Танцы. До. Упаду. Истерический любовный роман

8

Возвращение в действительность произошло очень быстро. Бытовые проблемы опять засосали Ядю, как черная дыра. Правда, космическая дыра досаждала куда меньше, чем вполне осязаемая, прямо над ее кроватью.

Ноябрьские дожди заставили Ядю позвонить в жилищное управление и потребовать, чтобы к ней прислали кудесников по латанию протекающих крыш. Минут тридцать она набирала номер, затем ее соединили с кем надо, и она впервые ощутила безусловную выгоду от того, что несколько раз мелькнула в телевизоре.

— Посмотрим, посмотрим, когда будут свободны наши рабочие… — Голос в трубке казался взволнованным. — Третий квартал будущего года.

— Но мне льется на голову сейчас! — впала в отчаяние Ядя.

— Мы никому не делаем исключений, но… — Чиновница выдержала драматическую паузу.

— Но?

— Но для вас мы что-нибудь устроим. Знаете, все наше кооперативное хозяйство «Дома тысячи и одной ночи» горячо болеет за вас. Мы воспринимаем это как нечто очень личное, и относимся к вам… как бы сказать… Как к представительнице управления жилыми домами всего Центрального округа!

— О боже…

Ядя подумала, что, если она вылетит из проекта (а она наверняка вылетит), коммунальщики выселят ее в принудительном порядке, не оставив времени для сборов.

Так или иначе, выхода у нее не было. Выслушав заверения, что специалисты будут направлены к ней в ближайшие дни, она задумалась о следующей проблеме.

Готя уже неделю ходил в протекающих ботинках, хотя куплены они были совсем недавно. Не желая грузить маму, он делал вид, что — согласно информации на коробке — обувь влагостойкая. Через три дня мальчик заработал острый синусит, а спустя еще два — бронхит. Теперь он лежал в постели, умирая от скуки, и одну за другой тестировал новинки фармацевтического рынка, в результате чего семейный бюджет был близок к финансовому краху. Самым приятным (и долгожданным) моментом дня был приход Эди с теплым обедом. Иногда также забегала Надя. По идее, она должна была приносить Готе уроки, но без стимулирующего присутствия мальчика на занятиях ее тетради зияли пустотой, украшенной кое-где гневными комментариями учителя. Впрочем, Наде сейчас было не до уроков. Систематическая работа, которую с недавних пор проводили Готя и Эдя, дала свои плоды: девочка научилась читать! Поначалу она читала по слогам, но очень скоро у нее стало отлично получаться. Это занятие поглотило ее целиком и доставляло огромное, неведомое прежде удовольствие.

Как только Надя появлялась в квартире Готи, она швыряла ранец в угол, растягивалась на Ядиной тахте и, подъедая изюм из блюдечка, стоящего на подоконнике, углублялась в чтение. Она открыла для себя «Гарри Поттера» и другие книги. Эта простенькая девчушка, жизнь которой еще недавно сводилась к потреблению чипсов и разборкам под горячую руку, теперь витала в облаках. Таким образом, Готя одним махом лишился и любимых, читаных-перечитаных томиков, и преданной подруги.

Подгоняемая злостью, Ядя неслась по городу, то, перепрыгивая через лужи, то, шлепая прямо по ним. Под мышкой у нее была коробка с ботинками и кассовым чеком, дающим право обменять недоброкачественный товар или получить за него деньги. Она вошла в универмаг через дверь-вертушку, секунду постояла в нерешительности, а затем направилась в пункт обслуживания покупателей.

— Добрый день. Знаете, неделю назад я купила у вас ботинки сыну… Они заявлены как водонепроницаемые, а на самом деле промокают даже при маленьком дожде. Верните мне, пожалуйста, деньги.

Молоденькая продавщица с взглядом бестолкового теленка жевала резинку.

— Почему? — наконец невпопад произнесла она, но Ядя поняла ее:

— Потому что товар не соответствует рекламируемым качествам. Я заплатила за высокое качество и хочу иметь высокое качество.

— То есть… вы хотите, чтобы ботинки были сухие, когда идет дождь? — уточнила девушка.

— Я хочу, чтобы мне вернули деньги.

— Я не могу вернуть вам деньги, но могу поменять…

— Я согласна.

