Танец богов

Глава 5

Хотя Александру и хотелось бы надеяться, что худшее позади, что отец сегодня днем уже выговорился по поводу самоубийства Марианны и больше к этой теме возвращаться не станет, в глубине души он чувствовал — этим не ограничится. Его отец был не из тех людей, кто способен обсуждать настолько важные дела, а тем более такие скандальные — в общественных местах. К сожалению, случай в офисе Александра был скорее исключением из этого правила; ярость Киракиса была столь велика, что он попросту не сдержался. Теперь же, когда они были совсем одни, Александр сразу понял — беды не миновать.

— Я больше не собираюсь терпеть твои безответственные выходки, Александр, — сказал Константин Киракис. Он стоял посреди комнаты, повернувшись к сыну спиной, словно не хотел даже смотреть на него. — В прошлом тебе многое сходило с рук, хотя, точнее, я просто старался сам закрывать глаза на твое поведение. Когда это не удавалось, я платил бешеные деньги за то, чтобы твое имя не трепали в газетах. Поначалу я твердил себе, что это вполне нормально. Ты молод, а нормальному мужчине нужно нагуляться. Я и маму твою убеждал, что беспокоиться не о чем, что со временем все пройдет. Я уверял, что пройдет время, ты остепенишься и заведешь себе семью. — Киракис повернулся и посмотрел на своего сына. — Но твоя последняя выходка, Александр, переполнила чашу моего терпения. Более того, она заставила меня усомниться в том, что способен заменить меня на посту главы корпорации. Я больше не уверен, что ты готов возложить на себя столь высокую ответственность.

Сидя за своим столом, Александр мигом насторожился.

— Что ты хочешь этим сказать? — осторожно спросил он.

— Неужели ты что-то не понял? — резко спросил Киракис. — Я сказал, что сомневаюсь в твоей способности возглавить Совет директоров. Я больше не уверен, что именно ты должен заменить меня на этом посту.

Александр встал и озадаченно уставился на отца. По его растерянному виду чувствовалось: такого поворота событий он явно не ждал.

— Но это несправедливо, папа! — возразил он. — Ты возлагаешь на меня всю ответственность за поступок душевнобольной женщины. Женщины, которая покончила с собой!

— После того, как ты её отверг! — гневно выкрикнул Киракис. — Ты воспользовался — самым нечестным образом — её неопытностью и впечатлительностью, насладился ею, а потом — бросил! Нет, даже не бросил — ты её растоптал!

— Но откуда мне было знать! — воскликнул Александр. — Мы провели вместе всего одну неделю. Мог ли я предполагать…

Киракис предостерегающе поднял руку. Лицо его потемнело от с трудом сдерживаемого гнева. Когда он заговорил снова, голос его звенел от напряжения:

— Ты имеешь право знать, что я всерьез раздумываю над тем, чтобы изменить условия своего завещания.

Александр ошеломленно приподнял голову. Он был совершенно огорошен словами отца.

— Изменить условия завещания? Господи, но почему? Неужели из-за… этого?

— Да, Александр, и я вовсе не шучу, — угрюмо произнес Киракис. — Поскольку я больше не уверен, что ты способен контролировать свои поступки, я не могу быть уверенным и в том, что ты можешь стать моим преемником. Я не хочу, чтобы корпорация, в которую я вложил столько сил, погибла.

— Но кто тогда… — начал было вконец расстроенный Александр, но осекся.

— Кто унаследует контрольный пакет? — закончил за него Киракис. Он покачал головой. — Пока я ещё сам не знаю. У меня не было возможности все это как следует обдумать. Боюсь, что ты, сын мой, загнал меня в тупик. Вот уж не думал, не гадал, что мне предстоит вынести такое! Вплоть до сегодняшнего дня я никогда не сомневался, что моим единственным наследником и преемником станешь ты.

Лицо Александра стало пепельным.

— Господи, папа, мне даже не верится, что ты мне это говоришь, — еле слышно пролепетал он, вцепившись руками в край стола так, что костяшки пальцев побелели.

— И тем не менее это так, — отрубил Киракис. — Не скажу, чтобы мне хотелось так поступить с тобой. Однако — придется, если ты не оставишь мне иного выбора. Если впредь ты всем своим поведением не докажешь мне, что образумился, мне ничего не останется, как передать бразды правления в руки наиболее достойного. — Он повернулся к окну. — Это последнее предупреждение, Александр. В тебе течет кровь Киракисов. Ты — последний в роду и мой единственный наследник. Пока. Обдумай все это и, пока не поздно, начни новую жизнь. — С этими словами он резко повернулся и покинул комнату.

Александр оставался в кабинете ещё долго после его ухода, обдумывая предъявленный ультиматум. Отцовские слова эхом отдавались в его ушах. Зная Константина Киракиса, Александр ни на мгновение не сомневался, что отец сдержит слово и приведет угрозу в исполнение. Даже вопреки своей воле, ибо интересы корпорации для него всегда были превыше всего.

Александр глубоко вздохнул и потянулся к пачке отчетов на столе. Однако несколько минут спустя он отодвинул бумаги прочь — сосредоточиться на работе было невозможно. Поморщившись, он помассировал виски, пытаясь хоть таким образом снять напряжение. Бесполезно — словно стальной обруч сомкнулся вокруг головы. В воздухе висел острый аромат египетских сигарет, которые курил его отец.

Стоя у окна, Александр смотрел в темноту невидящими глазами. Неужели между ним и отцом все кончено? Неужели их отношения никогда не станут прежними? Покончив с собой и написав эту записку, Марианна возвела между ним и отцом непреодолимую пропасть. Что за гримаса судьбы? Он познал бессчетное число женщин, многие из которых обещали затем «поквитаться» с ним, но лишь Марианне, даже не помышлявшей о мщении, удалось своей смертью нанести ему такой сокрушительный удар, от которого он, возможно, уже никогда не оправится. Ее самоубийство поставило под угрозу главную жизненную ценность Александра: его законное право наследования. «Корпорация Киракиса» была его единственной и всепоглощающей страстью. Она была его страстной и требовательной возлюбленной, будя в нем бурные и безумные чувства, чего не удавалось ещё ни одной смертной женщине. И вот теперь, замаячившая перед ним возможность лишиться всего этого была для Александра страшнее самой смерти.

Он должен во что бы то ни стало найти способ, как этому помешать.

Лос-Анджелес.

— Это станет настоящей сенсацией, — сказала Мередит Чаку Уилларду, менеджеру студии Кей-Экс-Эл-Эй. — Уже много лет внимание тысяч людей приковано к этой загадке, что во много объясняется именно упорным нежеланием Тома Райана пролить на неё хоть какой-то свет. И никому до сих пор не удавалось узнать всю правду.

