первый советский игровой цветной фильм «Груня Корнакова». Все советские и зарубежные кинофильмы начинали своё шествие по экранам страны с кремлёвского кинозала. Первыми зрителями были члены Политбюро, по дороге в просмотровый зал возглавляемые Сетанкой-хозяйкой.

Просмотр начинался после обеда, часов в девять вечера. Для ребёнка время было позднее, но Светлана так умоляла отца взять её в кино — для убедительности и приказы вывешивала, — что отец сдавался, и когда они выходили на кремлевскую улицу, со смехом выталкивал дочь вперёд и приговаривал: «Ну, веди нас, веди, хозяйка, а то мы собьёмся с дороги без руководителя!». Она гордо (цитируем Аллилуеву) «шествовала впереди длинной процессии в другой конец безлюдного Кремля, а позади ползли гуськом тяжёлые бронированные машины и шагала бесчисленная охрана».

Неужели даже по территории Кремля страшно было передвигаться без бронированных машин и охраны? Как же тогда по улицам городов и посёлков перемещались рядовые граждане, большей частью безоружные? В США, в Билле о правах, с 1791 года за гражданами закреплено конституционное право владеть оружием, а в СССР с этим строго. Все безоружные, беззащитные, и… сами знаете… Если Аннушка купила подсолнечное масло и разлила его на трамвайных путях, то не только Берлиоз поскользнётся — вся страна попадёт под трамвай. А был бы у несчастного Берлиоза кольт, эсерку Аннушку (Фаню Каплан) или троцкиста-вагоновожатого вовремя бы остановили. Никуда не деться теперь. Пока всех инакомыслящих не изловим, приходится по Кремлю с охраной ходить.

…Кино заканчивалось поздно, часа в два ночи (если уж шли смотреть, то сразу по две-три картины), а девочке в семь утра надо вставать и идти в школу. Её отсылали спать, и она бежала домой по пустынному ночному Кремлю, наполненная мыслями о героях просмотренных фильмов: «Чапаев», «Весёлые ребята», «Пётр I», «Цирк», «Волга-Волга», «Юность Максима»…

Хотел Сталин того или нет, но он с детства предопределил Светланино будущее. Посещение лучших советских театров, лучшие кинофильмы, книги из отцовской библиотеки — всё это способствовало развитию гуманитарного склада ума. Окончив школу, она по настоянию отца поступила на истфак МГУ, хотя мечтала о филфаке (мы опрометчиво забежали в третью жизнь Светланы), окончила аспирантуру Академии общественных наук и всё равно вернулась к тому, что полюбила с детства: к книгам, став кандидатом филологических наук. Она работала переводчиком с английского языка и литературным редактором. Четыре мемуарные книги Светланы написаны блестящим литературным языком, свидетельствующим о её несомненном литературном таланте. А началось всё с детства, с походов в театры, просмотра кинофильмов, отцовской библиотеки и домашних учителей немецкого и английского…

Возвращаемся во вторую жизнь Светланы Сталиной после краткого посещения третьей, в которую вернёмся, когда свершится зловещее предсказание, напетое бодрой мелодией военного марша: «Если завтра война, если враг нападёт, / Если тёмная сила нагрянет…»

…Во время учебного года Светлана жила в Кремле, а летом, когда отец убывал в Сочи, она выезжала с няней в Крым, на дачу в Мухолатку, ставшую впоследствии одной из крымских резиденцией членов Политбюро…

Отец не забывал дочь, несмотря на сложное международное положение, и писал ей нежные письма, хоть и короткие. Светлана приводит некоторые из них, естественно, сохранились далеко не все, и не везде она указывает даты, но надо сделать скидку на юные лета. В возрасте от 8 до 10 лет она меньше всего думала о том, что следует сохранить письма и включить их в свои мемуары.

Здравствуй, моя воробушка!

Не обижайся на меня, что не сразу ответил. Я был очень занят. Я жив, здоров, чувствую себя хорошо. Целую мою воробушку крепко-накрепко…

Милая Сетанка!

Получил твоё письмо от 25/IX. Спасибо тебе, что папочку не забываешь. Я живу неплохо, здоров, но скучаю без тебя. Гранаты и персики получила? Пришлю ещё, если прикажешь. Скажи Васе, чтобы он тоже писал мне письма. Ну, до свидания. Целую крепко. Твой папочка…

За письмо спасибо, моя Сетаночка.

Посылаю персики, пятьдесят штук тебе, пятьдесят — Васе. Мели ещё нужно тебе персиков и других фруктов, напиши, пришлю. Целую.

8 сентября 1934 г.

Хозяюшка! Получил твоё письмо и открытку. Это хорошо, что папку не забываешь. Посылаю тебе немножко гранатовых яблок. Через несколько дней пошлю мандарины. Ешь, веселись… Васе ничего не посылаю, так как он стал плохо учиться. Погода здесь хорошая. Скучновато только, так как хозяйки нет со мной. Ну, всего хорошего, моя хозяюшка. Целую тебя крепко…

18 апреля 1935 г.

Здравствуй, хозяюшка!

Посылаю тебе гранаты, мандарины и засахаренные фрукты. Ешь-веселись, моя хозяюшка! Васе ничего не посылаю, так как он всё ещё плохо учится и кормит меня обещаниями. Объясни ему, что я не верю в словесные обещания и поверю Васе только тогда, когда он на деле начнёт учиться хотя бы на «хорошо». Докладываю тебе, товарищ хозяйка, что был я в Тифлисе на один день, побывал у мамы и передал ей от тебя и Васи поклон. Она более или менее здорова и крепко целует вас обоих. Ну, пока всё. Целую. Скоро увидимся.

8 октября 1935 г.

Сетанка и Вася!

Посылаю вам сласти, присланные на днях мамой из Тифлиса, нишей бабушкой. Делите их пополам, да без драчки. Угощайте кого вздумаете…

18 октября 1935 г.

Здравствуй, моя хозяюшка!

Письмо получил. Спасибо! Я здоров, живу хорошо, Вася хворал ангиной, но теперь здоров. Поеду ли на юг? Я бы поехал, но без твоего приказа не смею трогаться с места. Бываю часто в Липках. Здесь жарко. Как у тебя в Крыму? Целую мою воробушку…

Светлане, стало быть, уже около десяти лет. Письма, которые она получает от отца, ни в какое сравнение не идут с единственным, сухим и педантичным письмом, оставшимся ей от матери. Похоже, что в этом возрасте, окружённая отцовской любовью, она не осознавала потерю и не воспринимала отсутствие матери как трагедию. Осмысление начнётся позже, с наступлением переходного возраста, когда она узнает ошеломляющую правду. Отец — надо отдать ему должное — всё сделал для того, чтобы её детство стало счастливым. Морально ему было нелегко, несмотря на то, что он сумел втайне от дочери разрешить вопрос «ничто человеческое мне не чуждо».

