Глава 2. Майский праздник

Домой Фрида возвращалась не одна. «Не гоже такой крале одной до дому пехать», — говорила Кейт, деревенская ведьма из местечка Хэмтонкорт, неподалёку от которого Фрида купила коттедж четыре года назад.

Под «кралей» Кейт имела в виду себя. И неважно, что ей в этом году уже стукнуло шестьдесят. «Да ведь не то ж главное, — считала Кейт. — А главное — что тут!» И тыкала себя в грудь, где-то в районе диафрагмы. Именно там Кейт была ещё вполне ничего, а вот сердце у старухи пошаливало. Но это нисколько не мешало ведьме быть первой стервой на деревне. Многочисленная родня, как и соседи, дружно Кейт ненавидели и так же дружно боялись. Ведьму это совершенно не смущало.

«А шо ты улыбаешься?» — говор у Кейт был деревенский, да ещё и с такой мешаниной акцентов (в юности ведьма на одном месте долго не засиживалась), что впору было по её речи отслеживать всю географию империи. Иной раз, устав от болтовни «подруги», Фрида так и делала.

«Нет, а шо ты улыбаешься? Пусть хоть один! Один! Мужик скажет, что я не хороша». На этих словах Кейт ловила за локоть первого попавшегося мужчину (по крайней мере, два раза ей попадался упырь, но старуху это тоже не смущало) и строго интересовалась, красива она аль нет. Прямо как злая королева у зеркала в известной сказке. Ответы особым разнообразием тоже не отличались. Фейри раскланивался и рассыпался в комплиментах. «Ай, шельмец!» — грозила ему пальцем Кейт. Человек терял дар речи, впрочем, ненадолго, потом находился и принимался на все лады расхваливать рассерженную ведьму. «То-то же», — снисходительно роняла тогда Кейт. Упырь же просто мычал, но о-о-о-очень восторженно. Кейт в ответ угощала его лопатой по темечку и поворачивалась к Фриде: «Видала? Сладка ягодка я, и все это знают. Красива, не то шо ты — отрастила себе. Потому шо всё у девицы должно быть в меру. Вот у меня — в меру». Фрида на это только смеялась: и в молодости у плоской, как доска, Кейт поклонников было пруд пруди. «Ни один не убежал!» — хвалилась старуха. «Не успел», — думала Фрида, но не возражала.

Кейт постоянно всё не устраивало. И фейри-привратник завесу между мирами долго открывает, и погода не ахти, и сумерки уже, «ах, зачем мы так поздно вышли?». И «ой, душно что-то», «ай, нога, понеси меня, деточка»… Фрида улыбалась и молча шла рядом, пытаясь вспомнить, что по программе необходимо срочно дать ученикам. Слушать болтливую ведьму было совершенно необязательно: она прекрасно разговаривала сама с собой. Даже пожелай Фрида, она вряд ли смогла бы вставить хоть слово.

Но на этот раз глазастая Кейт углядела на балу кое-что интересное и пристала с вопросами:

— И как он? Кто он, какая семья? Ты узнала?

Фрида, мыслями вся в легендах эпохи Седины, удивлённо посмотрела на спутницу.

— Кто?

— Ой, да не ломайся! Рогатый твой, с которым ты отплясывала перед этим стервецом. — Так Кейт величала Лесного короля, чьей фавориткой она в молодости успела побывать. — Ну, и как он? Поди, всю ночь потом проплясали? А? А-а-а?

Фрида со вздохом отступила подальше, но старуха, не достав локтем, ткнула её в бок метлой. (Метла на шабаш — это святое)

— То-то я чую, запах твой изменился… — Ведьма напоказ потянула носом, и Фрида тоже нервно принюхалась. Глупости, ничем странным не пахло: весенняя ночь, где-то неподалёку цветёт дикая яблоня, и всё. А старая болтунья просто нашла новую тему — лишь бы языком почесать.

— Ой, чую, изменился, о-о-ой! — простонала Кейт и тут же с любопытством собаки, увидевшей жирный кусок мяса у хозяина в руках, подскочила к Фриде. — Ты предохранялась?