За Ядей уже выстроилась длинная очередь. Тут и там перешептывались, что это «та, с телевидения».

— …при условии, что они неношеные, — закончила продавщица.

Это довело Ядю до белого кипения.

— Послушайте… — Она изо всех сил старалась сохранить спокойствие, хотя внутри что-то бурлило, клокотало и вздымалось, как аспирин «Упса». — Если бы их не носили, я бы так и не узнала, что вы обманываете покупателей, впаривая им то, что не является тем, чем должно быть. Вы понимаете меня?

Кто-то сзади нетерпеливо шикнул:

— Давайте быстрей. Мы тут не нанимались стоять.

— Она правильно говорит, грабят людей средь белого дня, я вчера дочери юбку купила, так швы сразу же поползли.

— Может, дочь слишком упитанна? — спросил кто-то ехидно.

Ядя почувствовала, что через секунду поднимется дым коромыслом и ее вопрос отойдет на дальний план.

— Позовите сюда старшего! — потребовала она.

— Важная какая, поглядите только! Девица, надувшись, вышла из-за стойки и исчезла из поля зрения.

— Ну и чего вы добились? — накинулась очередь на Ядю. — Будем теперь ждать у моря погоды. И надо было устраивать такой скандал?

— Но я только… ведь… — В эту минуту Ядя ощутила себя Иосифом К[29].

— Придет такая и начинает умничать. Здесь у всех равные права!

Ядя высматривала появление продавщицы, хотя больше всего ей хотелось немедленно провалиться сквозь землю. Выведенные из себя граждане бурчали все громче, будто наконец нашли виновника всех бед. Ядя подумала, что еще немного, и она станет жертвой публичного линчевания. Пробормотав какие-то извинения, она выбежала из магазина, забыв коробку со злополучными ботинками на прилавке.

На улице ее поджидала новая неожиданность. В газетном киоске на углу на видном месте был выставлен журнал. На обложке Ядя увидела себя, Циприана и Верену. «ЗАПУТАЛИСЬ В ЛЮБОВНОМ ТРЕУГОЛЬНИКЕ?» — вопрошал неведомый автор.

После возвращения из Казимежа в Яде произошел какой-то перелом. Она еще не понимала до конца, какой именно, но, вне всякого сомнения, что-то стало меняться. Во-первых, утром Ядя просыпалась отдохнувшая и спокойная. (Она расценила это как тревожный симптом.) Во-вторых, она не была голодной! Обычно по утрам Ядя ощущала сосание под ложечкой, требующее завтрака в размере XXL. Под влиянием усиленных репетиции (об остальном умолчим) ее желудок перестал быть важнейшим органом, при помощи которого она воспринимала мир. Незаметно она похудела на пять килограммов. Чтобы обозначилась талия, осталось сбросить еще семь, тем не менее, под блузкой уже что-то робко вырисовывалось. У Яди это вызвало воспоминание о теле, которого давно уже не было. Полного округлостей и углублений… «А что, если махнуть рукой на все и снова заделаться красоткой?» — мелькнула даже шальная мысль.

С Ядей вообще творилось что-то странное. Она не могла определить точно, желание это или нет, но внизу живота у нее все чаще появлялась пьянящая нервная дрожь. Эта дрожь предвещала что-то смутное, долгожданное…

Как ни странно, пережитое в пансионате унижение пробудило в ней дремлющую натуру — отчаянную и дерзкую от природы. Яде снова захотелось открыть дверь в мир, где ей будет хорошо. Где она не будет человеком второго сорта, лишенным права на радость, стоящим вечно на дальнем плане с алебардой наизготовку… Она снова захотела быть счастливой, как те, кто живет по-настоящему. Проявления симпатии, с которыми она встречалась изо дня в день (пожелания удачи, просьбы дать автограф, сфотографироваться вместе), убедили ее, что и она может выбраться из своей темной норы, сесть на какой-нибудь плот и отправиться в плаванье к свету.

И хотя Ядя стыдилась своих фантазий, ей очень хотелось почувствовать себя… девушкой из «Плейбоя», понравиться даже таким, как Циприан. А почему бы и нет? Ведь и ее когда-то кто-то любил, значит, и она не хуже других. Ей нужен был только стимул, подтолкнувший бы ее в нужном направлении.

