Сволочь [СИ]

Единственный выход 14. Семейный подряд

Она довезла их до самого трапа — хотя вообще-то посторонний транспорт на взлетное поле не допускался. Но перед ее маленьким невзрачным фургончиком с одинаковой резвостью распахивались створки ворот, поднимались шлагбаумы, исчезала силовая сетка и втягивались в бетонное покрытие хищные зубастые пасти стопорников. Дживс был уверен, что они не успеют, — когда она предложила их подбросить на рейсовый челнок, до его отлета оставалось менее двадцати минут, а до космодрома по самым оптимистичным прикидкам не меньше часа (и это, заметьте, были прикидки Селда). Дживс был уверен — и ошибся. Они успели. И даже прыгать почти не пришлось. Трап только-только начал втягиваться, когда она у него тормознула, чуть не протаранив опорные корабельные стойки, с визгом и заносом-разворотом на сто восемьдесят градусов, — как раз так, чтобы боковая дверь, открывшаяся при экстремальном торможении, лязгнула о перила, а их с Селдом буквально вышвырнуло на ступеньки поднимающегося трапа.

Они успели. Хотя это было уже совсем неважно.

И — хотя это тоже было совсем неважно — Дживс обернулся к ней на уползающих вверх ступеньках и крикнул:

— Спасибо!

Она не обернулась. И взглядом она их тоже не провожала. И не улыбалась. Вот Алик — тот да, таращился своими выпуклыми черными маслинами и лыбился во все тридцать два (или сколько ему там положено по недозубастому малолетству?), нетерпеливо подпрыгивая на сидении рядом с водителем, а она смотрела в сторону. Но все же ответила — дернула плечом, поморщилась и раздраженно мотнула гривой тонких разноцветных косичек с вплетенными светодиодами и проводками. И Дживс скорее угадал по этому резкому отрицающему жесту и раздосадованному движению губ, нежели расслышал:

— Чем могли…

А потом затемненное боковое стекло поползло вверх, надежно отгораживая и юного кучерявого гения на пассажирском сиденье, и его странную мамашу со столь говорящей фамилией. Фургончик рванул с места так резко, словно скорость еще оставалась важна и что-то действительно значила. Трап втянулся полностью, сомкнулись герметичные створки за спинами, окончательно отгораживая и космодром, и быстро удаляющийся фургончик со странной парочкой. А их с Селдом уже встречал в шлюзовой камере переполненный благородным негодованием бортпроводник, пафосный и гордый, словно швейцар в швейцарском банке: шел прогрев двигателей, а при нем всем порядочным пассажирам уже давно пора было сидеть в своих креслах и быть пристегнутыми по всем правилам пассажирского этикета. В том числе и тем, которые имели вопиющую наглость опаздывать.

Дживс ошибся и в этом — юный гений таки сумел походя вскрыть космодромную локалку и внести в списки пассажиров рейсового челнока еще два имени. Меньше чем за десять минут — и это при том стиле вождения, который выдала его мамашка и от которого даже у Селда глаза полезли на лоб — правда, он утверждал, что исключительно от восхищения. Вот уж действительно, шишечка от соснянки недалеко падает. И фамилия, опять же… Достойный наследник.

Селд шумно возился в своем кресле (он сидел слева от Дживса, отгораживая того от прохода), пристраивал поудобнее ремни безопаски, теребил застежку, хмыкал. У каждого свой способ отвлекаться. Или не отвлекаться. Дживсу, например, больше всего на свете хотелось отвернуться к имитации иллюминатора, на которой стремительно скользили вниз облака, закрыть глаза и притвориться, что его здесь нет. И вообще ничего нет, ничего и никого. И ничего не случилось, и все еще можно поправить…

Дживс знал, что не сделает этой глупости.

