Танец втроем

8

Мы были тогда как коты, объевшиеся сметаны. Мы любили всех, кто появлялся в коридоре. Мы обожали своих однокурсников и в первые дни даже подкармливали вечно голодных приживалов домашними разносолами. Марго приволокла целую коробку снеди.

— Твои родители — святые, просто святые, — мурлыкали мы, блаженствуя за столом по десять часов в сутки. — Просто святые…

Все шло гладко и ровно. Все как будто успокоились. Коридор принял нас в свои объятия и ласково поглаживал каждого по голове. И мы таяли…

Даже Оз успокоился. Я смотрела на него и не верила, что это тот самый Оз, который чуть не убил меня из-за крошечного клочка бумаги совсем недавно. Оз был мил, молчалив и весь светился.

Правда, это тоже, наверно, было связано с Фисой. Фиса привезла с собой спицы. Фиса купила пряжу. Фиса принялась вязать.

— Вот она, обыденность, — сокрушалась Марго.

Но Фиса излучала какие-то волны. Их невозможно было увидеть, но действовали они поразительно успокаивающе. На всех. Фиса вязала.

— Кто тебя научил?

— Бабушка, в детстве.

— А что ты вяжешь? — спросил Оз.

— Я не вяжу, я воплощаю мечту. Бабушка всегда вязала платки — большие такие. А меня учила вязать маленькие такие образцы. А мне хотелось что-нибудь большое связать.

— Так ты большое вяжешь? — спросила я.

— Ага!

— А что? — уточнила Марго.

— Да просто — большое, — пояснил ей Оз вместо Фисы.

Вот так мы и жили. Фиса вязала большое. Ветка периодически радовала нас новыми творческими приступами безумия — «бум, бум, блямс». Оз ходил за продуктами, как заправский отец семейства. Марго пластом лежала на кровати в позе бревна. А у меня начиналось смутное время. Я, кажется, сделала выбор между моими поклонниками, но никак не могла донести его до них. Причем, что самое удивительное, — ни до одного. В результате мы посещали кинотеатры и кафе-мороженое втроем. Всегда втроем. И это начинало раздражать. К тому же, похоже, мои друзья перестали конкурировать и сдружились. Даже на хоккей как-то вместе сходили. Представляете?

В этот период Оз стал иногда разговаривать с Фисой. Ну, не о чем-то по жизни, а о каких-нибудь бытовых мелочах. Он даже мог спросить у нее теперь, какую купить зелень: укроп или петрушку. И Фиса минуту рассказывала — какую, и почему она любит именно ее. Но когда он как бы между прочим в разговоре спросил, какие она любит цветы, Фиса только посмотрела на него и ничего не ответила. Тогда через несколько дней Оз принес желтые нарциссы и поставил в баночку нам на стол. Реакция была славной.

Входит Ветка:

— Ой, как здорово! Это кто принес?

Я:

— Оз.

— А! — Ветка смотрит на Фису, та прилежно работает спицами. — А зачем?

Входит Марго:

— Это что, кактус расцвел?

— Нет, это Оз расцвел, — объясняет Ветка. А почему — желтым? Желтый — цвет разлуки. Может, он нас покинуть собирается?

— Жди! — отвечает Фиса из своего угла. — Мы расстанемся только в результате нашей с вами кончины.

— Надеюсь, не безвременной, — уточняет Марго и, заглядывая в крохотный горшок на окне, говорит кактусу:

— А ты все сидишь? Я уже по твоим цветочкам что-то соскучилась. Эх ты, импотент!

— Он еще вырастет, — оправдывает свое детище Ветка.

— Зелень, — машет рукой Марго, имея в виду не то кактус, не то Ветку.

Это прозвище ей понравилось.

— А где наша Зелень? — любила повторять она по вечерам.

— Ветка весну почувствовала, листочки у нее проклюнулись, к солнышку потянуло…

— И кто у нас нынче солнышко? — не успокаивалась Марго.

Мы с Фисой прикидывались дурочками и пожимали плечами, чтобы не травмировать ее.

— Господи, вот станет потеплее, она еще и зацветет, — строила Марго прогнозы.

— А потом еще и ягодки пойдут, — утешали мы.

