Таинственные истории

Жизнь и смерть С. П. Перетолчина

Сергей Павлович Перетолчин хорошо запомнился всем, встречавшим его. Научная целеустремленность, самозабвенная работа по изучению природы родной страны, бесконечные жертвы, принесенные Перетолчиным для выполнения поставленных им себе научных задач, большая скромность — все это создаст незабвенный образ исследователя. Когда в зрелые годы он уже вышел на большую дорогу научной жизни, его настигла — во время исследований в горах Восточного Саяна — неожиданная и таинственная смерть. Эта внезапная гибель приковала внимание научной общественности Восточной Сибири.

Личное знакомство с С. П. Перетолчиным и изучение районов его работ в 1939—1954 гг. заставляют меня рассказать все, что я знаю о его жизни и смерти. Мною собраны очень интересные, никогда не публиковавшиеся материалы о Перетолчине; в особенности важно уголовное дело, которое велось о его гибели следователем Тункинского района.

Впервые я встретился с С. П. Перетолчиным в Томском технологическом институте осенью 1908 г., куда я был принят на горное отделение; Сергей Павлович учился уже на старших курсах. Он резко выделялся в толпе юношей своим возрастом — ему было 45 лет, и его начинавшая седеть голова, которую я иногда видел над пюпитром большой аудитории горного корпуса, казалась странной среди молодых лиц.

Сергей Павлович родился 20 октября 1863 г. в Бодайбинском округе на Надеждинском прииске, принадлежавшем иркутскому купцу Трапезникову. Отец Перетолчина служил управляющим прииском. До десяти лет Сергей учился дома, по в 1873 г. его отец, желая дать хорошее образование детям, оставил службу и перебрался в Иркутск. Там Перетолчин в 1881 г. окончил техническое училище.

Перетолчину не удалось поступить в университет, о котором он мечтал: вскоре неожиданно умер отец, и Сергею, старшему в семье, надо было зарабатывать, чтобы поддерживать мать, оставшуюся с маленькими детьми; в 1885 г. он поступил заведующим музеем и физическим кабинетом в то же техническое училище и одновременно стал давать частные уроки. Ученики любили его: он умел заражать их своим энтузиазмом. Преподавание для него не было книжным, сухим делом — перед ним открывалась живая книга природы, и его слушатели вместе с ним учились читать ее. Сергей Павлович ходил со своими учениками за город, устраивал экскурсии на Байкал. Ему удалось хорошо оборудовать физический и естественноисторический кабинеты в училище, а потом его начали приглашать для организации таких же кабинетов и в другие школы Иркутска. В 1891 г. училище было преобразовано в промышленное и Сергей Павлович стал исполнять в нем также и обязанности лаборанта химической лаборатории.

В 1892 г., когда С. П. Перетолчину исполнилось 29 лет, он решил, что благосостояние семьи упрочено и теперь можно осуществить свою мечту — поступить в высшее учебное заведение. После неудачной попытки в Москве, где Сергей Павлович был вольнослушателем на естественном отделении университета, он перешел в Казанский университет также вольнослушателем. Но после двух лет учения ему снова пришлось вернуться в Иркутск для помощи семье. Перетолчин снова лаборант при физическом кабинете промышленного училища. Кроме того, оборудовав мастерскую у себя дома, Сергей Павлович брал в ремонт и чистку физические приборы из других школ. Он приобрел большие навыки в этом деле: ему, например, удалось наладить «синематограф», который привез в Иркутск заведующий городским собранием. Так в Иркутске впервые увидели кино.

В 1896 г. Сергей Павлович смог наконец осуществить свое сокровенное желание — начать самостоятельные научные географические и геологические исследования. Он выбрал для своих работ ближайшие к Иркутску горные хребты, тогда еще очень плохо изученные. На 200—300 руб., которые ему удалось урвать из своего скудного заработка, Сергей Павлович организовывал поездки с одним проводником и одной-двумя вьючными лошадьми. Уже в в 1896 г. Перетолчин дважды поднялся на Мунку-Сардык, главную вершину Восточного Саяна, для описания ледников и метеорологических наблюдений. Осенью, того же года он сделал доклад в Восточно-Сибирском отделе Географического общества и в том же году опубликовал статью об этой поездке в «Известиях» отдела.

В следующем 1897 г. отдел командировал для изучения Мунку-Сардыка и озера Косогол (Хубсугул-Далай) С. П. Перетолчина и другого члена отдела, Е. М. Генинг-Михелиса. Последний поместил в «Известиях» отдела большую статью об этой поездке[23], а Сергей Павлович решил, что его наблюдений для публикации недостаточно и надо дополнить их при новых исследованиях.

Ежегодно с 1898 по 1907 г. С. П. Перетолчин изучал ледники Мунку-Сардыка и озеро Косогол один. В 1901—1907 гг. он производил отсчеты по минимальному термометру, который установил в 1900 г. на вершине Мунку-Сардыка на высоте 2860 м. В те годы в России это был исключительный случай — семилетнее непрерывное наблюдение температуры на такой высокой вершине. Перетолчин уже в 1896 г. в первый раз установил минимальный термометр на вершине Мунку-Сардыка, но установка была сделана на заметном месте, и местные жители разрушили ее как оскверняющую священную вершину. Только в 1900 г. удалось поставить новый термометр, на этот раз скрыв его в куче камней. Перетолчин пишет как об исследовательских только о поездках с 1896 до 1903 г. Очевидно, в 1904—1907 гг. он поднимался на вершину только для проверки термометра.

Очень небольшую материальную помощь Перетолчину оказывал Восточно-Сибирский отдел: правда, на экспедицию 1897 г. было ассигновано 260 руб., но последующие пять лет Перетолчин ездил в Саян на свои скудные средства.

Брат Сергея Павловича — К. П. Перетолчин в присланной мне много лет назад краткой записке о жизни Сергея Павловича сообщал, что тот ездил и в Хамар-Дабан, и по Слюдянке, и в Тункинские Белки, и на графитовый рудник Алибера в верховья Ботогола.

В 1905 г. мать Перетолчина уехала в Култук и там вскоре умерла. Когда все братья и сестра выросли и были устроены, Сергей Павлович решил, что имеет право на устройство личной жизни. Он женился на Вареньке — воспитаннице его матери.

Варвара Ивановна, будучи лет на двадцать моложе мужа, стала верной помощницей Сергея Павловича. Она сопровождала его в экспедициях, собирала растения, зимой помогала в обработке коллекций. С детства она привыкла видеть в нем необыкновенного человека, непревзойденный идеал чести и знаний и относилась с благоговением ко всем его работам.

В сентябре 1902 г. Перетолчин осуществил свою заветную мечту — поступил на горное отделение Томского технологического института (ныне Политехнический). Среди студентов Сергей Павлович выделялся не только своим возрастом, но и отношением к изучаемым предметам. Для него все курсы, которые он слушал, были живыми, непосредственно касающимися тех вопросов, которыми он занимался во время своих поездок в Восточный Саян или которых ему приходилось касаться во время преподавания в промышленном училище.

