Там, где мы вместе

Глава 1

Наступление Красной Армии, начатое Жуковым, не стало для нас неожиданностью, так как в письме из штаба фронта, врученном мною Старчаку в конце августа, был приказ о создании и подготовке двух разведывательных групп для заброски в полосе Резервного фронта в тыл Ельнинской группировки немецких войск. Мне же предписывалось в кратчайшие сроки направить наш первый партизанский отряд в количестве полусотни человек в Смоленские леса, с задачей максимально затруднить подвоз горючего и техники по железным дорогам. Организовать на коммуникациях маленькую «рельсовую войну». Масштаб, конечно, не тот, что будет летом 1943 года, но готовились мы серьезно, планируя подключить все партизанские отряды и группы окруженцев в этом районе, что бы максимально испортить немцам жизнь.

Несмотря на получение, выхлопотоного мною, вооружения и вещевого довольствия нам еще многого не хватало. Пришлось вплотную браться за инвентаризацию того, что досталось трофеем от немецких парашютистов под Борисовом. Большинство транспортных контейнеров до сих пор остались не распакованными по простой причине – в них не было продуктов, а оружием ни кто особо и не интересовался. Моему «комендантскому отделению» хватало и своего, а курсантов к тюкам ни кто бы, ни подпустил. Немецкие парашюты, по назначению мы использовать не могли из-за их конструкции, зато качество материала, заметно превосходящее наше, стало отличным обменным фондом. Старшина, понимая ценность, им не разбрасывался, хотя связистки так и вились вокруг него, выпрашивая шелк хотя бы на головной платок.

– Ну что старшина, – отловил я Петровича, – пойдем, посмотрим, что мы нахомячили.

– И то верно, – обрадовался он возможности заняться любимым делом всех хозяйственных военных по перетряхиванию имущества, особенно чужого, – негоже вещам без дела лежать. Я только пару бойцов в помощь возьму.

– Хорошо. Я тебя возле прицепа жду.

Основная часть всего нашего барахла, включая трофеи, хранилась в прицепе, вывезенном с аэродрома под Минском, еще в первые дни войны. Все дефицитные запчасти, резина и прочее, включая обмундирование и парашюты, кроме немецких, растащили почти сразу после нашего выхода к штабу ВВС еще два месяца назад. Продовольствие, большая часть захваченного вооружения и боеприпасов ушли на оснащение групп, посылаемых во вражеский тыл. Предстояло узнать, что же у нас осталось. Ни чего сверхъестественного я не ждал. Контейнеры были стандартные: длина полтора метра, высота и ширина по 40 сантиметров. По инструкции, масса упакованного контейнера не должна превышать 120 килограмм, что бы его могли уверенно нести четыре десантника. Для удобства переноски имелось несколько брезентовых ручек, а при наличии нормальной дороги его можно было катить на двух обрезиненных колесиках, удерживая за металлическую Т-образную откидную ручку. Почти как у современных чемоданов. Что бы контейнер не развалился от удара о землю, он имел ребра жесткости, а на торцевой стенке, противоположной креплению строп парашюта, металлическую сминаемую амортизационную систему в виде тонкостенной гофрированной трубы. И по внешнему виду напоминал авиабомбу.

По утвержденным нормативам, которые нам доводились на занятиях в академии, на десантный взвод (командир, два зама и 40 бойцов) полагалось 14 контейнеров, в которых сбрасывалось все основное вооружение (заряженные винтовки, легкие или станковые пулеметы), боеприпасы, взрывчатка и медикаменты. При себе солдаты, предназначенные для выброски на парашютах, имели только личное оружие, как правило, пистолет «Парабеллум», 180 патронов к нему, 2 ручные гранаты, подсумки с винтовочными патронами и нож. Командир, его замы и начальники 3-х отделений, получали автоматическое оружие.

Это было связано с техникой прыжка на немецком парашюте. При разработке данного средства десантирования за основу была принята итальянская модель «Сальваторе», в которой стренги парашюта сходились в одной точке и от нее V-образной тесьмой крепились к поясу на талии парашютиста двумя полукольцами. Стропы такого парашюта собирались в пучок не над плечами, как у всех нормальных людей, а на спине. Неприятным следствием такой конструкции являлось то, что парашютист повисал на стропах в нелепом наклонном положении лицом к земле. Поэтому немецкие десантники выпрыгивали из самолета «рыбкой», то есть вниз головой и только после раскрытия парашюта поворачивались в положение вниз ногами. Понятно, что при таком прыжке много на себя не навесишь, иначе запросто сломаешь позвоночник. Единственным плюсом такого десантирования, была возможность прыгать с очень низких высот всего в сотню метров. Но даже при такой высоте разброс грузовых контейнеров получался приличным, и если десанту предстояло сразу вступить в бой, то против дальнобойных винтовок они становились бессильны.

