Святочный сон

ГЛАВА 3.

Дела Амалии никак не устраивались. Месть затягивалась, о замужестве не было и помина. А все кузен, который не желал оправдывать ее ожидания! Неприметно для себя Амалия оказалась в окружении странных людей, которые поразительно скоро заполонили ее дом. Пригласив Турчанинова погостить, Амалия вовсе не предполагала, что ее дом сделается пристанищем для всякого рода фанатиков, суеверных людей, чернокнижников и просто больных, которые искали спасения в магнетизме. Здесь выращивали гомункулуса, общались с сильфидами и прочими духами, входили в магнетический транс, предсказывали по Кабалле. На первых порах Амалия сама увлеклась наукой о числах и погрузилась в изучение трактата Парацельса "О нимфах, сильфах, гномах и саламандрах", зачитывалась брошюрами Делеза о магнетизме. Однако с некоторых пор ей стали досаждать непрестанные сеансы магии, вызывания духов и далекие от нравственного и физического здоровья люди. Амалия давала себе слово выставить всех за порог, но всякий раз неведомо отчего она подчинялась воле Турчанинова и оставляла все как есть. Она стала бояться магнетизера.

Все надежды несчастной жертвы собственного легкомыслия сошлись в кузене. Однако молодой повеса решительно ускользал из ее рук. Он давно не давал о себе знать, и Амалия предполагала, что их затея провалилась. И вот теперь кузен прислал записку, что в два часа пополудни явится к Амалии для решительного разговора. Она наказала Турчанинову, чтобы никто из его людей не показывал носу в гостиной, покуда там будет кузен. Мальчик скор на расправы - еще не выветрилась кавалергардская спесь.

Да, когда-то она могла лепить из него что угодно. Он был влюблен и податлив. Для Амалии это был всего лишь хорошенький ребенок, которого она мучила и награждала. Теперь он мужчина, сильный, красивый. Кажется, Амалия переоценила свое нынешнее влияние на него. Есть ли у нее шанс? Сегодня она должна это прояснить непременно.

Когда раздался звонок в передней, дама встрепенулась, оправила нарядное шелковое платье, которое весьма освежало ее лицо, и приняла красивую позу. В гостиную стремительно и упруго вошел тот, кто выдавал себя за Дюваля.

- Воля твоя, дорогая кузина, но я выхожу из игры! - с порога заявил он.

- Отчего же, дорогой кузен? Кажется, мы уговорились...

- Уволь, Амалия, подличать уговора не было!

Он уселся на крохотную софу, которая под ним жалобно скрипнула. Амалия вкрадчиво заговорила:

- Это невинный розыгрыш, мой дорогой, для такой развращенной особы, как Мартынова. Мы условились с тобой, что ты соблазнишь ее и придашь дело огласке. Она должна получить по заслугам. Неужели этот пустячок оказался тебе не по силам, мой милый Жоржик?

- Я не велю тебе называть меня этим щенячьим именем! - рассердился молодой человек.

- Ах, да, Юрий Евгеньевич, прошу простить! Итак?

Юрий щелкнул пальцем по голове стоявшего на столике фарфорового китайца, который тотчас закивал согласно.

- Во-первых, это вовсе не развращенная особа. Ты говорила мне, что Сашенька...

- Ах, она теперь Сашенька? - ядовито кольнула Амалия.

- ... что госпожа Мартынова глупа, тщеславна, и распутна. Это вовсе не так. Александра Петровна вполне добродетельна и не ищет на свою голову приключений. Во-вторых, в доме неожиданно появилась некая особа, по милости которой я вынужден был покинуть полк и Петербург. Разумеется, она покуда молчит. Я не велел ей меня разоблачать, но пришлось кое-что сочинить. Глупышка уверена, что я ради нее играю роль учителя в этом доме. Мне следует быть осторожнее.

- Ну что ж, дорогой князь, тебе надобно покинуть дом Мартыновых. Затея не удалась, увы! - Амалия горестно вздохнула. - Она и тебя ввела в заблуждение, эта мнимая недотрога. Но я-то знаю, какова она на самом деле... Однако любопытно, ради кого ты рискнул положением в Петербурге? Твоя история наделала много шума, даже у нас говорили.

Юрий скривился:

- Глупая история. Дама оказалась под особым покровительством государя. Ее муж поднял скандал. Великий князь "рекомендовал" мне уйти в отставку и скрыться на время в Москве. Кто знал, что сия взбалмошная особа тоже сюда прикатит.

Амалия приблизилась к кузену и присела рядом с ним.

- Теперь самое время придумать способ, как с выгодой для нас предать огласке историю с учителем Дювалем. Вообрази, как будут смеяться в обществе над Мартыновыми!

Она приникла к плечу князя и завладела его рукой. Юрий осторожно высвободился:

- Постой, Амалия. Я спешу. Видишь ли, я покуда не собираюсь покидать учительское место. Так нужно.

- У тебя появились еще какие-нибудь восхитительные идеи?

- Нет, дорогая кузина. Я уже сказал, что выхожу из игры.

- Однако что-то тебя удерживает у Мартыновых? - ревниво допытывалась Амалия, продолжая ласкать князя. - Твоя интрижка с петербурженкой?

- Вздор! - усмехнулся мнимый Дюваль.

Штерич воззрилась на него с подозрением:

- Уж не влюбился ли ты в Сашеньку? О, неужели и ты, князь Горский?

Юрий помедлил с ответом:

- Нет, Амалия. Ты знаешь, я не способен влюбляться.

- Берегись, мой мальчик, если это не так! - глаза Амалии холодно блеснули.

Князь Горский поднялся с софы.

- Ты грозишь мне, дорогая кузина? А ведь мое разоблачение более невыгодно для тебя и твоей репутации. Или не так?

- Не будем ссориться, мой ангел, - сменила тон Амалия. Она взглянула на кузена томным взглядом и потянула его к маленькому диванчику, стоящему в полутемном углу.

- Не теперь, дорогая, я спешу.

Он довольно небрежно поцеловал руку дамы и решительно покинул ее. Амалия так и осталась стоять посреди гостиной с вытянутой рукой. Такого поворота событий она не ожидала и вовсе не была готова к нему. Что ж... Берегитесь, князь Горский! Пренебрегать собой я не позволю! Вы думаете, что переиграли меня, но как бы вам не пожалеть об этом!

- Я вижу, вы одна, добрая хозяйка? - из внутренних покоев показалась диковинная фигура Турчанинова.

- Да, я одна, - ответила Амалия.

Тем временем Горский спешил на свою квартиру. Миновав Собачью Площадку и Арбат, он углубился в переулки и остановился подле небольшого уютного дома, украшенного гербом и колоннами. Вовсе неподалеку, в Обуховом переулке, жили Мартыновы. Миновав сени, где швейцар кочергой шевелил жар в огромной печке, князь, по-хозяйски скинув роскошную шубу прямо на пол в передней, стремительно вошел в комнаты. Навстречу ему выбежал черноволосый вертлявый человечек, одетый исключительным франтом. Он залопотал по-французски:

- Мсье Горский, вы рискуете своим здоровьем, гуляя по морозу. О, эти несносные морозы! Ваш ужасный климат губителен для артиста и философа! Разве можно полгода видеть снег и снег?

