Циприан стоял на красном ковре у входа и курил. Он повернулся к репортерам более выгодной правой стороной и снисходительно позволил всего себя обфотографировать. За барьерами собралась небольшая толпа визгливых женщин. Он помахал им рукой. Интересно, эти пройдохи, спецы по маркетингу, платят им за весь этот цирк? И почем трудодень? Ну, просто полный отпад, что люди могут вконец задвинуться на ком-то. Хотя Циприан и любил славу, но что-то его в этом настораживало. Сам он не стал бы ни от кого фанатеть, а тем более от себя.
Он отдавал себе отчет, что премьера новой романтической комедии соберет всех, кто в состоянии добраться до кинотеатра, только совсем уж немощные останутся дома. «В конечном счете, это не раздача «Оскаров», но все равно приятно», — подумал он, получив именное приглашение. Правда, одновременно его уведомили, что на просмотр следует прибыть чуть-чуть раньше. Ну, это понятно… Непосредственно перед премьерой красная дорожка должна быть в распоряжении самых высококалорийных сливок польского кинематографа и шоу-бизнеса.
Затушив сигарету, Циприан вспомнил, как он пытался пройти несколько кастингов, чтобы попасть в сериал. Втайне он подумывал об актерской карьере. Даже больше — о специально написанной для него роли. Он мог бы создать глубокий, полный внутреннего драматизма образ… К сожалению, ему говорили, что каждый актер может быть танцором, а вот наоборот… Циприан немного ослабил тугой воротничок. Да, не вышло из него актера, это так.
В бледно-розовой сорочке и костюме пепельного цвета (он принес портному фотографию Джорджа Клуни и велел передрать фасончик) Циприан выглядел вполне презентабельно. Правда, глазурь малость пообсыпалась и начинка уже не та, но он еще вполне и вполне. Срок годности Циприана Влодарчика истечет, надо думать, лет через пятнадцать — двадцать. Чего нельзя сказать о многих мужчинах, ведущих за руку полуобнаженных девиц в возрасте своих внучек.
Вокруг суетились фоторепортеры. Их проворство всегда приводило Циприана в изумление. «Черт побери, — подумал он. — Да они, должно быть, в прошлом циркачи». Папарацци щелкали затворами, борясь за лучший кадр, и при этом не выпускали из рук рюмки с аперитивом или тарелки с закуской!
На тротуар въехал очередной лимузин и изрыгнул из своего роскошного чрева столь же роскошную актрису (самая дорогая клиника пластической хирургии) в сопровождении известного политика. «Ну, теперь они точно поубивают друг друга. У него же есть жена», — вспомнил Циприан последнюю светскую сплетню и сделал два шага вперед. Может, ему тоже удастся попасть в кадр?
Пулеметные очереди вспышек ослепляли, и он нацепил на нос свои культовые темные очки. В восьмидесятые годы такие носил Траволта. Циприан жить без них не мог, как фанатичные католики — без вина для причастия. Конечно, вид в этих очочках у него немного пошловатый, ну и что? По крайней мере, у него есть свой стиль, а все эти звездуны стригутся у одного парикмахера и одеваются у одного стилиста.
Тем временем на ковре уже терзали новую жертву. Она вызвала живой интерес, потому что прятала лицо… за золотой венецианской маской! Высокие, почти солдатские ботинки контрастировали с пикантным разрезом на фисташковом платье. Циприан едва не подавился мятным леденцом, который сосал (вместо сигарет он всегда имел при себе освежающее драже). Bay, да эта женщина отлично придумала… Но что-то будто бы… Он где-то уже видел эти ботинки… Ядька?! Ну надо же, эта штучка не перестает его удивлять!
Циприан мгновенно выпятил грудь, подтянул ягодицы и двинулся под перекрестный огонь вспышек. Поцелуй, еще поцелуй, объятие — не забывая при этом о ракурсе. Если на фотках опять будет виден этот чертов желвак за носом, он, наверное, застрелится!
Пара выстояла положенные две минуты и, почувствовав за спиной горячее дыхание следующих селебрити, направилась в кинозал, потягивая из высоких бокалов фирменное шампанское. Ядя с утра ничего не ела, и вероятность, что она скоро окосеет, была велика. До сих пор состояние легкого опьянения у женщин было Циприану только на Руку. Оно помогало ему быстро и эффективно доводить знакомство до интимного финала. Со всеми — только не с Ядей. Она уже не раз заставляла его убедиться… хм… в своей нестандартности. Циприан никогда не знал, что она выкинет в следующую минуту. Но он помнил, что ей здорово ударяет в голову, и поэтому следил, чтобы она не перебрала.
И она не перебрала. Ядя немного расслабилась и наконец почувствовала себя комфортно. Она с трудом переносила популярность. Карнавальная маска (как ей казалось, отличный ход, чтобы спрятаться) только привлекла внимание папарацци. Слава богу, Циприан появился в самый подходящий момент и помог ей пережить излишнее внимание к собственной персоне.
Романтическая комедия, как ей показалось, ничего особенного собой не представляла. Страшно затянутая, с сюжетными неувязками и до того слащавыми диалогами, что за каждым словом слышался шелест страниц дешевого любовного романа. Главные герои, само собой разумеется, молоды и красивы, ну и богаты до безобразия. «Все, кроме достоверности», — подумала Ядя, ерзая в кресле. Время от времени она отрывала взгляд от экрана и косилась на Циприана. А он сегодня отлично выглядит… Никогда раньше она бы не подумала, что ей может понравиться тип в розовой рубашке и что ей будет так приятно смотреть с ним идиотскую комедию.
Когда фильм подошел к концу, она вздохнула с облегчением. В зале раздался жидкий всплеск аплодисментов, и, прежде чем главные герои закончили целоваться под дождем, публика стала двигаться к выходу. Ядя немного удивилась учтивым хлопкам, но Циприан объяснил, что они связаны скорее со щедростью продюсера, который пригласил всех на банкет.
Но с банкетом им не очень повезло — со столов по большей части все уже было сметено. Остались только пестрые пирамиды из цветов (к сожалению, несъедобных) и блюда, вид которых вызывал подозрение. Пока они стояли с пустыми тарелками, раздумывая, стоит ли рискнуть попробовать мини-рулетики с глазами наверху, в Циприана вцепилась какая-то дама с килограммом золота в одних только ушах.
— Ах, дорогой мой! Как давно я тебя не видела! Ты знаешь, я обставила свой маленький домик на Капри. Всего лишь тринадцать спален, так что работы было не слишком много. Ты должен меня обязательно навестить!
Одарив его томным взглядом, она уплыла, покачивая бедрами.
— Кто это? — изумилась Ядя.
— Понятия не имею… — Циприан явно был обескуражен. Выковыряв из рулетика несъедобный орган зрения, он осторожно откусил. — Хм… вкусно… — Прихватив с собой все блюдо, он потащил Ядю к открытому окну. — Знаешь, по сути дела это и неважно. Здесь так принято. Сегодня пьешь с кем-то, а завтра его и не вспомнишь. Самое главное — произвести впечатление, что ты на дружеской ноге со всеми. Тогда твоя котировка резко возрастает…
Они стояли в сторонке, непринужденно болтая, и им было, в общем-то хорошо, пока проходивший мимо сильно поддатый Молодой не пошутил:
— Ооо… неужто наш доморощенный Ромео со своей Джульеттой? Ой, смотрите, как бы не проткнул вас Амур!