— А почему ты считаешь, что именно тебе удастся сорвать завесу молчания с Райана? — недоверчиво осведомился Уиллард.

— Я не считаю, Чак, — ответила Мередит. — Я просто уверена, что мне это удастся.

— Это я уже не раз слышал и прежде, — усмехнулся Чак. По всему чувствовалось, что Мередит его не убедила. — Послушай, Мередит, когда случилась эта история, я как раз пришел сюда работать. Я прекрасно помню, как и сам мечтал пробиться к Райану, едва самолет, на котором он прилетел из Европы, приземлился в аэропорту. И не я один — того же жаждали десятки других репортеров. Так вот, насколько мне известно, с тех пор Райан так ни разу и не дал никому интервью.

— А мне он не откажет, — заявила Мередит. — Собственно говоря, мы уже с ним пообщались.

Уиллард вытаращил глаза.

— Ты разговаривала с Томом Райаном? — недоверчиво спросил он. — Хотел бы я знать, как тебе это удалось. Он ведь даже ни разу не перезванивал репортерам, просившим его об этом.

Мередит улыбнулась.

— Ни один из этих репортеров не живет с Ником Холлидеем, Чак, — пояснила она.

— Ага, теперь мне все ясно, — медленно закивал он. — Значит, тебе помог Холлидей. Что ж, можно было догадаться.

— Постойте-ка! — спохватилась Мередит, которой вовсе не улыбалось, что Ника занесли в её сообщники. — Так дело не пойдет! Как раз Ник с самого начала был категорически против моей затеи. Он даже слушать о ней не желал. При всем желании мне не удалось бы воспользоваться его помощью. Единственное, что он сделал — это познакомил меня с Райаном.

— Как бы то ни было, знакомство с Ником уже заставило Райана отнестись к тебе не так, как к первому встречному, — заключил Уиллард.

— Возможно, — пожала плечами Мередит. — Но, возможно, и нет. Да, признаю, я использовала знакомство с Холлидеем как трамплин. Ну и что? Любой репортер на моем месте использовал бы все свои связи, чтобы добиться желаемого.

Уиллард понимающе кивнул.

— Это верно, — согласился он. — Скажи, Мередит, как тебе все-таки удалось уговорить его на беседу?

— Мне посчастливилось раздобыть нечто такое, что разбередило его любопытство, — призналась Мередит и, уже не дожидаясь дальнейших расспросов, рассказала про газетные вырезки. — А сегодня вечером Райан сам позвонил мне и сказал, что согласен, — заключила она. — Я-то думала, что в первые дни он и близко к этим вырезкам не подойдет. Что ему понадобится время, чтобы только с духом собраться — ведь он провел столько лет в затворничестве, не читая прессы. Но я была уверен, что в конце концов, получив время на обдумывание, он примет правильное решение.

— Господи, и это все, что тебе понадобилось! — Уиллард был не в силах скрыть изумления. — Разговор по душам и папка с газетными вырезками! Ну ты даешь!

— Вы не совсем правы, — усмехнулась Мередит. — Мне пришлось буквально из кожи вон лезть, чтобы убедить его в чистоте своих намерений.

— И он поверил? — недоверчиво осведомился Уиллард.

В голосе Мередит прозвучала уверенность:

— Думаю, что в противном случае он едва ли позвонил бы мне. Вы так не считаете?

Уиллард кивнул.

— Да, похоже, ты права.

— На мой взгляд, овчинка выделки стоит, — продолжила Мередит. — Терять мне явно нечего, а вот выиграть можно много. В случае удачи это будет моим главным достижением за все время работы в студии Кей-Экс-Эл-Эй. Если же не выгорит… что ж, по крайней мере я буду знать, что сделала все, что могла.

Уиллард чуть призадумался, затем сказал:

— Все это так, но вот что будет, если мы сделаем ставку и вложимся в этот проект, а Райан в самый последний миг передумает? Тогда вся программа накроется, а мне вообще несдобровать.

— Вовсе не обязательно.

Уиллард метнул на неё вопросительный взгляд.

— В каком смысле?

— Давайте я начну работать, словно речь идет о самом обыденном интервью, — предложила Мередит. — Если не выгорит, мы просто ставим на этой затее крест. Если же мне удастся его разговорить, то уж тогда вы выделяете мне эфирное время, и мы раскручиваем его на всю катушку. Такая передача точно получит наивысший рейтинг. Возможно, даже по всей стране. Продадим право трансляции во все штаты.

— Да, это вполне реально, — задумчиво промолвил Уиллард.

— А пока я займусь Райаном вплотную и попробую выжать из него все, что возможно, — пообещала Мередит. — Если же потерплю неудачу, то мы, по крайней мере, ничего не потеряем.

— Ладно, договорились, — махнул рукой Уиллард. — Действуй.

— Постараюсь, босс, — улыбнулась Мередит.

Том Райан снова наполнил свой стакан. Затем, заметив, что бутылка опустела, сунул её в мусорную корзинку под столом. Пройдя к бару, он распахнул дверцы и с неудовольствием убедился, что обе бутылки, стоявшие там, тоже пусты. Тогда он проверил винный шкафчик, но и в нем было хоть шаром покати. А ведь поставку из винной лавки делали всего на прошлой неделе. Чертова экономка — наверняка это её рук дело! И не в первый раз. Вечно ноет и упрекает его, что он слишком много пьет. Райан понимал, что мексиканка и в самом деле печется о его здоровье, однако сейчас был страшно зол на нее.

Он посмотрел на живописное полотно над камином. Даже сейчас, по прошествии двадцати пяти с лишним лет, при одном взгляде на портрет у него сжималось сердце. До сих пор он не мог смириться с этой потерей. Вновь и вновь задавал себе вопрос: как могло случиться такое? За что? Ведь они были так счастливы вместе. У них было все, о чем только можно мечтать: замечательная семейная жизнь, чудесный ребенок, прекрасно складывавшиеся карьеры, успех и признание. Будущее рисовалось в самых розовых тонах. И вдруг, в один кошмарный день все это рухнуло. Дэвид погиб, Лиз умерла, да и сам Том Райан мечтал о смерти.

