Танцор Января

КОРАБЛИ, ЛЕТЯЩИЕ В СВЕТЕ

— На многих развязках транспорта куда больше, чем на дорогах Иеговы, — говорит человек со шрамами…

…Но здесь движение самое оживленное.

Тут корабли переходят с Елисейских Полей на Дорогу из желтого кирпича, с Шелкового пути на Великую магистраль, а также еще на несколько менее значительных трасс. Суда скользят из Алабастера и далекого Гатмандера, из Агадара и Боярышниковой Розы, из Узла Павлина и Нового Ченнаи, из Мегранома и Валентности, из Абалона, Ди Больда и Старого Сакена. Здесь в потоке встречаются и перемешиваются громадные лайнеры и скромные грузолеты, миротворческие и исследовательские суда, а также пиратские и курьерские корабли, туристические катера, частные яхты и космолеты ушлых хиттинадских торговцев с Малой Ганзы.

Все это пестрое разнообразие странников — богатых и бедных, отчаявшихся и безучастных, изнуренных и нетерпеливых — перетасовывается и жонглируется магнитно-лучевыми маяками, разбросанными по системе Иеговы. Черпая энергию от солнца, ветра, двух суперюпитерианцев, подобно динамо-машинам вращающихся во внешней системе, и даже от электрических течений самих трасс, — они подталкивают отбывающие корабли к порталам, принимают прибывших и координируют прилеты, отправления и переходы в изысканно поставленной опере команд и действий.

Если жизнь Лиги и ощущается где-то еще, кроме как в негласной преданности ее Гончих, то только в суматохе этой развязки.

«Нью-Анджелес» нырнул в этот калейдоскоп, опалив ХОДЖО, прямо за лайнером Хэдли, лавирующим во внутреннем контуре, и перед терраформирующей баржей с Гладиолы, держащей путь к Внешней границе. При подобном маневре легендарный бог Шри Ньютон схватил бы «Нью-Анджелес» и отправил бы его кружить бесконечными эллипсами, но платформа ХОДЖО-2 подключилась к бортовым прицельным антеннам, и ее лучи начали постепенно ускорять корабль, направляя его к подъемникам.

Старые космоведы называют этот вид пересечения космического пространства «ползаньем», поскольку оно обычно занимает больше времени, нежели стандартное перемещение от звезды к звезде. Это медленный, ленивый промежуток времени, так как основная часть тяжелой работы проводится в порту и попотеть приходится только на рампе. Ползанье неизбежно сопровождается скукой, и все возникающие проблемы — прямое ее следствие.

В порту нужно перетаскивать грузы, и, хотя в основном этим занимаются портовые грузчики, корабль для орбитальных перевозок все же нуждается в палубном матросе, поскольку ни один чертов чужак не займется заполнением грузового пространства на корабле капитана. Маленький Хью О’Кэрролл узнал, что это означает на практике: Мэгги говорит сбалансировать груз по каждой оси, затем Хоган дает указание Мэлоуну соответствующим образом изменить балансировку, а Мэлоун заставляет Рингбао растаскивать контейнеры по всему трюму. Хью ощущал себя скорее вождем, нежели рядовым членом клана, и такое обращение было ему не по нутру, но во времена Смуты он занимался и более тяжелым трудом, поэтому взялся за работу если не радостно, то по крайней мере охотно.

Махмуд Мэлоун, его непосредственный начальник, родился на Геспари и в целом был неплохим человеком в свободное от работы время. Иногда, забываясь, он срывался на геспарианский акцент с протяжными ударениями и гласными окончаниями, которые воспаряли, подобно воскресшим угодникам. Он слыл человеком большой глубины, но ограниченной широты, и, хотя знал об очень немногих вещах, об этом «немногом» он знал все досконально. Женщины, алкоголь, женщины и алкоголь, законы вероятности, применимые к азартным играм, и упрямство альфвеновых двигателей могли послужить источником бесконечного трепа. За пределами этих нескольких тем его интерес к окружающим стремительно угасал. Наиболее простым способом заставить его замолчать была простая смена темы разговора.

— Отдам тебе должное, Рингбао, — сказал Мэлоун, как только «Нью-Анджелес» вышел на гиперболическую траекторию к Электрической авеню, — работаешь ты получше Мгурка. Мы навели неплохой порядок на корабле. — Он сложил большой и указательный пальцы в кольцо, а затем прижал его к губам и поцеловал. Хью не стал ему говорить, что в нескольких известных ему мирах кольцо из большого и указательного пальцев символизировало задницу.

Конечно, «мы» означало, что Мэлоун только отдавал распоряжения и наблюдал, пока Хью в поте лица передвигал грузовые контейнеры при помощи ручной тележки, кран-балки и устаревшего грузоподъемного блока, так что под конец О’Кэрролл даже стал немного сочувствовать вышеупомянутому Джонни Мгурку.

— Хорошо, — ответил Хью. — Тогда мы сможем отдохнуть, пока не доберемся до Нового Эрена, — с легкой иронией сделав ударение на «мы».

Мэлоун красноречиво пожал плечами. Кто знает, какая работа могла поджидать неосторожного матроса в момент передышки?

Команда разделилась на четыре вахты, и Фудира назначили нести третью вахту, между дежурствами Мэгги Б. и Билла Тираси. Первые несколько раз Мэгги подолгу не покидала палубу после того, как ее вахта заканчивалась, а Билл приходил заранее, поэтому Калим никогда не оставался один. Он вел бортовой журнал и нес положенную службу, но остальные офицеры к нему пока еще не притерлись.