В свободное от занятий время в 1905—1906 гг. Сергей Павлович то работал на угольных копях Рассушина в Черемхове, то снова возвращался к своему любимому Мунку-Сардыку. Он опубликовал две большие статьи — одну о ледниках этой горной группы (1908) и другую об озере Хубсугул (Косогол) (1903).

Восточный Саян был для Сергея Павловича не только местом научной работы, но и источником поэтического вдохновения. Вот как описывает Перетолчин вид с Мунку-Сардыка: «И нет ничего удивительного в том, что многие из посещавших эту гордую вершину плакали от избытка чувств своих…» А вот характеристика озера Хубсугул: «Косогол прекрасен своею девственностью, своим общим и более мягким колоритом, своей водой, своим монгольским небом. Пейзаж Байкала грандиозен, контрастен, суров, а Косогол — миниатюра, мягкость и скромность» (1903).

С. П. Перетолчин — студент Томского технологического института.

В 1909 г. Русское географическое общество наградило С. П. Перетолчина малой золотой медалью за его двенадцатилетние работы по изучению оледенения Восточного Саяна и озера Косогол. Уже с 1897 г. он состоял членом общества.

С. П. Перетолчин вообще был робок в публикациях и печатал свои статьи лишь после того, как несколько раз побывал в изучаемом районе. Так, например, на Мунку-Сардыке он был двенадцать раз, на озере Хубсугул — не менее пяти (с 1897 по 1902 г.). В 1898 г. ему удалось достать лодку, на которой он и производил дальнейшие исследования озера.

В архиве Географического общества хранится много путевых тетрадей и черновых набросков С. П. Перетолчина. Имеются два варианта физико-географического очерка Хубсугула, статья «Базальты оз. Косогол» (1910 г., ненапечатанная) и отчеты об отдельных годах исследований. Есть большая статья «К вопросу о нашем лесном хозяйстве» (1893), также ненапечатанная. Сохранился и «Отчет Томскому технологическому институту о командировке студента С. П. Перетолчина в 1903 г. для собирания минералогической и геологической коллекций». Поездка эта была сделана по инициативе В. А. Обручева в восточную часть Восточного Саяна на Слюдянку и озеро Хубсугул, на Мунку-Сардык и в верховья Иркута. Из материалов фонда Перетолчина отметим еще «Краткий отчет об исследованиях в Иркутской губернии в 1888 г.» (Куда, Слюдянка, Хамар-Дабан), «Очерк современного состояния минеральных вод Ниловой Пустыни». Все эти черновики и отчеты говорят о разнообразии интересов Сергея Павловича.

В 1910 г. Перетолчин окончил Томский технологический институт по геологоразведочной специальности и получил звание горного инженера. При окончании он защищал дипломный проект «Детальная разведка рудного месторождения золота»; объяснительная записка к этому проекту сохранилась.

По окончании института С. П. Перетолчин в мае 1911 г. стал штатным преподавателем Иркутского горного училища. Но в делах его есть сведения, что с 1 сентября 1912 г. он штатный преподаватель геологии, минералогии и петрографии и одновременно преподаватель начертательной геометрии и черчения 1-го Сибирского среднего политехнического училища в Томске.

В 1912 г. Сергей Павлович снова отправился в Восточный Саян. На этот раз его манила внутренняя часть хребта, фактически не изучавшаяся после поездки П. А. Кропоткина в 1865 г. С Перетолчиным поехал в качестве помощника ветеринарный врач Заханович (Жиханович?). Лето было очень дождливым, путешественники прошли вверх по реке Джон-Болок[24], но не смогли перейти через лавовый поток и не попали к вулканам на реке Хикушке[25].

Последнюю свою зиму 1913/14 г. С. П. Перетолчин провел в Иркутске, где опять занялся преподаванием в Горном училище. Варвара Ивановна говорила мне, что в 1912/13 г. ее муж преподавал в Народном университете в Томске.

В эти годы кроме геологических исследований Сергей Павлович занимался также сбором зоологических коллекций для Московского университета и ботанических для Казанского.

В 1914 г. неутомимый С. П. Перетолчин в четырнадцатый раз поехал в Восточный Саян. Теперь его сопровождала Варвара Ивановна. В Тункинской долине на Иркуте они пригласили из селения Шимки старого казака Ефима Безотчества в качестве проводника и наняли там лошадей. Обойдя с севера родной Мунку-Сардык, Перетолчин вышел на Окинскую тропу у речки Ишунты. Окинская тропа в то время пересекала несколько раз Оку, обходя утесы, выступающие то справа, то слева.

В тот год не приходилось ждать, как в прошлом, по нескольку дней, чтобы вода в Оке спала и можно было бы перейти реку вброд. Лето стояло сухое, и довольно быстро путешественники добрались до тогдашнего административного центра — Окинского караула, расположенного на левом берегу реки на широкой степной террасе. За древними каменными курганами стояло несколько рубленых русских изб и две-три юрты. Здесь жили урядник и один-два «карантинщика», на обязанности которых лежало следить за переходом скота через государственную границу.

С. П. Перетолчин собирался нанять в Окинском карауле для поездки к вулканам еще одного проводника и подряжал уже бурята Галсанова, но, узнав, что наблюдатель местной метеорологической станции Сергей Михайлович Толстой не прочь поехать с ним вверх по Джон-Болоку, решил сэкономить свои скудные средства и отказался от услуг Галсанова.

Метеорологическая станция в Окинском карауле — первая в бассейне Оки — была организована Иркутской метеорологической обсерваторией по предложению С. П. Перетолчина, который в 1912 г. при своей поездке убедился, что караул представляет очень удобный пункт для метеорологических наблюдений. В начале 1913 г. директор Иркутской обсерватории, известный исследователь, климатолог и сейсмолог А. В. Вознесенский назначил С. М. Толстого[26] первым наблюдателем этой станции.

Толстой в начале века служил матросом на экспедиционном судне Э. В. Толля «Заря» и после гибели начальника экспедиции остался в Сибири и жил в Енисейской губернии в заполярном селении Дудинка. В 1910 г. он был осужден Красноярским окружным судом на три с половиной года арестантских рот за то, что помогал политическим ссыльным и передал им рукописную карту для побега из Туруханского края. Уроженец Тверской губернии, он полюбил Сибирь и, после того как вышел на свободу, охотно поступил на место наблюдателя-метеоролога в самый глухой угол Восточного Саяна. Кроме своей основной работы Толстой собирал здесь зоологические коллекции по заданию Зоологического музея Академии наук. В поездку с Перетолчиным он вызвался ехать именно для того, чтобы пополнить коллекции.

Сергей Павлович и Варвара Ивановна Перетолчины в экспедиции на Мунку-Сардык (Восточный Саян).