В коротких письмах, которые он писал матери, прорывается его боль. Через два года после смерти жены он написал ей: «После кончины Нади моя личная жизнь тяжела. Ты спрашиваешь, как я живу. А я не живу, я работаю…»

В другом письме, через два с половиной года, 24 марта 1934-го, он написал матери: «Дети кланяются тебе. После кончины Нади тяжела моя личная жизнь. Но ничего, мужественный человек должен всегда оставаться мужественным».

Всё это мне знакомо. Надо сжать зубы и продолжать жить…

О переживаниях Светланы в этом возрасте нам неизвестно. А какой была Асенька в 10 лет? Ниже отрывки из красного альбома, сохранившего детские слёзы… Я не сомневаюсь, что похожие переживания были и у Светланы, но она или подзабыла их за давностью лет, или не нашла нужным поделиться с читателем. Зато во второй и четвёртой книгах она рассказала о реакции своей дочери, семнадцатилетней Кати, когда выяснилось, что мама — девочка была её «хвостиком» — решила остаться в Индии. Катя проплакала несколько месяцев, замкнулась, возненавидела её и уехала из Москвы на Камчатку, на «край света».

Красный альбом

Запись, сделанная 27 октября (Ляленька умерла в ночь на 30 августа, в 0 часов 25 минут).

Асенька пришла из школы грустная, поставила в прихожей портфель и сказала: «Я не верю, что это произошло».

Позже она рассказала, как шла из школы и думала, что мама не умерла, а просто куда-то уехала. А сейчас она придёт домой и застанет её…

7.11.86 г.

В 8.10 утра Ася проснулась и позвала меня:

— Мне приснился хороший сон.

— Какой?

— Иди сюда. — Я сел на диван возле неё, и она продолжила: — Мне приснилось, что мама не умерла, а уехала в другую страну, ГДР, мы её долго-долго искали, а потом нашли. (Почему-то мне тоже иногда снились такие сны. — Р. Г.) А потом все вместе приехали домой. Вот какой хороший сон.

Сейчас мне предстоит написать, точнее, переписать, самые тяжёлые строки — Асины письма к маме. Я сам виноват — внушил ей мысль, что мамочка не умерла, она всегда с нами, всё видит, всё понимает и мы ничем не должны её огорчать. С ней можно советоваться, писать письма. Несколько дней я не мог сесть за стол — спазмы душат с первой же строчки, но, пройдя шесть кругов ада, я не должен застрять ни седьмом…

Первое письмо покойной мамочке от Аси в 9 лет и 10 месяцев

Дорогая мамочка!

Я не верю тому, что ты умерла!

Пока ты не вернёшься ко мне, у меня жизнь останется такой же, как и сейчас, а сейчас у меня жизнь отвратительная. Нету дня без скуки по тебе, нету дня без слёз по тебе. Я не могу жить больше без тебя. Я много раз мечтала о том, чтобы ты вернулась, н согласна, вернись ко мне хоть днём, хоть ночью.

Сердце моё обмотано льдом, который снять сможешь только ты и твои ласковые ручки. У меня сердце разрывается, я ночью не могу уснуть, я не хочу больше так жить.

Вернись ко мне. Я помню, ты любишь жизнь, и я хочу, чтобы ты жила! Мама! Мама! Вернись ко мне!

Мамочка, солнышко моё, обогрей меня и моё сердце. Если ты не вернешься, то моё несчастное детство окончится сейчас, в 10 лет. Милая мамочка! Вернись же ты ко мне поскорей! Я люблю тебя бесконечно, и этой любви нету конца!

Вернись, мамочка!

Твоя, навеки преданная, дочка Ася!

Второе письмо покойной мамочке от дочки Аси.

17.04.87 г., в 10 лет, 5 месяцев и 2 дня

Дорогая, любимая мамочка!

Хочу тебя обрадовать. Я играю в составе 117 школы на соревнованиях «Белая ладья». На районных— 1 место, на городских — 1 место, на областных — 1 место, но, к сожалению, на республиканских — 5 место из 28 команд. На своей доске я заняла 3 место и выполнила 1-й разряд. Видишь, я теперь перворазрядница!

Я играю за нашу школу на соревнованиях «Кубок Карпова».

Я была в лагере «Красные зори». Я была в республиканском лагере «Молодая гвардия», в дружине «Солнечная», в 6-м отряде. У меня в первой четверти — 5 четвёрок (по математике, русскому языку, литературе, физкультуре и английскому языку), во второй — 3 четвёрки (исправила русскую литературу, физкультуру и математику), но по рисованию — четыре.

В третьей четверти опять пять четвёрок (по труду, физкультуре, по русскому языку, украинской литературе, по истории). Мамочка, я по русскому языку в начале четверти — на четыре, в середине и конце — на пять и начальная четыре подводит, но мне сказали, что если я всю четвёртую четверть буду работать на пять, то в четверти — пять, в году — пять и переводная — пять.

Мамочка, мне во второй четверти удалили гланды, и я больше ангиной не болею.

Буду писать. Твоя, вечно преданная тебе, дочка Ася.

Очень люблю и скучаю по тебе.

Письма для мамы клались в специальную коробочку. Эти страшные письма писала десятилетняя девочка, и я теперь знаю, что десятилетние дети страдают так же, как взрослые. А может быть, даже сильнее. Таких писем Светлана Сталина не писала. Папа Сталин от подобных переживаний её уберёг, сказав, по совету Аллилуевых, что мама надолго уехала в Германию. И девочка верила этому, ждала обновки. А я до сих пор не знаю, имел ли я моральное право сказать дочери, что мамочке можно писать письма.

И вновь красный альбом…

10 лет 4 месяца.

9.03.37 г.

Пытается осознать себя как личность. Задумчиво:

— Я не знаю, буду ли я человеком.

— Конечно, будешь. Ты и сейчас человек.

— А каким я буду человеком? — иначе сформулировала она свою мысль.

До этого несколько раз она настойчиво пыталась у меня выяснить:

— Какой у меня характер? А я какая, хорошая или плохая?

Сегодня читала по-английски текст «Му family». Отвечала на вопросы в книге. Прочла вопрос «Кто ваша мама?» и начала плакать. Я успокаивал её:

— Это же учебник. Относись к этому вопросу как учебному и отвечай: моя мама — инженер.

— Я знаю, просто горло схватило комом.

Недели за две до этого говорила мне:

— Мне часто снится мама. Она мне говорит: «Не волнуйся, папа тебя воспитает». Я задаю ей вопросы, а она на всё говорит только: «Да, да, да».

10.03.37 г.

Читали учебник английского языка. Вдруг нервно:

— Не могу я читать этот текст.

— Почему?

