Танец втроем

6

Обсудить приключения нашего новогоднего вечера времени не было. Началась сессия. Первая в нашей жизни и поэтому самая страшная. Нервные клетки гибли, как рыбы на нересте, голова была забита мало что проясняющими определениями, формулами, цифрами. Так продолжалось с неделю. В перерывах между экзаменами каждая съездила за билетом, потому что после сессии нам предстояло временно разъехаться. Когда в зачетках красовались четыре кровью и потом заработанные оценки, мы вздохнули с облегчением и повалились на кровати, чтобы проспать два дня, оставшиеся до нашего отъезда.

Ветка притащила домой кактус в маленьком горшочке.

— Это чего такое? — не поняла Марго, всегда подозрительно относившаяся к живой природе.

— Это цветок, — гордо ответила Ветка.

— Где цветок? — не поняла Марго.

— У тебя под носом. В доме должны быть цветы.

— Так ведь цветы же, а не это, — запротестовала Марго.

— Он расцветет, — пообещала Фиса, сунув нос в самый горшок. — У моей бабушки всегда кактусы цвели.

— Лучше бы мужегон принесла, — сказала я.

— Муже чего? — переспросила Марго.

— Мужегон — это цветок такой. Вьющийся. Его во всех семьях очень не любят и всегда выбрасывают, — пояснила Фиса.

— А зачем он нам? — не поняла Марго.

— А ты выйди за дверь-то. Да нет, выйди, выйди, — радостно принялась объяснять Фиса. — Посмотри, кто там все время крутится. Чего, думаешь, Тоша у нас такая домашняя стала? Она теперь даже в туалет не ходит. Ее под дверью целое стадо кавалеров дожидается.

— Это новогодние, что ли? — удивилась Марго.

Я только нервно цыкала и крутила головой. Там действительно, как кони на лужайке, паслись мои новогодние друзья, а я так и не решила пока, кого же из них прогнать, а кого пригласить на чай.

— Ну чего пристали? — разозлилась я.

— Проблемы у нас с тобой, — вздохнула Марго. — Вон бери пример с Веточки. Как она своего иностранца на его же языке перед дверью отшила в Новый год, так он больше носа сюда и не кажет…

Ветка часто заморгала, а мы с Фисой прыснули.

— Ага, — сказала я. — Он-то не кажет… А ты, Марго, заметила, какая Ветка у нас в последнее время чистюля стала? Все в душ бегает. Все — в душ… И раньше чем часа через два оттуда не возвращается. И что самое любопытное — с сухим полотенцем.

Ветка оскалилась, а Марго разглядывала ее, как будто в первый раз увидела. Но Ветка ни в коем случае не собиралась обсуждать свои похождения в душ, поэтому немедленно атаковала Фису.

— А ты, голубушка, куда в Новый год подевалась?

— Телевизор у Машки смотрела, — скромно сказала Фиса, не моргнув глазом.

— Ну, — протянула я, — не думала, что у Машки крыша обвалилась.

— Почему? — продолжала хлопать глазами от обилия новостей Марго.

— Да потому что Фиса там в пальто сидела, а потом в комнате снежинки стряхивала.

Тут глаза у Марго окончательно расширились, и она запричитала:

— Что же это, скажите на милость, делается? У всех что-то романтическое приключилось. А я, бедняжка, просто сидела и пожирала пищу. И все!

— Ну почему же? — сказала я. — Ты потом еще желудком маялась…

— Марго, — спросила Фиса, — скажи честно, ты бы променяла хоть одну из тех оливок на самого честного в мире красавца с самыми благородными намерениями?

— Совсем спятила? Лучше с желудком мучиться, чем с этими… Ни за что! Только меня теперь тяготит и мучает вопрос. Вы случайно замуж не собираетесь?

— Нет! — хором и твердо ответили мы с Веткой.

И с ужасом посмотрели на Фису. А та только засмеялась. И этот заразительный, не к месту смех вызвал цепную реакцию. Мы смеялись минут пять, и в это время вошел Оз. Он постоял, поулыбался, но мы никак не могли остановиться и, увидев его, почему-то смеялись все громче и громче.

— Что это с нами? — спросил Оз.

— Да вот, Фиса замуж собралась… — ляпнула Марго.

И Оз тоже засмеялся. А потом спросил:

— За черного короля?

И Фиса сказала:

— А что?

Она не сказала ни «да», ни «нет». А просто: «А что?»

И Оз ответил:

— Да так, ничего.

