Такая долгая полярная ночь.

Глава 61

В Певеке появился новый начальник санотдела Иван Кузьмич Тургенев. Про него говорили, что он был главным врачом одного из санаториев Крыма или Кавказа. То ли он украл что-то, то ли брал взятки «не по чину», как говорил Н.В. Гоголь, но от срока его спас партийный билет. Билет члена коммунистической партии часто был тем спасательным кругом для жуликов и взяточников, который не давал им утонуть в судебном омуте. Так этот человек с фамилией знаменитого русского писателя отделался легким испугом и вынужден был сменить благодатный юг на Заполярье и дышать не ароматом цветущих роз и мимоз, а безмикробным воздухом Чукотки. Подобно врачу Никитину в Зырянке, Тургенев «отрабатывал» свое верноподданство тем, что презрительно относился к медицинским работникам, отбывшим срок, то есть недавним политзаключенным, а также совершенно равнодушно, я бы сказал антигуманно к заключенным в лагерях. Тургенев, вероятно, хотел показать власти, какой он хороший, пусть жулик, но советский и с партбилетом А мы, отбывшие срок политзаключенные, все же «контрики», а не порядочные преданные советской власти партийные казнокрады и взяточники.

Неприятное чувство в душе оставляло сознание, что нередко фамилии великих людей носят мерзавцы. На Колыме был начальник шахты Репин, злобный эксплуататор, гнусный матерщинник, который в другое время был бы прекрасным надсмотрщиком на хлопковой плантации в Америке, зверствуя над неграми-рабами.

За время моей жизни на Чукотке сменилось несколько начальников Чаун-Чукотского горнопромышленного управления Дальстроя МВД. Это: Дятлов, Туманов, Житомирский, то есть кого я помню. Но они непосредственного влияния на нас, заключенных, не имели. Мы были в полном распоряжении начальников Управления лагерей МВД. Вспоминаю весьма колоритные фигуры некоторых начальников чукотского управления лагерей. Надо разу сказать, что все они совершенно не считались с законами государственной власти. Советскую власть в Певеке и районе, части Чукотского национального округа, осуществлял районный исполнительный комитет, с которым начальники из органов МВД совершенно не считались и игнорировали законы советской власти. Закон, запрещающий разорение гнездующихся в Заполярье птиц, особенно гнезд гусей и лебедей, начальниками в голубых фуражках и в форме МВД в то время, когда я жил на Чукотке, не соблюдался. Так начальник чукотских лагерей Ващеко, как впрочем и все остальные, кого я упомяну, в период, когда у диких гусей появлялись гусята, на катере в сопровождении охраны выезжал в места, где гнездились гуси, то есть в устья чукотских рек. Там хищнически грабил Ващенко гнезда гусей, его холуи хватали бывало до 300-500 гусят. Дорогой погибших (до половины пойманных) выбрасывали в море. Оставшихся выращивали в вольерах, сооруженных около домов, где жили эти хищники в форме хранителей закона. К годовщине Октябрьской революции, к 7 ноября, или к Новому году у начальников были на столе жареные гуси. Ващенко не брезговал ничем, что можно было схватить и присвоить. Однажды он приехал на прииск «Красноармейский», зашел в медсанчасть лагеря. Час был такой, когда приема больных не было, медики, вероятно, играли в домино. Ващенко увидел, что косточки домино художественно сделаны из моржового клыка или из мамонтовой кости, и нагло сгреб домино в свой карман, заметив, что надо работать, а не играть в домино. Мне рассказывали, что проездом на приисковые лагеря вблизи 47 км., где я работал в медпункте, Ващенко увидел летящих двух гусей. Гуси летели к морю над нашей долиной. Ващенко вылез из «Виллиса» и выстрелил из охотничьей двухстволки в гусей. Смертельно раненная гусыня спланировала в траву около автотрассы, а гусак с жалобным криком спустился к ней и гладил ее своим клювом по голове и крыльям, а Ващенко устремился к своей добыче. Гусак, видя подбегавшего двуногого зверя, раскрыл крылья, прикрывая умиравшую гусыню, и сердито зашипел, А Ващенко почти в упор его застрелил. Вольнонаемный шофер остановившегося вблизи грузовика и наблюдавший эту сцену сказал: «Ну и сволочь ты, мать твою…»