- Полно городить вздор, Дюваль. Дайте мне лучше чего-нибудь горячего. Где Коншин?

- Мсье Пьер в вашем кабинете, дремлет у камина. Я распоряжусь, чтобы вам подали горячего чаю с малиной.

Сокрушенно качая головой, француз удалился. Горский потер замерзшие руки, приложил ладони к печным изразцам и задумался, согреваясь. В комнату вошла старая нянька, она несла поднос с дымящейся чашкой и розетками.

- Батюшка Юрий Евгеньевич, самовар-то нынче не ставили. Не чаяли тебя так рано, касатик. На кухне уж взяла...

- Спасибо, Филипьевна, - Горский взялся за чашку. - Что, родная, как живешь?

- Твоими молитвами, батюшка. Да что мне не жить-то? На всем готовом, обута, одета, сыта. Только вот скучаю без тебя, дитятко. Надолго ли к нам в Москву?

- Как поведется, Филипьевна. Петербург меня покуда не жалует.

- Доколе все по чужим углам скитаться думаешь? В родной дом-то когда пожалуешь?

- Теперь уж верно скоро, - задумчиво произнес князь Горский, - Ну, будет тебе, ступай.

Поклонившись в пояс, нянька вышла. Допив чай, Юрий отправился в кабинет, где его поджидал приятель. Обстановка кабинета выдавала сибаритство и лень хозяина, а также его пренебрежение умственными занятиями. Его гость, облаченный в свободный архалук, вполне вписался в эту картину.

С Петром Коншиным они служили в одном полку, который князь был вынужден оставить из-за проказ. Славный аристократический полк кавалергардов, "рыцарской гвардии"!

- Воля твоя, не могу привыкнуть видеть тебя без усов и мундира, - воскликнул пробудившийся приятель, - Ты превратился в совершенного фрачника!

- Не наступай на больную мозоль. Сам не могу привыкнуть, тошно, братец! - пожаловался Горский. - Вообрази, во сне кричу команды и галопирую на парадах. Одна отрада - мой гнедой Ахилл. В манеж езжу, как на свидания с прелестницей.

- К слову, о прелестницах! - оживился Коншин. - Ты решительно не желаешь назвать мне имя той, ради которой затеяна интрига?

Горский взял со стола бокал с вином, которым, верно, угощался его приятель, и с жадностью выпил все до дна.

- Хочу сказать прости всем прежним затеям. Я выхожу из интриги.

- Возможно ли? - воскликнул Коншин. - Столько опасностей, тонкой игры, риска, дерзости - и все напрасно? Воля твоя, это ты зря.

Юрий потер подбородок и растерянно пробормотал:

- Молчи, ты ничего не знаешь. Я делаюсь подлее с каждой минутой. Это порядочное семейство, а дама - образец добродетели, ошибки нет. Амалия изрядно приврала. Там дети прелесть что такое. Кузина...

Он умолк. Коншин, с любопытством глядел на друга, раскуривая трубку с огромным чубуком, взятым с подставки.

- Ты ли это, Горский? - поддразнил он Юрия. - Возможно ли, что еще вчера ты был кавалергардом, теперь же я вижу пред собой истинного семейственного москвича: "дети, кузина"!

Оба приятеля обожали свой полк, овеянный славой о подвигах под Аустерлицем и при Бородине, а более славного - лихими кавалергардами царствования Александра I. Всякому новичку в полку рассказывали о проказах Лунина, Волконского, Лопухина. О том, к примеру, как Михаил Лунин на пари перевесил ночью вывески на петербургских магазинах и лавочках. То-то было изумления на другой день, когда под вывеской булочника обнаружили лавочку портного, а под вывеской модистки - мастерскую сапожника! Рассказывали о вовсе дерзких проказах той же компании кавалергардов, когда они весьма рисковали своим положением. Так, однажды, приплыв на двух лодочках к Каменноостровскому дворцу императрицы Елизаветы Алексеевны, кавалергарды дали ей серенаду, а после уходили от погони по мелководью, где катеру охраны было не пройти. Лунинский пес при команде: "Бонапарт!" срывал шляпу с прохожего. Что говорить о дуэлях! Кавалергарды щеголяли своей храбростью и нередко испытывали храбрость других офицеров. Лунин мог позволить себе дерзкий ответ на замечание самого государя или великого князя.

Теперь, конечно, времена не те. С нынешним государем так не пошутишь. Однако и теперь кавалергарды оставались отъявленными дуэлянтами и шутниками. Их проказы сделались не столь публичными, но не менее дерзкими. Князь Горский слыл первым зачинщиком. Однажды на пари вместе с Коншиным он повторил проказу Лунина и его товарищей. Забравшись на дерево и усевшись на ветвях, приятели исполнили серенаду под окном модной красавицы. Последовавший за сим скандал с мужем красавицы завершился дуэлью, по счастью, бескровной.

И вот теперь Горский снял белый с красным мундир, сбрил усы и сделался, по мнению Коншина, заурядным фрачником.

- Все усложнилось, - ответил Юрий другу. - В дом пожаловала Биби. Что мне было делать? Принесла же ее нелегкая! Я хожу по лезвию ножа. Кузина, кажется, меня подозревает.

Коншин весело удивился:

- Однако второй раз я слышу это слово "кузина"! Что она, хорошенькая? Влюблена в тебя? Иначе и быть не может.

Горский поморщился:

- Тебе всюду грезятся влюбленные девицы. Женился бы уж скорее.

- За тем сюда и прибыл в самый сезон. Надобно дела поправить. Московские невесты не так разборчивы, да и богатых пропасть. "У ночи много звезд прелестных, красавиц много на Москве"! Жаль, что ты не можешь появляться на балах, там нынче созвездья прелестных и богатых девиц.

- Я покуда не собираюсь жениться, - возразил Горский. - Это ты у нас ветеран тридцатилетний. Когда ж еще, как не теперь, связать себя узами с молоденькой, хорошенькой наследницей изрядного имения.

- Но какая нелегкая принесла Биби в Москву? - вернулся Коншин к началу разговора. - Не за тобой ли?

- Что пользы, если и за мной? - холодно ответствовал князь. - Одно верно, мне нужно покинуть дом, покуда я не разоблачен.

- Кузиной? - лукаво спросил Коншин.

- Кузиной ли, мужем или Биби, какая разница? - раздраженно ответил бывший кавалергард. - Кстати, если меня вызовут, тебе быть секундантом.

- Натурально, - согласно кивнул его приятель. - Но коли так, почему бы тебе не остаться сейчас дома? К чему возвращаться туда, раз дело проиграно?

- Не могу, - мрачно ответил Горский, - еще большим негодяем буду себя чувствовать. Мальчишка привязался ко мне.

Петруша Коншин, забыв о трубке, с изумлением воззрился на приятеля:

- Что я слышу и от кого? Коренной холостяк и враг семейной жизни тревожится за чужого мальчишку!

- Полно ерничать, Коншин! Вспомни историю с Дантесом. Не ты ли тогда готов был убить полкового товарища, когда все наши встали за него горой?

Коншин усмехнулся в усы и умолк.