— Не могу, и всё.

С трудом добился плачущего ответа:

— Не могу я читать этот текст. Здесь всё о маме.

Эта глава могла быть написана Светланой Сталиной на основе её детских дневников, когда ей сказали, что мама не приедет из Германии — она умерла от аппендицита, или на основе записей Сталина, если бы он находился с дочерью ежедневно и еженощно. Он, несомненно, любил дочь, любил больше, чем кого-либо из живущих, включая сыновей, но мировая революция была для него важнее отцовских чувств, и Светлану воспитывали чужие женщины, няни и гувернантки, записей о её детских и подростковых переживаниях не оставившие.

В Зазеркалье происходят странные вещи

В 1937 году Светлане исполнилось одиннадцать лет. Она повзрослела, и в помощь няне Александре Андреевне Бычковой Сталин решил привлечь воспитательницу, обязательно из Грузии, хорошо знающую грузинские традиции. Так в кремлёвскую квартиру Сталина вошла Александра Николаевна Накашидзе. Но только ли с заботой о традиционном грузинском воспитании было связано её появление?

Светлане было одиннадцать-двенадцать лет, когда она обнаружила, что в Зазеркалье происходят странные вещи: сменился почти весь обслуживающий персонал, к которому она привыкла. В кремлёвской квартире и на даче в Зубалове, кроме няни, не оставалось никого из тех, кто подобран был её мамой, Надеждой Аллилуевой.

Вернувшись в сентябре 1937-го к школьным занятиям, Светлана не застала повариху Елизавету Леонидовну. Затем исчезла подавальщица Таня, таскавшая тяжёлые подносы с посудой, после неё настала очередь экономки Каролины Васильевны Тиль, лет десять прослужившей в семье и, к несчастью, оказавшейся немкой, хоть и из прибалтов. Её обязанности перешли к Александре Накашидзе. О новой воспитательнице Светлана Аллилуева вспоминала:

«…Новая экономка (то бишь «сестра-хозяйка»), приставленная к нашей квартире в Кремле, лейтенант (а потом майор) госбезопасности Александра Николаевна Накашидзе. Появилась она в нашем доме в 1937-м или 38-м году с лёгкой руки Берии, которому она доводилась родственницей, двоюродной сестрой его жены. Правда, родственница она была незадачливая и жена Берии Нина Теймуразовна презирала «глупенькую Сашу».

Но это решили без её ведома, — вернее, без ведома их обеих. И в один прекрасный день на молоденькую, довольно миловидную Сашу обрушилось это счастье и честь… Вернувшись к сентябрю как обычно из Сочи, я вдруг увидела, что вместо Каролины Васильевны меня встречает в передней молодая, несколько смущённая грузинка— новая «сестра-хозяйка».

Воинское звание ей присвоили в соответствии с положением, установленным Ежовым: все сотрудники, обслуживавшие Сталина и его семью, числились офицерами органов безопасности. Эта система распространялась затем на семьи Хрущёва, Брежнева и так далее, вплоть до Горбачёва. При социалистической системе хозяйствования, строго регламентирующей потолок зарплат, эта уловка позволяла, не нарушая законодательства, получать за воинское звание дополнительное денежное вознаграждение и иметь право на льготы, предназначенные военнослужащим.

Слухи и домыслы об Александре Накашидзе впоследствии были разные: если симпатичная молодая женщина, и к тому же грузинка, оказалась в кремлёвской квартире Сталина, значит, она или его любовница, или агент Берии. Или и то и другое.

На это без всяких на то оснований указал Хрущёв: «После смерти Надежды Сергеевны я некоторое время встречал у Сталина молодую красивую женщину, типичную кавказку. Она старалась нам не встречаться на пути. Только глаза сверкнут, и сразу она пропадает. Потом мне сказали, что эта женщина — воспитательница Светланки. Но это продолжалось недолго, и она исчезла. По некоторым замечаниям Берии я понял, что это была его протеже. Ну, Берия, тот умел подбирать «воспитательниц».[30]

Намёк ясен? Тем, кто с первого раза не уловил сказанное, через несколько страниц Хрущёв разъяснил, с тысячей оговорок: «Правда, толком я не знаю, что за люди были у неё воспитателями. Помню, что там маячила одно время красивая грузинка, но она вроде бы промелькнула и исчезла. Кто-то сказал мне, что это воспитательница Светланы. Не знаю, что это за воспитательница и откуда она появилась. Пронёсся слух, что это было подставное лицо Берии, подосланное не то к Светлане, не то к Сталину».[31] Так с лёгкой руки Хрущёва пошла гулять версия, что, ещё находясь в Грузии (в Москву Берия переехал в 1938 году), он внедрил в семью Сталина своего агента.

Несмотря на намёки Хрущёва, Александру Накашидзе не арестовали в 1953 году как активного участника «бериевского заговора». Чего не было, того не было. Но обратимся к воспоминаниям Серго Берии.[32]

Он пишет, ссылаясь на мать, поскольку сам, будучи всего лишь на два года старше Светланы, и знать этого не мог, что, когда они жили в Тбилиси, Сталин обратился к его отцу с просьбой подыскать женщину, которая согласилась бы присматривать за Светланой. Среди десяти-пятнадцати кандидатур, предложенных Сталину, он остановил выбор на Накашидзе, двоюродной сестре жены Берии. В семье Сталина она прослужила до 1943 года. (Рассказывая о ней, Серго не упомянул, что причиной увольнения стала история с Каплером — недоглядела майор Накашидзе.) После войны она вышла замуж и возвратилась в Грузию. О ней вспомнили в 1953 году, когда в поисках компромата на Берию его пытались обвинить в том, что он «внедрил» дальнюю родственницу в дом Сталина. Накопать компромат не удалось, и Александру Накашидзе оставили в покое, но это не остановило недобросовестных авторов, черпающих информацию из слухов и врак.

В годы Большого террора многие делали карьеру на рвении и доносительстве. За безопасность семьи Сталина и воспитание детей отвечал генерал Власик. В 1939 году ему вздумалось избавиться от Светланиной няни. Был найден предлог: её муж, с которым она рассталась в годы первой мировой войны, до революции служил в полиции писарем. О разоблачении потенциального «врага народа» доложили Хозяину. Когда Светлана услышала, что няню собираются выгонять, она заревела, и отец, не переносивший её слез, сжалился, рассердился на энкавэдэшников и потребовал, чтобы няню не трогали. Её также пришлось «военизировать».

Александра Андреевна Бычкова получила звание младшего сержанта МГБ, что весьма её потешало, и она шутливо козыряла на кухне повару (старшему по званию) и говорила: «Есть!» и «Слушаюсь, ваше-ство!», воспринимая нововведение как игру, аналогичную игре в приказы.