Путникам предстояла тяжелая дорога по узкой тропе, тянущейся между крутыми склонами гор и лавовым потоком по левому берегу Джон-Болока. В конце четвертичного периода базальты тут изливались из маленьких вулканов и преимущественно из трещин, раскрывшихся в истоках правого притока Джон-Болока — речки Хикушки. Базальты эти залили ее долину и двинулись дальше по Джон-Болоку. Они направились влево, вверх по долине, но вскоре задержались, так как подъем становился круче. Но направо, вниз по долине, они потекли легко и свободно. Была залита вся глубокая долина Джон-Болока, и базальты вышли даже в долину Оки и покрыли ее вверх и вниз по течению на несколько километров. Но сила потока уже иссякала, и он скоро остановился. Долина Джон-Болока была залита лавой на глубину 30—50 м и более. И главная река в верховьях, и устья ее притоков остались под лавой и промыли там в своем древнем русле новые подземные водотоки. Только начиная с середины своего течения, от озера Бурсук, реке удалось пробить извилистое ущелье сквозь толщу лав. Местами это ущелье превратилось в серию провалов, небольших круглых и овальных озер, обрамленных крутостоящими плоскими глыбами базальтов.

Перетолчин и Толстой выехали из Окинского караула 27 июня. Варвара Ивановна не могла поехать с ними, так как у ее лошади была сбита спина.

Тропа вскоре перевалила через открытую низкую седловину в долину Джон-Болока, где по лугам стояло несколько юрт, перешла к левому берегу и пошла вдоль склона гор. Долина здесь была уже покрыта густым лесом, но сквозь него везде виднелись плоские глыбы базальта — выступы покрова. Местами базальты подступали вплотную к склону и, образуя крутостоящие плоские, зубчатые глыбы, лезли одна за другой даже вверх по склону. Тропа все время жалась к крутому склону долины: выходить на поверхность покрова было небезопасно из-за трещин, закрытых мхом.

Через два дня вышли к озеру Хара-Нур (черное озеро). Здесь лес тянется только по склонам гор, а на дне долины лавовый покров обнажен. Местами он покрыт мхом и белыми лишаями.

Озеро Хара-Нур, в которое впадают несколько мелких речек, образовалось в долине Джон-Болока выше базальтового потока. Таким образом, верхнее течение Джон-Болока в результате подпруживания базальтами отделено от нижнего.

Схема расположения вулканов Перетолчина и Кропоткина и потока лав р. Джон-Болока. Кружками обозначены вулканы, точками — поток лавы. На врезке: схема расположения вулканов Окинской и Тункинской зон в Восточном Саяне.

Вдоль обоих берегов Хара-Нура тянулись гнейсовые гряды. У озера Перетолчин задержался. 30 июня они с Толстым съездили на запад, вдоль северного берега. Тропа шла у самой воды, лепясь вдоль осыпей и обрывов. За эту поездку Перетолчин и Толстой, по-видимому, подружились. Их объединял общий интерес к необыкновенным картинам саянской природы. На следующий день они решили пройти к вулканам, которые были расположены километрах в 22—25 вверх по долине правого притока Джон-Болока, речки Хикушки. Ближайшей целью был северо-восточный вулкан, который позже Географическое общество назвало по моему предложению вулканом Перетолчина. Вулканы у бурят не имели отдельных названий — оба вместе именовались Албанай-Болок. Переход к вулканам был не так прост: предстояло пересечь широкое поле лавы, чтобы выйти к правому берегу Хикушки, вдоль которой по краю леса тянулась едва заметная тропа. Перетолчин и Толстой решили пересечь базальт там, где он не был покрыт мхом и трещины в нем были видны и менее опасны. Толстой пустился в путь пешком, ведя лошадь на поводу. Перетолчин пошел вслед за ним, без лошади, осмотрел лавовый поток и решил, что пересечение его здесь чересчур опасно и что лучше сделать это в нескольких километрах ниже, примерно у впадения Хикушки в Джон-Болок. В то время как Толстой осторожно двигался по базальтовому потоку, Перетолчин нагнал его и сказал, что он будет преодолевать лаву ниже.

Переход Толстого по базальту занял около пяти часов, хотя ширина потока здесь всего 3 км. Но идти пришлось осторожно, проверяя все время дорогу — нет ли скрытых трещин. Толстой остановился примерно против устья Хикушки (текущей также под лавой) и вскоре, часа в три дня, к нему опять пришел Перетолчин и просил подождать его до вечера. Он рассчитывал захватить лошадей в лагере и часа за три перейти с ними лаву.

После шести часов вечера небо заволокло, в восемь часов пошел дождь. Толстой зажег громадную лиственницу, чтобы огонь и дым служили маяком для Перетолчина. Но он не появился. На следующий день дождь продолжался до полудня, дул сильный ветер. Толстой ждал весь день, но никто не пришел. 3 июля Толстой решил отправиться на кратеры один, до первого из них было не более 15—16 км. Он думал, что Перетолчин, вероятно, отказался от поездки к кратерам на лошадях, а пешком, как знал Толстой, он не хотел туда идти и раньше: еще 1 июля Толстой предлагал ему навьючить все необходимое имущество на его лошадь и пойти вдвоем, так как все равно придется вести лошадь в поводу. Толстой предполагал, что Перетолчин решил вернуться в Окинский караул и потом поехать на вулканы более легким южным путем через Катурус.

К восточному кратеру (теперь вулкан Перетолчина) Толстой доехал к двум часам дня и пробыл на вершине до вечера, затем переночевал вблизи, на удобной поляне к северу от кратера.

Костер горел у него всю ночь. 4 июля около десяти часов утра, побывав на кратере, Толстой отправился южным путем через Катурус в Окинский караул, куда добрался 6 июля днем. Перетолчина с проводником там не было. Посоветовавшись с Варварой Ивановной, Толстой решил 8 июля поехать на поиски, тем более что провизия у Сергея Павловича была на исходе.

Таков рассказ Толстого, записанный в его показаниях по делу о гибели Перетолчина.

Интересно остановиться на показаниях Ефима Безотчества, которые он дал тогда же в Окинском карауле на допросе уряднику Попову. Проводник сообщил, что Перетолчин вместе с ним выехал со стана на левом берегу реки Джон-Болок против устья реки Хикушки вечером 1 июля, как было условлено с Толстым, но по дороге через лаву одна из лошадей провалилась в трещину. Они испугались, очень долго провозились, вытаскивая лошадь; ночь провели на лавовом потоке. Вернувшись обратно на стан, Сергей Павлович решил теперь пойти на вулкан пешком. 2 июля было ненастье. Только 3-го Перетолчин двинулся пешком через лаву. Он тяжело нагрузился: кроме большого фотоаппарата и прочих инструментов он взял с собой штатив, принадлежавший Толстому, и его же баранью шубу. До тех пор шубу везли на вьючной лошади. Сергей Павлович хотел доставить ее Толстому, так как тот уехал налегке, в одной куртке. Ефим Безотчества был последним человеком, который видел Перетолчина.

