Сыновья алых лун

Глава 4. Друзья

Очищенные от пыльцы каменные плиты садовых дорожек словно светились, текущая по ярким узорам вода сливалась в желобки. Тихое журчание и скользящие по коже капли умиротворяли. Так странно, что имперцы и лароны предпочитают прятаться от ливня под силовыми полями… Даро снял перчатки, сунул за пояс и теперь шел по саду, пальцами стряхивая воду с жестких листьев айм. Голубой кустарник выделял сладкий секрет во время дождя. В детстве Найя умудрилась им отравиться и три дня провела в медицинском крыле. Она никогда не знала меры в сладком. Даро улыбнулся и облизнул руку. Свернув на другую дорожку, миновал терпко пахнущие кусты и подставил обе ладони дождю, смывая сок.

Теперь Найя редко приходила к нему. Сестра упрекала Даро в том, что он отдалился от нее и ничего не рассказывает. Это было правдой, но Даро не смел поделиться с Найей первой настоящей тайной в его жизни. А рассказывать, что видел, тщательно избегая упоминаний о Риэ, было неприятно: врать сестре Даро не хотел. О том, чтобы взять Найю с собой в город, Даро даже не думал: дочери правителя там не место, а обычаи запрещали юным лэрнен выходить на улицу без почетного сопровождения. Теперь он смотрел на жизнь во дворце с иной стороны и порой жалел Найю за то, что та родилась девочкой. Судьбы высокородных предопределены еще до их рождения, особенно судьбы девушек…

Даро часто вспоминал разговор с отцом, произошедший после его первой ночной отлучки. Тогда они тоже бродили по каменным узорам в дворцовом саду, а Даро от волнения едва видел, куда идет, и напоминал себе дышать ровнее. Он высказал все, узнанное за несколько печатей, которые пробыл вне дома. Умолчал лишь о том, что большую часть времени провел, общаясь с Риэ. И теперь не знал, как ответит на это отец. От напряженного ожидания внутри все замирало, но властитель Ронн не стал порицать сына, как не стал и удивляться услышанному.

— Не думай, что правитель живет в вакууме, Даро, — усмехнулся Итари, глядя на него. — Мне не нужно бродить по улицам, чтобы знать все о моем народе. То, что этого до сих пор не знаешь ты — лишь твой выбор. Если бы ты интересовался своей планетой чуть больше, чем военными искусствами, то не изумлялся бы так теперь.

Итари вздохнул.

— В этом есть и моя вина. Возможно, наставник прав и мы чрезмерно опекаем тебя.

Даро распахнул глаза и чуть было не споткнулся о ступеньку, отделяющую верхнюю часть сада от нижней. Он и раньше знал от наставника, да и от отца, что признать свою вину может лишь храбрый. Однако вправду слышать такое от правителя… В любом случае, сам Даро виновен гораздо больше! Мальчик не знал, что и думать, и уж тем более — что сказать. Оставалось положиться на этикет. Даро почтительно опустил глаза и постарался сосредоточиться на том, чтобы шагать в ногу с отцом. Тот долго молчал, и Даро, наконец, решился спросить:

— Законы… устанавливает власть, но они для народов. Почему же сами сиуэ их не соблюдают? И если мы знаем об этом, то почему ничего не делаем?

Итари чуть улыбнулся и остановился, внимательно глядя в лицо сыну.

— Мир многогранен. Сиуэ — не роботы. Они могут не принять новое в силу привычки к старому, пусть даже проиграв. Обычай сторониться запятнавших себя мудр, это может удержать от преступления кого-то другого.

Итари отвернулся и продолжил идти. Помолчав, добавил:

— Обычаи мудры, но не всегда справедливы. Порой нарушение древней традиции — единственно правильный выбор.

Даро представил, что сказал бы его учитель истории на такие слова. Если бы сухопарый черноглазый сиуэ услышал их от самого Даро, то точно скривил бы рот и окатил несмышленого мальчишку-наследника презрением… Может, это такая проверка — прорвешь ли скорлупу сухих правил и примешь многоцветную, но столь опасную реальность? Даро вспомнил голодные, озлобленные взгляды парней в темном переулке. Они не просто хотели содрать с него дорогую одежду. Они готовы были его убить… И никакие традиции и законы не помогли бы Даро тогда. А помог тот, кто сам с легкостью нарушал и то, и другое.

