Танковые сражения войск СС

На Рождество прозвучала тревога! Дивизию готовили к переброске в Венгрию.

Погрузка проходила между Рождеством и Новым годом в Насельске, что недалеко от Модлина. Двумя днями позже мы выгрузились в Раабе (Дьере), и батальон приготовился к наступлению. Сосредоточение происходило по обоим берегам Дуная восточнее города Комаром. Дивизия «Викинг» была на правом фланге, на левом — «Тотенкопф». Им было приказано прорваться между Татой и Дунаем и на первом этапе наступления через леса, покрывающие северные отроги гор Вертеш, выйти в район Бичке — Жамбек, расположенный к востоку от них. На втором этапе они должны были наступать на Будапешт.

Наступление началось 1 января 1945 года в 6 часов вечера без артиллерийской подготовки. Горные тропы были сильно минированы, а дороги перекрыты множеством противотанковых заграждений. Несмотря на это, задачи первого этапа были выполнены в короткий срок. 4 января штурмбаннфюрер Майердресс вошел в деревню Дунаальмаш на третьей машине от головы колонны. На фермах в засаде стояли вражеские Т-34/85, которые открыли огонь по нашим головным машинам с расстояния 5 метров. Командирский танк получил попадание в боковую часть башни. Майердресс погиб мгновенно. Позднее его доставили в Вену и похоронили рядом с героическим летчиком Новотны.

Рубеж Бичке — Жамбек был достигнут 5 января. Сопротивление противника непрерывно усиливалось. Начались контратаки, и наступление пришлось остановить. Соседние дивизии не смогли поддержать темпы наступления — слишком много сил отнимало обеспечение флангов. Оборонительные бои шли до 6 января. Потом нас перебросили в район Платтензее,[10] и мы по обледенелым дорогам двинулись в новый район сосредоточения. Наступление началось 18 января. В 4.30 утра мы наткнулись на электрифицированные заграждения и мины. Противник упорно держал оборону, и прорваться удалось только к вечеру.

Штульвайссенбург[11] был взят 21 января, но мы понесли большие потери. Погибли Лишевски, Гриммингер и Крехан; Ганс Эггерт получил тяжелое ранение и ослеп на один глаз. Повернув на северо-восток к Будапешту, 25 января мы вышли к реке Вали между Дунаем и Вал ем. Атаки противника усиливались. Ожидавшаяся танковая атака на наши фланги началась 29 января со стороны Вертешача. С нее началось танковое сражение под Петтендом. Было подбито около 200 вражеских танков.

30 января противник усилил натиск. Мы больше не могли удерживать позиции и отошли на запад по обоим берегам озера Веленце.

Будапешт пал 12 февраля. Штурмбаннфюрер Лакманн, командир нашего полка, был тяжело ранен. В роте осталось всего два танка. Одним из них командовал унтершарфюрер Райф, вторым — командир из 3-й роты. Все остальные командиры погибли или были ранены.

5-й танковый полк «Викинг» — наступление на Бичке, Венгрия, январь 1945 года

На Рождество 1944 года полк был переброшен по железной дороге из района Модлина под Варшавой через Словакию в Венгрию. Местом назначения был район недалеко от Комарно, где также располагался командный пункт полка. Сосредоточение происходило 1 января 1945 года в районе Таты. Мы получили указания от армейских частей, которые понесли большие потери, занимая позиции восточнее Таты. Передовые части, состоявшие из 1-го батальона полка «Германия» и остатков 2-го батальона 5-го танкового полка под командованием гауптштурмфюрера Флюгеля, вышли на исходные позиции при свете звезд в 2 часа ночи 2 января. Танки головного взвода Гроссрока выстроились вдоль шоссе. Первой целью «Германии» был Агостиан. Русские, чувствовавшие себя в безопасности, были захвачены врасплох и бежали, причем некоторые были подняты с постелей. Были освобождены почти 1000 пленных немцев и венгров. Нескольких солдат армии и войск СС, вырвавшихся из Будапешта, нашли убитыми в придорожной канаве. Дальнейшее продвижение в течение дня было невозможно, так как узкие долины и ущелья гор Вертеш были заминированы и блокированы противотанковыми орудиями.

Подготовка к следующей атаке ясной ночью со 2 на 3 января была затруднена минными полями. Мы прорвали позиции противотанковой артиллерии и повернули в направлении на Тарьян и Вертештольну, уже занятые частями полка «Германия» (под командованием Пляйнера). На рассвете внезапной атакой во фланг разведывательное подразделение уничтожило позицию противотанковой артиллерии на опушке леса восточнее Вертештольны. В ходе дальнейшего наступления, на острие которого шел взвод Керкхоффа, на извилистой дороге и крутом, лесистом склоне у каждого поворота происходили ожесточенные стычки на малых дистанциях, сопровождавшиеся ураганным огнем с флангов. После оживленных переговоров между штабами корпуса и дивизии с одной стороны и командирами дивизии и полка с другой, сопровождавшихся крепкими выражениями, командир дивизии лично убедился, что в этой сложной местности сражаться под силу только горным стрелкам. На выезде из поросшего лесом оврага командир головного взвода обершарфюрер Меннер был смертельно ранен, а затем была подбита и машина оберштурмфюрера Керкхоффа. После стычек с рассеянными вражескими частями и опасных налетов вражеской авиации у Тарьяна мы снова наткнулись на противотанковый рубеж. Поддержку с воздуха нам оказала группа пикирующих бомбардировщиков полковника Руделя.

4 января место головного принял 1-й танковый батальон гауптштурмфюрера Хайна. Наступать вдоль дороги, как гласил приказ, было невозможно из-за труднопроходимой местности. В оврагах и на вершинах холмов располагались позиции артиллерии, прикрытые противотанковыми пушками. Батальон Пляйнера остановился. Западнее Вастеля было подбито пять вражеских танков. Гауптштурмфюрер Флюгель получил ранение. Состоялся разговор с Дорром, командиром головного батальона. Разведка силами пехотинцев должна была определить, есть ли в городе противник и можно ли там пройти танкам.

Задача боевой группы оберштурмбаннфюрера Даргеса: атаковать через высоту 204 в направлении на Бичке; занять автомобильный и железнодорожный узел Бичке и перерезать дорогу Бичке — Будапешт. Начало атаки — поздним вечером.

Из-за сложной гористой местности танки приходилось втаскивать на склоны тягачами. На рассвете к атаке присоединился пехотный батальон «Норге» штурмбаннфюрера Фрица Фогта. Несмотря на туман, обстрел с флангов усилился. Особенно старались тяжелые минометы со стороны Жамбека. Русские, ориентируясь по шуму наших двигателей, попытались организовать противотанковый рубеж, который был уничтожен, не успев развернуться. Нам достались пятнадцать грузовиков. К некоторым из них еще были прицеплены пушки. Непрерывный массированный огонь с флангов вынудил боевую группу принять решение: атаковать поместье Хедьикш. Штаб русского корпуса бежал, бросив немало карт.

Пять «пантер» под командованием гауптштурмфюрера Лихте под прикрытием тумана внезапно атаковали город Бичке в километре к западу от поместья. На полпути к Бичке туман вдруг рассеялся, и две «пантеры» тут же были подожжены. Остальные три машины, укрывшись дымовой завесой, отступили к поместью. Всем танкистам, хотя некоторые из них были ранены, удалось покинуть машины. Боевая группа заняла круговую оборону в поместье. Поместье представляло собой участок размером примерно 200 на 150 метров, окруженный с трех сторон стеной и открытый с востока. Силы обороняющихся состояли примерно из восемнадцати бронированных боевых машин, частей разведывательной роты и пехотного батальона «Норге».

Ввиду недостатка сил задачу взятия Бичке выполнить не удалось. Дозоры в направлении Жамбека и вдоль пути снабжения были отбиты противником. Русские усилили активность авиаразведки и начали обстреливать поместье из тяжелых минометов. Затем противник круглосуточно вел плотный огонь из всех видов оружия по поместью. Особенно неприятны были обстрелы из пулеметов разрывными пулями по верхушкам деревьев. Стена была разнесена на куски. Особая заслуга в этом принадлежала советским ИСам, пробивавшим путь для атакующих. Ночью атаки следовали через каждые два-три часа, иногда силами до полка, и наступающим удавалось ворваться на территорию поместья. Наши штурмовые группы, подбадриваемые криками «Ура!» всех окруженных, оборонялись, ведя огонь из автоматов и «панцерфаустов». Из-за темноты иногда трудно было отличить своих от чужих. Танковые атаки были отбиты с тяжелыми потерями для противника. Было уничтожено более двадцати русских танков. Исправные трофейные противотанковые пушки по возможности пускались в дело.

Продовольствие и боеприпасы удалось подвезти на отремонтированных танках. На них же вывезли раненых. Оберштурмфюрер Хохенестер и штабсшарфюрер Шниер работали без отдыха. В ночной рукопашной схватке среди других тяжелое ранение от взрыва вражеской ручной гранаты получил гауптштурмфюрер Хайн.

Боевой дух окруженных, включая норвежцев, был на высоте. Мы наблюдали за сосредоточением противника, бесконечной колонной шедшего по дороге Жамбек — Будапешт. Попытка нарушить коммуникации противника провалилась из-за недостатка собственных сил, и хорошо защищенный город Бичке захватить было уже невозможно.

После шести дней и ночей тяжелейших оборонительных боев «пантеры» были отозваны для получения новых заданий. Уцелевшие Pz-IV и штурмовые орудия под командованием оберштурмфюреров Бауэра и Веертса вместе с батальоном «Норге» остались в поместье.

Русские не сдавались и продолжали безуспешно атаковать круговую оборону. Еще через три дня поступил приказ прорываться, что и было выполнено с минимальными потерями в течение ночи. Наблюдатели соседней дивизии «Тотенкопф» передали по радио в штаб дивизии «Викинг»:

«После героического сопротивления боевая группа «Викинга» прекратила огонь».

Рассказ оберштурмфюрера Карл-Хайнца Лихте, кавалера Рыцарского креста

Атака на Шарошд. Мы вышли на исходные позиции рано утром. Моя 5-я рота (на «пантерах») вместе с саперами атаковала ферму на гребне холма, покрытого пшеничными полями. Ферма была захвачена, и к нам вышло много пленных. Потом из глубины русских позиций появились контратакующие танки, которые подожгли ферму. Густой дым от пожара ограничил нам видимость. Мы отошли от фермы. Когда колесные машины вышли за радиус действия орудий, 5-я рота вступила в танковое сражение. Было замечено несколько танков ИС. Численно превосходящий противник обошел нас и атаковал во фланг. Потом был уничтожен первый наш танк. Машина начальника административно-хозяйственной службы нашего 2-го батальона, который исполнял обязанности командира экипажа, была подбита и загорелась. Я приказал по радио: «Пятисотый — роте: отойти к окраине города!» Одновременно я схватил дымовую гранату, чтобы бросить ее и скрыть от вражеских глаз наш отход. В этот момент раздался сильный удар. Я увидел яркую вспышку. Потом — темнота…

Дымовая граната упала на решетку моего танка. От нее шел густой дым. Стрелявшие по нам русские, видимо, решили, что мы подбиты, и больше по нам не стреляли. Это было на руку мне и моему экипажу. Но я этого не понимал — я был ранен первым попаданием в башню и потерял сознание…

Очнувшись, я обнаружил, что вишу вниз головой на сиденье наводчика. Я почувствовал, как кто-то схватил меня за воротник, слегка приподнял, а потом снова отпустил, сказав, что это бесполезно. Потом он исчез. Я лежал, полупарализованный от боли. По лицу ручьями катился пот, когда я оторвал душивший меня провод микрофона. Из последних сил я выполз из люка.

Мои зимние штаны зацепились за штурвал башни. Я увидел, как русский подошел поближе, встал на колено и начал целиться в меня. В мозгу мелькнула мысль: конец! Инстинктивно я свалился в снег, словно убитый. Должно быть, Господь приглядывал за мной и приложил к этому руку. Мой друг, Альфред Гроссрок, командир 6-й роты, тоже заметил меня и устремился ко мне на своей «пантере», стреляя из пулеметов по русской пехоте. Он погрузил меня за башню и отвез прямо на полевой перевязочный пункт, где наш добрый доктор Кальбскопф немедленно занялся моими ранами.

В боях, последовавших после отступления от Штульвайссенбурга, условия диктовала Советская Армия, обладавшая численным превосходством. Ее танковые группировки рвались на запад, чтобы занять Вену. Танковые части 6-й танковой армии СС, после Арденнского наступления спешно усиленные необстрелянными резервистами из ландвера и личным составом флота и люфтваффе, несли все большие потери, которые больше некем было восполнять.

Сложности с передачей приказов в группе армий Балька тоже явно не способствовали уверенности в успешном исходе операции.

Подробное описание обстановки содержится в книге начальника штаба 6-й танковой армии оберштурмбаннфюрера СС Георга Майера «Драма от Будапешта до Вены», вышедшей в издательстве «Munin Verlag».

Танкистам лишь изредка доводил ось участвовать в организованных сражениях. Как правило, в бой вступали отдельные роты и взводы, а командир и его экипаж часто оказывались брошенными на произвол судьбы и сражались до конца.

Вот рассказ о действиях 501-го танкового батальона СС:

«В последующих боях в Венгрии и на плацдарме у Грана,[12] а также во время штурма Фюнфкирхена,[13] батальон был вновь придан 1-му танковому полку СС («Лейбштандарт»). Батальону удалось уничтожить немало советских ИСов, но вскоре он был ослаблен; было недостаточно машин, чтобы буксировать в тыл поврежденные танки во время быстрого отступления. Лишь несколько «королевских тигров» было подбито в бою. Большинство машин были уничтожены собственными экипажами».

По-видимому, так же обстояли дела и в других танковых частях дивизий войск СС. В распоряжении автора было лишь несколько докладов командиров танковых частей на этом участке.

Последние рассказы командира экипажа Эрнста Баркманна из танкового полка «Дас Райх», наверное, можно применить и к остальным танковым экипажам, оказавшимся в похожем положении:

«Дивизия была переброшена на левый фланг группы армий.

Танки дивизии достигли Веспрема своим ходом и в Херенде, небольшом городишке западнее Веспрема, были погружены в эшелон, следовавший через город Папа в Рааб».

Кто не успел, тот опоздал!

Рассказ Эрнста Баркманна об «одиссее» 4-й роты танкового полка «Дас Райх»

4-я танковая рота прикрывала погрузку 2-го танкового батальона «Дас Райх», почти не имея топлива в баках. Русские наступали на север через железную дорогу, и рота, стоявшая последней в очереди на погрузку, оказалась в ловушке без горючего.

С огромным трудом мы добыли необходимое топливо на близлежащем аэродроме и прибыли в распоряжение ближайшего армейского корпуса вермахта с десятью «пантерами» 4-й роты.

В ту же ночь мы были брошены в контратаку вместе с армейскими танкистами и потеряли две «пантеры» при отступлении. Танки армейской части в этой контратаке были уничтожены полностью. Предоставленные собственной судьбе, мы вброд преодолели мелкую речушку, пересекли железнодорожную насыпь и продолжили движение среди ударных частей противника. Нам удалось установить контакт с 1-й танковой дивизией СС «Лейбштандарт», которая вела арьергардные бои, и выйти в расположение танкового полка.

Оберштурмбаннфюрер Пайпер хотел отобрать у нас все восемь танков. В его собственном полку было всего десять боеготовых машин. У него было полно свободных экипажей. Мы же должны были выбираться к своим без танков. Как бы не так! Мы не собирались отдавать свои машины. Он отчитал нас, сказав, что обычно хорошо обходится со своими гостями, но в этой ситуации ему до нас нет дела, и мы на собственной шкуре испытаем ярость и боевой дух его полка. Мой ротный, унтерштурмфюрер Кноке, ткнул меня локтем в бок.

