Там, где мы вместе

Глава 12

Над оккупированной территорией перелет прошел спокойно. Что бы ни рисковать, я сначала направился на Запад, а потом, развернувшись по широкой дуге, полетел в сторону Вязьмы, где меня на одном из аэродромов 33-го истребительного авиаполка 43-й смешанной авиадивизии, должны были встретить сотрудники разведотдела фронта. Почему сразу не совершить посадку на штабном аэродроме рядом с Вязьмой для меня осталось загадкой. Тем более, что основные силы авиаполка как раз и располагались на аэродроме Двоевка, чуть ли не в городской черте. Не зря же одной из их задач являлось прикрытие штаба фронта и станции Красная.

Данный полк выбрали не случайно. До войны он был расквартирован в Пружанах, и я лично знаком с его командиром майором Николаем Акулиным. На 22 июня полк имел в своем составе 44 истребителя И-16, из 63 положенных по штату, и должен был прикрывать Брестское направление. Как я узнал позже, начали они боевые действия в 3.30 утра, однако уже к 10 часам в строю не осталось ни одной исправной машины. На переформировании оставшаяся часть летного состава получила новые ЛаГГи, на которых теперь выполняют боевые задачи по сопровождению бомбардировщиков, штурмовке вражеских позиций и защите объектов военного назначения.

На мой взгляд, можно было бы действовать гораздо проще. После пересечения линии фронта в условленном месте, получить пару истребителей в сопровождение и спокойненько лететь до Двоевки. На самом деле с авиацией у нас не так плохо, что бы не выделить звено на спец задание – самолеты есть, а вот их применение оставляет желать лучшего. Немцы стягивают свои пикировщики в один мощный кулак и утюжат наши позиции волна за волной, а мы, как и в наземных войсках, стараемся, и так не великие силы, размазать по всему фронту. Ну, ни чего, Худяков должен додавить руководство с новой тактикой и переподчинением авиасоединений под единое командование.

Набрав высоту в два километра, я попытался расслабиться, но мысли постоянно крутились вокруг невыполненного задания. Невольно пришлось продумывать варианты доклада. Так за раздумьями время и пролетело. Что бы не получилось, как с немецким аэродромом, пришлось тщательно сверять наземные ориентиры, а то встретит зенитное прикрытие не ласково, и докладывать будет некому. Это скоростная цель еще может потягаться с зенитчиками, а такая тихоходная как моя, для них просто как подарок судьбы.

Над нужным мне летным полем кружилось звено ЛаГГ -3, судя по всему «обкатывали» молодняк. Машина – одна из тройки новых образцов, принятых на вооружение перед самой войной, поэтому и опыт управления ею, в достаточной степени, мало кто успел наработать. По договоренности меня начинали ждать с обеда и соответственно о прилете Шторьха должны были быть предупреждены. Но если честно, когда они направились в мою сторону, я порядком струхнул и еще издали стал покачивать крыльями, намекая, что я хороший. У командира рация точно должна стоять и будем надеяться, что команду с земли от руководителя полетов он получит.

Один ЛаГГ, с набором высоты, пошел в прикрытие, а пара продолжила нестись по встречному курсу быстро приближаясь. И тут я понял, что до этого не боялся, а испытывал опасения. А вот когда эти отморозки пошли в лобовую, страшно стало по настоящему, а еще жутко обидно, что можно погибнуть вот так по глупому и главное от своих же. Приближающиеся не стреляли, но и не отворачивали. Счет пошел на секунды. На самом деле лобовая атака не предусматривает таранного удара лоб в лоб. Таран это жест отчаяния, когда боеприпасы израсходованы, а врага сбить нужно любой ценой. Смысл движения по встречному курсу в том, что отвернувший первым, подставляется под огонь курсовых пулеметов и орудий. А вооружение у ЛаГГ-3 приличное – два крупнокалиберных пулемета и пара ШКАСов. Ну да, Шторьху и этого за глаза хватит, бронирование то у него нет. К тому же я не профессиональный летчик – я штурман наблюдатель, и как действовать в подобной ситуации не знаю. Я бы давно с радостью отвернул, но сначала растерялся от такого негостеприимного приема, а сейчас просто не знал в какую сторону уходить, что бы не столкнуться при маневре. Такое большое небо сузилось вдруг до ширины автомобильной дороги. Сработали стереотипы, что отворачивать можно только влево или вправо. Хорошо, что включились инстинкты, и как мне показалось, в последний момент, я толкнул рукоять управления от себя, направляя машину вниз, благо высота была еще приличной.

Пара истребителей с победным ревом пронеслась выше, а я ощутил, как прилипла к спине, насквозь промокшая гимнастерка, а по лицу скатываются крупные капли пота. От выплеснувшегося в кровь адреналина начало ощутимо потряхивать и пришлось приложить усилия, что бы самолет не рыскал из стороны в сторону. Сбрасывая напряжение, я принялся материть «воздушных хулиганов» обещая самые страшные кары, какие только мог придумать перевозбудившийся мозг. Когда понял, что уже по третьему кругу перебираю известные мне ругательства, удивился их, относительно небольшому запасу и малому разнообразию, хотя сам себе представлялся знатным матершиником. Так уж исторически сложилось на Руси, что в боевой обстановке приказ, сопровождаемый крепким словом, для солдата более информативен и понятен на интуитивном уровне. Были, конечно, в Красной Армии командиры, в основном из «старых», которые себе такого не позволяли и даже голос на подчиненных старались не повышать, но они пребывали в меньшинстве. Эта неожиданная мысль позволила взять себя в руки и на посадку я заходил злым, но четко контролирующим себя.