До самой смерти, с небольшим перерывом во время второго замужества Светланы, она жила с ней (Светлана нежно называла её бабусей), помогая, когда она сама станет матерью, растить детей Осю и Катю. Бычкова отдала Свете тридцать лет, с 1926-го по 1956-й.

Итак, в 1937 году в Зазеркалье начались странные вещи. Куда-то стали исчезать родственники, которых Светлана любила. Арестовали в 1938 году Реденса, мужа Анны Сергеевны, родной сестры Надежды Аллилуевой, умер при странных обстоятельствах Павел Аллилуев, исчезли в 1937 году Алёша и Мария Сванидзе. Одиннадцатилетняя девчонка не могла понять, куда они все подевались, и задавала неудобные вопросы. Ей пояснили, что любимые родственники оказались нехорошими людьми. Эти слова не доходили до её сознания. Привычный мир, установленный в доме её матерью, рушился на глазах, она всё больше и больше ощущала вокруг себя пустоту, но авторитет отца оставался незыблем. Она как должное воспринимала всё происходящее вокруг.

Но поскольку, взрослея, дочь начала задавать неудобные вопросы, отец решил её «просветить». Он подарил ей в

1938 году сигнальный экземпляр «Краткого курса истории ВКП(б)» со своей надписью и велел прочесть. Когда он узнал, что она не осилила его труд, то ужасно рассердился, не понимая, что двенадцатилетней девочке эта книга непонятна и неинтересна.

Она наблюдала ссоры между родственниками, слышала странные споры между дедушкой и бабушкой — и продолжала жить в мире иллюзий, в Зазеркалье. А чего ещё можно ожидать от маленькой девочки? Отец её любил и засыпал нежными письмами. Читая их, не поверишь, что тот же человек в то же самое время руководил Большим террором, изучал протоколы допросов и подписывал расстрельные списки. Он умудрялся одновременно жить в двух странах. В той сказочной, которую создал для дочери, и в той, которую построил вне стен Зазеркалья для 170 миллионов советских граждан (по Всесоюзной переписи, проведённой в январе 1939 года). Обе эти страны по странности назывались одинаково — СССР.

Не понимая, что дочь взрослеет и уже не тот ребенок, к которому он привык, он хотел продолжить игру в приказы. Эта игра Светлане слегка опостылела. Она сама напомнила ему, что уже повзрослела, написав 26 февраля 1937 года распоряжение: «Приказываю тебе позволить мне писать приказ один раз в шестидневку». Это не было бунтом на корабле: Светлана вырастала из детских игр и развлечений. Но когда она считала это необходимым, то продолжала игру.

15 декабря 1938 года: «Папа!! Ввиду того, что сейчас уже мороз, приказываю носить шубу. Сетанка-хозяйка».

А он по-прежнему писал ей ласковые письма, короткие как всегда, потому что жил на другой планете, где не прекращалась война, требующая его деятельного участия, на этот раз Гражданская в Испании.

7 июля 1938 г.

Здравствуй, моя воробушка!

Письмо получил, за рыбу спасибо. Только прошу тебя, хозяюшка, больше не посылать мне рыбы. Если тебе так нравится в Крыму, можешь остаться в Мухолатке всё лето. Целую тебя крепко. Твой папочка.

22 июля 1939 г.

Моей хозяйке-Сетанке — привет!

Все твои письма получил. Спасибо за письма! Не отвечал на письма потому, что был очень занят. Как проводишь время, как твой английский, хорошо ли себя чувствуешь? Я здоров и весел, как всегда. Скучновато без тебя, но что поделаешь, — терплю. Целую мою хозяюшку.

8 августа 1939 г.

Здравствуй, моя хозяюшка!

Оба твои письма получил. Хорошо, что не забываешь папочку. Сразу ответить не мог: занят.

Ты, оказывается, побывала на Рице и при этом не одна, а с кавалером. Что же, это не дурно. Рица — место хорошее, особенно, ежели с кавалером, моя воробушка.

Когда думаешь вернуться в Москву? Не пора ли? Думаю, что пора. Приезжай в Москву к числу 25 августа, или даже к 20-му. Как ты об этом думаешь — напиши-ка. Я не собираюсь в этом году на юг. Занят, не смогу отлучиться. Моё здоровье? Я здоров, весел. Скучаю чуточку без тебя, но ты ведь скоро приедешь.

Целую тебя, моя воробушка, крепко-накрепко.

Оба нежных письма (с информацией: «здоров, весел») написаны дочери на пороге Второй мировой войны, в период бурного сближения между СССР и гитлеровской Германией, в преддверии весёленького распития шампанского с Иоахимом фон Риббентропом. Действительно, всё идёт хорошо. Вот-вот Германия нападёт на Польшу. Прилетай, воробушка, в Кремль.

Десять лет до нашего отъезда в Америку Ляленькины вещи в платяном шкафу оставались нетронутыми. Неприкосновенными оставались ящики в комоде с нательным бельём и в трюмо, где хранилась её косметика, засохшая, никуда не годная, но я из-за своего сумасшествия не позволил родной сестре жены ею воспользоваться. Я сохранял квартиру такой, какой она её оставила, уехав в последний раз в обнинскую больницу, и Асенька ещё десять лет прожила в обстановке, созданной её матерью…

…У Светланы всё было иначе. Домашний мир девочки рухнул с появлением в кремлёвской квартире Александры Николаевны Накашидзе, и это болезненно отразилось на её психике. Светлана впервые почувствовала себя беззащитной, обязанной повиноваться чужим правилам, установленных кем-то, назначенным её отцом. Она осознала, что отец, как бы её ни любил, всё-таки далеко-далеко…

Александра Накашидзе не была мачехой в прямом понимании этого слова и была ею, осуществляя «общее руководство» воспитанием Светланы и Васи. Она добросовестно выполняла возложенные на неё обязанности, сводившиеся к тотальному контролю.

Из добрых побуждений она начала «наводить в квартире порядок». Комнаты Иосифа Сталина были неприкасаемыми, но в комнатах Светы и Васи она сменила всю старую мебель, к которой Светлана была привязана, потому как она приобреталась мамой. Ни её, ни Васиного согласия (ему в 1939 году исполнилось 18 лет, и он имел право голоса) «воспитательница» не спросила. Когда Света вернулась с юга, куда она ездила с няней, всё старое имущество было выброшено, и не только мебель — все вещи, включая хранящиеся в ящиках подарки, привезённые из Берлина Надеждой Аллилуевой, бесчисленные дары от её сестры Анны Сергеевны и от Маруси Сванидзе. Выброшены были фигурки из глины, покрашенные краской, сделанные в детстве, в бытность мамы; такая же участь постигла старые альбомы для рисования, тетради с рисунками и изложениями на русском и немецком языках… Новая домоправительница сочла это чепухой и выкинула, не спрашивая согласия девочки и не подозревая, что выбрасывает воспоминания детства и самое дорогое — память о маме…

Светлана всё это стерпела, поскольку изменить ничего уже не могла — грубое вторжение в её мир сделано было в её отсутствие. Отец находился в других мирах. Время от времени он посылал руководящие указания генералу Власику, ставшему неофициальным опекуном Светы и Васи, о том, как следует воспитывать детей, не чужих — собственных: хорошо кормить, но не перекармливать, одевать, но не роскошно, не баловать и держать на воздухе, в смысле оздоровительных поездок на дачу и на юг. И, конечно, они должны хорошо учиться. Сплошные лозунги, которыми завершались речи на партийных съездах.