Ядя окинула взглядом банкетный стол. В животе сильно урчало, и она с удовольствием съела бы еще что-нибудь. Канапе из французского вонючего сыра с виноградом уже кончились. Ее внимание привлек гигантский кораллово-красный омар. Он лежал на высоченной горе льда, и никто из присутствующих не отважился нарушить искусной конструкции. И, кроме того, как такое есть?
Оценив свои силы, Ядя решила рискнуть. Но когда она уже нацелилась на рака-переростка, над ухом прозвучало:
— Можно вас сфотографировать? Это будет прекрасный снимок… — Не дожидаясь ответа, молодой человек с профессиональной камерой в руках потащил ее в другое помещение.
Там в огромном кресле в стиле рококо сидел спонсор сегодняшней обжираловки. Он был поклонником «Танцев до упаду» и пожелал запечатлеть себя с участниками программы. Правда, он уже так захорошел, что, подсунь ему мартышек из цирка, он бы не заметил подмены.
Тем временем фотограф суетливо и бестолково компоновал кадр.
— Да-да, вы за шефом, по центру, — скомандовал он Молодому. — А вы, — обратился он к Яде и Верене, — с обеих сторон, головки немного набок и на меня. Отлично! Идеальная симметрия и одни VIP-персоны!
Он уже собирался нажать на кнопку, как вдруг рядом с Ядей встал улыбающийся Циприан.
— Вы можете отойти? Я уже всех расставил для съемки, — разозлился фотограф.
Повисла неловкая тишина, нарушаемая лишь отрыжкой Молодого. «Господи, ну почему я нервничаю так? Мне-то, какое дело?», — подумала Ядя и услышала собственный голос:
— Я фотографируюсь только в комплекте с Циприаном. Особенно сейчас, когда жена… — она назвала имя известного политика, — настояла, чтобы он лично давал ей уроки танца…
Это был блеф, но он сработал. Фотограф моментально утратил интерес ко всем остальным и занялся только Циприаном с Ядей. Пока он щелкал, продюсер заснул. Молодой был в бешенстве. Все его карты были спутан.
Через несколько минут фотосессия закончилась, и Ядя смогла, наконец, отправиться к омару. Она смело сняла его с горы льда. Но омар оказался скользкий — раз, и он уже лежит на полу, а вслед за ним рассыпалась и ледяная пирамида.
На шум из сервировочной вышел шеф-повар.
— Мать честная, мне его утром специально доставили из Марселя, — сокрушенно схватился он за голову.
Но самое плохое было впереди. Молодой и не думал спускать Яде обиду. Постучав ложечкой по бокалу, он с театральной улыбочкой произнес:
— Если всю жизнь имеешь дело только с хот-догами, разве с омаром справиться… Здесь за углом наверняка есть какая-нибудь забегаловка, почему бы вам туда не сходить?
Собравшиеся сдержанно заулыбались. А через минуту они уже хохотали во все горло, потому что Циприан подошел к оратору, профессионально выкрутил ему ухо и громко приказал:
— Чего же ты стоишь, олух? А ну гони за сосисками, и побыстрей! По одной для всех за мой счет!
«Мать честная! Ну, прямо-таки рыцарь!» — подумала Ядя не без иронии.
Во время очередных съемок пришло страшное известие. Мобильник режиссера зазвонил как раз в тот момент, когда снимали нервный срыв физика-ядерщика (дубль два). Он несколько секунд слушал внимательно, затем побледнел, уронил с носа очки и весь согнулся, будто ему дали под дых. Ужас в близоруких глазах нарастал с каждой минутой.
— Вот и все… конец, — прошептал он. — На его наполовину лысом черепе запульсировала вздувшаяся жилка. — Была жизнь, и нет жизни…
— О боже! — замерла вся команда.
— Почтим минутой молчания! — моментально овладела ситуацией секретарша. — Почтим… почтим… — Она сделала паузу, ожидая подсказки. — Простите, а кто, собственно, умер?
Режиссер посмотрел на нее не вполне осознанно и взял бумажный платок, услужливо протянутый оператором:
— Каролик… Мой… хомячок.
В связи с героической кончиной Каролика, застрявшего в трубке пылесоса, весь коллектив до конца дня был свободен. Ядя с такой скоростью неслась по лестнице, что едва не свернула себе шею. И только в самом низу она разразилась непристойным смехом. Циприан и остальные заржали еще раньше, доказывая этим, что звезды и примкнувшие к ним телевизионщики исключительно мерзкие, инфицированные бездушием люди, которые ни во что не ставят… пушных зверьков.
Отсмеявшись, Ядя призналась, что всякий раз, когда кто-то отходит в мир иной, ее распирает глупый смех. Нет, в самом деле, и она не может с эти справиться. Поэтому любые похороны для нее — катастрофа, заканчивающаяся страшным скандалом.
— Это все из-за наших дурачеств в институте, — прорвало ее. — Были у нас парни из Музыкальной академии, и на всех мероприятиях, стоило им выпить, они пели один и тот же рефрен: «Пусть ангелов сонм твою душу возьмет, и из юдоли сей в небеса унесет…» Сначала в стиле heavy metal, потом в манере Джеймса Брауна, а уж когда ребята начинали копировать Кравчика[33], мы все просто писались от смеха. Ну и потом, уже на настоящих похоронах, как только я слышу первые слова, мне конец. Не могу сдержаться, потому что перед глазами все время стоят их идиотские морды. Наверное, придется написать в завещании, чтобы на моих похоронах, тьфу-тьфу-тьфу, не исполняли этого, а то ведь я из гроба, наверное, вывалюсь.
Колоритный анекдот из Ядиной жизни всем запал в душу, и тут пошло-поехало: стоя на перекрестке у студии, веселая гопкомпания начала горланить похоронный гимн, корчась от истерического смеха. Издали это напоминало безумный обряд какой-то секты. Когда наконец все разошлись, еще долго с разных сторон неслось «Ангелов сонмы».
Именно в тот день Циприан впервые проводил Ядю до самого Повислья, и с той поры делал это уже всегда. По дороге они заходили в невзрачную кондитерскую выпить шоколада с красным перцем или жасминового чаю. Кондитерская была совсем крохотная, в ней помещался только один столик с двумя стульчиками, словно специально поставленный для них. Но в этой тесноте была своя прелесть. Она сближала, настраивала на откровенность. Когда они зашли туда в первый раз, то просто сидели и молчали, лишь изредка обмениваясь изучающими взглядами. Это продолжалось так долго, что шоколад совершенно остыл. Ядя на миг забыла, что Циприан — жалкий придурок, а он упустил из виду, что именно таких баб он на дух не переваривает.