Наши парашюты и техника десантирования позволяли не только прыгать полностью экипированными, но и брать дополнительную нагрузку. Часто грузовой мешок привязывался к поясу или ноге на длинном фале, что кроме прочего помогало при посадке быстрее погасить купол. А для отдельно сбрасываемых контейнеров, наши инженеры еще в середине тридцатых годов, после долгих мучений, умудрились сделать купола из марли на вес от 30 до 160 килограмм. По размерам они были больше, зато стоили очень дешево, правда и были одноразовыми.

– Вот криворукий. Куда же ты брезент-то тянешь? – возмущался старшина на приведенных помощников. – Шнур сначала ослабь, а потом уже вверх поднимай. Откуда вас таких бестолковых понабрали только.

Бойцы понимали, что старшина ругается для порядка, и внимание на его ворчание особенно не обращали, споро освобождая кузов от закрепленного сверху тента. Затем под его же руководством расстелили брезент рядом и стали выгружать через высокий борт различное имущество. Я специально подобрал время, когда в лагере было меньше всего народа, но зевак все равно собралось достаточно. Тут и наряд и разные больные-хромые, и просто ошивающиеся без дела. Оказалось, что даже при плотном расписании и строгой дисциплине находятся «сачки» отлынивающие от занятий. Пришлось их разогнать, сделав в памяти зарубочку разобраться с ними после.

Как и ожидалось, в контейнерах был стандарт – карабины (вопреки распространенному мнению о поголовном вооружении МП), патроны, гранаты, немного взрывчатки и два пулемета. В самом большом, помеченном красным крестом – лекарства и перевязочные материалы. Зато личные вещи и груз команды, встречавшей десант, порадовали. Оружие и все, что было на телах, после боя, мы собрали, включая одежду, но ящики и мешки в двух машинах со стоянки диверсантов, подавших сигнал на выброску десанта, осмотрели только поверхностно. А подготовлены они оказались достаточно серьезно. Много взрывчатки, детонаторов и сопутствующего саперного имущества, но больше всего я лично порадовался еще двум образцам так понравившегося мне ручного гранатомета и большому количеству боеприпасов к нему. Теперь будет, что показать на испытательном полигоне, посетить который я собирался в ближайшее время. После боев под Красногвардейском, как я не старался, у меня не осталось ни одного подобного боеприпаса. Экономить во время ожесточенных боев не получилось. Остались только стержни метательного заряда, которые крепились к кумулятивным или обычным гранатам перед выстрелом. Объяснять же на пальцах всегда сложнее, чем показать готовое изделие.

Как я раньше отмечал, Штурмпистоль от обычной ракетницы отличался только усиленным корпусом, весь смысл был в боеприпасах. Это как с немцами получилось, точнее, получится в скором будущем. Что бы разгадать причину ужасающей противника эффективности «Катюши», по прямому распоряжению Гитлера, силами его любимчика Отто Скорцени, была проведена операция по захвату пусковой установки. Каково же было удивление германских ученых, получив, в конце концов, обычный грузовик с направляющими в виде рельсов и никакого страшного секрета. Потому, что сами реактивные мины им не достались или не догадались взять вместе с машиной, ведь приказ был только на захват самой установки.

– Вот это, это и это, – указывал я на ящики с гранатами к Штурмпистолю, – отложите в сторону. Все саперное снаряжение и взрывчатку уносите за пределы лагеря и организуйте пост.

– Так может, сразу инструктору по минно-взрывному делу передадим, – сказал кто-то тоскливо, не желая торчать с винтовкой во внезапно образовавшемся наряде.

– Обязательно передадим, – усмехнулся в ответ, – вот ты боец и беги, сообщи им радостную новость. Заодно и поможешь его перенести.

– Слушаюсь. – Ответ царапнул слух. Где короткое, емкое и такое родное «Есть».

– Поберегись, – раздалось из кузова и следом на землю сбросили свернутый в рулон здоровенный кусок брезента.

– Это-то от куда, удивился я, но ответа не получил. Петрович то же сделал немного удивленное лицо.

Так я и поверил в его неведение, а кто все это в прицеп перетаскивал, точнее под чьим чутким руководством? В то, что при наличии такого количества свободных рук, старшина сам будет выполнять роль грузчика, я не верил ни секунды. Но в принципе меня, его хомяческие потуги и не сильно беспокоили, а вот брезент пригодится. У меня на него были планы. Посмотрев, как в сырую погоду бойцы мучаются с обмотками, пришла мысль: – «А почему бы не дополнить ботинки невысокими голенищами? Получатся своеобразные берцы.» Я даже проконсультировался с сапожниками, которые заверили, что это вполне возможно. Дело было за материалом. Столько кожи мне взять было негде, с кирзой тут пока тоже какие-то проблемы, а вот брезент вполне может подойти. Как говорится дешево и сердито.

Петрович, увидев, что я с непонятным ему интересом смотрю на рулон брезента, заволновался и что бы отвлечь, потащил в сторону, смотреть немецкие ранцы и вещмешки тех диверсантов, кто был переодет в нашу форму. По умолчанию потрошить их при курсантах мы не собирались, поэтому относили в мою палатку. Места там хватало.