Марго стонала. Она чувствовала себя в ответе за столь легкомысленных, как мы, подруг и пыталась выступать в роли нашей опекунши. Мама нас опекать больше не могла. С ней творилось что-то невероятное. Она доживала свой последний весенний срок в нашем коридоре и умирала. То есть постепенно, заживо, можно сказать, уходила в прошлое, в память, в вечность. А младшекурсник между тем оставался на растерзание всем младшекурсницам, которые сейчас благодаря усилиям мамы не смели даже взглянуть в его сторону. Мама вела себя поэтому как смертельно больная. Каждый день она пересматривала жизненные ценности, прощала старые обиды и чуть ли не раздавала вещи остающимся.

Начало марта выдалось совсем не ленинградским. Снег моментально стаял и лужи высохли. Точнее — их выстудили ночные заморозки. Город словно переоделся и ждал чего-то. И мы чего-то ждали.

Мы говорили друг другу: будет большая весна. На коленях у Фисы, когда она бралась за спицы, лежало уже «большое», и она каждый день делала из него «очень большое».

— А что будет потом? — спрашивал Оз.

— А потом все будет хорошо, — отвечала Фиса.

И Оз думал, наверно, что это как-то относится к нему. Потому что с каждым днем становился все спокойнее.

Но однажды, когда нас с Марго не было дома, а Ветка наслаждалась дневным неурочным сном, что-то все-таки случилось. Кстати, именно Ветка потом и рассказала Марго, а та уже — мне, что же все-таки произошло.

— Фиса, поедем в Павловск, — сказал вдруг Оз.

И Фиса ответила ему:

— Нет.

Оз, которому казалось, что лед между ними уже не тот, засуетился, начиная понимать, что это, возможно, только его иллюзия.

— Не съем же я тебя. Ты что, боишься?

Тогда Фиса посмотрела прямо ему в глаза и сказала твердо:

— Нет, Оз, я тебя не боюсь.

Оз начал потихоньку злиться. Кто знает, сколько он готовился к тому, чтобы куда-нибудь позвать Фису. Сколько сил ему стоило выговорить эти слова.

— А зря ты меня не боишься, Фиса.

— Оз, моя жизнь не имеет никакого отношения к тому факту, есть ты или нет. Она сложится так, как хочу я. А я не хочу, чтобы ты в ней присутствовал. Никаким боком. Извини.

— Но ты не учитываешь, что я тоже могу чего-то хотеть.

— Не учитываю. Когда я думаю, брать ли мне зонтик, я никогда не учитываю погоду на Марсе. Потому что она здесь ни при чем.

— И ты будешь жить счастливо, если рядом с тобой кому-то будет плохо?

— Я буду жить очень счастливо. Каждый должен прожить ему отведенную жизнь.

И Оз ушел. И не появлялся два дня.

Наверно, эти дни он старался выбросить Фису из головы и никогда у нас не показываться. Может быть, он разрабатывал план мести или пытался жить своей жизнью. Но только через два дня он снова появился у нас. Он и сам не знал, зачем это делает. Он просто не мог не прийти. Оз выглядел больным и разбитым. Это было раненое животное, и любовь-ненависть откровенно светилась в его взгляде.

Но все-таки он окончательно не поверил ей. У него в голове не укладывалось, что Фиса ему совсем чужая. Даже более чужая, чем любому другому из наших однокурсников. Ведь он так любил ее! Не может этого быть. Она притворяется. Это такая женская игра, это упрямство, все равно она от него никуда не денется. Никуда не уйдет. Ни с кем. Уж он-то об этом позаботится. Он готов был ждать целую жизнь.