От взлетно-посадочной полосы вырулил в сторону, стоящих на краю леса, под маскировочной сетью обычных И-16, но приближаться к ним не рискнул, так как находившиеся там механики и оружейники, держали в руках весьма увесистые ключи и прочий крупногабаритный инструмент, посматривая в мою сторону совсем не дружелюбно. А наискосок через поле неслась полуторка с красноармейцами батальона охраны на борту, и стоящим на подножке командиром, который не менее красноречиво, размахивал пистолетом. Видимо моего прилета все-таки не ожидали. Ошибиться с аэродромом я не мог, так как Днепр, пусть и не такой полноводный, как южнее, прекрасный ориентир и пересек я его как раз в видимости одной из переправ, которые прикрывала эта эскадрилья, недавно получившая новые ЛаГГи. Наверное, случилась какая-то накладка и очень хорошо, что Акулин знает меня лично, это оградит от ненужных вопросов. Только вот как красноармейцам объяснить, что я свой, форма то на мне не советская, как бы по морде лица не получить, как в культовом фильме про поющую эскадрилью.

Покидать кабину я не торопился, и, сняв шлемофон, через стекло колпака, смотрел как красноармейцы, спрыгивая через борт, подъехавшей машины, разбегаются вокруг, беря Шторьх в кольцо. Мало мне «воздушных хулиганов», так не дай бог попадется какой-нибудь служака и пальнет от переизбытка чувств, когда ему покажется, что я к Маузеру потянулся. Поэтому терпеливо ждал команду, которую подаст прибывший командир.

– А ну сука фашистская вылазь давай! – Не разочаровал меня старший лейтенант, сопровождая слова характерным жестом ствола ТТ, – быстро на землю!

Ну и где, так воспеваемое, еще недавно, пролетарское братство. Ой, как бы не пришлось мне отвечать за все, что творили с начала войны немецкие асы. Они сейчас далеко, а я вот он рядом – в прямой доступности. Военнопленных у нас бить не принято, Женевская конвенция и прочее, но сгоряча разочек «прописать» вражине, вроде, как и не проступок, а выражение искренней ненависти.

Но тут увидел направляющуюся в нашу сторону Эмку, и меня сразу отпустило, это точно за мной и именно те, кого я ждал.

– Расслабьтесь товарищ старший лейтенант, – ответил я уверенным голосом, выбираясь из кабины и спрыгивая под крыло. А затем головой кивнул в сторону приближающейся машины, – за мной вон та карета прибыла. Да свой, я свой, – добавил, увидев растерянность и недоверие на его лице, – разведотдел фронта, капитан Песиков.

Напряжение, царившее вокруг, стало резко снижать градус накала. На лицах красноармейцев появились пока робкие улыбки, выражающие восхищение, типа: – «Во разведка дает!» А когда я достал из кабины чемодан, то и винтовки, до этого направленные на меня, сразу опустились. Чемодан обвязанный веревкой и имеющий печати сразу и вдруг разрядил обстановку и поднял мой авторитет в глазах стоящих вокруг бойцов.

Эмка, в отличии от полуторки, остановившейся на расстоянии, так, что бы перекрыть возможность маневрирования самолетом, подлетела прямо к крылу. Из машины, стараясь сохранить солидность, но, не скрывая нетерпения, выбрались командир полка и сотрудник Наркомата с которым мы расстались всего несколько часов назад. Старший лейтенант сунулся было доложить, но Акулин махнул ему рукой: – Отставить! Свободны.

А затем, уже не скрывая радости, направился ко мне.

– Ну, здравствуй Владлен Владимирович. А мы тебя только к вечеру ждали, – произнес он, протягивая руку. Потом, кивнув на стоящий у моих ног чемодан, добавил, – смотрю, удачно слетал.

Цели и задачи моего задания ему, конечно же, ни кто не сообщал. Просто он, как и все был заворожен сургучными печатями.

– Не совсем так, – ответил я, пожимая протянутую ладонь. А сам, глядя на представителя разветотдела, незаметно отрицательно качнул головой.

Он правильно понял мой жест, но выражение на его лице осталось таким же добродушно рассеянным. Вот это выдержка. А может он сразу не очень верил в успех операции. Сейчас по возращении, она выглядела слепленной впопыхах, как говорится «на коленке», и была больше рассчитана на удачу, которая в этот раз оказалась не на нашей стороне.

– Давайте поговорим об этом не здесь, – ровным голосом высказал он свое мнение. – О возвращении товарища подполковника мне нужно срочно доложить в штаб фронта.

Зачем он перевел мое звание капитана НКВД в общевойсковое я не очень понял. Возможно для солидности, а может по другой, только ему понятной причине, в общем-то, не важно. Подхватив чемодан, я быстро уселся на заднее сидение, и мы направились к штабной полуземлянке. Почему полу? Да потому, что обычную избу пятистенку разобрали по бревнышку, перенесли в это место и закопали по срез окон, вместо крыши сделав два наката бревен и засыпав сверху землей. Причина такой архитектуры осталась армейской загадкой.

Увидев чемоданчик ВЧ связи, стоящий в углу на отдельном столике, мне стала понятна причина, по которой я совершил посадку именно здесь. Аппарат не из самых навороченных, предохраняющий только от прямого прослушивания, относящийся к серии аппаратуры простого засекречивания, или как еще говорили «временной стойкости», принятых на вооружение перед самой войной. Мы такие поверхностно изучали в Академии. Принцип действия основан на простой инверсии передаваемого сигнала. Дополнительно в канал связи подавался мешающий тон высокого тембра, из-за чего подслушивающий воспринимал один лишь непрерывный писк. В полевых условиях подобрать «фильтр» без специальной, пусть и несложной аппаратуры, невозможно. Техника новая и пока, из-за небольшого количества, выпущенных образцов, положена для обеспечения связи только командующим фронтов или представителям Ставки Верховного Главнокомандования в пунктах, не имеющих ВЧ-станций. Что-то крутовато для меня, даже если учитывать степень важности сведений, которые я бы мог доставить.