Упомянутая Горским история с Дантесом началась за три года до той злосчастной дуэли его с поэтом Пушкиным. Как-то по Петербургу прошел слух, что барон Дантес и маркиз де Пина, иностранцы, которых и без того недолюбливали в полку, будут приняты в гвардию сразу офицерами. Гвардия возроптала. Немногим ранее юнкер Горский вернулся из Парижа, где провел несколько месяцев, и тоже собирался держать экзамен на офицерское звание. Однако ему пришлось выдержать все экзамены без исключения, в то время как эти проходимцы были освобождены от испытания по русской словесности, военному Уставу и военному судопроизводству. Дантес был зачислен корнетом в Кавалергардский полк. Поговаривали, что он удостоен такой милости благодаря рекомендательному письму на высочайшее имя.

Служил красавчик-француз из рук вон: был слабым по фронту, не в ладах с дисциплиной, на параде позволял себе курить сигару, уезжал сразу после развода, опаздывал на дежурства. Произведенный в поручики, Дантес подвергался выговорам за неисполнение своих обязанностей, за что был не раз наряжаем без очереди дежурным при дивизионе. Это еще полбеды. Про его усыновление бароном Геккерном поговаривали вовсе непристойности. Такого кавалергарды вынести не могли. Кто- то в шутку пустил слух, что солдаты Кавалергардского полка, коверкая имена Дантеса и Геккерна, говорили: "Что это сделалось с нашим поручиком, был дантист, а теперь вдруг стал лекарем". И лишь постоянный успех у дам, остроумие, легкий нрав Дантеса в какой-то мере искупали его сомнительную славу. Некоторые офицеры даже подружились с ним, и когда случилась его ссора с Пушкиным, оказались на стороне товарища по полку.

Петруша Коншин, служивший в чине ротмистра, открыто негодовал, обвиняя Дантеса в непорядочности и подлости. Француз принимал все за шутку, избегая прямых столкновений с Коншиным. Их товарищи посмеивались над Коншиным: кто в наше время щадит семейные ценности и честь мужей? Не сам ли поэт был первым среди тех, кто наставлял рога мужьям известных красавиц? Не потому ли он теперь так нетерпим к ухаживаниям поручика за его женой? Да можно ли упрекать Дантеса в том, что он ответил на призыв ветреной кокетки? Коншин скрипел зубами и готов был стреляться со всяким, кто посягал хотя бы на словах на семейную честь Пушкина. Он любил поэта...

После трагической дуэли Коншин искал встречи с Дантесом, чтобы бросить ему вызов. Француза спасло лишь то, что он находился под арестом в Петропавловской крепости, а после был выслан за границу. Однако отчаянный ротмистр не успокоился, покуда не вызвал трех товарищей по полку, имевших дерзость в его присутствии выражать сочувствие Жоржу. Испугавшись безумного вида Коншина, кавалергарды тотчас принесли свои извинения и тем спаслись от дуэли.

Горский, натурально, сочувствовал другу и полностью был на его стороне. Потому не терпел, когда, случалось, его называли Жоржем. Неосторожного мог и на дуэль вызвать. Друзья знали об этом его свойстве и даже в шутку не оговаривались.

- Подскажи мне, братец, как быть? Сдается мне, я сам попал в ловушку, - после некоторой паузы обратился Юрий к другу.

- Полагаю, надобно отступить на прежние позиции во избежание потерь.

- Но не теперь! - горячо воскликнул Юрий, и Коншин вновь с любопытством посмотрел на него. - Завтра Рождество, у нас все расписано: детские маскарады, живые картины, катания, фейерверки... Без меня никак. Я первый зачинщик и исполнитель всех этих ребячеств.

Коншин смотрел на него во все глаза, едва не выронив чубук.

- Чудное дело! - воскликнул он наконец. - Что ни говори, без женских чар здесь не обошлось. Признайся, душа моя, кто она? Если не кузина, то, верно, сам предмет, ради которого все затевалось?

- Вольно ж тебе меня дразнить! - рассердился Горский не шутя. Чуть остыв, он продолжил: - Эта дама столь прекрасна и чиста, что рядом с ней невозможно помыслить дурное. Оставь свои гадкие предположения.

Коншин не обиделся на гневную тираду приятеля. Напротив, лицо его обрело вдруг томно-печальное выражение, что никак не шло к нему.

- Знавал я одну такую женщину... - мечтательно вздохнул кавалергард, - Мальчишкой влюбился в прекрасную, недоступную, замужнюю даму. Ручаюсь, она тоже была увлечена!.. Но не посмела...

Пришел черед Горскому с удивлением взглянуть на приятеля.

- Вот уж воистину чудеса! Мой Коншин был когда-то влюблен платонически?

Петруша подозрительно моргнул.

- Отчего ты не видишь во мне романтика? Я был таковым в двадцать лет.

- Что сталось с твоим кумиром? Растолстела, нарожала кучу ребятишек, сидит в деревне? -полюбопытствовал Горский.

- Она внезапно уехала, след ее простыл. Впрочем, я не искал. Вообрази, заболел горячкой, как нервная девица... Поднялся с постели излечившимся и трезвым. Однако прочь романтический вздор! И ты, брат, не впадай в сладкие грезы: просыпаться будет тягостно.

Юрий тихо улыбнулся откровениям друга. Такого Коншина он не знал. Горский налил в стакан вина из бутылки, которая стояла на ломберном столике возле Коншина, и медленно выпил, наблюдая за приятелем с теплой усмешкой. Они помолчали.

- Однако мне пора! - спохватился Горский.

Он переменил тонкий фрак на гадкий учительский сюртучишко и в таком обличье явился приятелю. Коншин захохотал:

- Ну, брат, ты штукарь! Веселее зрелища я не видывал!

Юрий погрустнел:

- Добром эти переодевания не кончатся, кабы не пришлось дорого платить.

Коншин хлопнул приятеля по плечу:

- Послушай совета старого гвардейца, брось маскарад и возвращайся поскорее домой. Мой отпуск закончится, а мы и не погуляли вволю. Каково это будет?

Горский задумчиво кивнул, завязывая ветхий черный галстук на своей могучей шее.

- Ты, право, рано бьешь тревогу. Гульнем еще. Однако дай обещание: когда будешь в свете, ни словом не обмолвишься о моих проказах!

- Князь, ты мог бы об этом и не просить, - с укоризной заметил Коншин.

Они пожали друг другу руки и расстались.

Соня гадала в Сочельник. Но перед тем она долго сидела за своей тетрадью и лихорадочно записывала свежие впечатления.

"Покуда Сашенька и Биби развлекали в гостиной Марью Власьевну рассказами о походах в магазины, я взялась наряжать елку. Дети уже спали. Лесная красавица распространяла вокруг свежий смолистый дух. Я подолгу держала в руках восковых ангелочков и фарфоровых куколок, вспоминала детство, любимый праздник в кругу семьи. Когда я была ребенком... Неужто когда-то я была ребенком? Мне мнится, что живу давно, гораздо более, чем есть. Отчего? Что было в этой длинной жизни? Много ли радости? Да, я любила Владимира...Он первый человек на свете, ради кого я жила. Что теперь? Почему мне мало этого? Отчего я грущу и томлюсь в каком-то нелепом ожидании?

Вот и теперь, на Рождество, я жду чуда. Жду, как Лиза или Катя. Они давеча грезили вслух о волшебных сундучках с множеством сладостей и кукол. Однако надобно поскорее нарядить елку и сложить подарки у ее подножья. Я привязывала нитками яблоки и конфеты, крепила свечки на ветвях и не заметила, как в залу вошел Дюваль, вернувшийся из своего воскресного отпуска. Я вздрогнула, когда он произнес:

- Разрешите вам помочь.