«Тебе-то какое дело?» — тоскливо подумала Фрида, вспомнив, что, кажется, зелье от беременности на этот раз не пила. Столько лет к ней никто не подходил, и Фрида стала беспечной. Забывчивой. Но кто же знал? А, впрочем, всё равно это пустое. Один раз… Тем более, от него так тянуло железом…

Всё равно в будущем нужно быть внимательнее.

— Вот и я чую, что не предохранялась, — не унималась ведьма, с энтузиазмом лекаря давя на больную тему. — И запах твой изменился…

— Да что вы! — не выдержала Фрида. — И как же я пахну?

Кейт снова потянула носом и подытожила:

— Странно. И не надо на меня так смотреть, деточка, я-то знаю, когда нормальное это «странно», а когда нет. Я столько родов приняла!.. Ты, если шо, меня зови, а не этих гордецов из столицы. Поняла? Я-то лучше их разбираюсь. А то эка невидаль — мужик у бабы роды принимает. А? Да шо они в нас понимают, эти мужики?

Фрида только молча вздохнула. С одного раза не беременеют, все это знают, и Кейт сама что-то такое говорила. Впрочем, чего только Кейт не говорила…

Фрида старалась не думать, что от такого «один раз не беременеют» родилась и она.

— Ты смотри, — продолжала Кейт, — от него железом несло — поди, или изгнанный, или подменыш, у людей всё мается. А раз мается, то где? Своей мамке нужен не был, думаешь, люди его приветили? Ха! Я, знаешь, на подменышей насмотрелась. И, ты думаешь, где? В домах этих срамных, где девки голые, а жрецы им всё позволяют. — Жрецов Кейт особенно не любила. Всех, независимо от бога, которому они служили. — И вот в домах этих они за деньги себя продают, как вещи какие. Фейри. Фу, срам!


«В борделях, то есть», — перевела Фрида. Насколько она знала, фейри там днём с огнём было не сыскать, но за свою бурную жизнь Кейт, видимо, на одного всё-таки наткнулась. Запомнила и теперь промывает молодому поколению голову, рассказывая байки.

— Вот, туда подменышей и сдают! — Кейт снова погрозила пальцем. — И шо? Среди этих вот, продающихся, отца-то своему дитю искать будешь? — И тут же: — Ты если соберёшься ребёночка травить, то до большого срока не тяни, слышишь? А то демоном-хвостом обзаведёшься, я-то знаю, сама видела…

— Ваш дом, — невежливо перебила Фрида, когда старуха, войдя в раж, не заметила собственную калитку и чуть не уткнулась в неё крючковатым носом.

Дом, как обычно, поприветствовал хозяйку весьма изобретательно. Большая (для одной сухонькой Кейт) хижина, скрипя, приподнялась, натужно повернулась и осела. Земля меленько задрожала в ответ. В чёрных провалах окон, не затянутых даже тряпицами, зажегся свет, а в очаге посреди хижины в висящем котле что-то тут же забурлило. В трубу повалил дым, возвещая всей деревне, что ведьма с шабаша вернулась — Фрида знала, что ей уже завтра понесут подношения: дичь, кроликов, овощи и крупы. От вредной колдуньи легче было откупиться, это все в округе знали. А то проклянёт — а проклятья Кейт обычно держались крепко.

Натужно заскрипев, приветливо отворилась, повиснув на одной петле, дверь.

— О, как быстро дошли! — восхитилась Кейт, привычно швыряя метлу через низенькую кованую оградку (подарок местного кузнеца, на который скидывалась вся деревня, когда ведьме исполнилось шестьдесят). С той стороны раздался — тоже уже очень привычный — мявк чёрного, как ночь, кота. Фрида поморщилась. — В общем, поняла, деточка? Меня зови! — Кейт потопталась у калитки, провела узловатым пальцем по чугунным веточкам. Те затрепетали, как живые. — А не хочешь у меня переночевать? Темно уже, шо ты по сумеркам таскаться будешь, прямо как привидение какое. У меня на ночь оставайся, а с утреца уходи.

Щедрое предложение, не знай Фрида, что в довесок к нему пойдёт уборка единственной в хижине комнаты. Сама Кейт никогда порядок у себя не наводила: эта честь всегда доставалась гостям. Наступишь на дохлую мышь — а хозяйка подзуживает: «Туда, туда её брось! Да ты пни её, ужо ж не встанет». Или от пыли закашляешься — а старуха уже метлу суёт, давай, дескать, работай. И не дай боги, отказаться… Хорошо, если только сглазит.