От личного участия в воспитании детей Сталин самоустранился, передоверив их наставникам. Потому и вырос Василий как бурьян, сам по себе, с комплексом вседозволенности и пристрастием к алкоголю. Бурьян ведь общепринятых правил не признаёт — растёт, где и как ему вздумается. Светлана тоже была предоставлена сама себе (нянька и воспитательницы не в счёт), но выросла иной, благодаря гуманитарному складу ума, театру и книгам. Девочка — я это уже говорю как отец, — не в обиду мальчикам, сделана из благодатного материала, в детском возрасте усердна к наукам.

Светлане пришлось считаться с властвованием в доме чужой женщины, с которой у неё не было взаимопонимания, но у которой было право ею командовать. Александра Накашидзе плохо говорила и писала по-русски, но вынуждена была выполнять то, что вменялось в её обязанности: проверять Светланины дневники и тетради и сопровождать при передвижениях вне территории Кремля, в частности в театр (это удовольствие у Светланы сохранилось и при новой домоправительнице, то есть воспитательнице).

Первый «подвиг» Александры Накашидзе начался с обнаружения крамолы.

С восьмилетнего возраста одноклассником Светы был некий Миша (его фамилию в книге, опубликованной за рубежом в 1969 году,[33] Светлана не называет). У обоих дома была большая родительская библиотека. Они увлекались чтением Жюль Верна, Фенимора Купера и современной научной фантастики. А в 11-летнем возрасте (конечно, несколько рановато) оба начали зачитываться Мопассаном, чтение инициировало игру в любовь. Они писали друг другу записки на уроках и на промокательной бумаге: «Я тебя люблю!» — и (страшное преступление!) украдкой целовались, когда представлялась редкая возможность. Вскоре у Миши арестовали родителей, работавших в крупном издательстве, а бдительная гувернантка, обнаружив крамолу, настояла перед директором, чтобы мальчика перевели в другой класс, и предъявила ему страшные улики: записки на промокашках.

Вплоть до зимы 1943 года у Светланы была псевдомачеха, не новая жена отца, а посторонняя женщина, которая в отношении детей Сталина (хотя официально по должности она считалась воспитательницей) формально была мачехой.

Отцы и дочери-подростки. Первые конфликты

Переходный возраст протекает по-разному: когда безболезненно, когда в конфликтах с окружающим миром. У Светланы же проблемы начались раньше, и возникли они, казалось бы, на пустом месте, потому как она была послушной девочкой и круглой отличницей. Тем не менее, между отцом и дочерью началось недопонимание. Вначале из-за одежды.

Нижеследующие эпизоды из воспоминаний Светланы Аллилуевой неоднократно перепечатывались или пересказывались, едва речь заходила о взаимоотношениях Сталина с дочерью. Благодаря кинематографистам, умеющим создавать мифы, в кинофильмах о войне Сталин — мудрый и рассудительный, тщательно взвешивающий слова и начисто переигрывающий импульсивного Черчилля и усталого Рузвельта. Возможно, так оно и было в действительности. Он умел очаровывать. Но, как известно, на своих детей родительская мудрость не всегда распространяется. Любовь затмевает рассудок. Глупость и консерватизм мышления, проявившиеся в мелочах, в эпизодах с одеждой, повторились позже, когда Светлана влюбилась и захотела самостоятельно устроить личную жизнь. Этого папа Сталин позволить не мог. Так же беззастенчиво, кстати, он вмешался в личную жизнь Якова, доведя сына до самострела, к счастью неудачного. Два самострела в родной семье — не многовато ли, товарищ Сталин, для семьи Иосифа Виссарионовича Джугашвили?

В детстве она была для него игрушкой, когда повзрослела — проблемой. Он не знал, как её воспитывать, и идея приставить к ней женщину-грузинку возникла во время летнего отдыха в Сочи, когда он вдруг обнаружил, что десятилетняя дочь не «застегнута на все пуговицы» и — ужас какой! — ходит по даче с голыми коленками. Он возмутился (Светлана в лицах описывает вспыхнувший конфликт):

««Ты что это голая ходишь? — Я не понимала в чём дело. — Вот, вот! — указал он на длину моего платья — оно было выше колен, как и полагалось в моём возрасте. — Чёрт знает что! — сердился отец, — а это что такое? — Мои детские трусики тоже его разозлили. — Безобразие! Физкультурницы! — раздражался он всё больше, — ходят все голые!». Затем он отправился в свою комнату и вынес оттуда две своих нижних рубашки из батиста. «Идём! — сказал он мне. — Вот, няня, — сказал он моей няне, на лице которой не отразилось удивления, — вот, сшейте ей сами шаровары, чтобы закрывали колени; а платье должно быть ниже колен!». — «Да, да!» — с готовностью ответила моя няня, вовек не спорившая со своими хозяевами. «Папа! — взмолилась я, — да ведь так сейчас никто не носит!».

Этот довод не был для него убедителен. Чтобы угодить отцу, няня сшила ей длинные шаровары (Светлана иначе как дурацкими их не называла) и длинное «выходное» платье, закрывавшее коленки (для визитов к отцу) — в другое время она ходила так же, как все девочки. «Борясь за красоту», она потихоньку укорачивала платье, и отец этого не замечал — он занят был другими делами, и ему было не до внешнего вида дочери. Дал указание и забыл. Современники отмечают, что у Сталина была отличная память (во всяком случае, до микроинсультов, случившихся после войны), но человек держит в памяти только то, что его интересует. Мусор улетучивается. Девочки упрямы в том, что касается одежды, и он не заметил, когда Светлана вернулась к обычному одеянию. Они жили в параллельных мирах.