— А… родственники преступников? — нерешительно начал Даро. — Можно же, например, давать тем, кто их нанимает, какие-нибудь льготы. И запретить выгонять таких рабочих, — поспешно добавил он.

Правитель вновь улыбнулся, на этот раз — грустно.

— Подумай сам.

Даро нахмурил брови и уставился поверх кустов, просчитывая варианты. Наконец, он посмотрел на отца и сказал:

— Тогда их перестанут нанимать вовсе.

Итари кивнул одними глазами и молча положил ладонь ему на плечо.

— Но как же тогда?.. — прошептал Даро.

— Катастрофа сиуэ была не только в угрозе вымирания, Даро. Не вмешайся Империя, Королевство навечно застыло бы во времени. Но, хвала богам, теперь у нас есть надежда. Это вы, наши дети, — вздохнул правитель. — Вы растете в ином мире и сможете принять то, что многие из нас — уже неспособны.

***

Дома, в деревне, Риэ часто мастерил что-нибудь для младших сестер, вытачивая из дерева и всяких железок игрушечных зверьков. Некоторые даже могли пройти на веревочке пару шагов, хоть и быстро ломались. В первые три пятилуния своей жизни в городе Риэ почти не выходил из дому, проводя все время с отцом в мастерской. Тока не был настоящим техником, скорее любителем-самоучкой. Простые починки ему еще давались, а сложные приборы он разбирал на запчасти и потом продавал на вес. Старьевщик обучал сына и принимал его помощь без особого восторга. Другой на месте мальчика обиделся бы, но во-первых обижаются только на близких, а близким Тока Зунна Риэ бы точно не назвал. Во-вторых, сидеть без дела было непривычно и скучно: в деревне день был наполнен трудом с раннего утра до поздней ночи. Смотреть передачи по тахиосвязи надоедало, а проектора голограмм, чтобы читать книги, у Зунна не было. Да и потом, язык сиуэ плохо годился для чтения глазами, а шариков-книг у Тока не водилось, разве несколько старых инструкций по ремонту.

Днем в лавку старьевщика приносили разные мелкие приборы или вещи на починку. По ночам там происходило совсем другое, но об этом Риэ тогда не знал. Тока спал прямо на топчане в мастерской и каждый вечер запирал дверь на лестницу, ведущую в верхнюю комнату, где обитали Риэ с дедом. Это не слишком удивляло Риэ — мало ли какие привычки и обычаи у городских… Может, отец просто не доверял им, так же как и сам Риэ не доверял Тока. Увидев отца вживую, он с облегчением убедился, что мать была неправа: Риэ походил на отца разве цветом волос.

Сначала Риэ просто повторял за Тока, потом стал вникать в устройство электронных штучек. Он быстро наловчился не только чинить небольшие поломки, но и делать разные фигурки из ненужных частей, которые Тока свозил на свалку в конце каждого пятилуния. У него получилось создать модель той бескрылой птицы, встреченной в первый день в городе. Теперь Риэ уже знал, что они называются туйси и живут в солончаках на другом берегу залива. Местные использовали туйси как гужевой транспорт — птицы были выносливы и неприхотливы в уходе, а их яйца с крепкой скорлупой годились для разных поделок.

Эту модель Риэ думал продать в один из торговых дней, когда ездил с Тока на рынок, однако в итоге все четыре печати боялся, что ее кто-нибудь купит, и испытал огромное облегчение, когда этого не случилось. После он делал гораздо более проработанные фигурки — героев сказаний, животных и птиц, морских тварей, но расставался с ними легко. А та, первая туйси так и стояла на полочке у лежанки.

Столичные врачи брали дорого, но даже к бесплатным медикам, что периодически дежурили в районе, дед отказывался идти. Привычными ему средствами здесь не лечили. А при виде мерцающих цветными огоньками капсул диагностов, в которые укладывали выстоявших длинную очередь посетителей, Камоир тихо ругался и делал жест для отвода зла.