Сначала все имущество высыпалось в одну кучу, потом сортировалось. Мыльно-рыльное в одну сторону, портянки и нательное белье в другую и так далее. Мне это быстро наскучило, единственное, что отобрал себе – две пары перчаток из тонкой кожи, отличной выделки, с обрезанными пальцами. Такие используются при стрелковой подготовке, а еще их называют «велосипедные». Пока старшина продолжал пыхтеть на сортировке, занялся бумажной работой, которой у меня было предостаточно.

– Товарищ капитан, – через некоторое время окликнул он, – гляньте.

Оторвавшись от рапорта о результатах боевой подготовки, я подошел к расстеленной плащ-палатке, служившей местом сортировки: – Что у тебя?

– Вот, разложил все, – замялся старшина, указывая на край плащ-палатке, – только тут вот еще…

– Что ты мямлишь, как новобранец, – спросил немного раздраженно, подходя ближе. – Вот это номер. И откуда у нас такой подарок?

Я смотрел на пиджак, каким-то образом затесавшийся среди военной формы, и стопку сберегательных книжек, вытащенных из карманов. Вопрос о происхождении был чисто риторическим. Я с первого взгляда понял, это еще один подарок от бандитов, застреленных на улицах Минска. Ценности и документы, бывшие при них, мы сразу сдали компетентным органам, я тогда был сильно озадачен обнаруженным золотом и поспешил опечатать место его хранения. Обыск тел поручил красноармейцам, не проконтролировав выполнение, и вот результат. Кто-то из бойцов, может ни когда и не видевших как выглядит сберегательная книжка, не придал им значения, оставив в карманах, и теперь мы имеем возможные неприятности. Судя по лицу старшины, он тоже это сразу понял.

– Сейчас только разбирательства с органами нам и не хватает, – подумал вслух, и выругался.

– Можно и под трибунал пойти, за присвоение, – добавил Петрович свою ложку дегтя, – по нынешним временам…

– Не нагнетай. Нашли, посчитали и сдали. Какие к нам претензии.

– Найдется, кому спросить «А все ли сдали?» Таких деятелей и до войны было много, а сейчас так и подавно… по тылам окопалось.

Пока переговаривались, я бегло просмотрел странички в серых невзрачных обложках, пролистывая и останавливаясь на сумах последних записей. Все они были на предъявителя, что и следовало ожидать. А вот итоговая сумма была очень внушительная – больше трехсот тысяч рублей. Между прочим, плавающий танк Т-40, который мне переделывают под БМП на Московском заводе, сейчас стоит 135 000 рублей, а И-16 всего 80 000, пусть и устаревшая модель, но все же самолет. Таким образом, если нас обвинят в сокрытии или присвоении, то мало не покажется. Поэтому принимать решение в таком щекотливом вопросе, нужно хорошенько все обдумав. Радостно бежать к командованию, потрясая сберкнижками в руке – не самое лучшее решение. Старшина прав, найдется кому половить рыбку в мутной воде. И предлог хороший: – «А где же ты раньше был, и сколько еще не сдал?» Возможно, я нагнетаю, дуя на холодную воду, но время сейчас такое. Пообтерся я тут за два месяца и всякого успел насмотреться так, что былой бесшабашности сильно поубавилось.

Сделать вид, что ни чего не произошло и по тихому сжечь книжки можно, но где гарантия, что кто-то из участников Минского происшествия, по закону подлости, не вспомнит о них в самый неподходящий момент. Тогда будет еще хуже, а если честно, то и жаба поддушивает. Я бы нашел, как распорядиться деньгами – те же разгрузочные жилеты заказать. Можно сослаться на немецких диверсантов, якобы это было среди их вещей. Кстати вполне рабочая версия. Но сначала я посоветуюсь в финотделе, о возможности зачисления этих средств на счет отряда, что бы все было официально и можно было проследить расход.

– Давай мы с тобой Петрович акт все-таки составим, а потом уже думать будем, как этим богатством распорядиться. И распространяться об этом пока не нужно.

– Что я, без понятия что ли. Я – могила.

Немецкие ранцы решили отдать «секретчикам» – специально назначенным бойцам в каждом взводе в обязанности, которых входило раздавать тетради перед занятиями, а потом собирать и хранить в опечатанных чемоданчиках. Представитель особого отдела, недолго думая, объявил все, что мы даем курсантам под запись, секретной информацией, даже если это была схема мины еще времен «царя гороха». Соответственно тетради были пронумерованы, прошиты и опечатаны. Плюс в этом был только один, из тетрадей листы не выдергивались, не смотря на жуткий дефицит бумаги. Даже я писал рапорта черт знает на чем. С недавнего времени курсанты ходили на занятия с личным оружием и вещмешками, укомплектованными на случай внезапной тревоги, как еще один из элементов подготовки. Красноармеец, идущий в строю с чемоданом, вызывал недоумение, и ранец это исправит.

Только успели разобраться с трофеями, определив, что куда и кому раздать, как от КПП прибежал дежурный.