Люди, долгое время проработавшие вместе, становятся небольшим сообществом с общей культурой, верованиями, традициями, легендами и опытом. Новичок далеко не сразу вписывается в компанию, по крайней мере не без труда и не с первой попытки. О само собой разумеющихся вещах теперь приходилось упоминать, а негласные соглашения более не могли соблюдаться. Новичку, словно кусочку пазла, приходилось крутиться, чтобы найти свое место.

Поэтому исполняющий обязанности старшего помощника, а также исполняющий обязанности астрогатора считали проблемой появление новой неизвестной переменной в своих рядах. Они заставляли Фудира демонстрировать все навыки инструментального техника, от прицеливания магнитным лучом до считывания показаний Допплера и визуализации параллакса. Конечно, это была не тренировка. Как подметил Тираси, это был рейс ради денег, а не хренов детский сад, и работа Калима имела большое значение для «Нью-Анджелеса». Фудир не обращал внимания на то, что в течение первой недели результаты его вычислений неизменно перепроверялись другими членами команды.

— Они просто хотят убедиться, — позже сказал он Маленькому Хью, — что я действительно тот, за кого себя выдаю.

— Конечно, тебе это только на руку, — ответил О’Кэрролл, прекрасно понимая, что Фудир на самом деле не был тем, за кого себя выдавал. — Полагаю, предоставив поддельный сертификат, ты заодно подделал и знания, которые должны были к нему прилагаться.

— Лучшее прикрытие, — подмигнул ему Фудир, — это ты сам.

За орбитой Аштерата Космический Транспортный Контроль Иеговы направил «Нью-Анджелес» на платформу номер 18, теснившуюся на Л5 Аштерата, а оттуда на другие платформы, пока наконец корабль не получил финальный толчок от платформ, питавшихся от Шри Шивы — суперюпитерианца во внешних пределах дорог Иеговы. Всякий раз, когда изменялось направление рывка, Мэгги Б. отнимала астрогаторскую фуражку у Тираси и корректировала отклонение, чтобы поддерживать нужный курс. Искусственные интеллекты работали хорошо, но они все же являлись искусственными, и всегда оставался тот один процент погрешности, который нельзя было оставить на волю бездумных алгоритмов.

Интеллект воспринимал исключительно абстрактные математические объекты и аппроксимации. Он верил тем данным, которые к нему поступали. Но магнитные ловушки, струйные рули системы реактивного управления и камеры визуализации параллакса — реальные объекты из сплавов, металлов и полей — подвергались любым прихотям природы. Теоретические модели лишь имитировали физический мир, особенно в экстремальных ситуациях; и экстремальная ситуация была как раз там, куда направлялся «Нью-Анджелес». К тому времени как корабль миновал орбиту Шри Шивы, он уже почти развил скорость света и вовсю мчался к пространственной червоточине. Едва ли можно попасть в более экстремальную ситуацию, оставаясь при этом внутри Вселенной.

Чего, собственно, они делать не намеревались.

— Мы называем это «пройти сквозь игольное ушко», — однажды сказала Мэгги Б. Рингбао, забежав в кают-компанию перекусить перед вахтой. Матрос как раз закончил осматривать воздухоочиститель левого борта под ленивым надзором Хогана, который, как и Мэгги Б., пришел поужинать. В комнате также находился О’Тул, с шаурмой в одной руке и банкой пива в другой, внимательно изучавший установленный на столе перед ним планшет.

— Сам’ собой и иголка, и нитка — черт’вы нев’димки, — заявил пилот, не сводя глаз с планшета.

— Он имеет в виду траекторию корабля и рампу вхождения, — пояснил Хоган для Рингбао.

— Ну, вход-то хорошо известен, — заметил матрос. Ему приходилось соблюдать осторожность, особенно в присутствии О’Тула, и не говорить с эренотским акцентом — в результате О’Кэрролл стал все чаще припоминать говор времен своего детства.

— Что ж, эт’ так и не так, — ответил О’Тул. — Но я просто пилот. Черт’ву дыру в космосе ищет Мэгги.

— Все звезды, — начала корабельный искатель дыры, — движутся относительно друг друга, что влияет на связывающие их течения — сдвиги, которые мы называем скоростью пространства, — и это значит, что рампа вхождения также движется. Поэтому во время перелета приходится использовать допплеры и триангуляцию, чтобы определить ее местоположение. Нужно попасть прямиком в цель на скорости света и при этом под верным углом.

— Иначе сорвешься, — сказал О’Тул, бросив на Мэгги многозначительный взгляд.

— Срыв — это плохо, — участливо добавил Хоган.

— Один раз, — разозлилась Мэгги Б. — Всего один раз!

— Дважды. — О’Тул постучал ногтем по планшету. — Вот почему Транспортный контроль Иеговы предоставляет нам текущие параметры: электрический потенциал, направление плазмы, уровень потока пространства. Твой мальчик, Калим, считывает показания, Мэгги сверяется с астрогационной программой, а интеллект вычисляет наш курс и скорость.

— К тому времени мы уже пойдем на альфвенах, — встрял Хоган, словно чтобы показать, что в машинном отсеке тоже все под контролем.

— Наш умник, — О’Тул ткнул пальцем в Хогана, — считает, что это он пил’тирует корабль.

— Как мило! — огрызнулся Хоган.

— Без понятия, зачем они мне это рассказывают, — позже сказал Хью Фудиру, когда, передав вахту Тираси, терранин заглянул в кают-компанию. Теперь они остались вдвоем. — Я ведь наверняка никогда не буду заниматься астрогацией.