Дед Камоир старался помочь Риэ по мере сил хотя бы в сборе металла, но с каждым пятилунием ему было все труднее выходить из дома и даже спускаться по лестнице, встречая редких теперь посетителей. Он принимал это с присущим старикам внешним безразличием. Риэ также не показывал ему своего отчаяния, так что их совместные вечера были, по большей части, наполнены безмолвием. Ощущая, как руки деда ласково перебирают и расчесывают его волосы, Риэ чувствовал, что без того неподъемный камень в груди становится еще тяжелее. Ведь очень скоро у Риэ не будет и этой малости. Скоро. Может, даже завтра… После смерти деда он останется совсем один. С другой стороны, Риэ молод и здоров, а Камоир мучается приступами жара чуть не каждые двенадцать дней и, верно, еле сдерживает себя, чтобы не просить Элай о милосердном скором конце…

Тонкий плазменный резак с тихим гудением шел по линии. Горячий воздух обжигал пальцы даже сквозь изолирующий состав, которым Риэ смазал руки. Он старался не дышать, чтобы не запотело увеличительное стекло. Наконец, на верстак упала вырезанная деталь. Риэ подул на нее, полюбовавшись, как вспыхнул по краешку раскаленный металл. Подождав, пока яркая линия погаснет, отодвинул в сторону, к уже готовым кусочкам.

Даро смотрел на работу друга во все глаза. Риэ прикусил губу, чтобы не улыбаться, и вновь сосредоточился на том, что делает. Он впервые привел Даро к себе в дом, и теперь тот почти лежал на верстаке, чтобы лучше видеть, как Риэ собирает очередную механическую никчемушку — знак Марай, три наложенные друг на друга капли. Тронешь — завертятся, заблестят. Делать такие Риэ не любил, но они продавались лучше всего.

Риэ больше не верил в богов, но подолжал бросать зернышко вионы в воду перед тем, как плыть на охоту, и делал жест для отвода зла, оказываясь на перекрестьи четырех дорог. Он не верил в богов, но привычные действия успокаивали. Так казалось надежнее. Даро же всем сердцем был предан Марай и искренне страшился гнева ее строгой сестры и неистового брата. Риэ не пытался переубедить друга — зачем? Ведь еще совсем недавно он и сам верил в то же, и был тогда гораздо счастливее…

Сверху раздался глухой кашель деда. Риэ отложил инструменты и прислушался, потом вернулся к работе. Даро смотрел на него так, что Риэ на миг стало невыносимо жалко самого себя. Он нахмурился и отвел взгляд.

— Скажи, ты знаешь легенду о плавниковой шлюхе? — спросил он, желая рассеять потяжелевшее молчание.

— О ком?! — поперхнулся Даро.

Риэ закрутил последний маленький саморез, отодвинул стекло и сунул отвертку в ящик.

— Ты же слышал это ругательство. Я и сам так бранюсь, но подцепил его только тут, в столице. Одна девчонка с доков рассказала, что плавниковыми шлюхами называют тех, которые ложатся под всех подряд. Не владеют собой, как олу в период нереста. И могут от этого обрасти плавниками и превратиться в поганую болотную рыбу…

Он усмехнулся, глядя, как темнеют щеки Даро: тема отношений между полами была для него смущающей и запретной. Высшие напридумывали себе сотни странных и неудобных обычаев, образующих пропасть между парнями и девушками, и Риэ никак не мог понять — зачем. У них в округе Красных Песков были совсем другие законы приличий, там работали и развлекались все вместе. А Даро и посмотреть-то на уличных девчонок не мог без того, чтоб не начать мучительно багроветь и заикаться.

— Она сказала, есть старая легенда, — закончил Риэ.

Даро закрыл ладонью лицо, потом фыркнул.

— О боги, я, кажется, понял, о какой легенде речь. Там все совсем не так!

— А как? — с любопытством спросил Риэ. Откинулся на стуле и задрал ноги на верстак, приготовившись слушать.

— Это печальная история о деве, которая полюбила саэля. Он являлся ей в образе океанского альсонну…

— Такой огромный? — вытаращил глаза Риэ. — Ну ясно, почему она не смогла устоять…

Даро стукнул его кулаком, хохочущему Риэ едва удалось удержать равновесие, не сверзившись на пол.

— Вечно ты все… Нет, у них была любовь, но чтобы остаться с саэлем, девушка отказалась от семьи и рода, и сама превратилась в альсонну. В самку, — уточнил он, подозрительно глядя на ухмыляющегося друга.