Финал выходных в Казимеже пробил в ней маленький тоннель, ведущий из пещеры, в которой скопилось все, о чем она хотела забыть.

И все же Циприан, который ее абсолютно не волновал, каким-то непонятным образом причинял Яде ту еще боль.

Ядя стояла голая, как сиротка, поеживаясь от холода и стыда. Сарра с Улей, закутанные в восточные шали, пританцовывали вокруг с дымящимися курительными палочками, напевая мантры на непонятном языке.

Сарра иногда кашляла, задыхаясь от дурманящего дыма. Они втроем собрались в ее глухомани, чтобы «пробудить в Яде эту чертову снулую богиню». Сарра была убеждена, что Ядя «утратила связь со своей первичной женственной натурой», и теперь собиралась эту натуру в ней раскопать. Раскопает — у Яди будет все.

— Да перестань ты, наконец, прикрываться, я, кажется, уже нащупываю что-то! — вышла из себя Сарра, что никак не вязалось с ее эзотерическим амплуа.

— Как же не прикрываться, если мне стыдно? У меня все так висит, что я спотыкаюсь о собственные сиськи.

— Не переживай, мы еще с умилением будем вспоминать те благословенные времена, когда у нас задница не волочилась по земле.

— Ну, за мной будет волочиться моя выпадающая матка. Извечная проблема всех много рожавших женщин. — Уля остановилась, и Сарра сбилась с ритма.

Пепел с догорающей палочки падал на босые ноги девушек.

— Мне холодно, долго еще?

— Господи! До чего же эти люди нетерпеливы… Если ты будешь все время так ныть, то энергия Маша Матер[30] до смерти не появится.

— Хи, хи, хи… — не выдержала Уля. — А может, нам сначала перекусить?

— Тихо! Раздеваемся, быстро! Мы должны ей помочь.

Уля с Ядей обменялись многозначительными взглядами. Когда их одержимая подруга отправляла свои шаманские ритуалы, она вела себя как тиран и диктатор. В такие минуты ее можно было поставить в одном ряду с Гитлером, Сталиным и стилистом программы «Ты — полный отстой», который появляется внезапно и выбрасывает все твои шмотки в окно.

А потому они, стуча зубами от холода, послушно семенили нагишом по линии, начерченной помадой (Сарра называла это магическим кругом).

— Босиком, сбросьте свои шлепки, сию же минуту! Повторяйте за мной: «Соединяюсь с магической энергией земли…»

— Соединяюсь с магической энергией земли.

— Вечной силой плодородия…

— Вечной силой плодородия.

— Кормилицы и… мать вашу! А ну пошли вон отсюда, а то ноги вам повыдергиваю из того места, откуда они растут!

Подруги замерли потрясенные. В первый момент они подумали, что, наверное, появились не те энергии, которые нужны, и Сарра, хм… мягко говоря, их выпроваживает. Однако оказалось, что она грозила куда более материальным существам: снаружи, прильнув носами с оконному стеклу, стояли несколько местных пацанов, дрожащих и визжащих от возбуждения. Увидев, что их обнаружили, они с громким хохотом убежали, унося в сумрак деревни офигенные новости.

— Твои соседи когда-нибудь посадят тебя на кол или сожгут на костре, — резюмировала Ядя.

— Спокойно, девушки, я учу приходского священника кухне «пяти стихий». Он весь какой-то выстуженный изнутри, потому что постоянно мясо жрет.

— Боже… — вздохнула Уля. — Она еще и святому отцу голову морочит.

Разговор быстро перешел на тему безбрачия ксёндзов, сексуального влечения и евангелической церкви, в которой женщина вроде бы может выполнять функции пастора. И хотя ритуал был прерван по вине так называемых внешних факторов, Ядя определенно почувствовала, что ее внутренняя богиня содрогнулась и даже начала икать.

— Все, я вырубаюсь. — Циприан грохнулся на пол.