— Ты был просто новым слушателем, — объяснил Фудир, засунув в печь гост баоли ханди — еду быстрого приготовления. — Каждый старался поразить тебя своей опытностью, а также тем, насколько у него все под контролем. Для этого даже есть терранское выражение: «Держать пальму первенства».

Хью вдохнул аромат разогревающейся пищи и поморщился.

— Ей не хватает Истинного Кориандра, — сказал Фудир, не поднимая глаз.

— Ей точно чего-то не хватает. А что такое «истинный кориандр»?

— Никто точно не знает. Мы находили упоминание о нем во множестве рецептов, но кто знает, что это: овощ, специя или мясо какого-то редкого терранского зверя? Его можно было найти только на Старой Земле, а рецепт приготовления затерялся в глубинах веков. — С затуманившимся взглядом, устремленным вдаль, он добавил: — Мы потеряли все, но надеемся обрести все вновь. — Фудир кивнул в сторону винтовой лестницы. — На Старой Земле, — добавил он, — искусственный интеллект мог управлять всем без человеческой помощи, будь то определение местоположения или внесение корректировок в полет.

— Должно быть, то была чудесная эпоха, эпоха Старой Земли, — сказал Хью.

— Так и было. Мы обладали настоящим ИИ. Нанотехнологиями. Многое было забыто во время Чистки.

— Кориандр, например, — вставил Хью.

— У нас была наука. Не просто технологии, а настоящая наука. Новых открытий не делали уже несколько столетий, а на Старой Земле мы обнаруживали по семь невероятных вещей перед завтраком.

— Интересно, — сказал Хью, — как дао хиттам удалось всех победить?

Лицо Фудира гневно вспыхнуло, но в тот момент зазвенела печь, поэтому он достал приготовленную еду, сел напротив Хью и огляделся, чтобы убедиться, что они в кают-компании одни. Затем он подался вперед и понизил голос:

— Январь может стать проблемой. Наверху мы побеседовали о его небольшом приключении. Он хочет вернуть себе Крутилку.

— Хочет вернуть?..

— Другими словами — ее не получишь ты.

О’Кэрролл склонил голову, коснувшись подбородком груди.

— Как недостойно, синьор! Рингбао просто матрос. Не понимает глубоких мыслей старших.

Фудир скривился, снова оглядел кают-компанию и прислушался к шагам на винтовой лестнице, ведущей к палубе управления.

— Ты знаешь, о чем я. Если он получит Крутилку — Танцора, как он его называет, — у тебя будет шанс восстановить законное правительство Нового Эрена без очередной гражданской войны.

О’Кэрролл задумался.

— Не знаю. Еще после первой войны осталась пара нерешенных дел. — Когда ответа от Фудира не последовало, он откинулся на спинку стула, скрестил руки на груди, а затем задумчиво подпер подбородок ладонью. — Это как в химии. Юмдар остановила реакцию до того, как та успела завершиться. Дела не были доведены до конца. Джек Гэррити послал человека убить меня. Разве я могу оставить такое без ответа?

— Зачем? У вас что, очередность ходов?

— Если я восстановлю законное правительство, Джеку придется понять и принять это.

Хью произносил «законное правительство» без тени иронии, в отличие от Фудира. Для него все и всегда было предельно ясно. Существовала четкая граница, отделявшая хорошее от плохого, и можно было находиться только по одну ее сторону. Но как гласила терранская поговорка: «Высшая справедливость причиняет максимальный ущерб». Справедливость — понятие метафизическое, абстрагированное от человеческой реальности даже больше, чем математические объекты, которые обрабатывает корабельный интеллект, и то, что кажется чистым и ясным в одной реальности, может оказаться грязным и относительным в другой. Для Фудира эта «четкая граница» походила на рассыпанную сложными узорами рисовую муку, подобно коламам,[29] которые терране рисовали перед порогами своих домов. Не всегда было понятно, где находится другая сторона или даже существует ли она в принципе.

— Ты так уверен, что убийцу нанял Джек? — спросил Фудир.

Хью почесал подбородок.

— Кто же еще?

Фудир пожал плечами.

— Есть терранская поговорка: «Расстояние сближает». Иногда лидер в изгнании сплачивает людей куда сильнее, нежели тот, кто из своего изгнания вернулся. Принц Чарли прямо-таки расцвел за время своего отсутствия.

Молодой человек подался вперед, и его лицо оказалось в считаных дюймах от Фудира.

— Мои лоялисты!..

— …могли свыкнуться с неимением тебя в наличии. После твоего появления кому-то придется отойти на второй план. — Фудир удивился тому, как подобный сценарий мог не прийти в голову О’Кэрроллу. Он откинулся на спинку стула, и О’Кэрролл последовал его примеру. — Не волнуйся, — сказал Фудир. — Когда ты получишь Крутилку, будет уже не важно, что думают они или Красавчик Джек.

— Но может быть важно, что думает Юмдар.

Фудир развел руками.

— Юридически ты — планетарный управитель. Юмдар наверняка смутил царящий вокруг хаос, но к настоящему моменту она уже могла разобраться в произошедшем. Если ты потребуешь Танцора Января, она может отдать его тебе, даже просто чтобы откупиться. Помни, закон на твоей стороне. Нам нужно только ждать и наблюдать.

— Это и есть твой план? Ждать и наблюдать? Я ждал чего-то более… коварного.

