Танец втроем

5

Вот так все и было. А время катилось как проклятое, быстрее и быстрее. Позади была зачетная неделя и сто миллионов отмерших нервных клеток, а впереди — о ужас! — экзамены и двести миллионов нервных клеток, которым еще предстояло погибнуть. Целых четыре экзамена! Но между этими нервозными событиями располагался маленький волшебный промежуток времени, за который одно время — прожитое — сбрасывалось со счетов, а другое начинало новый отсчет. В этот промежуток умещался Новый год.

Внизу висело громадное объявление, написанное нашими интернациональными друзьями — из Германии, кажется. Они приглашали всех на большой маскарад. И наши однокурсники, почувствовав снова что-то знакомое, детсадовское, принялись наспех (сегодня — последний зачет, завтра — Новый год, послезавтра — первый экзамен) мастерить себе карнавальные костюмы. Вот в этот сладкий момент, если бы за ними подглядывали наивные мамы и папы, их чада произвели бы на них самое положительное впечатление. Каждый держал в руках иголку с ниткой и старательно тыкал ею куда ни попадя.

Уважаемый доктор Р., я, будем откровенны, хорошо знаю, что нельзя писать «тыкали куда ни попадя» и что вы, прочитав мои записи, снова, как всегда, скажете: «Хорошо бы подредактировать». Но напоминаю вам: я ведь не роман пишу, а записываю, по вашему же наущению, свои воспоминания, чтобы разобраться потом в самой себе. И если я напишу «…и старательно шили» — это получится про солдат, пришивающих пуговицы в родной казарме. И не поможет мне вспомнить о том, что выражение «куда ни попадя» привезла с собой из дома Марго. У них так говорили дома. Я думаю, у них дома пользовались и другими выражениями, но всем нам понравилось именно это, и мы первое время вставляли его в нашу речь в самые неподходящие моменты, например, общаясь с деканатом или дражайшими преподавателями. Может быть, пользуясь вашей терминологией и логикой, в которых я за последний месяц достаточно поднаторела, это был протест против скучнейших их лекций и наукообразного языка. Но пожалуйста, не говорите больше, что это надо подредактировать. Не то у меня создастся впечатление, что вы хотите продать мою рукопись в какую-нибудь редакцию под видом женского романа…

Мы решили не ходить на этот карнавал-маскарад. У нас своих забот хватало. Мы решили что-нибудь вкусненькое приготовить. А это было проблемой. Тарелок у нас не было. Кастрюля была одна и маленькая. А мы хотели курицу. Курица лежала на нашем столе и расплывалась в полиэтиленовом пакете кровавым пятном. Ее, конечно, можно бы было засунуть в маленькую кастрюльку по частям и сварить, но это был какой-то нонсенс: Новый год — и вареная курица. Мы загрустили.

Спасла нас Ветка, которая, надо сказать, хоть и была абсолютно непрактична и все время витала где-то далеко от мирских забот и хлопот, но была начинена самыми разнообразными идеями. Она быстренько обежала несколько общежитских кухонь и радостно сообщила:

— Будем готовить на бутылке.

— Ветка, — закричала я, — очнись ты, наконец. У людей трагедия, а ты чушь какую-то несешь. Может, еще нарисуешь нам курицу, чтобы мы ею довольствовались.

Ветка, услышав знакомое слово «нарисуешь», на несколько секунд остановилась, словно раздумывая, что же ей теперь делать: рисовать или развивать мысль о бутылке дальше. Но сибаритка Марго, питавшая необыкновенную слабость к пище, особенно вкусненькой, почувствовала, что сейчас Ветка забегает «топ-топ-топ, блямс» и мы действительно проведем Новый год в компании нарисованной курицы, пахнущей растворителем.

— Веточка, милая, так что ты там про бутылку говорила, — взмолилась Марго, и Ветка сразу очнулась.

— Они кур на бутылки надевают.

— Курица — не рубашка, чтобы ее надевать, — заметила Фиса осторожно.

— Вот, точно как рубашка и получается, — обрадовалась Ветка. — Они надевают ее на бутылку и ставят в духовку.