Толстой, как мы знаем из его рассказа, уже в 6 часов утра 3 июля уехал из стана на Джон-Болоке. Очевидно, что Сергей Павлович только к вечеру мог дойти до стана Толстого у первого вулкана.

Ефим прождал Перетолчина до 6 июля; продукты у него кончились. Он утешал себя мыслью, что Сергей Павлович встретился с Толстым. Ефим сходил к первому стану Толстого на Джон-Болоке у устья Хикушки, убедился, что Перетолчин побывал там и что он ушел дальше к вулканам.

6-го же июля Ефим уехал в Окинский караул, до которого было 60—70 км; вечером 7-го он добрался до караула и узнал, что Перетолчин к Толстому на стоянку у первого кратера до утра 4 июля не приходил.

Беспокойство Варвары Ивановны, превратилось уже в серьезные опасения. Благодаря энергии урядника Попова в 5 утра следующего дня, 8 июля, выехала спасательная партия: Толстой, сам урядник Окинского стана Попов, карантинщик Николай Безотчества (сын Ефима), Ефим, пять бурят и Варвара Ивановна.

Прежде всего поехали к палатке, которую оставил на месте Ефим. Здесь нашли все вещи в порядке; обнаружили и деньги — 36 р. 6 к., которые были переданы Варваре Ивановне. От палатки в разных направлениях были начаты поиски. Через три дня захватили палатку и вещи Перетолчина и поехали на кратеры. По дороге на восточный кратер Варвара Ивановна обнаружила следы Сергея Павловича — мох на тропе был местами приподнят палкой, о которую он опирался. Дальше Николаем и Толстым была найдена рогожка, которой Перетолчин завязал шубу: очевидно он перекинул здесь шубу через руку. Эта находка сделана, по одним показаниям, в 4 км от вулкана, а по другим — в 2,5 км.

Дальше следы не просматривались. Никто не подумал, что поиски должны широким веером охватить базальтовое поле, куда мог сойти Перетолчин. После двух ночевок у кратера русские выехали обратно по дороге через Катурус. Буряты еще раньше вернулись через Джон-Болок.

17 июля урядник снарядил новую, уже большую спасательную партию. Поехали опять он сам и Варвара Ивановна, писарь Окинского стана И. Р. Сидоренко, стражник А. С. Кромской и значительное количество бурят — 35 человек, по документам — 38. От палатки на Джон-Болоке разделились на группы и искали три дня, а затем вернулись по Джон-Болоку.

К следующей спасательной партии, поехавшей 23 июля, Варвара Ивановна не могла присоединиться, так как очень утомилась. Ездили опять урядник, Толстой, Ефим и четверо бурят. Провели в поездке пять суток.

2 августа по распоряжению тункинского пристава спасательная партия была организована в еще более значительном составе — до 48 бурят (по сообщению урядника Попова, — 59), но поиски опять кончились ничем. Проездили всего семь суток, искали везде в радиусе 120—150 км. Падал снег, и следы закрылись.

Таким образом, по-видимому, на протяжении всего каких-нибудь 15 км между Джон-Болоком и первым вулканом Перетолчин бесследно исчез. Снег покрыл горы, и дальнейшие поиски пришлось оставить до весны. Варвара Ивановна с тяжелым сердцем уехала домой в Иркутск.

В Иркутских газетах уже в июле появились статьи и заметки об исчезновении Перетолчина. А. Вознесенский напечатал в газете «Сибирь» большую статью; в ней он, между прочим, сообщал, что собраны деньги на организацию поисков: 50 р. дал Восточно-Сибирский отдел Географического общества, сбор среди частных лиц принес 157 р. Вознесенский предполагал, что Перетолчин скончался от сердечного припадка, которым он был подвержен. Переход с большим грузом в жаркий день мог этому способствовать.

Серьезные подозрения у Варвары Ивановны, как и у других местных жителей, возбуждал Толстой, который оставил Перетолчина, не выяснив, пошел ли он для условленной встречи на кратер. Толстой отличался угрюмым характером и был в неладах с местным населением, и это настроило окружающих против него.

Уже 6 сентября 1914 г. становой пристав 3-го стана Иркутского уезда запрашивал окинского родового старосту о поведении и жизни Толстого. Нужно было выяснить, правда ли, что Толстой отговорил Перетолчина нанимать проводника из местных бурят, почему он оставил Перетолчина, почему он поехал по неизвестной ему дороге, кто рекомендовал его на место наблюдателя и т. п. 30 сентября Окинское родовое управление сообщило, что Толстой отказался без всяких объяснений отвечать на предложенные ему старостой вопросы и пришлось удовлетвориться опросом местных жителей. По их мнению, местность, по которой возвращался домой Толстой, труднопроходима и ему проще было возвратиться к Перетолчину. Толстой не знал раньше ни той, ни другой дороги, так как никогда не уезжал дальше 12 км от Окинского караула. С местными жителями — русскими и бурятами — он почти не общался. Караульный метеорологической станции Евграф Жамбалов, проживавший в одном доме с Толстым, показал: «В семье Толстой — величайший деспот, детей держит в излишней строгости, а жену даже бьет. В одно время драки с женой им была сломана скамейка и стол, а также в одно время и за ним, Жамбаловым, гонялся с шестом в руках, каковым хотел ударить его, но Жамбалов убежал с криком, каковой слышали соседи». Староста на запрос пристава глубокомысленно заметил: «Ненормальностей за Толстым не замечается, но в то же время и вполне нормальным его признать нельзя».

5 ноября по требованию прокурора мировой судья 5-го участка Иркутского уезда начал следствие об исчезновении Перетолчина.

20 января 1915 г. Варвара Ивановна написала первое письмо Иркутскому генерал-губернатору с прямым обвинением Толстого; она указывала, между прочим: «Мне кажется даже странным и удивительным, почему до сих пор наши власти (полицейские, родовые) не уделяют должного серьезного внимания на поведение и роль наблюдателя Окинской метеорологической станции Сергея Михайловича Толстого в таком мошенственном и трагическом деле, как исчезновение мужа…»

В заявлении от 6 февраля 1915 г., написанном в Иркутское полицейское управление по поводу справки о поисках мужа, она отмечает, что Толстой собирается выехать в Иркутск и необходимо предотвратить его уклонение от следствия, ведущегося мировым судьей 5-го участка. Варвара Ивановна указывает, что Толстой — «единственный почти свидетель последних дней жизни в научном путешествии мужа и, может быть, гибели его».

Варвара Ивановна в эти же дни, 7 февраля, в другом заявлении нашла нужным сообщить и еще некоторые порочащие Толстого сведения. Она рассказала, как одновременно с Толстым в Окинский караул приехал зажиточный бурят Монхонов (вероятно, Мунконов?) и очень резко упрекал Толстого в том, что он бросил своего товарища одного.