— Можно применить и коварство; но я бы не стал составлять планы до того, как узнаю обстановку. План — это шантаж глупцов непредвиденными обстоятельствами. Ворота для лошадей, которых нет. План основывается на известной тебе информации, а известная тебе информация всегда устаревшая. Ситуация на Новом Эрене, когда мы прибудем, может разительно отличаться от той, какой она была, когда ты покинул планету. Если Юмдар узнала о силе Камня, это одно. Но если нет… — Фудир потянулся и повернул к себе экран. — Что читаешь? «Кладезь сказаний предтеч» Баннистера? Забудь. Баннистер ненадежен. Он не принимал истории всерьез.

— Нашел ее в библиотеке корабля. Если у нас намечается погоня за недосягаемым, хочу по крайней мере знать, как выглядит это недосягаемое. — Хью указал на причудливое изображение сероватого кристаллического существа, сжимавшего в когтях похожий на жезл скипетр.

— Скипетр на самом деле больше похож на кирпич, — заметил Фудир, — поэтому не думаю, что предтечи выглядели как ограненные камни.

О’Кэрролл повернул экран обратно к себе.

— Ага. Значит, по-твоему, легенда врет?

Фудир кивнул на экран.

— У Баннистера нет легенды о Крутилке.

— Знаю. Пока что есть только твое слово, что легенда вообще существует, не говоря уже о ее правдивости.

Фудир развел руками.

— И тут возникает тонкий вопрос доверия.

О’Кэрролл выключил экран и убрал его со стола.

— Не совсем. Не важно, верю я тебе или нет. Я все равно вернусь на Новый Эрен. Послушай, Фудир, я благодарен тебе за помощь в том проулке, но ты живешь детскими фантазиями. Эти легенды ничего не сообщают нам о предтечах, кроме того, что мы сами додумали после того, как начали находить их артефакты. Истории даже не сходятся друг с другом. Неудивительно, что Баннистер не воспринимал их буквально.

— Я говорил не об этом. Я сказал, он не воспринимал их всерьез. Подумай вот о чем: через двадцать лет после того, как Баннистер собрал свои истории, рейнджеры на Бангтопе-Бургланде обнаружили Темную Хризалиду в залах Южных тролльих гор. А поколение спустя дайверы отыскали Сплетение в озере Милапор на Новом Ченнаи. Полдюжины артефактов, описанных в собрании Баннистера, были найдены после публикации. Объясни это.

О’Кэрролл холодно улыбнулся.

— Один древний мудрец сказал: «Человек видит то, что хочет видеть». Калим, артефакты были найдены людьми, читавшими Баннистера, и они увидели то, к чему Баннистер их подготовил. Ты на ложном пути. Как и я сам. Разница только в том, что я это понимаю.

Калим находился на палубе, когда корабль наконец окончательно исчерпал ускорение, которое ему придали магнитные лучи, и Мэлоун, вернувшись в машинный отсек, запустил альфвены.

— Отлично, — сказал капитан Январь, когда Калим снял допплеры с маяков в медном поясе и интеллект подтвердил траекторию и местоположение «Нью-Анджелеса». — Работаем в две вахты. Не забывайте, что там настоящий балет и имя этому танцу — хаос. Билл, принеси-ка пару бутербродов и что-нибудь выпить. Калим, поспи немного. Заступишь на вторую вахту вместе с Мэгги.

Калим покинул палубу вместе с Тираси.

— Не забывайте, там настоящий балет, — пробормотал исполняющий обязанности астрогатора, когда они спустились по спиральной лестнице в кают-компанию. — Каждый хренов раз он несет какую-то хрень!

Конечно, там был балет, и все тела, с медными маяками включительно, находились в постоянном движении и в конечном итоге влияли на все остальные тела во Вселенной, и произвести точные уравнения представлялось неразрешимой задачей. Но Калим не стал на это указывать. Тираси злила сама фраза, но никак не факт.

— Крепкого сна, язычник хренов, — попрощался он с Калимом в кают-компании. — Тебе вставать в четыре, и смотри не испорти мне приборы.

С этими словами он прихватил корзинку с бутербродами, заранее приготовленными Рингбао, взял две кружки кофе и поднялся обратно на контрольную палубу.

Спустя четыре часа Калим сменил Тираси, а вскоре Мэгги Б. сменила и Января. Капитан многозначительно посмотрел на хронометр, но промолчал. Мэгги протянула Калиму кружку кофе и, усевшись в командирское кресло, отхлебнула из своей.

— Определить позицию, — приказала она, когда первая вахта покинула палубу. — Посмотрим, куда отнес нас Старый Двуликий.

Калим не отреагировал на шутку. Насколько он успел понять, Январь был вполне компетентным капитаном. Калим проверил лог, чтобы узнать, какие вехи прошел Тираси, — Звезда Ларсена и Потроха, — и настроил камеры параллакса для получения новых сравнительных изображений. Потом он провел диагностику и, сочтя результаты приемлемыми, загрузил их в стереограф, чтобы интеллект вычислил параллакс, а по нему уже их направление относительно неподвижной небесной точки.

Мэгги запросила помощи у интеллекта, который порекомендовал незначительную корректировку курса.

— Отклонение не такое уж сильное, — заметила она, вводя корректировку в журнал астрогатора. — Может, из-за того, что его больше не отвлекает Энни.

Калим почувствовал, что находится на зыбкой почве интриг между капитаном и обеими женщинами из состава команды. Они с Рингбао поднялись на борт ради бесплатного — и анонимного — путешествия на Новый Эрен, а не для того чтобы принимать чью-либо сторону во внутренних склоках экипажа.