– На базе нашего полка проходят полевые испытания нового ЛаГГ-3 с 37-мм пушкой, под руководством конструкторов Гудкова и Шпитального, – пояснил Николай Иванович, резко снизив мою самооценку. Теперь наличие ВЧ связи удивления не вызывало. И оружейнику Шпитальному, и авиаконструктору Гудкову связь такого уровня просто необходима для успешной работы. У них, за что не возьмись – все гос. тайна.

Люди в землянке собрались серьезные и уровни допуска к секретной информации имели очень высокие, но все, включая командира полка, безропотно покинули помещение по просьбе моего сопровождающего. У каждого свои тайны, у кого-то производственные, а у кого-то военные. Мой доклад много времени не занял, если природу не описывать, то основное в несколько предложений уложилось, тем более, что я его до этого несколько раз в голове прокрутил. Понятно, что потом на бумаге буду излагать все подробно, а затем еще и на кучу уточняющих вопросов отвечать и, скорее всего, не однократно. Телефонный разговор моего сопровождающего со штабом занял еще меньше времени, в основном сводясь к односложным ответам, – «Да». «Нет».

– В Вязьму поедем на машине, – сразу после окончания разговора, сообщил он задумчиво, – срочности теперь ни какой нет, а будоражить умы пролетом вражеского самолета-разведчика лишний раз не стоит. Да и пригодится нам еще наверняка такой козырь.

Спорить или возражать я не собирался. Немного напрягало понимание, что продолжаю находиться под присмотром сотрудника госбезопасности, все-таки с армейцами мне было бы проще, да, если честно, то и спокойнее. На выходе из помещения, услышал, как используя все богатство русского языка «воспитывают» командира звена, что заставил пережить меня несколько неприятных мгновений. Ненормативная лексика была забориста и разнообразна, я даже позавидовал слегка, сравнив со своими недавними потугами. Если бы объявили «батл», то проиграл бы сразу и с разгромным счетом.

К моему немалому удивлению, воспитываемый летчик оказался, хорошо известным мне по совместному прорыву из Минска, Иваном Дукиным. Все-таки мир тесен. Вот каков был шанс, что мы встретимся в этой огромной фронтовой мешанине людей, да еще и при таких обстоятельствах?

– Ты бы еще….. такой…. догадался связной У-2 расстрелять, что бы девки там всю почту…..

– Товарищ майор. Товарищ старший политрук. Да я же, – пытался оправдаться Дукин, стоящий перед своими командирами уже без поясного ремня и личного оружия.

– Под трибунал….. пойдешь. К…. матери. В пехоту. Ты, что….. нас хотел всех под расстрел подвести……..

Увидев меня и узнав, Ваня вроде как рванулся ко мне, ища защиты, но разглядев на мне чужую форму и увидев нашивки на рукавах моего сопровождающего, сразу поник, вероятно, осознав, что мог натворить своим необдуманным поступком. Я хотел подойти, но Николай Иванович сделал рукой жест «Сами разберемся, не порть воспитательный момент». Да уж момент. Ваня держался из последних сил, кажется, еще немного и в обморок хлопнется. Все летчики, до этого направлявшиеся сюда, что бы поглазеть на залетного немца, сейчас попрятались от начальственного гнева. В стороне тусовалась только группа штабных, да сопровождение инженеров. Но и те сразу нырнули в землянку, после нашего выхода.

Увидев, что мы готовы ехать, Акулин направился в нашу сторону, оставив Ваню на растерзание комиссара.

– Владимирович, – обратился он ко мне, – зла на дурака не держи. Мы его пропесочим по первое число. Сегодня же на партсобрании вопрос поднимем. Посидит недельку в холодной одумается, да и другим неповадно будет.

– Дукин, мне в июне, можно сказать жизнь спас, так что считай квиты.

– Ого. Так вы знакомы?

– Вместе из Минска в Борисов прорывались в самом начале.

– Неужели это ты тот капитан, про которого Дукин все уши прожужжал, рассказывая как он, со сломанной ногой, чуть не в одиночку, умудрился на аэродроме под Минском немецкую полковую колону на ноль помножить.

– Про полковую колону, приврал, конечно, но роту точно положили.

– И танки пожгли? И трофеи богатые взяли? – Не унимался майор.

– Танкетки были, даже скорее броневички устаревших моделей, – поправил я. – А, трофеи? Да взяли немного, но это потом уже с парашютистов. Так-то в основном аэродромное имущество спасали.

– Значит и про парашютистов не соврал, – задумчиво произнес Акулин. – Наградной лист я конечно в личном деле видел, но там как-то все не выразительно и по казенному просто. А он по вечерам как сядет в курилке и давай заливать, как по пять «Фокеров» звеном за раз положить можно или как командование фронтом в одиночку спасал. Или приврал все-таки.

– Приврал, конечно, – ответил я, не раздумывая, а потом, решив, что затюкают парня еще и во лжи обвинив, добавил, – тем более, что это вообще-то военная тайна. Ты ему про подписочку о неразглашении напомни, а то он вам еще и не такого наплетет. Язык-то вижу совсем без костей.

– Вот значит как, – еще больше погрузился в себя майор.

– Да, забей на это, – решил я взбодрить Николая.

– Чего? – не понял он меня.

– Не принимай близко к сердцу, говорю. Награду он за дело получил, хоть и балабол. А наказывать его строго не нужно, по крайней мере, на долго, скоро вам каждый пилот понадобится. Думаю, уже не секрет, что со дня на день немец на Москву двинется.