- Извольте, - ответила я, силясь скрыть волнение.

Я не знала, как быть с ним. Та страшная ночь, когда я сделала открытие, что он говорит по-русски, не давала мне покоя. Его странная связь с Биби... Самое малое, он шпион. О другом даже думать страшно. Что делает этот странный, опасный человек в нашем доме? Я никак не решаюсь задать снова все эти вопросы. Боюсь говорить о нем с Владимиром. Тот и без того недолюбливает Дюваля. Да Дюваль ли он? Верно, все это придумано. Кем? Для чего? Подозрения мучают меня, но теперь я решила прогнать их прочь. Сердце подсказывает мне, что скоро, весьма скоро все разъяснится.

Дюваль принялся рыться в ящике с елочными украшениями, и лицо его осветилось детской улыбкой. Я подумала, что француз, верно, переживает в сейчас то же, что и я. Мы посмотрели друг на друга и неожиданно рассмеялись. Дело пошло быстрее. Дюваль внес лестницу и забрался наверх, чтобы украсить елку Рождественской звездой. Я смотрела снизу и чувствовала, как замирает сердце от страха и волнения: что как лестница надломится под его немалым весом и он упадет? Дюваль благополучно спустился, навесив на верхние ветки игрушки и мишуру. Попросив у меня разрешения, он скинул сюртук и галстук, расстегнул жилет. Мой взгляд невольно отмечал, как тонка и белоснежна его сорочка, сквозь которую проглядывала богатырская грудь...Верно, я покраснела, потому что француз усмехнулся уголками губ.

Наши руки сталкивались не раз, и я чувствовала, как от всякого прикосновения словно электрические искры пронзают меня... Мы зажгли несколько свечек на елке, загасив все остальные. Вдыхая хвойный дух и наблюдая за миганием этих маленьких огоньков, мы любовались делом рук своих. Верно, разум мне изменил, коль скоро я каким-то образом оказалась в объятьях Дюваля...

Теперь, когда я пишу это, моя рука дрожит, слезы льются из глаз, все тело ломит, будто я больна. Впрочем, вполне может статься, что я больна лихорадкой. Не приснились ли мне эти объятья? Дюваль смотрел на меня с удивлением, словно не мог понять, как это вышло. Он наклонился, пытливо вглядываясь в мои глаза, а я пряталась от этого взгляда, уставившись на колеблющиеся огоньки. Я чувствовала, как пальцы Дюваля нежно скользят по моей щеке к шее, и умирала от счастья. Он наклонялся все ближе... Тут меня позвали, и мы отпрянули друг от друга, как застигнутые на шалости дети.

Я вбежала в гостиную, где Сашенька с Марьей Власьевной и Биби сидели за картами. Укрощая дыхание и смиряя сердце, я сколь можно спокойно спросила, что от меня надобно."

Соня закрыла тетрадь и невольно припомнила, что было после. Сашенька, глядя в карты, спросила взволнованную, запыхавшуюся кузину:

- Душенька, Марья Власьевна уговаривает меня вывезти тебя в этот сезон. Что скажешь на это?

- То же, что и всегда: пустое! Мое место здесь. Не к лицу мне скакать на балах с молодежью.

- Ну, матушка, рассудила! - возразила Марья Власьевна. - Если уж нам, старикам, не грех повеселиться на святках, что же тебе-то дома сидеть? Еще не стара ты, Сонюшка, чтобы запираться вовсе.

- Давеча у губернатора какой дали бал! - вмешалась Биби. - Ничуть не хуже, чем в Петербурге.

- Да уж, тебе-то только бы плясать да манежиться! - проворчала Марья Власьевна.

Сашенька мягко укорила:

- Вы несправедливы к бедняжке Биби. Она столько натерпелась, что не перескажешь! И взаперти сидела месяцами. Отчего бы теперь не рассеяться?

- Воля ваша, но Сонюшке надо бы выезжать, - перевела разговор Аргамакова. - Глядишь, и жениха бы какого сыскали, из вдовых. Или не хочешь замуж? - Марья Власьевна заговорщически подмигнула Соне.

Соня смутилась, будто испугалась, что гостья подслушает ее мысли. Она все еще была там, у елки, в объятьях Дюваля.

- А ты, Александра Петровна, отчего молчишь? Или вовсе девицу уморить решили?

Сашенька покраснела и заволновалась:

- Я давно уговариваю Соню выехать, и наряды купили. Но вот беда, не носит ничего!

- Да, верно, не то купили! - припечатала Марья Власьевна. - Добро, я сама возьмусь!

- Мне ничего не надобно, - попыталась возразить Соня, но ее уже не слушали. Аргамакова разошлась не на шутку.

- Я сама с Сонюшкой съезжу в магазины. А после вывезу ее хоть к Мещерским. Увидите, двух месяцев не пройдет, как я выдам девицу замуж!

Соня уж не рада была, что явилась на зов. Она видела, как Сашеньке неприятен этот разговор, и не чаяла убраться из гостиной. Выручила Биби.

- Что это Владимир Александрович все нейдет?

Сашенька пожала плечами:

- Обещал нынче пораньше вернуться по случаю праздника. Опоздаем на всенощную.

- Сонюшка, ты идешь с нами к Успенью? - спросила Марья Власьевна.

Соня качнула головой:

- Нет, мы завтра с детьми идем к обедне. Мне надобно к детскому маскараду доделать костюмы: они танцуют у Корсаковых.

Послышался голос вернувшегося из клуба Владимира. Биби встрепенулась и поправила локоны. Соня заметила, как Сашенька погрустнела. "И с этим надобно разобраться! - отметила она про себя. - Между супругами что-то происходит. Не Биби ли примешана здесь? И как она везде поспевает?" Соня поскорее улизнула из гостиной, чтобы не слушать, как Марья Власьевна бранит Владимира за опоздание.

Костюмы для детей давно были готовы. Соня лукавила, ссылаясь на занятость ими, она намеревалась гадать. А еще ее соблазняла возможность остаться в доме с Дювалем, который тоже был чем-то занят в своей комнате. Тихо пройдя мимо его дверей, молодая женщина прислушалась. Свет сочился в щели, но было тихо. Еще раз пройдя по коридору, Соня не выдержала и осторожно приоткрыла дверь. В узенькую щель она увидела Дюваля, который сидел, склонившись, у лампы и старательно что-то ... шил! Озадаченная Соня бесшумно удалилась.

И вот теперь, готовясь ко сну, она исполнила все так, как ее научила Даша. Прочла сорок раз "Отче наш", положила сорок земных поклонов и произнесла дрожащим голосом:

- Суженый-ряженый приснися мне!