— Они суммируются, знаешь ли, — сказала Мэгги, возможно отвечая на молчание Калима, — отклонения. Даже самая малость, и мы пройдем мимо входа. Или того хуже, войдем под слишком острым углом. Для участка пересечения это нормально. Лучше уж промахнуться и вернуться, чем соскользнуть внутри и… — Она резко замолчала, а затем принялась без особой необходимости возиться с журналом. На ее лице проступила морщина — глубокая сладка на переносице, словно ее кто-то высек резцом.

— Я все понимаю, мадам, — произнес Калим.

— Да, как же! — коротко ответила Мэгги Б. Затем она стряхнула с себя мимолетное оцепенение. — Дай мне допплеровое смещение к Оку Аллаха и проверь скорость.

В последний день перед вхождением на Электрическую авеню вахта длилась уже непрерывно, и команда с трудом выкраивала время для сна. Январь бессменно оставался на мостике, хоть астрогацией и занималась Мэгги Б. Она, в свою очередь, переключала внимание с одного компьютерного монитора на другой так же быстро, как Калим и Тираси успевали передавать ей данные. Звездный спектр начал приобретать синий оттенок, когда скорость корабля приблизилась к скорости среды, взятой за основу. Звезды на переднем обзорном экране сбивались в скопления и угасали по мере увеличения скорости корабля. Видимый свет выскользнул из спектра, и сенсоры перешли на инфракрасный режим. Рингбао, у которого не было особых поручений, носил еду и воду на палубу и в машинный отсек, где Хоган и Мэлоун приглядывали за альфвенами.

За час до вхождения появился трезвый и хорошо отдохнувший Слаггер О’Тул и занял свое место в кресле пилота.

— Как черт’в желоб? — спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь. — Рингбао, у т’бя еще остался чайок?

Мэгги Б. сообщила ему, что отклонение от оптимальной для вхождения траектории составляет всего пять градусов. О’Тул кивнул и приготовил индукционный шлем. Рингбао протянул ему кружку, и тот отхлебнул обжигающей жидкости.

— Когда увиж’, тогда и увиж’, — заявил он, после чего надел наушники и опустил черные защитные очки. Рингбао, всегда путешествовавший в качестве пассажира и никогда раньше не видевший вхождения, с восхищением наблюдал за происходящим.

Тираси сделал последние снимки параллакса странно искаженного неба. Интеллект вычислил курс корабля, и Мэгги распорядилась провести финальную корректировку. Ее рука зависла над красной кнопкой, готовая отсечь последнюю нить пространства и перебросить корабль через порог, на случай, если интеллект в последнюю секунду даст сбой.

Хронометр щелкнул. Рингбао оглянулся на звук и — пропустил момент перехода. Когда он снова взглянул на передний экран, то не увидел ничего, кроме размытого пятна ксантинового света.

— Статус? — запросил Январь.

— В желобе, — отозвалась Мэгги.

— Альфвены в норме, — доложил Хоган из машинного отсека.

О’Тул, огражденный от внешнего мира шлемом и единением с кораблем, сообщил:

— Небольшой занос. Справлюсь без труда.

И вот они уже заскользили по Великой магистрали.

Шри Эйнштейн однажды сказал, что ничто во Вселенной не может двигаться быстрее света, но, как и многие боги, он говорил намеками. С одной стороны, ничто из видимого не могло двигаться быстрее света, поскольку такой объект двигался быстрее среды, в которой он был замечен, а как гласит одно древнее поверье: «С глаз долой, из сердца вон».

С другой стороны, если Вселенная состоит только из воспринимаемых элементов, то корабль, идущий на сверхсветовых скоростях, находился уже вне границ Вселенной. Он двигался по белым пятнам карты, на каких люди когда-то писали: «Тут живут драконы».

Поэтому, так же как мир включает в себя элементы и видимые, и незримые, так и Вселенная более многогранна, чем показывают сублюминальные приборы. Но определенные ограничения все же есть. Корабль в сверхсветовых складках не движется быстрее света относительно местного пространства. Движется само пространство. Как-никак пространство не является материальным телом и на него не распространяются ограничения, накладываемые на материю. Даже Шри Эйнштейн не мог велеть Шри Риччи оставаться неподвижным.

По случаю успешного вхождения на Великую магистраль Январь собрал всех на ужин в кают-компании.

— За успешное скольжение! — произнес он тост, подняв бокал «Гладиольского Черного Шафрана», также известного как «Черная Гроза», благодаря максимальному эффекту при минимальных затратах.

— И за к’нец черт’вого ползанья, — добавил следом О’Тул.

Тираси задумчиво крутил ножку своего бокала между большим и указательным пальцами.

— Стоит ли оставлять хренову контрольную палубу без присмотра? — спросил он. Судя по тому, как собравшиеся закатили глаза, Рингбао рассудил, что этот вопрос Тираси поднимает уже далеко не в первый раз. Рингбао стало интересно, говорил ли кто-нибудь из членов команды что-то, чего другие не слышали прежде уже не одну сотню раз.

О’Тул искоса посмотрел на куинсмирянина.

— Мы в черт’вом желобе, парень. В центре тр’бы. В ближайш’е дес’ть вахт нам не нужно ни одной корректировки.

Тираси натужно вздохнул.

— Значит, придется довериться твоему мнению.

О’Тул раскраснелся.