На допросе у мирового судьи 14 марта 1915 г. Варвара Ивановна снова подчеркнула, что Толстой сам предложил Перетолчину отказаться от местного проводника. Вернувшись домой из поездки, Толстой «все время почему-то избегал смотреть мне в глаза, а вечером, как я узнала, он пошел к карантинщику Александру Семеновичу Кромских и заявил, что с инженером, наверно, случилось что-либо неладное; не пришлось бы его ехать искать».

Упрекая Толстого в том, что он бросил Перетолчина одного, его обвинители не обратили внимания на аналогичное поведение Ефима Безотчества.

Ефим чересчур поспешно вернулся в Окинский стан с сообщением об исчезновении Перетолчина. Этот отъезд Ефима, конечно, еще более преступен, чем отъезд Толстого. Ефим должен был убедиться, что Перетолчин до кратера не дошел, и только после этого поехать за помощью. Если бы Перетолчин был ранен где-либо на дороге или его захватил медведь, за пять дней подготовки поисков он мог бы умереть от истощения или от ран.

Напомним, что во время поисков урядник Попов и Николай убили вблизи вулкана большого медведя. Я, ночуя невдалеке от вулканов в верховьях Катуруса, видел здесь в 1940 г. медведя, бродившего в кустарнике на другом берегу. Хотя саянские медведи обычно не нападают на людей, но все же такие случаи возможны.

Ефим был свой человек, его хорошо знали местные жители, сын его был карантинщиком в Окинском карауле, Варвара Ивановна также относилась к нему хорошо. А Толстой был чужак, и тяжелого характера, и к местным жителям относился «презрительно», как писал о нем родовой староста.

Варвара Ивановна заключила свое показание так: «Я подозреваю в данном деле убийство мужа и имею некоторые подозрения на Толстых, но утверждать категорически, что муж мой убит Толстым, я не могу».

Прежде чем перейти к описанию поисков Перетолчина в 1915 г., следует дать общее описание района вулканов, где происходили эти поиски.

Картина, открывающаяся перед зрителем с юго-восточного вулкана, поразительна. Вулкан этот — небольшой усеченный конус. Он расположен на значительной абсолютной высоте на границе леса (около 1970 м.). Одним своим склоном он примыкает к правому склону долины Хикушки. Высота его от подножия — около 110 м. Когда вы взберетесь на этот конус, вы увидите, что внутрь его спускается воронкообразное отверстие глубиной около 40 м — кратер. На дне воронки озеро метров до 10 в поперечнике. Конус с юго-запада покрыт лиственничным лесом, и лиственницы растут по верхнему краю кратера. Остальная часть наружного склона покрыта кустарником. Конус сложен мелкими обломками базальтового шлака, мелкими вулканическими бомбами — лапиллями и крупными бомбами, до полуметра в поперечнике. Этот пейзаж — почти свежий вулканический конус на фоне гор — кажется совершенно необычным для саянского ландшафта.

Водораздельный хребет Восточного Саяиа (вид с востока). Справа вулкан Перетолчина. Слева на дне долины лавовый поток.

Еще более свежий конус вулкана виден в трех километрах на юго-востоке, на лавовом поле. Этот кратер по моему предложению Географическое общество назвало вулканом Кропоткина. На нем совсем нет деревьев, вверху нет даже травы, и верхняя часть его розовато-серая от осыпей шлака и бомб. Высота вулкана над основанием несколько меньше — 90 м, но глубина кратера больше — до 60 м, а сухая площадка на дне воронки достигает 20 м в поперечнике.

Поле лавы заходит немного к юго-востоку вверх по долине Хикушки, но вскоре кончается; главным образом оно тянется на север и северо-восток, вниз по долине. Поле это представляет поразительное зрелище только что застывшей лавы: то это как будто полоса со свежим торошением, где отдельные глыбы поставлены на ребро, то гряды лавы вытянуты вдоль потока, то поперечная стена лавы высотой в 5—7 м как будто отмечает конец потока или остановку в его движении, то поток обрывается к борту долины стеной в 10 м, то он покрыт с краю современными наносами и сливается с лугами. Из устьев речек выдвигаются на поверхность потока языки современных речных отложений. Кое-где видны узкие конусы «горнитос» — трубки взрыва, по которым выделялись из лавы газы. Весь этот ландшафт совершенно необычен здесь: как будто мы не в горно-таежном Саяне, а где-то на Камчатке или в Армении.

Как показали исследования, главная масса лавы извергалась из трещин и из каких-то более старых маленьких вулканов. Один такой разрушенный старый конус виден к юго-востоку от вулкана Кропоткина. Два вулкана, Кропоткина и Перетолчина, появились в результате взрывов в последней стадии извержений.

На неискушенного человека эти голые серые поля лавы, истерзанной, разбитой, вздыбившейся, эти огромные, дикие, первобытные пространства должны производить очень сильное впечатление своей необычностью, чуждым и странным видом. Очень любопытно описание лавового поля, которое оставил первый исследователь района вулканов Джон-Болока Егор Пестерев в 1793 г.

«Река Жунгулак начало свое имеет из высоких каменистых гор; но на самом хребте тех гор вышел лог, похожий на долину; и в той долине больших лесов и никакой травы не имеется, кроме что простирается поперечь на восемь верст черной камень, похожий на сущий чугун, и будто нарочно та долина выстлана человеческим искусством. Ежели по тому каменному логу надобно идти поперечь пешему человеку, то, конечно, на другую сторону придет он без сапогов по причине остроты того черного камня; да ежели и к лошадиной ноге частица того камня прилипнет, то самый той минуты лошадь захромает. Вниз по речке оный черный камень простирается верст на двадцать, да и на устье речки Жунгулака, где он впадает в реку Оку, оный камень есть. Из помянутого каменного лога и река Енисей вершину свою получила; и в помянутом каменном логу, под черным камнем слышно беспрестанное журчание воды или род некоторого шума»[27].

Пестерев, вообще довольно равнодушный к горным ландшафтам, уделил здесь против своего обыкновения целую страницу редкому явлению. Но вулканов он в своем описании не упомянул.

В 1915 г. Варвара Ивановна начала снова поиски останков своего мужа. 10 июня она выехала из Окинского караула; с нею урядник командировал казака Николая Безотчества и опять бурят. Поднявшись по Джон-Болоку, они перешли на Хикушку; переночевали на прошлогодней стоянке Толстого. Николай сообщил, что еще в прошлом году Толстой говорил ему о необходимости тщательных поисков у кратера. Утром 14 июня, разделившись на несколько партии, они начали поиски. Уже через час раздались крики Николая и бывшего с ним бурята Убушеева. Варвара Ивановна поспешила к ним и увидела скелет, одежду и вещи. Она опознала принадлежавшие мужу предметы. Эта находка была сделана на лавовом поле в полутора верстах от восточного кратера и в 205 саженях (437 м) от верховой тропы, идущей по краю долины вверх по Хикушке; расстояние до прошлогодней стоянки Толстого было от одной версты до одной с четвертью. Привожу описание находки по протоколу, составленному 29 июня урядником 11-го участка Иркутского уезда Кухарским, приехавшим для этого дознания. Протокол несколько сокращен мной.