Постепенно скромная квартирка на Повислье превратилась в бурлящую тестостероном пещеру. У каждого из мужчин были свои цели. Самую четкую цель поставил перед собой Эдя. Он уже давно чувствовал, что его сердце, прежде похожее на смятый лоскуток, наполнено последней любовью. Ядя занимала все его мысли. Он думал о ней, даже когда занимался привоями фруктовых деревьев. Привои были нежные и капризные, и надо было, как следует укрыть деревья перед первыми заморозками. Должно быть, поэтому он упустил самое главное. Однажды вечером, взобравшись на чердак, он застал у нее этого телевизионного щеголя. В придачу Готя, малолетний предатель, показывал этому вертопраху самую лучшую модель виселицы с опускающейся платформой!
Эдя без сил рухнул на диван рядом с соперником. Натужно улыбаясь, он оценивал свои шансы на матримониальном ринге:
— искусственная челюсть;
— крашеные усы;
— волосы: давно и неправда;
— общая мускулатура в стадии атрофии;
— камни в почках и гипертония;
— эндопротез тазобедренного сустава;
— сексуальная активность по десятибалльной шкале: два (ну, если удачный день плюс виагра, то четыре).
Что тут скрывать, 7:0 в пользу Циприана. Но в душе Эдвард был боец. Он не сдастся и, пока его не покинет надежда, будет стоять до конца — по всем законам чести. А надо будет — вложит в боксерскую перчатку оловянный шарик, и — бац! — этого красавчика в зубы. Нечего тут сидеть и… нравиться!
А Циприан сидел… Мало того! Он сидел все чаще и все дольше на купленном в рассрочку диване! Ну не мог он долго выдержать перед своей суперсовременной плазменной панелью — сорок два дюйма, — что-то гнало его в мир. И лучше всего через парк, вдоль ограды, мимо пропахшей мочой станции «Повислье», перескакивая через три ступеньки, стук-стук. И вроде бы ничего такого не происходило, но, тем не менее, его как магнитом тянуло на этот обжитой чердачок. В убогой квартирке без домашнего кинотеатра, без джакузи и даже без нормального сортира (у Яди он был настолько маленький, что дверь не закрывалась, если присядешь с большими делами, а сикать приходилось на полусогнутых ногах, потому что иначе так трахнешься головой о потолок, что с него сыпалась штукатурка) он мог проводить часы и часы.
Ему нравилось смотреть, как Ядя стирает в крохотном умывальнике, либо гладит ребенку брюки на полу, либо… Да ему все нравилось.
Иногда ему казалось, что вся Ядина жизнь могла бы уместиться в спичечном коробке… этакая девочка со спичками, как в сказке Андерсена. Когда Циприан был маленький, он всегда плакал, слушая эту грустную историю. «Как холодно было в этот вечер…» — Уже в первых строках ощущалось что-то такое, что лишало надежды на счастливый конец. Бабушке не нравилось, что его внук такой плакса, и она хлестала его тряпкой, выбивая «дурь». Зачитанный том сказок по-прежнему стоял у него на полке, но он ни разу не заглянул в него со времен детства. И поэтому, когда Готя однажды попросил его почитать вслух «Дюймовочку», Циприан предпочел увести мальчика в кино — лишь бы быть подальше от всех этих переживаний.
Мультик разжег у них аппетит (они посмотрели «Рататуй» — невероятно смешной фильм о крысенке Реми, который оказался кулинарным гением).
— Пойдем поедим суши, — предложил Циприан, но, заметив испуганное лицо мальчика, с готовностью предложил другое: — Ладно, можно и в «Макдоналдс». Что тебе больше нравится? БигМаки, чизбургеры, наггетсы с соусом?
Глаза мальчика все больше округлялись, щеки краснели.
— Спокойно, можем съесть и более полезную жратву, если для тебя это так важно… Эй, парень, говори, в чем дело, а то сейчас у меня получишь. — Циприан не умел обращаться с детьми.
— Пии…?
— Писать.
Когда они уже стояли у писсуара, чтобы позволить физиологии совершить то, что должно было произойти, Циприан подумал: «Почему, черт подери, в таких местах нет общедоступных инструкций по обслуживанию ребенка или по крайней мере специализированного сервисного центра? Или скажем…»
— Ну я же не могу… — застонал Готя. Он так крепко зажал причинное место, что Циприан был уверен: еще секунда, и весь туалет будет залит мощным гейзером.
— Парень, а ну сикай, а то беды не оберешься. По-дружески тебя предупреждаю.
— Мама говорила, что нельзя ни при ком вынимать письку, что бы ни случилось… — Последние слова вырвались у мальчика уже с плачем, и Циприан не придумал ничего лучшего, чем затолкать его в кабинку.
Пока ребенок справлял нужду, танцор поклялся, что впредь будет держаться подальше от женщин с детьми, от мужчин с детьми… и что если в его жизни появится какой-нибудь ребенок, он, не задумываясь, плюнет себе в лицо.
Через четверть часа оба, уже умиротворенные, зашли в суши-бар. На всякий случай Циприан выбрал не пафосное место — ему хотелось избежать удивленных взглядов и ненужных комментариев. Весело стало с первых же минут, потому что для начала Готя залпом выпил имбирную воду, которую подают для протирания рук. Затем он бросил в живописный прудик с рыбками два шарика васаби. Из-за этого сотрудникам ресторана пришлось немедленно поменять воду. К сожалению, пара-тройка рыбешек, наглотавшихся острой приправы, уже плавали кверху брюхом. Циприан не сомневался, что их стоимость впишут ему в счет. Тем не менее он решил не портить себе настроение, тем более что Готя был в восторге. Мальчик бегал по бамбуковому мостику, попытался сорвать водяную лилию (при этом он чуть не свалился в водоем), бесцеремонно задул ароматические свечи на соседнем столике и угомонился только тогда, когда из кухни выглянул шеф-повар с большим разделочным ножом в руке.
Циприан вдруг ощутил необыкновенную легкость. Глядя на Готю, он вспомнил себя, каким был… много лет назад. Только суши тогда не было, и наслаждаться сырой рыбой никому бы и в голову не пришло.
Случайно посмотрев в окно, он чуть не подавился нори. На парковке у суши-бара стояла Верена. В узких черных брючках и кожаной красной курточке до талии, она выглядела так, что либидо Циприана мгновенно напряглось. Верена была не одна. Рядом с ней крутился какой-то холеный тип, от которого просто несло деньгами. Циприан почувствовал укол ревности. Вот ведь странная вещь, они с Вереной вроде уже не вместе, но…
Вот именно — НО!!! Кто это, к черту? И почему он так интимно прижимается к ней, когда говорит? И с какой стати она смеется, будто ее окружают мальчики из Monty Python[34], а не этот расфуфыренный индюк? Ну уж нет!
Циприан вскочил, забыв о том, что только что собирался сделать замечание Готе, который усердно выковыривал из ролов зернышки риса и бросал их в заварочный чайник.
Спустя минуту внимание Готи было полностью поглощено сценой, разыгрывающейся на парковке. Вначале все трое — Циприан, Верена и незнакомый ему мужчина — разговаривали. Потом они стали размахивать руками. Затем незнакомый мужчина вдарил головой в живот Циприана. Циприан согнулся пополам, а те двое, уехали на шикарной машине, кажется на «ягуаре».
Готе казалось, что он смотрит фильм, но когда Циприан пришел в себя и в ярости направился к своей «мазде» (по законам жанра должна была состояться погоня), мальчик стремглав выбежал из бара и почти бросился на капот. Усаживаясь в автомобиль, он успел сделать нос официанту, выскочившему из бара со счетом в руках.