Однажды, когда в доме наступил «бумажный» кризис, я забежала к Озу, одолжить пятерку до стипендии. Но его не было. Сосед по комнате предложил мне подождать его, а сам куда-то ушел. На кровати Оза лежали конспекты по истории. Я, ахнула, вспомнив, что завтра мне выступать на семинаре, схватила тетрадку и принялась читать лекцию, собираясь одолжить заодно и конспект. Оза все не было, и я читала про древнюю Грецию, про Эгея и Золотое руно. И вдруг в каком-то месте текст стал походить на бред. То есть шел-шел текст лекции, а потом совсем неожиданно следовало: «…я знаю в молчаливом ожиданье о том что канет в Средиземном море о том кто парус черный лишь приметив шагнет вперед в объятья океана ему вверяя все свои надежды и упованья на иной исход разбитые одним лишь взглядом в море где черной точкой в ясном горизонте все силы отняты и их осталось ровно на этот шаг в безбрежную пучину и усыпальницу земных потерь… вы были правы ждать — больней любого искусно причиняемого зла пожизненно желать принцессы Грезы пожизненно ждать сына из-за моря у пасынка пожизненно любви просить и жизнью расплатиться с ожиданьем… вы были правы Боги человек не вправе тратить дни свои напрасно и ожидание ему платить не вправе благодарностью… Сгорайте! Безумцы не желавшие прожить всю жизнь такой какой она давалась всю жизнь такой какой она была… искавшие и ищущие счастья за кромкой горизонта где и глаз не в силах удержать знакомый образ пригрезившийся бедному рассудку что силится Судьбу преодолеть… Сгорайте! Вашим светом наполняясь быть может мы идущие за вами одержим хоть единожды победу над ожиданьем нашим вместо вас…»

И тут вошел Оз. Я была настолько потрясена, что не сумела сделать вид, будто только что начала читать лекцию. А он настолько устал, что не стал возмущаться. Он забрал тетрадь и опустился на кровать. И мне стало его жалко. Я постояла немного и погладила его по плечу. Он, похоже, даже не заметил этого. Я сказала: «извини» — и вышла. Значит, он приготовился ждать. Нет, не смирился он ни с чем. Смирившиеся не пишут такие сумасшедшие вещи. Да и не ждал он, а жаждал. Он просто сходил с ума.

— Фиса, ты сведешь Оза с ума, — сказала я, заняв пять рублей у Машки и вернувшись домой.

Все посмотрели на меня удивленно. Мы обычно не обсуждали подобные темы в подобных выражениях.

— Он и так вроде бы сумасшедший, — попыталась вставить Марго, — при чем же тут Фиса?

— Ну почему ты не поехала с ним в Павловск?

Фиса внимательно посмотрела на Ветку, которой полагалось спать, а не подслушивать чужие разговоры и тем более не передавать их. Ветка уставилась в потолок.

— Я не поеду с ним никуда никогда, — сказала Фиса.

— А что в этом такого? Развеялась бы. Ты уже свое огромное связала.

— Что с тобой, Тоша? — спросила Фиса. — Что-то раньше ты на Оза совсем по-другому смотрела.

И я рассказала им о том, что произошло. Все приуныли. А потом стали решать, как же быть дальше. Выгнать его совсем? Вряд ли это возможно. Заставить Фису быть повежливее? Неизвестно, что лучше. Но Фиса сказала:

— Не мучайтесь, скоро все само собой разрешится.

— Что разрешится? — запричитала Марго.

А я молчала. Не понимаю до сих пор, откуда Фиса знала, но приближался конец марта, а значит, в любой день дверь могла открыться и на пороге показался бы ее черный король.

И вы знаете, она была так уверена в этом, словно все уже произошло. И мне это не понравилось. С какой стати? Все мучаются, все сомневаются, а она одна ведет себя так, словно из другого теста сделана. И мне захотелось присутствовать при крахе ее надежд. Нет, я по-прежнему ее безумно любила. Я бы жалела ее, выслушивала, сочувствовала. Но только пусть сначала ее несбыточные, глупые надежды рассыпятся в прах. А потом я буду ей родной матерью.

Весна разливалась все шире и пронизывала своим дыханием наши сердца. Наши души рвались к облакам, и только душа Оза, словно прикованная к земле, влачилась где-то в одиночестве и не участвовала в нашем полете. Контраст становился все ощутимее. Оз все чаще и чаще бывал раздраженным, резким, колким. Однажды Фиса взяла чайник и собралась на кухню, но Озу почему-то приспичило пойти туда самому. А точнее, ему приспичило наконец хоть как-то действовать, подчинить Фису.

— Дай мне чайник, потому что за водой пойду я.

— Я ведь уже пошла, — вспылила Фиса.

Тогда Оз схватил ее за руку и повторил:

— Пойду я.

— Что случилось? — подняла брови Фиса.

— Слушай, что тебе говорят, хотя бы иногда, — сказал Оз, сдавив ее руку чуть ли не до хруста.