Позже Александра Накашидзе объяснила ей причины отцовского гнева. Он был старомоден. Его вкусы исходили из грузинских традиций: на Кавказе не принято, чтобы женщины надевали короткие платья с короткими рукавами и ходили в носках, оголяя ноги даже на пять сантиметров. Война поколений, начавшаяся из-за одежды, в которой отец всегда выходил победителем, доводила Светлану до слёз. То он вдруг ругал её, за то, что она носит летом носки, а не чулки: «Ходишь опять с голыми ногами!» — то требовал, чтобы платье было не в талию, а широким балахоном, то сдирал со скандалом головной убор — берет, который носили все девочки: «Что это за блин? Не можешь завести себе шляпы получше?». Попытки дочери объяснить, что все девочки носят береты, он не воспринимал, был упрям и неумолим, как и подобает мужчинам «горячих кровей». Светлана с ним соглашалась, он успокаивался и на какое-то время об этом забывал, занятый делами, более для него важными.

Он был непредсказуем, и ожидать от него можно было всего чего угодно. Однажды ей посоветовали послать ему свою фотографию в пионерском галстуке и написать тёплое посвящение. Реакция отца была неожиданной: он вернул фотографию со злобной надписью, сделанной синим карандашом: «У тебя наглое выражение лица. Раньше была скромность, и это привлекало». Слово «злобной» употребила Светлана, вспоминая этот эпизод. Его возмутила широкая улыбка во весь рот. «Скромность украшает большевика», — многократно говорил он, но в его понимании скромность означала потупленные глаза и покорность, которой он от неё добивался.

Светлана научилась с отцом «воевать» — молча соглашаться и делать по-своему, но, собираясь его навестить, даже когда она стала замужней женщиной, и зная, насколько он консервативен в одежде, она тщательно осматривала себя, проверяя, не слишком ли ярко одета, так как неминуемо получила бы сердитое замечание: «На кого ты похожа?!». Он произносил его, не стесняясь присутствующих, не задумываясь о последствиях, так никогда и не поняв, что публичное оскорбление жены стало причиной её самоубийства. Светлана знала: отец не переносит косметики, губной помады, маникюра, духов, заграничной одежды, и она приспособилась к его вкусам, при встречах избегая всего того, что может его рассердить.

Но придирки к одежде — мелочи, с ними можно смириться. В школьном возрасте Светлану угнетала тотальная слежка, установленная за ней. У мальчиков больше степеней свободы, чем у девочек. Светлана осознала преимущество «сильного пола», когда по инициативе генерала Власика (или по требованию отца) для неё был введен специальный режим и помимо домашнего контроля в лице воспитательницы-грузинки к ней приставили «дядьку»-чекиста, следовавшего за ней по пятам, куда бы она ни шла: в школу, из школы, в театры, на дачу. Слежку надо оправдывать достижениями, и чекист постарался…

У девочек, так же как и у мальчиков (впрочем, девочки взрослеют раньше), возникают симпатии и неосознанное влечение к противоположному полу.[34] К кому-то в школе хочется подойти и по-дружески пообщаться, кому-то — послать через парту записку, с кем-то сходить в кино, пройтись по улице по дороге из школы, — из первых влюблённостей и тайных страданий рождаются стихи и увлечение поэзией, остающееся на всю жизнь и облагораживающее душу. Лучшим другом (или подругой) подростка становится интимный дневник, выслушивающий признания в любви, обиды и горечи, которыми он (или она) не может поделиться с родителями. Грубое вторжение в интимный дневник — преступление, аналогичное нарушению тайны исповеди. Оно хуже физического наказания. Зачастую бестактность взрослых, полагающих, что им позволено всё по отношению к собственным детям, которых они рассматривают как собственность, приводит к непоправимым последствиям.

Светлана возненавидела своего первого «дядьку» Ивана Кривенко, заметив, что он роется в её школьном портфеле и читает личный дневник, который она принесла в школу и показала подругам. Чего соглядатаи боялись, читая откровения маленькой девочки? Что она раскроет подругам государственные секреты? Тайны семьи товарища Сталина?

Всё оказалось проще. Светлана влюбилась. В кого? В сына Берии? Нет, Серго был увлечён Марфой, внучкой Горького, сидевшей со Светой за одной партой (впоследствии они поженились). Тогда в кого же? На две трети ученики привилегированной школы состояли из детей советской элиты, разбавленных на одну треть обычными мальчишками и девчонками из соседних московских дворов. Среди них был Гриша Морозов,[35] учившийся в одном классе с Василием Сталиным и назначенный пионервожатым в Светланин класс. Он был красавец, брюнет — ну как не влюбиться в такого парня! К тому же Гриша был блестящим рассказчиком, проникновенно рассказывавшим своим подопечным о Гражданской войне в Испании, о челюскинцах и о Валерии Чкалове… Но не пара он дочери товарища Сталина. Не пара! Да к тому же еврей. Так и доложили вождю.

Владимир Николаев,[36] сын секретаря Свердловского райкома ВКП(б) Москвы и одноклассник Светланы Сталиной, рассказал, что, когда Сталину донесли о первой влюблённости дочери, он устроил скандал и отхлестал её по щекам. А она вдруг упёрлась (когда подростковые гормоны играют, им не страшен родительский гнев), взыграла аллилуевская кровь, и наперекор отцу ответила ему в дневнике: «Выйду за него замуж — и всё!».

Возможно, это и подглядел бдительный Кривенко в Светланином дневнике.

Николаев дневник не читал, но о его содержании мог узнать от Светиных подружек, которым по наивности она его показала (девочки часто делятся между собой секретами). В своих воспоминаниях о размолвке с отцом Светлана не написала (имеет право и промолчать).

Она призналась в «Письмах к другу», что отец впервые в жизни влепил ей две пощечины в 1943 году, когда она сообщила ему о любви к Каплеру. Но не думаю, что пощёчины, полученные за Гришу Морозова, позабылись (такое не забывается). Ей лишь одной известно, почему в «Письмах», написанных в 1963 году, она решила промолчать о давнем физическом оскорблении.

Светлана скупо пишет о семейной жизни и не объясняет, почему после пылкой любви к Каплеру (она подробно описала романтические отношения, связывавшие их), через год, окончив школу, она внезапно (внезапно для тех, кто не знал, что она была влюблена в Гришу, ещё будучи пионеркой) стала женой Гриши Морозова. Но она не обязана ракрывать душу и выворачивать себя и свою жизнь наизнанку. Частная жизнь потому и называется частной, что открыта для всеобщего обозрения настолько, насколько этого желает частное лицо. Конечно, она любила Гришу (Каплер вихрем вклинился в их роман), но я не исключаю, что решение выйти замуж сразу же по окончании школы на подсознательном уровне было вызвано желанием вырваться из-под плотной опеки отца и стало протестом за Каплера, отправленного им в лагерь.

В 1963 году были живы её сын и первый муж. Из деликатности она не стала описывать историю школьной любви, прерванную увлечением Каплером. К её встрече с Григорием Морозовым и их взаимоотношениям через сорок лет после развода мы вернёмся, рассказывая о пятой жизни Светланы Аллилуевой, а пока она ещё школьница, живущая в прекрасной стране Зазеркалье.