— Кто они-то? — не удержалась я.

— Иностранцы…

Мы помолчали.

— Может, у них куры какие-то специфические? — спросила на всякий случай Фиса.

— Пойду узнаю, — собралась бежать Ветка, но Марго ухватила ее за свитер.

— Стой, все поняли. У нас все равно курица уже есть, а денег на новую уже нет. Поэтому, что бы там ни было, вот тебе курица, вот бутылка — и давай покажи, как это делается.

Ветка покрутила капающую курицу, залезла к ней внутрь и брезгливо отдернула руку:

— У нее там внутренности…

— Ну и что? — поинтересовалась Фиса.

— А не должно быть.

— Правда?

Фиса встала и тоже с интересом принялась разглядывать курицу. В этот момент в комнату ураганом влетела мама. То есть, с ее точки зрения, она просто вошла, но мы от потоков расплескиваемого ею воздуха и энергии чуть не повалились на кровати.

— Фиса, — зарычала мама, как только дверь за ней закрылась, — ты не можешь сказать мне «нет» в такой день!

— Мама, я занята, мы сейчас курицу будем готовить на бутылке.

— Это ерунда, это пять минут, я подожду. Я на сегодняшнее мероприятие карты новые купила.

— Я думаю, это навсегда, — сказала Фиса, безуспешно пытаясь отодрать у курицы что-то внутри.

Но маме нужен был точный карточный прогноз на сегодняшний решающий вечер. Последние три месяца у нее каждый вечер был решающий, но сегодня ведь был еще и Новый год, как ей казалось — праздник влюбленных.

— А в чем проблема? — не поняла мама.

— Из нее надо внутренности вынуть, а они не выскребаются.

— Передник, — скомандовала мама, — нож.

Совершив несколько магических действий, за которыми мы не успели уследить, мама побежала мыть руки, а на нашу бутылку, словно рубашка, нет, словно фрак, была надета большая розовая курица.

— Ура! — закричали мы, потому что до Нового года оставалось каких-то два часа.

Мама прибежала с чистыми руками и села в позу молящегося на кровать Фисы. Мы вышли, опасаясь, как бы наши сердца не разорвались от маминых переживаний и уготовленных ей судьбой испытаний. Через несколько минут просветленная мама вышла, окинула нас отрешенным взглядом и степенно пошла к себе. Над копной ее рыжих волос разливалось сияние, а серый шелк платья делал ее неузнаваемой. — Бедный муж! — шепнула Ветка.

— Бедный младшекурсник! — уточнила Марго.

— Вот это жизнь, — всплакнула я. — Романтика, чувства… Бедная мама!

Мы постояли еще несколько минут, встретили соседку Машку, которая сшила себе чудовищно замысловатый костюм какой-то заморской принцессы и теперь бежала примерять раздобытые у иностранок браслеты на ноги. Мы попросили ее примерить прямо в коридоре, и Машка так и сделала, а потом ходила мимо нас вправо и влево, и при каждом шаге раздавался такой мелодичный перезвон, что стали выглядывать люди из комнат, чтобы выяснить, кто звенит. Когда Машка заметила это, то засмущалась, а мы отправились домой. Открыли дверь и ахнули. Перед нами стояла Фиса. Только сразу непонятно было, что это наша Фиса. Фиса стояла в черных брюках и в черной шелковой хламиде. Волосы были уложены необыкновенно ловко, ресницы распахивались, как ворота, а рот был почти черный.

— Ведьма, — сказала Марго.

— Но какая! — восхитилась Ветка.

— Ах ты, хитрюга, — закричала я. — Мы тоже так хотим. Марго, открывай чемоданы!

Дело в том, что родители нашей Марго ее очень хорошо одевали. Они вообще жили под девизом: «Все лучшее — детям!» Поэтому она привезла с собой из дома уйму роскошных нарядов. Но носила только джинсы, впрочем, как и все мы. А наряды пылились в чемоданах под кроватью. Но их час пробил, и Марго с удовольствием принялась одевать нас с Веткой. Однако долго категорически отказывалась переодеться сама. А когда все мы перевоплотились, наконец, в настоящих женщин, Марго лениво надела что-то совершенно потрясающее. Мы упрашивали ее распустить волосы — черные, до пояса, — она прикрикнула на нас, и мы, вздохнув, отстали. Если наша Марго повышала голос — лучше не лезть.