Ядя превзошла себя — будто с цепи сорвалась. С самого начала он был уверен, что самые большие сложности будут именно с румбой. Он даже подумывал пропустить этот танец, сдаться без боя из жалости к этой растяпе. И вдруг… Циприан ни коим образом не мог представить, что Ядя может выгибаться и извиваться в таком экстазе. (На паркете, ясное дело.) Румба, как ни один другой танец, наполнена сексом. Не танец, а игра гормонов, квинтэссенция страсти. Партнерша должна быть обольстительной и чувственной: она соблазняет, чтобы тут же ускользнуть в объятия другого. А Ядя? Ядя была просто создана для того, чтобы безнадежно провалить все с первых же тактов. Ни одному здравомыслящему человеку в голову бы не пришло, что может быть иначе.

Однако же! Уже с первых тактов Циприан был прямо-таки в восторге от ее движений и поз. На всех шагах (медленный — быстрый — быстрый) ноги у нее были идеально выпрямлены в коленях, и переставляла она их в точности как надо. Что-то удивительное произошло и с ее бедрами. Словно высвободившись из тисков, они начали жить собственной жизнью. Бедра выписывали такую зажигательную повесть, что от нее мякли колени.

Циприан и вправду был под впечатлением от внезапно проснувшегося усердия Яди. Он отважился даже на ироничную шутку в свой адрес, что скоро ему придется купить себе лифчик, потому что с возрастом сиськи у него все больше трясутся во время танца.

Падение Яди в предыдущем туре, как ни странно, вознесло их почти на вершину в рейтинге популярности. Ядя действительно стала всеобщей любимицей. Циприан, старый тертый калач, видел это прекрасно. Фотографы (наряду с продюсерами самые беспощадные люди в этом чертовом бизнесе) теперь уже не снимали ее выходящей из туалета или чешущейся под мышкой. По отношению к нему они не были столь благосклонны. В большинстве своем фотографии представляли его крупным планом, с висящими капельками пота на носу или с открытом ртом, в котором злорадный курсор фотошопа намеренно оставлял все пломбы. Любые мольбы отретушировать снимки были заранее обречены на провал.

Циприан задумался, наблюдая, как Ядя разговаривает по телефону и собирает свои вещи с паркета. Кто знает, может быть, эта облезлая курица еще начнет нести золотые яйца?

Какое же это приятное ощущение, когда деньги регулярно поступают на счет. Без напоминаний по телефону, без уклончивых ответов, без сваливания вины на нерасторопную бухгалтершу… просто щелк, и они уже есть!

Ядя стояла перед банкоматом, проверяя состояние своего счета. Раз в неделю ей приходилось выставлять напоказ перед миллионами зрителей свои самые-самые страшные недостатки, но зато в кои-то веки на карточке появился радующий глаз баланс. Ради этой блаженной минуты перед банкоматом она готова была принять участие хоть в синхронном плавании, в котором один из участников обязательно идет ко дну в конце каждого выступления.

Сняв деньги, Ядя трижды прошлась взад-вперед перед входом в фирменный магазин с эксклюзивным нижним бельем. В конце концов, ею заинтересовалась охрана. Мужчина в элегантном костюме посмотрел на нее подозрительно и жестом пригласил зайти. В магазине Ядю моментально обступил целый штат компетентных продавщиц. Ядя отметила про себя, что никогда еще ее бюст не являлся объектом такого восторга и заботы. Почти силой ее проводили в просторную примерочную с белой банкеткой, где она была подвергнута подробнейшему допросу: рост, вес, окружность под грудью и прочее. Очень быстро выяснилось, что она не знает своих основных параметров.

— Ничего страшного, мы вас обмерим, — заявила молоденькая девушка с микроскопическим бюстом, наверное, меньшим, чем у охранника.

Ядя еще больше ссутулилась. Она не привыкла, чтобы ее кто-то обслуживал, и ей хотелось поскорее вырваться из цепких рук продавщицы. Но вместо этого она послушно примеряла все новые и новые комплекты белья. Ошеломленная разнообразием фасонов, она нервно подсчитывала в уме, сколько школьных обедов вмещается в стоимость этих микроскопических кружевных штучек.

— В этом вам просто отлично! — Продавщица отошла на шаг и причмокнула от удовольствия. — Настоящие французские кружева. И цена приемлемая: восемьсот злотых.

Ядя вздрогнула: самые дорогие трусики, купленные ею, стоили сорок пять злотых, и носила она их в течение двух лет. А этот комплект был такой нежный, что казалось, расползется лишь оттого, что на него смотрят.