Череп обращен был лицевой частью вниз, скелет лежал на боку, одет в двух пиджаках, нательной рубахе и фуфайке. На левой стороне черепа кость как бы разбита и от виска трещины в разные стороны, верхних зубов нет, переносье так же как бы перебито и дало трещину в длину. На скелете две сумки, в одной — негативы, в другой — бумажная коробка от камеры. Фотокамера стоит в ногах и приготовлена к съемке. Рядом небольшая сумка с испортившимися сушками, фуражка, шуба, принадлежавшая Толстому, и его же фотографический штатив, бинокль, коробка спичек, свисток. В кармане лежали серебряные часы и рубль денег. Особенно важна находка записной книжки, в которой имеется запись метеорологических наблюдений за 3 июля. Найдена также карта восточного кратера на кальке. Пиджаки залиты кровью, сзади разорваны, нательная рубаха также, в фуражке волосы и кровь, возле тропы три небольших места с кровью. На штативе подозрительные пятна, похожие на кровяные.

Из этого протокола ясно, что при каких бы обстоятельствах ни погиб Перетолчин, но после смерти труп его был растерзан зверями.

Есть основания предполагать, что С. П. Перетолчин сам выбрал это место, вдали от тропы и вулкана. Идя по тропе, он, очевидно, видел, как вулкан постепенно увеличивается и становится все эффектнее. Но вблизи тропы мешали деревья и склон правого берега Хикушки. Поэтому путешественник вышел на открытое лавовое поле и выбрал место, где вулкан открыт и хорошо виден. Отсюда Перетолчин и хотел сфотографировать его в первый раз. Дальше, по мере приближения, он, вероятно, снял бы его еще несколько раз. Перетолчин снимал хорошо — в фонде Географического общества хранится целая серия его замечательных снимков Восточного Саяна; но процесс фотографирования в 1914 г. с большой камерой был все же довольно длительным, и надо было удобно расположить фотоаппарат. Перетолчин и умер во время подготовки камеры к съемке.

Почему же поиски 1914 г., в которых приняло участие в общем до ста человек, кончились неудачно, хотя труп Перетолчина лежал так близко от троны? Мне кажется, единственное объяснение, которое напрашивается само собой, — поиски производились, вероятно, верхом: как буряты, так и местные русские не любят ходить пешком. Кроме того, район, который был постепенно охвачен поисками, занял в конце концов радиус более 100 км. Естественно, что большинство поездок совершалось верхом. При этом, конечно, лавовое поле было осмотрено главным образом по краям, с существующих тропинок, так как все верховые очень боялись щелей под мхом. Как мы знаем, останки С. П. Перетолчина нашли внутри лавового поля, и увидеть их можно было, только подойдя очень близко. Поэтому поиски 1914 г., организованные в чересчур широком масштабе (разве пеший Перетолчин мог уйти за 100 км!), и не дали никаких результатов.

О находке Кухарский сообщил в Иркутск и получил распоряжение от уездного исправника и пристава 3-го стана опросить свидетелей, что он и сделал в Окинском карауле 2—5 июля.

Варвара Ивановна теперь уже категорически утверждала: «Я полагаю, что мой муж не погиб по каким-либо несчастным случаям, а таковой убит, и в убийстве подозреваю проживающего на Оке Сергея Михайловича Толстого». Основания для подозрений те же, которые высказаны были раньше: он уехал, оставив Перетолчина. «Почти все буряты Окинска говорят, что мужа моего убил никто другой, кроме Толстого». Варвара Ивановна считает, что зверь не мог задавить Перетолчина, так как были бы погрызены все кости. Ночевка Толстого отстоит от места находки скелета на полторы версты. Толстой после убийства мог отнести убитого на лаву и бросить там, а вещи разбросал вокруг. Фотоаппарат стоит у ног, а должен бы стоять у головы. Покойный не мог бы падать навзничь на спину, а если бы и падал, то разбил бы затылочную часть, а не висок.

В прошлом году, как передавали Варваре Ивановне буряты, Толстой отводил поиски от места, где теперь найден скелет. «Убить мужа моего Толстой мог из-за какой-либо ссоры». Покончить с собой покойный не мог, так как при нем не было оружия и тогда он наверно бы оставил записку. Что Толстой не взял ничего из вещей — понятно: он не хотел иметь улик.

Александр Семенович Кромской (Керемский — по протоколу допроса), житель Окинского караула, уклонился от обвинения Толстого, объяснив это тем, что поссорился с последним из-за подозрений, которые высказал ему в прошлом году относительно его роли и гибели Перетолчина. Теперь Кромской боялся дать пристрастное показание против Толстого.

Ефим Безотчества не мог быть допрошен в Окинском карауле, так как жил в это время в Шимках. Его сын, Николай, повторил в основном прошлогодний рассказ отца. Из новых фактов интересно следующее: с места ночевки на Джон-Болоке, по заявлению Николая, хорошо виден огонь на стоянке Толстого на том берегу, а оттуда хорошо видна палатка Перетолчина; расстояние между ними около трех верст. Утром 3 июля огня у Толстого не было видно, и, когда Перетолчин собирался идти, Ефим сказал: «Что-то огня у Толстого не видно, наверно, уехал домой», на что Перетолчин ответил: «Не должен он ехать, так как мы условились идти на кратер». Место находки останков находится не более чем в одной с четвертью версте и не менее чем в одной версте от стоянки Толстого 3—4 июля. При поисках в 1915 г. Николай и сопровождавший его бурят увидели сначала кучу мха и, только подойдя к ней близко, обнаружили скелет и разбросанные вещи. В смерти Перетолчина Николай Безотчества подозревал Толстого.

Был подробно допрошен Толстой. Его показания мы в основном уже изложили выше. Между прочим, он отметил, что проводником Перетолчину он не был, так как дорог в сторону Черного озера не знал. Он поспешил 4-го уехать домой — сухарей у него осталось только на один день. Поехал он не через Джон-Болок, а по Катурусу, так как этим путем до жителей, где он мог найти еду, было ближе. Кроме того, поездка по Катурусу была интереснее, она позволяла изучить новый в географическом отношении район. О поездке этим путем они говорили раньше с Перетолчиным. Эта дорога показалась ему лучше, чем по Джон-Болоку. Пойти к Перетолчину обратно пешком Толстой не решился, так как боялся оставить лошадь, а ехать на лошади опасался из-за перехода через лаву. Недоразумений с Перетолчиным у него не было, «что доказывается тем, что Перетолчин, несмотря на то, что при нем находилось много своих разных инструментов, нес для меня мою шубу и штатив». С Перетолчиным он познакомился только за два или три дня до поездки.