Погони, однако, не состоялось — «ягуар» давно уже скрылся из виду. Искоса взглянув на расстроенного Циприана, Готя счел за лучшее помолчать. Так, в молчании, они и доехали до самого дома.
С некоторых пор в нем вызревал замысел — смелый и дерзкий. От одной мысли, что его удастся осуществить, Циприана начинало трясти от возбуждения и… страха. Так, наверное, бывает с маленьким ребенком, который тянется ручонкой к кастрюле с кипящей водой: мама говорила, что нельзя, а все равно хочется потянуть ее на себя.
После трех обязательных танцев (танго, английского вальса и румбы) участники должны были продемонстрировать номер по выбору. Они с Ядей решили, что это будет ча-ча-ча. На репетициях получалось в целом неплохо, но… все равно не то. В глубине души Циприан мечтал совсем о другом. Мечтал — и не мог сказать об этом Яде, не находил слов. Он боялся, что она его не поймет, поднимет на смех. Поэтому сейчас, чтоб отвлечься от дурных мыслей, он сосредоточился на говяжьем фарше, минуту назад принесенном из углового гастронома. Фарш лежал на столе, ожидая своего звездного часа. На кухне Циприан был полный профан, но сейчас он взывал к дремлющему кулинарному инстинкту. Он пригласил на обед Ядю и Густава, и перед ними не хотелось ударить лицом в грязь.
Переложив фарш в миску, Циприан посыпал его солью, перцем и майораном. Затем вбил сырое яйцо — его едва не стошнило при виде белка — и задумчиво повертел в руках пресс для чеснока. Чеснок, конечно, опасная штука, но он же не собирается целоваться! Всего-навсего дружеский ужин, и только… Воодушевленный этой мыслью, он выдавил зубчик, потом еще два.
Ладно, с фаршем, кажется, все, но на очереди было кое-что посерьезнее. Сколько добавить муки? Пшеничной или картофельного крахмала? Циприан покопался в памяти, пытаясь разложить на составляющие восхитительный вкус из детства. Не может же он вот так, после стольких лет редких контактов, позвонить маме и спросить, как готовить картачи — клецки, начиненные мясом! Закрыв глаза, Циприан мгновенно представил огромное блюдо, а на нем — плавающие в масле, облепленные румяными шкварками вкуснейшие штучки. Отогнав видение, он вытер руки о фартук и поплелся к компьютеру, чтобы просмотреть сайты, посвященные польской кухне.
На часах было без пяти четыре. Уже в лифте Ядя поправила на Готе выходной костюмчик, извлеченный накануне со дна старого чемодана. Задравшийся кончик черного бархатного воротничка никак не хотел лежать ровно, и мальчик выглядел как восьмой ребенок дворника, донашивающий одежду за старшими братьями. На Яде было малиновое платье и нитка крупных стеклянных бус, которые при каждом движении тревожно позвякивали. Она чувствовала себя по-дурацки. Бусы раздражали ее; всю дорогу она почему-то вспоминала дешевые шторки для дверных проемов. В семидесятых они были очень модными, и Ядя просто бредила ими. Но в доме тети на дверях висела цветная клеенка, порезанная соломкой…
Циприан открыл им, прежде чем зазвонил звонок. В фартуке с мухоморами он выглядел прикольно. Кончик носа у него был белый, словно танцор только что нюхал контрабандный кокаин. Но это была всего лишь мука.
Встречая гостей, Циприан смущенно улыбался, не зная, куда деть руки, до локтя испачканные какой-то темноватой массой.
— Я сейчас, — сказал он и скрылся в ванной.
Из глубины квартиры, необъятной, как дворец польских королей, лилась успокаивающая музыка в стиле диско. Ядю охватили сентиментальные чувства. Под андрогинные завывания «Вее Gees» она поплыла к роскошной софе, большей, чем весь ее чердак. Тем временем Готя осматривал квартиру с первобытным блеском в глазах. Время от времени раздавался терпеливый голос Циприана, вводившего мальчика в волшебный мир современной цивилизации. Заинтригованная восторженными возгласами, Ядя прошла в кухню, чтобы оценить в полной мере:
— индукционную панель, на которой под воздействием магнитного поля вода закипала за нескольких секунд; плита при этом оставалась такой холодной, что на ней можно было заниматься сексом;
— однокамерную духовку, позволяющую одновременно печь ванильный пирог и готовить вонючую треску; запахи при этом не смешивались, так как подаваемый инфракрасными лучами воздух циркулировал по специальным желобам;
— холодильник с двумя дверцами, в котором продукты обрабатывались ионами серебра, дабы продлить их сохранность и предотвратить порчу.
Именно у холодильника на Ядю снизошло озарение, почему Циприан так молодо выглядит. Ведь это лучше любой кислородной камеры! Будь у нее такой агрегат, она бы сидела в нем днем и ночью, молодея не по дням, а по часам.
В ванной комнате, кроме джакузи, на нее произвела впечатление стиральная машина, которая умела сушить и гладить.
Подошедший Циприан объяснил, что вся домашняя техника выполнена по новейшей технологии fuzzy logic, а дизайн проектировал известный японский художник, в силу чего его, Циприана, беззаботная жизнь отягощена двумя крупными кредитами, которые не дают ему спокойно спать.
Чтобы переварить впечатления, Яде необходимо было зайти в туалет. Поднявшись с изящного унитаза, она стала искать кнопку слива. Увы, на идеально гладких красно-мраморных стенах таковой не обнаружилось, а на резервуаре с водой равнодушно светился один только маленький красный индикатор. Ядя дотронулась до него в полной уверенности, что сейчас ее шибанет током. Но ничего такого не произошло, а в фаянсовой раковине по-прежнему стояла желтоватая жидкость. Даже в навороченном доме Ули не было таких чудес, и Ядя запаниковала. Черт бы побрал, какой-то кошмар! Когда она уже готова была расплакаться от отчаяния, Циприан постучал в толстую, из матового стекла, дверь:
— Извини, я пульт от сливного бачка забыл положить. Ты не представляешь, что я пережил, когда он куда-то задевался! Три дня воду не мог спустить, пока не приехали из сервисного центра. Эта техника нас когда-нибудь прикончит…
В столовой они уселись за деревянный стол оттенка теплого кедра. Клецки пахли умопомрачительно. Вначале Ядя была уверена, что их доставила какая-то фирма, развозящая ресторанную еду, но чудовищный бедлам на кухне не оставлял никаких сомнений, что к клецкам приложил руку сам хозяин.
Готя отправил в рот первый картач, выпучив глаза, проглотил его и, слизывая с подбородка стекающий жир, сказал:
— Мняяям… настоящее римское пиршество! Интересно, нас так же, как патрициев, будет рвать от обжорства?
Ядя бросила на сына укоризненный взгляд. Вот всегда что-нибудь ляпнет! Но Готин вопрос был вполне логичен, потому что еда была не только вкусной, но и… трудноусваиваемой.