И не знаю, о чем бы они еще говорили, но тут пришла мама: спокойная и какая-то до ужаса взрослая. Фиса подпрыгнула и схватила карты, но мама замотала головой: не надо. Она села и упавшим голосом произнесла:

— Все. Уезжаю.

И ни одна богомолица, я уверена, никогда не достигала такого полного смирения перед своей судьбой, перед божественным провидением, перед мужем, наконец…

— А Фиса замуж выходит, — радостно сообщил ей Оз.

— Пора бы уже, первый семестр кончился, — пошутила было мама и посмотрела на Оза.

По тому, что она не удивилась и не стала засыпать Фису вопросами, мы все почувствовали, что она уже все знает. Оз почувствовал это острее всех и вызвался проводить маму в аэропорт.

— Маленький ты мой, — степенно сказала ему мама, — ты не знаешь, во что впутываешься. У меня очень тяжелые чемоданы.

— Я обожаю носить тяжелые чемоданы, — сказал Оз.

— Мое дело предупредить, пойдем.

И Оз радостно бросился за мамой… Потом мы уезжали. По очереди прощались, рыдая друг у друга на груди и клятвенно обещая друг другу вернуться пораньше, съев родительские пироги и полностью уничтожив все запасы еды в отчем доме. Я уезжала последней, и, проводив утром Ветку, ждала вечера, когда отправлялся к родным берегам и мой корабль, то есть отчаливал поезд.

И вот именно тогда, шатаясь по комнате, я поняла, что такое одиночество. В коридоре уже не слышно было голосов. Почти все разъехались. Внутри что-то сжалось до боли и не отпускало, словно жизнь остановилась и ничего больше не будет. И я стала думать о том, что когда-нибудь, как ни крути, обязательно наступит такое время, когда ничего этого уже не будет! Ни Ветки, ни Марго, ни Фисы, ни этого длинного коридора с его ежедневными сюрпризами. От этих размышлений хотелось выть.

И вот тогда в дверь постучал Оз. Он никуда не ехал и все пытался выпросить у нас ключ от комнаты под предлогом «поливания цветов». Но Ветка заявила, что наш цветок самый неприхотливый в мире и в поливе не нуждается. Он пришел, и тут произошло нечто странное. Я впервые не испытала раздражения, что пришел Оз. Он был последним и единственным человеком в этих стенах, и я встретила его как родного.

— Оз…

Оз моментально оценил обстановку и понял, что моя защита против него больше не функционирует. Меня измотали хождения по пустой комнате, воспоминания о безвременно отбывших друзьях, я стала совсем сентиментальной и окончательно раскисла. Коридор, лишенный обитателей, плакал навзрыд и звал их обратно. Я в комнате слышала отголоски его стенаний и тоже чуть не плакала. А тут — Оз. Обломки кораблекрушения — и только двое спасшихся…

— Пойдем сварим кофе, — предложил он.

— Кофе обычно варит Ветка, — сказала я, всхлипнув.

— Я тоже варю кофе, — успокоил Оз.

И мы пошли. Оз мысленно, наверно, потирал руки, но мне было все равно. Мне было очень грустно. Очень.

— Мама говорит, что Фиса влюбилась… — сказал Оз, когда мы сидели за столом с нашими красивыми чашечками.

— Брось, что ты… — начала было я и тут только поняла — кто Фиса Озу, и кто она мне. И вдруг меня поразила мысль. Почему он знает, а я — нет? Это я должна была знать, а он должен был мучиться в неведении. Фиса — моя. Это я люблю ее. А кстати, зачем он мне это сообщает? Ага! Проверяет, насколько много я знаю. А что мне ему ответить? Ага! Я ведь уже ответила, и он понял, что ничегошеньки я не знаю.

И тут я еще кое-что поняла. Что Оз пришел только для того, чтобы разузнать про Фису. И теперь он потерял всякий интерес и ко мне, и к моему кофе, и к моему одиночеству. А мне так не хотелось весь день сидеть одной! И я решила удержать Оза любыми средствами. И поэтому заговорила:

— Это тебе мама сказала?

Оз ничего не ответил, только передернул плечами, мол, какая разница.

— Ну скажи, мама?

— Да.

— И что она еще сказала?

— Сказала, чтобы я от Фисы отстал, — теперь уже Оз вопросительно уставился на меня, словно спрашивал: «А ты что скажешь?»

— Но ведь ты, собственно, к ней и не приставал… — я чувствовала, что либо говорю страшную глупость, либо одной ногой перехожу на сторону врага.