Какие последствия имело для бестактного надзирателя грубое вторжение в личную жизнь девочки? Не исключаю, что сработал эффект бумеранга и ретивый Кривенко, углядевший и дневнике то, чего ему не положено было знать (о конфликте отца и дочери), исчез в лабиринтах ГУЛАГа, умевшего хоронить тайны.

Новый «дядька», Александр Сергеевич Волков, оказался не лучше прежнего, вспоминала Светлана. Он затерроризировал школу, заведя там свои порядки, заставляя Свету надевать пальто не в общей раздевалке, а в специальном закутке возле канцелярии, куда она отправлялась под насмешливыми взглядами одноклассников, краснея от стыда и злости. Общение с соучениками во время завтрака на большой перемене в общей столовой Волков отменил, и вместе с такой же несчастной девочкой, Светой Молотовой, Свету Сталину уводили в отдельное помещение и кормили домашними бутербродами. Она оказалась в положении арестанта, которому не надели наручники и позволили учиться в привилегированной школе. Её постоянно держали на поводке.

Такой режим «безопасности» был установлен двум Светам в спецшколе для детей высшей советской элиты и зарубежных коммунистических лидеров, где, помимо детей Сталина и Молотова, учились дети Маленкова, Берии, Булганина, Микояна, внучки Горького (Марфа и Дарья), сын Бориса Пастернака и сын авиаконструктора А. Н. Туполева (Алексей Туполев). От кого же их защищали? В классных журналах стояли фамилии детей членов ЦК, наркомов и их заместителей, руководителей Коминтерна и зарубежных компартий. Многие из них впоследствии стали «врагами народа». Теперь ясно. От «врагов народа», ещё не разоблачённых.

Находясь под таким контролем, Светлане сложно было с кем-либо подружиться вне школы. Она понимала, что правила общения с внешним миром, которым она обязана следовать, установлены отцом. Она не была с ним согласна. Но спорить? Она была послушной дочерью и не бунтовала, зная, что отец её не поддержит. У девочек с грузинской кровью с детства воспитывают терпение и смирение и соблюдение заповеди: отец — всегда прав. (Как отец дочери, ничего дурного в этом не вижу. — Р. Г.) Вот почему Сталину для воспитания Светланы нужна была грузинка.

Но и Волков продержался недолго. Причина его исчезновения из Светланиного окружения и, возможно, навечно (время беззаконий — Пастернак назвал его «годы безвременщины» — одинаково сурово было ко всем) связана была, по-видимому, с очередным недосмотром. На этот раз касающимся однокашницы.

Владимир Николаев, одноклассник Светланы Сталиной, вспоминает бедствия, постигшие детей привилегированных родителей: «Почти у половины ребят нашего класса отцы; иногда и матери тоже; оказались арестованы как «враги народа». Однажды, рассказал он, перед началом уроков в класс вошли классный руководитель и старший пионервожатый. Запинаясь и с трудом подбирая слова, учитель сообщил детям, что отец их одноклассницы Наташи арестован как «враг народа». «Но вы должны по-прежнему хорошо относиться к Наташе, она ни в чём не виновата, — убеждал он ребят. — Отец её — это одно дело, Наташа — другое. Она была и будет членом нашего коллектива».

Больше подобных публичных выступлений в классе не было — явление приобрело массовый характер, и родителей одноклассников арестовывали одного за другим. Дети научились говорить между собой шёпотом. Они были сообразительными и не вовлекали Светлану в опасные разговоры. Однако в отчаянии для спасения хватаются за соломинку.

Когда у одноклассницы Аллы Славуцкой, с которой Светлана дружила, арестовали отца, советского посла в Японии, Алла попросила Свету передать Сталину его письмо, написанное им накануне ареста. Он предчувствовал неприятности и решил подстраховаться.

Этот случай (Светлана упоминает о нём в книге «Только один год») у Николаева описывается как закончившийся «хэппи-эндом». Со ссылкой на рассказ Славуцкой он приводит рнзговор Светланы и Аллы, состоявшийся на следующий день.

«Света сказала подруге: «Я вошла в кабинет к папе. Там был Берия и ещё кое-кто. Я сказала, что отец моей хорошей подруги арестован. Папа раскрыл конверт и обратился к Берии: «Почему не доложили?». Берия что-то тихо ответил, непонятное мне. «Но он прочёл?» — нервно спросила Алла. «Да, прочёл», — ответила Света.

Когда отца Аллы выпустили из тюрьмы и он вернулся к семье, то рассказал дочери, что перед освобождением его привели в кабинет Берии. Хозяин кабинета поздоровался с ним за руку и сказал: «Иосиф Виссарионович приказал освободить. Дело прекращено, — и добавил с сильным грузинским акцентом: — Тэперь всё у тэбя будэт, богатым будэшь». Слух об этом быстро распространился».[37]

Но впрямь ли эта история имеет счастливый конец? Во втором томе «Очерков истории Министерства иностранных дел России, 1802–2002» о Славуцком приведена биографическая справка:

«Славуцкий Михаил Михайлович (1898-?) — в 1931–1937 гг. — генеральный консул СССР в Харбине (Китай), в 1937–1939 гг. — посол СССР в Японии. Репрессирован. Реабилитирован посмертно».[38]

Итак, был разыгран спектакль. Славуцкого выпустили из тюрьмы, успокоили Свету, а затем вновь посадили и… навсегда. А легенда осталась. В НКВД были умелые режиссёры, и они знали, как ставить спектакли. Радзинский в книге «Сталин» описывает, как в 1937 году истребляли дипломатов и разведчиков.

Их вызывали в Москву якобы с целью назначения в другую страну, которое они получали по возвращении, о чём и сообщали коллегам, оставшимся за рубежом. Им предоставляли отпуск, отправляли в санаторий, затем оформляли документы для новой работы. На вокзале их провожали друзья. Происходило трогательное прощание, иногда с выпивкой. Заподозрить никто ничего не мог. На первой же станции в купе входили оперативники с ордером на арест… Друзья и коллеги ещё долго думали, что молчание «уехавших» вызвано пребыванием в секретной заграничной командировке.

Несомненно, со временем Светлане стал известен печальный финал и она поняла, какую «шутку» проделали с ней чекисты. Подозревала ли она своего любимого папочку в соучастии в «розыгрыше»? Судя по «Письмам к другу», нет. Его, «наивного и доверчивого», считала она, обвёл вокруг пальца коварный и хитрый Берия.