Когда с блюда исчезла последняя румяная шкварка, Готя громко рыгнул, а вслед за ним Циприан. Все прыснули со смеху. Ядя подумала, что человек все-таки — тайна из тайн, и поклялась в душе никогда впредь не оценивать людей чересчур поспешно. Когда они шли на этот ужин, она была уверена, что Циприан подаст на стол инжир, запеченный в стеблях лимонной травы, а главным блюдом будет фотография курицы гриль в глянцевом альбоме Найджеллы Лоусон[35]. Между тем сейчас она сидела, переполненная картофельно-мясным счастьем, и испытывала такую благодарность к Циприану, что решила приготовить десерт — специально для Циприана. Готя взвизгнул от радости, потому что из-за отсутствия духовки у них дома возможность полакомиться любимой сладостью выдавалась нечасто. Речь шла о волшебном пироге под названием брауни — плотном, шоколадном, влажном внутри, с хрустящей корочкой, пахнущем пряностями и ромом.
Шоколад с маслом медленно плавился в кастрюльке, распространяя райский аромат. Циприан запустил миксер и по приказу Яди взбил яйца с сахаром и мукой. В этом совместном приготовлении десерта было что-то необычайно приятное. К тому же Ядя внесла свой посильный вклад в невообразимый кавардак на кухне.
Через пятнадцать минут они, все трое, чуть ли не плакали от наслаждения, склонившись над сказочной, тающей во рту темно-коричневой массой. Циприан подумал, что это удовольствие сопоставимо разве что с поклонением публики. Единственным дискомфортом было осознание того, что за пару часов они с Ядей слупили недельную дозу калорий. И, вероятно под воздействием этих самых лишних калорий, Циприан наконец принял решение. Он включил мальчику компьютер, позволив ему покопаться в необъятных ресурсах информации на тему крепостей, фортификаций и жестоких методов пыток, а сам схватил Ядю за руку и увлек ее в глубь квартиры.
Когда он открыл дверь спальни, у Яди подкосились ноги. Господи Иисусе! Теперь они будут заниматься сексом? Тысяча мыслей вертелась у нее в голове: начиная с белья — в каком она сегодня? — и кончая сомнениями, хорош ли будет Циприан в роли отца Готи, когда они поженятся.
Заметив, что Ядя в панике, притаившийся в душе Циприана мачо почувствовал легкую злость. Нет, он привык не к такой реакции со стороны женщин. Однако он быстро взял себя в руки и подтолкнул Ядю к кровати. Ядя плюхнулась на мягкие подушки и стала лихорадочно искать взглядом что-нибудь для самообороны, однако в спальне, обставленной по принципу минимализма, не было ничего подходящего. Разве что портреты Траволты, висящие на одной из стен…
Когда Циприан опустился на колени в непосредственной близости от нее, Ядя, не дожидаясь дальнейшего развития событий, сорвала с себя бусы и быстро набросила ему на шею, готовая в случае чего задушить этого гада. У нее, правда, давно уже не было мужчины, но это еще не повод, чтобы отдаваться вот так легко. Нет, она не позволит себя изнасиловать!
Циприан начал задыхаться и буквально в последний момент исхитрился нажать маленькую кнопку возле ночника. С потолка бесшумно опустился киноэкран, и заинтригованная Ядя немного ослабила хватку.
— Ты меня чуть не задушила, — прохрипел Циприан, держась за горло и растирая покрасневшее место. — Я всего лишь хотел тебе показать, хррр… свой… хррр… любимый фильм!
Яде стало не по себе. Так, значит, он не хотел завладеть ею ни силой, ни каким-либо другим, более приятным способом? Ну и ладно, он не в ее вкусе…
Она поправила одежду и посмотрела на Циприана недоверчиво:
— Фильм? Но это не какое-то там порно?
— Да ты что, афродизиаков, что ли, объелась? Один секс у тебя в голове! Нормальный фильм я хочу тебе запустить. Этакая… житейская история.
В течение последующих двух часов Ядя не столько смотрела фильм, сколько наблюдала за неугасающим огоньком в глазах Циприана, а когда наконец, после многократных повторов некоторых кусков, «Криминальное чтиво» подошло к концу и из уст Циприана полилась красочная повесть о причудливых перипетиях судьбы голливудского актера, она и вовсе растрогалась.
Было уже совсем поздно, когда Циприан все-таки набрался смелости и спросил:
— Ты… станцуешь со мной этот твист?
— Как Ума с Джоном?
Ядя отдавала себе отчет, что сейчас перед ней совершенно беззащитная улиточка, которая выползла из своей скорлупы, и лишь от нее, Яди, зависит, чтобы никто эту улитку не растоптал.
— Эх, была не была! — рассмеялась она. А Циприана охватила настоящая паника, потому что… ему никогда еще не было так хорошо.
— Умоляю тебя, ты должна быть! Я полгода добивалась приезда Мануэля, и когда, наконец, мне удалось согласовать сроки, но, главное, накопить бонусы на льготный авиабилет для него, наступила почти зима! Я действительно не представляю, как выкопаю теперь в земле эту чертову сауну!
Сарра рыдала в телефонную трубку, и Ядя впервые почувствовала, что ее всегда готовая смириться с судьбой жизнерадостная подруга не справляется с ситуацией. Правда, и ситуация была нестандартная.
В своей сельской глухомани Сарра исполняла обязанности местной колдуньи, предоставляя населению услуги в сфере медитации и релакса. К сожалению, вскоре выяснилось, что в государственном реестре такого рода деятельность отсутствует, поэтому заботливая чиновница посоветовала Сарре зарегистрировать парикмахерско-косметический салон с массажем. По мнению сановной дамы, именно это было ближе всего к выбранной Саррой области. С той минуты жизнь Сарры кардинально изменилась. День и ночь ее отшельническую пустынь осаждали табуны жеребцов, жаждущих самых разнузданных утех. Все были уверены, что под видом салона она содержит бордель. Ажиотаж немного спал, когда для освящения помещений был приглашен приходской ксёндз. Интересно, сказала ли ему Сарра, что она уже много лет антиклерикалка и убежденная буддистка? Так или иначе, теперь она могла уже относительно спокойно возделывать свой духовный сад, хотя — разумеется — под любопытствующим оком всей деревни. И вот как раз настал тот великий день: ей удалось пригласить в Польшу известного мексиканского шамана Мануэля, знатока древнеиндийского обряда Sweet Lodge, что в переводе означало «Шатер потов». Это был особый ритуал очищения. Смельчаки экстремалы залезали вместе с духовным учителем в выкопанную в земле яму и там, в жарком паре, поднимающемся от раскаленных камней, отдавали миру все свои фрустрации, токсины и страхи. Ядя не могла отказать подруге.
— Дорогая, я не прощу себе, если все эти колдовские штучки пройдут мимо меня, — развеселилась она. — Надеюсь, Мануэль — нормальный псих и при нем можно пить алкоголь?
— Да ты что, ни в коем случае нельзя надираться! Это серьезная процедура! Мы будем общаться с духами земли! — Сарра по-настоящему была возмущена. — Ах да. Захвати с собой этого своего пижона. Нам понадобится помощь, чтобы выкопать яму.
Ядя подумала, что Циприана трудно представить с лопатой в руках, но решила избавить Сарру от подробностей.