– Товарищ подполковник, – напомнил о себе мой сопровождающий. – Нам пора.

– То, что что-то случится и ежу понятно, – ответил мне Акули, провожая нас к машине. – Еще вчера мы еле успевали с задачами перекрытия объектов справляться, а сегодня вот время на тренировки выделили. Хотя в задницу такие тренировки, – он опять стал заводиться. – Или праздник у немцев, какой или они силы где-то на другом участке фронта в кулак собирают.

– Давайте поторопимся, – вклинился в наш разговор старший лейтенант, – нам машину товарищи инженеры выделили, неудобно заставлять ждать.

А ведь действительно, ни мне, ни командиру полка личный транспорт не положен. Я думал, что на машине приехал старший лейтенант, все-таки НКВД – серьезная структура. На деле же вон как оказалось. Интересно, а если бы у меня все получилось, то я что, на попутках должен был добираться с секретными документами. Хотя… Наверняка на этот случай могли и истребитель отправить, все быстрее, чем на Шторьхе.

– Раз так, то и, правда, давайте поторопимся, – согласился я и пожал, прощаясь, протянутую Акулиным руку.

Больше провожающих не нашлось и мы стали усаживаться в выделенную нам Эмку. Старший лейтенант сразу занял переднее сидение, предоставляя мне и отправляющемуся с нами по своим делам работнику конструкторского бюро, возможность с комфортом разместиться на заднем. Чемодан из рук я не выпускал, поставив себе на колени, багажник был уже заставлен какими-то коробками, а под ногами размещать его было неудобно, так как пришлось бы выворачивать ступни под неприятным углом. Ноги уже почти не беспокоили, но если долго держать их в таком неестественном положении, боли возвращались. Уже на выезде с аэродрома к нам присоединилась полуторка с фанерной будкой, занимающей половину кузова, направляющаяся в сторону Вязьмы по своим хозяйственным нуждам. И такой маленькой колонной мы двинулись в дорогу.

До шоссе, связывающее Холм-Жирковский с Вязьмой, на котором можно было бы набрать приличную скорость, оставалось совсем не много, когда в лобовом стекле напротив водителя образовалось сквозное отверстие, а чемодан в руках неприятно дернулся, как будто по нему пнули. Из-за деревьев, с левой стороны от дороги длинной очередью, ударил немецкий пулемет, заглушая звук винтовочного выстрела. Стрелял он по сопровождавшей нас полуторке, иначе нас перемололо бы в фарш за несколько секунд. Это только в кино можно бесконечно долго перестреливаться, укрывшись за машиной. Тяжелая винтовочная пуля прошивает автомобильную жесть навылет, не теряя убойной силы. Какую-то защиту может представлять из себя только двигатель, да и то не факт.

Тяжело, а может и смертельно раненый водитель, откинутый сначала пулей назад, завалился грудью на руль, потеряв управление, но последним движением выжал педаль газа до упора, и машина рванула вперед, вылетая на обочину. Снайпер, не ожидавший от нас такой прыти, выстрелил в двигатель через радиатор. Крышка капота подскочила вверх, полностью закрывая обзор, а мотор окутался облаком пара. Двигатель захлебнулся на высоких оборотах, но очевидно, сцепление тоже было выжато, потому, что скорость не сильно и снизилась. Однако порадоваться тому факту, что мы вырвались из под обстрела не получилось. Перескочив кювет и проехав не более сотни метров машина, резко сбросила скорость, а потом, после не сильного лобового удара, остановилась.

Все это заняло меньше минуты времени. Первым сориентировался чекист, чего я, кстати, не ожидал, считая себя более подготовленным специалистом. Машина только слетела с дороги, а он уже открыв дверь, кувырком вперед, покинул салон. У меня такой возможности не было, прыгать в сторону пулемета, было не совсем разумно, а вторую дверь мне перекрывал гражданский, который сидел, буквально с открытым ртом. Как только машина замерла, я, перегнувшись через растерянного мужика, открыл дверку и вытолкнул его наружу, следом выбросил чемодан, и не очень удачно, сбив пытающегося встать инженера, снова на землю. Времени на извинения и политесы не было, поняв, что засада пошла не так как планировалось, снайпер начал всаживать в машину пуля за пулей. Судя по скорости стрельбы, затвор ему передергивать было не нужно, из чего следовало, что винтовка у него была нашей АВС или СВТ. Я такую уже видел у пленных диверсантов. Своей нормальной автоматической винтовки немцы не имели, поэтому охотно пользовались трофейными.

Еще во вражеском тылу я переложил для быстрого доступа пару светошумовых гранат, нашего производства, и благополучно про них забыл. А вот теперь они оказались очень к месту, прежде чем выскочить из машины дернул терочные запалы, а оказавшись с наружи, бросил их за спину в сторону дороги и снайпера.

– Бойся, – крикнул по привычке, и снова сбив инженера с ног, придавил его к земле.

Осколков можно было не опасаться, гранаты были безоболочными, но снайпер, кажется, пристрелялся, и от машины ощутимо потянуло гарью. На открытом пространстве «бабах» был совсем не впечатляющим, а вот сверкнуло, будем надеяться хорошо, снайпер и возможные преследователи на несколько секунд поймают «зайчиков» как от сварочной дуги. Так это или нет, предстояло проверить на собственной шкуре. Подхватив чемодан в одну руку, другой ухватил инженера, и мы рванули в сторону невысокого, но густого подлеска, разросшегося широкой полосой вдоль всей опушки леса. Сам сосновый бор хорошим укрытием не являлся, так как просматривался довольно далеко, а вот молодая поросль высотой мне по грудь, позволяла затаиться, прижавшись к земле. Так себе укрытие, но лучшего искать было некогда. Едва мы плюхнулись на карачки и спешно поползли в сторону от пробитой нами просеки, как макушки молодых елок посыпались нам на головы, сбитые пулеметным огнем. Похоже, с полуторкой противник закончил и взялся теперь вплотную за нас. Кое-как мы втиснулись в какую-то борозду, дающую слабую иллюзию на защиту.