В течение следующих нескольких дней, до 28 марта, мы доказывали славному оберштурмбаннфюреру Пайперу, что по части боевого духа танкисты «Дас Райха» ничуть не уступают коллегам из «Лейбштандарта», и сдружились с ним. Потом мы прикрывали отступление слева и справа от шоссе, постоянно ведя бои с противником и попадая в невероятные и опасные ситуации. Днем мы удерживали позиции на вершинах холмов, нас списывали со счетов, о нас забывали, и потом приходилось прорываться к своим через города, занятые противником.

Когда один взвод ввязывался в бой, другой спешил к нему на выручку и помогал вырваться. На рассвете мы были атакованы девятью Т-34. Вражеские танки обошли нас справа и слева и обрушились со всех сторон. Самый смелый из Т-34 прорвался справа от шоссе и протаранил одну из «пантер», прежде чем снаряд моего танка снес ему башню. Нам удалось подбить все девять Т-34. Все танковые бои происходили без поддержки пехоты. Мы были «пожарной командой». Несмотря на поврежденный ствол орудия, нам удалось с позиции на обратном склоне холма подбить вражеский И С и отбуксировать с поля боя два подбитых им наших танка. Противник отбросил «Лейбштандарт» к северо-западу от озера Нойзидлер в направлении Венского леса.

Когда две машины, включая мою, были подбиты, мы взорвали их на глазах у противника. Распрощавшись с Йохеном Пайпером, 28 марта 1945 года мы прибыли в расположение 2-го танкового полка СС «Дас Райх» в Айзенштадте. Нас уже давно записали в покойники.

Гауптштурмфюрер Матцке, командир 1-го танкового батальона «Дас Райха», приказал мне провести разведку в направлении на Гроссенцерсдорф к северу от Дуная. В мое распоряжение был направлен инженерный взвод полка на бронетранспортерах под командованием гауптшарфюрера Карстена. Мы выехали на край участка, по которому наступал противник, и обнаружили длинную колонну войск, двигавшуюся в западном направлении, к нам. Я разместил танки на позициях и выдвинулся с бронетранспортерами Карстена вперед, чтобы еще немного разведать местность.

Русские присоединились или, вернее сказать, следовали за огромной массой невооруженных венгерских солдат, гонведов.

Когда русские поняли, что их маскировка не сработала, у железнодорожной насыпи завязалась перестрелка. Я приказал танкистам наступать, а сам, играя в пехотинца, вел огонь из MG-42 с командирской машины своего друга.

Таким образом, наступающие русские части достигли Гроссенцерсдорфа. Был организован заслон из частей, которые срочно требовались в Вене. Во время отступления через Имперский мост был получен приказ прикрыть направление парка развлечений Пратер. Знаменитое «чертово колесо» уже давно было повреждено. Парк развлечений уже занимали русские, вошедшие в него с востока.

Утром 13 апреля я вел «пантеру» в направлении Флорисдорфского моста и из-за проблем с управлением угодил в воронку, из которой меня некому было вытащить. Невольно оказавшись в таком укрытии, мы обороняли танк, а когда это стало невозможно, Хорте взорвал его выстрелом «панцерфауста» из соседнего дома. Огонь вражеской пехоты загнал нас в подвал. С помощью второго «панцерфауста» мы пробили дыру в стене и ушли через соседний подвал. Нам снова повезло! Через несколько сот метров мы вышли к плацдарму у Флорисдорфского моста. Положение было катастрофическим и с каждым часом становилось все хуже. Под огромным пролетом моста оказывалось все больше частей и штабов.

Тяжелораненые солдаты лежали в относительной безопасности вплотную друг к другу у самого берега Дуная. Весь огонь противника был сосредоточен на этом небольшом участке. Наша пехота продолжала безжалостно и упорно сражаться под градом снарядов русских пушек и минометов, удерживая последний заслон на пути противника. Один из Pz-IV 6-й роты еще действовал, но вскоре был подбит и он.

Плацдарм нужно было удержать до наступления темноты.

Танковые подкрепления на плацдарм?

Меня вызвал штандартенфюрер Леман. Он спросил, сумею ли я, несмотря на ранения, перебраться через мост и передать приказ командиру 6-й танковой роты оберштурмфюреру Бошке перебросить оставшиеся танки его роты с северного берега Дуная, чтобы укрепить плацдарм.

Я подумал, что смогу, и взял с собой весь экипаж. Один из нас должен был дойти. Прыгая от колонны к колонне под шквалом пуль, мы перебрались через Флорисдорфский мост и нашли Бошку и его танки.

Командир 6-й роты двинулся на помощь с тремя танками. Все три машины были подбиты еще на мосту. Машина Бошки шла головной и не дошла до цели совсем чуть-чуть, остановившись у южного конца моста. Он выпрыгнул из башни танка и подвернул ногу. Другого раненого командира вытащил с середины моста оружейник 6-й роты, подъехавший на мотоцикле с коляской и увезший его в тыл. Дух товарищества снова и снова проявлялся в каждое мгновение сражения.

Командиры дивизии и полка пытались убедить командующего обороной Вены, что приказ фюрера не взрывать Имперский мост, который мог попасть в руки русских целым и невредимым, был чистой воды безумием. Этот мост позволил бы им нанести удар по флангам и тылу наших войск к северу от Дуная, пока на Флорисдорфском мосту шли бои «до последнего человека». Однако тот не поддавался на уговоры. Он продолжал невозмутимо стоять под вражеским огнем без каски, в фуражке и с гранатой на ремне. Мы чувствовали, что он распрощался с жизнью и ищет смерти от рук противника, потому что не видит другого выхода.

Генерал фон Бюнау, командующий обороной Вены, отправил своего начальника штаба к командующему 6-й танковой армией СС генерал-полковнику Зеппу Дитриху, чтобы доложить о положении на плацдарме и запросить новые приказы.

Командующий был согласен с мнением командира «Дас Райха», что мост необходимо взорвать после наступления темноты и эвакуации всех раненых. Он отдал командиру полка «Дас Райх» оберштурмбаннфюреру Отто Вейдингеру приказ взорвать Флорисдорфский мост, за который, согласно приказу фюрера, отвечал комендант Вены. Дитрих полагал, что никто лучше Вейдингера не будет знать, когда последний человек из его полка перейдет мост. Отход начался с наступлением темноты. После получения известия о том, что последний солдат 3-го батальона «Дас Райха» перешел на другой берег, командир полка выждал еще час и приказал взорвать мост. Заряд, подорванный электрическим запалом, обрушил часть среднего пролета моста. По крайней мере, здесь противник не мог переправить тяжелую технику, и дивизия получила передышку. Части II танкового корпуса СС покинули Вену 14 апреля, спасая город от полного разрушения.

Район боевых действий Арнсвальде — Кюстрин — Готенхафен — Данциг, февраль — март 1945 года

Получив последние тринадцать «королевских тигров» 25 января 1945 года, 27 января 503-й тяжелый танковый полк СС начал погрузку для отправки на Восточный фронт. Увы, пойти в бой в полном составе батальону так и не довелось. Еще в Берлине его разделили на две группы. Первая под командованием оберштурмбаннфюрера Фрица Херцига отправилась с двенадцатью «королевскими тиграми» в район Арнсвальде,[14] а вторая была направлена в район Ландсберг[15] — Кюстрин.[16]

Первая группа под командованием Херцига 4 февраля попала в окружение в Арнсвальде вместе с танковым вспомогательным батальоном, примерно 1000 человек, снятых с поездов по дороге в отпуск для формирования частей, предназначенных для затыкания брешей, и примерно 5000 гражданских. «Королевские тигры» 503-го танкового батальона легко могли прорваться сквозь кольцо, но это значило бы бросить на произвол судьбы остальные части и гражданское население. Когда к внешней стороне кольца были подтянуты части III (германского) танкового корпуса СС, началась операция «Зонненвенде» («Солнцеворот») с задачей деблокировать части, окруженные в Арнсвальде. Еще один удар планировалось нанести в районе Ландсберг — Кюстрин во фланг советским войскам на Одере (2-я гвардейская танковая армия и 61-я армия).

В первый день наступления немецкий ударный клин прорвался к Арнсвальде. По узкому коридору, который «королевские тигры» обороняли от упорных атак противника, началась эвакуация раненых и мирного населения, а также снабжение окруженных войск.

15 и 16 февраля в распоряжении русских было мало танков, но зато они смогли организовать надежную противотанковую оборону. 17 февраля советская 2-я гвардейская танковая армия бросила в бой многочисленные ИСы, положив конец «Солнцевороту».

Места боев в районе Данцига[17] и Готенхафена[18] менялись почти ежедневно, и это сражение оказалось достойным испытанием для «королевских тигров», действовавших в основном без поддержки. Они сражались до последнего и в конечном итоге были полностью уничтожены. Признанием заслуг всех танкистов, сражавшихся в этом районе, стал похвальный отзыв в сводке вооруженных сил от 10 апреля 1945 года:

«В разгар боев за Готенхафен особенно выдающихся успехов добился унтерштурмфюрер СС Карл Бромман, командир роты 503-го тяжелого танкового батальона. Несмотря на три ранения, он вместе со своим экипажем уничтожил шестьдесят шесть танков, сорок четыре орудия и пятнадцать грузовиков».

Потрепанные остатки 503-го тяжелого танкового батальона в районе Данцига 30 марта начали погрузку и сумели по морю добраться до Свинемюнде,[19] чтобы принять участие в битве за Берлин. Часть батальона осталась в Данциге и участвовала в боях в качестве пехоты. Они капитулировали 9 мая под Шивхорстом.[20] Многие из них не вернулись из плена.

Шесть «королевских тигров» тяжелого танкового батальона СС прибыли в район Берлина. Они оказали решительную поддержку упорно оборонявшимся пехотинцам и истребителям танков, отражавшим наступление танковых частей Красной Армии в ходе последней битвы за столицу рейха и во время прорыва к Эльбе.

«Королевские тигры» в танковых сражениях в Померании

«7 февраля, пройдя курсы подготовки командиров роты, я переправился через Одер по единственной все еще открытой переправе у Штеттина[21] и через Штаргард[22] прибыл в Цахан.[23] Там я связался по радио со своей частью, окруженной в Арнсвальде. Я получил приказ принять три боеспособных «королевских тигра» из семи, находившихся в ремонтной мастерской в Штаргарде, и прорываться в Арнсвальде через Рец.[24]

Ночью мы приняли три готовых танка и отправились в сторону Реца. Мы уже приближались к Рецу, уже захваченному противником, когда командование корпуса развернуло нас в сторону Якобсхагена.[25] По имевшимся сведениям, русские уже двигались к Балтийскому морю, угрожая отрезать толпы беженцев, стремившихся из Померании в направлении Штеттина. Еще затемно мы прибыли на командный пункт 1-го батальона танкового полка СС «Герман фон Зальца» дивизии «Нордланд».

На рассвете 8 февраля 1945 года я, Фриц Кауэрауф, 22-летний унтерштурмфюрер 503-го тяжелого танкового батальона СС (батальона «королевских тигров» III (германского) танкового корпуса СС), на КП танкового батальона полка «Герман фон Зальца» получил приказ явиться к его командиру, оберштурмфюреру Паулю-Альберту (Петеру) Каушу. «Возьмите один «королевский тигр» и три штурмовых орудия оберштурмфюрера Вильда и отправляйтесь с ними по мосту через Ину в Цигенхаген[26] и Кляйн-Зильбер,[27] чтобы остановить предполагаемое наступление русских!»

Отдав приказ, Кауш вышел вместе со мной на улицу и представил меня оберштурмфюреру Вильду. Потом он попрощался, пожелав нам успеха в выполнении задания.

Я принял командование «королевским тигром» и экипажем унтершарфюрера Линдля, с которым мы были хорошо знакомы. Линдль проделал часть пути вместе с нами, но потом пришлось его оставить.

От командного пункта, расположенного южнее от Якобсхагена за холмами к западу от реки Ина, мы отправились к этим холмам. В ярком свете дня перед нами открылась пугающая картина. Мы увидели бесконечные колонны русских, наступавшие через гряду холмов восточнее Ины, протянувшись от юга до севера. Здесь были танки, артиллерия, машины всех типов. Часть артиллерии была даже на конной тяге. Обершарфюрер Вильд, направленный в мое распоряжение как специалист по танковым атакам, получивший в Курляндии в 1944 году Рыцарский крест из рук самого генерал-фельдмаршала Моделя, согласился со мной — нужно что-то делать, поскольку «если они продолжат наступление, они выйдут к Балтике и могут отрезать наши войска, отходящие из Курляндии», которые еще не были полностью переброшены в Штеттин. Поскольку наших четырех танков было явно слишком мало, учитывая подавляющее численное превосходство противника, я отправил Вильда в тыл за подкреплениями. Ему быстро удалось привести еще два «королевских тигра» под командованием оберштурмфюрера Каеса и около десятка самоходок из 1-го танкового батальона СС «Герман фон Зальца» с ротой парашютистов. С этими силами, к которым также присоединились самоходки 11-го батальона САУ («Нордланд») под командованием штурмбаннфюрера Шульц-Штреека, около полудня мы двинулись в направлении Цигенхагена. Нам пришлось остановиться еще до реки, чтобы уничтожить противотанковые позиции на окраине Цигенхагена. Парашютисты наступали по обе стороны от дороги по маленькому мостику через Ину к Цигенхагену.

Мы двинулись следом за ними. В голове колонны шли две самоходки, за ними — наши «королевские тигры». Пройдя по мосту, мы вошли в Цигенхаген вместе с парашютистами. Начались бои за каждый дом, но мы смогли довольно быстро пройти до поворота налево и дальше до поворота направо. Здесь обе головные самоходки остановились под огнем противотанковой артиллерии. Огонь вела противотанковая пушка у церкви с дистанции 150–200 метров. В этом месте дорога, по которой мы двигались, выходила к дороге, по которой советские войска наступали на Гросс-Зильбер.[28] Завязалась перестрелка между двумя самоходками и противотанковой пушкой, но никто не мог попасть в цель из-за дорожной насыпи. Снаряды уходили в стороны. Атака остановилась.

Учитывая ситуацию, решение о продолжении атаки с высоты «королевского тигра» предстояло принимать мне.

Я попросил командира самоходок сообщить, где находится вражеское орудие, а потом, воспользовавшись паузой в перестрелке, мы быстро выехали из-за угла и подбили захваченное врасплох русское орудие фугасным снарядом. Мы тут же продолжили атаку. За нами двигались два «королевских тигра» Каеса и штурмовые орудия Вильда. Успех операции зависел только от нас. Но мы снова остановились: поперек дороги, между двумя домами была видна цепочка мин. Русские вели ураганный огонь из винтовок. Это сразу же становилось заметно, стоило только открыть люк, чтобы выкинуть стреляные гильзы. Парашютисты пробивались по улице к нашей позиции от дома к дому, пока мы прикрывали друг друга. Сам город еще оставался в руках русских.

Моя просьба прислать саперов для разминирования осталась без ответа. Наконец я получил приказ вылезти из танка и убрать мины самостоятельно. Приказать-то было легко, а вот подумать о том, как это сделать, никто не догадался. Но помощь пришла в лице незнакомого товарища в парадной форме, вероятно, возвращавшегося из госпиталя после ранения. Он пробежал мимо нашего танка и укрылся в доме справа от минного заграждения. В руках у него был вещмешок, набитый взрывчаткой. Это казалось невозможным, но, выскакивая из дома и забегая обратно, он уничтожил все мины, ставя на них гранаты или подрывные заряды. Всего мин было от пяти до десяти. Это был великолепный подвиг, который навсегда останется в памяти очевидцев.