В этот счастливый момент неземная наша Ветка опять спасла нас.

— Курица, — завопила она и побежала по коридору.

Мы с Фисой тоже побежали было, но туфли на высоченных каблуках быстро удержали нас, и мы степенно пошли вслед за Веткой, хотя сердца наши рвались ей вслед.

Марго осталась стоять у дверей, потому что была босая, и только нервно смотрела нам вслед. В этот момент она почувствовала у своего плеча чье-то дыхание и обернулась. Около нее стоял Оз и смотрел нам (ну не нам, понятно, а Фисе) вслед. Глаза у него были совсем больными и горели желтым пламенем. Он протянул руку и ткнул пальцем вперед.

— Это кто? — спросил он очень медленно. И они с Марго посмотрели друг на друга.

И Марго стало дурно. Отвечать было не нужно, он уже все понял. Трудно сказать, какое впечатление произвела на него Фиса, но что-то внутри у него рухнуло так громко, словно целый город превратился в руины. И этот грохот услышала и Марго.

Вернувшись со спасенной курицей, румяной, источающей сногсшибательный аромат, исходящей соком, мы не увидели в глазах Марго особого восторга и поняли: что-то не так. Пытались расспрашивать, но она нервно отмахивалась и вела себя так, словно вот-вот расплачется: не то от радости, не то от испуга, не то от волнения.

Но в конце концов курица наполнила своим ароматом все пространство нашего дома, и Марго немножко оттаяла. А оттаяв, принялась торопить нас сесть за стол, пока божественная птица не упорхнула куда-нибудь на небеса, чтобы составить трапезу ангелов. Мы выключили свет, зажгли свечи, открыли шампанское. На часах было без десяти двенадцать. По телевизору показывали нашего очередного вождя. Пришлось выключить.

— А давайте помолимся, — предложила вдруг Ветка, по-детски распахнув свои голубые глаза.

— А ты молитву знаешь хоть одну? — фыркнула я.

— А это не обязательно, мне кажется, просто нужно подумать о чем-то очень хорошем, для всех, чтобы везде был мир и люди были добрые.

— И чтобы все жили праведно, — продолжила Фиса, — а если грешат, то чтобы были прощены.

— И чтобы не было ненависти, — сказала Марго, — чтобы она совсем испарилась с земли. Пусть каждый получит свой кусок пирога!

— И чтобы мы были всегда вместе, — закончила я. — С Новым годом!

Мы соединили кофейные чашечки с шампанским, они мило звякнули, и…

Словно кто-то сбросил тяжесть прожитых дней и мы оказались на этой земле совсем новенькими, чистыми, без прошлого и без будущего. Как самые первые люди на земле…

С тех пор каждый Новый год меня на мгновение да посещает это же чувство. Помню я о нем или нет — оно приходит само…

И вот тогда, когда мы сидели разомлевшие и радостные, за дверью послышались вопли — это все высыпали в коридор получать поздравления и поздравлять соседей. Мы хотели было закрыться на ключ, чтобы избежать всеобщего братания, но в дверь ворвалась мама и закружилась по комнате, как большая птица. Она была на седьмом небе от счастья, приплясывала, обдавая нас океаническими волнами. Робко заглянула Машка. Точнее, не Машка, а нечто с носом, в костюме скорее султана, чем восточной красавицы-принцессы. Она пришла еще раз позвенеть своими волшебными браслетами, перед тем как отправиться на маскарад. Влетели впопыхах еще несколько человек, явно незнакомые, но все-таки решили остаться, увидев такое скопление сногсшибательных женщин. Мы уже никого не гнали, это казалось абсолютно бесполезно. Разомлев от шампанского, мы сладко всем улыбались. Марго принялась, пока гости не добрались до стола, уплетать курицу-фрак, Фиса подсела было к ней, да пожалела ее, бедную, и довольствовалась только малюсеньким крылышком.