Слева, в перерывах между очередями, я расслышал, как табельным ТТ обозначил свое присутствие, мой персональный сопровождающий. «Жив, курилка» – отметил про себя, оглядываясь и оценивая диспозицию. Ну, можно сказать, что нам повезло. Да, канавка, в которой мы оказались это, конечно не окоп, но лучше, чем ни чего. К тому же дорожная насыпь была чуть выше нашего укрытия, являясь естественным препятствием, что не позволяло пулеметчику прижать нас к самой земле, а от снайпера скрывала густая поросль. Молодые сосны все лето тянулись к свету вверх и, на нашу удачу, от земли до нижних веток имелся просвет около тридцати сантиметров, который позволял контролировать подходы к нашему убежищу, при этом надежно укрывая от вида со стороны. К тому же, чемодан, уложенный передо мной, служил дополнительным укрытием и защитой. Входное пулевое отверстие по центру, а еще больше отсутствие выходного, служило доказательством его надежности. Правда тело водителя и спинка сидения значительно ослабили убойную силу пули и в качестве защиты он со стороны смотрелся наивно, но хотя бы от осколков и рикошетов защитит – и то хлеб.

На дороге разгоралась полуторка, невдалеке от нас дымила Эмка, но открытого огня пока видно не было. Кроме пулеметчика и редко постреливающего снайпера другие участники засады пока себя ни как не проявляли, хотя в кого-то же стрелял старший лейтенант. Скорее всего, он вступил в бой с той частью диверсантов, что должны были нас блокировать в легковушке. Против автоматов, наставленных в упор особо не погеройствуешь. Но теперь момент внезапности утерян, и время начинает играть на нашей стороне.

Используя выпавшую передышку, я передал инженеру револьвер, а сам перевел в боевое положение Маузер, присоединив приклад и вставив магазин на 40 патронов. На месте диверсантов я бы с активной частью операции затягивать не стал. Места здесь не безлюдные, полно тыловых частей, так, что у противника не так много времени, что бы успеть скрыться от преследования.

Исходя из опыта, могу предположить, что диверсионная группа, выполняя задачу по прослушиванию переговоров в нашем тылу, подключаясь к очередному кабелю, по сплошному писку в трубке, определила, что это ВЧ связь. Перед началом наступления, уничтожение секретных узлов связи, для затруднения координации действий войсковых соединений, становится приоритетной задачей. Отследить направление по кабелю, задача для первоклассника, так они вышли на аэродром. Простым смертным засекреченная линия связи не положена, а вот кому она нужна на обычном аэродроме подскока, вопрос интересный. Не удивительно, что командир группы решил брать языка. Мы как раз вписывались в сложившуюся картину – генеральская легковушка в сопровождении малочисленной охраны на безлюдной дороге. Лакомый кусочек. Не зря полуторка подверглась такому интенсивному обстрелу, они же не знали, что это белье в армейскую прачечную повезли, а в первую очередь убирали самого, как им казалось, опасного противника. Командиров, то есть нас, из остановившейся легковушки предполагалась захватить единым броском с двух сторон дороги силами остальных участников группы. Практически зеркальная ответочка нашей операции в немецком тылу. Карты спутал непредвиденный рывок Эмки в сторону от места засады, и неожиданно быстрая реакция на внештатную ситуацию с нашей стороны. Не удивлюсь, если противник понес и первые потери от нашего коллеги, так удачно покинувшего машину в первые секунды боя. Кстати, что-то его ТТ замолчал, хотя с двумя обоймами сильно не повоюешь.

Неожиданно захотелось чего-нибудь пожевать. Да нет, организм потребовал прямо пожрать чего-то существенного, заставив пожалеть, что не заглянули к летчикам в столовую. Плотный перекус в немецком тылу вспоминался как упущенная возможность, а кусок сала, лежащий в рюкзаке, вызвал обильное слюноотделение. А вот волнения предстоящего боя не было совершенно. Видимо организму и так с лихвой хватило на сегодня стрессов, и он посчитал, что мы достаточно надежно укрылись и прямой опасности уже нет.

Подумав, перевел оружие на одиночную стрельбу, все-таки патрон мощный, а ствол легкий, как показали стрельбы, даже с пристегнутым прикладом, разброс пуль получается приличным, а одиночными на сто метров чуть ли не одна в одну кладет. Мне сейчас меткость важнее интенсивности стрельбы. Собрался было скинуть со спины РД, что бы достать запас гранат и патронов, а то один рожок уйдет за пару минут, не успеешь оглянуться. В прямой доступности у меня оставалась одна Ф-1 и штатная обойма к Маузеру на 10 патронов. Напарника с револьвером я вообще в расчет не брал, его шесть выстрелов, это наш последний резерв, на случай прорыва противника. Однако инженер так не считал. Увидев, что с противоположной стороны дороги замелькали силуэты вражеских солдат, он подскочил в верх, и встав в какую-то несуразную стойку, сразу открыл по ним огонь. Из неустойчивого положения, из не пристрелянного под себя оружия, на дистанции под сотню метров, да по бегущей мишени, на что он рассчитывал? Снайпер блин. Кстати о снайпере. Ударом под коленку я завалил инженера, и третий его выстрел ушел вверх. Тут же над головой свистнуло, а потом и звук выстрела донесся.