С тем и уснула. И приснился ей чудный сон. Привиделось Соне, что она стоит посреди огромной залы, залитой светом множества свечей. Вокруг снуют какие-то люди со странными лицами, похожими на маски. Никто не обращает на Соню ни малейшего внимания. Заняты своим: флиртуют, волочатся, скачут в танцах. Вдруг кто-то хватает Соню за руку и тянет за собой. Соня в ужасе силится высвободиться, но похититель держит ее крепко. Влекомая незнакомцем, бедняжка никак не может разглядеть его лицо. Наконец она почувствовала, что свободна. Оглядевшись вокруг, Соня видит альков, занавешенный пологом. Соня медленно открывает занавесь и вскрикивает от неожиданности. Перед ней лежит обнаженный мужчина, едва прикрытый простыней. Тело его совершенно, верный слепок с греческих атлетов. Соня пытается разглядеть его лицо в полумраке алькова, но это ей никак не удается. Мужчина тянет к ней руки и привлекает к себе на грудь. Подняв голову, девица в ужасе кричит: на лице незнакомца она видит уродливую маску! Страх гонит бедняжку прочь, она вновь попадает в освещенную залу, где бродят люди-маски. Соня замечает, что все они уродливы: хари, рожи, упыри. Она чувствует, что рядом с ней вновь он. Тот мужчина из алькова. Он бережно обнимает Соню, но ей страшно, о, как страшно! Она боится взглянуть на его омерзительное лицо, но объятья незнакомца теплы и надежны. Он прижимает Соню к себе и заслоняет от окружающих. И вдруг, будто ветерок пролетает по зале, сюда врывается женщина в прекрасных одеждах. Она стремительно приближается к Соне и незнакомцу. Соня трепещет, ждет, что случится нечто ужасное. Она не знает, кто эта дама. Незнакомка вдруг срывает с мужчины его страшную маску, и Соня узнает в нем... Дюваля. Незнакомка увлекает его за собой, а он посылает Соне взгляд, вопиющий о помощи...

Соня проснулась в холодном поту. "Боже милосердный! Дюваль - мой суженый? И что значит его последний взгляд? Кто эта дама, похитившая его у меня?" Соня долго лежала с трепещущим сердцем, переживая происшедшее во сне. Что значит этот вещий сон?

За окном было еще темно, но сон более не шел к растревоженной женщине. Она набросила на плечи платок, зажгла свечу от лампадки и раскрыла заветную тетрадь.

Утром все долго спали, лишь дети весело скакали в большой зале, где красовалась наряженная елка. Катя и Лиза восхищенно вскрикивали и вертели в руках чудесных фарфоровых кукол с настоящими локонами, в роскошных нарядах. Среди подарков были еще и шляпки, и новые ботиночки, но девочки обмирали над куклами. Миша с серьезным и важным видом извлек из-под елки тяжелый сверток.

- Миша, покажи, покажи, что там! - запрыгали вокруг него девочки.

Мальчик осторожно развернул оберточную бумагу, и все увидели старинный барометр с дорогой инкрустацией. Миша забыл о важности и подпрыгнул на месте:

- Вот это да!

Он разглядывал роскошный прибор, отпихивая ручонки девочек, которые непременно желали посмотреть на барометр поближе. Братец не снизошел до их просьб. Забрав подарок, он понесся к Дювалю, чтобы тотчас похвастать чудесным приобретением. Катя и Лиза, прихватив кукол, бросились следом, только не к Дювалю, а к Соне.

Соня еще спала, когда вихрем ворвались в ее комнату дети и распахнули занавеси на окнах.

- Соня, с Рождеством! Не спи, Соня! Пора вставать! Посмотри, какие у нас куклы!

За стеной происходило то же самое: Дюваль еще нежился в постели, а Миша с восторгом показывал ему барометр и объяснял его действие. Позвали к чаю, и это спасло гувернера и воспитательницу от шквала восклицаний, объятий, радостных воплей, подначивания и тормошенья.

Когда Соня спустилась к чаю, за столом еще никого и не было, кроме детей. Они уже отведали рождественских сладостей и пирога и оживленно спорили из-за последнего персика, в одиночестве лежавшего на блюде. Даша добродушно ворчала:

- Баловники какие! Будет вам, оставьте тетушке! Пусть попробует тоже, каковы персики зимой. Чай, дороги, не из деревни, с ранжереи.

Соня взяла с блюда персик и отдала младшенькой Кате. Все тотчас и успокоились. В столовую вошел Дюваль. Он лукаво подмигнул Мише, погладил по головке Лизу, потрепал Катю по щечке, а Соне приветливо кивнул и сел на свое место подле воспитанника. Софья Васильевна покраснела до корней волос и потупила взгляд. Впечатление от сна живо напомнило о себе. "Дюваль - мой суженый!" - мелькнуло в ее голове.

- Миша, ну скажи, в кого ты наряжаешься? - попросила Катя не в первый уже раз.

-.Сказывал же: это наш секрет! - ответил Миша и значительно переглянулся с Дювалем.

- Так нельзя! Наши костюмы ты видел, а свой не показываешь! - возразила Катя.

- Скоро увидите, - успокоил девочек француз. - Мы обязательно покажем вам наряд перед выездом. Мадемуазель тоже будет в маскарадном костюме? - обратился он вдруг к Соне.

- Н-нет, - неверным голосом ответила она. - Кажется, и не принято: детский маскарад...

- Соня, придумай себе наряд! - вдруг попросили девочки. - Это будет весело! Ну, Соня, голубушка, это же так интересно!

- Поздно, я не успею, - неуверенно возразила молодая женщина.

- Мы тебе поможем! - присоединился к девочкам Миша. - Это просто!

- Ну, разумеется, - шутливо проворчала Соня, - если обрядить меня в Бабу Ягу или нищенку.

Спор велся по-русски, и Дюваль не принимал в нем участия, но что-то подсказывало Соне, что он все понимает. Впрочем, не трудно было и угадать, о чем идет речь. За тот срок, что Дюваль живет у Мартыновых, верно, он выучился понимать по-русски, хотя не говорил.

- Мадемуазель, я еду в маске, - сообщил для поощрения француз, и Соню болезненно укололо напоминание о сне.

- Что ж, - пробормотала она, опуская глаза, - попробую что-нибудь придумать и я.

Девочки радостно захлопали в ладошки.

- Ну, а теперь собираемся к обедне! - скомандовала Соня.

Дети бросились по комнатам. Даша помогла собрать девочек. Все были оживлены по-праздничному. Миша явился в новом сюртучке, на который переменил повседневную курточку. Против обычая, Дюваль тоже выразил желание пойти в церковь. Соня удивленно взглянула на него, но ничего не сказала.

Тревога неотступно преследовала ее после вещего сна. Завязывая ленты на шляпке, молодая женщина смотрела в зеркало. На лице видны были следы дурно проведенной ночи. Еще забота старила ее черты. Нет, так дело не пойдет! Ведь нынче праздник! Отставить в сторону все подозрения, сомнения и худые мысли, радоваться празднику! Вот что сказала себе Соня, глядя в зеркало. Она уже не увидела, как улыбка украсила и смягчила утратившее свежесть лицо при ее взгляде на нарядных детей и Дюваля. Соня не знала, как она хорошеет в минуты душевного подъема. День приветствовал их утренним солнцем и ослепительной белизной выпавшего за ночь снега. Храм был по-особенному наряден, и ликующе звонили колокола.

Однако во время службы подозрения вернулись: Соня увидела, что Дюваль крестится вовсе не по-католически, а, как и она, - справа налево. Поймав ее взгляд, француз (или мнимый француз?) склонился к Соне и шепнул:

- Я должен сообщить вам нечто важное, но без свидетелей.