— Ваша Фиса хочет улететь, — засмеялся кто-то из гостей.

Около меня вились два старшекурсника, закармливая конфетами, но я все-таки разглядела, что этот кто-то — не кто иной, как Оз. Он был в белом костюме и в белой шляпе. А черная Фиса смотрела в окно и жевала куриное крылышко. Потом все как-то смешалось, закружилось, тосты, поздравления и собственная внутренняя радость смели напряжение зачетной недели. Оглушительно орала музыка. И все говорили о том, что хорошо бы пойти на маскарад.

Когда кассета кончилась и музыка смолкла, оказалось, что Фисы с нами нет. Оз взвинченно озирался. Мамы тоже не было, поэтому можно было бы предположить, что она увлекла Фису к себе гадать на радостях. Но почему-то так никто не подумал. Все решили, что она ушла на маскарад, вниз, на первый этаж. Оз моментально испарился, и у нас не оставалось иллюзий по поводу того, куда и за кем он отправился.

В наступившей минутной тишине мы переглянулись и нам стало не по себе.

— Пора спасать Фису, — нервно сказала Ветка.

— Не маленькая, сама справится, — парировала я, отбиваясь от конфет, которые мне порядком надоели. — Если бы хотела, осталась бы.

— Пойдем поищем, — сказала Ветке Марго, вспомнив взгляд Оза из-за своего плеча и не на шутку всполошившись.

Ветка и Марго пошли вниз, а я осталась с двумя надоедавшими ухажерами, решая, как бы спровадить одного из них, который был особенно назойлив. Или мне понравился другой — не помню. Помню только, что мне пришлось весь вечер потом ходить с обоими, поэтому я как-то некстати выключилась из общих треволнений за Фису и знаю обо всем, что было дальше, только по рассказам.

Ветка и Марго спустились вниз и попытались проникнуть на маскарад, но дорогу им преградил сказочный патруль.

— Не-ет, не-ет, — сказали немцы, — бе-ез костюмов — не-ет.

И напомнили, что повсюду висят объявления, в которых немецкое землячество русским языком предупреждало… Ветка разглядела через открытую дверь в полутемном зале Фису и полезла было на рожон, но Марго оттащила ее, напомнив, что с Вьетнамом они уже воевали, а Вторая мировая уже кончилась, поэтому «оставь немцев в покое». Марго еще пыталась сказать, что все в порядке и Оза там нет, как вдруг они заметили в темноте его белый костюм. Он стоял у стены и поблескивал зубами, точно как хищный волк.

От шампанского воображение девиц совсем разгулялось, а понятие о приличиях вовсе исчезло. Они рвались спасти любимую подругу. Отойдя за угол, они тревожно посмотрели друг на друга и решились. Ветка задрала верхнюю юбку (платье на ней было из нескольких разноцветных «слоев») и обмотала ее вокруг талии, как передник. Марго распустила волосы и сняла туфли. В таком виде они вновь появились перед немецкими «стражниками», стоявшими у дверей. Те уставились на обнажившиеся коленки Веточки и черные, как смоль, распущенные волосы Марго, которая почему-то шла босая, пряча за спиной туфли. Подойдя к обомлевшим стражам, Марго взяла одного из них за руку и сказала осипшим почему-то голосом:

— Дай погадаю, милок!

Немцы переглянулись и закивали друг другу головами: цыганки, пропустить. Войдя в зал, Ветка оправила юбку, а Марго надела туфли. Она бы и волосы забрала в любимую гулю, но было не до того. Они снова разглядели Фису и начали пробираться к ней вдоль стены, то и дело забредая в какой-нибудь круг танцующих, которые пытались привлечь их в свою компанию, или натыкаясь на целующиеся парочки. Зал плавал в мареве мелких огоньков, сверкающих в непредсказуемом ритме. Зал потерял форму, и казалось, что чем дольше они идут, тем дальше от них Фиса.