Сглаза или проклятий Фрида не боялась, но предпочитала определённый комфорт.

— Спасибо, — натянуто улыбнулась она. — Но я лучше пойду. Меня ждут.

— Ой, да кто тебя ждёт! — хихикнула старуха. — Чай не этот, рогатый? Хотя, если из домов тех, то он, наверное ж, учёный, ясно, почему ты к нему так торопишься…

— Спокойной ночи, матушка. — Фрида поправила броши на плечах и отвернулась.

— Сама ею скоро станешь! — крикнула ей вслед ведьма. Напоминаний о своём возрасте она терпеть не могла.

Фрида только ухмыльнулась.

В деревне отмечали майский праздник, начало недели Цветения, поэтому к людям Фрида не пошла: обязательно бы заметили. Идти по ночному лесу тоже удовольствие небольшое, но красться (и впрямь как привидение) дальними и обычно тихими улочками к своему коттеджу, пока деревенские пляшут вокруг майского шеста и устраивают салочки за «майской девой», Фриде не хотелось. Отвести глаза всем селянам сложно, а риск, что наткнутся именно на неё, был велик. В лёгкой зелёной тунике, украшенной листьями, Фриду неминуемо бы приняли за «майскую деву» — воплощение весны. А потом бы до утра не отвязались.

Поэтому Фрида выбрала лес. Он майский праздник тоже праздновал, но по-своему: звенели сверчки, совсем рядом ухала сова, а где-то далеко дружно и очень музыкально, с душой, выли волки. Фрида вдохнула напоенный весенним ароматом — цветы и немного дыма от костров в деревне — воздух, подхватила подол и, зевая, пошла по направлению к своему дому, игнорирую тропинку. Лесной король был её отцом, и лес никогда бы Фриду не обидел: деревья отодвигали ветви с её пути, под босые ноги услужливо стлался мягкий мох. Пару раз, бывало, слетит сова на плечо или заденет щёку крылом, но Фрида тогда только улыбалась. Четыре года назад она специально искала себе коттедж у леса, чтобы можно было всегда уйти на «ту сторону», одной ногой на которой уже стояла старуха Кейт. Если очень-очень захочется. Если люди уж совсем надоедят.

А ещё, когда лес рядом, домой возвращаться очень удобно, если не хочешь, чтобы тебя заметили. В отличие от Кейт, которая, хоть на метле могла в трубу залететь, Фрида слыла барышней, богатой леди (пусть и самодуркой немного). Да, спустя четыре года деревенские уже что-то подозревали, но репутацией и свободой Фрида ещё дорожила, потому приличия соблюдала. Может, в свои шестьдесят она тоже сможет, хохоча, проноситься на метле над домами соседей. Но пока что и в человеческом мире находилась масса приятных вещей, которых Фрида не хотела лишаться. Неосторожная же ведьма легко могла попасть в застенки к Серому и никогда оттуда не вернуться.

Самая быстрая дорога к дому лежала по обрыву, с которого на деревню открывался прекрасный вид. Фрида как обычно задержалась здесь немного, глядя вниз: Хэмтонкорт сверкал и искрился огромным костром посреди главной площади и десятком маленьких, на улицах. Вокруг главного костра сейчас разворачивалась ритуальная битва: наряженный в женское платье сын старосты (смотрелся он очень потешно) возглавлял немногочисленную «армию» Зимы, которую теснили к полям люди Джека-в-зелёном, «весеннего короля». Фрида высмотрела и выбранную «королеву мая» — в который уже раз ею становилась дочь местного кузнеца. В венке из полевых цветов она стояла у майского шеста — длинного дерева с обрубленными ветвями, украшенного гирляндами: белого боярышника, синего пролеска и нежно-жёлтого первоцвета. Войско Зимы тем временем швыряло в атакующих Летних соломой, Джек-в-Зелёном грозно размахивал ивовым прутом, а его люди защищались берёзовыми ветвями. Потешная битва была в самом разгаре, значит, ещё нет полуночи. Хорошо. Фрида покосилась на всякий случай на небо — россыпь звёзд завораживала — кивнула своим мыслям и пошла дальше. Если поторопиться, будить Мэри, камеристку, не придётся. И можно надеяться на горячую ванну…


Уже у самого дома Фрида чуть нос к носу не столкнулась с оленем. Лесной красавец спокойно смотрел на неё, тут же напомнив о недавнем приключении. Чёрный нос дрожал, ловя запахи, нежные карие глаза отражали звёзды (по крайней мере, Фриде так показалось), а вокруг рогов вились жёлтые светлячки — так, будто олень гордо нёс на голове громадную корону.