Этот незнакомый унтерштурмфюрер, которого мы изо всех сил прикрывали огнем пулеметов, сделал еще одну вещь, оказавшую огромное влияние на ход нашей атаки. Он обнаружил угрозу танку за домом и привлек наше внимание, отчаянно жестикулируя и указывая рукой в сторону улицы и перекрестка. Я приказал заряжающему Тушкевичу заменить снаряд. Он вытащил из пушки длинный 120-мм фугасный снаряд и заменил его противотанковым. К счастью для нас, только в этот момент примерно на середине высоты дома появился дульный тормоз, который мог принадлежать только ИСу, и гигантский русский танк оказался в каких-то пятидесяти метрах от нас. «Прямо по курсу… Противотанковым… Дистанция 50… Цель — «Иосиф Сталин»… Целиться между башней и корпусом… Огонь!» Фриц Лукеш выстрелил. Русский танк остановился, его люки распахнулись, и мой экипаж радостно закричал. Но его ствол все еще смотрел на нас. «Вы с ума сошли?! Огонь!» И еще раз: «Огонь!» ИС стоял перед нами, охваченный пламенем и сотрясаемый взрывами боекомплекта. И тут мы заметили кое-что еще. Слева от подбитого русского танка появились еще две машины того же типа. Видимо, их экипажи были изрядно напуганы — покинув машины, они разбежались. Мы не стреляли по этим танкам, стоявшим с задранными вверх стволами. Судя по всему, их экипажи не ожидали столкнуться с нами и никогда не видели «королевский тигр» так близко. Парашютисты радостно махали нам руками. Мы получили по радио поздравления. Но нужно было продолжать наступление! Когда пожар в русском танке немного утих, мы объехали его и вышли на маршрут наступления русских, сбрасывая их с дороги в разные стороны. Русские были в наших руках, в руках парашютистов и следовавших за нами самоходок обершарфюрера Вильда. Мы пробивались вперед в сопровождении парашютистов, понимая, что успех уже обеспечен. Мы получили еще два или три попадания, ушедших рикошетом, но наступление русских на север было сорвано. К вечеру мы достигли южного выезда из Кляйн-Зильбера в направлении на Реец и заняли оборону тремя «королевскими тиграми».

С нами оставались не больше семи парашютистов — слишком мало, чтобы по очереди занимать два пулеметных гнезда. Парашютисты прошли тяжелый путь и были совершенно измотаны. Тем не менее они продолжали воевать с прежним упорством.

Ночью мы с Каесом попытались пешком добраться до КП, который тоже перенесли вперед, но это нам не удалось. В городе позади нас по-прежнему царил хаос. Мы узнали, что неизвестный унтерштурмфюрер, взорвавший мины и предупредивший нас о танках, был убит вражеским снарядом. Это известие потрясло нас — мы считали, что за свой подвиг он достоин как минимум Рыцарского креста. Ближе к утру до нас добрался грузовик, который привез по 200-литровой бочке бензина на каждый «королевский тигр». У нас не было еды, но мы и не были голодны. Заправка танков из бочек была непростым делом. Всю ночь вокруг бродили отбившиеся от своих русские и запряженные в пустые телеги лошади. Чтобы отдохнуть, мы попытались устроиться поудобнее в тесном нутре своих танков. Один из нас постоянно дежурил в командирской башенке. Когда отступающая русская артиллерия открыла огонь по городу, мы так толком и не успели поспать.

К утру был получен приказ взять оставшуюся восточную часть города. Для этого нужно было отойти назад метров на сто. Из-за возникшей путаницы мы, несмотря на договоренность, снова оказались в голове колонны. Сложившееся положение не благоприятствовало развитию атаки. Господство в этой местности можно было обеспечить и другими средствами, что впоследствии и произошло. Поскольку пехотного прикрытия, в отличие от предыдущего дня, у нас не было, я запросил по радио прислать «песчаных кроликов» — так мы в переговорах по радио обозначали пехоту. Однако вместо ответа на просьбу мы получали все новые и новые приказы немедленно атаковать. Наконец, я крикнул вниз механику-водителю: «Менке, мы идем или не идем?» Весь экипаж ответил в один голос: «Идем, унтерштурмфюрер». Поскольку передатчик по ошибке не был выключен, наш разговор, как оказалось, услышали в штабе Штайнера (в то время командовавшего 11-й армией СС), где контролировали наши и вражеские радиопереговоры. В результате члены экипажа получили благодарность, но, впрочем, они так об этом и не узнали.

Тогда я отправил по радио сообщение: «Орел-1 вызывает Радугу! Наступаю к выезду из города, прошу следовать за мной!» и приказал экипажу: «Полный вперед, к выезду из города!» Менке повел машину вперед. Пройти нужно было всего 500–600 метров, и я надеялся, что танки и штурмовые орудия пойдут следом, чтобы мы смогли пробиться без поддержки пехоты. На окраине Кляйн-Зильбера мы оказались совершенно одни. Постоянные попытки установить радиосвязь успеха не имели, и даже мое требование поддержать нас с тыла или я отхожу осталось без ответа. Мы не могли поверить, что остальные не пошли за нами. Только позднее, в госпитале, я узнал, что «королевский тигр» оберштурмфюрера Каеса, шедший за нами, подожгли русские, и он загородил дорогу шедшим следом самоходкам. К счастью, Каес и его экипаж отделались лишь легким испугом. Остановившись на окраине города, мы решили подождать еще пятнадцать минут — дольше продержаться мы бы все равно не смогли. Когда никто не появился, мы медленно двинулись назад, время от времени обстреливая русских из пулеметов. Нам удалось пройти только половину дороги: русские успели устроить на пути нашего отступления баррикаду из телеги и какого-то сельскохозяйственного оборудования. Мы попытались медленно объехать заграждение, но левая задняя часть танка соскользнула в кювет, и ствол задрался в небо. Отстреливаться из курсового или башенного пулемета стало невозможно. Русские тут же подобрались вплотную и по приставным лестницам полезли на танк. На какое-то время мы оказались беспомощными. Я приказал Менке вытащить танк на дорогу на полной мощности и через просвет между фермами вывести машину из города. Сначала показалось, что у нас все получится. Но уже у самого выхода из города раздался мощный взрыв и блеснула вспышка. Танк тут же остановился. «Покинуть машину!» — крикнул я вниз и выскочил из башенки. В этот самый момент в башню попал второй снаряд, разворотивший мне голень. Уже когда я спрыгивал с танка, машина получила третье попадание. Я видел, как убегает один из моих товарищей. На самом деле спаслись двое.

Они выбрали верное направление и вышли к нашей линии обороны уже к вечеру. Там, за дорожной насыпью, стояла самоходка и третий наш «королевский тигр», потерявший ход из-за отказа электросистемы. Он мог стрелять только из двух пулеметов. Парашютисты, сражавшиеся с нами накануне, тоже были там. Всего этого я не знал, валяясь возле подбитого танка. При падении, увидев неподалеку русских, я закричал и вскинул руки. Упав на землю, я вытащил из кармана брюк пистолет. Однако русские пока не обращали на меня внимания. Их больше занимало зрелище горящего «королевского тигра». В нем погибли наши товарищи: наводчик Фриц Лукеш, семнадцатилетний саксонец из Трансильвании, и Бруно Тушкевич, заряжающий, до последнего надеявшийся отбить у врага родную деревню в Померании. Их «королевский тигр» стал им могилой! Байссер, радист, которого я видел убегающим, и механик-водитель Менке отделались ожогами. Передняя часть нашего «королевского тигра» и его орудие были видны с самоходки, к которой прибежали двое моих товарищей. Оттуда меня быстро заметили. Когда я пополз к загону для скота — двум навесам с воротами между ними, и наша самоходка, и русские на ферме вдруг ожили. Самоходка открыла огонь фугасными снарядами по ферме и рядом с хлевом, у которого я лежал, стараясь при этом не задеть меня осколками. Русские вынуждены были укрыться. Тем временем из провода от наушников и деревянной палки я попытался соорудить турникет для левой ноги, ступня которой вместе с ботинком безболезненно болталась в изорванных брюках. Потом я перевернулся на живот и замахал рукой. Вдруг оба бедра пронзила боль. Сзади стоял русский, стрелявший по мне от бедра из пулемета. Первые две пули попали в меня, а потом он не смог удержать оружие, и ствол увело влево.

Я обернулся и застрелил его из пистолета, а потом открыл огонь по второму, высунувшемуся из-за угла. Застреленного мной русского за ноги утащили за угол хлева. Я лег на спину, чтобы видеть оба угла конюшни. Больше никто не вышел, но в меня бросили ручную гранату. Она упала мне на живот. Я успел ее схватить и отбросить в сторону. Едва граната вылетела из моей руки, как раздался взрыв, и кусок металла длиной четыре или пять сантиметров, распоров мне губу, застрял под нижним передним зубом. Я тут же его вытащил. После взрыва я громко вскрикнул, надеясь, что русские сочтут, что со мной покончено. В центре небольшого хлева снова появился русский — тот, второй, в которого я стрелял. Никто не обратил на него внимания. Вдруг я увидел, как и русские, укрывавшиеся за хлевами, трех человек из экипажа самоходки, стоявшей у края фермы, которые пытались вдоль дороги добраться до меня. Они добрались до соседней фермы и были уже почти на расстоянии крика, но вдруг развернулись и скрылись в направлении своей самоходки. Я был подавлен. Но потом я подполз к деревянным воротам между двумя хлевами и увидел, что сразу за воротами лежит русский пулемет с диском наверху, а за ним — два человека. Из-за шума боя никто не обратил на меня внимания. Я уже давно вставил в пистолет вторую обойму. Потом, приставив пистолет к щели в воротах и направив его на русских, сидевших на расстоянии вытянутой руки от пулемета, я напомнил себе оставить один патрон для себя. Но все пошло совершенно не так. Я прицелился, выстрелил, прицелился, выстрелил, снова прицелился и, уже ничего не видя, выстрелил… Но пистолет заклинило! Все кончено! Зашвырнуть пистолет подальше! Нет, еще не все кончено! Ползти, ползти и снова ползти. Ползти туда, куда убежали товарищи, приказал я себе, и у меня получилось! Я укрылся под грудой картошки. Вне себя от злости из-за того, что я не смог втащить в укрытие раненую ногу, я потерял сознание.

Позднее я вспомнил, как в облачном небе кружил русский истребитель, и парашютист, стоявший возле меня, стрелял из автоматической винтовки по ферме. Двое наших в кожаной форме спросили меня: «Унтерштурмфюрер, как вас лучше подхватить?» Я радостно крикнул им в ответ: «Хватайте за плечи, и убираемся отсюда!» Бегом, не останавливаясь, они протащили меня 200 или 300 метров по прямой к самоходке. Только когда мы оказались возле нее, третий человек, парашютист, тоже побежал назад. Командир нашего третьего «королевского тигра» подошел ко мне и доложил, что его танк полностью вышел из строя. Я приказал ему взорвать затвор орудия и поджечь машину. Это было исполнено. Не помню, кто вез меня на самоходке, но около половины десятого утра они доставили меня на главный перевязочный пункт. Позднее мне удалось выяснить имя одного из моих спасителей. Его звали Леонард Тойниссен, и он не вернулся из боев за Берлин. Кто-то нашел его расчетную книжку и послал ее по почте его родителям без записки и обратного адреса. В последнем письме он сообщал, что его танк пришлось взорвать в Кляйн-Зильбере, и все его пожитки сгорели вместе с танком. Последними его словами, адресованными родителям, были: «Да не оставит вас Господь».

Когда меня несли с перевязочного пункта к санитарной машине, там стояли несколько человек из 11-го танкового полка, и один из них прокричал мне в ухо: «Унтерштурмфюрер, мы все видели — все самое интересное!» В госпитале я узнал, что пехота дивизии «Нордланд» заняла местность, где мы сражались, и это позволило примерно через неделю пробить кольцо окружения вокруг наших частей в Арнсвальде. Часть «королевских тигров» нашего 503-го тяжелого танкового батальона СС, которые удалось вывести оттуда, была отправлена поездом для обороны Данцига.

Во время прорыва к Арнсвальде также был тяжело ранен и доставлен в госпиталь кавалер Рыцарского креста обершарфюрер Филипп Вильд.

Что же касается эффектной атаки, которую предприняли мы с Каушем и Вильдом, то уже после войны, в конце 1945 года, в госпитале Ратценбург в казармах Белов (госпиталь СС, охранявшийся британскими солдатами), я узнал от гауптштурмфюрера из штаба 11-й армии СС (Штайнера) в Померании: прослушивая переговоры русских, они, к огромной радости и облегчению нашего штаба, отметили сильное возбуждение среди русских, когда наш головной «королевский тигр» подбил три ИСа, и наша танковая колонна пересекла пути наступления русских.

Феликс Штайнер написал об этом в своей книге «Добровольцы, идея и самопожертвование», изданной в 1958 году в Геттингене, с высоты своего положения бывшего генерала войск СС:

«Дивизия «Нордланд» атаковала и с ходу уничтожила большую прорвавшуюся колонну русских. Теперь фронт стабилизировался. Теперь беженцы смогли переправиться через Одер».

Переброска «Королевских тигров» на рубеж обороны по Одеру

После боев в Нормандии 502-й тяжелый танковый батальон СС был переформирован в Зеннелагере/Падерборне и получил «тигры II». Из-за сильных авианалетов на сборочный завод Хеншеля в Касселе произошла задержка с поставкой полного комплекта танков, батальон отправился на Восточный фронт, на Одер, имея всего 29 «королевских тигров» из положенных по штату сорока пяти. Нас доставили по железной дороге в Штеттин, где мы и разгрузились 11 марта. Командир взвода 2-й роты 502-го тяжелого танкового батальона СС Эрнст Штренг, уже проявивший себя в Нормандии в составе 2-го танкового полка «Дас Райх», вел журнал боевых действий своей роты и из командирской башенки «королевского тигра» наблюдал за последними боями батальона на Восточном фронте и под Берлином.

Несколько недель в конце осени и зиму 1944/45 года мы провели в Зеннелагере, недалеко от Падерборна. Мы никогда не испытывали стыда от того, что находились далеко от войны. Мы слишком хорошо знали, что суровые дни в Зеннелагере преследовали только одну цель: закалить нас и наилучшим образом подготовить к последней битве, которая должна была начаться в ближайшие месяцы!

Поэтому зима в Вестфалии пролетела незаметно. В один из последних дней февраля 1945 года пробил наш час. Из Берлина пришел приказ о немедленной переброске батальона на Восточный фронт. Точный пункт назначения сначала держали в секрете, но батальону было приказано погрузиться в течение сорока восьми часов не менее чем на двенадцать эшелонов — и в путь!

Закипела работа. Танки 1-й роты въезжали на погрузочную эстакаду станции Зеннелагер. Наши машины грузились в Нойхаусе и Падерборне. Мы работали всю ночь при свете ручных фонарей, загоняя гигантские туши танков на платформы и закрепляя их. В пять часов утра наш тяжело груженный эшелон пустился в дорогу, и тогда мы узнали, что нас отправляют в Штеттин, где мы должны вступить в бой за крупный порт, служивший основным центром снабжения частей в Курляндии.

Атака под Захсенхаймом

Мы оказались в районе западнее излучины Одера между Франкфуртом и Кюстрином. Здесь западный фронт русских изгибался вдоль русла реки. Линия фронта проходила приблизительно от Лебуса через Захсенхайм, Зелов, Горгаст, через Одерские болота и снова выходила к берегу реки. На расстоянии двухдневного перехода лежал Берлин, сердце Германии, со всем военным и политическим руководством страны и четырьмя с половиной миллионами жителей. В этой излучине Одера в ходе наступления в январе и феврале Красная Армия захватила плацдарм, с которого можно было начинать новые операции.