В конце концов они вышли все-таки на финишную прямую, когда до Фисы осталось каких-нибудь три шага. Фиса посмотрела на них, улыбнулась и хотела уже подойти, как вдруг… К ее ногам упал человек. То есть он не упал, а бросился на колени, протягивая ей руку, а вторую прижимая к сердцу. Но получилось так, что он чуть-чуть проехался на коленях по скользкому полу и уперся прямо в Фисины туфли. Это был нездешний молодой человек в черной маске и в черном плаще. Музыка играла что-то очень медленное и душераздирающее. Не успела Фиса прийти в себя, как с опозданием в несколько секунд к ней точно таким же образом на коленях «подъехал» другой молодой человек — в белом. Марго с Веткой замерли, узнав в нем Оза. Фиса не могла двинуться с места, потому что ее туфли были пригвождены к полу молодыми людьми. Она засмеялась и королевским жестом подала руки сразу обоим.

Наверно, каждому из них хотелось потянуть Фису к себе, но ни один не решался. И они стали танцевать втроем. Двое черных и один белый. Домино. Марго рассказывала потом, что это был не танец, нет. Они разговаривали. И хотя разговаривали они без слов, смысл жестов, поворотов и взглядов был всем предельно ясен.

Белый молодой человек говорил черному: «Уходи, она — моя». «Правда? — удивлялся черный, заглядывая Фисе в глаза. — А она тебе кто?» А Фиса как-то особенно красиво уворачивалась и от Оза, и от черного короля. Казалось, ей все это нравится. Такой ее никто еще не видел. Она была на себя не похожа. Она была настоящей женщиной, повелительницей, королевой. И непонятно было, кому же из домино она отдает предпочтение.

Марго крикнула Ветке, которая завороженно наблюдала за танцем черно-белой тройки, в самое ухо:

— Хорошо бы танец продлился до утра, правда?

— Ага! — крикнула ей в ухо Ветка в ответ, пытаясь перекричать музыку. — А почему?

— Боюсь, они так и не разберутся: кто кому кто. А если бы до утра — может быть, они бы что-нибудь и придумали…

Но тут загремели барабаны, грянула какая-то немецкая песня, очевидно, про немецкого Санта-Клауса. Немцы всполошились, ведущие что-то прокричали, остальные радостно завизжали и принялись хватать за руки всех стоящих с ними рядом. И через несколько секунд по залу уже мчалась змейка, конец которой состоял из протянутой руки, цепляющей того, кто попадался на пути. Змейка неслась быстро и разрасталась на глазах. Кто-то схватил за руку Фису, кого-то схватила она, и змейка унесла ее от домино, от Марго с Веткой, которых тоже схватили и унесли. Все бежали куда-то в будущее под учащающийся бой барабанов, огоньки заморгали часто-часто в такт ритму топающих ног. Но вот огоньки побежали по лапам елки снизу вверх, к самой вершине, и там что-то заискрилось, взорвалось и ослепительно засверкало. Все разом остановились и захлопали в ладоши. Забили десятки хлопушек под радостные крики. Очевидно, в это время наступил Новый год в Германии. Когда музыка снова заиграла, Марго с Веткой увидели, как между танцующими парами мечется Оз. И не увидели Фисы. Они что-то поняли, или, вернее, что-то почувствовали, потому что перестали вдруг волноваться и, взявшись за руки, направились к выходу.

Они подходили к лестнице, когда их нагнал важный бородатый иностранец и, улыбаясь Ветке, спросил, сверля ее взглядом:

— Ты кто?

— Уже не знаю, — философски ответила Ветка. — А это так важно?

— Но, — сказал иностранец (у этих иностранцев самые разные предложения начинались обычно с «но»), — мне ведь нужно тебя как-то называть.

— Зови меня просто — Констанцией, — ответила Ветка, и Марго надолго закашлялась, так, что на глазах выступили слезы. А потом завыла, пытаясь сдержать гомерический хохот, терзающий ее нутро. Ветка же при этом оставалась невозмутимой, и иностранец продолжал:

— Ты будешь плясать со мной, Констанция?

Марго разродилась еще одним завыванием, и из ее глаз брызнули слезы.

— У вас горе? — спросил чуткий иностранец.