Молодая женщина испуганно глянула на него и молча кивнула. Опять живо вспомнился давешний вещий сон. Угадать бы его тайный смысл

К завтраку все собрались за столом. Сашенька определенно хандрила. Приметливая Соня даже разглядела следы слез на мраморном личике кузины. "Вот съездим в маскарад, и я разберусь, что происходит с Сашенькой, - пообещала она себе. - Нам надобно поговорить наедине". Тотчас вспомнилось сказанное Дювалем в церкви. Сколько загадок, как все причудливо переплелось!

На диво, Владимир как раз был в духе, удачно острил и весело подшучивал над Варварой Михайловной. Биби тоже казалась весьма оживленной. Она заливисто смеялась и лукаво стреляла глазками то в одну сторону (Владимира), то в другую (Дюваля). Гувернер же, словно поменявшись ролями с Владимиром, теперь был сосредоточен и угрюм. Он не замечал призывных взглядов Биби, пытливого взора Сони и вопросительного - Миши. Однако аппетит его был по-прежнему отменный.

После завтрака дети вновь осадили Соню.

- Соня, сейчас мы будем мастерить костюм для тебя! - распорядился Миша.

Девочки запрыгали с воплями:

- Непременно! Непременно!

Делать нечего, Соне пришлось подчиниться. Однако ни одной идеи е бродило в ее занятой другим голове. Вся компания ввалилась в комнату тетушки. Соня раскрыла комод и задумчиво порылась в его ящиках

- Давай обрядим тебя в пирата! - вдохновился Миша. - Вот этот шарф сгодится, его на пояс повяжем. За пояс пистолеты - у Дюваля возьмем. У него еще кривая сабля есть!

- Опозорить меня хочешь? - вскричала тетушка, размахивая руками.

- А на голову платок, вот так! - продолжал фантазировать мальчик, не обращая внимания на протест Сони и ее вытянутое лицо. - Сажей нарисуем усы, маску наденешь, и никто тебя не узнает! Славная затея! - заплясал он на месте в нетерпении. - Ну, хотя бы попробуй, Соня!

Девочки поначалу неодобрительно отнеслись к замыслу братца, но его энтузиазм заразил и их. Они хватали Соню за руки, всовывали шарф и платок, кричали, просили.

- Ну, хорошо, хорошо! - сдалась, наконец, воспитательница. - Только уговор: никаких усов и штанов!

- Как это? - удивился Миша. - Как же без штанов?

- Я буду не пиратом, а пиратшей. Или лучше разбойницей.

Девочки взвизгнули от восторга, хотя мало понимали, о чем идет речь. Миша решительно взялся помочь, он отправился к Дювалю за оружием. Тем временем Соня подобрала для костюма юбку, простую, полотняную. Дело стало за рубахой. Веселая компания атаковала девичью, где нашлась ситцевая красная рубаха и даже поверх - коричневый корсаж, как носят охтинки в Петербурге. На все вопросы домашних дети загадочно молчали. Настал момент, когда сделалось возможным примерить весь костюм.

Однако Миша вернулся ни с чем от Дюваля.

- Он не дал мне оружие! Велел, коли надобно, тебе явиться.

Соня, уже увлеченная затеей, направилась к Дювалю. Француз удивленно воззрился на нее:

- Я счел эту просьбу фантазией Миши. Для чего вам пистолеты и сабля?

- Это секрет, мсье Дюваль. Поверьте, ничего дурного. Я буду осторожна и бережлива.

- Вы решились костюмироваться?

- Да, - смущенно улыбаясь, ответила Соня.

- Однако сабля - это опасно. Рекомендую этот черкесский нож, - Дюваль протянул ей длинный нож в кожаном чехле. Он с любопытством смотрел на Соню, и глаза его улыбались.

- Благодарю. Вечером верну вам все в целости и сохранности.

Она неловко сгребла в охапку довольно тяжелое оружие, однако Дюваль не дал ей нести. Он сам разобрал пистолеты и нож, галантно указал Соне на дверь. Дети встретили их радостными восклицаниями. Оставив оружие, француз тотчас удалился.

Прогнав Мишу, Соня с помощью девочек облачилась в костюм разбойницы или пиратши. Распустив волосы по плечам, она покрыла голову пестрым платком, повязав его сзади. Шелковым шарфом туго перехватила талию и за импровизированный пояс заткнула пистолеты и нож. Девочки смотрели с обожанием и восхищением, столь необычной казалась Соня в новом облачении. Мишу решили не звать, пусть увидит их вместе, уже готовыми к маскараду! Не все ему секретничать.

- Волосы длинны, это неудобно, - произнесла Соня, глядя на себя в зеркало. - Надобно завить, я успею.

Лиза помчалась на кухню с приказом нагреть щипцы. Даша удивилась было, но ткнула щипцы Тане:

- Грей!

Таня же помогла Софье Васильевне завить крупные локоны, которые красиво рассыпались по плечам в экзотическом беспорядке. И уже в отсутствии девочек Соня довершила дело, слегка подрумянив и подкрасив лицо. Теперь можно ехать в маскарад. Да и пора уж было.

Перед выездом все, включая прислугу, собрались в гостиной, чтобы полюбоваться костюмами детей. Дворовые девушки толпились у дверей. Сашенька все еще была бледна и печальна, но возбуждение детей передалось и ей. Владимир явился в гостиную в домашнем сюртуке, гладко выбритый и свежий. Биби, как всегда, была готова веселиться и восторгаться.

Дюваль вошел в гостиную в своем обычном виде и присоединился к ожидающим. Первыми показались девочки. Лиза была наряжена кошкой, а Катя - ангелочком. Умильные возгласы и поцелуи последовали за этим явлением.

- Отчего нет Сони?- спросила Сашенька, отирая с глаз умильные слезы. - Это все ее затеи...

- Она непременно будет, - загадочно ответила Лиза.

Тут их прервали восхищенные восклицания: пред взорами собравшихся предстал Миша. Было от чего придти в восторг. На Мише красовался новенький, с иголочки парадный мундир кавалергарда, белый с красным. Восхитительны были высокие сапожки-ботфорты, начищенные до блеска. Грудь прикрывала блестящая кираска нужного размера, а вот голова утопала в огромной каске. Не взирая на это, Миша смотрелся подлинным гвардейцем. Восторгам не было конца. Посыпались вопросы:

- Как? Откуда? Каким образом? Каких денег это стоило!

- Это все мсье Дюваль! - гордо ответил герой.

Общество удивленно воззрилось на учителя, который принял отрешенный вид. Однако тотчас и сам раскрыл рот и округлил глаза: в гостиную вошла вся красная от смущения Соня. В обществе воцарилось молчание. Соня готова была провалиться сквозь землю, не зная, куда спрятаться от этих изумленных взоров. Владимир поднял брови, затем нахмурился. Дюваль улыбался во весь рот и, Соня могла поклясться, что в его глазах светился искренний интерес и даже, страшно подумать, восторг.

Сашенька, наконец, прервала затянувшееся молчание:

- Как замечательно, Соня! Тебя не узнать! Прекрасная идея!

Девочки прыгали вокруг Сони и хлопали в ладоши:

- Это мы придумали, мы! Правда, весело? Правда, Соня настоящая разбойница?

- Да уж, - усмехнулся Владимир, как-то по-новому разглядывая кузину. Такой Сони он не знал.