За предыдущие несколько недель к русскому плацдарму, представлявшему страшную угрозу Берлину и немецкому Восточному фронту, были стянуты огромные массы войск. Был сформирован танковый корпус СС. Многочисленные пехотные и танковые дивизии были подтянуты из тыла и усилили оборону вдоль высот к западу от низин.

Потери за день напрямую зависели от численности стянутых войск. Полностью окруженная старая крепость Кюстрин, один из основных узлов обороны на Восточном фронте, из последних сил отбивалась от постоянных атак русских полков. Казалось, что небывалое сосредоточение русской полевой и противотанковой артиллерии и танков на столь малой площади вселяло в красноармейцев уверенность в победе. Около 3 часов дня ротному приказали прибыть на КП батальона. Обратно он вернулся на машине.

«Всем командирам немедленно явиться для постановки задачи! Приготовить танки!» По карте командир объяснил план атаки, намеченной на ночь. Нам предстояло начать атаку в центре вражеского плацдарма под Захсенхаймом и прорвать фронт совместно с дивизией парашютистов и целым танковым батальоном. Мы должны были дойти до Одера по совершенно незнакомой местности, в условиях вражеского сопротивления и в ночной темноте.

Мы озабоченно переглянулись, подумав об одном и том же. Мы не стеснялись высказать свои опасения и возражения, зная наверняка, что любая подобная операция с нашей стороны обречена на провал. С другой стороны, для нее были весомые причины. Одна из них — сосредоточение вражеской артиллерии, которую, как надеялось командование, можно было уничтожить в течение ночи, когда эффективность наблюдателей снижается, а также множество позиций противотанковой артиллерии.

Соблюдая интервалы между машинами, мы двигались к кипевшему фронту по извилистым грунтовым дорогам, через долины и холмы, оставляя за собой длинный шлейф пыли. За последней грядой холмов был укрыт прожектор, который должен был наводить на цель самолеты люфтваффе, поддержка которых была обещана на эту ночь. По имевшимся данным, наши передовые позиции находилисьрядом с противоположной окраиной города. Танки вышли к противнику, но на линии фронта было по-прежнему тихо.

До полуночи оставалось несколько минут. Наш взвод шел головным; остальные танки следовали колонной по дороге. Туда-сюда носились посыльные, выкрикивавшие названия частей, имена, какие-то ответы.

Вдруг громыхнул взрыв, блеснула яркая вспышка. Остальные орудия взвода Шройфа тоже вступили в бой. Артиллерия, минометы, танки — в ход пошли все орудия убийства и разрушения.

К шуму саперных лопаток и бряцанью котелков добавились рев мощных двигателей, лязг гусениц и пронзительные вопли. В темноте трудно было что-либо различить. Только по радиопереговорам можно было понять, что происходит. Мимо нас по дороге бежали окровавленные солдаты. Впереди фугасные снаряды и пулеметные очереди долбили по ближайшей ферме, занятой противником.

Около часа ночи была занята первая вражеская позиция. Плоская равнина была залита красноватыми отсветами горящих ферм и танков. Наша колонна медленно продвигалась вперед. Слева от нас яркой голубоватой вспышкой взорвался вражеский танк. Строчки трассирующих пуль хлестали по бортам танков, улетая рикошетом в стороны и вверх.

Теперь наши танки вышли ко второй линии обороны противника, освещенной горевшими фермами, резкие черные силуэты которых виднелись в тылу. Нам было приказано принять вправо, чтобы прикрыть самый уязвимый фланг. Мы двигались в полной темноте, натыкались на воронки и другие препятствия, и лишь по вспышкам пламени из выхлопных труб соседних танков можно было догадаться, где они.

Медленно светало. Призрачные тени холмов и деревьев стали обретать форму и цвет. Взводы построились. Передовые части полков жестами показывали свое местонахождение, и части начали разворачиваться и перегруппировываться.

Наши пулеметы и орудия открыли огонь точно поверх голов нашей наступающей пехоты. Перед нами кучки людей в бурых шинелях торопливо отходили по полям назад, мгновенно исчезая в тумане. Десять… двадцать… тридцать стволов били трассирующими очередями по рядам противника и молочной пелене за ними. Русские в беспорядке отходили к следующей полосе обороны. Но вдруг на ряды атакующей пехоты обрушился целый вихрь минометных снарядов, вынудивший редкие цепи залечь и молотивший по вжавшимся в землю телам. Солдат подбрасывало в воздух, швыряло на землю, распарывало горячими осколками. Отовсюду слышались крики и стоны.

Далеко впереди виднелись русские противотанковые орудия, спешно подходившие справа и занимавшие позиции на обратном скате высоты, чтобы образовать широкую линию обороны.

Мы немедленно открыли огонь по вражеской батарее из четырех танковых орудий с дистанции 1200 метров. Остальные наши танки все еще были скрыты за усадьбой. Из-за холма по нам открыли огонь десять орудий, и их снаряды падали все ближе к нашим танкам, стоявшим посреди чистого поля. Дуэль продолжалась несколько минут. Потом замолчали первые два противотанковых орудия, подбитые нашими снарядами. Почти тут же танк Шаубингера получил попадание в башню; еще через несколько секунд наша машина получила несколько попаданий в лоб и по гусеницам. Хельвиг доложил о попадании в башню и повреждении орудия. Попадания посыпались одно за другим. Шаубингер отходил в небольшую низину. Мы не заметили, как Хельвиг тоже отошел. Град вражеских снарядов немедленно сосредоточился на нашей машине. Заряжающий, не выдержав напряжения и надышавшись пороховой гари, свалился без сознания. Попадание снаряда сдвинуло с места рычаг переключения скоростей заднего хода. Прошло несколько долгих и неспокойных секунд, прежде чем механик-водитель понял, в чем дело. Но каждая секунда грозила обернуться новым, смертельным попаданием. Взвод Шройфа, состоявший в тот момент всего из двух машин, находился слева от дороги и не мог поддержать нас огнем.

Только Шройф и наш танк оставались лицом к лицу с противником и вели бой. Чтобы подменить заряжающего, мы втащили в танк пехотинца.

Все остальные танки с различными повреждениями уже были далеко в тылу, у Захсенхайма. Штаб батальона послал вбой 1-ю роту, чтобы поддержать нас и нанести контрудар. На полной скорости, с большими интервалами между машинами, первый взвод роты подошел к нам, прекратил огонь и начал атаку на позиции противотанковых орудий. Увы, мы не смогли сообщить командиру взвода Баралю об угрозе, поскольку его рота в этом бою использовала другую радиочастоту. В последовавшем бою он был смертельно ранен.

Далеко впереди от шедшей левее дороги, обсаженной по обе стороны тополями, отделилось несколько черных букашек. В них мы опознали вражеские танки. На расстоянии около километра от нас они ярко вспыхнули, так и не поняв, что происходит и откуда прилетели снаряды. Над ними, словно над заводскими трубами, поднялись густые клубы черного дыма, и они остались стоять на равнине огненными факелами.

Около 11 часов командир батальона приказал уцелевшим танкам вернуться в Захсенхайм. Весь участок фронта был передан первой роте. Все ее машины были обездвижены огнем противника, и только ночью их удалось оттащить в тыл и отремонтировать. Мы собрались на окраине Захсенхайма и двинулись через город и дальше направо по проселочной дороге к Зелову.

У этой дороги мы пополнили запасы топлива и боеприпасов и выполнили самый неотложный ремонт. Только на правой гусенице нашего танка пришлось заменить одиннадцать звеньев. Затем последовало совещание с командирами, на котором прозвучали доклады о количестве побед и были рассмотрены причины срыва атаки. Только благодаря дальновидности и быстрой реакции немногочисленных танковых командиров вся эта затея не потерпела фиаско.

Шаубингера и Оберхубера отпустили в ремонтную роту. Нам временно на усиление передали штабной танк. Поскольку Хельвигу было приказано занять позицию сразу за передней линией окопов, рядом с фермой, Шмидт занял оборону на правом фланге, в поместье, далеко выдвинувшись вперед. Мы подъехали к КП батальона и заняли позицию чуть левее дороги. Одновременно мы служили радиорелейной станцией для передачи приказов с ротного КП во время ежечасных радиообменов. Перед нами, на железнодорожной насыпи и за ней, занимали позиции части бригады самоходок, составлявшие первую линию немецкой противотанковой обороны.

За насыпью на немецких позициях стояло больше двух десятков выгоревших остовов вражеских танков, подбитых на очень небольшой площади. Они были немыми свидетельствами ожесточенности бушевавших здесь оборонительных боев. Ни одному русскому танку, несмотря на их массированное применение, не удалось прорвать немецкую линию фронта.

Мы сидели на крыше замаскированного танка в саду возле фермы до самого заката. Потом мы приняли первое дежурство, когда нам предстояло передавать или отвечать по радио на вечерние доклады и запросы. На всякий случай мы направили орудие на насыпь и дорогу в 800 метрах перед нами. Ребята из штаба боевой группы притащили в подвал солому и устроили там постели. Мягкий свет белых свечей тускло освещал подвал и отражался в блестящих поверхностях оружия. Повсюду стояли или были развешены по стенам ящики с ручными гранатами и патронами, телефоны, карты и стальные каски.

Часовые на крыше башни сменялись через каждые два часа. На случай тревоги никому не разрешалось уходить за пределы слышимости крика. Как бы то ни было, о сне не было даже и мысли — приходилось бодрствовать из-за постоянных приходящих и отправляемых сообщений, приема продовольствия, запросов и приказов по радио, проверки постов и наблюдения. Все чувства были напряжены. Мы слушали обстановку на линии фронта и множество усиленных наступившей ночью шумов на передовых позициях.

Ночь тянулась медленно, час за часом.

Ночная попытка деблокировать «Крепость Кюстрин»

Шройф совещался с командиром почти всю середину дня 26 марта. Хельвиг, которому в усиление накануне вечером дали Шаубингера, поджег два русских танка. В тот же день пришел устный приказ отходить. Все танки должны были к 8 часам вечера собраться для отхода у командного пункта роты. По возможности отходить следовало незаметно для противника и в разное время. Далее прошел инструктаж.

Приказы давались в устной форме. После того как прибудет последний танк, танковый корпус в соответствии с приказом планировал в тот же вечер нанести удар по обе стороны от Горгаста всеми наличными танками и двумя егерскими дивизиями при поддержке корпуса артиллерии народного ополчения, чтобы деблокировать Кюстрин.

Поступил дополнительный приказ из штаба батальона:

«1-й роте, за которой следует 2-я рота, совместно с приданными пехотными частями, бронеразведывательным батальоном и саперными частями начать наступление из Горгаста в 01.00. 3-я рота наносит удар на 1 км правее вдоль шоссе совместно с танковым батальоном. Батальон штурмовых орудий занимает левый фланг. Разграничительной линией служит ручей от Горгаста в направлении Одера».

Уже несколько недель советские войска, наступавшие с востока, юга и севера, топтались под окруженной крепостью Кюстрин. В рядах обороняющихся стали появляться бреши. Они отступали в глубь крепости, снова смыкая фронт. Однако в последние несколько дней обороняющиеся сгрудились на небольшой площади и могли надеяться только на помощь извне. В противном случае их ожидало скорое и полное уничтожение.

В эту ночь все имевшиеся в крепости силы должны были совершить попытку прорыва.

«Вперед!» Ревя двигателями, мы двинулись по деревенской улице в сторону домов. У окраины деревни нас приветствовали разрывы первых снарядов вражеской артиллерии. Впереди — задержка за задержкой. Что происходит? Командир, отчаянно ругаясь, вернулся назад на разведывательной бронемашине, заставил всех резко повернуть направо и застрял в воронке от снаряда. В деревне царил дух разрушения, как и в Захсенхайме. На малом ходу и на низких передачах мы двинулись по пастбищам справа от дороги. 1-я рота под командованием кавалера Рыцарского креста Кальса уже подошла к вражеским окопам, развернувшись в боевое построение. Все выключили двигатели. Вокруг нас стояла мертвая тишина — густой туман глушил все звуки. Мы забрались обратно в «коробку» и надели наушники. Благословения от артиллеристов долго ждать не пришлось. Головные танки запустили двигатели. Моторы взревели.

К ним присоединялись все новые и новые танки. Пятнадцать танков устремились вперед. Со стороны головных танков донеслись звуки отчаянной пулеметной стрельбы. По высокому темпу стрельбы легко было узнать немецкие пулеметы. Атака началась, и немецкие танки тут же в нее включились. Взрывы снарядов, мин, гранат усиливали шум боя. Время от времени тьму разрывали белые осветительные ракеты. Метровые языки пламени из выхлопных труб больше слепили нас, нежели освещали дорогу. Казалось, что мы движемся вперед со скоростью пешехода. Основные ударные силы, еще недавно сосредоточенные, рассыпались по широкой равнине. Чуть левее, на захваченных передовых позициях противника, среди буков еще сверкали вспышки винтовочных выстрелов.

Головные танки уже давно их миновали. Трассирующие пули русских хлестали по надвигавшейся стальной стене. Мы не могли стрелять в темноту, рискуя попасть по своим. Главная линия русской обороны должна была лежать в километре от нас. Все остановились. Похоже, стрелковому полку требовалась перегруппировка. До нас доносился топот ног пробегающих рот, крики, брань, обрывки разговоров. Потом мы снова сосредоточились для продолжения атаки. Спустя несколько секунд поступил общий тревожный вызов, повторившийся три раза: «Внимание! Внимание! Мины! Мины!», потом — сведения о местонахождении минного поля. Три танка 1-й роты неподвижно застыли на минном поле с разорванными гусеницами. Атака снова застопорилась, последовал приказ всем остановиться. Сначала саперы должны были расчистить путь машинам. Драгоценное время стремительно утекало.

Если полоса минного заграждения остановила наступление уже здесь, то сколько таких полос будет ближе к вражеским траншеям?

Для продолжения атаки 2-я рота со взводом Шройфа во главе прошла по расчищенному проходу следом за командирской машиной. Наш взвод прикрывал левый фланг. На востоке уже занималась заря, но из-за тумана видимость была ограничена.

К этому времени 3-я рота должна была выйти к главной линии обороны противника на правом фланге, но она тоже задержалась из-за мин. Один танк был подбит из «базуки» на проволочных заграждениях и сгорел. Еще один подорвался на минном поле.

Потом они, похоже, попытались прорваться сквозь линию обороны русских силами роты разведывательных бронемашин и саперов. На высокой скорости, разбрасывая дымовые гранаты, чтобы укрыться от огня противника, одиночные бронетранспортеры рванулись из глубины минного поля справа от нас. Под прикрытием дымовой завесы двинулись и остальные. В отчаянном рывке стальная фаланга достигла проволочных заграждений и растворилась, словно призрак, в море тумана. Успех нашей атаки висел на волоске. Шройф провел все свои машины через проход, проделанный саперами, и вместе со следовавшей за ним пехотой вышел к переплетениям колючей проволоки. Однако оборона противника была очень сильна. Особенно досаждали невидимые нам пулеметы на флангах. Они прижимали наступавшую пехоту к земле. Смерти вопреки пехотинцы поднимались, бросались на огонь, пытаясь добраться до вражеских траншей, и один за другим падали, сраженные пулями. Пулеметы из-за колючей проволоки не умолкали ни на минуту.

Советская артиллерия открыла заградительный огонь, сосредоточив его на участке атаки. Ударные роты пытались укрыться в многочисленных воронках. Бескрайние бурые поля лежали пустые и заброшенные, быстро превращаясь в море воронок, перепахиваемое снова и снова.