– Товарищ капитан, Вас группа пограничников спрашивает. Старшим у них лейтенант Емельянов.

– Наконец-то нашлись, – обрадовался я.

По-хорошему они давно уже должны были появиться. Документы и сопроводительную им сделал надежные, проверку они уже прошли под Ленинградом, так что видимых причин для задержки я не видел. Но время военное, и на дорогах случается всякое. Размышляя, где их временно разместить я направился на встречу. Издалека увидел характерные обводы безкапотной пятитонки «Шкоды», на которой вырвались из немецкого тыла, и ноги сами понесли быстрее. Пограничники при моем приближении тоже заулыбались, но про дисциплину не забыли и быстро организовали «построение рядом с транспортным средством». Выслушал короткий доклад о прибытии и с чувством пожал руку каждому, нарушая субординацию. Но слишком многое нас связывает за две недели рейда, включая то, что они меня вынесли с поля боя, что бы церемониться.

– Молодцы, как раз к обеду подоспели. Час вам на приведение себя в порядок – умыться, оправиться, осмотреться. После обеда у нас сегодня баня, так что сильно не стирайтесь, подменку вам подготовят. А все подробности вашего путешествия вечером.

– Нам место показать, где оружие и вещи сложить можно, – немного смутившись от моего напора, сказал Емельянов.

– Для начала расположитесь у меня в палатке. Я там один и места достаточно. Позже что-нибудь подберем, пока же давайте по-походному, все сложите в кузов. А я насчет медосмотра распоряжусь.

– Серьезных ранений ни у кого нет, так царапины и ушибы, – поторопился откреститься от ненужной, на его взгляд, процедуры лейтенант.

– Порядок такой, – поспешил я его успокоить, – у нас все группы, которые с заданий возвращаются, проходят через баню и прожарку. Не поверишь, но за сутки на передовой даже наблюдатели умудряются паразитов нахватать. А вовремя не обработанная царапина, сам знаешь, может больше неприятностей доставить, чем пулевое ранение.

Отдав еще пару распоряжений и показав как лучше проехать к реке, поспешил уведомить Старчака о прибытии пограничников, у нас на них уже были планы, да и в штабе фронта на них тоже рассчитывали.

В отличном настроении напевал я песню, исполняемую когда-то Михаилом Евдокимовым. В условиях проживания в палатках летних лагерей, когда самые необходимые для обеспечения жизнедеятельности вещи, такие, как положенные нормы довольствия, питание, мытье в бане и свободное от службы время становятся практически единственными доступными удовольствиями, наверное, самым значимым для солдата из этих «радостей жизни» становится банный день.

По уставу банно-прачечное обслуживание личного состава воинских частей включает: регулярную еженедельную помывку в бане, с обязательной сменой нательного и постельного белья, полотенец, портянок; стирку, а при необходимости ремонт и химическую обработку всего выше перечисленного; снабжение мылом или другими моющими материалами для этих целей. А если красноармейцы с песней строем, идут в общественную баню, то и денежными средствами на оплату расходов. Все это хорошо в тылу, а на передовой, да еще в условиях боевых действий, выполнить эти требования достаточно сложно. Правда в период Сталинградской битвы, в один из самых сложных ее моментов, когда наши дивизии прижали к самому берегу Волги, командование изыскало возможности и ходить грязным, не стриженным или не бритым, считалось среди бойцов недопустимым.

На начало сентября «завшивленность» личного состава в частях Западного фронта, сидевшего в окопах, стала почти поголовной, включая командиров, что грозило целым букетом заболеваний. О чем нам неустанно напоминал военврач 3-го ранга, со звучной фамилией Толстой, приписанный к нашему десантному батальону. С августа все банно-прачечное обслуживание войск передали в ведение медицинской службы, вот он и озаботился, так как тяжесть отступления привела в войсках к катастрофическому положению и директивы сверху «о борьбе с вошью» шли одна страшнее другой. При этом в армии не хватало мыла, бань и прачечных. Из-за эвакуации многих предприятий, резко снизилось количество, и качество производимого в стране мыла и практически полностью прекратились поставки соды для стирки.

Прослыть грязнулями или нахватать вшей мы не собирались. При интенсивных физических нагрузках, которые доставались курсантам, вопросы личной гигиены выходили на первый план. Сильно выручало наличие рядом с лагерем реки, но заменить помывку в бане, простое купание не может. К тому же для нашего человека баня не только средство для помывки, но нечто большее. У каждого ценителя такого вида отдыха есть свои традиции и ритуалы при посещении этого храма чистоты.