— Превосходный… — еле выдавила она из себя.

— Я отнесу на кассу.

«Боже, — лихорадочно соображала Ядя, — что же мне делать? Я же не могу выложить столько бабок за два лоскутка. Недельный запас воды для африканской семьи из шести человек обходится… в семь злотых, а тут…»

К кассе она шла, как на Голгофу. В ушах ее уже звучала барабанная дробь, сопровождающая в последний путь висельника, но за секунду до того, как произвести торговую сделку, а потом остаток жизни провести в муках совести, она заметила стоящую у прилавка корзину с уцененным товаром.

— Это с прошлого сезона… — У продавщицы слегка дрогнул голос, потому что она уже поняла, к чему клонится. — И… И нет вашего размера!

Девушка почти выхватила у Яди из рук корсет, нарытый в самом низу корзины.

— Но это же мой, мой! — ликуя ответила Ядя и заплатила сто шестнадцать злотых за корсет, две пары трусиков и два вполне приличных бюстгальтера.

Добравшись до дома, она отправила Готю к Эде и стала примерять покупки. До сих пор она могла только мечтать о таком белье. Имея чашечку «D», она вынуждена была носить серовато-грязного цвета чехлы, которые в случае авиакатастрофы вполне сгодились бы в качестве парашюта. Почему-то польские швейники выпускали именно такие бюстгальтеры, а на импортные у нее никогда не было денег. Но теперь она похудела до желанного «С», и деньги у нее появились…

Итак, одетая в голубой комплект, она стояла посредине убогой клетушки и пыталась рассмотреть себя в маленьком зеркальце. Затем она переоделась в шикарное белье цвета красного вина. Лифчик значительно лучше держал грудь, выставляя ее вперед и порождая плотоядные помыслы (не у Яди, конечно). Изящные трусики не врезались в тело и не оставляли красных следов. Ядя задумалась. Голубой гарнитур манил своей недосказанностью в стратегических местах, а белье в оттенках бургунского вина было смелым и чувственным.

— Ну, не знаю даже… — пробормотала она, пытаясь разглядеть свою попку.

— Бьютииифуль женьтина. Красьняя лютце… гуд.

— Ааа!!!

Ядя в ужасе повернулась к окну. На крыше сидел какой-то тип, с виду похожий на турецкого таксиста, и скалился, поблескивая золотым зубом.

— Что вы тут делаете? — В панике Ядя пытаясь прикрыться шторкой, отделяющей жилую часть помещения от кухонного отсека.

— Я смотю и пальцы облизать, такая красивая вид, — улыбнулся «турок», а Ядя от страха сорвала штору вместе с карнизом.

— Ай-ай-ай! — Золотозубый с грустью покачал головой и, вытащив из кармана плоскогубцы, крикнул куда-то в поднебесье: — Ханьииии!!! — Остальная часть высказывания прозвучала примерно так: — Унаваляя сингху гатха…

В окне Ядиной квартирки появилась вторая голова, принадлежащая молодому парню с миндалевидными глазами, характерными для жителей Индонезии или Шри-Ланки. Оба ловко запрыгнули в квартиру и, прежде чем Ядя опомнилась, быстро прикрепили карниз.

Вот так в ее жизнь вошли кровельщики, присланные жилу правлением, которое за неимением польских рабочих рук охотно прибегало к помощи резидентов из центра для беженцев.

— Парень, черт побери, что ты с ней сделал? — удивился председатель жюри.

В вопросе сквозило явное предположение, что Ядя была подвергнута чудовищным манипуляциям с рукоприкладством и изнасилованием включительно. Циприана, который еще не успел отдышаться, буравили любопытные взгляды. Все собравшиеся в студии могли в очередной раз убедиться в банальном, но глубоко правдивом высказывании: «Изменчива и непостоянна женщина»[31]. Были и такие, кто даже подозревал ловкую подмену партнерши. Неужели возможно, чтобы ни на что не похожее существо преобразилось почти в лань: обольстительную, чувственную, дерзкую? Надо отдать должное: ради такого эффекта не покладая рук, трудился целый штаб модельеров и портных. Добавить сюда туфли на невообразимо высоком, но устойчивом каблуке — и вся Польша увидела, что у Яди:

— ноги длиннее, чем ей самой казалось;

— стройные лодыжки;

— потрясающий темперамент.