Молодая женщина заливалась румянцем и хорошела на глазах.

- Ты полагаешь, мне не стоит так рисковать? - жалобно спросила она кузена.

- Помилуйте, это превосходный костюм, - не утерпела Биби, - даже на балах при дворе я такого не видывала! Поезжайте, Софи, не колеблясь!

Сашенька с улыбкой кивнула головой, подтверждая слова подруги.

- А что ты скажешь, Володя? - все еще не унималась Соня.

- Скажу, что ты меня весьма удивила, - неопределенно ответил Владимир, все еще разглядывая кузину с новым чувством.

- Мадемуазель, не сомневайтесь, вы прекрасны! - сказал вдруг Дюваль по-французски, и теперь все взоры обратились к нему. Нисколько не смутившись, он подтвердил: - Вы украсите всякий маскарад.

Владимир неприятно усмехнулся:

- Поезжай, душа моя. Произведешь фурор.

Проводив детей, взрослые собрались в маленькой гостиной. Явилась Марья Власьевна с огромным ридикюлем, из которого вынула горсть дорогих конфет:

- Вот, была у Ахросимовых на празднике, прихватила с собой угощеньице. Знатный был стол, богатый.

За конфетами последовали засахаренные фрукты, пастилки, рахат-лукум.

- Марья Власьевна, да как же это? - развела руками Сашенька. - Вы что, прямо со стола взяли конфеты?

- А то как же? - невозмутимо ответствовала Аргамакова. - Я всегда с собой ридикюль таскаю, чтобы вкусненькое припрятать. Теперь вот и вы попробуете ахросимовских сластей, и детям останется.

Владимир расхохотался, не боясь обидеть Марью Власьевну, а Биби тотчас отведала рахат-лукуму. Гостья не оскорбилась, она предложила составить партию в вист и скрасить вечерок. Разложили ломберный столик и расселись вокруг. Сашенька с утра чувствовала себя скверно: ее подташнивало, кружилась голова. Ей ничего иного не хотелось, кроме как лечь в постель, однако долг хозяйки удерживал бедную даму за карточным столом. Не было сил наблюдать, как искокетничалась Биби с Владимиром, как он, прежде всегда такой чуткий к ее настроениям, не замечает состояния жены. Сашеньке хотелось плакать, а она улыбалась, выслушивая московские новости от Марьи Власьевны.

Что же происходит в их доме? Отчего муж сделался безучастным, чужим? Или он так наказывает Сашеньку за ее минутное увлечение Дювалем? Однако она вполне освободилась от этой слабости и уже почти без трепета ловит сочувственный и восхищенный взгляд молодого учителя. И ее вовсе не трогает его задумчивость и мрачность в последние дни. Даже не хочется узнать, что происходит с ним, отчего он так переменился.

- Что ты, мать, уснула? - сердитый окрик Марьи Власьевны вывел Сашеньку из сомнамбулизма.

- Мне дурно, - Александра Петровна прижала пальцы к вискам.

Ее бледность была, наконец, замечена присутствующими.

- Да ты и впрямь больна? - переполошилась Аргамакова. - Володюшка, ее надобно уложить!

Мартынов нахмурился:

- Пустяки! Дамские штучки, каприз.

Прекрасные глаза его жены наполнились слезами. Она поднялась:

- Я оставлю вас.

Биби шумно, но вполне искренне захлопотала:

- Я доведу тебя до постели, mon amiе!

Она подала Сашеньке руку, на которую та с благодарностью оперлась. У бедняжки темнело в глазах, и слезы невольно катились по щекам. Ей не хотелось, чтобы Владимир видел эти слезы. Покидая гостиную, Сашенька слышала, как Марья Власьевна выговаривает ему:

- Ты в своем уме, сударь? Уразумей: жена твоя не притвора и не кокетка, как эта вот вертихвостка!

Варвара Михайловна помогла подруге устроиться на постели и вызвала Дашу, чтобы та принесла гофмановых капель.

- Отчего ты плачешь, Александрин? - встревожено вопрошала Биби, помогая подруге ослабить шнуровку. - У тебя болит голова?

- Оставь, Биби, мне надобно отдохнуть. Я посплю...

Она отвернулась к стене и затихла. Варвара Михайловна на цыпочках вышла из комнаты. Даша так и не решилась войти и подать капель, а Сашенька не позвала ее.

Бедняжка утопала в слезах. Непонятная жестокость и равнодушие Владимира больно ранили ее. Когда, в какой момент между ними пролегла эта пропасть, через которую никак не переступить? Сашенька силилась вспомнить, когда же муж сделался холодным, отчужденным. С появлением в доме Биби? Нет. Когда Биби поселилась в доме, он, напротив, повеселел и вышел из кабинетного затворничества. Стало быть, с появлением Дюваля...

Да, в памяти Владимира ожила обида, нанесенная Сашенькой давно, десять лет назад, когда она так легкомысленно увлеклась Петрушей Коншиным. Молодой учитель напомнил об этом, невольно расшевелил затянувшуюся рану. Что говорить, между супругами всегда существовала некая таинственная связь, позволяющая чувствовать друг друга даже на расстоянии. Как только душевный покой жены был нарушен, Владимир тотчас ощутил ее смятение. Не нужно было ни слов, ни объяснений. Да, да, именно тогда он и отдалился. Всякий день трещина в их отношениях лишь росла. Сашенька очутилась в полном одиночестве. Соне она не могла довериться. Кузина так благоразумна, добродетельна, к тому же обожает Владимира, вряд ли она поймет сложные метания Сашеньки. Варвара Михайловна поняла бы, но ей почему-то вовсе не хотелось плакаться. Кокетство Биби доходило до грани благопристойности, она не оставляла своим вниманием ни Владимира, ни Дюваля. Говорить с ней об этом все равно, что носить воду в решете. Биби действует инстинктивно, не думая. Услышав упреки, она наверняка удивится и будет уверять в своей полной невинности. Может статься, на уме у нее действительно ничего дурного нет, это сама женская суть Биби обольщает, соблазняет, манит. Да Бог с ней.

Сашенька достала из-под подушки платок, утерла слезы и высморкалась. Голова кружилась, и тошнота не отступала. Еще это тревожило бедную женщину. Который день уже начинается с подобного самочувствия. Что это значит? Смутные подозрения не давали Александре Петровне покоя, но для того, чтобы они оправдались, требовалось верное подтверждение. Надобно потерпеть еще несколько дней.

Ах, теперь как никогда требовались забота, теплое участие Владимира, его ласка, но, увы! Владимир холоден и безразличен к ее страданиям. Весь его досуг посвящен Биби. Даже, чудится, к детям он охладел и теперь реже возится с девочками, играет с Мишей. Что уж говорить о ней, его бедной, заброшенной жене. И Сашенька с новой силой разрыдалась так, что Даша, услышав ее, набралась храбрости и вошла с каплями.

В этот вечер Сашенька так и не покинула комнату. Даже когда ей доложили о возвращении детей, она не нашла в себе сил, чтобы благословить их на ночь. Она все ждала, что Владимир, как бывало, придет к ней, справится о самочувствии или хотя бы поинтересуется, жива ли его супруга, но он не пришел...