— Вот и я говорю…

Тема была закрыта. Он смотрел в потолок и уже явно собирался сделать мне ручкой.

— Я думаю, мама не права, — сказала я осторожно и посмотрела на Оза. Тот не реагировал. — Она не все знает…

Лучше бы я этого не говорила! У него глаза вспыхнули и руки, кажется, задрожали. Мне показалось, что теперь он схватит меня и начнет трясти, пока не вытрясет все, что я не договариваю. А поскольку я вообще ни черта не знала ни про каких королей, то стала лихорадочно что-то придумывать.

— А что там знать-то! — сказал Оз, не отводя от меня глаз.

— Ну… — Господи, что бы ему такое сказать? — Я думаю, это просто…

В этот момент в дверь постучали.

— Да, — крикнули мы одновременно.

И на пороге появился Он. Я тогда не знала, как его зовут и кто он такой, но это был совершенно сногсшибательный образец молодого человека, выполненный в лучших традициях самых запредельных женских грез. По крайней мере, мне тогда так показалось. И вот этот лучший образец стоял и шарил глазами по комнате, совсем не обращая на нас внимания. Потом вышел, очевидно, взглянул на номер комнаты, и снова вошел.

— А где Анфиса?

Он именно так и сказал: Анфиса. Я даже не сразу поняла, о ком идет речь. Но я уже думала не о том, как бы помочь ему разрешить его проблему, а скорее о том, как бы усложнить ее…

Сегодня я собираюсь к Фисе в гости. Она совсем неожиданно пригласила меня и обещала познакомить со своей семьей. Когда я приходила в прошлый раз, она была одна дома. И мне, конечно, ужасно любопытно посмотреть, как выглядит ее дочка и за кого же она все-таки вышла замуж. Она ведь действительно любила своего черного короля. А потом, когда вся эта история закончилась, Фиса пропала. Взяла и пропала. А дочке ее уже одиннадцать лет. Вот и считайте. Может, не любила она его? А если любила, то как могла так быстро замуж после его смерти выскочить? Не понимаю. Должно быть, муж ее — необыкновенный человек. Иначе бы она никогда не вышла замуж. И очень интересно, на кого же дочка похожа? Хочется увидеть в ней маленькую Фису. Или черного короля?..

Доктор Р. сказал, что я прерываюсь в самых интересных местах, и все пытал меня на занятии: «А что вы почувствовали, когда впервые его увидели? Вернитесь в ту ситуацию, вернитесь в тот самый момент и попытайтесь вспомнить свои чувства». Смешной! Я эти чувства прекрасно помню, они были для меня большой неожиданностью. Потому что я подумала… Почему Фиса, почему не я?

Молодой человек смотрел сквозь меня куда-то в угол комнаты, будто Анфиса была иголкой, а наша комната — стогом сена. Мне казалось, что прошла уже вечность, целая вечность. И тут я почувствовала рядом жар, как от печки. А потом вспомнила — Оз. Оз здесь. Он тоже смотрит. Он тоже слушает. И он ждет.

— Фиса уехала, — сказала я.

— Тогда передайте ей, — он протянул мне листок. — Заранее благодарен.

И ушел. Все. Занавес. Когда облачко этой неожиданности рассеялось, я заметила, как Оз смотрит на записку, которую я держала в руках. Сейчас он разорвет меня на клочки и вырвет этот вожделенный листок.

Минуту мы стояли друг против друга. Оз на глазах преображался. Как оборотень. Передо мной вместо Оза стоял незнакомый человек с горящими желтыми глазами. С каждой секундой я все отчетливее понимала, что о каких-то человеческих правилах или законах в данном случае речь не идет. Речь идет о полном помешательстве. То есть что я не смогу спокойно положить листок Фисе в тумбочку, сесть за стол и пить с Озом кофе дальше. Мир изменился за одну минуту. Я была зайцем, а передо мной стоял волк.