— Вот ведь чертова баба! Чуть нас не угробила…

Вообще-то Селду не требовалось отвечать, он и бурчал-то себе под нос, еле слышно, если бы Дживс действительно отвернулся к фальшивому иллюминатору, то и не услышал бы. Но он услышал. И счел, что этот способ отвлечься ничуть не хуже любого другого.

— Кто бы говорил.

— Ой, да ладно тебе! Я вообще в той аварии не виноват! Да и не авария то была! Ну подумаешь, долбанулись слегка, но хотел бы я посмотреть на того, кто бы смог предугадать ту ворону!

Селд откликнулся мгновенно и так преувеличенно энергично, что сразу стало понятно — да, это его способ. Дживс правильно сделал, что заговорил, хотя выдавливать из себя слова и оказалось неожиданно трудным занятием. А раз правильно — значит, надо продолжать, если уж начал.

— Я не про ворону. Я про раньше.

— А что раньше? Раньше я как по струнке шел! Любо-дорого! Как перед инспектором!

— Еще раньше. — Говорить было трудно, язык ворочался туго, словно резиновый. Но Дживс старался.

— Это когда еще раньше? — подозрительно нахмурился Селд. Преувеличенно подозрительно. Он вообще все интонации преувеличивал. Тоже метод, да.

— В самом начале. У шпиля.

— Ты чего?! — На этот раз Селд, похоже, возмутился искренне. Ну или очень достоверно вид сделал. — Там же все вообще схвачено было и чики-поки!

— Ты не мог быть на сто процентов уверен, что твой старый соратник по банде не сменит пароль.

— Да пароль был не важен! В том-то и фишка! — Селд захихикал, в голосе его проступили горделивые нотки. — Я мог вообще любую пургу гнать, в том-то и весь прикол, я ему просто напомнил кое о чем, вот и все, ну чтобы заранее. Важен был мой голос, мы все друг у друга были забиты по умолчанию в ближний круг, понимаешь? И это не меняется! Не у кобайкеров. Я мог назвать одно из десятка значимых слов, а мог вообще не угадать, нас бы все равно не расстреляли, это так, пугалка для случайных нарушителей, Чер же не совсем уж дурак, зачем ему проблемы с полицией? Если бы голос оказался не опознан и не сработала напоминалка, у нас бы просто перехватили управление и посадили в отстойник, там метровые стены из сталепласта. Взрывайся сколько угодно, никому не помешаешь спокойно спать. Ну повозиться бы пришлось, туда бы Чер точно сам не явился. Ну, во всяком случае, не сразу. Вот я и напомнил ему кое-про что, для ускорения. Ну, так, чисто на всякий случай. Он должен был помнить.

— День рождения числа Пи?

— Ну… да. — Селд заерзал на сиденье.

— А что случилось… четырнадцатого марта?

— Как-нибудь потом расскажу, ладно? — Дживсу показалось, что на этот раз ответ Селда прозвучал слишком быстро и почти смущенно. И тему он сразу же поменял. — Чертова баба! Хотя с такой-то фамилией — чему удивляться? Маньячина и есть Маньячина! Бог шельму…

— Это моя фамилия, — сказала она сквозь крупные желтые зубы, усмехаясь и перекатывая порядком погрызенный мундштук погасшей трубки в другой угол рта. Она все время так говорила — почти не размыкая зубов и кривя в усмешке тонкие губы, казавшиеся еще более светлыми на до черна загоревшем лице. — С ударением на «Я». Впрочем, вы все равно собьетесь, так что можете называть меня так же, как и все. Или никак. Давайте ваш чип.

Худая, жилистая, прокопченная, словно вяленый лещ. И женственная настолько же. Прокуренный голос, трубка, зажатая в крупных желтых зубах. Глаза очень светлые, блеклые даже. Словно выгоревшие. Безразмерная тельняшка, в которой еще три таких же дамочки могли бы устроить зефирную вечеринку, не толкаясь локтями. На голове — копна тонких косичек из разноцветных волос вперемешку со светодиодами и проводками, и вроде как даже что-то попискивает и искрится, то ли бутафорно, то ли на самом деле коннектясь. Маньячина. Действительно, трудно было бы придумать более подходящее наименование.