Вот как, так-то. На пару секунд отвлекся, размечтавшись о бутерброде с салом, и этот герой нашу позицию рассекретил и половину своего боезапаса извел. Два десятка револьверных патронов у меня лежали на самом дне рюкзака как НЗ, но сейчас стало не до них. Пулеметный расчет уже подбегал к дороге, мне пока были видны только каски но, то, что солдаты несут именно пулемет я, ни секунды не сомневался. На наше счастье, позицию они смогут занять только в кювете с противоположной от нас стороны, и ширина дорожного полотна не даст опустить ствол на нужный, для прицельной стрельбы, угол. Понижение местности с нашей стороны и борозда, в которой мы лежим, оказались очень кстати. Подняться немцам над дорогой, что бы стрелять наверняка, я точно не дам. Для Маузера пятьдесят метров, не расстояние, с пристегнутым прикладом, да с упора, я свой шанс не упущу. Беспокоит снайпер, он нас засек и пусть сквозь сосновый молодняк разглядеть не может, но место, где так необдуманно вскочил инженер, держит на прицеле. По правилам, сейчас бы позицию сменить, но даже такой мелкой ямки поблизости не видно, а ползти к соснам бесполезно, они хоть и вымахали вверх, но серьезной толщины ствола наберут еще только через пару десятков лет.

Упавший, с высоты собственного роста, мой невольный напарник, успел сообразить, что уронил я его не просто так, но потирая отбитый бок, благодарным не выглядел. Объясняться или вступать в дискуссии времени не было, поэтому я отдал четкую команду, простыми рубленными фразами:

– Лежать. Не вставать. Смотреть по сторонам. Боеприпасы экономить.

Сам же устроился поудобнее, беря в прицел край дорожной насыпи, где в последний раз видел подбегающий расчет. Немцы оказались вояки тертые и позицию, заняли чуть в стороне от того места, которое я взял на прицел. Но это не страшно, довернув ствол, я только начал плавно давить на курок, выбирая свободный ход, как на дороге перед немцами заплясали фонтанчики от попадания пуль, а слева донесся стрекот машин-пистоль.

Ого, да старлей там знатно повоевал, раз трофейным МП обзавелся, а еще и коллег по несчастью прикрыть решил. Немцам сразу стало не до нас, даже снайпер перенес огонь на неожиданного помощника. Однако автомат не замолчал, продолжая стрелять короткими, по три патрона, очередями, но султанчики на дороге появляться перестали. Осмелевший пулеметчик поднял голову повыше, что бы осмотреться. Приклад маузера толкнул в плечо, и его опрокинуло назад. Второй номер появился через секунду с занесенной над головой рукой, в которой угадывалась граната на длинной ручке.

Ага, сейчас. Маузер-то перезаряжается автоматически, мне только ствол чуть в сторону сместить, а чего-то подобного я ожидал. Хотя идея с гранатой была заранее проигрышной, редко кто ее дальше нормативных тридцати метров бросает, а у немецкой колотушки еще и разлет осколков небольшой так, что она нам и не страшна вовсе. Второй выстрел и немец присоединяется к своему товарищу. Хлопнувший на месте их падения разрыв поставил точку в вопросе боеспособности этой пары. Если и были легкораненые, способные доставить неприятность, то теперь они точно опасности не представляют.

А вот слева, перебивая друг друга, стреляло уже три автомата. Казалось бы, теперь наша очередь помогать товарищу, но в деле все еще оставался снайпер и бежать к месту боя, не учитывая данный фактор, было бы ошибкой, возможно смертельной. Один из принципов диверсантов гласит, что как бы плохо товарищам не было, бежать сломя голову им на помощь не следует. Ни когда своих не бросать – это да. Но безрассудный рывок в неизвестность может многократно увеличить потери и снизить количество спасенных. Грамотные действия сводятся к проведению, какой-никакой, а разведки, что бы по возможности занять хорошую позицию и уже потом, поддержать товарищей огнем.

Своих противников мы упокоили, а других целей я пока не видел. Что бы получить хотя бы минимальное представление о сложившейся диспозиции, необходимо было встать и осмотреться, так как низом территория просматривалась не дальше двадцати пяти метров. Этого достаточно, что бы не прозевать приближение врага, но не более. Только я собрался, оставив инженера на месте охранять чемодан, ползком выдвигаться в сторону боя, как со стороны позиции снайпера, раздалась серия сигналов подаваемых свистком. После чего бой, в котором, мы с инженером можно сказать толком и не поучаствовали, выпустив всего по паре патронов, завершился.

Выждав некоторое время, необходимое снайперу, на прикрытие отхода своих товарищей, я отполз в сторону и приподняв голову над сосенками огляделся, собираясь тут же нырнуть в спасительную зелень. Однако, увидев, спокойно идущего в нашу сторону старшего лейтенанта, выпрямился во весь рост и помахал ему рукой, показывая, что у нас все в порядке. Он устало кивнул в ответ, забросил трофейный МП на плечо, и повернул к дороге, в сторону пулеметного расчета. И то верно, проверить, остался ли кто-нибудь живой, обязательно нужно. Не столько из-за наличия возможного языка, а что бы убедиться, что не получишь очередь в спину от подранка. Как минимум один такой случай мне был известен, когда рано обрадовавшиеся победе красноармейцы понесли неоправданные потери, всего от одной пулеметной очереди, очнувшегося в разгар празднования победы немца. Странно, что противник даже не попытался захватить тела своих товарищей, раньше неоднократно видел как на поле боя, после неудавшейся атаки, они обычно старались унести раненых, а иногда и убитых с собой. Это я помню еще по боям под Красногвардейском.