Но Риэ не стал шутить. Настроение улучшилось — и довольно. Теперь можно поговорить о более важных вещах. Это было еще одной причиной, по которой Риэ позвал Даро к себе: в пыльной лавке к ним никто не смог бы незаметно подкрасться. С некоторых пор Риэ ходил по улицам с оглядкой…

Он вынул из кармана кошель и достал оттуда золотисто-зеленую пластинку. Даро удивленно приоткрыл рот. Ну еще бы: такие деньги не каждый день видишь. Друг поджал губы и отвел глаза. Риэ криво усмехнулся.

— Я не крал ее.

— Нашел работу? — тут же расцвел Даро.

— Нет, — тряхнул головой Риэ. — Со мной такое случилось… Сижу, вечером на конце мола, жарю себе ракушки. И вдруг непонятно откуда появился этот! — Риэ так резко вскочил, что Даро вздрогнул.

— Кто?

— Не знаю кто! — раздраженно дернул рукой Риэ. — Здоровый сиуэ в плаще, но, видно, богатый. Я ни шагов не услышал, ничего: ни дыхания, ни шелеста одежды… хотя от берега до того места три с лишним аш по камням прыгать! Лицо я не очень разглядел, он был в капюшоне, да и темно. Меч у пояса я заметил… И показывает: «Хочешь заработать, мальчик?» Ну я сразу подумал о работорговцах, хотел в воду сигануть, да горелку бросать было жаль. Думаю — ладно, пусть говорит, думал бы убить или усыпить — напал бы сразу, а не болтал…

Даро поджал колени к груди и слушал с широко открытыми глазами.

— Спрашиваю: «А делать что надо?» Он мне: «А на что ты готов ради такой суммы?» — и достает, — Риэ кивнул на лежащую на верстаке пластинку. — Смотрит хитро так, хоть лицо и спокойное, только губы шевелятся… Из ваших, короче, — пояснил очевидное Риэ и присел напротив Даро. — Я аж удивился, — продолжил он, — такими словами обычно в ночные дома нанимают, но они смазливых ищут, а я-то что? — развел руками мальчик.

— В ночные дома? — вытаращился Даро. — Но… неужели они не боятся смертной казни?! И потом, тебе же… ты еще не вступил в период потоков [1] и… Не девочка! — враз осипшим голосом закончил он.

Риэ покачал головой, очередной раз поражаясь наивности друга.

— Считаешь, там только девочки? Тогда лучше так и думай, Даро, — серьезно сказал он.

— Нет, говори! — вцепился в его рукав Даро и тут же смущенно отдернул пальцы. — Я должен знать все о… В общем, я не буду орать от ужаса, обещаю! Я знаю, что имперцам все равно, с кем образовать пару, — как мог, твердо глядя в лицо Риэ, проговорил он, — их физиология позволяет… — он снова запнулся и покраснел до слез.

— Вообще-то там в большинстве роботы, я находил их части на свалках. Ну, а для богатеньких скучающих сиуэ давным-давно существуют стимуляторы, — поморщился Риэ. — И можно покрыть хоть мегруна. Им кошелек… позволяет.

Даро некоторое время молчал, что-то напряженно обдумывая.

— А дальше? — наконец, спросил он, явно опасаясь услышать ответ.

Риэ вздохнул.

— Я сказал, что умею работать — чинить всякие мелочи, пасти гайрунов и жать виону. Ну и охотиться. Если ему подходит что-то из списка — то пожалуйста… Он меня после этого разглядывал, наверное, сотню капель, я думал, дыру пропалит. А потом сказал, что хочет со мной подраться.

— Что?! — воскликнул Даро.

— Вот и я так же подскочил, — рассмеялся Риэ и задумчиво добавил: — А дерется он здорово… Еще лучше тебя.

— Ты согласился на поединок?! — вскричал Даро, — Дурень, а если бы он тебя убил?

— Не убил же, — пожал плечом Риэ. — Он мне показался нормальным. Один раз даже поймал меня, чтоб я не раскроил башку об камень. Чуток странноватый, но…

— Нормальным?! — вскочил на ноги Даро, — Эта история от истока до устья ненормальная! Да что этому аатскому выродку от тебя было надо?!