Но она проговорилась, рассказывая о распрях, происходивших между родственниками на даче в Зубалове. Когда враждующие группировки в поисках поддержки Сталина подсылали к нему любимую дочь: «Поди скажи папе», — она шла и получала от отца нагоняй. Дальше слово в слово по тексту:

«Что ты повторяешь всё, что тебе скажут, как пустой барабан!» — сердился он и требовал, чтобы я не смела обращаться к нему с просьбами за других… Требовал он также, чтобы я не носила к нему ничьих писем, — мне иногда давали их в школе, — и не служила «почтовым ящиком».[39]

Вот так Светлана признала, что получала письма (во множественном числе) от одноклассников (по-видимому, аналогичные письму, переданному Аллой Славуцкой). Слух о влиянии девочки на своего отца быстро распространился по школе, и дети арестованных также надеялись на чудо, не подозревая, что спектакль со Славуцким в самом разгаре. Кошка, прежде чем задушит мышь, любит с ней порезвиться…

Отец же, получая доклады от «дядьки», возмущался и говорил ей: «Почему ты встречаешься с теми, у кого родители репрессированы?». После этого детей репрессированных директор школы переводил в другой класс.

А Волкова вскоре сменил Михаил Никитич Климов, с которым Светлана сумела сдружиться, — оба понимали неприглядность его роли топтуна и воспринимали её как неизбежность. Это ведь была воля самого Сталина.

Но не всё в Светланином Зазеркалье было так грустно. До лета 1937-го ежегодно вместе с отцом она ездила в Сочи. В разгар Большого террора, которым Сталин управлял лично, он не мог выезжать из Москвы. На Светлане это не отразилось: оздоровляться на юг она уезжала с няней.

Когда начались военные конфликты с Японией и советско-финская война, Сталин, несмотря на занятость, не забывал о дочери и почти ежедневно обедал в кремлёвской квартире. Как и раньше, они виделись относительно часто, но встречи были непродолжительными. Достаточно ли короткого времени для личного участия в воспитании девочки, приближающейся к переходному возрасту? Но не таскать же её из-за этого на заседания Политбюро и на встречи с Иоахимом фон Риббентропом. Чем-то приходится жертвовать: или работой, или семьёй. Зато не у каждой девочки папа — неформальный глава государства и на парадах с трибуны Мавзолея приветственно машет всем ручкой.

Летом он пытался выкроить время для общения с дочерью и иногда дня на три забирал её из Зубалова в Кунцево. Эти поездки Светлане не нравились. Ей тяжело было приноровиться к отцовскому распорядку: завтракать в 2 часа дня, обедать в 8 вечера и засиживаться за столом заполночь. Она уставала от такого режима. Единственным совместным развлечением остались прогулки по лесу. Прогуливаясь, отец проверял её знания: спрашивал названия лесных цветов, трав, какая птица поёт в лесу — и получал удовлетворение от ответов: она была смышлёной девочкой и помнила уроки няни…

Нагулявшись с дочерью, Сталин усаживался в тени и приступал к работе, а Светлана маялась от безделья, мечтая поскорее вернуться в Зубалово. Однажды, когда, не выдержав, она неосторожно спросила отца: «А можно мне теперь уехать?» — он разобиделся как ребёнок и резко ответил: «Езжай!».

Ну и характер был у товарища Сталина! Обидеться на ребёнка! Он потом долго не разговаривал с дочерью и не звонил ей (история повторилась после ссоры зимой 1943-го), но тогда она разрешилась мирно. По мудрому наущению няни дочь «попросила прощения».

Сталин обрадовался: «Уехала! Оставила меня, старика! Скучно ей!» — ворчал он обиженно, целуя и обнимая дочь.

А ведь был прав, называя себя стариком! В 1938-м или 1939-м (напоминаю о разночтениях в дате рождения) ему исполнилось 60 лет, и он уже был дедушкой: Яша 19 февраля 1938 года подарил ему первую внучку, Галю.

Зато, когда Сталину становилось скучно, он навещал дочь в Зубалове и все начинали суетиться: сбегались гости, приходил Анастас Микоян с детьми, живший поблизости. В лесу на костре жарился шашлык, накрывался стол с грузинским вином. Сталин посылал дочь на птичник за фазаньими и цесарочьими яйцами, которые запекались в горячей золе. Дети безудержно веселились, не задумываясь над самочувствием взрослых, в год, когда один громкий процесс сменялся другим. Приятные воспоминания о лесных пикниках с участием отца остались у Светланы на всю жизнь.

В 1940 году Светлане исполнилось 14 лет. Её день рождения совпал с прорывом Красной Армией «линии Маннергейма» и окончанием советско-финской войны. Из-за неё Советский Союз объявили агрессором и исключили из Лиги Наций. Но кого эта Лига Наций волнует, когда первая Великая Тройка: Сталин, Муссолини и Гитлер — в полном согласии заняты перекройкой карты Европы!

С отцом в эти дни и недели виделась она кратковременно. Дела, видите ли, дела… Война за войной.

У Светланы сохранилась записка, оставленная в столовой возле прибора отца, когда она в очередной раз его не дождалась и пошла спать. Датирована она 11 октября 1940 года, за месяц до визита Молотова в Берлин, после которого, прими Гитлер условия Сталина, желавшего новых территориальных приобретений, неизвестно, кто на чьей стороне воевал бы во Второй мировой войне.[40] Не были бы сталинские аппетиты чрезмерными, возможно, через год или два советско-германские войска единой колонной маршировали бы на Трафальгарской площади и перед Вестминстерским дворцом.

Дорогой мой папочка! Я опять прибегаю к старому, испытанному способу, пишу тебе послание, а то тебя не дождёшься.

Можете обедать, пить (не очень), беседовать. Ваш поздний приход, товарищ секретарь, заставляет меня сделать Вам выговор.

В заключение целую папочку крепко-крепко и выражаю желание, чтобы он приходил пораньше.

Сетанка-хозяйка.

На этом послании, пребывая в хорошем настроении накануне поездки Молотова, которая могла бы качественно изменить соотношение сил и стать исторической, Сталин черканул ласково: «Моей воробушке. Читал с удовольствием. Папочка».

Последнее шуточное послание отцу Светлана написала на пороге войны, в мае 1941-го. Она вновь не дождалась отца (Сталин засиживался на бесконечных ночных совещаниях в Кремле, отказываясь верить, что стоит у порога кровопролитной войны) и ушла спать, оставив радостную записку об успешно сданном экзамене:

Мой дорогой секретаришка, спешу Вас уведомить, что Ваша хозяйка написала сочинение на «отлично»! Таким образом, первое испытание сдано, завтра сдаю второе. Кушайте и пейте на здоровье. Целую крепко папочку 1000 раз. Секретарям привет. Хозяйка.

«Резолюция» на письме сдержанная — нервы на пределе: «Приветствуем нашу хозяйку! За секретаришек — папка И. Сталин».

На этом игра в приказы закончилась. Маршевая песня «Если завтра война, если враг нападёт, / Если тёмная сила нагрянет…» — стала чудовищной явью.