Он долго разглядывал полотно, вспоминая день, когда оно было завершено. Дэвид, очень подвижный мальчуган, типичный четырехлетка, который до сих пор нетерпеливо ерзал во время каждого сеанса, не будучи в состоянии высидеть и нескольких минут, в последний день вел себя непривычно тихо. За весь сеанс практически ни разу не шевельнулся. Лиз даже похвалила его, назвав ангелочком. Возможно, только благодаря этому художнику удалось передать подлинный дух его семьи: Лиз с ребенком на руках. И как звонко смеялась потом Лиз, назвав это добрым предзнаменованием. Ее смех, задорный, серебристый и заразительный… Господи, как же Райану его недоставало! Он бы, казалось, все сейчас отдал, лишь бы снова услышать его. Он прекрасно помнил, насколько счастливой выглядела Лиз в тот самый день. Она только что узнала, что ей дали роль, о которой мечтали все голливудские актрисы, и за которую — Лиз была в этом свято уверена — она наверняка получит Оскара. В 1948 году, завершая карьеру, она заявила репортерам, что больше не собирается сниматься, поскольку никто её всерьез не воспринимает, хотя сама она прекрасно понимает, чего стоит. Ей надоело служить секс-символом. Однако новая картина, Лиз это предвидела, должна была все это изменить. Она была просто обречена на успех. И вот тогда все бы заговорили о том, что Элизабет Уэлдон и впрямь — звезда первой величины.

Как она загорелась новой ролью! Утром перед самым отлетом в Европу она поделилась своими надеждами с репортерами, сказав, что впервые за всю профессиональную карьеру ей выпала такая удача. Вспоминая её прощальное интервью, Райан почувствовал, как на глаза его наворачиваются слезы. Пророчество Лиз сбылось. Картину и в самом деле ждал подлинный триумф, а саму Элизабет Уэлдон-Райан нарекли потом не просто блестящей, но гениальной актрисой. И удостоили Оскара. Посмертно. Увы, цена которую она — да и вся их семья — заплатила за это признание, оказалась непомерна велика: оно стоило жизни их ребенку и положило конец счастливой семейной жизни. Господи, если бы можно было хоть как-то предвосхитить этот кошмар! Повернуть время вспять…

Райан снова взглянул на портрет полными слез глазами. Вот он этот Оскар, на камине стоит! Глядя на золотую статуэтку, Райан вдруг испытал приступ безумной, почти животной ярости. Он едва сдержался, чтобы не выбросить проклятую фигурку в окно. Проклятье, и зачем он только согласился на интервью с Мередит Кортни? Ее вопросы вновь пробудили в нем горестные воспоминания, которые он безуспешно пытался похоронить вот уже без малого двадцать шесть лет.

После некоторого раздумья он снял телефонную трубку и набрал знакомый номер представительства авиакомпании «Свисс-эйр» в Лос-Анджелесе, номер, который набирал за эти годы столько раз, что давно заучил наизусть.

— Я бы хотел забронировать одно место на Лозанну… Да… Сегодня вечером? Что ж, очень хорошо…

— Сегодня мы должны кое-что отметить, — сказала Мередит, когда Ник позвонил ей днем на работу. — Только что я говорила с Чаком Уиллардом по поводу программы с Райаном, и он дал мне карт-бланш.

— Отлично, малышка, — сказал Ник. — Очень рад за тебя. Между прочим, у меня тоже есть хорошие новости, так что у нас будет ещё один повод для торжества.

— Да ну? — изумилась Мередит. — И что это за повод? Не томи душу, Холлидей — выкладывай!

— Только утром узнал — Академия выдвинула «Воспоминания» на соискание номинации «Лучшая картина года». А твоего покорного слугу выдвигают в номинации «Лучший режиссер». — Голос Ника дрогнул от радостного волнения.

— Ой, как здорово! — Мередит не удержалась и захлопала в ладоши. — Но только признайся честно — ты ведь рассчитывал, что тебя выдвинут, да?

— Я не был в этом уверен, — признался он. — Мне и самому казалось, что картина удалась, но ведь не секрет, что Академия частенько руководствуется в своих решениях политическими соображениями, а качество работы отходит на второй план. Если не веришь — вспомни, кто побеждал в последних случаях.

— Может, это и так, — согласилась Мередит, — но вот ты и в самом деле заслужил эти Оскары. И я, между прочим, заявляю это абсолютно непредвзято, а вовсе не как по уши влюбленная в тебя женщина. «Воспоминания» и правда — блестящий фильм!

— Будем надеяться, что Академия с тобой согласится, — вздохнул Ник. — Ну что, где устроим сабантуй?

— Ой, не знаю даже, — засуетилась Мередит. — Как насчет одного маленького и уютного местечка с итальянской кухней в Глендейле?

— Ты имеешь в виду «Анжелино»? — рассмеялся Холлидей. — Да, давненько мы туда не заглядывали.

— Не то слово, — мечтательно вздохнула Мередит. — Ну так что, Ник, договорились?

— Конечно, — ответил он. — Это место для меня очень дорого. Хотя я и не предполагал, что ты такая сентиментальная.

Мередит чуть помолчала, затем спросила:

— А как бы отнесся к тому, пригласи я с нами за компанию Тома Райана? Похоже, не будь его, у нас обоих не было бы сегодня повода для торжества.

— Что ж, если хочешь, то я — не против, — ответил Ник; без особого, впрочем, восторга в голосе.

— Похоже, тебя не слишком обрадовало мое предложение.

— Да, я просто уже размечтался о том, что мы с тобой посидим вдвоем.

Мередит звонко рассмеялась.

— Обещаю тебе по возвращении домой продолжить вечеринку уже в самой интимной обстановке. Там уж нам никто не помешает. Ну, что скажешь? Я могу позвонить Тому?

Ник ответил не сразу.

— Да, конечно, — наконец сказал он. — Но только не забудь — по возвращении…

— Ты просто невыносим, Холлидей, — прыснула она. — Ну да ладно — заболталась я с тобой что-то. Пора звонить Тому.

Они распрощались. Мередит набрала номер Тома Райана. Телефон звонил с полминуты, прежде чем Райан снял трубку.

— Здравствуйте, Том — это Мередит Кортни.

— Здравствуйте, Мередит, — глухо ответил Том. — Боюсь, что вы позвонили не совсем удачно. Я уже выхожу из дома.

— Я только на секундочку, — заторопилась Мередит. — Мы с Ником хотим сегодня устроить маленький праздник. Он только что узнал, что «Воспоминания» выдвинуты на Оскара, а я получила одобрение на свою программу. Нам было бы очень приятно, если бы вы согласились присоединиться к нам.

— Боюсь, что ничего не выйдет, — в голосе Райана звучало непонятное для Мередит напряжение. — Я должен на несколько дней уехать из Штатов.

— Ой, извините, — огорчилась Мередит. — В том смысле, что нам с Ником очень жаль…

— Послушайте, Мередит, — прервал Райан. — Давайте договоримся так — я вам позвоню сразу по возвращении, и, если у меня там все пройдет нормально, тогда мы с вами непременно посидим как следует и поговорим по душам. Я расскажу вам обо всем, что вас заинтересует. Идет?