Как ни странно, Циприан откликнулся с большим энтузиазмом. В пятницу они загрузились в большую Улину машину и поехали в окрестности Варшавы.
— Интересно, а он сексуальный? — размышляла вслух мать троих детей.
Впрочем, детей она оставила дома. Роман, ее муж, из последней командировки вернулся на день позже, чем ожидалось, и был подвергнут суровому наказанию: следить за своим разновозрастным потомством. Трудно было сказать, кому от этого больше не повезло — ему или детям.
Уля, почувствовав свободу, вела себя настолько фривольно, что Ядя с тревогой покосилась на Густава, но тот был с головой поглощен постижением науки выдувания шариков из жвачки. Мастером в этом виде спорта был Циприан. Очень скоро оба покрылись липкими нитями изжеванной резинки, но Ядя и не думала возмущаться. Ее сердце захлестнула волна нежности, она даже поймала себя на том, что ей все больше нравится этот напыщенный придурок. И что она готова ему простить многое, потому что Готя сейчас покатывается со смеху, а это бывает так редко.
Когда машина подъехала к камню с надписью «Конец света» (здесь начинались владения Сарры), было уже совсем темно. Они вылезли из машины, пытаясь разглядеть во мраке хоть что-нибудь. Где-то поблизости был «экологически чистый» пруд, гордость Сарры. В данную минуту он напоминал о себе невыносимой вонью разлагающихся водорослей.
Ядя прошла к дому, поднялась на крыльцо и покопалась в старом садовом горшке с засохшей туей. В горшке лежал ключ. Сарры дома не было — она поехала в Варшаву встречать Мануэля и его петуха. Якобы из них двоих этот диковинный киви-киви[36] был даже в большей мере шаманом, и мексиканец не мог без него шагу ступить. Сарра предупредила подруг, что Мануэль считает птицу своим реинкарнированным предком и требует к петуху уважительного отношения.
Несмотря на поздний час, они взялись копать яму, в которой завтра утром должна была пройти целительная процедура очищения. На задах дома, неподалеку от рощицы, состоящей из шести чахлых березок, их поджидали лопаты, ведра и кирки.
— Можно подумать, мы здесь заметаем следы какого-то грязного дела и закапываем труп, — буркнула себе под нос Уля, отхлебывая из фляги. — Хотите? — протянула она металлический сосуд Циприану.
Циприан и Ядя сделали по большому глотку.
— Вам, наверное, не знаю даже… спираль какую-нибудь надо вставить, чтобы пить перестали, — проворчал заскучавший Готя, ковыряясь палочкой в кучке грязи.
Все вдруг насупились и стали дружно объяснять ребенку, что он сильно преувеличивает и его замечание неуместно.
К счастью, ноябрь заленился и не тронул землю морозцем, поэтому копать было относительно легко. Неподдающиеся участки, чтобы размягчить, поливали кипятком. Через два часа работа, однако, у всех уже сидела в печенках. Сарру и ее мексиканского колдуна поминали недобрым словом. Все трое мечтали лишь об одном, чтобы их оставили в покое вместе со всеми накопившимися токсинами.
— Все, хорош, — наконец скомандовала Уля. На всякий случай прикрыв выкопанную яму брезентом, они пошли спать.
У Сарры было шесть спален, и она заранее позволила им располагаться по своему усмотрению, велев оставить одну для Мануэля и его петуха. Все так устали, что, даже не умывшись, забрались с головой в спальные мешки (в доме было холодно, а топить не хотелось). Сквозь сон Ядя слышала, как приехала ее подруга с гостем. Однако восстановить силы после тяжелого физического труда им не удалось. В два часа ночи все собрались в кухне, разбуженные громким храпом шамана и пением его пернатого предка. Так они и встретили рассвет — за кухонным столом.
Утром в кухню вошел сияющий Мануэль. При виде шамана у Ули и Яди из рук выпали чайные ложки, которыми они ели прямо из банки падевый мед. В дверях стоял маленький босой бородач с черными кудряшками на голове и задиристым петухом на плече. Мексиканец был почти без зубов и без левого глаза. Он широко улыбнулся во весь свой беззубый рот, подошел к столу и засунул в банку с медом указательный палец с Широкой каемкой грязи под ногтем. Облизал его, он довольно причмокнул, а потом запечатлел на лбах всех присутствующих отеческий поцелуй.
На этом цирк не закончился. Ядя с ужасом наблюдала, как шаман вынул из кармана своей видавший виды одежды горсть странных зерен, разгрыз их единственным зубом, дал поклевать птице, а потом закинул остатки себе в рот.
Петух привел всех в замешательство. На смеси ломаного английского и испанского Мануэль предостерег всех — Тлалок необычайно обидчив. Имя Тлалок, пояснил он, означает ацтекского бога дождя, а также эпоху так называемого Третьего Солнца, когда на людей обрушилось бедствие в виде «огненного дождя». По древним колумбийским преданиям, в эту эпоху выжили только куры и индюки.
Пересилив себя, Ядя пообещала Тлалоку, что уже никогда не съест ни одного его сородича. Петух моргнул ей красным глазом, наклонил маленькую головку и захлопал окрашенными в ядовито-зеленый цвет крыльями.
«Боже мой, он мне не верит…» С этой минуты Ядя была убеждена, что Тлалок, или как там его, читает ее мысли. На всякий случай она пересела на диван поближе к Циприану, и тот непроизвольно обнял ее. Танцора явно забавляло все происходящее, и Ядя с облегчением вздохнула. До этого она опасалась, что, если и дальше пойдет в том же духе, Циприан примет их за банду психов и немедленно уедет. Но, похоже, она ошибалась. Циприан весело подмигнул ей и потянулся за гренкой.
После завтрака Мануэль приказал соорудить над ямой шалаш из еловых ветвей, после чего прогнал всех и занялся разжиганием магического огня.
Ровно в полдень, когда солнце стояло высоко на безоблачном небе, на пороге гостиной появился Тлалок и диким взглядом оглядел всех сидящих у камина. Повисло натянутое молчание.
— Что надо этой глупой курице? — спросила Уля.
Услышав это, Тлалок издал грозные клокочущие звуки, и перепуганная замужняя дама натянула на голову капюшон спортивной куртки.
— Что ни говорите, но это ненормально… — заключил Циприан.
Ненормальность была настолько очевидной, что на всех разом напал смех, с которым невозможно было справиться. Смеялись до тех пор, пока возле петуха не появился шаман, который по-испански отчитал Сарру.
— Он спрашивает, почему мы не послушались Тлалока и не пришли в яму…
— Мама, я не пойду ни в какую яму! Я не хочу умирать! — У Готи сдали нервы.
— Не волнуйся. — Сарра ласково погладила мальчика по щеке. — Ты останешься со мной на кухне.
— Как это? Ты не пойдешь?! — в один голос закричали девушки.
— Я не могу, у меня клаустрофобия. А кроме того, мне надо приготовить что-нибудь поесть.
Назревавшую перепалку в зародыше прервал шепелявый возглас:
— Rapido!
Уля, Ядя и Циприан, как загипнотизированные, безропотно зашагали к своему возрождению. Процессию возглавлял маленький босоногий человечек, а замыкал петух, присматривающий, чтобы никто не удрал по пути в кусты.