Вне всякого сомнения, дремавшая в Яде богиня не только была разбужена, но и изрядно подзаправлена внеземной энергией. Все это вкупе с тем, как сама Ядя пахала на репетициях, возымело просто фантастический эффект! Эдя, присутствующий в зале, вынужден был принять двойную дозу нитроглицерина. Во время выступления он все время пытался прикрыть Готе глаза, поскольку его мать вела себя на паркете крайне неприлично. В итоге оба обливались потом не меньше танцоров.

Пока восторженные зрители обсыпали своих любимцев цветами, безделушками и номерами телефонов, в просторном дамском туалете Верена вдыхала «дорожку». Она знала, что сегодняшнее ее выступление было абсолютно провальное. Физик-ядерщик, с которым она танцевала, ни с того ни с сего начал ее так бесить, что во время выступления она укусила его за ухо и вдобавок ко всему оттоптала шпильками ноги. Роберт уже не мог притворяться, что испытывает к своей партнерше неодолимую страсть. До конца танца он старался держаться на безопасном расстоянии, и их румба больше походила на поединок боксеров.

С некоторых пор Верена стала очень агрессивной. Она плохо спала, а днем часто испытывала приступы панического страха. Сейчас еще и сердце бешено колотилось — так, что перехватывало дыхание. Когда открылась дверь и ввалилась восторженная толпа женщин, плотным кольцом окружавшая Ядю, Верена едва не задохнулась. Невыносимо было слышать, как они, перебивая друг друга, поздравляют ее с успешным выступлением. Поразительно, подумала она, когда женщины собираются вместе, их общий IQ стремительно падает. Как грязевая лавина… Как напряжение после секса… Как цены на туши в пунктах по закупке мяса… Верену это задело. Такого еще не было, чтобы к кому-то проявляли интерес в ее присутствии… Она ощутила толчок в затылке. Это был признак приближающейся мигрени. Надо было срочно принять обезболивающее.

— Эта новизна… Ты действительно была великолепна! — не унимался галдеж.

Дрожащей рукой Верена вытащила из сумочки маленький пузырек.

— А вы видели, как Циприан не мог оторвать от нее глаз?

Трррах! Все таблетки высыпались и покатились по полу. Верена попыталась собрать их, но боль была настолько сильной, что она беспомощно опустилась на пол. Из глубины ее истощенного тела вырвались сдавленные рыдания. Голоса вокруг смолкли.

— С тобой все хорошо? — наклонилась к ней Ядя.

Верена подняла лицо и с ненавистью прошипела, чеканя каждое слово:

— Ты думаешь, я нуждаюсь в твоей помощи? Что ты можешь со мной быть на равных? Запомни, ты здесь никто. Когда все закончится, ты вернешься в свой мир, в котором у тебя ничего нет. Ну, разве что твой придурковатый сопляк!

Она встала и направилась к выходу. Все молчали. Но вдруг, когда она уже взялась за дверную ручку, ее остановили тихие Ядины слова:

— Это ты запомни… У меня есть свой сопляк, а вот ты всегда будешь одна. Знаешь — почему? Потому что жизнь анорексички проходит в вечном страхе, и ни на что другое уже нет сил. Ты замечаешь крохотный след жира на своей тарелке, но не видишь, что внутри у тебя нет ничего, кроме большой дыры. Ты гниешь изнутри, понимаешь? Ты уже мертвая. Мертвая!

Тишину взорвал стук шпилек. По лестнице Верена неслась со спринтерской скоростью, позволив макияжу стекать по лицу тяжелой соленой струей.