— Да, Том, конечно, — поспешно выпалила Мередит, не веря своим ушам. Господи, неужели он не шутит? Неужели она и в самом деле узнает наконец всю правду о том, что случилось с его женой и сыном? — Спасибо, Том. Не буду вас задерживать.

— Хорошо. Я непременно позвоню. — Раздался щелчок, и в трубке послышались короткие гудки.

Мередит ещё долго сидела, озадаченно уставившись на трубку. Дорого бы она отдала, чтобы узнать, куда он направляется. И почему судьба их разговора зависит от того, насколько успешно пройдет его поездка.

С кем же он собирался встретиться?

— Хотел бы я знать, красавица, о чем вы так задумались? — шутливо поинтересовался Ник. Он смотрел на Мередит, и в глазах его плясали искорки. — Ты уже несколько минут сидишь с вилкой в руке и вместо того, чтобы есть, таращишься в пространство.

Мередит улыбнулась в ответ. Не только её пышные светлые волосы, каскадом рассыпавшиеся по плечам, но и шелковое розовое платье отливало золотом в отблеске пламени свечей.

— Я просто вспоминала, как мы с тобой сидели здесь в последний раз, — с мечтательным видом промолвила она, медленно обводя взглядом переполненный ресторан. — А ты помнишь?

Холлидей закатил глаза.

— Еще бы, черт побери! — воскликнул он. — Я ведь весь вечер отчаянно пытался произвести на тебя впечатление! Разве что на голове не стоял.

Мередит прыснула.

— А я столь же отчаянно пыталась не поддаваться на твои чары. — Она потупила взор. — Конечно, это просто какое-то чудо, что мы с тобой познакомились.

Ник взял её за руку.

— Не знаю, кого мне за это благодарить, — с чувством промолвил он, — но я страшно рад этому.

— Я тоже, — сказала Мередит, возводя на него свои голубые глаза, засиявшие в мерцающем пламени свечи.

— Я знаю, как ты жалеешь, что Том сейчас не с нами, — произнес Ник, — но вот я даже рад, что его сейчас нет. Уж очень мне хотелось побыть с тобой наедине.

Мередит улыбнулась и осмотрелась по сторонам.

— Я бы, конечно, не сказала, что мы здесь совсем одни…

— Ты понимаешь, что я имею в виду.

Мередит кивнула. Крохотные бриллианты в ушах засверкали, отражая свет.

— Да, понимаю. — Она взяла бокал. — Ты не хочешь произнести тост? Как-никак, у нас сегодня праздник.

Ник тоже кивнул и, высвободив её запястье, в свою очередь поднял бокал.

— Я хочу выпить за нас с тобой — за мое выдвижение на Оскара и за твою программу. Чтоб нам всегда сопутствовала удача!

Мередит чокнулась с ним.

— И не только удача, — добавила она. Затем, отпив вина, добавила: — Знаешь, с того времени, как мы были здесь в последний раз, тут многое изменилось.

Ник обвел глазами ресторанный зал, затем задумчиво поскреб бороду.

— Да, места стало побольше, — промолвил он. — Да и танцплощадки этой здесь прежде не было. Такая теснота была, что мы, помнится, едва-едва между столиками пробирались. А вот потанцевать тогда, при всем желании, было невозможно. Хотя лично меня это мало волнует, — добавил он.

— Как, ты не любишь танцевать? — изумленно спросила Мередит, лишь сейчас осознавая, что за все время знакомства с Ником они ни разу не танцевали.

Он ухмыльнулся.

— Из меня неважный партнер, малышка, — признался он. — Все говорят, что у меня обе ноги левые.

— Ты себя, как всегда, недооцениваешь, — возмутилась Мередит. — Порой мне кажется даже, что ты это делаешь нарочно, чтобы я за тебя заступилась.

— Ну это уж вряд ли, — улыбнулся Ник. — Хотя, каюсь, мне очень приятно слышать, как ты превозносишь меня на все лады.

Мередит рассмеялась.

— Тебе вовсе не обязательно прислушиваться к моим словам, — сказала она. — Просто почаще заглядывай в «Вэрайети».

— Похвала от тебя мне во сто крат слаще.

Тем временем оркестранты устроились на своем пятачке и начали что-то наигрывать. Мередит вызывающе взглянула на Ника.

— Ну так ты меня пригласишь наконец? — спросила она.

Он ухмыльнулся.

— Ох, и рисковая же ты женщина, — произнес он, вставая и протягивая ей руку. Затем добавил: — Ваше желание — закон, принцесса.

Мередит встала. Ник галантно провел её на площадку, и они медленно закружились в вальсе. Мередит с улыбкой посмотрела на него.

— А ты ещё говорил — обе ноги левые! — упрекнула она. — Зачем возвел на себя напраслину? Ты очень даже прилично танцуешь.

— Погоди, то ли ещё будет, — усмехнулся Ник.

Оркестр заиграл медленный танец, и Мередит склонила голову на плечо режиссера. Давно она так не наслаждалась. Сколько же они с Ником знакомы?

— Нужно делать это почаще, — прошептала она.

— Танцевать? — переспросил Ник.

— Все, что угодно. Лишь бы вдвоем.

— Что ж, я согласен. — Ник опустил голову и посмотрел на Мередит. В её глазах светилась любовь. Всем телом прижимаясь к своей возлюбленной, он ощутил в своих чреслах нарастающее желание; такое сильное, что он даже не знал, как с ним совладать. Мередит, почувствовав это, прильнула к нему; её тоже распирало от страсти. Оба просто горели любовным огнем. Не в силах больше сдерживаться, Ник наклонил голову и поцеловал Мередит за мочкой уха.

— Уйдем отсюда, — прошептал он. — Поехали домой.

Мередит подняла голову и понимающе улыбнулась.

— Значит праздник окончен? — лукаво спросила она.

— Нет, — ответил Ник внезапно охрипшим голосом. — Он только начинается.

Сидя в кабинете Чака Уилларда и дожидаясь его прихода, Мередит вдруг поймала себя на мысли, что за два года, бывая здесь, ни разу толком не удосужилась рассмотреть кабинет своего шефа. Обычно её вызывали сюда по каким-то неотложным делам, но сегодня ничто не мешало Мередит воспользоваться благоприятным случаем, чтобы впервые осмотреться по сторонам. Она не преминула заметить простоты и элегантности суперсовременной обстановки кабинета, обилия сверкающих стекла и хрома, незамысловатой, но удобной мебели. Аккуратный и не загроможденный письменный стол, на котором не было ничего лишнего, кроме нескольких безделушек, строгие кожаные кресла и несколько пальм в горшках, выстроившихся вдоль огромных окон. Когда жалюзи раздвигались, Уиллард мог наблюдать за повседневной суетой сотрудников через внушительную — от пола до потолка — стеклянную перегородку, отделявшую его кабинет от комнаты персонала. «Да, тут уж не побездельничаешь», — подумала Мередит и посмотрела на часы. Так, половина десятого. Куда, интересно, запропастился Уиллард. Не в его характере было опаздывать. Накануне вечером он позвонил ей домой и попросил явиться прямо с утра. По неотложному поводу. Мередит разгладила подол юбки. На ней был её любимый серый костюм, пошитый в традициях раннего Диора. Суженный на талии жакет, накладки на плечах, черные бархатные лацканы, скрепленные бриллиантовой булавкой — Ник привез её из Рима. Мередит обожала этот костюм, сознавая, что выглядит в нем строгой и элегантной.