Он ведь совсем заболел нашей Фисой. Страшно заболел. Сначала, когда он только увидел ее, не знаю, какими чувствами взорвалась его душа — грубым вожделением или платонической тоской, — но только длились эти чувства недолго. До тех самых пор, пока он не натолкнулся на глухую стену, надежно охраняющую Фису от этих его чувств. Он протягивал руки, но стена не давала прикоснуться к ней. Тогда он стал стучать по этой стене кулаками. Но стена не собиралась поддаваться. А в душе его уже закипала страсть. Ему нужно было разрушить эту стену во что бы то ни стало. Он бросил к этой стене динамит своих чувств, но стена выстояла, а Фиса за нею даже не услышала, как рвется его сердце. То есть услышала, конечно, не могла не услышать. Но это не произвело на нее никакого впечатления. Или произвело? Ведь она всегда говорила с ним так, чтобы не подавать надежды, — поняла я в последние секунды. Никакой надежды, ни тени надежды. И это Фиса, которая смеясь раздавала надежды направо и налево всем желающим. Но только не ему. Только не Озу. Очевидно, она давно разгадала это чудовище. Господи, что же теперь мне делать? Сейчас он кинется на меня. Ей-богу. И что? Отдать ему записку? В конце концов, как ее не отдать, я себе не представляла. Я, в конце концов, не разведчик во вражеской стране, который, рискуя собственной жизнью, обязан передать своему генералу важное донесение. Да и что, интересно, ими движет, этими разведчиками?

В этом месте мои размышления оборвались, потому что Оз действительно кинулся в мою сторону. Раздумывая, я машинально отошла за стол, и он упал на него, пытаясь достать меня рукой. Я уперлась в стену и порадовалась, что у нас такой широкий стол. Рука Оза остановилась в десяти сантиметрах от меня. Больше всего меня раздражало то, что из-за Фисы я влипла в дурацкую историю, и сейчас мое чувство собственного достоинства будет сметено каким-то Озом, как мелкая галька селевым потоком. А мне до смерти хотелось остаться с этим пресловутым чувством собственного достоинства! Вот за это сражаться стоило. Доля секунды — и я вскочила на подоконник, распахнула шире форточку и выбросила предусмотрительно скомканную бумажку. Оз кинулся вон из комнаты, а я быстро заперлась на ключ.

Несколько минут я просидела на кровати, пытаясь отдышаться и унять сердце, которое билось как сумасшедшее о мои ребра и, казалось, вот-вот выскочит. Руки моментально заледенели, и пальцы сводило судорожной дрожью. А все-таки сообразительностью Оз никогда не отличался. Болван! Пошел искать записку в снегу на улице. Забыл, что у нас под окнами карнизы такой ширины, что можно на них танцевать! Мне сейчас нужно только открыть окно и достать с широченного подоконника этот листок. Ну же!

Но мне почему-то не хотелось. Я наконец успокоилась, но столь внезапное потрясение не прошло даром: подступал истерический смех. Я вспомнила, как дома дразнила свою собаку: точно как Оза сейчас. Делала вид, что бросаю мячик, а она, глупая, скакала по поляне и искала его. А я держала мячик в руках и от души хохотала. Оз — как собачонка… Ужасно смешно. И кто такая мне, в конце концов, эта Фиса, что я ради нее совершаю героические поступки? И самое смешное, что не только ради нее, но и ради того красавца, который смотрел сквозь меня пару минут назад. Я ради них так стараюсь.

Тут дверь задрожала. Это Оз дергал за ручку, догадавшись, очевидно, о подоконниках. Давай-давай, дергай! Я опять расхохоталась. И дверь оставили в покое.

Потом я раскупорила окно и достала злосчастный листок с подоконника. И что мне, по-вашему, не читать его было после всего, что я для них сделала? Ну уж нет. Мое благородство не простиралось так далеко! В записке значилось: «Анфиса, я уезжаю на практику на три месяца в Германию. Приду, когда приеду. Жди меня».

Ага. Жди меня, и я вернусь, только очень жди. Знаем мы такие сказочки. Слышали. Сейчас, разбежалась Фиса ждать тебя. Она забудет, как ты выглядишь, через три месяца. В нашем коридоре месяц — это год. А за год может случиться все, что угодно. Но ты, красавец, приходи уж, пожалуйста. Не зря ведь я так старалась. Я тебя подожду…

Я опять расхохоталась совсем неожиданно для себя, а потом мне стало плохо. Я села на кровать к Фисе и, не знаю почему, изо всех сил стукнула кулаком по ее подушке. Но тут же пожалела об этом и стала подушку поправлять. А когда подняла ее, то на пол змейкой скользнула черная полоска ткани. Это была маска. Черная маска. Но мне не хотелось складывать два и два. Совсем не хотелось. Три месяца — долгий, долгий срок. Коридор у нас длинный, как сама жизнь. Когда он вернется, Фиса посмотрит на него с легким сожалением — и только. Мне ли ее не знать…