Обвинения, брошенные Варварой Ивановной Толстому в том, что он отводил бурят от того места, где найден скелет ее мужа, не соответствуют действительности, «потому что с бурятами я искать не ходил, а ходил с Николаем Безотчества пешком и в присутствии ее самой и бывшего урядника Попова».

Дорогой он никаких изменений в Перетолчине не замечал, и тот не жаловался на боли, «а, наоборот, говорил даже, что он чувствует себя гораздо лучше вообще среди природы, чем дома». Лишь от жены Перетолчина он узнал, что «муж ее был больной сердцем».

О расстоянии между станом его и Перетолчина на Джон-Болоке Толстой сообщил следующее: с места его ночевки палатка Перетолчина не была видна; ее можно было увидеть, только поднявшись по Хикушке на одну версту. Расстояние от своей последней ночевки до находки скелета он определил в полторы версты. Во время пребывания на кратере и на ночевке он все время жег костры. 4-го он по дороге домой вторично заехал на кратер, чтобы посмотреть, не приехал ли Перетолчин. Так как Перетолчин оставался вдвоем с Ефимом, возвращаться на Джон-Болок Толстой не считал необходимым.

Однако на основании этих допросов урядник Кухарский пришел к выводу, что Толстой виновен в убийстве Перетолчина и арестовал его 5 июля.

В этот же день был допрошен Евграф Жамбалов. Он в дополнение к показаниям, данным им в 1914 г., сказал, что Толстой — «человек очень сердитый и гордый, при том с женой своей часто ссорился, а также бил таковую, с окружающими инородцами поступал грубо». О происшедшей между ними ссоре он рассказал, что он выгнал лошадь Толстого из ограды двора в огороженный телятник, чтобы она не гадила во дворе. «За это Толстой меня хотел побить и, держа стяг[28] в руках, говорил: «Я тебя убью»». «Ввиду обращения строгого со своей семьей, а также со мной, я полагаю, что лишить жизни инженера Перетолчина ничего не составило вредного для Толстого, который мог убить его из-за ссоры или зависти».

В середине июля, 13-го числа, пристав 3-го стана Иркутского уезда Щорс, рассмотрев дознание, составленное урядником Кухарским, постановил: Толстого подвергнуть задержанию при Тункинской тюрьме.

Тогда же, 13 июля, был допрошен приставом Ефим Безотчества. Показания его в 1914 г. изложены выше. Здесь можно отметить некоторые новые факты, им сообщенные. Толстой сказал Перетолчину при найме проводника в Окинском карауле: «Зачем вам платить лишние два рубля. Я местность хорошо знаю, и так как я еду с вами вместе, то вожака нам никакого не надо». Но Ефим при этом разговоре не присутствовал, и это сообщение, очевидно, сделано по рассказам.

Рассказ Ефима об уходе Перетолчина с Джон-Болока отличается от рассказа его сына Николая. Перетолчин напился чаю и, посмотрев на часы, сказал: «Восемь часов, надо идти к Сергею Михайловичу Толстому». Ефим сказал Перетолчину, что тяжело тащить шубу и прочие вещи. Перетолчин ответил, что вес вещей не более полпуда и что неудобно оставлять Толстого в одном пиджачке. Уходя, Перетолчин сказал, чтобы Ефим находился на месте, ожидая его возвращения не более трех дней, и что он вернется вместе с Толстым. На замечание, что остается мало провизии, он ответил: «У нас есть крупа; варите кашу и как-нибудь три дня проживете».

31 июля мировой судья 5-го участка Иркутского уезда в селе Тунке допрашивал Толстого. Из показаний его, которые в общем нам известны, отметим еще следующие: ему 39 лет, он родился в деревне Глыздино Молодотудской волости Ржевского уезда Тверской губернии, имеет общее крестьянское хозяйство с братом, окончил министерскую школу. За участие в экспедиции Толля награжден большой золотой медалью. В предъявленном обвинении виновным себя не признает. Толстой, между прочим, сказал, что он любит природу и нигде не чувствует себя так хорошо и свободно.

31 июля по поручению мирового судьи 5-го участка Иркутского уезда участковый врач Т. Н. Беляев в присутствии понятых произвел осмотр останков Перетолчина, пересланных в Тунку из Окинского караула. При этом было обнаружено, что кости черепной крышки абсолютно целы и не повреждены, так же как и остальные кости черепа. То, что в протоколе дознания описано как трещины, в действительности оказалось просто естественными костными швами. Ничего подозрительного обнаружено не было.

Мировой судья осмотрел также вещи Перетолчина. На коробке из-под барометра (анероида) и на пиджаке, куртке и рубашке были обнаружены пятна, похожие на кровяные; фуражка внутри залита жидкостью, похожей на кровь. На штативе никаких подозрительных следов нет.

Отсутствие повреждений на скелете Перетолчина заставило мирового судью пересмотреть дело. В своем заключении он констатировал: смерть Перетолчина не могла последовать от удара в голову каким-либо орудием, так как все кости черепа целы. Установить причину смерти не представляется возможным. 8 августа судья вынес постановление, что сила улик против Толстого после осмотра останков Перетолчина падает, а потому мерой пресечения для Толстого избрать надзор полиции по месту жительства. Толстого из-под стражи немедленно освободить. Через год, 4 июня 1916 г., Иркутский окружной суд определил, что нет оснований для продолжения судебного следствия, и признал дело прекращенным; надзор полиции за Толстым отменен, вещественные доказательства возвращены жене Перетолчина.

Так кончилось это сложное дело. Толстой покинул Оку и после двух или трех лет жизни в Иркутске умер. Варвара Ивановна прожила долго; скончалась в мае 1960 г. в возрасте около 80 лет.

На месте гибели мужа она поставила крест, а в Окинском карауле соорудила памятник. Останки мужа, после того как они были ей возвращены, она похоронила в Иркутске на Иерусалимском кладбище.

Я много раз встречался с Варварой Ивановной, особенно с 1941 по 1945 г., когда жил в Иркутске. Она охотно передала небольшой архив мужа в Географическое общество СССР (в Ленинграде), где он хранится в специальном фонде. Варвара Ивановна много рассказывала мне о своих поездках с мужем и особенно о трагической его гибели. До конца своей жизни она была убеждена, что Толстой убил Перетолчина.

Удивительно, как при своей исключительной доброте и мягкости Варвара Ивановна сохраняла всю жизнь, в течение 45 лет после гибели мужа, такое твердое убеждение в виновности Толстого. Очевидно, этот человек был ей действительно очень неприятен и антипатичен.

Пойдем ли мы за Варварой Ивановной и признаем ли виновность Толстого?