— Моему мнению и интеллекту! — слишком поздно заметил он расставленный капкан. Слова уже сорвались с языка!

Тираси с невинным видом повернулся к Январю.

— До тех пор, пока интеллект с ним согласен, — пропел он.

— Довольно! — отрезал Январь, и Тираси, озадаченный и задетый, откинулся на спинку кресла. Несмотря на проведенные вместе многие годы, он рассчитывал, что капитан хотя бы улыбнется шутке.

Ни Рингбао, ни Калим не засмеялись вместе с остальными. Маленький Хью счел, что шутка слишком злая, а он предпочитал приберегать злость до тех пор, когда в ней действительно появлялась необходимость. Фудир же решил не отвлекаться от поисков, и вмешиваться в эти мелкие дрязги не входило в его планы. Но от Тираси не укрылось молчание новых членов команды, и так как на своего капитана повысить голос он не мог, то переключил внимание на матроса. Калим сидел между Тираси и Рингбао, поэтому Биллу пришлось откинуться назад, чтобы обратиться к Хью.

— Что-то не нравится, Ринг-о?

— Простите великодушно, — ответил матрос. — Куинсмирянский юмор очень уж тонок.

Тираси сжал кулак.

— Знаешь, почему меня зовут Бойцовым Биллом?

Маленький Хью посмотрел на кулак, затем в глаза исполняющему обязанности астрогатора.

— Потому что не умеешь держать себя в руках?

О’Тул расхохотался, Хоган и Мэлоун обменялись ухмылками. Капитан Январь хлопнул по столу.

— Я сказал — хватит!

— Хочешь узнать меня поближе, малыш?

— Было бы что узнавать.

О’Тул и Мэлоун ничего не заметили, но Мэгги Б. сразу все поняла. Как и Тираси, который стиснул зубы и одарил Рингбао взглядом исподлобья. Но он колебался. Возможно, что-то заметил во взгляде матроса. Быть может, увидел Призрака Ардоу, ибо тех, кто бахвалится, и тех, кто убивает, разделяет пропасть и на противоположной стороне его поджидал Призрак. Тираси отшатнулся и посмотрел на Калима, спокойно доедавшего тушеное мясо.

— Не поможешь своему дружку? — спросил он с напускной воинственностью в голосе.

Фудир моргнул и удивленно поднял глаза.

— Зачем? Ему разве нужна помощь? — Он сжал челюсти так, что заиграли желваки, и в его голосе прозвучала неожиданная твердость. Остальные за столом умолкли.

А Январь одарил двух новых членов команды пристальным взглядом.

Позже Фудир зашел к Маленькому Хью в каюту и, прикрыв дверь, схватил молодого человека за комбинезон.

— Никогда не делай так больше! — сказал он шепотом, более страшным, чем крик. — Не позволяй, чтобы кто-нибудь понял, что ты не простой матрос!

О’Кэрролл освободился от хватки терранина.

— Мне не понравилось, как Тираси нарывался на драку со Слаггером.

— Тебе не понравилось? — Фудир покачал головой. — Тебе не понравилось? А тебя разве кто-нибудь спрашивал, должно ли тебе понравиться? Понравиться должно было только О’Тулу, и, на случай, если ты не заметил, ему понравилось! Они с Тираси ведут эту игру с незапамятных времен. Таков их ритуал. Мэлоун принимает ставки, а все вокруг неодобрительно кудахчут. Поэтому не суй свой нос в чужие дела.

Теперь Маленький Хью покачал головой.

— Нет, в его словах чувствовалась подлость. Ты преуменьшаешь значение произошедшего.

Фудир толкнул его в грудь.

— И это говорит человек, готовый ввергнуть целый мир обратно в гражданскую войну только из-за того, что после переворота лишился работы.

Маленький Хью схватил Фудира за запястье.

— Осторожней, старик, или я тебя в бараний рог согну.

Но Фудир внезапно расслабился и мягко произнес:

— Не стоит ссориться. — Слова были достаточно кроткими, но, странное дело, они прозвучали почти как: «Ты действительно думаешь, что сможешь?»

И тут Хью в голову пришла новая и неожиданная мысль! О’Кэрролл отпустил терранина.

— Ты не такой уж старый, каким кажешься, — удивился он.

Фудир хмыкнул и обернулся к двери.

— Не ссорься с Тираси. Январь мог что-то почуять. Попытайся вести себя неприметно. Это ведь твоя специальность? Разве тебя не называли Призраком?

— Я умею скрывать облик.

Ответ Хью был двусмысленным, и они разошлись, получив пищу для размышлений.

Электрическая авеню пролегала вдоль геодезических разломов, поэтому, как правило, представляла собой прямую линию. Но само это правило было неровным и извилистым. В желобе существовало только одно направление — прямо по курсу. Время от времени О’Тул проверял центровку корабля, но единственный заставивший всех поволноваться момент случился только спустя полторы недели, когда турбулентность Черенкова возвестила о головной волне корабля, скользящего по трассе с противоположной стороны.

Поскольку в определенном смысле идущий по Авеню корабль находился вне Вселенной, два судна не могли одновременно находиться в одной точке пространства. Таким образом, угрозы сверхсветовых столкновений не существовало, и лишь едва ощутимая тряска свидетельствовала о скользящих в свете судах. Иногда О’Тулу приходилось корректировать вызванные этим незначительные отклонения.

— Но в этот раз, — ругнулся он, — эт’ должен быть целый черт’в флот.

Волна отбросила корабль на самый край канала, к сублюминальной тине.