Фрида зачем-то поманила его, улыбаясь, но тут сбоку раздался треск — и олень исчез. Фрида оглянулась и сама едва успела отступить подальше в зелень. Что, ж понятно, кто разбудил лесного красавца. Первая майская ночь — прекрасное время для гаданий, и особенно неусидчивые девицы крались сейчас через лес, как и Фрида, только замирая от страха и неся с собой фонарь, в котором дрожал огонёк одинокой свечи.

Фрида отвернулась от резкого света и подалась ещё дальше в листву, дожидаясь, пока девушки пройдут мимо. Их путь наверняка лежал на тихое местное кладбище (за землёй с могилы или щепкой от креста) и Фрида от души пожелала, чтобы они не наткнулись там на Кейт. Старая карга любила по возвращении проверить парочку мёртвых.

Калитка в коттедж Фриды была вся увита цветочными гирляндами. Не потому, что слуги сделали хозяйке подарок — Фрида, конечно, не запрещала, но никто из них не стал бы без приказа ей плести. Нет, это был ненавязчивый намёк от деревенских: в гирляндах нет-нет да выглядывал нежно розовый сердечник, «кукушкин цветок», как величали его в Хэмтонкорте. Здесь верили, что это любимый цветок фейри, и если уж вплели его в гирлянды, то, можно сказать напрямую заявили: «Здесь живёт ведьма».

Ведьм деревенские уважали, да и Фрида крестьян не боялась: даже если кто-то и донесёт на неё, то всё равно им никто не поверит. Считалось, что ведьмы рождались только среди черни, к тому же, Фрида никогда не колдовала у себя дома. Глаз отвести случайному прохожему — это пустяки, а вот если из твоей трубы валит зелёный дым — конечно, Серый заинтересуется. Фрида дурой не была и вела себя аккуратно. Для колдовства всегда можно выйти в лес, тот защитит её и убережёт от чужого ненужного внимания. Так что снимать гирлянды Фрида не стала, а наоборот, погладила цветы и, не выдержав, зарылась в них носом. Пахли они волшебно и очень свежо, по-весеннему.

Слуги спали — горело только одно окошко, на втором этаже. Мэри наверняка зачиталась очередным сентиментальным романом и, конечно же, в комнате своей госпожи.

Фрида на всякий случай отводила глаза — мало ли какой любопытный следит сейчас за домом или выглядывает из окна. А так, заметит неясную тень, дымку — в сумерках и на такое увидишь. Неслышно проскользнуть в запертую дверь было просто, подняться по лестнице, застеленной коврами — ещё легче.

— Мэри, ванну, — приказала Фрида, появляясь на пороге своей спальни.

Мэри, рыжая девочка лет восемнадцати (камеристка досталась Фриде от матери, и сама Фрида возраст Мэри никогда не уточняла), вскрикнула и вскочила с кресла, в котором только что мирно сидела, укрыв ноги пледом. Сейчас плед соскользнул на пол, и Фрида с усмешкой подумала, что завтра у Мэри на ногах начнётся сыпь, которая через неделю превратится или в «воровка», или «завистница». Камеристка укрывалась хозяйским пледом, который Фриде после их первого совместного шабаша подарила как раз Кейт (ручная, кстати, работа — карга, порой, любила рукодельничать). А старая ведьма наверняка защитила свой подарок чем только можно — в том числе и от возможности подарить его кому-нибудь ещё. Впрочем, Фрида и не пыталась.

— А я-я вас только зав-втра ждала, — промямлила Мэри, кутаясь в шёлковый халат, чёрный с вышитыми золотой нитью цветами. Тоже, кстати, хозяйский. Мэри это обожала: примерять наряды Фриды в её отсутствие. Фрида не была наивной дурочкой и прекрасно знала, что камеристка ей завидует: титулу, положению, богатству, роскоши… Даже красоте, хотя сама Мэри была куда как хорошенькая. Но вот длинные, до пят, волосы хозяйки не давали служанке покоя.