Дверь распахнулась, и влетел Чак Уиллард, пыхтя, как бык на арене. Брови озабоченно сдвинуты, в руке портфель.

— Извини за опоздание, — прорычал он, прикрывая за собой дверь. — Кошмарное утро. Давно ждешь?

— Порядочно, — сказала Мередит, не желая кривить душой.

Чак снял пальто и повесил в шкаф. Затем утвердился за столом и нажал кнопку интерфона.

— Сэлли, ни с кем меня не соединяй, — строго наказал он. Потом посмотрел на Мередит. — Поначалу я собирался вызвать тебя для того, чтобы предложить заменить Дейну на то время, пока она остается в больнице, — с места в карьер начал он. Дейна Веллес была диктором вечерних выпусков теленовостей Кей-Экс-Эл-Эй. Неделю назад её поместили в больницу с подозрением на рак молочных желез и почти сразу сделали операцию по удалению обеих грудей. Всю неделю её заменял Рой Мак-Аллистер, опытный диктор из Сиэтла, недавно перешедший в Кей-Экс-Эл-Эй. «С какой стати Чаку понадобилось искать замену Рою»? — подумала Мередит.

— Сегодня утром, когда я уже выходил из дома, позвонила Дейна, — продолжил Уиллард. — Она по-прежнему находится в больнице, но решила заранее предупредить меня о своем решении уволиться. Они с мужем все обдумали — её диагноз здорово их напугал — и решили, что ей будет лучше уйти с работы. — Чуть помолчав, он добавил: — Я бы хотел, чтобы ты заняла её место. На постоянной основе. Если тебе это интересно, конечно.

— Интересно, — осторожно сказала Мередит. — А как насчет Роя? Мне казалось, он вполне справляется.

— Справляться-то он справляется, — вздохнул Уиллард. — Но вот только зрители не питают к нему особых симпатий. Они привыкли видеть на его месте женщину. Мне кажется, что ты была бы идеальной кандидатурой.

Мередит на мгновение призадумалась.

— Когда я должна приступить? — спросила она.

— Сегодня. Немедленно.

Лозанна, Швейцария.

Снаружи здание Лозаннской клиники совершенно не походило на больничное, хотя в нем располагалось одно из лучших психиатрических заведений во всей Европе. На первый взгляд его легко можно было принять за первоклассный отель. За высокой стеной, которой была обнесена клиника, зеленели изумительно ухоженные газоны. Длинная подъездная аллея за тяжеленными решетчатыми воротами была усажена деревьями и вела к главному зданию — исполинскому замку семнадцатого века. Каждому пациенту клиники отводились просторные, элегантно обставленные апартаменты, обеспечивая полнейший покой. Охрана в клинике была строжайшая — в числе пациентов находились многие знаменитости из мира политики, бизнеса, развлечений и искусства, а также их дети. Словом, сливки общества. А лечили и консультировали их лучшие в Европе психиатры и психоаналитики. Настоящие медицинские светила.

Персонал клиники, от младших медсестер и ординаторов до уборщиц, был вышколен до предела и фанатично предан своему делу. Хотя не раз и не два многих из них искушали досужие репортеры, предлагая подчас немыслимые суммы за возможность хоть издали взглянуть на того или иного пациента, все держались стойко и неизменно отказывались. А посулы сказочного богатства влияли на этих людей ничуть не больше, чем возможность ежедневного общения со знаменитостями, пусть и даже и страдающими душевными расстройствами.

— Я бы с удовольствием вас обнадежил, мсье, — сказал доктор Анри Гудрон, главный врач клиники. — Но в настоящее время это было бы не только преждевременно, но даже жестоко. Видите ли, в данном случае перенесенное потрясение оказалось непосильным бременем для психики. Когда же сознание не в состоянии справляться со стрессом, оно как бы отступает, прячется в тень — это своего рода защитный механизм.

Том Райан нахмурился.

— Значит, по-вашему, никакой надежды нет? Ни сейчас, ни когда-либо?

— Я говорю вам только то, что говорил и прежде, — спокойно сказал доктор Гудрон. — Двадцать шесть лет, мсье — это очень долгий срок. Чем дольше она отделена от реальности… — он беспомощно пожал плечами.

Том Райан нервно закурил.

— Значит, на ваш взгляд, ей никогда не удастся выйти из этого состояния?

— Нет, мсье, отчего же — надежда всегда есть, — быстро ответил доктор Гудрон. — Однако в случае мадам она, к сожалению, весьма призрачна. Близка к нулю. — Он развел руками. — Рад буду ошибиться, но пока обнадежить вас нечем.

— Понимаю, — тихо промолвил Райан.

— И хочу снова повторить: мне кажется, что ежемесячно посещая её вот уже столько лет, вы только понапрасну тратите время и деньги. Она не узнает вас. Она даже не понимает, что рядом с ней кто-то есть.

— Но я-то знаю, что я рядом с ней, — возразил Райан.

Доктор Гудрон глубоко вздохнул.

— Да, конечно. Что ж, если вам так легче, мсье, то — дело ваше, — сказал он. — Однако мадам это не поможет.

— Могу я к ней пройти? — нетерпеливо спросил Райан.

Доктор Гудрон кивнул.

— Да, разумеется. — Оба встали, вышли из кабинета и, уже молча, проследовали по длинному пустынному коридору и поднялись по лестнице с резными ступеньками на второй этаж. Открыв дверь в апартаменты, доктор все так же молча пропустил Тома Райана вперед. Войдя, Том увидел её сразу — она сидела у окна в огромном кресле, обшитом бархатом; её прекрасное, не тронутое временем лицо ласкали нежные лучи полуденного солнца. Просто поразительно, насколько мало она изменилась по прошествии двадцати шести лет. Она оставалась столь же прекрасной, что и прежде, до кошмарной трагедии, превратившей их жизнь в сущий ад. Пышные волосы все так же сияли, выглядели свежими и ухоженными. Да, для женщины время остановило свой бег. Райан опустился перед ней на колени и взял её за руку. Как и всегда, она лишь безучастно смотрела перед собой, не замечая его присутствия. Том Райан глубоко вздохнул и сказал: — Здравствуй, Лиз!