Обернувшись назад, что бы позвать инженера, увидел его уже стоящим рядом, вот ни какой дисциплины. Отобрав у него револьвер, я вернулся за чемоданом, перевел Маузер в походное положение, а потом пошел к Эмке, которая по-прежнему курилась дымком, обещая вспыхнуть от разлившегося бензина в любой момент. Следовало позаботиться о теле водителя, благодаря которому мы выбрались из этой передряги без потерь. Проверять грузовик на наличие выживших смысла не было, он горел ярким чадным пламенем, от жара которого уже опалилась трава на обочине.

К моему удивлению водитель был жив, пусть и находился без сознания. Дышал он тяжело с хрипом, выдувая кровавые пузыри, но, думаю, что если дотянет до госпиталя, то имеет достаточно большой шанс дожить до победы. Отправив инженера забрасывать разлившиеся топливо землей и песком, что бы предотвратить возгорание машины я, приложив ватные тампоны из индивидуального пакета с обеих сторон, обмотал раненого бинтом вокруг груди, прямо поверх гимнастерки. Сейчас главное не дать ему истечь кровью. Госпиталь недалеко, там и рану правильно обработают и почистят и другие процедуры проведут, а эвакуации ему недолго ждать осталось. Я уже слышал гул подъезжающей машины.

Подошедший старший лейтенант, бросив на землю МГ с присоединенной банкой на 50 патронов, карабин и десантные ремни с подсумками, устало присел рядом. Повоевать нам пришлось едва ли четверть часа, а как сильно мы отличались по выходу из боя. Инженер, одетый в офицерские сапоги, солдатские шаровары и невыразительного серенького цвета пиджак, из под которого выглядывал черный свитер домашней вязки, был слегка потрепан, имел на лбу шишку от удара углом чемодана, полученную при экстренной эвакуации из машины. Но при этом выглядел куда лучше энкэвэдэшника. Последний, принявший на себя первый удар группы захвата, а затем вступивший с ними в неравный бой, смотрелся как ветеран окопной войны не меньше недели пробывший на передовой или скорее как окруженец вырвавшийся через передовые позиции противника. Этому способствовал трофейный автомат и утратившая внешний лоск форма, которая явно требовала, стирки, чистки и штопки. По-хорошему ее теперь только в качестве подменки или на хозработах можно использовать. На моем же внешнем виде, после того как отряхнул с коленей несколько прилипших сосновых иголок, прошедший бой не отразился ни как – камуфляж, созданный для боя в лесистой местности себя полностью оправдал.

Скорее по привычке коротать время с пользой, чем от необходимости, я достал из под водительского сидения тряпку, поставил ногу на подножку и стал полировать сапоги.

Из подлетевшей полуторки на землю посыпались красноармейцы, сразу разбегаясь вокруг, приседая на колено и направляя винтовки с примкнутым штыком в сторону леса. К нам для доклада и получения задачи поспешил старшина. Я свое занятие прерывать не стал, пусть я и старше по званию, но во первых форма на мне не та, а во вторых статус не ясен, да и обстановка уже не требует принятия экстренных мер, вот пусть старлей и отдувается. Уже напевая, что-то себе под нос, я оглянулся и увидел направленные на меня взгляды: – оценивающий от представителя органов, осуждающий от инженера, и охреневающий от прибывшего старшины. Его-то, кстати, понять еще можно, он меня и за сильно наглого пленного мог посчитать, а соратники-то мой чего глаза таращат.

– Что не так-то? – обратился я сразу к ним троим, и на всякий случай оглядел себя. Нет, все нормально. – Опрятный внешний вид красноармейца, а тем более командира, это один из основополагающих принципов на котором держится Красная Армия, не в упрек вам товарищ старший лейтенант будет сказано, все-таки один против скольких вам повоевать пришлось? Да, вольно старшина. Вольно.

– Четверо. По двое с каждой стороны от дороги выскочили, но один из тех, что со стороны водителя был, побежал к полуторке гранату в кузов бросить. А одного, что с нашей в схроне лежал, машина слегонца зацепила, когда с дороги съезжала. Иначе бы мне сразу хана была.

– Если бы не водитель, возможно, что нам всем хана была бы. Ты вот что старшина, кем говоришь бойцы у тебя по воинской специальности числятся?

– Минометчики мы. Вчера только прибыли и нас пока на хуторе в пяти километрах от сюда разместили, – зачастил он, очевидно собираясь пересказать мне всю историю своего подразделения.

– Значит, следом за диверсантами вас посылать глупо, – прервал я его, и тут же пояснил, видя, как старшина набирает в грудь воздуха, желая рассказать, какие они на самом деле крутые вояки. – Со стопроцентной вероятностью на мины или засаду нарветесь, только людей потеряете, да и мало вас. А есть дела более срочные. Во первых, давай нашего раненого в госпиталь отправим. Не дело это, человека, которому мы жизнью обязаны без помощи оставлять. Потом организуй охрану места происшествия, до приезда компетентных органов.

– А с телами, что делать?

– Тела? Да вот к обочине, вон туда, сносите, их перед захоронением осмотреть нужно будет. Приметы там особые или еще что вдруг понадобится.

Старшина, немного разочарованный тем, что не удалось повоевать, убежал командовать своим отделением. Красноармейцы, споро соорудив из винтовок и плащ-палатки, носилки унесли раненого. А я, не выдержав сосущего чувства голода, под благовидным предлогом пополнить патроны в револьвере, скинул с плеч рюкзак. Ну, а раз уж достал сало, то не убирать же его обратно не попробовав. Инженер, увидев как я нарезаю беленькое с розовыми прожилками сало, едва сдержал рвотный позыв. Это он на мертвых немцев насмотрелся. А мы, со старшим лейтенантом, приняв по семьдесят пять грамм с удовольствием закусили.

– Хорошо стреляете, товарищ капитан, – заметил последний, прожевав приличный кусок бутерброда, – оба попадания в голову. У одного входное отверстие над правым глазом, у другого над левым.