Впрочем, вслух Мэри свои чувства никогда не выказывала, была аккуратна, пунктуальна, старательна и превосходно умела делать причёски, которые не распадались потом весь день, что в положении Фриды было просто необходимо (когда у тебя длинные волосы до пят, очень накладно носить их распущенными).

— Ванну, Мэри, — повторила Фрида, усаживаясь в то самое кресло, с которого только что встала служанка. — Да ради всего святого, оставь в покое халат. Он тебе нравится?

— Очень, госпожа, — пролепетала Мэри, быстро забирая непослушные волосы под чепец.

— Тогда забирай, — разрешила Фрида и зевнула, прикрыв рот ладонью.

— Спасибо, мэм! — разулыбалась Мэри, мигом повеселев. — Спасибо, спасибо, спасибо!

— Ванну, Мэри, — в третий раз повторила Фрида. И крикнула уже вслед служанке: — Воду сама не носи, растолкай лакеев!

Коттедж у Фриды был большой — ещё не совсем поместье, но и не деревенский (и уж тем более не городской) домик на два этажа с комнатами-малютками, в которых еле-еле двое-то помещались. В коттедже Фриды этажей было три, да ещё жилой чердак, где спали слуги, и подвал, где находились кухня и прачечная. Ещё в саду имелась пещера для ледника, но она располагалась со стороны кухни, и Фрида там ни разу не бывала. И да, вокруг коттеджа был разбит сад — небольшой по меркам высшего общества, к которому Фрида (а точнее маркиза Фрида Вустермор) принадлежала. В саду имелся всего один фонтан, три увитых виноградом беседки и один пруд. Фриде хватало, садовнику тоже — ему как раз не пришлось нанимать помощника. А вот слуг в доме требовалось много (по меркам Фриды): кухарка (без неё никуда), камеристка (тоже необходима), три лакея, четыре горничные, экономка. И конюх, правда, он не относился к домашней прислуге и жил на небольшой конюшне: у Фриды всего-то было пять лошадей — для упряжки. Люди её положения такой штат прислуги сочли бы непозволительно маленьким, но Фрида ненавидела, когда по её дому шатается слишком много народу, к тому же, смутно знакомого. Вдобавок, Фрида любила комфорт и считала священным право проводить всю первую половину дня у себя в одиночестве («у себя» растянулось на весь второй этаж, принадлежащий целиком Фриде — комнаты прислуги и рабочие помещения располагались или ниже, или выше). Прислуга в это время вела себя тише воды ниже травы: Фрида никогда их не колотила, но разжаловать за шум могла, а платила она очень хорошо, так что слуги за свои места держались.


Рядом с креслом на низеньком столике лежала книга — Мэри читала её, пока хозяйка не вернулась. Фрида взяла, повертела её, оценила обложку: красавица в роскошном платье молитвенно сжимает руки. Название внизу гласило: «Проданная в монастырь насильно, или Найти свою настоящую любовь в объятьях демона». Ещё ниже что-то тоже было написано, но слишком вычурно и оттого почти неразборчиво.

— Мэри? — не выдержала Фрида.

Камеристка, суетившаяся с сидячей ванной (её установили у камина и затем принесли воду разбуженные лакеи), как раз разбавляла холодную воду кипятком.

— Да, мэм?

— Почему название такое длинное?

Мэри нахмурилась.

— Не знаю, госпожа, но оно правда очень подходит! Господин Винтер… Это писатель, мэм, — объяснила Мэри, заметив недоумённый взгляд Фриды. — Он сказал, что таково название всей серии книг. И хотя демона прекрасная Мадлен только-только встретила…

— Погоди. Сколько же там… книг? — снова не выдержала Фрида.

— Двадцать… Но, наверное, будет пятьдесят. Недавно господин Винтер объявил о продолжении…

Фрида присмотрелась к книге внимательнее. Открыла.

«Её прекрасное тело трепетало в его горячих руках, когда он медленно, но настойчиво перебирал внутри неё пальцами, словно играл на потаённых струнах её восторженной души…»

Фрида захлопнула книгу. В ней точно была какая-то магия сродни привороту, но это волшебство было за гранью понимания Фриды.