В мое время люди стали больше ценить уют, комфорт и удобство, поэтому баню предпочитали «по белому», когда в помещениях для купания и парной все чисто, без дыма и копоти. Сейчас же, если не считать общественных купален, преимущество отдавалось баням «по черному», что в двухтысячных можно встретить только в отдаленных деревнях, особенно в сибирских и дальневосточных. Там этот вид парной всегда чтили и никогда не забывали. На вид такая баня, порой вкопанная в землю по самые окна, с низкой притолокой и высоким порогом для сохранения тепла, сильно проигрывает современным. Однако предки были не глупее нас. Ее главной особенностью является абсолютная стерильность. Здесь продезинфицировано все – помещение и сам воздух. Обычно при топке используются березовые дрова, которые при горении выделяют деготь. Он обладает антисептическим, антипаразитным и противомикробным свойством. Дым от печи постепенно обволакивает все – стены, потолок, лавки, пол и развешенную на жердях одежду, убивая бактерии, плесень и вредные микроорганизмы. Все вши и другие насекомые, имеющиеся в одежде, уничтожались естественным образом.

Для создания приятного аромата на печь клали хвою или сбор трав. Они не только наполняли воздух благовониями, но и оказывали целебное воздействие на организм человека. На пол тоже стелили, еловые или сосновые ветки, сено или солому. Это делалось, прежде всего, для удобства, и опять же в целях ароматерапии. Парная наполнялась эфирными маслами, запахами хвои и скошенной луговой травы.

В памяти моего тезки отыскались интересные подробности как детей, молодых девок и стариков купали в домашних печах. Оказывается, они просто залезали в горнило, предварительно после топки закрыв продух заслонкой. Перед этим печь очищалась от золы, сажи и копоти, а подходы устилались дощечками, соломой или хвоей. Совсем маленьких сажали на лопату и так засовывали внутрь. Чем не сказка про бабу Ягу.

Нам ни чего выдумывать не пришлось. В ближайшем селе была общественная баня, способная одновременно вместить взвод красноармейцев. Оставалось только согласовать время, что бы не создавать проблем для местного населения, так как в нее приезжали мыться еще и колхозники из ближайших деревень. На крайний случай имелась у нас и палатка, которая вполне подходила для организации походной бани. Здесь принцип еще проще – нагревай камни на костре и бросай в емкость с водой. Тут тебе и пар и горячая вода.

Свою форму бойцы, как и во время моей службы в Советской армии, стирали самостоятельно после помывки, на время просушки, надевая подменку. А вот нательное и постельное белье, а так же портянки сдавались в специальную банно-прачечную роту. Но мы решили этот вопрос проще, договорившись с местными, среди которых было много эвакуированных. Оплата производилась через ФИНО, согласно действующих расценок. Так мы обеспечивали людей приработком и разгружали прачечный отряд.

С учетом обслуживания госпиталей, нагрузка на женщин прачек была запредельная. Норма в сорок комплектов за смену перекрывалась как минимум вполовину и это притом, что ни каких стиральных машин и в помине нет. Все женскими ручками, да в тазике. Форма из госпиталей идет залитая кровью, где рукав отрезан, где штанина. Тут и привычному человеку не по себе станет, что уж про молодых девчонок говорить.

К тому же военные ППО, прежде чем сушить белье, полоскали его со специальным, очень вонючим мылом «К», призванном защитить от вшей. Запах от белья стоял ужасный. Было у него и трудно произносимое научное название – бисэтилксантоген, относящийся к «синтетическим инсектицидам», что полезным быть не могло по определению. А вот деревенские женщины умудрялись обходится народными средствами, не такими пахучими, но обеспечивающими тот же результат, что нас вполне устраивало.

Личный состав, направляемый к нам на подготовку, был разнородным, кроме простых призывников нам, по комсомольской путевке, присылали студентов, в том числе физкультурников, главным образом разрядников по стрельбе, самбо или прыжкам с парашютом, было даже несколько бывших сотрудников милиции. В основном ребята были городскими, и пускай не сильно избалованные как современные, по крайней мере, одежду могли починить себе сами, но многое из того, что деревенский житель знал с малолетства, приходилось объяснять заново. А ведь им предстояло длительное проживание без бытовых удобств, в лесах вдали от населенных пунктов. Поэтому главный уклон в обучении делался именно на практику, к тому же вместо объявленных пяти месяцев на обучение шла постоянная ротация личного состава. Не успели отправить один отряд, как пришла очередная заявка.

Расставшись с пограничниками, я поспешил к группе курсантов изучавших типы и способы разведения костров. Пришлось ввести и такое занятие в курс выживания. Инструктор – сибирский охотник Пантелей Чудинов умел разводить их всевозможные варианты: от сложенного особенным образом эвенкийского, когда спокойно можно выспаться даже в лютый сибирский мороз, до специфического, пришедшего от ссыльных, когда на этапе ничего горючего под рукой нет «дрова» делают из туго скрученных тряпок, дающих возможность вскипятить кружку воды. Но упор, конечно, основывался на тех, что давали много тепла и мало дыма, и способах их розжига от одной спички.

Мое занятие называлось оперативная подготовка, и оно у этого взвода бойцов было следующим. Сегодня в него входили основы дознания и ведение допроса, в том числе в полевых условиях. Последнее чаще всего было делом грязным и совсем не гуманным, но в сложной обстановке, когда от скорости получения информации зависела жизнь красноармейцев и успех выполнения задания, приходилось совершать и не такое. Что бы сразу пресекать все разговоры о «честных способах ведения войны» я прихватил фотографии, доставшиеся от немецкой команды «по приведению населения к покорности». Сильно прочищает мозги тем, кто до сих пор верит в рабочий интернационал Германии и «рыцарские» способы ведения войны.