— Понятия не имею, — ответил Риэ, снова садясь на верстак. — Я бы хотел это выяснить. Он чуть не полпечати гонял меня с шестом по камням, я потом едва концы не отдал от усталости… И пропал в ночи, пока я очередной раз на ноги поднимался. Оставил деньги на моей сумке, — дернул углом рта Риэ, подцепив пластинку. — Это же главное. Теперь нам можно целое пятилуние есть досыта! Вот бы найти его, — задумчиво проговорил Риэ. — Если этот чудак будет платить так за каждую драку, я бы согласился повторить…

Даро долго молчал, явно не находя слов от возмущения. Риэ было смешно и немного стыдно, что друг так о нем переживает. Он хотел вместе попробовать узнать, кто этот таинственный боец, но теперь понял: Даро, желая уберечь, скорее откусит себе руку, чем позволит Риэ воспользоваться для этого закрытой тахиосетью Высших.

«Послушай, — перешел на язык жестов Даро, — мы ведь с тобой друзья?»

«Да, — насторожился Риэ, — а что?»

Даро смотрел ему в лицо, нахмурив брови.

«Ты знаешь, я… из богатой семьи. Я мог бы… я хочу помочь…»

— Нет! — рявкнул Риэ и вскочил с верстака.

— Но твой дедушка, подумай о нем! — вслух взмолился Даро. — И я мог бы оплатить обряд посвящения Марай, тогда тебя точно взяли бы на работу!

Риэ отошел и прислонился к стене в дальнем углу мастерской. Глядя на Высшего из-под ресниц, процедил:

— Я справлюсь. Нам не нужна милостыня.

— Но…

— Еще слово, и я вышвырну тебя вон, клянусь донным илом! И не посмотрю, кто ты и как умеешь сражаться!

Даро опустил голову, показал знак вежливого прощания и вышел на улицу.

Риэ смотрел на поцарапанную, неровно заклепанную металлическую дверь очень долго. Пока лестница не заскрипела под тяжестью шагов деда Камоира. Риэ взял себя в руки и подошел к верстаку. Покрутил в пальцах поделку, укутал мягкой пленкой и положил в коробку к прочим.

Ладонь деда легла на плечо, Риэ обернулся.

«Сюда заходил тот, кто не должен, — жесты деда были подчеркнуто формальными, как если бы Высший все еще стоял здесь и наблюдал за разговором. — Такому не место в твоей компании, мальчик».

«Ты слышал, — мрачно усмехнулся Риэ, — вряд ли он вернется еще».

«Ты дал ему правильный ответ, но мог бы сделать это иначе. В моем детстве за непочтительный разговор с Высшим казнили… Я не желаю более видеть его здесь».

Дед закашлялся и почти упал на топчан у стены, Риэ метнулся в закуток кухни, вскрыл сервокапсулу с ягодным настоем и налил в кружку.

— Ты не должен общаться с ним больше, — хрипло, но твердо сказал Камоир, принимая из рук внука питье.

Риэ закусил губы и отвел взгляд. Внутри болело почти так же… нет, конечно, совсем не так, как тогда. Тогда он потерял семью. А теперь — друга.

— Ты можешь попасть в беду, Риэ, — широкая ладонь деда провела по волосам мальчика, притянув его ближе. — Я не верю, что позолоченные сердца Высших сильно изменились со времен моей молодости.

— Я не боюсь смерти, — возмущенно вскинул взгляд Риэ.

— Я тоже, — спокойно улыбнулся Камоир. — Элай придет за мной, когда пожелает.

Риэ сжался и позволил себе уткнуться деду в колени.

Но он не заплачет.

Нет.

Пальцы Камоира подняли его за подбородок, жесткий край перчатки царапнул по щеке.

«Я теперь — лишь обуза для тебя. Ты справишься без меня».

— Меня никто не спросил… хочу ли я справляться, — сдавленно проговорил Риэ. — Хочу ли расти сиротой… Сыном вора.

«Опять за свое?! — Дед гневно сверкнул глазами. — Уважай память отца!»

— Меня родила моя мать, — оскалился Риэ, — а растил меня ты! Тока…

— Тока, по милости Тиоса, дал тебе жизнь! И научил кое-чему за те три пятилуния! Будь благодарен богам за то, что тебе дано!

— Кого же мне винить за все, что отнято? — горько бросил Риэ, рывком поднялся и взбежал по лестнице.