– Я еще и крестиком вышивать могу, – отшутился я, фразой из мультфильма, который присутствующие еще не скоро увидят. Впрочем, шутка прошла, даже инженер перестал кукситься и от второй рюмочки уже не отказался, а затем и за салом потянулся.

Говорить соратникам, что метателю гранаты я целился, как это и положено по всем уставам и наставлениям, в центр корпуса, а совсем не в голову, защищенную каской, не стал. Пусть останусь у них в памяти великим стрелком.

В общей сложности на дороге мы потеряли почти два часа. Пока приехали из особого отдела, пока опросили, потом то, да се. В конце концов решили вернуться на аэродром и сообщить о случившемся вышестоящему начальству, а то по времени мы уже должны были прибыть в штаб. Как оказалось решение было правильным, за это время концепция поменялась, и пришло распоряжение доставить меня в Москву в недавно ставшим для меня родным Наркомат. Штабному самолету, который повезет почту, осталось только сделать небольшой круг до нашего аэродрома и подобрать пассажира.

Что бы не тратить время зря, я основательно подкрепился в столовой и здесь же за столом принялся писать рапорт. Слова не единожды проговоренные в голове легко ложились на бумагу и до прилета советского варианта «Дугласа», я не только закончил писать, но и дал ознакомиться с текстом старшему лейтенанту. А в качестве бонуса выдал ему копию. Ксероксов еще не существует, но есть такая замечательная штука как копирка.

На Московском аэродроме меня дожидалась точная копия, расстрелянной немцами Эмки, а вот ехать пришлось в менее комфортных условиях. Не знаю, какие инструкции получили встретившие меня сержант и младший лейтенант НКВД, но в салоне машины я оказался на заднем сиденье, зажатым с двух сторон, при том, что переднее пассажирское осталось свободным, а я опять сидел с чемоданом на коленях.

Мои ожидания, что я сразу попаду для доклада к кому-то из руководства, не оправдались. После того как сопровождающие, за всю дорогу не проронившие ни слова, передали меня дежурному, который попросил сдать все оружие пояснив:

– Приказано разместить вас в служебной гостинице, а она у нас во внутреннем дворе в следственном корпусе.

«Ну да, там же и камеры для подследственных» – мысленно усмехнулся я. Но спорить, естественно, не стал, выложив все, даже метательный нож с предплечья. Однако этим дело не ограничилось, и при в ходе в «гостиницу», больше напоминающую здание СИЗО, помощник дежурного не успокоился, пока не забрал рюкзак, камуфляжную накидку и фуражку, чем не понравилась последняя, было не понятно. В результате я остался в форме словацкого офицера, подпоясанный одним ремнем, и то было видно как руки помощника прямо «чешутся», что бы забрать и его. Но тогда я точно стану похож на арестованного, а такой команды не поступало.

После такой встречи, спартанская обстановка «гостиничного номера» уже не вызывала удивления. Заправленная кровать (хорошо, что не нары), тумбочка (она же по видимому столик) и стул (спасибо, что не табурет, привинченный к полу). Зарешеченное окно и замок, запирающийся с наружи, оптимизма не добавляли. В плюсы можно было отнести только наличие комнатки, размером метр на метр, куда втиснули раковину для умывания и туалет. Если кто-то пытался таким образом оказать на меня психологическое давление, то он просчитался. Нет, ход безусловно грамотный, сиди, переживай почему родное ведомство к тебе так не ласково, перебирай в голове все свои косяки. Но я мало спал ночью, зато много находился на свежем воздухе, активно занимался физическими упражнениями и без счета жег нервные клетки. Короче я вымотался так, что сил хватило только оправиться и умыться, после чего я залез в постель и сразу отрубился.

Не смотря на жесткость панцирной сетки на металлической кровати и матраса, больше напоминавшего спортивные маты, я выспался отлично. И ранняя побудка ни как не сказалась на моем бодром настроении. Больше от того, что не знал чем заняться, чем по необходимости, время на утреннюю зарядку сильно затянул, да и в раковине под ледяной водой, так как кран с горячий даже не предусматривался, плескался порядочно. Как не тянул время, но на то, что бы привести себя в порядок и заправить постель ушло всего около часа, и чем заняться дальше я не представлял. Тем более, что подергав, закрытую с наружи, дверь убедился, что самостоятельно у меня покинуть «номер» не получится. Дальше я на себе стал испытывать прием под названием «хорошенько промариновать перед допросом». Но и тут ребята просчитались, когда мне принесли завтрак из размазанной по тарелке каши, не понятно из каких злаков приготовленной, слабо заваренного чая и двух кусочков хлеба. Это добрый знак, так как задержанных кормят только один раз в день.

Для человека, который не мало времени провел на разных утомительных совещаниях и, модных в последнее время, видеоконференциях, многочасовое сидение без дела не самое сложное испытание. Последним моим увлечением было судоку, а до этого я развлекался тем, что нарисовав на листочке в клеточку какую-нибудь геометрическую фигуру, пытался заполнить ее по максимуму цифрами, делая ходы «шахматным конем». Этим увлекательным занятием я и решил заняться дожидаясь, когда у начальства дойдут руки и до меня.

Я уже настроился на обед, когда дневальный или дежурный по коридору, а может и разводящий, не знаю, как правильно назвать должность сотрудника, пригласил меня пройти в следственный кабинет. В том, что это сделано специально я ни капельки не сомневался, но, кажется, даже обрадовался, что сейчас появится хоть какая-то определенность.

Вся моя радость испарилась, когда переступил порог кабинета и увидел сидящего за столом. «Мне труба», – сразу понял я, смотря на довольную улыбку, появившуюся, при моем появлении, на лице уже капитана госбезопасности.

Конец 1 части Продолжение следует

Конец