– Ногу ставь с пятки на носок, старайся ступать на внешнее ребро ступни и поглядывай вниз, поглядывай. Это мы должны всех слышать, а не все нас. – Из-за кустов раздавались наставления бывалого охотника, очевидно перешедшего к следующему разделу курса выживания. – По лесу идем только цепочкой, не разбредаться, и самое главное – не шуметь. На поваленные стволы деревьев ни в коем случае не наступать, с виду целый ствол может быть насквозь сгнившим. Если невозможно перешагнуть, а пригнуться и пролезть под ними не получается, то следует обойти стороной. Внимательно следите за ветками, что бы они не хлестнули по глазам идущего следом…».

Дождавшись, когда Чудинов закончит занятие, я дал курсантам десять минут перекурить и оправиться, затем начал свое. Пока стояла хорошая погода, мы предпочитали сидеть на природе, в палатках учебу проводили только в дождливую пору, которая была не за горами. Бойцы располагались прямо на земле или на специально притащенных стволах деревьев, инструктор обычно давал материал стоя. Исключения составляли занятия по минно-взрывному делу, для которых, из-за наличия большого количества плакатов и наглядных пособий, было определено специально оборудованное место. Практику, например, подрыв деревянных опор они вообще проходили на специальном полигоне. Радисты и шифровальщики, большинство из которых составляли представительницы слабого пола, занимались по отдельной программе. А будущих партизан, из-за нехватки времени, знакомили только с основами радиодела, самые азы уровня «прием-передача». Поэтому с девушками мы пересекались не часто, в основном на стрельбище или спортгородке. Тем не менее, молодость брала свое, и все чаще приходилось замечать парочки, прогуливающиеся вокруг лагеря перед отбоем. Личные контакты и знакомства командованием хоть прямо и не запрещались, но категорически не приветствовались, на этом мне тоже сегодня предстояло заострить внимание.

– Вы должны четко понимать и всегда помнить, что радист группы, как носитель военной тайны высшего уровня, это самая желанная цель для противника. Он знает шифры, позывные, особенности работы на ключе, алгоритмы шифрования – и многое другое. Ни при каких условиях в плен ему попадать нельзя. Ни живым, ни раненым, и даже мертвым нежелательно. Наши девчонки проходят подготовку наравне с вами и все это отлично понимают. При малейшей угрозе захвата они любой ценой готовы предотвратить подобное. Уничтожить рацию, шифроблокнот и оставить себе последний патрон или гранату. Если по какой-то причине она не сможет это сделать самостоятельно, то эту услугу ей должен будет оказать кто-то из вас. Это не жестокость, а вынужденная необходимость. Для них плен будет пострашнее смерти. Просто представьте себе, что сделают немцы с этими девочками, если они попадут к ним в лапы! Что бы «сломать» их фашисты не остановятся ни перед чем, поверьте. Я специально показываю вам фотографии, взятые нами у обычной тыловой команды, это даже не каратели, а просто военные. Эти кадры никогда не попадут в наши газеты или журналы, потому что есть вещи, которые не должны видеть мирные жители. Но что бы лучше понять, какие нелюди пришли на нашу землю и что они на ней творят Вы должны это видеть и помнить. А теперь задумайтесь, сможете ли Вы в критической ситуации исполнить свой долг по отношению к дорогому для Вас человеку, не дрогнет ли рука, не обернется ли Ваша секундная слабость против всей группы? Приказывать в этом вопросе я не могу, война жестока, но даже здесь бывает место для любви. Для всех, но не для нас, потому что наша война особенная, даже в письмах домой вам запрещено любое упоминание о роде деятельности. Поэтому прислушайтесь к моей настойчивой рекомендации – никаких личных привязанностей, никаких чувств, никаких шур-мур. Обдумайте мои слова и сделайте соответствующие выводы. Вот разобьем врага – тогда и чувствам своим дадим волю. А пока – нельзя, держите себя в руках. Считаю, что эта тема закрыта раз и навсегда. Всем, все понятно? Вопросы?

Курсанты подавленные моим напором молчали, вопросов не имелось, вообще ни одного. После недолгого молчания я повторил чье-то известное высказывание: – Не мы начали эту войну, но нам ее заканчивать, больше некому. Потерпите парни, какие ваши годы, налюбитесь еще. После победы она, в смысле любовь, нам всем еще понадобится. Сколько людей погибнет подумать страшно.

В остальном занятие прошло спокойно, даже методы полевого допроса не вызвали особого ажиотажа. После просмотра фотографий многое уже не казалось жестоким или недопустимым. Передав курсантов следующему инструктору, отправился к связистам. Предстояло сообщить о прибытии пограничников, поставить их на довольствие и утрясти некоторые другие вопросы.