***

Теплые ветра сезона Охоты разгладили океан, гигантское зеркало отражало голубовато-лиловое небо с белесыми пятнами лун. Риэ пришел на берег рано и уже успел раздобыть полмеры[2] клубней дануо — в порт прибыла баржа с островов, и один из мешков прорвался прямо во время разгрузки. Роботы быстро собрали рассыпавшееся хозяйское добро, но несколько дануо завалилось в щель меж понтонов. Мохнатые клубни еще не дозрели, но можно обернуть их в ткань, оставить в теплом месте — например, у задней панели блока тахиосвязи. И через пару дней сварить суп.

Семь сотен оборотов назад пропасти пролегали не только меж Высшими и низшими, но и между разными народами сиуэ. Тех, кто нарушал чистоту крови, низшие презирали, а Высшие — убивали безо всякой жалости, несмотря на ширящуюся демографическую катастрофу. Отголоски этих темных времен застал и дед Камоир. Он не задавал внуку вопросов о том, видится ли тот с Даро, но встречая Риэ в дверях, смотрел с беспокойством.

Риэ разглядывал свое отражение в воде и пытался понять — чем руководствовались тогдашние жрецы и монархи, в чем видели разницу между сиуэ и сиуэ? Островитяне низенькие и черноглазые. Жители гор — светлые, почти как люди, с плоскими лицами и тонкими чертами лиц. Кожа Высшего Даро — темнее, чем у Риэ, глаза и губы — больше и скулы не такие широкие. Ну и цвет радужек, конечно, отличался, сиял темно-оранжевым пламенем. Но в целом различия не так велики… Хотя в свете последних событий Риэ снова начал в этом сомневаться.

Он с грустью смотрел на рассыпающиеся значки голоэкрана на запястье: вода нашла лазейку в залатанном корпусе браслета и повредила систему. Теперь — только в мусор. Да и ладно, все равно коммуникатор молчал уже почти полное пятилуние, Риэ таскал его на руке скорее по привычке. Он расстегнул браслет, размахнулся и швырнул в воду.

— Ты так меня ненавидишь?

Риэ обернулся. При виде Даро внутри смешались злость и радость. Злость — оттого, что он каждый день помимо воли высматривал стройную темную фигурку в потоке летящих уми и не находил. А радость — потому, что Даро пришел. А значит, все еще можно исправить.

— А ты что, следишь за мной?!

Слова сорвались сами собой и совершенно не те, что Риэ хотел сказать. Сейчас Даро повернется и уйдет — уже насовсем…

«Нет, — спокойно сказал Даро, — В порту сегодня готовятся к празднику. Я прилетел посмотреть. Ответь на вопрос: почему ты выбросил браслет?»

Снова разговор не о том.

— Коммуникатор сломался, — пояснил Риэ. — Стал бы я выбрасывать вещь, которой еще можно пользоваться!

Даро смотрел на него выжидательно. Парень за несколько шестидневий стал будто бы выше и строже. Впрочем, попытка скрыть чувства вновь окончилась неудачей — его выдавали дрогнувшие губы и слишком прямая осанка. О том, как выглядит собственное лицо, Риэ не думал вовсе: какая разница?! Единственный друг вернулся и стоит перед ним, несмотря на незаслуженно резкие слова, которые Риэ бросил ему пятилуние назад… Это все еще Даро, тот самый Высший мальчишка, что сердится, краснеет, дрожит и плачет, словно крестьянское отродье.

«Боги не зря не любят пустой болтовни, — Риэ тщательно подбирал жесты, — потому что порой от слов больше вреда, чем пользы».

«Это правда», — чуть нахмурил брови Даро.

— Прости, — тихо сказал Риэ. — Я не должен был так говорить. Ты не хотел дурного.

— Я не сержусь, — отозвался Даро, серьезно глядя ему в глаза. — Я никогда не был на твоем месте. Возможно, тогда я ответил бы так же.

________________________________________

[1] Гормональные всплески у подростков сиуэ зовутся потоками. Всего в жизни мальчика сиуэ бывает около двадцати потоков, начиная с 15-16-го оборота от рождения и далее. Первый год без потока знаменует достижение полной половой зрелости. У зрелых сиуэйтов половые гормоны вырабатываются лишь вблизи генетически совместимой самки.

[2] Мера — 1,8 кг