— Мэм, у меня и начало есть, если вы хотите, — нарушила наступившую тишину камеристка. — Там Прекрасную Мадлен усыновляет жрец богини любви и учит её таинствам…

— Я тебя умоляю! — перебила Фрида. — Ты только в храме при настоящих жрецах ничего такого не говори, ладно?

— Что вы, госпожа, это же не запрещено!..

— Мэри, ты молодая красивая девушка… — Фрида покачала головой, отбросив книгу. — Зачем?

— Хочу своего демона. — Мэри зябко поёжилась, хотя в комнате было довольно тепло. — Вот у вас, наверное, демон есть…

— Мэри!

— Простите, мэм.

— Скажешь что-нибудь подобное при других, отрежу тебе язык, — совершенно серьёзно пригрозила Фрида.

— Не скажу, госпожа. — Мэри вытерла руки о передник — халат она уже сняла и успела переодеться. — Всё равно мне никто не поверит, — совсем тихо закончила камеристка.

— Вот именно, — Фрида встала. От полной ванны приглашающе исходил пар. — Представь, как тяжело тебе будет найти нормального мужа немой. Или нормальную работу.

— Работу — не тяжело… Да и мужа тоже…

— Правда? — Фрида с намёком посмотрела на камеристку. — Хочешь, чтобы я облегчила тебе жизнь уже сейчас? Я вдруг подумала, что немая камеристка — идеал, который мне как раз очень нужен…

— Простите, мэм. Я буду молчать, как рыба. Как всегда, — перебила Мэри, конечно, ни на грамм Фриде не поверив. «Вот и будь после этого доброй хозяйкой», — со вздохом подумала та.

Мэри тем временем присев, добавила:

— Вам что-нибудь ещё нужно?

— Горячий шоколад.

— Сию минуту, мэм.

— И найди мою тетрадь с записями уроков. Она где-то на письменном столе. — Садиться за работу сейчас же совершенно не хотелось, но завтра в школе полувыходной, значит, занятия сократят, а послеобеденные уроки перенесут на одиннадцать утра. А Фриде хотелось бы поспать подольше и не встречать зарю за планами уроков.

Мэри ушла, дверь за ней со стуком закрылась, и в комнате наступила относительная тишина. В открытые окна, кружась, залетали мотыльки, а вместе с ними — шум и смех празднующей деревни. Но всё это легко «перекрикивали» сверчки.

Фрида погасила газовую лампу. Огонь в камине тихонько догорал, сумерки в комнате сгустились. В сине-сиреневом сумраке, словно живые, задвигались тени. Глядя на самую тёмную из них — её тень, — Фрида медленно расстегнула броши. Платье с лёгким шорохом стекло к её ногам, и Фрида, зажмурившись, на мгновение вспомнила, как это было… почти так же… той ночью. И как потом горячие руки легли ей на плечи, а голос, приятный мужской голос звал её по имени.

Не открывая глаз, Фрида провела рукой по груди и ниже, к животу. Замерла. На какое-то мгновение ей показалось, что от живота исходит жар чужой магии. Но всего лишь на мгновение.

Между той ночью и возвращением Фриды домой прошло две недели — не так-то просто вернуться из страны фейри, даже если они сами тебя отпустили. Две недели, а как будто только вчера… «Я бы уже знала, будь я беременна, — подумала Фрида и тряхнула головой. — Всё эта старуха со своей болтовнёй». Как именно она бы узнала, Фрида на самом деле понятия не имела, но задумываться она не стала. Зачем беспокоиться о том, что ещё не случилось и неизвестно, случится ли? Глупо.


Платье Фрида по привычке отправила в огонь — и оно сгорело, как сгорел бы цветок: мгновенно съёжилось, почернело и тут же рассыпалось пеплом. А броши превратились в бабочек, ярких, алых с фиолетовым, бабочек. Вспорхнув, они исчезли за окном.

Фрида проводила их взглядом, потом потёрла концы пояса друг о друга и шепнула:

— Тебя я тоже отпускаю.

Пояс в руках потяжелел — и соскользнул на пол.

— Ты мне только домашних не распугай, — попросила Фрида громадную гадюку, и та, качнув головой, тоже поползла к окну. Тихонечко.