Как я уже отметил, Толстой виноват не более, чем Ефим Безотчества: оба они оставили Перетолчина, не установив, нуждается ли он в помощи. Но Толстой оставил его в тот момент, когда Перетолчин находился еще вместе с Ефимом. Толстой не мог предполагать, что до утра 3 июля Перетолчин все еще медлил с переходом через лаву: ведь дождь кончился к полудню 2-го. Продуктов у Толстого оставалось мало. Он судил о поступках Перетолчина по своим настроениям: при его эгоцентрическом характере он не стал бы считаться с обещаниями и уехал бы не спрашиваясь.

Проступок Ефима серьезней. Он был уверен, что утром 3-го Толстой уже уехал. Перетолчин ушел пешком: мог ли он догнать конного, если тот будет ждать его на вулкане только до вечера 3-го? И вообще, как можно оставить человека одного, пешего, в горах, не проверив, в каком он состоянии. Ефиму лень было идти пешком за 15 км. Поэтому он удовлетворился осмотром места стоянки Толстого на Джон-Болоке и не захотел идти дальше, утешив себя мыслью, что Перетолчин встретился с Толстым. Но и в этом случае он оставил двух человек с одной только лошадью, имея в своем распоряжений двух свободных — верховую Перетолчина и вьючную.

Я считаю, что явная лень Ефима оказалась несравненно вреднее равнодушия Толстого. Но, как я уже говорил, ни одно подозрение по адресу Ефима не было высказано и его допросы показывают полное доверие к нему со стороны следователей.

На все остальные пункты обвинений Толстой ответил вполне убедительно. Уговаривал ли он Перетолчина не брать проводника, неизвестно, так как разговор велся наедине, а Толстой вообще отрицает, что такой разговор происходил. Но мы знаем, что Перетолчин испытывал серьезные стеснения в деньгах и ему бесплатный спутник был весьма важен. За специальными знаниями местности он не очень гнался: в 1912 г. он уже ездил по Джон-Болоку, по-видимому до озера Хара-Нур, и знал дорогу. Возле озера никаких ссор у Толстого с Перетолчиным не было. Они расстались потому, что Перетолчин и Ефим побоялись за своих лошадей. То, что Толстой поехал один, показывает его большую решительность: вытащить одному застрявшую в трещине лошадь, по моему опыту, очень трудно, почти невозможно.

Отношение Перетолчина к Толстому видно из поступка с шубой: решение нести сверх своего груза еще килограммов 6—8 чужого доказывает, что отношения между ними сложились хорошие. Кстати, эта шуба, может быть, и послужила причиной гибели Перетолчина: он настолько устал от груза, который тащил по открытой дороге в жаркий, летний день, что сердце могло не выдержать напряжения.

Толстого обвиняют в том, что он поехал по другой дороге, а не вернулся назад мимо стоянки Перетолчина. Но возвращение через Катурус вполне оправданно. Несомненно, они говорили об этой дороге с Перетолчиным и хотели по ней вернуться. Она ничуть не хуже, чем дорога по Джон-Болоку, а последняя очень пугала Толстого действительной опасностью сломать ноги лошади в трещинах базальтов. В 1865 г. П. А. Кропоткин — первый исследователь вулканов Джон-Болока — обратно от вулканов поехал через Катурус, так как лошади сильно повредили себе ноги на пути через Джон-Болок и Хикушку.

Когда в 1940 г. я ездил к вулканам, проводник Мунконов повел нас через Катурус, считая эту дорогу лучшей, и я убедился, что действительно она хотя и едва заметна, но не может считаться плохой. На Джон-Болоке, куда мы попали несколько позже в том же году, сама тропа вдоль левого берега реки также не представляет особых неудобств, но переход с лошадьми через базальтовый поток на правый берег действительно опасен. Поэтому я считаю, что Толстой, избрав путь через Катурус, действовал вполне правильно.

Остается еще дурной характер, избиение жены, скандалы с соседями, но все это не может быть элементами обвинения. Несомненно, Толстой как человек не вызовет нашей симпатии. Но мог ли он убить так легко своего спутника, человека очень спокойного и уравновешенного?

В пользу естественной смерти Перетолчина говорит и обстановка, в которой был найден скелет: нельзя придумать более естественного расположения предметов, сделанного человеком, мирно подготовившимся к съемке широкого пейзажа! Штатив расставлен, накрыт черной тканью, шуба заботливо повешена на палке, большая камера стоит на земле. Как бы пришло в голову убийце, принеся сюда труп, так инсценировать всю-эту обстановку?

Что еще сказать по поводу убийства? Только то, что отсутствие трещин на черепе отнюдь не исключает такую версию: Перетолчин мог быть убит выстрелом из ружья (оно имелось у Толстого, и в деле нет сведений о его состоянии), ударом ножа и так далее без повреждений костей. Таким образом, осмотр скелета и вещей отнюдь не решает вопроса о виновности Толстого. Но о его невиновности говорит вся совокупность фактов и полное отсутствие мотивов преступления.

Если бы Толстой убил Перетолчина, то его поступки были бы другими. Он мог скрыть труп в трещине лавы или в кустах. Для чего было тащить его за версту от убийства на поле лавы, чтобы инсценировать естественную смерть? При этом предполагалось, что Толстой пробил голову Перетолчина. Как же это можно было скрыть?

Толстой-убийца должен был поехать обратно к Ефиму, чтобы подтвердить, что Перетолчин к нему не возвращался, поискать вместе с ним и т. п. В этом случае причины к спешному отъезду по незнакомой дороге у него не было.

Можно считать, что Перетолчин скорее всего, как указывал А. Вознесенский, умер в результате разрыва сердца (как принято было говорить в то время), или инфаркта (как говорят теперь).

Каково значение научных работ С. П. Перетолчина? Он был, безусловно, талантливым человеком, начал он исследователем типа краеведа, а потом постепенно превратился в специалиста-геолога. Его опубликованные работы о ледниках Мунку-Сардыка и оз. Хубсугул — очень тщательно выполненные всесторонние исследования физико-географического типа. Статья о хубсугульских базальтах — хорошее региональное геологическое исследование. В обоих районах Перетолчин был пионером: первый дал стоящие на современном научном уровне описания. Исследование вулканов Джон-Болока также должно было стоять на том же уровне: после беглой поездки П. А. Кропоткина в 1865 г. никто не изучал вулканов. Геолог, вышедший из школы В. А. Обручева, конечно, должен был дать первоклассное описание вулканов и лавового потока. Очень жаль, что не сохранились записные книжки Перетолчина 1912 и 1914 гг.

Перетолчин С. П. Восхождение на Мунку-Сардык летом 1896 г. Изв. Вост.-Сиб. отд. Рус. геогр. общ., т. 28, № 4, 1897.

Перетолчин С. П. Физико-географический очерк озера Косогол. Тр. Общ. естествоиспытателей при Казан. унив., т. 37, вып. 6. Казань, 1903.

Перетолчин С. П. Ледники хребта Мунку-Сардык. Изв. Томск. технол. инст., т. 9, № 1, Томск, 1908.