Вражеские танки застали нас врасплох, выскочив из-за фермы и прилегающих зарослей кустов и деревьев в тылу противника, метрах в пятистах от нас. Первое попадание в корпус получила машина Шройфа. Все, кто был на его частоте, тут же среагировали на тревожный сигнал. Спустя считаные секунды все башни повернулись в сторону новых целей, и первая вражеская машина исчезла в огненной вспышке взрыва.

Вторая попыталась двигаться под прикрытием пылающего остова соседа, но и ее постигла та же участь. Вспышки выстрелов следовали так часто, что никто не мог с уверенностью записать победу на свой личный счет. Мы продолжали тщательно следить в бинокли за этим опасным направлением. К полудню рядом с этим укрытием горели, оставляя шлейфы маслянистого черного дыма, четыре русских танка. То же касалось и противотанковых орудий. Десять, если не двадцать раз храбрые красноармейцы пытались подобраться к брошенным ими орудиям, но наши наводчики были начеку и немедленно их уничтожали. И все же русские с достойным восхищения упорством повторяли попытки добиться своего!

Судя по поступавшим по радио сообщениям и приказам, наступление остановилось, а то и вовсе было прекращено. Еще несколько вражеских танков были отброшены или подбиты при попытке выйти с противоположного края города. Многочисленные столбы пламени отмечали места успешных танковых боев. Но, несмотря на некоторый успех на правом фланге, это ни в коем случае не означало, что атаку можно считать успешной, пока не прорвана основная линия обороны и не продолжено наступление в направлении на Кюстрин. Для этого саперы должны были расчистить проход в минном поле, где уже застряли пять машин.

Бои вспыхивали то тут, то там на протяжении всего утра. В середине дня нашему взводу разведывательных бронемашин под командованием лейтенанта Юстуса было приказано эвакуировать в тыл тяжелораненых. Он смело бросился вперед и высадил войска из машин, организовав прикрытие левого фланга.

Снова наши пулеметы поливали огнем позиции русских, прикрывая операцию. Потом нужно было оттащить на буксире танки, застрявшие на минном поле. Нам не хватало сил отбуксировать машины, потерявшие гусеницы. Сначала нужно было починить гусеницы, что можно было сделать только под покровом темноты. Наводчики, выскакивавшие, чтобы завести тяжелые буксирные тросы, являли собой пример мужества и бесстрашия. Около трех часов дня все подвижные танки, кроме трех, оставшихся прикрывать позиции, отошли назад. При этом Шаубингер наскочил на мину и остановился.

Чтобы помочь нам прикрывать позиции, в наше распоряжение направили Хельвига и Оберхубера. Но это можно было сделать только после эвакуации всех подбитых машин.

Наконец настала ночь. Под ее прикрытием вперед должны были выйти обещанные эвакуационные взводы.

В ответ на настоятельные просьбы Шаубингера мы наконец сдались и попытались вытащить его с минного поля или хотя бы затащить его на перебитую гусеницу, чтобы он мог выбраться своим ходом. Но, видимо, не судьба. Мы были от него всего в нескольких метрах, когда все внутри танка содрогнулось от мощного взрыва. Следующая мина взорвалась под нашей гусеницей. Никто из тех, кто стоял вокруг, серьезно не пострадал, хотя всех разметало взрывной волной. Один из катков был сорван; часть звеньев гусеницы была наполовину снесена взрывом. Продержатся ли они, пока мы уходим в безопасное место? Мы медленно покинули проклятое место и со скоростью пешехода поплелись к деревне.

У въезда в деревню мы быстро починили гусеницы. Ну, или, по крайней мере, попытались это сделать — вражеские самолеты нескончаемым потоком сыпали на нас осветительные, зажигательные и фугасные бомбы.

Мы лихорадочно стучали молотками, вставляя выбитые звенья, чтобы в любом случае убраться с этого места к утру.

Когда был забит последний палец, до утра оставалось совсем немного времени. Мы укрылись в стальных стенах, изможденные и готовые спать хоть до конца света.

Машина Шройфа стояла чуть в стороне от дороги — она потеряла гусеницу. Нам раздали еду. За нашими спинами занималась заря нового дня, а мы ковыряли ложками в котелках остывший завтрак. Равнина все еще была скрыта густым туманом. Предыдущей ночью на левом фланге была организована еще одна атака, чтобы поддержать отряд в несколько тысяч человек, прорывавшийся из Кюстрина к линии фронта. После первого успеха танков, подтянутых с других участков, и бригады штурмовых орудий, атака застопорилась. На пути храбрецов непреодолимым препятствием встали мины и упорное сопротивление противника. Красная Армия проявляла высокий воинский дух и волю к победе, удерживая старые позиции.

Посыльный на мотоцикле привез приказ командира: «Немедленно вывести машину и, следуя за мотоциклистом, вытащить танк Харландера на левом фланге, пока туман не рассеялся совсем!»

Без малейшей благочестивой мысли мы выполнили приказ, отчаянно ругаясь и ворча не столько из-за характера задания, сколько из-за невероятных усилий, которых оно требовало от нашей машины. Довольно часто танки, которым приходилось буксировать другие танки, возвращались с поломками ведущих механизмов, гусениц или двигателей.

Боже милосердный, ну и картину мы застали на передовой! Танк съехал с гусеницы и стоял на мягкой черной земле. Надежды, что его удастся вытащить, было мало. Все же мы попытались подтащить гусеницу на место и втянуть танк на нее. Но от этой затеи вскоре пришлось отказаться — туман начал рассеиваться, и русские поняли, что мы задумали. Над нами засвистели пулеметные очереди, послышались пистолетные выстрелы и взрывы гранат.

Поэтому мы подцепили танк в том виде, в каком он был, и ударили по газам! Металлические тросы, подцепленные крест-накрест, с рывком натянулись. Одна из стальных скоб с грохотом лопнула. Мы подцепили к днищу запасной трос и снова потянули. Метров через десять или двадцать мы ненадолго остановились. Наш путь отмечала метровой глубины черная борозда. Только днище корпуса не давало танку уйти глубже в мягкий грунт. Потом мы укрылись за небольшой возвышенностью. Мы отдохнули и дали остыть двигателю. Следующий рывок привел нас за длинную кирпичную конюшню, служившую командным пунктом и местом сбора раненых. Отсюда танк можно было отбуксировать обычным способом.

Мы отправились на КП роты и доложили командиру о прибытии. Мы попросили его прислать к нам ремонтную бригаду с необходимыми запчастями, чтобы заменить изношенные передние ведущие колеса. Наша огневая позиция находилась в 400 метрах левее, слева и сзади от фермы. Мы не смыкали глаз шестьдесят часов, устали и страдали от голода и жажды. Но сначала нужно было позаботиться о машине: залить топливо, погрузить боеприпасы, почистить оружие, проверить двигатель и устранить кое-какие неисправности. Третья ночь принесла прохладу.

Мы тщательно осмотрели стоявший неподалеку ИС, полностью исправный и на ходу. На нас произвело огромное впечатление его 120-мм орудие, надежное оборудование, литые детали и дизельный двигатель.

Переход к обороне

3 апреля Шройф осмотрел район боев, обозначенный на карте, определил огневые позиции с хорошими секторами обстрела и организовал подготовку позиций силами штабной роты и снабженцев.

Наше отправление было намечено на девять часов следующего утра. Однако за несколько минут до этого на наши танки обрушился град крупнокалиберных снарядов. Наш отход был под вопросом. Пока вокруг рвались снаряды, мы прятались за стенами и деревьями, ожидая малейшей паузы, чтобы добежать до танка. Мы хотели выбраться из этого угла, но пришлось расплатиться несколькими ранеными. Нам не довелось выслушать инструктаж на дальней окраине Литцена.

Со дня на день должно было последовать давно ожидаемое крупное наступление. Были введены новые меры безопасности, из-за которых поспать по ночам почти не удавалось. Во-первых, был значительно урезан расход бензина. Продовольствие стали подвозить на конных повозках, посыльные стали передвигаться пешком. Боеприпасы, особенно фугасные снаряды, включая небольшой резерв, были распределены по частям на несколько дней боев. Необходимо было обеспечить готовность вступить в бой в любое время, особенно по утрам. Тщательная чистка внутреннего оборудования, радиостанции, оружия, боеприпасов, прицела и двигателей чередовалась с осмотром форменной одежды.

Ежедневные сводки вермахта звучали угрожающе. Англичане и американцы приближались к Эльбе, двигаясь через южную и центральную часть Германии. Русские победоносным маршем вошли в Вену, заняли город и продолжали наступление на Санкт-Пельтен. Все это сильно беспокоило наших товарищей, особенно Родингера и других уроженцев Австрии.

Все мы полностью отдавали себе отчет в том, что бои, скорее всего, так или иначе завершатся не позднее чем через четыре недели.

Наступление советских войск на Берлин 16 апреля 1945 года

16 апреля 1945 года.

Было четыре часа утра. Экипажи, предпочитавшие проводить ночи, зарывшись в теплую солому на дне воронки рядом с танком, а не внутри стальной машины, вдруг почувствовали, как задрожала земля. Русская артиллерия дала первый залп, за которым тут же последовало раскатистое эхо второго. Солдаты, медленно пробуждавшиеся ото сна, слышали гром новых залпов, сливавшийся с грохотом разрывов.

Крупное наступление русских войск, которого немецкие войска на Одере ожидали уже несколько недель, началось, а с ним началась и последняя великая битва за Германию. Артиллерийская подготовка необычайной ярости и силы, загремевшая в предрассветный час, словно бы подняла занавес третьего акта ужасной драмы. Русские орудия выстроились на многие километры по фронту и в глубину буквально колесо к колесу.

Таща за собой одеяла, мы поспешили выбраться из воронки, не замечая ночного холода, забрались, затаив дыхание, на танк, открыли тяжелые стальные люки и, вздохнув с облегчением, заняли места в машине. Быстрыми механическими движениями мы застегнули форму и кожаные куртки, надели микрофоны и наушники и схватили пистолеты и бинокли.

До рассвета было еще далеко, но в обзорных зеркалах мы видели, как на востоке пламенеет небо. От равнин вдоль Одера, от холмов у Лебуса и Рейтвейна до самого Зелова все, казалось, было охвачено огнем. Вокруг нас бушевала смертоносная стальная буря. Тысячи вражеских орудий обрушивали стальную смерть на крошечный пятачок земли. Тяжелая артиллерия вела огонь с того берега Одера. Взрывы были слышны, наверное, в десятках километров вокруг. Одна за другой над крышами и развалинами домов промелькнули три десятка черных теней самолетов, сбрасывавших пачками тяжелые зажигательные и фугасные бомбы на каждый клочок леса, на каждый город далеко в нашем тылу.

В дыму и пламени пожаров впереди и позади нас виднелись очертания деревьев, крыш укреплений, баррикад, кусков орудий и комьев земли, подброшенной в воздух взрывами. Впереди, чуть справа взрывались бункеры и дома.

В наушниках раздавалось лишь тихое гудение передатчиков и приемников, а борта танка дрожали от рева мощных двигателей. Заряжающий приготовил противотанковые снаряды, подготовил пулеметы и стал заталкивать вещмешки и одеяла в боевое отделение. Наводчик проверил электрический спусковой механизм, прицел и переговорное устройство.

Снаружи вступили в бой немецкие батареи, выстреливая весь боекомплект с максимальной скоростью. Над нашими батареями сверкали зарницы выстрелов орудий всех мыслимых калибров. Мина за миной вылетали из стволов минометов, отправляясь на восток. Серовато-черные клубы дыма наползали со стороны равнины вдоль Одера на нашу «позицию Харденберг», расположенную западнее на холмах.

В последний раз во Второй мировой войне немецкий фронтовик вылез из окопа после многочасового обстрела, чтобы отразить натиск Красной Армии.

От ближайших стрелковых ячеек до тыловых траншей сотни тысяч солдат ждали решающего часа за пулеметами, на командных пунктах, у орудийных прицелов и за штабными картами. Резервы были подняты по тревоге и выдвигались в районы сосредоточения или занимали оборону. От передового пехотного батальона до штаба немецких войск в Цоссене туда и обратно летели радиосообщения, доклады и приказы. В жаркую схватку вступили эскадрильи немецких истребителей и бомбардировщиков. Воздух звенел от гула моторов и взрывов. Целые пучки пулеметных трасс впивались в тела самолетов, которые разваливались и падали на землю, взметая в небо грибовидные облака огня. Тяжелые орудия и зенитные автоматы многочисленных частей ПВО, развернутых на этом участке обороны, воздвигали огненную завесу перед длинноствольными немецкими орудиями, подвергавшимися ударам с воздуха.

Обе стороны несли огромные потери.

Минутная стрелка часов ползла как никогда медленно. Пять часов… Шесть часов… Над Одерскими болотами поднималось кроваво-красное солнце, с трудом пробивавшееся сквозь завесу дыма.

Основная часть немецкого фронта на Одере оказалась в железных объятиях противника. Доклады с позиций нашей пехоты поступали все реже. Видимо, один за другим рвались телефонные провода.

Семь часов… Восемь часов…

До сих пор наша рота «тигров», приданная дивизии «Курмарк» на правом фланге плацдарма, не получила никаких приказов вступить в бой. За полчаса до этого мы слышали шум боя пехоты. Стаккато пулеметов, казалось, становилось все ближе.

Стена наших солдат в двух-трех километрах впереди, похоже, испытывала на себе невероятный натиск советских полков, уверенных в победе. Нигде мы не наблюдали отхода наших войск с высот. Однако прорыва русских танков можно было ожидать с минуты на минуту. Судя по времени, сражение достигло кульминации. Мы тихо сидели в машине и слушали, погруженные в собственные мысли, размышляя о товарищах, занимавших передове окопы. Как часто за годы войны мы оказывались в гуще событий на фронте вместе с теми, кто теперь оставался в том аду, вгрызаясь в землю. Просто сидеть и беспомощно ждать было мучительно трудно.

Около 8.30 огонь вражеской артиллерии, кажется, стал слабеть. Мы постоянно осматривали горящие деревни и затянутые дымом участки фронта в поисках прорвавшихся танков. Бездумно, даже не испытывая голода, мы через силу жевали бутерброды, приготовленные радистом.

Наконец незадолго до девяти часов мы ощутили уверенность, что наши передовые части сумели выдержать натиск превосходящих сил. Пока командир несся впереди танков на своем джипе, разведывая местность, Шаубингер вел роту на позиции.

Взревев двигателями и сбросив маскировку, наши танки выползли из воронок и из-за метровых земляных валов и выехали на деревенскую дорогу. Решив пойти в объезд, наши танки развернулись назад и, разбившись повзводно, с большими интервалами двинулись из деревни на равнину. Метрах в трехстах мы попали под мощный удар авиации, но поврежденных машин не было.

Вдоль дорог и проселков к линии фронта глубокими маршевыми колоннами с лязгом двигались бронированные резервные части. Командир II танкового корпуса СС обергруппенфюрер Кляйнхайстеркамп, лично направлявшийся на передовую, выслушал наш доклад об исполнении приказа и пожелал нам удачи. В 13.00 рота вышла через Дольгелин и Фалькенберг к полковому КП на правом фланге дивизии. Через два часа нам предстояло вместе с батальоном офицерского училища нанести контрудар на Шенфлис, занятый русскими.

Слева и справа от железнодорожной насыпи восточнее Шенфлиса остатки отважных войск зарылись в землю по обе стороны от направления наступления, замедляя движение противника, словно опора моста в окружении бурого потока.

Командир дал нам указание: мы должны были наступать сначала на Шенфлис при поддержке штурмовой группы из курсантов офицерского училища, а затем продолжать движение в соответствии с указаниями, передаваемыми по радио, и вместе с батальоном, который к тому времени уже должен был нас обогнать, нанести удар в направлении насыпи. Из-за плохой видимости и узости деревенских улиц, о применении танков в строю не могло быть и речи. Была уже половина третьего дня. Время стремительно утекало, и у нас было всего несколько минут, чтобы обсудить с Шаубингером план наступления.