Другой начальник лагерей, после Ващенко, был Друкер, тоже любитель гусятины, плюющий на законы и разоряющий гусиные гнезда. Он наживался за счет спекуляции табаком-махоркой, которая предназначалась для заключенных. Дело в том, что по неизвестной мне причине махорка вдруг стала дефицитным товаром. Одна закрутка в лагерях стоила 30 руб., то есть одну красного цвета с изображением Ленина бумажку. Предприимчивый Друкер, приехав в какой-либо подчиненный ему лагерь, проверку лагеря осуществлял с каптерки или склада, где у заключенного, ведающего складом, шофер Друкера забирал ящик махорки, грузил в «Виллис» и великий коммерсант Друкер отбывал. Через своего заключенного шофера махорку Друкер сбывал заключенным перекупщикам крупными партиями, а те уже в лагере торговали «закрутками». Причем махорка была уже с примесью жареных опилок. Какой-то процент с выручки от этой табачной комбинации получал шофер Друкера, а львиная доля шла Друкеру для личного обогащения. Не случайно, когда такие «труженики Севера» уезжали и грузили на пароход нажитое ими добро, капитан одного парохода, наблюдая с мостика за погрузкой багажа одного из уезжающих после «трудов праведных», крепко выругался и заметил, что прилетали вы, такие, разэдакие, с маленьким чемоданчиком, с каким в баню ходят, а уезжаете, награбив много всякого добра.

Особо хочу сказать о начальнике Чаун-Чукотского управления ИТЛ МВД Дальстроя гвардии майоре Улшине. Это был исключительный казнокрад и произвольщик. Табачную спекуляцию он проводил с таким же мастерством и по такой же схеме, как и Друкер. Но «аппетит приходит во время еды», как говорят французы. Ульшин со складов и каптерок лагерей, подвластных ему, забирал все, что ему навилось или было нужно его семье. Так забрал он бочонок красной кетовой икры, предназначенной в качестве премиального добавочного пайка особо отличившимся на производстве заключенным. Не брезговал и казенными новыми одеялами и премиальным спиртом для заключенных-шахтеров. Материалы на этого казнокрада шли в Магадан, но его магаданский начальник генерал Деревянко все эти материалы и докладные, как говорится, «клал под сукно». Причина такого «жуликолюбия» крылась в одном: регулярно генерал Деревянко получал от Ульшина «дары» в виде шкур белых медведей и шкурок песцов. Только тогда «непотопляемость» Ульшина поколебалась, когда Деревянко внезапно умер, а досье на Ульшина завел в Певеке Отдел контрразведки во главе с капитаном Баскаковым. Конечно, людям бросалось в глаза, что по улице Певеке ходят дети Ульшина в песцовых шубах, когда шкуры песца, по советским законам, были объявлены «мягким золотом». Эти шкурки песца надо было сдавать, и они в Певеке не продавались свободно. Мне известен случай, когда один заведующий факторией, сам на охоте добывший трех песцов, подарил три шкурки любимой женщине, и «справедливый» советский суд дал ему срок в несколько лет заключения за утаивание «мягкого золота». Ревизия в его фактории не обнаружила недостачи. Шкурки были его собственностью, не числились по отчетности фактории.

Ульшин нагло песцовыми шубами своих детей демонстрировал презрение к закону и вседозволенность таким, как он, работникам МВД. Гвардии майор Ульшин любил в пьяном виде зайти в зону лагеря и избить первого встречного заключенного. Мне приходилось составлять акт и писать докладную о телесных повреждениях избитых им людей. И это происходило не во времена крепостного права, когда самодур и тиран помещик мог безнаказанно избивать своих крепостных крестьян. Ульшин зверствовал в годы советской «демократии», то есть во времена расцвета произвола сталинских опричников. Материалов, разоблачающих и доказывающих всю подлость этого произвольщика и казнокрада было уже достаточно, и, как мне писали, Ульшина то ли увезли, то ли вызвали для ответа в Магадан или Москву. Но я думаю, что такой негодяй в обстановке подлости все же выкрутился. К сожалению, в своем большинстве работники этой системы Дальстроя МВД своей деятельностью, своим отношением к людям были хапугами и извергами. Но ведь они были псами сталинской системы истребления.