А потом выхватил чайник и отправился на кухню за водой. Мы все в ужасе уставились на Фису, а она расхохоталась:

— Батюшки мои, Оз, кажется, решил показать, кто из нас мужчина.

Но со стороны это все выглядело не смешно, поэтому я предложила:

— Может быть, тебе пойти к Машке телевизор посмотреть?

Фиса вздернула брови:

— Зачем?

— Пока он не остынет.

— Чайник?

— Оз!

— Я никуда не пойду, — сказала Фиса. — Кто он мне, Оз? Никто. Пусть ходит за водой хоть каждый день. Мне абсолютно все равно.

Чем дальше, тем сильнее разнились состояния нашего духа. И пришел день, когда Ветка не выдержала.

— Слушайте меня внимательно! — сказала она. — Мне Оз надоел до чертиков. Меня тошнит от его брюзжащего вида.

— Вид не может быть брюзжащим, — поправила Марго.

— У кого не может, а у него — очень даже может. Вам не кажется, что он мешает нам летать?

— Что мешает? — не поняла Марго.

— Ну, вот ты хочешь полетать, а он тебя словно за пятку держит, и никак от него не оторваться. Он мне мешает. Мешает рисовать, мешает мечтать, да просто жить мешает.

— У наших однокурсников это называется «душный».

— Во-во, — сказала Ветка. — Предлагаю проветрить от него наши души.

— Легко сказать, — начала я.

— Мне уже легко, — сказала Ветка. — Мне легче сказать ему «прощай» и подождать, пока он разобьет всю нашу посуду…

— …но ведь у нас ее и нет…

— Тем более! Чем терпеть его присутствие до скончания века. Вы «за»?

— А говорить ты будешь? — осведомилась Марго.

— Я! — гордо сказала Ветка.

— А можно, когда ты говорить будешь, я куда-нибудь выйду? — поинтересовалась Марго.

— И я тоже… — сказала я.

— А я вообще уеду на несколько дней, — сказала Фиса.

— Как? — не поняла Ветка. — Вам за меня страшно, что ли, не будет?

— Будет, — сказали мы с Марго.

— А я у тети даже под одеяло залезу, — смеясь пообещала Фиса.

— Ну нет, так не пойдет, — расстроилась Ветка. — Я вам что, камикадзе?

— А я не хочу, чтобы он разбил наш кофейный сервиз. Он мне дорог как память, — сказала я.

— А я боюсь увидеть его перекошенное лицо…

— Да вы что, серьезно? — спросила вдруг Фиса. — Вы думаете, он действительно все это устроит? То есть — без дураков, по-настоящему?

Мы уставились на нее. Фиса всегда удивляла.

— А ты как думала?

— А я думаю, он изогнется в насмешливом поклоне, помашет нам ручкой, а потом исподтишка будет делать мелкие гадости.

— Жди, — сказала я. — Размечталась!

— Да ведь… — начала распаляться Марго.

В это время в дверь постучали и раздался голос: «К нам можно?», и мы хором закричали: «Нет!» А потом только поняли, что это Оз и он уже стоит на пороге.

— Вы переодеваетесь, что ли? — спросил Оз, поочередно оглядывая каждую.

— Нет, — сказала ему Фиса свое любимое «нет».

— Уходите?

— Нет.

— А что тогда?

— Мы оберегаем свое весеннее настроение, — сказала Фиса.

— От кого-то конкретно?

— От тебя, Оз.

Оз постоял на пороге, снова посмотрел на каждую из нас и ушел, оставив дверь открытой.

Мы немного посидели, а потом Ветка на цыпочках встала, выглянула в коридор и, закрыв дверь, радостно заорала:

— Ушел! Нет, вы представляете — ушел!

Фиса врубила музыку, и минут пять мы скакали по комнате, размахивая от счастья руками. Музыка закончилась, и мы попадали на кровати.

— Надо же, — сказала Марго, — и никаких тебе скандалов.

— А ты уверена, что он ушел навсегда, а не до вечера? — спросила я.

Мы сидели молча и гадали: вернется он завтра или понял, что Фиса имела в виду. А если не вернется, то что будет делать. Ведь не тот человек Оз, чтобы смириться с пожизненным изгнанием…