Хакеров оказалось двое.

— Семейный подряд, — пожала она плечами, скалясь. — Четыре руки лучше двух. Да вы не смотрите, что Алик мелкий, он только выглядит полудурком, а на деле он уже вполне дорос до полного психа.

Алик (на вид ему было никак не больше десяти, этакий чернокудрый херувимчик с глазами-маслинами) хихикнул, явно польщенный, но ничего не сказал. Тогда. Она же тянула слова и улыбалась, но отвлеченно, словно издалека — а их руки в это время уже жили собственной жизнью, метались по клавишам, вытанцовывая сложные па высокого хакерского балета. Синхронно — хотя видеть друг друга они не могли, оба сразу же натянули очки и нырнули в вирт, как только отданный Дживсом чип оказался вставлен в какую-то одним им понятную приблуду. Дживс попытался прикинуть, сколько лет старшей хакерше, но почти сразу же бросил это занятие как бесперспективное — такие сухие, прокопченные и соблюдающие исключительно собственный дресскод возраста не имеют, они и в двадцать, и в пятьдесят кажутся тридцатилетними. По фигуре и экстравагантной прическе (аксессуарам? Своеобразному эквиваленту дамской сумочки со всем жизненно необходимым?) он поначалу принял ее за девчонку-студентку, но осознал свою ошибку, когда малолетний напарник обратился к ней с типичным таким скандально-ноющим: «Мам, а мам!», отлично знакомым любому родителю.

Этот вундеркиндерный сыночка, кстати, был совершенно на нее непохож — настолько, что Дживс поначалу посчитал фразу о семейном подряде какой-то фирменной шуткой, соли которой не понять посторонним. Малолетний гений, чьи пальцы танцевали синхронный балет, тоже был смуглым, но скорее от природы, черноглазым и черноволосым, и вообще напоминал рекламного кучерявого ангелочка, мечту родительниц, умиление бабушек. Во всяком случае до тех пор, пока не открывал рот. Только вот не открывал он его редко.

— Не, ну гандон тебе на весь макияж! Ну что за хрень, ну в самом деле?! Маленького каждый большой засранец обидеть норовит! Отрастил до колен — и все можно, да?! Обещали потрошенку с интереской, а что в природе?! Вонь подритузная!

— Алик, не хами.

— Хрена се?! Да писюн тебе в оральное отверстие! Меня же в мои каникулы наимбали крабоидом по самую поджелудочную, и я же еще и хамлю?!

— Алик.

— Ма, ну ты в природе пинг не ловишь! Эти ондатры тоскливые тухляк подсунули! Демоверс! А мне опять систему глистогонным травить, мало ли чего еще они туда…

— А-лик.

На этот раз имя было произнесено немножко иначе — совсем чуть. По слогам. И со значением и обещанием. И чудо-ребенок, похоже, значение словил влет, ибо мгновенно сменил режим со скандального на канючащий.

— Ма, ну, а че я, а че сразу я-то?! Я ваще ниче! Сделал, как сказано! Ну сама зыркалки растопырь на все диоптрии, если не веришь! Нечего там потрошить, ясно? Нечего! Ваще! Ну нету такого пончика, ни с дыркой, ни без, ну ваще нету, ну че, ты сама не видишь, че ли?!

— Алик, что ты имел в виду под демоверсией? — попытался вклиниться Селд, но режим «ачея» у чудо-ребенка работал исключительно на родительницу, в сторону полицейских по автомату включался наезжательный, со вздернутым подбородком, брезгливо сморщенным носом и брошенным через губу презрительным:

— Кому Алик, а кому и Александр Фрэнкович! — и тут же снова: — Ма, ну ма, ну ты сама позекай, ну я-то че могу, если ниче ваще?!