Не обращая на неё внимания, Фрида прошла к зеркалу на столе и из резной, украшенной янтарём, шкатулки достала марлевый мешочек с твёрдым маслом для ванны. Вернее, смесью масел: мандарина, лаванды, сандала, с добавлением зёрен овса, лепестком розы и сушёных ягод чёрной бузины. Масло для ванны Фрида делала сама, как и почти всю свою косметику. И для матери, и для сестёр тоже. Даже Мэри кое-что перепадало. Здесь Фрида позволяла себе немножко «поведьмачить»: всего-то приготовить по старинным рецептам правильно собранные травы или качественные масла, которые, правда, пришлось поискать, порыскать чуть не по всей империи. Но оно того стоило.

В воде от мешочка почти сразу пошла душистая пена — Фрида любила пену и всегда добавляла кусочек мыльного корня в свои масла. А мешочком с разбухшим овсом, ягодами и лепестками было приятно натирать кожу — она потом становилась восхитительно нежной и сладко пахла. То, что нужно после двухнедельной дороги домой. Тем более — Фрида отсчитала — завтра крайний срок, когда у неё должны были начаться месячные кровотечения, а с ними вот так запросто в ванне не поваляешься. И так что-то они на этот раз задержались на пару дней. Но это бывает из-за вуали между мирами. Первое время, приближаясь к ней, Фрида вообще теряла сознание. Сейчас стала выносливее, но иногда вуаль, граница, искрящаяся от магии, так что увидел бы и обычный человек, всё ещё отражалась на её здоровье.

Фрида откинула голову — затылок больно упёрся в край ванны. И на мгновение закрыла глаза…

— Ваш шоколад, мэм.

Фрида потянула носом и действительно почувствовала сладковатый аромат.

— Спасибо, Мэри. Поставь на столик.

— Да, мэм. И ваша тетрадь.

— Давай её сюда. — Фрида вытерла руку о заранее приготовленное полотенце.

— Может быть, вам лампу зажечь, госпожа?

Фрида откинула голову, уселась поудобнее, аккуратно, чтобы не намочить страницы. Свет от огня в камине вполне позволял читать.

— Нет, спасибо. И можешь идти. Только пришли через час кого-нибудь, пусть уберут ванну.

— Да, мэм. Спокойной ночи, мэм.

— Спокойной ночи, Мэри.

Фрида ещё немного понежилась, читая. Потом промыла волосы — ромашка, зверобой, желтки куриных яиц и морская соль всё с тем же мыльным корнем. За это время вода успела порядком остыть, и вставала Фрида без сожаления. Она завернулась в полотенце и, когда — ровно через час — в комнату тихонько постучались горничные, Фрида уже сидела на пуфике у зеркала, водя черепаховым гребнем по мокрым, свивающимся в кольца волосам.

Ванну унесли, и Фрида с облегчением вздохнула. Всё. Теперь она до завтра одна, можно расслабиться.

Гуляние в деревне потихоньку стихало. Фрида ещё немного поработала, подправив планы уроков. Потом, зевая, под «песню» сверчков перебралась на кровать. Спать хотелось невыносимо.

Огонь в камине почти догорел и давал лишь немного света — но в комнату заглядывала луна, и от её серебристого света было почти так же светло, как и с лампой. Недавно в таком же неверном свете… Фрида вздохнула и прогнала глупые мысли. Однако впервые в жизни ей не хотелось спать одной.

Под кроватью завозились.

— Робин, — давя зевок, протянула Фрида, привставая на локтях. — Ну как вы тут без меня? Всё было спокойно?

Брауни — маленького ростика старичок с коричневым, точно вымазанным в грязи лицом — взобрался на прикроватный столик и уселся, болтая ножками в ярко-голубых сапожках.

— Всё, хозяйка, — со вздохом отозвался он.

Фрида потянулась, достала из дорожной сумки алый свёрток.

— Держи. Тебе за службу.

Брауни повеселел и свёрток взял с поклоном, хотя это давно уже стало традицией. Фрида быстро заметила, что её домовому нравятся яркие цвета, особенно красный, и приносила в гостинец с «той стороны» одежду. Первый раз Робин попытался возмутиться: что, дескать, не нравится моя работа, выгнать хочешь? Но потом (после примерки) решил, что и сам тут останется, и на мнение хозяйки ему плевать. А обновке он всегда рад, так-то. «Я против воли никого не держу, — сказала тогда Фрида. — А за службу тебе благодарна. Сам Лесной король дал мне кленовые осенние листья для твоего наряда». И польщённый брауни от гостинцев больше никогда не отказывался.