— Да нет, это она у нас всегда такая, — сказала Ветка, взяв иностранца под руку.

Они развернулись и, степенно беседуя, направились снова в зал. Но когда подошли к двери, стражи-немцы преградили им дорогу игрушечными алебардами. Тогда Ветка, не отрывая глаз от своего спутника, подняла верхнюю юбку, и те признали то ли ее коленки, то ли ее, как цыганку, и пропустили. Иностранец был ошеломлен этим жестом и реакцией «стражников» и теперь с большим уважением смотрел Ветке в глаза и с преувеличенным любопытством поглядывал на ее мелькавшие коленки.

Марго одиноко поднималась по лестнице. Она вспомнила про съеденную в прошлом году курицу, и ей захотелось плакать от того, что курицы — такие мелкие птицы. Она обреченно шла домой, к пустому столу, но на пролете третьего этажа дорогу ей преградил двухметровый негр. Это был уже не студент и даже не аспирант, а докторант. Два метра в высоту и столько же в ширину.

— Но, — начал он, — вы ведь не хотите сказать, что остались в одиночестве в такую — как это по-русски? — замечательную ночь?

Марго, всегда предоставляющая нам право вести любые переговоры с мужчинами, почувствовала, что сейчас грохнется в обморок, и нервно глотнула. И негр понял ее: с одной стороны — превратно, но с другой — очень точно.

— Вы проголодались! — разулыбался он. Пойдемте, пойдемте. И не вздумайте отказываться.

И потащил к себе. Комната его была увешана коврами, а посредине стоял огромный стол и ломился от всякой всячины.

— Садитесь, будьте как дома. Я бы составил вам компанию, но меня внизу ждет девушка. Можете сидеть здесь до утра — это для друзей, — он обвел стол широким жестом. — Я вернусь только завтра.

Докторант ушел, а Марго сначала решила, что мир сошел с ума. И решительно встала. И собралась идти домой. Но потом, оглядев внимательно стол, подумала, что, черт побери, может ведь и для нее случиться в этот Новый год что-нибудь приятное. Ну хотя бы вот эти крошечные оливки, которые она видела только на картинках в маминой книге по кулинарии. Ну хотя бы немного вот этого райского лимонада с непонятным названием. И еще вот этот сервелатик, вот этот огурчик, вот эта ветчинка…

Марго потеряла счет времени и блаженствовала за столом, размышляя о новогодних чудесах. Через полчаса в дверь вломилась целая компания. Марго подпрыгнула от ужаса: неужели ночь пролетела так быстро и вернулся этот ужасный мавр. Однако это был вовсе не мавр, а я с двумя своими неотступными мальчиками. Нас чуткий докторант встретил в коридоре и сказал, куда пойти, чтобы попить, поесть и выяснить отношения. Так мы встретились с Марго.

— А говорили, здесь полно еды, — заметил один из моих кавалеров, и Марго смущенно потупилась.

Мы встретились и, конечно, поговорили немного про Фису. В смысле: где она, как она и с кем она. Но у нас были свои проблемы: у меня в переносном смысле любовные, а у Марго в прямом — желудочные. Слишком долго она сидела за мавританским обильным столом в одиночестве. Мы общими усилиями постарались справиться с моими проблемами, применив выход из сложных положений номер 33 бис 2, и через некоторое время оказались в своей любимой комнате, где мирно догорали свечи, расплываясь на столе разноцветными потеками.

Через час мы уже пытались уснуть. Тогда же явилась и Ветка, которую проводил до комнаты тот самый иностранец. Мы прислушались: похоже, они больше не говорили по-русски, похоже, Ветка за короткое время освоила испанский язык.

— Полиглоточка ты наша, — пробурчала Марго, сладко зевнув.

А Фиса? Где была наша Фиса? Никто не видел ее. Она вернулась, когда мы все уже крепко спали. У меня хватило сил только приоткрыть правый глаз, когда скрипнула дверь, но веко снова брякнулось на место. Однако я успела разглядеть, что Фиса была в пальто. Она стряхивала на пол снежинки и улыбалась.