Впрочем, ничего такого, с чем нельзя было справиться. О’Тул прошел зону турбулентности, а позже Маленький Хью увидел его в кают-компании со стаканом чего-то крепкого в руке и совсем не расположенного к беседам. Даже Январь казался едва ли не озабоченным, его привычная улыбка почти исчезла, а в корабельный журнал попала длинная и чрезвычайно гневная запись.

— Им нельзя заходить на Авеню так близко друг к другу, — объяснила Мэгги Б., когда Рингбао обратился к ней с вопросом. — Появляется ряд проблем для встречных кораблей. — Но когда он поинтересовался, насколько близко они прошли, женщина только улыбнулась и сказала, что он может не волноваться. Это его, конечно, обеспокоило.

— Почему? — ответил Фудир, когда О’Кэрролл снова поднял тот же вопрос. — Чуть-чуть не считается. На Великой магистрали всегда много кораблей, и иногда они сбиваются в кучу. Можешь не волноваться на этот счет. Январь точно пожалуется в КТК Нового Эрена.

Но когда они вышли из потока в ньютоновское пространство, то обнаружили, что КТК Нового Эрена не отвечает, а магнитно-лучевые подушки их не ловят.

Хоган крепко выругался и переключил альфвены на реверс, пытаясь затормозить корабль, вцепившись в нити пространства. Вой перерос в рев, от которого зубы выбивали чечетку и который заполнил весь корабль, вызвав у команды головную боль. Несмотря на недавний ремонт на Гладиоле, из-за жара в машинном отсеке стало почти невозможно находиться. Вспотевшие Хоган с Мэлоуном выползли оттуда час спустя, чтобы отдышаться, и беспокоились, потянет ли сдерживающее поле такое напряжение.

— Насколько все плохо? — спросил Рингбао у Мэгги Б., когда та поднималась на контрольную палубу, чтобы сменить Января.

— Не сейчас, Рингбао, — ответила она.

«Нью-Анджелесу» уже приходилось и раньше тормозить без магнитных лучей, но сейчас они не ждали такого поворота и не были готовы к нему; и вообще, свали отсюда к чертям, Рингбао!

Прошло несколько часов, прежде чем напряжение слегка спало, и несколько дней, прежде чем команда успокоилась. К тому времени Калиму удалось узнать по радио достаточно информации, чтобы понять, что же случилось с миром, к которому они приближались. Флот налетчиков разгромил планетарную полицию Юмдар, разграбил Новый Центр и увез все, что смог увезти.

— Плохо дело, — подытожил Январь, но мысли его были заняты трудностями сбрасывания скорости без помощи магнитнолучевых подушек. Оставшись без эфемерид КТК Нового Эрена, Мэгги Б., Билл Тираси и Калим идентифицировали маркеры, по которым следовало прокладывать курс на основании прошлого входа корабля в систему. Во всех своих неприятностях они без устали винили налетчиков. В таком ключе прошло несколько дней, за которые активировалась пара магнитно-лучевых платформ. Но мир, к которому они летели, был слишком поглощен зализыванием ран, чтобы волноваться из-за какого-то бродячего грузолета. Пройдя под орбитой Дагды, «Нью-Анджелес» получил первые снимки, и команда увидела орбитальные заводы, похожие на разбитые и брошенные детские игрушки.

О’Тул волновался, ведь он вырос в Доле, и хотя давно покинул планету, воспоминания все равно не давали ему покоя.

— Была одна девушка в Фермое, — признался он Рингбао за стаканом вискбеаты. — Она любила меня; и я бы женилс’ на ней, не злись она на то, что я заклад’ваю за вор’тник. Именно женщ’ны, а не альфвены толкают мужчин в космос. А те’рь Калим гов’рит, что Фермой… — Он, не договорив, осушил стакан, пока Маленький Хью О’Кэрролл всеми силами старался сохранить образ Рингбао делла Косты. Хью положил руку на локоть пилота.

— Может, с твоей девушкой все хорошо. — Хью заставил свою личину сказать это так, словно нисколько не переживал за мир, которым сам когда-то помогал управлять.

О’Тул покачал головой.

— Это было так давно… она уже забыла меня. И я думал, что забыл ее.

ОН КРАК

Арфистка недовольно хмурится.

— И в чем заключается смысл этой истории? В том, что лучше путешествовать, полным надежд, чем достигнуть цели своего путешествия? Не думала, что ты опустишься до подобной банальности.

Сложно понять, когда человек со шрамами улыбается. Края его губ опускаются до самого изгиба подбородка, словно носок, перекинутый через спинку стула.

— С чего ты решила, что они были полны надежд или что достигли цели своего путешествия? — смеется он. — Впрочем, пускай наслаждаются своим моментом славы.

Арфистка ничего не говорит, но ее лицо каменеет.

— Твой юмор излишне жесток, — наконец произносит она. — Думаю, он отравил всю историю.

Девушка поднимается, чтобы уйти, но слова человека со шрамами благодаря загадочной геометрии ниши словно шепчут ей в уши:

— А где еще ты услышишь эту историю, отравленную или нет? Принимавшие в ней участие давно разбросаны по весям, исчезли или уже мертвы. Ты либо услышишь нашу версию, либо не узнаешь ничего.

Она подбирает футляр и забрасывает его за спину.

— Не будь таким самоуверенным, старик. Я бы не пришла сюда неподготовленной. Не только твоими устами говорит эта история.

Человек со шрамами поднимает когтистую руку, словно в мольбе.