Работы на крыше тянулись и тянулись. К счастью, прекратились дожди, и Ядя, терзаемая чувством вины, что живет в лучшей, более цивилизованной части мира, чем Азия, закрывала глаза на умышленное затягивание работ — пусть уж там канителятся. Оба кровельщика — как оказалось, жители Суматры — были родом из крохотной деревушки, расположенной в ста километрах от неведомого Яде города Бенгкулу. На уморительном польском языке они плели длинные истории из своей бурной жизни, сдабривая их обильными ругательствами. По словам суматрийцев, отправившись за хлебом в Австралию, они, почти как Колумб, сбились с пути и очутились в Польше, стране абсурдов. Польша, однако, им понравилась. Сославшись на то, что их якобы преследуют на родине за католицизм, они обратились с просьбой предоставить им убежище и теперь ждали решения властей. Старший, Азиз, оставил в деревне семнадцать детей (назвать мог только имена семерых). Готя быстро сделался его любимчиком. Непосредственным результатом международного контакта стало то, что мальчик моментально восполнил пробелы в области родного польского языка. Что интересно, Азиз сыпал ругательствами совершенно неосознанно, убежденный, что это вполне культурная речь.

На ненормативную лексику Ядя закрыла глаза, надеясь на благоразумие сына. Дело в том, что у «новых друзей дома» была масса достоинств. Во-первых, у них были золотые руки (какое-то время Азиз и его напарник промышляли карманничеством в Куала-Лумпуре). Они починили Яде все, что подверглось саморазрушению из-за отсутствия в доме мужчины. (Ну, почти все, потому что запустение, вызванное полным отсутствием сексуальной жизни, невозможно так просто зашпатлевать.) А когда суматрийцы узнали, что работают у настоящей телезвезды, их радости не было предела. Ну разве после всего этого она могла их так просто выпроводить? Кроме того, вернувшись однажды домой, она обнаружила у себя в квартире еще и Эдю. Вся компания резалась в покер — любо-дорого посмотреть! На кухонной плите весело булькал рис. На секунду воображение нарисовало много-много маленьких азиатов у ее собственной постели, но потом Ядя остыла — в этом отношении «поселившиеся» у нее мужчины не представляли никакой опасности.

В силу сложившихся обстоятельств она вынуждена была покупать не один, а два килограмма мандаринов, не один, а три багета и не пару окорочков, а целую курицу. Сегодня она собиралась набить ее свиным фаршем и шампиньонами и запечь в духовке. Ясное дело, в Эдиной, потому что сама она не обзавелась духовкой, как и более-менее постоянным мужиком. Азиз и Ханьи уходили к себе только после ужина, и теперь ей приходилось готовить для целой оравы самцов. Кто бы мог подумать!

Ядя была еле жива. В магазине она раздала, наверное, с десяток автографов, но никому из поклонников и в голову не пришло уступить ей очередь. Обвешанная пакетами, которые били ее по ногам, с прицепившимся к рукаву ноющим Готей, она еле плелась к трамваю.

С Готей творилось что-то неладное. То он был ласковый и веселый, а то вдруг мрачнел, замыкаясь в себе. Ядя не узнавала собственного сына. Правда, ее порадовала эта перемена. Наконец-то перед ней был нормальный мальчишка, со всеми недостатками и настроениями, свойственными его возрасту. Понемногу в их семье все вставало на свои места: Готя — ребенок, она — родительница, и не он, а она заботилась о нем. Кроме того, Готя как раз познавал сложный мир взаимоотношений между мужчиной и женщиной…

Ядя улыбнулась, вспомнив Надю, и в этот момент рядом с ней громко просигналила машина. Люди, стоящие на трамвайной остановке, словно проснулись.

— Ой-ой, погляди, Марыся, это же та, из «Танцев до упаду»! — закричал усатый дядька в топорщившейся на животе куртке.

И конечно, все бросились к ней, будто она какой-то зверь в зоопарке.

Тем временем подошел трамвай, и плотная толпа пришла в движение. О Яде тут же забыли. Кто-то толкнул ее, и мандарины посыпались на тротуар.

— Ну и люди… — вздохнула она, собирая яркие мячики.

Циприан, сидя в своей «мазде», наблюдал за суматохой на остановке. Он видел, как у Яди порвался пакет и как она собирает цитрусовые.

«Черт, наверное, я должен что-то сделать? — подумал он. — А вдруг она навоображает себе? Не-ет, что я, из фонда «Рука помощи»?»

Поколебавшись немного, он вдавил педаль газа в пол. Циприан торопился на фитнес.