По дороге не надолго заглянул на тренировочную площадку, где старший лейтенант Левенец, крепкий загорелый, чернобровый украинец с озорными глазами вел занятия по рукопашному и ножевому бою. Великим знатоком последнего я себя не считал, в свое время нахватался «верхушек» изучив несколько приемов. Конечно, с неподготовленным человеком я мог справиться легко, неплохо метал нож, но от ведения занятий по этому предмету отказался. Мастеров хватало и без меня. К тому же техника армейского ножевого боя с момента массового применения средств индивидуальной защиты, значительно изменилась. Какой смысл в тычковых ударах, если бронежилет должен держать пулю? Потому меня учили больше режущим ударам: на теле человека достаточно мест, где крупные артерии расположены неглубоко. Стоит повредить одну из них, и противник истечет кровью. В теле человека ее всего пять-семь литров и потеря половины уже критична. А если и не умрет сразу, то внутреннее давление упадет, циркуляция крови замедлится и человек ослабеет настолько, что продолжить бой будет не в состоянии. Сейчас же основу техники боя составляли именно колющие удары, призванные выводить противника из строя максимально быстро.

«Нож для диверсанта вещь конечно незаменимая, в тех случаях, когда нужно «работать» тихо, но… – тут я усмехнулся, вспомнив шутку о том, что в рукопашной схватке побеждает тот, у кого больше патронов, – обычная саперная лопатка в ближнем бою куда более грозное оружие, нежели самый навороченный тактический нож».

Бойцы, на вытоптанной до основания, полянке разделились на несколько групп. Я смотрел на ту часть курсантов, что отрабатывала защиту от удара штыком в корпус. Самое простое и распространенное упражнение рукопашного боя, прямо как в наставлении. Занятие было не первое и от макетов курсанты перешли к винтовкам с примкнутым штыком. Правда в целях безопасности на конце штыка была деревянная пробка, но от этого смотрелось все действие не менее грозно и захватывающе. Не зря это было любимым упражнением всех проверяющих и при показательных выступлениях на разных армейских праздниках. Один боец делал четкий выпад, целясь штыком в середину корпуса противника. Последний выполнял уклонение скручиванием тела в сторону, рукой перехватывал оружие, за ствол, уводя его в сторону и вниз, а свободной рукой наносил удар в голову вооруженного соперника. Множеством повторений техника доводилась до автоматизма, что бы в дальнейшем боец действовал на одних рефлексах.

Заметив меня, Толя улыбаясь, пошел в мою сторону. Предстояла очередная поездка в Москву, и необходимо было уточнить нашу потребность в холодном оружии. Сразу обеспечить всех десантников и курсантов ножами не получилось. Штык-ножи использовались при несении службы в нарядах и для занятий, из-за избыточной длины лезвия, были не совсем удобны, а первая сотня «НР-40» как-то незаметно разошлась по младшим командирам, подчеркивая их статус. На первоначальном этапе для занятий вполне подходили деревянные имитации оружия, но сейчас бойцы выходили на уровень, когда рука и тело должны были свыкнуться с настоящим ножом для поставки правильного удара.

Армейский принцип: проси больше – получишь, сколько нужно, сейчас не срабатывал. Из-за комплектования дополнительных дивизий, вооружения не хватало, так как большинство складов осталось на оккупированной территории. Промышленность эвакуировалась и еще не могла восполнить нехватку как оружия и боеприпасов, так и других товаров. В штабе мне намекнули, что заявку удовлетворят, если она будет грамотно и главное обоснованно составлена. Быстро согласовав итоговую цифру, я забежал к связистам, а затем направился к пограничникам, предстояло их разместить, поставить на довольствие и подключить к процессу обучения. Их опыт выживания в немецком тылу сейчас бесценен.

Настроение несколько подпортил очередной приказ агитационного отдела Политуправления. Каждая выброска в немецком тылу, должна была сопровождаться сбросом листовок и других средств агитации таких как «Иллюстрированная газета» на немецком языке. Наверняка нужное и полезное дело, наши граждане должны получать вести с большой земли. Вот только о том, что листовки демаскируют место, и сам факт выброски парашютистов ни кто не подумал.

– Товарищ капитан, а как же обещанный шашлычок? – встретил меня с улыбкой Емельянов. – Бойцы истомились в дороге, неделю на сухомятке сидели.

– После сухомятки супчик хорошо идет, – поддержал я его шутливый тон. Да было такое, обещал парням показать, что такое настоящий шашлык. – От своих слов не отказываюсь, будет шашлычок, да еще и под коньячок, но позже. Работа, прежде всего. Сам знаешь, с началом наступления работы у нас сильно прибавилось. Всем срочно нужны данные: – «Где противник, да сколько?» Слава богу, что все-таки на базе «Пе-2» создали несколько разведывательных эскадрилий. Данные фотосъемки не успевают обрабатывать. Правда сверху не всегда через маскировку некоторые детали рассмотреть можно, и немецкие асы гоняют их сильно, не дают спокойно работать.