Перелет из Лозанны в Нью-Йорк занял тринадцать часов. Где-то посередине Атлантики «боинг — 747» попал в зону турбулентности, и началась жестокая болтанка. Командир корабля немедленно обратился к пассажирам, успокоив их — пустяки, мол, ничего серьезного. Однако Том Райан и так ничуть не волновался. Он был бы только счастлив, если бы самолет сейчас рухнул прямо в водную пучину или взорвался в воздухе, даровав ему мгновенную смерть. «Я ведь и так мертв, — подумал он. — Уже давно — свыше четверти века. Просто меня до сих пор не похоронили».

Стюардесса предложила ему подушку, но Райан отказался. Он не устал и ему не хотелось ни есть, ни пить. Он хотел лишь одного: остаться наедине со своими мыслями и с мучительными воспоминаниями, всякий раз всплывавшими в памяти и терзающими душу после посещения Элизабет. Воспоминаниями о той кошмарной ночи, когда Господь отнял у них ребенка. О той ночи, когда он сам сказал Элизабет, что надежды больше нет. Что их маленький Дэвид умер. О том, как на его глазах сломалась Элизабет. Рассыпалась в прах. Сначала дико закричала, а потом, утратив дар речи, осела ему на руки, и с той самой минуты уже больше никого не узнавала. Райан смахнул слезинку. Господи, и ведь она останется такой до конца своих дней! Гудрон вынес ей приговор. Слова доктора по-прежнему эхом звучали у него в ушах: «двадцать шесть лет, мсье — это очень долгий срок… надежда, к сожалению, весьма призрачна… близка к нулю… она не узнает вас… она даже не понимает, что рядом с ней кто-то есть…» Том Райан закрыл глаза. Он разрывался между желанием поделиться хоть с кем-то своим горем и клятвой верности, данной им Элизабет; стремлением защитить её от внешнего мира. Он не раз задумывался о том, чтобы свести счеты с жизнью, и лишь одно его удерживало: пока жива Элизабет, он знал, что не бросит её. Он будет жить ради нее. Если он уйдет, кто останется рядом с ней? Кто будет следить, чтобы за ней продолжали ухаживать? Кому он может доверить этот почти священный долг? Райан вдруг подумал про Мередит Кортни, про разговор, который состоялся между ними перед его отлетом в Лозанну. Он пообещал все ей рассказать. И он хотел это сделать. Райан почему-то сразу понял: Мередит можно верить. Он был убежден: в отличие от всех остальных, эта женщина не станет наживаться на Элизабет и её болезни. И все же, какая судьба ждет Элизабет, если правда выплывет наружу? Ведь даже теперь, по прошествии стольких лет, интерес к личности Элизабет Уэлдон-Райан по-прежнему не угас. Хватит ли у него сил защитить ее? Оградить от стервятников?

Райан вспомнил то ясное августовское утро 1953 года, когда он оставил Элизабет в этой клинике. Когда был вынужден распрощаться с ней. Возвращаться без неё в Соединенные Штаты было для него не менее сложно, чем сказать, что их ребенок умер. Однако Том Райан вновь и вновь твердил себе, что иного выхода нет, что только таким образом можно защитить Элизабет от алчных репортеров. Да и Швейцария казалась наиболее надежным убежищем — Том сознавал, что, помести он жену в одну из американских клиник, это непременно выплывет наружу и жизнь её превратится в надругательство. В Лозаннской же клинике Элизабет ничто не грозило. Никто не побеспокоит её там. Доктор Гудрон лично поклялся ему, что Лиз будет предоставлен полнейший покой. До конца дней ей будет хорошо.

Когда самолет совершил посадку в аэропорту Кеннеди, Том Райан узнал, что рейс на Лос-Анджелес задерживается на один час. Тогда он отправился в бар и заказал мартини. Когда наконец объявили посадку на его рейс, Райан выпил уже четыре порции и собирался заказать пятую. Он упился до такой степени, что мысли разбегались.

Но он до сих пор так и не решил, что расскажет Мередит.

Лос-Анджелес.

Катя по душному серпантину Тихоокеанского шоссе в своем голубом автомобиле с откидным верхом, Мередит то и дело чертыхалась про себя. Она терпеть не могла эту дорогу, но иного способа добраться до Малибу ей не представлялось. День у неё как назло выдался нервный и сложный, и Мередит буквально падала от усталости. Включив радиоприемник, она покрутила ручку настройки, выбирая подходящую станцию. Вскоре салон машины заволокла приятная музыка. В сочетании с солоноватым запахом океана, плещущегося в нескольких сотнях футах внизу, музыка подействовала на неё расслабляюще. Мередит нацепила темные очки — лучи заходящего солнца немилосердно резали глаза. Она решила, что сегодня поужинает и ляжет спать пораньше. Часов в девять. Особых дел на вечер у неё не оставалось, а Ник укатил на съемки и собирался вернуться лишь в пятницу.

«Занятно», — подумала Мередит, съезжая с шоссе на дорогу, ведущую в Малибу. Скажи ей кто ещё год назад, что она окажется в таком положении, Мередит рассмеялась бы ему в лицо. Она ещё давно дала себе зарок никогда не попадать от кого-либо в зависимость — ни финансовую, ни духовную. В противном случае ей придется свыкнуться с тем, что жизнь её будет контролировать другой человек, а уж этого Мередит позволить ну никак не могла. До того, правда, как познакомилась с Ником. Встреча с Ником все в ней изменила. Благодаря ему она пересмотрела не только свои взгляды, но и планы на будущее — как в профессиональном, так и в личном планах. Любовь, которую всколыхнул в ней Ник, заставила Мередит понять — одной лишь работы в жизни недостаточно. Несмотря на все свое честолюбие, она осознала, что никакие деловые успехи больше не принесут ей удовлетворения. Мередит все время хотелось быть с Ником, хотелось вести с ним жизнь, к которой оба уже стали привыкать.

Лишь остановив машину перед домом Ника, Мередит стряхнула с себя оцепенение. Заметив свинцовые тучи, наползавшие с востока, она решила поднять на автомобиле крышу. Синоптики предсказывали вечером ливень и, похоже, на сей раз не ошиблись. Войдя в дом, Мередит спустилась по ступенькам в овальную гостиную. Бросив сумку на диван с голубой обивкой, избавилась от куртки и подошла к огромному — от пола до потолка — окну с видом на океан. Полюбовавшись величественным зрелищем, Мередит включила автоответчик. У них с Ником было заведено, что, уезжая в командировку, он каждый день звонит ей. Скинув туфли, Мередит вытянула усталые ноги и улыбнулась, услышав голос Ника. Пока планы его не изменились — он по-прежнему намеревался вернуться в пятницу. Соскучился, любит и сгорает от нетерпения.