Помещение напоминало Центр космических полетов. Стекло и хромированная сталь не гармонировали с небрежно брошенной на кресла одеждой. На одной кушетке лежала Верена, на другой — Ядя; под ними были раскаленные камни. Эта сильнодействующая процедура якобы выводила токсины, правда, пока Ядя чувствовала, как из нее по каплям уходит жизнь. Следует признать, телевизионщики любили своих звезд и время от времени устраивали для них что-нибудь эдакое.

Для Яди, однако, это была трудная любовь. С каждым днем она становилась все более заметным человеком. Рейтинг программы рос, но ее это не радовало. Теперь каждый считал своим долгом похлопать ее по плечу или спросить в лоб, переспала ли она с Циприаном. Подписывая контракт, Ядя обязалась участвовать в широкомасштабных промоакциях, суть которых — быть доступной для СМИ. Вчера, например, ее разбудил в шесть утра телефон, потому что у кого-то на радио родилась идея, чтобы Ядя выдала какую-нибудь оптимистическую чушь в качестве доброго напутствия на день грядущий… Ядя и выдала, но в эфир это не пошло. Не многим лучше обстояли дела и с интервью для прессы. Первый вопрос обычно звучал так: «Чем вы занимаетесь в течение дня?» «Как чем? Я постигаю себя», — отвечала Ядя, неосознанно цитируя Чорана[32]. Услышав это, сотрудницы женских журналов хмурили бровки и начинали настаивать, что для «нормальных читательниц» нужно что-нибудь «более нормальное». В скором времени Ядя узнавала из журналов, что до обеда она принимает ванну из козьего молока, потом едет на ланч, а после — шопинг в дорогих магазинах. Теннис, бассейн, парикмахерская и косметический салон заполняют остальное ее время. С банкетов она старается возвращаться до десяти часов вечера, чтобы почитать своему сыну «Маленького принца» или другую добрую книжку, причем на языке оригинала. Затем она спокойно засыпает в своей просторной спальне под одеялом золотистого цвета…

Уф… Ядя наконец-то выковыряла кусочек охотничьей колбаски, застрявший с утра между шестым и седьмым зубами, и ей сразу полегчало. Она покосилась на Верену, на лице которой застыла зеленая кашица. Вообще-то трудно было понять, жива девушка или нет — не лицо, а посмертная маска Шрека.

Дверь бесшумно раздвинулась, вошла симпатичная докторша и покопалась в компьютере. Зал наполнился озоном.

— Я помню этот запах с детства… — заговорила Ядя, вся, извиваясь (жгло очень даже как).

…

— После грозы. Когда-то такие бывали грозы… Как громыхнет, можно было со страху в штаны наделать…

Молчит, никакой реакции. Черт, может, Верена и в самом деле концы отдала? Или обиделась насмерть?.. Ну да, обиделась… Надо было попридержать язык. «Жизнь анорексички проходит в вечном страхе, и ни на что другое уже нет сил…» — вспомнила Ядя свои слова. Зря, конечно… Ей ли не знать, как уязвимо самолюбие человека, пытающегося одолеть наваждение, связанное с едой. Булимия, анорексия — какая разница? В обоих случаях человек саморазрушает себя. И про одиночество она зря сказала…

— Извини… Я не имела права так говорить, прости меня. У меня еще больше заморочек, чем у тебя…

Ядя привстала, и камни с грохотом посыпались на пол. Верена молчала, правда, с ее лицом происходило нечто странное. Сначала по нему пошли мелкие трещинки, затем скорлупа из морской глины раскололась, и Ядя увидела незнакомую женщину. Она даже испугалась, что спутала Верену с кем-то другим, но это была Верена. Только без макияжа.

— Я очень одинока, — неожиданно призналась танцовщица. — Похоже, я уже не сумею ни с кем связать свою жизнь навсегда. Мы с Циприаном были вместе так долго, слишком долго… Перегорели. Моя мама мне все время повторяла, что после стольких лет нужно либо жениться, либо расстаться. — Она бросила на Ядю грустный взгляд. — У вас впереди самый прекрасный период. Сейчас еще все может быть «навсегда».

В зале внезапно стало темно и холодно. Ядя закрыла глаза, а когда открыла, Верена весело произнесла:

— Ладно, не будь идиоткой… нагрузила я тебя?

И хотя она улыбалась, видно было, что ей совсем невесело.