— У нас-то всё хорошо, хозяйка… — спрятав свёрток, начал Робин. — Правда, девица эта снова твои наряды мерила. И брошку с янтарём, ту, в виде стрекозы, себе забрала.


Фрида только отмахнулась. Брауни Мэри не любил — та почему-то вечно наступала на его миску со сливками. Или отдавала их кухонному коту, который, конечно, чужое (а тем более фейри) не пил, но Робин всё равно обижался.

— И конюх с одной из горничных давеча на сеновале кувыркались…

— Робин! Есть что-нибудь, что мне нужно знать прямо сейчас?

— Всё нужно знать прямо сейчас, — отрезал брауни. — А то неправильно рассудишь, что важнее, потом плакать будешь, стенать, меня звать…

— Робин.

— Вот-вот, — вздохнул брауни. — У нас-то всё ладно, а вот в столице, говорят, мужчин режут.

Фрида снова зевнула.

— Ну и что? — А про себя подумала: «Ну не женщин же».

Малыш-фейри покряхтел, повозился и, наконец, ответил:

— Из наших кто-то режет.

Фрида вытаращилась на него в темноте.

— Из наших? В столице? Робин, ты говоришь глупости. Кто из наших рискнёт колдовать в столице, под носом у Серого?

Брауни только плечами пожал.

— Кто-то рискнул. Посиди пока в сторонке, хозяйка, не суйся к родне.

— Они обо мне четыре года не вспоминали, — хмыкнула Фрида. — Так что не волнуйся, Робин, не вижу причин им звать меня сейчас.

Брауни как-то странно посмотрел на неё, но из-за сумерек Фрида не поняла его взгляда.

— Ещё Лесной король просит тебя о встрече.

Фрида тут же вспомнила оленя с рогами-короной. Ну конечно, король обожает показывать людям знаки…

— Зачем?

— Да откуда же мне знать? Приходи завтра куда обычно после заката.

Фрида снова откинулась на подушку и закрыла глаза.

— Я же только что от него…

— Хозяйка, если он будет просить найти того из наших, что человеческих мужчин в столице режет, не соглашайся, — решительно заявил вдруг обычно спокойный брауни. — Это верная смерть. Наши из города все бегут и такие слухи разносят, что даже пересказывать их страшно. Не езжай в столицу, хозяйка, тут пережди.

Фрида улыбнулась. Забота домового была приятна.

— Спасибо.

Робин, кряхтя, слез со столика.

— А детскую-то тебе обустроить? Если сейчас начну, как раз к сроку поспею.

— Что? — выдохнула изумлённая Фрида. — Какая детская? Робин, нет у меня ребёнка, ты что?

Брауни только хмыкнул да исчез в потёмках, а Фрида снова закрыла глаза. Наверное, кто-то опять добавил в его сливки маковое молоко. Или насыпал сахар, от которого Робин тоже пьянел. Сердобольная кухарка, бывало, это делала, а мак проливала одна из горничных. Случайно, но метко. Первый раз напившийся Робин буянил, а после нёс околесицу. Вот и сейчас снова, поди, напился. Слуги-то тоже начало мая отмечали, вот и опоили случайно домового…

Фрида повернулась на другой бок и расслабилась. Вздохнула, чувствуя, как затягивает её дрёма. В голове вдруг мелькнула строчка из книги Мэри: «Её… тело трепетало… когда он… настойчиво перебирал внутри неё пальцами…» Память услужливо подкинуло Фриде воспоминание: как трепетало её тело, и как его пальцы играли на «струнах её души».

Улыбнувшись, Фрида во сне снова скользнула на ту поляну у озера. И снова наглец-фейри обнимал её, только рогов у него больше не было, а концы его волос падали Фриде на плечи. Он шептал, какая она красивая, а его руки гладили её спину, и Фрида замирала от удовольствия. У него оказались просто волшебные руки.

Маски на нём больше не было, только его лицо Фрида всё равно никак не могла рассмотреть.

Загрузка...