Следующее послание было от Кей. Зная, что Мередит осталась одна, она приглашала её поужинать с ней вдвоем. Господи, ну почему Кей не могла ей сказать об этом в студии? Мередит недоуменно пожала плечами. Совершенно в духе Кей — сообразить что-то в самую последнюю минуту. Придется перезвонить ей и, поблагодарив, отказаться, сославшись на усталость.

Затем послышался другой знакомый голос. Том Райан!

— Мередит, я хотел вам сказать, что вернулся. У меня было достаточно времени, чтобы обдумать наш последний разговор, и я решил, что могу доверять вам. Только не звоните мне домой — меня там не будет. Я сам заеду к вам около восьми вечера.

Сердце Мередит екнуло. Послание Тома означало только одно: он решил ей открыться. Он все ей расскажет! Господи, а она ещё рассчитывала лечь спать пораньше! К чертям все! Сонливость с усталостью мигом слетели с нее. Ради такого случая Мередит готова была не спать хоть до утра.

Она взглянула на часы. Половина седьмого. Есть ещё время принять душ и переодеться. И хорошо бы ещё экономка что-нибудь приготовила — может, Том согласится отужинать у нее. Мередит перезвонила Кей, затем заглянула на кухню и попросила Пилар что-нибудь состряпать на ужин. Поднимаясь по лестнице в ванную, Мередит вдруг спохватилась на том, что напевает себе под нос. Ей не терпелось поделиться новостью с Чаком Уиллардом. Она представила, как глаза его полезут на лоб, когда он услышит, что Том Райан дал ей эксклюзивное интервью.

Да, после этого её карьера будет обеспечена.

Тем временем Том Райан, сидя почти в полном одиночестве в одном из баров Санта-Моники, потягивал теплое виски. Он даже не представлял, сколько времени просидел здесь. Да и какая разница? Он прихлебнул виски и поморщился. Ну и дрянь! Том жестом подозвал бармена.

— Эй, Смит, подайте-ка мне свеженького! — потребовал он. — Это на вкус как бензин.

— А вам не кажется, что с вас уже достаточно, приятель? — спросил моложавый бармен, тщательно подбирая слова.

— Это уж мне решать, приятель! — огрызнулся Райан. — Я выпить хочу.

Смитти покачал головой.

— В этом я не сомневаюсь, — сказал он, доставая чистый стакан. История всякий раз повторялась: старый забулдыга заглядывал к нему в бар два-три раза в неделю, упивался до бесчувствия, а потом Смитти отправлял его домой в такси. Однако сегодня что-то было не так. Старикан выглядел как-то необычно. Смитти так и подмывало спросить его, в чем дело, однако он понимал, что делать этого не стоит.

Том Райан развернулся на вертящемся табурете и посмотрел в окно. Он и не заметил, как начался дождь. Еще утром, когда он прилетел в Международный аэропорт Лос-Анджелеса, небо заволокло тучами. Том Райан ненавидел пасмурные вечера — они будили в его памяти гнетущие воспоминания. Он плотно зажмурился, представляя, что ему предстоит сделать. Господи, хоть бы это и впрямь было правильное решение…

— Да, похоже, скоро хлынет, как из ведра, — заметил Смитти, придвигая ему стакан с виски. — Вы далеко отсюда живете?

— В горах, — рассеянно ответил Райан. — Но мне сначала надо заехать ещё кое-куда. Обтяпать одно дельце, с которым я и без того уже слишком затянул.

— Понятно, — рассеянно кивнул Смитти. Этот высокий старик всякий раз заводил одну и ту же песню про жену и ребенка, которых потерял много лет назад. Особого смысла в его болтовне не было, но Смитти решил для себя, что жена, наверное, ушла сама и прихватила с собой ребенка. — Не пора ещё вызвать для вас такси? — осведомился он.

Райан помотал головой.

— Нет, сегодня не надо.

— Но мне вовсе не сложно…

Райан уставился на него в упор.

— Послушайте, приятель, я же вам ясно сказал — сегодня у меня дела. — Он взял стакан и опустошил его одним долгим глотком. — Сам обойдусь.

Бармен пожал плечами и отошел в сторону.

Том Райан взглянул на часы. Шесть сорок пять. Пора ехать, коль скоро он собирается добраться до Малибу к восьми. Он хотел было позвонить Мередит и удостовериться, что она его ждет, но потом решил, что не стоит. Лучше уж ехать сразу, как решено, пока он не передумал. Достав из бумажника пятидесятидолларовую купюру, он положил её на стойку бара перед Смитти.

— Сдачи не надо, приятель, — сказал он, слезая с табурета.

Смитти взял деньги, но в следующее мгновение судорожно сглотнул и оторопело уставился на Райана.

— Слушайте, дружище, но ведь здесь полсотни, — выдавил он наконец.

Райан кивнул.

— Вот именно, — устало произнес он. — Понимаете, Смитти… порой мне почему-то кажется, что вы мой единственный друг.

Смитти только растерянно заморгал, не зная, что сказать.

— На следующей недельке заглянул, — пообещал Райан, раскрывая дверь. И тут же добавил: — Если нам не придется строить ковчег, конечно. Проклятье — настоящий водопад!

— Вы уверены, что обойдетесь без такси? — в последний раз спросил Смитти.

— Да, в этот раз обойдусь.

— Что ж, вам виднее, — сдался Смитти. — И — спасибо за деньги!

— Вы их заслужили, Смит. — Райан вышел наружу и прикрыл за собой дверь. Смитти вышел из-за стойки бара и приблизился к окну. Увидев, как Том Райан усаживается в «роллс-ройс», он в очередной раз с недоумением спросил себя, почему этот странный человек проводит время в такой дыре, всякий раз упиваясь в стельку. Имени незнакомца Смитти не знал, но по всему чувствовалось: денег у него куры не клюют. И он с легкостью бросал их на ветер. Во всяком случае такой автомобиль наверняка влетел ему в весьма круглую сумму.

Усевшись за руль, Райан порылся в карманах и, выудив связку ключей, запустил двигатель. Прислушался к его мерному жужжанию, затем перевел взгляд на большой конверт, который лежал на соседнем сиденье. Газетные вырезки, которые оставила ему Мередит при их первой встрече. Сегодня он ей все вернет. Слишком тяжело держать их при себе. Райан с отвращением подумал, как проклятые газетные писаки пытались нажить себе капитал на его страданиях. Ничего, сказал он себе, сегодня он навсегда положит конец всем этим сплетням и домыслам.