Время пришло. Наши стальные гиганты длинной колонной выскочили с лесной просеки в широкое, шедшее под уклон поле и по низине двинулись в обход достроенных уступом оборонительных позиций. Бойцы фольксштурма из своих окопов махали нам руками. За нами над равниной поднимался километровый шлейф пыли. В лесу правее Шенфлиса ждал пехотный батальон, сосредоточившийся для атаки. Из его состава была выделена штурмовая группа, которая должна была действовать вместе с нами. Не останавливаясь, мы направились к деревне, сопровождаемые слева и справа курсантами офицерской школы.

Мы ворвались в занятую противником деревню через опасный узкий проход, в котором места хватало только одному танку. Лязг гусениц, несших нас по обломкам телеграфных столбов, кирпичей, крыш, снесенных взрывами, оглушительным эхом отражался от стен. Когда танк начал выпускать смертоносные снаряды по садам и развалинам домов, внутри запахло горячим маслом. Время от времени среди руин мелькала бурая форма русских солдат. Фугасные снаряды и пулеметные очереди выбивали их с позиций. Справа и слева от нас люди в грязно-бурых мундирах покидали укрытия и бежали, пригнувшись, к выходу из города. Позади них вспухали голубоватые облачка разрывов ручных гранат наших солдат, из-за домов стучали автоматные очереди. Многие русские вскакивали, вскидывали руки и падали навзничь. Другие отлетали, словно получив удар невидимого кулака, и больше не поднимались. Мы медленно преодолевали противотанковое заграждение в конце деревни. Мягкий грунт вдоль дороги проминался под весом нашей машины. Наконец заграждение осталось позади, и мы двинулись по долине в чистое поле. Позади курсанты энергично и храбро довершали зачистку Шенфлиса.

Буровато-зеленое пастбище лежало перед тми как на ладони, поднимаясь к железнодорожной насыпи — нашей настоящей цели, находившейся примерно в полутора километрах. Оттуда следовало ожидать огня противотанковых орудий, как минимум — полевой артиллерии, а то и танковой атаки. Мы прошли уже половину расстояния до насыпи, но из окопов, вырытых вдоль нее, не донеслось ни выстрела.

Шаубингер, как мы и договаривались, повернул вправо. Мы же продолжали двигаться вверх по дороге через поля к тоннелю под насыпью. Через двести метров нас остановили траншеи, шедшие перпендикулярно нашему движению. Из них тут же появились русские, атаковавшие нас с флангов из «базук». Мы едва отбились от них ручными гранатами и автоматами. Чуть в стороне Шаубингер столкнулся с той же проблемой. Мы по радио договорились подождать, пока не подтянется наша рота. Поскольку наши пулеметы не давали русским ни малейшего шанса на отступление, они продолжали упорно обороняться в окопах.

Вскоре остальные наши танки вышли из деревни и выстроились в линию. Пехотный батальон тоже вышел из Шенфлиса. Поступил приказ продолжить контратаку. К сожалению, против окопов настильный огонь был бессилен, и как бы ни пытались наши отважные штурмовые группы ворваться в окопы, их неминуемо сметали огнем и засыпали ручными гранатами. В безграничной ярости мы пробились через траншеи почти до самого домика путевого обходчика. Но мы тут же оказались под угрозой противотанковых групп, которые нам с трудом удалось удержать на почтительном расстоянии гранатами и пулеметными очередями. Поскольку остальные танки не последовали за нами, мы не могли оставаться здесь в одиночестве, и пришлось вернуться к общей линии. У «тигра» Шаубингера были повреждены гусеницы, и его пришлось отпустить в тыл. Мы снова двинулись вперед, оставляя траншеи за спиной.

Пока Харландер прикрывал движение огнем, Кунке вел свой танк через набитую людьми траншею. Гусеницы его машины вгрызались в землю, осыпая стены окопа и придавливая тела. Так всегда и заканчивалась эта страшная игра.

Упорные, яростные бои в траншеях шли с переменным успехом несколько часов. Решительного успеха не могла добиться ни одна из сторон. В бой были брошены наши подкрепления, но мы понесли огромные потери.

Ровно в четыре часа дня на участки обороны слева от нас обрушился мощный артобстрел. Он продолжался полтора часа, после чего противник снова начал атаковать волна за волной. В вечерних сводках говорилось: «Наши войска сумели удержать фронт. Наиболее глубокие вклинения противника удалось срезать». А с оказавшегося под ударом участка шли просьбы о помощи: «Нам нужны люди! Нам нужны боеприпасы!»

Командир уехал в тыл, в штаб полка. Он хотел договориться об артиллерийской поддержке, но не получилось — не было снарядов.

Вечером наш механик-водитель доложил о неисправности рулевого управления. С огромным трудом мы вели машину то вперед, то назад, пока не вышли на свой огневой рубеж.

Только около полуночи нашему батальону удалось одну за другой отбить занятые противником немецкие траншеи. Как потом рассказывали нам пехотинцы, в окопах перед ними развернулась ужасная картина. Они были буквально заполнены сотнями убитых русских.

Чуть позже с участка слева от нас около железнодорожной насыпи пришел немецкий лейтенант. Он попросил нас открыть огонь по домику путевого обходчика, в котором скопилось множество русских. Поскольку цель находилась за пределами нашего сектора обстрела, мы передали просьбу по радио экипажу Оберхубера. Несмотря на то что наша огневая позиция весь день находилась всего в нескольких сотнях метров от домика, мы так и не смогли определить, чьи войска его занимают. Русским очень повезло. Еще больше нас сбивало с толку то, что метрах в ста пятидесяти слева от домика в небо регулярно взлетали белые ракеты, обозначавшие наш передний край. Для нас, немцев, бои осложнялись еще и тем, что в рядах атакующей Красной Армии были целые подразделения, одетые в немецкую форму и каски и вооруженные немецким оружием. В тот же день приказом по армии немецким солдатам было указано подворачивать оба рукава мундиров, чтобы отличаться от противника. Но от этого воевать не стало легче. Как бы невероятно это ни звучало, мы видели сотни русских в нашем «фельдграу», вносивших сумятицу в наши ряды.

Тем временем мы пребывали в приподнятом настроении. Если на других участках фронт удержался так же хорошо, как и на нашем, то и на следующий день успехи русских будут в лучшем случае незначительными.

Мы получили приказ подготовиться к буксировке нашего танка машиной Хельвига. Поле боя нужно было очистить к утру. Хельвиг отбуксировал нас в тыл через долину и по равнине. Вокруг стояла тихая ночь. Над нами кружились густые облака пыли, поднявшейся с пересохшей земли. Звезды блекли. Утро 17 апреля постепенно сменяло ночную мглу.

Доложив о прибытии ротному, мы сдали танк в ремонтную роту. После этого мы должны были принять танк Кулемана и приготовиться вместе с Хельвигом действовать совместно с левофланговым полком дивизии. Основная линия обороны была перенесена на высоты Харденберга. Нашим передовым позициям пришел конец. Мы рассчитывали удержать «позицию Харденберга», протянувшуюся по высотам вдоль долины Одера, которые были более удобны для обороны.

На рассвете мы въехали в лесистую местность, отмеченную на карте, и заняли позицию на высоте примерно в километре от полкового КП, располагавшегося на ферме справа от дороги Фалькенхаген — Лебус.

Метрах в трехстах от леса Хельвиг потерял левую гусеницу, выезжая из оврага, и простоял неподвижно до вечера.

В 9 часов утра посыльные на мотоциклах созвали командиров на совещание в штаб полка. Более часа мы напрасно прождали радиосвязи с ротой.

Едва мы добрались до своего танка, как русские батареи начали массированный обстрел. Снаряды осыпали лес вокруг нас. От их взрывов в небо взметались грибы дыма и грязи, закрывавшие солнце. Осколки стучали по танковой броне.

По другую сторону насыпи, километрах в трех или четырех от нас, было замечено интенсивное движение танков и колонн. По наводке передового артиллерийского наблюдателя артиллерия дала по ним лишь несколько залпов, поскольку снаряды разрешалось расходовать только для отражения вражеских атак. 150-мм минометы обрушили на противника несколько залпов тяжелых снарядов, и над пеленой пыли поднялся высокий столб черного дыма. В 17.00 — тревога! Все наличные танки были направлены на левый фланг дивизии, откуда поступило донесение об атаке крупных сил русской пехоты и танков. Получив устные распоряжения командира, мы вместе с оставшимися машинами немедленно направились следом за ним к шоссе.

Наши танки вели упорные и отчаянные оборонительные бои за каждый забор, за каждый окоп и каждую ферму, и поля вновь покрылись телами убитых и раненых. Шаубингер и несколько танкистов из разных экипажей были ранены осколками бомб, сброшенных русскими самолетами. На следующую ночь Шаубингер умер от ран на главном перевязочном пункте.

В тот же день мы получили обратно из ремонта свою машину. Чтобы добраться до расположения роты засветло, мы тут же двинулись к линии фронта.

В городке Фалькенхаген мы ненадолго остановились рядом с машиной Харландера, которую чинили на одной из ферм ребята из нашей ремонтной роты. Когда мы прибрались за собой, обитатели фермы любезно напоили нас кофе с пирогом. Приказ коменданта об эвакуации города вызвал бурю негодования. Мы услышали немало обидных и резких слов.

Лавина продолжила движение 19 апреля. Хотя оборонительные рубежи по Одеру по обе стороны от Франкфурта держались, русские войска оказались уже в угрожающей близости к Ораниенбургу и восточным окраинам Берлина. На юге их сильные танковые части глубоким клином вошли в Лаузиц. Здесь бои шли с особенным ожесточением. Снова немецкие солдаты пытались сдержать натиск русских войск.

По Берлину в это время поползли слухи об армии, которая спасет город.

Отступление на запад

Запросив распоряжения из штаба батальона, располагавшегося в районе Фюрстенвальде, мы вскоре получили ответ: «Немедленно занять позиции у северного выезда из Беркенбрюка». Мы отправились туда и прибыли в город, преодолев на большой скорости 20 километров по огромному сосновому бору. Танки приняли топливо и боеприпасы из оставшихся запасов роты снабжения. В Эльсбрухе, лежавшем по другую сторону от железнодорожной насыпи в полутора километрах к северу, армейских запасов не было вовсе.

После нескольких часов работы нам удалось очистить орудийный ствол длиной в 6,5 метра от порохового нагара и смазать его маслом, залить 800 литров горючего и загрузить в танк 22-килограммовые снаряды. Вдруг со стороны Нойендорфа и располагавшегося посреди леса Штайнхефеля донесся шум нового боя. Мотопехота «Гроссдойчланда» вела в лесу отчаянную схватку за небольшой плацдарм восточнее Фюрстенвальде, в который еще сутки назад вошли русские танки.

По лесным просекам в тыл нескончаемым потоком тянулись бронетранспортеры, переполненные бледными, окровавленными, стонущими ранеными. На опушке леса раненым оказывали первую помощь, а затем отправляли их дальше. Усиленные танками штурмовые группы атаковали русских, медленно продвигавшихся по просекам, а наши 1-я и 3-я роты готовились встретить русские танки на дороге Демниц — Штайнхефель. Однако им пришлось отойти — вражеская пехота постоянно угрожала флангам. В качестве последнего средства на передовую вывели счетверенную зенитку, но вскоре она была подбита выстрелом противотанкового орудия. Пушки нашего зенитного взвода были установлены на мощных тягачах, поэтому были слишком заметны на открытой местности. Все немецкие танки, кроме нашей машины, получили повреждения гусениц, двигателей или орудий и были отправлены на ремонт в Заров. Командир ходил от танка к танку, погруженный в беспокойные мысли, и, хмурясь, снова отдавал знакомые распоряжения и расспрашивал обо всем.

Пришел приказ оборонять плацдарм любой ценой до полуночи следующих суток, чтобы держать открытым для отступающих войск шоссе Франкфурт — Берлин. Ответственность и забота о более чем 1000 человек и бесценных танках тяжким грузом легла на плечи нашего командира.

Вскоре после наступления темноты все боеготовые танки батальона были собраны вместе и брошены на отражение танковой атаки русских между Штайнхефелем и Демницем. Ее удалось отбить, уничтожив пятнадцать вражеских танков. Сырые поля накрыла холодная и влажная пелена тумана, которую затем снесло усилившимся ветром. Дрожа от холода, мы натянули плотные шинели и, едва стих шум боя, прилегли, чтобы урвать хотя бы чуть-чуть сна. Вернувшаяся на «Фольксвагене» разведка сообщила, что необходимо срочно вступить в бой у железнодорожной насыпи в районе Кетшендорфа, поскольку там были замечены русские танки, двигавшиеся к Фюрстенвальде. Из длинных зданий армейской базы снабжения и с ее многоэтажных складов на насыпь и немецкие войска обрушился шквальный пулеметный огонь. В огненном вихре мы по-прежнему различали стук немецких пулеметов. В сумятице боя усилились оглушительные взрывы снарядов тяжелых минометов и глухие хлопки ручных гранат. Где-то там, должно быть, находились наши передовые позиции. Там же была возвышенность, с которой мы могли бы вести наблюдение, пока танк следует за водителем «Фольксвагена».

Мы перебежками бросились к правой стороне дороги мимо 50-мм противотанковой пушки, через простреливаемую насыпь и перепаханное поле. Вокруг свистели пули. Уходя от очередей вражеских пулеметов, мы упали в неглубокую канаву между насыпью и полем. Со стороны придорожных кустов, метрах в пятидесяти от нас, раздавался рев мощных танковых двигателей. Время от времени вспышки выстрелов высвечивали черные корпуса стальных чудовищ. Из-за заборов и из кустов непрерывно раздавались винтовочные выстрелы и пулеметные очереди. Мы на секунду выглянули из канавы. Ближайшие русские были от нас всего в тридцати метрах, и время от времени до нас доносились их хриплые крики. Передовое пулеметное гнездо было брошено. Нужно было двигаться — в наши планы не входило схватиться с противником врукопашную.

И вот, вернувшись прежним путем, мы преодолели окопы и насыпь, на машине устремились к танку, залезли в него и выехали к кромке леса.

Вдоль проходившей левее обсаженной деревьями дороги прямо на нас двигался вражеский тяжелый танк. Вспышка голубовато-красного пламени от нашего снаряда, выпущенного с дистанции 400 метров, остановила его. Из машин повалил черный маслянистый дым, а у борта гигантским фейерверком начали рваться боеприпасы. После третьего противотанкового снаряда и над вторым советским танком в синее вечернее небо взметнулось пламя, и над окраиной города на несколько часов повисло облако черного дыма. Третий танк сгорел ярким пламенем меньше чем в трехстах метрах от нас, извергая черный дым. Его раскаленные стальные борта с шипением лопнули, и горящее топливо подожгло ближайшие заборы. Повсюду в воздухе летали стальные осколки. Через несколько минут и у нашего танка сорвало снарядом крышку люка. Угловые зеркала разлетелись вдребезги, но никто не пострадал. Пехотный лейтенант снова запросил поддержки танков на своем участке траншей.

Вместе с Родингером мы попытались определить, насколько велика угроза нашему левому флангу. Мы бесшумно проползли через подлесок к железнодорожной насыпи, где на склоне окопались отдельно от остальных двое пехотинцев.

К полуночи, до которой оставалось еще около шести часов, выступ немецкого фронта к северу от реки Шпрее уже сослужил бы свою службу, обеспечив отход 9-й армии на юг по открытому шоссе, и его можно было бы эвакуировать.