— Не уходи, — шепчет он. Скажи старик это с большим чувством, его слова могли бы сойти за просьбу; но в нем уже почти не осталось чувств, и поэтому они звучат как приказ. — Останься еще ненадолго, ради нашего одиночества.

Арфистка поправляет поклажу и замирает, полуобернувшись. Осталось еще кое-что, что она хочет узнать, вопросы, которые следует задать, поэтому девушка неохотно повинуется.

— Останусь пока — ради твоего безумия, — произносит она, снова присаживаясь.

— Сыграй мне о путешествии, — произносит человек со шрамами. — Хочу услышать, что у тебя получилось.

Какое-то время арфистка хранит молчание. Затем она наклоняется и достает арфу из футляра.

— Скольжение по Электрической авеню играли и прежде, — отвечает она, — но, возможно, есть еще одна вариация этой темы.

Ее пальцы танцуют, мелодия льется со сверхсветовой скоростью.

— Мне всегда нравился образ альфвенов, которые цепляются за нити пространства, — говорит она во время глиссандо. — Космическое путешествие напоминает игру на арфе.

— Возможно, — соглашается человек со шрамами, — но альфены двигают корабль, а… — Он замолкает, затем улыбается. — Ну надо же!

Арфистка усмехается, и арпеджио перерастает в отчаянное децелерандо, замедляясь до спокойного ритма орбиты, чье мерило — «акцентный стих» древней островной поэзии, и наконец превращается в «Плач по Долу Эрена», столь горестный, будто хочет затопить целый мир. Сидящий неподалеку пьяница вскрикивает: «О боже!» — отворачивается и плачет навзрыд. Некоторые присутствующие опускают головы или смахивают с щек слезы.

Бармен покидает свое место и подходит к ним.

— Сюда приходят забыть свои печали, а не приумножить их. — Он скорбно глядит на человека со шрамами. — Сколько еще ты будешь здесь сидеть? Люди думают, что ты часть персонала или предмет интерьера.

— Я кое-кого жду, — говорит человек со шрамами.

— Правда? И кого?

Пожимает плечами.

— Пока не знаю.

Бармен кусает губы, но его недовольная гримаса и близко не может сравниться с привычным для человека со шрамами выражением лица.

— Еще по одной, — просит арфистка, и бармен обращает свой взор на нее.

— Попробуй сыграть что-нибудь повеселее, — советует он ей.

— Я думала, здесь приветствуется музыка, побуждающая людей пить.

— Неправильно думала. — Бармен отворачивается и широким шагом возвращается на свой пост. Вскоре после этого к ним подходит официантка с двумя стаканами вискбеаты.

— Странно, как он еще не вышвырнул тебя отсюда, — говорит арфистка человеку со шрамами. Она пробует напиток и недоверчиво смотрит на стакан. — Либо он начал подавать лучший виски, либо у меня окончательно онемел язык.

— Сначала он подает самые дрянные напитки, надеясь отбить желание пить. Но большинство из тех, кто приходит сюда, все равно не чувствуют разницы. Старина Славобог не вышвырнет нас. Я один из тех страждущих, которых ему следует ублажать. — Смех человека со шрамами звучит хрипло и надломленно, будто груда камней, сползающая по склону высокой горы. Он поднимает стакан, приветствуя бармена, но тот притворяется, что не замечает этого. — Да он бы даже не знал, чем себя занять, не приходи мы сюда каждый день. Я для него чертова опора. Единственная константа в его жизни. Мы…

Человек со шрамами вдруг замолкает, и его глаза расширяются.

— Нет. Ты не можешь, — шипит он сквозь стиснутые зубы. Он хватается за столешницу, сначала одной рукой, потом обеими и дрожит, словно струна арфы. Девушка с тревогой смотрит на него, а затем поворачивается к бармену.

Внезапное движение арфистки привлекает внимание Бармена. Он смотрит на нее, затем на человека со шрамами, после чего, печально улыбнувшись, качает головой и возвращается к своим делам.

Он уже видел такое прежде. Почувствовав себя неуютно от этой мысли, арфистка вновь поворачивается к своему собеседнику.

Тот уже абсолютно спокоен.

— Готова к продолжению истории, дорогая? Предупреждаю, в ней есть главы, которые не должны быть рассказаны. Не сейчас. Но именно их я люблю больше всего.

Арфистка хмурится. Есть что-то странное в этом изможденном старике. Нечто смутное в голосе, как будто он только что вспомнил о чем-то важном. Или забыл.

— Одно стоит помнить о погоне, — быстро говорит человек со шрамами, — она отнимает больше времени у преследователей, чем у преследуемых. «Преследование в кильватер — это долгая погоня».

Арфистка невесело хмыкает и наигрывает пару строчек из дибольдского танца влюбленных.

К ее удивлению, человек со шрамами узнает мелодию и напевает слова.

— «Разума сплетеньям», — уже медленнее повторяет он. — Да, может быть, любовь и есть истинный ответ. — Человек со шрамами смотрит на арфистку, и в этот раз его улыбка становится почти человеческой. — Это ведь не всегда была песня влюбленных. Она взята из старинной поэмы древней Земли.

— Ты говорил о погоне, — чуть резче говорит арфистка.

Человек со шрамами пристально смотрит на нее, словно удивляется, не гонит ли она его по разума сплетеньям. А затем:

— Погоня. Да. Хоть о ней никто и не подозревал. — Он откидывается на спинку стула и взмахивает рукой. — Тогда продолжим, арфистка. Слушай мой рассказ.