Сын

Что слёзы! Дождь над выжженной пустыней.

Был дождь. Благодеянье пронеслось.

Сын завещал мне не жалеть о сыне.

Он был солдат. Ему не надо слёз.

Солдат? Неправда. Так мы не поможем

Понять страницу, стёршуюся сплошь.

Кем был мой сын? Он был Созданьем Божьим.

Созданьем божьим? Нет. И это ложь.

Далёк мой путь сквозь стены и по тучам,

Единственный мой достоверный путь.

Стал мой ребёнок облаком летучим.

В нём каждый миг стирает что-нибудь.

Он может и расплыться в горькой влаге,

В солёной, сразу брызнувшей росе.

А он в бою и не хлебнул из фляги,

Шёл к смерти, не сгибаясь, по шоссе.

Пыль скрежетала на зубах. Комарик

Прильнул к сухому, жаркому виску.

Был яркий день, как в раннем детстве, ярок.

Кукушка пела мирное «ку-ку».

Что вспомнил он? Мелодию какую?

Лицо какое? В чьём письме строку?

Пока, о долголетии кукуя,

Твердила птица мирное «ку-ку»?

…Но как он удивился этой липкой,

Хлестнувшей горлом, жгуче-молодой!

С какой навек растерянной улыбкой

Вдруг очутился где-то под водой!

Потом, когда он, выгнувшись всем телом,

Спокойно спал, как дома, на боку,

Ещё в лесном раю осиротелом

Звенело запоздалое «ку-ку».

Жизнь уходила. У-хо-ди-ла. Будто

Она в гостях ненадолго была.

И, спохватившись, что свеча задута,

Что в доме пусто, в окнах нет стекла,

Что ночью добираться далеко ей

Одной вдоль изб обугленных и труб.

И тихо жизнь оставила в покое

В траве на скате распростёртый труп.

Не лги, воображенье.

Что ты тянешь

И путаешься?

Ты-то не мертво.

Смотри во все глаза, пока не станешь

Предсмертной мукой сына моего.

Услышь,

в каком отчаянье, как хрипло

Он закричал, цепляясь за траву,

Как в меркнущем мозгу внезапно выплыл

Обломок мысли:

«Всё-таки живу».

Как медленно, как тяжело, как нагло

В траве пополз тот самый яркий след,

Как с гибнущим осталась с глазу на глаз

Вся жизнь, все восемнадцать лет.

Ну, так дойди до белого каленья…

Испепелись и пепел свой развей.

Стань кровью молодого поколенья,

Любовью всех отцов и сыновей.

Так не стихай и вырвись вся наружу,

С ободранною кожей, вся как есть,

Вся жизнь моя, вся боль моя — к оружью!

Всё видеть. Всё сказать. Всё перенесть.

Он вышел из окопа. Запах поля

Дохнул в лицо предвестьем доброты.

В то же мгновенье разрывная пуля,

Пробив губу, разорвалась во рту.

Он видел всё до точки, не обидел

Сухих травинок, согнутых огнём,

И солнышко в последний раз увидел,

И пожалел, и позабыл о нём.

И вспомнил он, и вспомнил он, и вспомнил

Всё, что забыл, с начала до конца.

И понял он, как будет нелегко мне,

И пожалел, и позабыл отца.

Он жил ещё. Минуту. Полминуты,

О милости несбыточной моля.

И рухнул, в три погибели согнутый.

И расступилась мать сыра земля.

И он прильнул к земле усталым телом

И жадно, отучаясь понимать,

Шепнул земле — но не губами — целым

Существованьем кончившимся:

«Мать».