Автомобильный мост в 12 км к востоку от Фюрстенвальде подлежал уничтожению немецкими саперами в три часа утра. К этому времени вся техника уже должна была уйти за Шпрее.

На окраине города над нами ревели русские самолеты. Штурмовики Ил-2 были особенно опасны. Когда такие самолеты строем пикировали на нас, они казались извергающими огонь шарами, брошенными солнцем на землю. Облака грязи от разрывов бомб взлетали выше деревьев. Мы съехали с дороги и, круша телеграфные столбы и заборы, укрылись в лесу. На другой стороне моста, по обе стороны от шоссе, все тягачи и эвакуаторы были готовы за ночь отбуксировать на другой берег поврежденные танки. Вскоре нас отправили на ремонт в Бад-Заров, где располагалась ремонтная рота.

Над головой уже свистели снаряды вражеской артиллерии. Некоторые из них рвались на бетонном покрытии шоссе. В ту же ночь снаряд разорвался в расположении нашей ремонтной группы в Кетшендорфе, тяжело ранив Вифеля, Зеккеса, Маркса и Рота. Незадолго до рассвета мы прибыли на северную оконечность озера Шармютцель, в Бад-Заров — популярное место отдыха берлинцев. Здесь фельджандармерия собрала тысячи солдат, отставших от своих частей, и направила их на ближайший сборный пункт. Дороги были переполнены взволнованными людьми, среди которых были солдаты, шедшие на запад. Повсюду было заметно приближение конца. На лицах женщин, стариков и детей были написаны ужас и отчаяние.

У западного выезда из курортного городка мы впервые за несколько дней встретили Шмидта, командира штабных танков. В доме у дороги нас встретили радостные приветственные крики товарищей. Потом отворилась дверь, и вошел Шройф, дежурный офицер 1-го батальона. Всем танкам, остававшимся на ходу, было приказано немедленно выдвигаться в район Кетшендорфа, на север от шоссе. Командование планировало утренней атакой отбросить русских, переправлявшихся через Шпрее, обратно на северный берег реки. «Тигры» нужно было подготовить к бою в срок. Через несколько минут все командиры ушли.

Снаружи взревели моторы, и черные стальные машины выехали из леса на дорогу. В лунном свете серебром сверкало озеро. Издалека доносился бесконечный гул линии фронта, проходившей дугой с востока через север на запад, в сторону Берлина.

В предрассветных сумерках снова стала видна лента дороги. Она шла вдоль берега озера в направлении на Шторков. Прежде чем двигаться дальше, нужно было залить в баки бензин. Через Рейхенвальде, вдоль северного берега озера Шторков, мы двинулись к северной окраине Шторкова. Все перекрестки были забиты отбившимися от частей и ранеными солдатами. В зависимости от того, к какой дивизии они принадлежали их направляли на ту или иную улицу и увозили дальше. Окружающие леса были переполнены колоннами легковых машин, частей снабжения, штабов и медицинских частей, к которым уже присоединились бегущие на запад женщины и девушки.

Около 5 утра в хвосте колонны мы двинулись по дороге на Прирос. В городе для эвакуации населения уже были выделены грузовики тыловых частей.

В мешках, корзинах, сумках и тележках стар и млад старались увезти свои нехитрые сокровища: мыло, консервы, шоколад и галеты. Земля была усеяна страницами директив, листовок и секретных документов. Солдаты с удивлением ели, рассовывали продукты по карманам, вслушиваясь в далекий гул орудий, и продолжали отступление через деревню. Они шли по дороге на запад, взрытой колесами и гусеницами, колоннами грузовиков и тягачей. Поверженная армия двигалась в направлении на Кёнигсвустерхаузен — Луккенвальде — Магдебург.

Обширные леса за Приросом, казалось, впитывали бесконечный поток бегущих и колонны отступающей армии. Машины двигались по дороге в два, а то и в три ряда, время от времени цепляя друг друга, с утра до вечера и даже по ночам. На опушке леса, сразу за деревянным мостом через реку Даме, среди больших озер, с раннего утра работала наша ремонтная рота, стараясь побыстрее привести танки в порядок. Все машины нужно было подготовить к бою до вечера. Вечерний налет бомбардировщиков не задел мост, но взрывы бомб всего в 10 метрах от нашего танка, среди домов, превратили стены и квартиры в груду развалин. Воронки на берегу озера были достаточно глубоки, чтобы в них мог скрыться целый фермерский дом вместе с крышей. Мы долго копались в развалинах, надеясь услышать тех, кто мог оказаться под обломками, но ничего не нашли.

На дороге из Прироса в Кёнигсвустерхаузен непрерывный поток машин, штурмовых орудий, передвижных радиостанций, тягачей с пушками, грузовиков и танков перемежался с санитарными машинами, машинами тыловых частей и транспортерами боеприпасов, телегами и самоходными орудиями, перетекая по мосту и скрываясь в густом лесу на западе. Среди них шли люди: сотни, тысячи людей с лошадьми и повозками, с велосипедами и тележками, тачками, детскими колясками, стремившиеся попасть куда угодно, лишь бы подальше от русских.

Поскольку ночью узкий коридор был перекрыт русским танковым клином, подругой стороне дороги потокдвигался назад, надеясь найти где-нибудь обход.

Над Берлином разбрасывались листовки: «Армия Венка уже в пути. Она принесет вам избавление и победу». И берлинцы, как и солдаты, снова этому поверили.

Доложив о прибытии командиру на полковом КП, мы получили приказ немедленно двигаться на левый фланг дивизии на помощь Кунке. Однако пока мы получали указания по карте, по радио пришло сообщение, что наше вмешательство не требуется. Значительная часть наших танков находилась в ремонте из-за боевых повреждений или механических неисправностей, поэтому те машины, которые еще оставались в строю, вели постоянные бои. Еще до полуночи к нам на передовую пришел Вальтер с суточными пайками. Он рассказал нам о своем невероятном побеге через Центральную Германию на Восточный фронт после того, как англичане заняли Падерборн. Вальтер заведовал базой снабжения в части батальона, оставшейся в Хевельхофе. Он привез нам письма из дома и приветы от друзей. Большинство из нас уже три месяца ничего не слышали о своих семьях. Наши письма исправно уходили, но вот в ответ мы ничего не получали.

Чтобы вырваться из смертельного кольца, которое могло замкнуться вокруг нас, штаб армии приказал нашей дивизии «Курмарк» в ночь с 19 на 20 апреля отойти на позицию за шоссе Фюрстенвальде — Франкфурт рядом с полком, занимавшим участок справа и линию обороны по Одеру.

До сих пор начиная с 16 апреля эта отважная дивизия успешно удерживала линию обороны, несмотря на рвавшиеся вперед массы советских войск и техники, допуская лишь незначительные прорывы противника. Поскольку русским удалось прорваться севернее, у Зелова и Кюстрина, советские танки и пехота хлынули через эту брешь на открытое пространство, угрожая окружить немецкий танковый корпус у Одера. Победители сразу овладели огромными запасами вооружений и техники, и пока мы были охвачены неразберихой, для советских дивизий был открыт путь на Берлин.

Всю ночь наши части отступали на указанные позиции. Наши танки оставались перед полковым КП в резерве полка до 5 часов утра. Темные поля все еще скрывал густой туман, и сквозь молочно-белую пелену едва можно было различить нашу отступающую пехоту.

Нам было приказано рассчитать отступление так, чтобы к рассвету они вышли из поля зрения противника и завершили отход. Мы двинулись обратно на восток, по дороге на Франкфурт через Фалькенхаген, свернули направо в леса и явились в распоряжение дивизии. К тому времени, когда мы получили снабжение, почистили оружие и связались со штабом дивизии, солнце уже давно сияло в безоблачном небе. Наступило 20 апреля. Верховное командование вермахта бросило в бой последние резервы из Цоссена — 250 человек против сотен русских танков и самолетов. На тот момент удар на Берлин с юга представлял наибольшую опасность: к городу приближались 400 танков. Резервов уже не оставалось.

Сделав свои дела, мы попытались пару часов вздремнуть. Мы ужасно устали. Мы были на ногах почти без перерыва с 16 апреля и держались из последних сил. В начале дня по радио пришел приказ из штаба танкового корпуса, по которому мы должны были развернуться в районе восточнее Фюрстенвальде и ждать распоряжений из штаба батальона. Мы немедленно двинулись в путь. Еще когда мы проезжали Фалькенхаген в западном направлении, советские батареи начали ожесточенный обстрел города. Солдаты и колонны автомашин двигались по проселочной дороге Вильмерсдорф — Фалькенхаген. Поток машин натыкался на противотанковые заграждения на выезде из города. В этой толчее громко переругивались беспокойные мужчины с конными упряжками, обозленные солдаты и беспомощно плачущие матери. Мы вылезли из танка и с большим трудом навели порядок, то прибегая к угрозам, то взывая к здравому смыслу.

Чуть-чуть не доезжая до Фюрстенвальда, три наших боевых машины сошли с дороги налево и направо и укрылись в ельнике. Командный пункт роты мы расположили в домике обходчика у железной дороги Франкфурт — Фюрстенвальде — Берлин. За пару часов до этого наши саперы уже взорвали эту двухколейную дорогу в нескольких местах, приведя ее в негодность на ближайшие недели.

Мы встретились с товарищами из других экипажей в гостиной домика обходчика. Нам было что рассказать друг другу об опыте последних боев. Понимание и сочувствие со стороны товарищей удивительным образом успокаивало.

За окном совсем стемнело. Время незаметно, но стремительно приближалось к полуночи. Мы услышали окрик часового.

Почти тут же в теплую прокуренную комнатушку вошел приведенный часовым командир 2-й роты Курт Ной. В нескольких словах он сообщил, что только что прибыл с КП батальона, где получил приказ немедленно ввести танки в бой в районе Хайнерсдорфа. Ожидавшие нас на дороге проводники из штабной роты просили поторопиться. Попрощавшись с товарищами, мы набили карманы печеньем и шоколадом, затолкали под кожаные куртки пару десятков пайков и, зажав под мышками бутылки с вином, устремились по тропинке в лес. Мы быстро залезли по лобовой броне, по орудию в башню и надели наушники с микрофонами. Под громкий рев двигателя широкие гусеницы в ночной тьме пробивали путь через лес к дороге. После развилки у мельницы неподалеку от Демница машин на дороге стало заметно меньше. Наша линия обороны на южном фланге русских танковых армий, рвавшихся к Берлину, была в каких-то десяти километрах к северу. У противотанковых заграждений на выезде из Демница возникла заминка. Водители машин и погонщики повозок лезли в драку друг с другом, чтобы проехать первыми. Дорога на Штайнхефель была совершенно пуста. Мы проехали замок, поместье, несколько домов для работников с фермы и в растерянности остановились у северной развилки на дороге в Хайнерсдорф. Даже наш проводник на батальонном «кюбельвагене» потерялся где-то в темноте. Едва мы выбрались наружу, чтобы в свете ручного фонарика свериться по карте, как появился Кальс, командир 1-й роты, возвращавшийся из Хайнерсдорфа, и направил нас к замку, где мы должны были ожидать дальнейших указаний. Когда танк остановился в сени каштанов, росших вдоль дороги к замку, и были выставлены часовые, было уже три часа утра. Мы наконец-то смогли улечься в танке и поспать до рассвета.

Едва проспав полчаса, мы были бесцеремонно разбужены. У танка стоял мотоциклист. Мы должны были немедленно явиться к командиру. Мы поднялись по широкой лестнице и спустились по коридорам и лестницам в каменный подвал, где в неровном свете свечей расположился наш штаб.

Внизу было ужасно холодно. Когда мы вошли, командир стоял, склонившись над картой. Он посмотрел на нас и жестом предложил взглянуть на карту, испещренную синими и красными стрелками. Поскольку русские атаковали на юг из районов Марксдорфа и Мюнхеберга через Хайнерсдорф и сплошной линии обороны больше не существовало, появления вражеских танков в городе можно было ожидать с минуты на минуту. Штабные танки и несколько «тигров» 3-й роты занимали огневые позиции в километре к юго-западу от Хайнерсдорфа. Некоторые позиции прошлой ночью пришлось оставить, когда были израсходованы все снаряды. Наш танк немедленно занял огневую позицию у северной окраины Штайнхефеля, в 500 метрах восточнее Темпельхофского леса.

Около шести утра туман начал рассеиваться. На дороге, шедшей в Хайнерсдорф, ревя двигателем, появился немецкий танк. Он остановился рядом с нами. Последовал приказ ротного: «Немедленно следуйте за ним на своей машине в направлении Хайнерсдорфа».

У дороги на Хайнерсдорф стояли два больших автобуса Берлинского управления транспорта. Один из них сгорел, другой уткнулся в кювет. Через полчаса мы достигли позиции, указанной Шройфом, и заняли место, указанное ожидавшим нас Родингером, в 300 метрах слева от дороги, между Темпельхофом и Хайнерсдорфом, развернувшись в направлении на Мюнхеберг. Справа от нас импровизированную линию обороны занимала рота фольксштурма в бурых мундирах, пробившаяся прошлой ночью под покровом темноты из-под Мюнхеберга через русские позиции. В основном это были пожилые мужчины. Они рыли окопы в сыром грунте рядом с нашей машиной. Необученные и плохо вооруженные, они должны были стать легкой добычей для русских. Незадолго до десяти часов мы получили приказ занять позицию на холме Хайнерсдорфской мельницы к юго-западу от деревни. У машины Хельвига было повреждено орудие, и его нужно было немедленно сменить. Сделав крюк в направлении тыла, мы выехали на дорогу, где увидели смеющегося и машущего нам руками Шройфа. Его танк, тяжело поврежденный и брошенный экипажем, стоял на обратном скате слева от дороги на окраине города, где ему удалось отбить все атаки. Мы медленно въехали на холм и явились к командиру для устного доклада. Мы просили его срочно доставить топливо, поскольку из-за постоянных отступлений каждой машине был необходим небольшой запас.

Мы заняли огневую позицию на обратном склоне холма, нависавшего над деревней, примерно в 200 метрах от Хайнерсдорфской мельницы. На востоке поле обзора простиралось на многие километры до самого Литценского леса. Справа были видны Марксдорф и Фалькенхаген, дальше на юге — Аренсдорф. С поросших лесом холмов на востоке двигался сплошной поток танковых колонн и конных артиллерийских упряжек русских дивизий. Рядом с ними мимо Хайнерсдорфа и через Мюнхеберг в сторону Берлина маршировали советские пехотные полки. У нас на глазах в сторону нашего тыла, на запад, шли целые дивизии Красной Армии. Это означало поражение. Что будет дальше?

Дальнейшие события легко было предсказать. Русские минометы и артиллерия переносили огонь все ближе к гребням холмов. Вражеские снаряды взмывали в небо, словно гигантские рыбы, опрокидывались и, падая на глинистую землю, рвались повсюду вокруг нас, взметая в воздух комья земли и черные столбы грязи. Земля кипела и тряслась, и казалось, что борта нашего танка тоже дрожат. Холмы были окутаны дымом. Вокруг нас потемнело. Обломки и осколки снарядов со свистом рикошетили и стучали по броне. Мы плотно закрыли все люки и отвели машину метров на сто вниз по склону, так как вокруг ничего не было видно. На вершине холма по-прежнему продолжали рваться снаряды. Обстрел продолжался больше получаса. Мы медленно вывели танк обратно на огневую позицию. В солнечном свете были отчетливо видны цели. Казалось, они находились на расстоянии вытянутой руки и выглядели очень заманчиво. Забыв о прошлом опыте, русские скапливались за деревянным сараем, а батареи стояли на открытых позициях.