Вот и яма… Оставив надежду, что им хоть кто-то придет на выручку, все четверо спустились вниз. На дне под грудой камней теплился небольшой огонек, ноздри щекотал необычайный, немного дурманящий запах. Мануэль жестом попросил всех сесть, а затем положил каждому в рот кусочек чего-то мокрого, зеленого и слегка горьковатого. Сделав энергичное движение челюстями, он приказал жевать. Чавкнув разок-другой, Ядя почувствовала, как во рту у нее разбухает вязкая масса. Вскоре она ощутила разливающееся по телу приятное тепло, а гнилостный вкус уже не беспокоил так сильно. Мышцы расслабились, в голове все заколыхалось, как на волнах. В ритм певучих заклинаний Мануэля под опущенными веками поплыли разноцветные картины. Желтые пятна переходили в оранжевые, красные круги внезапно превращались в бирюзовые шаровые молнии. Ядя отчетливо ощутила в правой руке пульсирующую энергию. Она с трудом разлепила глаза и увидела Циприана — это он прикасался к ее ладони. В придачу на руке у нее выросла крохотная опунция[37]!
«Господи Иисусе, наверное, у меня полный улет», — успела подумать Ядя, прежде чем мысли вылетели у нее из головы через затейливую золотую дырочку. Собираясь сказать об этом Циприану, она повернулась, но вместо него увидела огромное красное сердце, которое сидело по-турецки и улыбалось ей, сверкая большими зубами.
Громко выпуская газы (единственное, что напоминало об очищении), Мануэль поливал раскаленные камни текилой. Алкогольно-физиологические испарения с шипением поднимались вверх. Обряд подошел к концу. «Посвященные» не только изрядно выпили (завершающий этап очищения), но и были одурманены пейотлем[38] — именно эту травку шаман так ловко засунул им в рот в самом начале.
Увидев глуповатое выражение лиц своих подруг и, главное, уловив аромат текилы, Сарра тотчас пожалела, что не приняла участие в обряде. Было бы куда лучше просидеть в этой яме, чем заниматься с Готей стряпней. Спина у нее болела, зато стол ломился от яств — ей хотелось уважить гостя национальными мексиканскими блюдами. Были и chile con came — острая фасоль с мясом, и pozole — густой суп со свининой, курятиной и кукурузой. Они исхитрились приготовить даже трудоемкие тортильяс[39] с разнообразными приправами.
Уже за столом Сарра пришла к выводу, что в мексиканской кухне можно обойтись без всего, за исключением зверски острого перчика. У поляков нутро горело и полыхало, глаза вылезали из орбит, а Мануэль подолгу пережевывал каждый кусок, изрядно сдабривая пищу халапеньо[40], да еще петуха угощал.
Циприан смотрел на шамана со все возрастающим восхищением. Внезапно он схватил с тарелки светло-зеленый стручок перца и засунул себе в рот.
— Мама дорогая! — воскликнула Ядя. — Да ты такой же идиот, как тот мужик, что поспорил с дружками: мол, отрежу себе голову механической пилой!
— И чем же это закончилось? — хихикая, поинтересовалась Уля.
— Как ни странно, он выиграл.
Циприану, признаться, льстило, что он стал объектом внимания женской половины стола. Кроме того, от перца ничего не случилось. Однако чуть погодя его лицо побагровело, а из горла вырвался нечленораздельный пугающий вскрик. Мануэль тут же выхватил из корзины большую бутылку с текилой и половину вылил танцору в рот. Из его объяснений следовало, что в такой ситуации ни в коем случае нельзя пить воду, поскольку она не гасит «адский огонь», а только усиливает его.
Когда на лице Циприана высохли слезы, все вдруг заметили, что куда-то внезапно подевался Готя.
— Боже, он наверняка утонул в пруду! — схватилась за сердце Ядя.
— Не бойся, там утонуть можно только по пьянке — вода и до колен не доходит, — успокоила ее Сарра, но сама вышла на крыльцо и обеспокоенно позвала мальчика. Ей ответило глухое эхо.
Циприана как будто что-то толкнуло. Он вдруг бросился в темноту, спотыкаясь и выплевывая куски непрожеванного хлеба.
Истерика у Яди не успела достичь апогея, потому что ее опередил Мануэль. Он рвал у себя на голове черные кудри и кричал по-испански, что петух тоже пропал.
Все заметались в хаотичных поисках. Уля, Ядя и Сарра то и дело натыкались друг на друга, что еще больше накалило обстановку.
Мануэль между тем почти перестал дышать.
— О боже… — прошептала перепуганная Сарра. — Надо что-то немедленно сделать, иначе он вернется на родину в оцинкованном ящике и на наши головы падут все проклятия мира…
Циприан шел на звуки, доносившиеся со стороны деревни. Добравшись до коровника, стоявшего на отшибе, он осторожно выглянул и… едва не лишился последних сил. Посредине двора над костром висел котелок с кипящей водой, а вокруг костра топтались трое местных подростков. Один из них держал за горло пытающегося вырваться Тлалока. Судя по всему, священный петух вот-вот должен был пережить очередную реинкарнацию. Двое ребят мутузили Густава. Циприан сделал глубокий вдох и с отборным матом на устах бросился в атаку. Ему удалось отбить Готю и даже отвести его к коровнику, чтобы мальчик отсиделся в темноте, пока он будет спасать петуха. Но тут у Циприана подвернулась нога, и он упал.
На проселочной дороге уже маячили огоньки фонариков. Первой до Готи добралась Ядя.
— Маленький мой, как ты? — всхлипнула она, ощупывая сына.
— Это все из-за меня, — прошептал он. — Я только хотел погулять с Тлалоком, а теперь они его убьют. Меня не успели, потому что прибежал Циприан…
— Ци… Тлалок? Где он? — занервничала Ядя.
— Там… — Мальчик мотнул головой в сторону двора. — Может, еще жив…
Поцеловав Готю, Ядя выбежала из темноты. Оголтелые подростки перебрасывали друг другу бедного петуха, как гандбольный мяч. После каждого перелета у птицы оставалось все меньше перьев. Циприан, прихрамывая на одну ногу, безуспешно пытался отбить мексиканского красавца. «Боже праведный, неужто он ногу вывихнул?! — подумала Ядя. — Если да, нам крышка. А ведь именно это выступление было для него таким важным…»
Испустив боевой клич, она в ярости кинулась в самую гущу. В течение нескольких минут в воздухе мелькали только руки и ноги. Тлалок душераздирающе кричал. Наконец из один из сорванцов вырвался, и исчез в темноте. Вскоре за ним последовал второй. Циприан и Ядя, тяжело дыша, держали за надорванный воротник третьего хулигана. Готя прижимал к себе полуживого Тлалока. У всех был такой вид, словно они побывали в грязевой лавине.
— Могли бы выкупить кочета, так нет… сразу с кулаками, — заныл подросток, потирая расквашенный нос.
— Ну ты и наглый, — зло прервал его Циприан. — Уаууу, как больно…
Ядя наклонилась и подняла брючину партнера. Щиколотка походила на спелую тыкву.
— Да…. хорошего мало.