Тихоокеанское шоссе с многочисленными крутыми поворотами и в ясную погоду считалось довольно опасным даже для опытного и трезвого как стеклышко водителя; в дождливый же и темный вечер, когда видимость практически равнялась нулю, а водитель находился в изрядном подпитии, попытка проехать по мокрой предательской трассе превращалась в самоубийство. Судорожно вцепившись в рулевое колесо, Райан пригибался к стеклу и щурился, пытаясь различить дорогу, однако мысли его витали в тысячах миль отсюда. С трудом преодолевая очередной вираж, он старался представить себе Элизабет. Оставляя её в клинике, он надеялся тем самым защитить её от внешнего мира. Он знал — там она в безопасности. Но какая участь постигнет её теперь? Как скажется на ней его решение поделиться своей тайной — их тайной — с Мередит? Не приведет ли оно к тому, что её безмятежное пребывание в тесном замкнутом мирке будет разрушено? Оставалось только надеяться, что этого не произойдет. Оставалось верить, что он принял единственно правильное решение. Что только, раскрыв эту тайну, он сумеет навсегда покончить с грязной ложью и досужими слухами.

Погруженный в тягостные мысли, Райан не заметил надвигающийся навстречу тяжелый грузовик. Громадина слишком широко вошла в очередной поворот, и огни мощных фар ослепили Райана. Выпустив руль, он попытался прикрыть глаза. «Роллс-ройс» на полном ходу врезался в ограждение и, подлетев, обрушился в океан. Все случилось настолько быстро, что Райан даже не успел понять, в чем дело. Он увидел только яркую вспышку, потом зазвенело разбитое стекло, послышался жуткий скрежет металла, а за ним — удар и оглушающий взрыв.

И наконец — наступила столь долгожданная тишина.

Стоя у окна и глядя на струйки воды, стекающие по стеклу, Мередит ломала голову, пытаясь понять, куда мог подеваться Том Райан. Он ведь ясно сказал, что приедет к восьми. Она в очередной раз посмотрела на часы. Половина одиннадцатого. Неужели он передумал — в очередной раз? Она уже сбилась со счета, пытаясь подсчитать, сколько раз они уговаривались с ним о встрече, после чего Райан в последний миг отменял её или ни с того, ни с сего исчезал из дома, когда Мередит сама приезжала в Бел-Эйр. Дорого бы она отдала, чтобы понять, что творится в его голове. Что за тайну он скрывал? И какое отношение все это имело к смерти его жены и ребенка?

Наконец она решилась и, подойдя к телефонному аппарату, набрала ставший таким знакомым номер. После пятого гудка подошла мексиканка-экономка.

— Это Мередит Кортни. Скажите, могу я поговорить с мистером Райаном?

— Нет, — ответила мексиканка с сильным испанским акцентом. — Мистер Райан, он рано днем уехал, и с тех пор я его не видела. Он говорить мне, что к вам собираться ехать.

— Он должен был приехать ко мне два с половиной часа назад, — сказала Мередит. — Он собирался заехать ещё куда-то?

— Нет, я не знаю. Может, он поехать… — Женщина вдруг резко замолчала.

— Куда? — быстро спросила Мередит. — Вы хотели что-то сказать. Куда он мог заехать. По-вашему?

— Никуда, — нервно ответила экономка. — Я не можно говорить. Мистер Райан, он будет в ярости, если я что-то вам рассказать.

— А вдруг с ним что-то случилось? — предположила Мередит. — Я бы хоть знала, где его искать.

— Нет, — упрямо возразила женщина. — Если он не вернуться домой или вы о нем не услышать, тогда, может быть… Но сейчас мне не можно сказать. Извините — я не должна.

Мередит глубоко вздохнула.

— Ну хорошо, я понимаю, — скрепя сердце согласилась она. — Но, если он все-таки вернется, попросите его перезвонить мне. В любое время.

— Si, передам. — В трубке щелкнуло, и послышались короткие гудки. Мередит медленно опустила трубку. Ей нетрудно было догадаться, что имела в виду экономка. Она была уверена, что Райан сидит в каком-нибудь баре, пьяный в стельку.

Мередит снова подошла к окну. Господи, хоть бы Райан позвонил и предупредил, что сегодня не приедет. До чего же он порой бывает утомителен! Если бы она уже не поставила на карту так много, если бы не знала, сколько это интервью значит для её карьеры, то уже давно высказала ему все, что о нем думает. Сколько можно играть в кошки-мышки? То сам звонит и божится, что все расскажет, а потом прячется от нее, как черт от ладана. Почему?

Зазвонил телефон. Вздрогнув от неожиданности, Мередит схватила трубку.

— Алло! — Она с трудом сдерживала волнение.

— Мередит? — она узнала голос Кей. — Я и не надеялась, что застану тебя дома.

— Почему? — раздраженно спросила Мередит. — Я ведь говорила тебе, что жду Тома Райана…

— Так ты ничего не знаешь!

— О чем, черт побери? — по спине Мередит поползли мурашки.

— По радио уже сто раз передавали, да и по телевизору…

— Я не включала телевизор, — ответила Мередит. Усаживаясь в ближайшее кресло. — Что случилось?

— Том Райан… Он угодил в жуткую аварию. Наверное, как раз по дороге к тебе. Дорога была скользкая из-за ливня. Водитель какого-то грузовика слишком быстро выехал из-за поворота и перегородил ему всю полосу. Он перелетел через ограждение… Он разбился насмерть, Мередит.

Мередит слепо уставилась на телефонную трубку, словно видела её впервые в жизни. Том Райан… Разбился насмерть? Она не могла в это поверить.

— Мередит? — услышала она сквозь туман. — Ты там? Ты меня слышишь?

Мередит с трудом обрела дар речи. Поднеся трубку к уху, она слабо выдавила:

— Да, я тебя слышу, Кей. Только давай поговорим завтра.

Медленно, словно во сне, она положила трубку на рычажки и, встав, подошла к окну. Уставилась невидящим взором на залитое струйками дождя стекло. Внутри у неё разлился леденящий холод. Это только дурной сон, сказала она себе. Ночной кошмар. Потом я проснусь, и все пройдет. Сейчас Том постучит в дверь, войдет и все мне расскажет. Однако другая часть её мозга возражала: нет, этого не будет — Том мертв. И он никогда уже не расскажет ей о том, какая участь на самом деле постигла Элизабет после трагической гибели Дэвида.

Мередит моргнула, смахивая слезинки. По большому счету Том Райан ей нравился, насколько это было возможно. Он сразу пришелся ей по душе. Другие находили его холодным, недоступным и даже заносчивым, однако за то время, что Мередит удалось с ним пообщаться, она поняла, что под этой маской прячется глубоко исстрадавшаяся и легко ранимая душа, которой выпало нести по жизни непосильный крест.

— За что? — прошептала она. — За что, Господи?