– Зато их «Рама» постоянно висит в небе, даже огонь батарей умудряются корректировать – в сердцах, высказал Емельянов.

Понять его можно. Немецкая тактика использования больших авиасоединений на отдельных участках фронта была чудовищно эффективной. Была отчетливо видна разница в классе подготовки, пока пилоты Люфтваффе превосходили наших. Сказывался опыт Европейской войны и наши потери в опытных летчиках за первый месяц войны. К тому же инициатива Худякова, поддержанная многими командирами о создании воздушных армий, позволяющих сконцентрировать под единым началом всю фронтовую авиацию, наносить удары на конкретном участке и на порядок улучшить взаимодействия авиации и наземных войск, пока поддержки в верхах не нашла.

– Ладно, хватит о грустном. Бойцы белье и подменку получили?

– Да, все выдали.

– Тогда форму сдать на стирку и прожарку, – и опережая его вопрос, добавил, – Петрович покажет кому и куда. Он же завезет вас в баню. Как с медосмотром?.

– Договорились, что после бани зайдем. Что нас грязных разглядывать, – он смутился.

Все понятно. Толстой сам заморачиваться новым пополнением не стал и направил к пограничникам медсестру. Вот парни и стушевались. Почему-то вспомнилась подполковник медицинской службы, которая выходила из окружения вместе с пограничниками и не позволила им нахватать паразитов даже в тяжелых походных условиях. Ее они слушались беспрекословно, а молодой девчонки застеснялись.

Отправив пограничников, я вернулся в расположение. Проходя мимо рощицы, где расположились полсотни бойцов будущего первого Белорусского партизанского отряда особого назначения, я невольно поморщился. Парни маялись от безделья. Их командир – военный инженер 2-го ранга Линьков, доставив в конце августа первый десяток парашютистов и больше двадцати грузовых мешков, умчался в Москву решать вопросы по организации заброски, и больше не появлялся. Вчера прибыли еще четыре десятка красноармейцев и теперь эта куча бездельничающих людей неприкаянно болталась за границей лагеря, вызывая у наших курсантов зависть и подрывая дисциплину. Занять их у нас было чем. Процедура ускоренной подготовки групп переменного состава разведвзвода была давно отработана. Но в разведотделе фронта меня предупредили не докучать бойцам этого отряда, курируем напрямую из Управления НКВД.

По внешнему виду, движениям и поведению было видно, что парни имеют серьезную подготовку, скорее всего ОСНАЗ, но оставлять их без дела я считал не правильным. Когда вернется их «Батя» неизвестно, и потратить это время можно было бы с пользой. Да хотя бы дать возможность нашим курсантам трезво оценить свои силы в сравнении с профессионалами, а то у некоторых, особенно имевших спортивное прошлое, проявляется небольшое превосходство перед коллегами. До некоторых еще не доходит разница между спортивным самбо и его боевым вариантом.

Ладно, в чужой монастырь со своим уставом не лезут. Может парни затренированы до состояния «не могу» и пользуются передышкой перед заброской. Самое интересное, это понять, кто у них остался за главного не возможно. Все одеты одинаково, знаков различия нет, и по поведению не отличить. Сделав в памяти зарубочку предложить им, возможность использования нашего стрельбища, я занялся составлением рапорта к акту изъятия сберкнижек. Появилась мысль проведения их по смете оперативных расходов. Есть такой интересный приказ с двумя нулями перед его номером, только не знаю, как он в это время называется, а то, что он имеется, я ни капли не сомневался.

Вечером у костра, под чай со сливовой карамелью, собравшиеся командиры слушали рассказ Емельянова о рейде пограничников по немецким тылам от самой границы и наших совместных приключениях, а так же причине задержки их прибытия в Юхнов. Которая оказалась банальна. Какой-то хитропопый генерал Северо-Западного фронта «припахал» их к организации блок поста в тылу своей армии. Мне же было интересно послушать со стороны как мы вместе искали Болдина и выходили к своим. Старший лейтенант подписок не давал и мог говорить свободно, от меня-то присутствующие таких подробностей не слышали, поэтому его рассказ слушали внимательно. Особенно всем понравились действия младшего политрука. О том, что рация майора, с группой которого остался Яша, перестала выходить в эфир, я говорить не стал. Может еще отыщутся.

Ложкой дегтя оказалась информация Старчака о возобновлении практики сопровождения командирами, готовившими группы, своих подопечных за линию фронта до момента их выброски. То есть командованию требовалось подтверждение, что группа выброшена именно в том квадрате, о котором говорится в приказе. С чем это связано можно было только догадываться. Имелись сведения, что несколько групп были уничтожены сразу после приземления или не вышли на связь. Эти разведчики готовились не нами, но кто-то, очевидно, решил перестраховаться. От нас требовалось после сброса делать круг, дожидаясь с земли сигналов, подтверждающих успешное десантирование. Учитывая, как часто стали отправлять людей на задания о нормальном отдыхе можно забыть. Поскорее нужно доделывать все свои дела в Москве.