— Из-за вас я внакладе, — канючил парень. — Остался с пустыми руками…
Внезапно в душе Циприана шевельнулась жалость. Он достал из куртки блокнот и размашисто расписался несколько раз:
— Держи. Это автографы. Может, удастся загнать их на аукционе в Интернете.
Ядя была сражена его великодушием, сражена насмерть. Она посмотрела на Циприана с нежностью, потом обняла его за талию, и они очень медленно поковыляли к дому Сарры.
Ленивые лучи осеннего солнца светлыми бликами ложились на шерстяную ткань. Циприан зевнул и поплотнее завернулся в пончо, подаренное ему забавным человечком из Мексики. На радостях, что все завершилось благополучно, шаман и Тлалока готов был отдать, но общими усилиями его удалось убедить, что Польша является центром мировой пандемии птичьего гриппа.
Около полудня, как обычно, в замке заскрежетал ключ, и в квартиру влетела запыхавшаяся Ядя; за ее спиной маячили Готя с толстухой Надей.
Циприан приподнялся и крикнул:
— Что у нас сегодня на обед? Я рыбу хочу.
— Мороженое, дядя Циприан, мороженое! — загалдела окружившая его детвора.
Надя прикончила французский батон, предназначавшийся для совместной трапезы, и с гордостью сказала:
— А о вас опять пишут в газетах! Бросив взгляд на Ядю, Циприан сразу понял: что-то не так.
— Читай. — Снимая пальто, она положила ему на колени свежий номер «Из первых рук». — Должно быть, увязался какой-нибудь папарацци…
Фотография представляла сидящего на веранде Циприана. Рядом в красном кружке — снятая вблизи его перебинтованная нога. Чтобы не оставалось сомнений, крупный заголовок гласил: «Он уже не будет танцевать!»
— Давай-ка что-нибудь придумаем, пока они там, в студии, не взбесились. — Ядя нервно рассовывала покупки по полкам холодильника.
Вернувшись в Варшаву, они в течение двух дней делали все возможное, чтобы сохранить травму в тайне. Перед конкурсом каждый из них подписывал обязательство, что будет избегать любых ситуаций, способных привести к телесным повреждениям. Если о случившемся станет известно, продюсер на основании договора имел право не только вышвырнуть Циприана из программы, но и потребовать возмещения убытков.
Ядю мучило чувство вины. Она должна была внимательнее смотреть за своим ребенком. Теперь из-за ее беспечности их могли отстранить от дальнейшего участия в конкурсе. Для нее — ничего страшного (если не думать о деньгах), а вот для Циприана… Циприану важно было танцевать, собственно, в этом заключалась вся его жизнь. Вот почему она вместе с подругами делала все возможное, чтобы он поскорее вернулся в норму.
Но не все было так гладко. Подавая Циприану еду, поправляя ему подушки, Ядя чувствовала, как ее строптивое ego переполняется презрением к этой покладистости. В душе у нее боролись два инстинкта: материнский и феминистский. Первый постоянно напоминал, что Циприан ради спасения Готи и Тлалока не пощадил своих драгоценных щиколоток. Второй… Да что там второй — вспомнив, как Циприан отбивал петуха, она отправляла свое феминистское ego куда подальше.
Что же касается Циприана, то ему даже нравилось, что он опять оказался в центре внимания. Он подумал, что совсем не против подольше вести образ жизни всеми опекаемого пенсионера.
Тем не менее, последние двое суток они усиленно репетировали. К счастью, твист был одним из немногих танцев, который не требует от танцоров непосредственного контакта, и Ядя могла упражняться самостоятельно. Вскоре на первые такты Чака Берри[41] она реагировала, как собака Павлова: энергично выбрасывая руки вперед, начинала вертеться на месте, а ее бедра, казалось, впадали в конвульсивный транс. Она поклялась в душе, что станцует по-настоящему страстно, как если бы была самой Умой Турман. И хотя до Умы ей не хватало а) двадцати сантиметров роста, б) полутора десятка пластических операций и в) нескольких миллионов долларов на банковском счету, Циприан был в восторге. До такой степени, что когда с ногой у него стало лучше, он пошел с ней на демонстрацию протеста под лозунгом «За доступность оплодотворения in vitro всем, а не только женщинам, состоящим в браке». Присутствующие чуть не писались от смеху, когда он с большим воодушевлением кричал: «По одному яичку на каждого гражданина страны!»
В жизнь Эдварда вновь вползло одиночество — появилось однажды на пороге, а потом бесцеремонно заняло его любимое кресло. Дни стали тянуться бесконечно долго, не помогала даже работа на приусадебном участке. Нет, Эдя по-прежнему ездил за город, несмотря на подступающие холода, но его вдруг все перестало радовать. Потерявшие листву деревца грустно торчали из земли, кое-как укрытые перед приближающейся зимой, а вокруг ствола недавно посаженной сливы — гордости Эди — сиротливо трепыхалась разорванная пленка. Единственное, что придавало ему силы, были дети, правда, они заходили все реже. Готя потерял интерес к сооружаемым сообща спичечным конструкциям и предпочитал проводить вечера на лестничной площадке с Надей. Наблюдая за ними через глазок, Эдя стал невольным свидетелем их первого поцелуя.
Сердце отставного полицейского заполнила такая бездонная пустота, что каждый звук из-за стены доставлял ему почти физическую боль. Эдя почти не видел Ядю и тосковал по ней. Она постоянно куда-то неслась, откуда-то возвращалась и снова куда-то бежала. Она становилась все красивее и… все более недосягаемой для него.
Услышав шаги, он, как обычно, прилип к глазку. В последнее время Эдя проводил возле двери все больше времени, хотя на лестничной площадке, кроме детских поцелуев Готи и Нади, мало что происходило. Однако на этот раз кровь сильнее ударила пенсионеру в голову. Не ожидая от себя такой прыти, он открыл дверь и чуть ли не силой затащил ошарашенного Циприана в квартиру.
— Разрешите… на одно слово… — Эдя пытался справиться с волнением, но ему это плохо удавалось. Чтобы выровнять дыхание, он с трудом заглатывал воздух.
Молодого мужчину непроизвольно передернуло. Этот ужасный запах… Запах квартиры старых людей: лекарства, пыль и… прошлое, запертое в тесных, как гроб, стенах.
— … вы только позабавитесь, все вы там такие, на этом телевидении. А ей не нужны встряски, хм… этого…
— О чем вы? — Циприану сделалось не по себе.
— Ребенок должен иметь хороший пример, ему нужен отец… — Эдя сыпал словами торопливо, сумбурно, словно боялся, что не успеет всего сказать. — Я апеллирую к вашей чести, я призываю вас к порядку!
Далеко не сразу Циприан сообразил в чем дело.
— Вы с ума сошли! — Он пытался пробраться к двери, но старик цепко держал его за лацканы кожаной куртки.
Когда Циприан увидел вблизи подкрашенные усы, его охватил странный ужас, он почувствовал, что начинает потеть. Оттолкнув старика, танцор выбежал на лестничную площадку. Эдя бросился за ним с криком:
— Я отдам тебе свой сад! Все фруктовые привои… только не трогай ее. Оставь ее в покое!
Ему ответил глухой стук двери внизу, а затем едва слышное пение Поломского на старом проигрывателе этажом ниже.