Если бы кому-нибудь в голову пришла мысль посмотреть, чем занята в этот момент Соня, он весьма бы удивился. Соня, размахивая руками, выделывала танцевальные па, шепотом отсчитывая темп. Она все еще не сняла с себя волшебного наряда, который почему-то делал ее такой свободной и непринужденной! На маскараде она произвела впечатление, хотя не танцевала и держалась в сторонке от детского веселья. Маска позволяла ей не струсить окончательно, когда она входила в нарядно освещенный зал. Дюваль, тоже в маске и черной венециане, чувствовал себя вольно, даже танцевал, будучи никем не узнанный. Впечатления сна ожили вновь. "Кто же он?" - опять возник этот проклятый вопрос, который все портил. Однако Соня все же отметила неожиданные в учителе-увальне изящество манер и грацию движений.

Вот тогда она впервые пожалела, что забыла уроки танцев, полученные в родительском доме от французского танцмейстера. Надобно будет возобновить занятия, присоединившись к детям. В конце концов, это полезно для здоровья и осанки, оттачивает движения, сообщает им уверенность...

Соне жаль было снимать цветные тряпки, которые неузнаваемо меняли ее. К тому же она ждала... Да, Дюваль вновь шепнул ей, когда подсаживал в сани, чтобы ехать домой:

- Мне необходимо признаться вам кое в чем. Не ложитесь рано спать, я приду.

Брошенные вскользь фразы лишили благоразумия молодую женщину. Она уже не могла ни о чем думать, как о признании, которое услышит нынче. Восхитительные надежды невольно завладели ее душой. Как во сне, Соня проделала привычные действия, утихомирив возбужденных, веселых детей, которые все рвались к маменьке поделиться впечатлениями о маскараде. Выпив чаю, все разошлись, и в доме воцарилась тишина. Даже недомогание Сашеньки, о котором с тревогой сообщила Соне Биби, не вывело ее из блаженного сомнамбулизма.

- Она спит теперь? - спросила лишь Соня. Получив утвердительный ответ, она решила, что отложит до завтра беседу с Сашенькой.

Ей так не хотелось разрушать то волшебное чувство, что наполняло всю душу надеждой. Впервые заглушив в себе голос рассудка и совести, Соня заперлась, чтобы ничто не мешало ей ждать.

Дюваля еще не было в его комнате, это она знала наверное. Желая вернуть оружие, взятое для маскарада, она стучалась к нему. Время шло, а француз все не появлялся. Радостное ожидание постепенно перешло в нервическое. Соня собралась было раздеться и лечь, но сначала использовать последнее средство. Ей нестерпимо хотелось узнать, где же Дюваль. Она пустилась на поиски, подталкиваемая каким-то инстинктом. А инстинкт вел ее в гостевые покои, где поселилась Биби.

Уже в другом конце коридора она увидела свет, что сочился из-под двери нужной комнаты. Силясь не дышать, на цыпочках Соня подобралась поближе и услышала голоса. С замиранием сердца она узнала голос Дюваля, который что-то горячо выговаривал Биби. Та отделывалась короткими репликами, и в голосе ее слышны были слезы. Негодуя на себя и краснея от стыда, Соня прислушалась. Разговор, натурально, велся по-французски.

- Однако это выходит за рамки приличия, сударыня. Вы позволяете себе то, что считается обычным делом в Петербурге, но не здесь!

- Позвольте мне сказать, мой дорогой!.. - пыталась оправдываться Биби, но Дюваль ее не слушал.

- Мадам, оставьте ваши уловки для Петербурга! Повторяю, здесь они вовсе не к месту! Ваш флирт неприличен и пошл.

- О, вы ревнуете меня к Владимиру! - воскликнула Бурцева. - Но послушайте, мой милый, только выслушайте! Что же мне делать, коль вы так бездушны, жестоки? Могла ли я ожидать?..

Далее Соня не хотела слушать. Она прижала руки к груди и медленно побрела к себе. Ей казалось, что тьма занавесила весь мир и застлала ей глаза. Едва переставляя ноги, бедняжка добралась до постели и упала без сил. "Как я могла соблазниться надеждами? - недоумевала она, глотая слезы. - Что сделал со мной этот странный человек? Где был мой разум?"

Однако Соня понимала, что не случайно обольстилась надеждой. Ее глупость тут ни при чем. Дюваль (или кто он?) определенно дал ей понять, что Соня ему не противна. Стоило ли делать далеко идущие выводы? Да, здесь она сама виновата: вообразила себе Бог весть что. Надобно было остановиться чуть раньше, тогда теперь бы не было так больно. Ничего. Она переживет и это. Только следует держаться подальше от Дюваля. Воздвигнуть ледяную стену, которую он не сможет растопить, даже если обрушит на Соню все свое обаяние, весь запас обольщения! Когда требуется, она может проявить твердость и неприступность.

Утешение было плохое, но оно принесло некоторое успокоение. Соня медленно разделась, легла под одеяло. Она уже задремала, когда в дверь негромко постучали.

Сердце молодой женщины затрепетало. Со сна она испугалась более, чем следовало. Вся дрожа, Соня прислушалась: что как ей почудился этот звук? И, словно в ответ, снова кто-то тихо постучал. Что делать? Соня сжалась в комочек под одеялом. Открывать нельзя. Если она увидит Дюваля, она тотчас подчинится ему и забудет, что услышала давеча.

- Софья Васильевна, откройте, мне надобно с вами поговорить! - раздалось из-за двери.

Соня затаила дыхание. Пусть Дюваль думает, что она уснула, может, тогда оставит ее в покое. Однако француз и не думал уходить. Он снова постучал, только теперь громче.

- Мадемуазель, это очень важно, поверьте мне. Прошу, откройте! Вы не спите?

Соня почувствовала, что просто так он не уйдет. Она выскользнула из постели и, приблизившись к двери, тихо ответила:

- Я слышу вас, мсье Дюваль. Нам не о чем с вами говорить. Я хочу спать.

Дюваль помолчал, соображая, затем снова заговорил:

- Мадемуазель, выслушайте же меня! Откройте. Я должен вам все сказать.

- О ваших отношениях с Биби? Мне это неинтересно, идите спать.

- Проклятье! - послышалось из-за двери. Дюваль кулаком стукнул в стену и громко произнес: - К дьяволу Биби! Я не о том пришел говорить. Да откройте же!

Он определенно взбесился и сейчас разбудит весь дом. Но открывать нельзя. Нельзя...

- Мсье Дюваль, - сколь можно спокойнее произнесла Соня, - я полагаю, вы не хотите, чтобы Владимир Александрович узнал о ваших ночных похождениях. Ваш шум разбудит детей, а за ними весь дом.

Дюваль притих, но торжествовать было рано. Соня уже хотела отойти от двери, как он вновь заговорил:

- Вы совершаете ошибку, не выслушав меня. Прощайте.

Звук шагов подтвердил, что он уходит. Хлопок его двери и - наступила тишина. Соня лишь теперь заметила, что изо всех сил, до боли, сжимает руки. Переведя дух, она вернулась в постель. Она была недовольна собой. Не следовало выдавать, что она знает о Биби. Однако будет с него! Пусть знает, что не все так падки на его соблазны, как эта дамочка. И все-таки на душе у Сони было неспокойно. Почему-то она верила Дювалю, что совершает ошибку, не выслушав его. Что же он хотел сообщить?