Хакерша молчала, грызя трубку и разглядывая что-то, видимое лишь ей одной. И пальцы ее больше не бегали, не плели паутину, тянулись иногда куда-то, словно в нерешительности — и тут же отдергивались, а потом и вовсе… нет, не сжались в кулаки, а словно бы свернулись в них.

— Редкий случай, когда ребенок не врет. Ну, почти, — сказала она наконец, стягивая виртуальные очки и бросая их поверх клавиатуры. Потерла переносицу, с силой помассировала пальцами глаза. Смотреть на полицейских она избегала. — Видите ли, этот чип действительно взломан и выпотрошен. Осталась только пустая оболочка, которую Алик и обозвал демо-версией, она способна смодулировать нужный ответ при внешнем запросе, не более. Там нет и в помине никаких каналов доступа, и уже довольно давно, даже следовые возмущения почти стерлись. Я, конечно, прошлась по ним, и если бы некий молодой оболтус меньше ныл и больше уделял времени учебе, он бы мог составить мне компанию. — Она переждала возмущенный вопль и продолжила как ни в чем не бывало: — Только это тоже оказалось пустышкой. Этот канал тоже обрывается в никуда. Там действительно нечего взламывать и перепрошивать.

— Комбец вашему процику! — хихикнуло чудо-дитя, крутясь из стороны в строну в своем кресле и переводя взгляд с одного полицейского на другого с жадным и радостным любопытством. — Гавкнулся под медный тазик, чего не ясно-то?!

— Не обязательно. — Его мать теперь смотрела на Дживса в упор и больше не улыбалась. — Но возможно. Один из вариантов.

— Есть и другой?

— Конечно. — Она ответила сразу, не задумавшись ни на секунду и по-прежнему глядя в упор. — Даже несколько.

— Например?

— Например — какой-то новый вид внутреннего экранирования, с которым я ранее не сталкивалась. Или полная перепрошивка вплоть до базового слоя, с изменением всех параметров — тогда процессор будет пеленговаться как совершенно посторонний и игнорироваться поисковой системой. Я оставлю ваш чип, покопаюсь, может, там и остались какие следы. Самой интересно, на будущее. Но шансов мало. Да и времени это займет… А его, как я понимаю, у вас как раз таки и нет.

Говорить стало сложно именно тогда. Но Дживс все-таки попытался:

— А сейчас… сейчас вы еще что-то можете сделать?

Она пожала плечами.

— Могу подкинуть вас на рейсовый челнок. Как раз успеете вернуться в участок к началу дежурства.

— Как ты думаешь, что он придумал?

Теперь за фальшивым иллюминатором была чернота, усыпанная мелкими бисеринками звезд и крупными бусинами орбитальных станций. Еще как минимум полчаса. Потом челнок снова войдет в атмосферу — и картинка послушно изменится.

— Кто?

— Ларт, конечно, кто же еще-то?! Ты что, совсем спишь, что ли? Мне вот ужасно интересно! А тебе?

Селд смотрел на Дживса спокойно и безмятежно. И улыбался. Очень так достоверно улыбался, словно на самом деле…

— Интересно что?

— Да нет, конечно же я все понимаю! — Голос Селда стал доверительным, а улыбка — еще более широкой. — Мы никогда не узнаем, что и каким образом он провернул. Что такое сумел придумать, что даже эта безумная парочка не смогли ничего обнаружить. И это правильно, так и надо, для безопасности! И нашей, и… ну ты понимаешь, кого. Нам лучше ничего не знать, вообще ничего, понимаешь, да? Это же Ларт! Ты же его знаешь, он всегда обо всех думает. Он ничего нам не скажет, никогда, я понимаю. Чтобы не впутывать, если вдруг что. Это же Ларт! Он такой.

Селд смотрел спокойно и ясно. И Дживс понял, что ошибался насчет отвлекательного разговора: Селд придумал себе иной способ. Куда более действенный и надежный.