И снова наши снаряды со свистом неслись в сторону вражеских войск среди горящих машин. С наших позиций было видно, как остановились наступавшие. Однако через несколько минут на высоты у Хайнерсдорфской мельницы снова обрушилась вражеская артиллерия. Вспышки взрывов плясали на склонах, словно блуждающие огоньки. Голубоватый пороховой дым медленно полз мимо мельницы в сторону дороги, где другие танки батальона вели тяжелую дуэль с советской противотанковой артиллерией.

В 2 часа дня командир передал по радио: «Прекратить бой. Всем явиться ко мне!» Штаб батальона приказал немедленно ввести наши танки в бой на западной окраине Штайнхефеля в направлении на Нойендорф. Мы проехали мимо заболоченных лугов и сухих полей к югу от Хайнерсдорфской мельницы и вышли к Штайнхефелю по дороге через Хазенвинкель.

Мы заняли позиции к западу от садов замка Штайнхефель, готовые отразить атаку русских танков со стороны Буххольца. Машина командира стояла на песке у дороги на Нойендорф. Дрожа от холода, мы стояли под брезентовым навесом и рассматривали в полевые бинокли лес, лежавший примерно в 1200 метрах от нас. Залитые дождем равнины перед нами были совершенно пусты. Людей не было видно. Мы снова напомнили командиру, что нужно срочно пополнить запасы топлива. Он пообещал, что бензин скоро подвезут.

Незадолго до 4 часов дня прибыл посыльный с КП батальона, который передал устный приказ немедленно двинуть «тигры» в Хазенфельде и приготовиться к отражению танковой атаки на этом направлении. У КП к нам присоединились машины Хельвига, Оберхубера, Кулемана и Мюнстера, прибывшие из ремонтной роты. Укрываясь за большими фермами, мы направились в сторону врага и заняли позиции южнее города и железнодорожной станции. Восточнее большой деревни вдоль холмов у Хайнерсдорфа и по широкой равнине до Аренсдорфа тянулись окопы нашей пехоты, занятые слабыми ротами фольксиггурма.

На востоке происходило то же, что и в утренние часы. Сильные танковые и пехотные соединения русских, шедшие со стороны Дольгелина, двигались маршем через леса у Литцена в направлении Хайнерсдорфа; танк за танком, за ними — пехота и повозки. Курт Ной и Оберхубер открыли огонь по колоннам противника, широко разбросанным по полю. Бурые массы устремились обратно в лес, на холмы и на укрепленные позиции перед холмами.

Наши фугасные снаряды летели один за другим, пронзая кирпичные и деревянные стены, рассеивая мощными взрывами русских солдат, искавших укрытия. Около 400 человек бросились обратно на холм вместе с лошадьми и телегами, преследуемые нашими снарядами. Как бы невероятно это ни звучало, но на весь участок фронта не осталось ни одной немецкой батареи. Артиллерия могла бы более эффективно бороться с натиском русских на Берлин.

Новый приказ: «Сбросить противника с высот у Хайнерсдорфской мельницы!» Пока наш взвод оставался в неполном составе, нам были приданы Кулеман и Оберхубер.

Оставив Оберхубера чуть позади, в резерве, мы с Кулеманом двинулись на утреннюю огневую позицию на холме к югу от Хайнерсдорфа. Наши снаряды внезапно обрушились на вражеские пушки, самоходные орудия, грузовики и телеги, скопившиеся в долине. Через несколько минут над разбитыми машинами заплясало пламя. С каждым выстрелом замешательство и хаос внизу лишь усиливались. Прибыл посыльный из нашей 3-й роты, машины которой стояли у дороги на Хайнерсдорф метрах в трехстах к северу от нас, и попросил срочно помочь отбуксировать подбитый «тигр», чтобы не пришлось его взрывать.

Одновременно мы получили по радио сообщение от командира, после которого о помощи не могло быть и речи. Всем танкам было приказано немедленно вернуться на позиции южнее Хазенфельде. Уже на подъезде к городку второе сообщение направило нас в Аренсдорф. До заката оставалось не более часа. Тяжелые танки на полной скорости неслись к ближайшей железнодорожной станции, двигаясь по следам впереди идущих танков. На участке, с которого мы отходили, образовалась дыра, но, даже оставаясь там, мы едва ли смогли бы предотвратить катастрофу. Переходя с одного участка на другой, мы израсходовали почти все топливо. Дело в том, что поредевшим порядкам наших измотанных пехотинцев поддержка требовалась на всех участках. Мы видели лишь лишенные эмоций лица; в глазах солдат не было ни проблеска надежды — ничего, кроме отчаяния. Времени для вопросов больше не было. Оставалось только сражаться.

Мы нагнали роту еще до въезда в город.

Пехотинцы боевой группы СС обороняли Аренсдорф от численно превосходящего противника. У них не оставалось уже ничего, кроме упорства, отваги и опыта. В деревне и за ее пределами стоял непрерывный гул рвущегося металла и грохот взрывов русских снарядов. Полковой адъютант ввел нас в курс дела, и заряжающие отправили в стволы противотанковые снаряды. Мы с шумом прошли через Аренсдорф мимо штаба полка. Поступили донесения о том, что русские танки уже вышли к окраине, поэтому мы закрылись в башне и боевом отделении. Наши танки двигались под дождем из деревянных балок, брусчатки и кусков бетона. Повернув налево, мы всем взводом (Оберхубер шел слева, а Хельвиг — справа) вломились в сады на северо-западной окраине деревни. Гусеницы наших танков размалывали в щепки деревья, стены и балки. Ной занял участок у дороги на Фалькенхаген в восточной части деревни. Нас обдала волна горячего воздуха. Артиллерия, минометы, танки — все адские машины буйствовали вокруг нас. Огненный вал надвигался на немецких солдат, скорчившихся в окопах, словно неподвижные и усохшие мумии. Он прокатился по немецким позициям, словно полчище демонов. Лязг гусениц, металлический гул русских танков постепенно приближался к деревне, и мы еще энергичнее стали пробивать тяжелыми танками стены и заборы, чтобы выйти на огневые позиции и отправить первые снаряды в черные туши вражеских танков. Вспышки мощных взрывов при свете уходящего дня казались нестерпимо яркими. Наши позиции окатывал настоящий душ из дизельного топлива; от взрывов в воздух взлетали целые башни; гусеницы с треском разматывались среди бушующего пламени. Мы уже давно перестали считать победы.

Захваченные врасплох, вражеские танки и самоходки начали отступать. Они отчаянно огрызались из-под толстых бронированных шкур, пока не гибли от прямого попадания.

Но и на нашей позиции на окраине деревни разверзся ад. Русские противотанковые пушки, танки и артиллерия обнаружили противника, и мы испытали новый, ни с чем не сравнимый ужас. Все вокруг замерло. Мы затаили дыхание.

Русские начали поспешно посылать снаряд за снарядом через пылающее поле в руины домов и стоящие рядом с ними немецкие танки. Но к встрече с этими танками, отважившимися остановить наступление Сталина так близко от цели и поджечь так много боевых машин, русские не были готовы!

Мы без остановки вколачивали один снаряд за другим в позиции противника. Один раз мы получили мощный удар в толстую лобовую броню. Внутреннее пространство боевой машины осветила слабая вспышка; нас немного помотало по боевому отделению. Сверху на башню с грохотом посыпались обломки стены. Мы вели безжалостное танковое сражение, которое требовало от нас всех знаний и инстинктов.

На расстоянии 800 метров один из наших снарядов поразил черный корпус вражеского танка, и через несколько секунд тот был охвачен пламенем. Мы насчитали одиннадцать пылающих факелов вражеских машин.

Когда на равнину опустилась ночь, наши топливные баки почти опустели, и это сильно нас беспокоило. Мы удержали оборону, но надолго ли? Мы потеряли, наверное, половину боевой группы. Среди развалин города еще пылали танки.

Из полуразрушенных траншей в деревню потянулась группа окровавленных людей. Машина Оберхубера прикрывала участок справа от нас. На несколько минут в нашем секторе обороны наступила тишина — заметное затишье перед бурей, которую стоило ожидать с минуты на минуту. Над русскими позициями, охватывавшими нас кольцом, повсюду взвивались в небо сигнальные ракеты. Эти звезды, ярко вспыхивавшие в небе, были для нас знаком возобновления наступления на отчаянно оборонявшийся Аренсдорф.

Новые и новые залпы с ревом проносились в воздухе, и среди руин, на улицах и в окопах гремели мощные взрывы снарядов. Бесконечный вихрь стали и железа терзал твердую землю. Перед натиском этой невидимой силы хотелось закричать. Каждый из нас внутренне содрогался, и дело было не в том, что дрожала земля. Нет, это сама смерть держала нас за глотку, тряся нас изо всех сил. Мы хотели выбраться из этого ада! Никто больше не проронил ни слова — мы слушали, что происходит снаружи, сквозь закрытые люки. Наша антенна, поврежденная осколком, склонилась к земле. Взрывы крупнокалиберных снарядов прогоняли через боевое отделение волны горячего воздуха.

Если бы нам пришлось уходить, перспективы были далеко не радужные — на остатках топлива мы могли пройти не больше километра. Нужно было добыть топливо, иначе все пропало. Только после нескольких настойчивых попыток удалось восстановить радиосвязь с машиной командира. Мы сообщили о своем положении и попросили немедленно доставить топливо. Мы приказали всем танкам открыть огонь из пушек и пулеметов по местности перед нашими позициями, где русские уже подошли слишком близко. Трассирующие очереди жемчужными нитями полосовали предполье, перехлестываясь с пулеметными очередями других танков. Фугасные снаряды вырывались из ствола, оставляя за собой длинный огненный хвост, и уносились в темноту. Вражеские снаряды проносились прямо над нашими головами. Немецкие позиции на окраине деревни безмолвствовали. Из окопов никто не стрелял. Неужели они все погибли или погребены заживо?

Под непрекращающимся градом снарядов экипажи стали нервничать. Они все чаще стали выходить на связь по радио. Кроме того, нас продолжало беспокоить отсутствие топлива. Хельвиг доложил о повреждении орудия и самостоятельно вернулся к КП полка. Экипаж Кулемана и вовсе перестал выходить на связь. Что же случилось там, на правом фланге?

Со страшным ревом снаряды проносились над нашими головами. Сорок орудий, сосредоточенных на востоке, били по деревне крупнокалиберными снарядами, оставлявшими за собой след, подобный хвосту кометы.

Рядом с нашей машиной пехотинец полз в деревню через воронки и развалины обратно. Высунувшись из башни, мы крикнули ему: «Кто остался на передовой? Почему вы больше не стреляете?» Наши вопросы сыпались один за другим. Он на мгновение остановился, перевел дух и, морщась от боли, крикнул в ответ: «Траншеи разрушены! Кроме убитых и раненых, там никого не осталось!» Он пополз дальше через сад. Итак, мы остались одни. Страдания тех, кто был впереди нас, уже закончились. Срочно доложив обстановку в штаб полка, я запросил пехотное прикрытие. Танкистам было не под силу разглядеть в темноте вражескую пехоту, поэтому мы приказали остальным боевым машинам открыть огонь из всех стволов. Потом мы получили попадание, которое вывело из строя наш башенный пулемет. Красные трассеры неслись над открытым полем. Огонь артиллерии по деревне полностью прекратился.

На левом фланге обороны деревни рвались ручные гранаты, шел ближний бой. В каких-то 100 метрах от нас русские пулеметы вели методичный огонь по нашим траншеям; в ночном воздухе жужжали рикошетящие пули. По-

11* 323 том раздался животный рев приближающейся волны: «Ура! Ура!» Они уже близко! Мы приготовили ручные гранаты и автоматы. Шум пехотного боя в деревне становился все громче. Мы передали по радио, что вот-вот следует ожидать, что русские атакуют наши танки. Кулеман сообщил, что его машина тяжело повреждена огнем противотанковой артиллерии. Его радист, рослый блондин родом из Мем- мингена, был убит, остальные — ранены. Экипаж покинул танк и вернулся на КП полка. Танк попал в руки наступавших русских. Мы открыли люки и приготовили автоматы, осветительные ракеты и ручные гранаты, разложив их на крыше башни и приготовившись к любому развитию событий. Сдвинув наушники, мы вслушивались в звуки, доносившиеся из гнетущей темноты. Оберхубер доложил, что первые русские ворвались в деревню среди развалин домов. Самое время было отойти к центру деревни, пока танк не взорвали. Мы тут же связались по радио с машиной командира и запросили немедленных указаний. Оберхубер получил приказ отойти за противотанковое заграждение.

Наш радист бил в темноту короткими пулеметными очередями. Слева и справа мы заметили движущиеся фигуры, скрывшиеся в темноте после короткой автоматной очереди. Русские обошли наш танк, ничего не предпринимая. Их крики постепенно затихали в деревне позади нас. Далеко высовываясь из башни, мы с недоверием вслушивались в затихающие крики. Неужели они о нас забыли? В темноте мы были беспомощны.

Наконец, после долгих минут томительного ожидания, мы получили приказ: «Отойти и вместе с остальными танками прибыть к КП полка!»

Значит, постепенный отход. Проходя по улицам деревни, мы передали приказ остальным, но получение подтвердили лишь Оберхубер и Мюнстер.

«Заводи мотор! Задний ход!» Механик-водитель нажал на кнопку зажигания. Дико ревя двигателем, танк выкатился из сада. Вдруг мотор заглох. Еще несколько оборотов, но двигатель не завелся.

Сомнений не оставалось — топливные баки совсем опустели в миг величайшего напряжения, когда решался вопрос жизни и смерти! Пока наводчик отправился на полковой

КП, чтобы раздобыть несколько литров бензина, мы отправили сигнал бедствия по радио, прося кого-нибудь помочь нам. Оберхубер доложил, что уже находится у заграждения. Мы легли на корме танка, держа пистолеты в правой руке, и отвинтили крышку топливного бака, готовясь принять горючее. Время тянулось мучительно медленно. Он успеет добраться или уже слишком поздно? Это означало бы страшный конец для нас всех.

Шатаясь под тяжестью груза, из темноты появился наш заряжающий. Он забросил на корму танка две двадцатилитровых канистры. Бензин с журчанием потек в пустые баки. Тем временем заряжающий громко доложил, что русские уже пробились в северную часть деревни и практически отрезали путь к отступлению. Всем рассеянным подразделениям полка и раненым было приказано двигаться к КП полка к востоку от станции. Топливо нам досталось от Родингера, уехавшего на своем «Фольксвагене» всего за полчаса до этого. Других запасов горючего не было. Но теперь наш двигатель вновь затянул свою песню. Двигаясь задним ходом по улице, шедшей параллельно главной, мы вышли к центру деревни и пробрались через воронки и развалины к КП.

«Немедленно собраться у развилки перед командным пунктом! Внимание! Деревня занята русскими!» Наш радист вызвал все экипажи. Большой фермерский дом у развилки, в котором располагался наш КП, был тускло освещен пламенем бушевавших вокруг пожаров. Возле стен и в канавах лежали последние раненые пехотинцы, сумевшие живьем выбраться из ада. Во дворе рядом с танком командира в ожидании отступления стояли десятка два «Фольксвагенов» и амфибий. Оберхубера все еще не было. Остальные танки занимали позиции вдоль главной улицы деревни. Наш командир вышел из танка и отправился с докладом к командиру полка на КП, располагавшийся в погребе. Вокруг командира полка стояли офицеры, судя по всему, ожидавшие доклада. Пока снаружи догорали последние схватки, командиры рот и офицеры нервно курили.

Каждые несколько секунд по погребу разносилось эхо мощных взрывов. Этот звук задавал ритм всей нашей дальнейшей жизни.

На вопрос, что будет дальше, командир лишь пожал плечами. Если не раздобыть еще несколько канистр бензина, танк придется взорвать метров через пятьсот. По приказу командира адъютант Вилли Винкельман вышел вместе с нами во двор и приказал всем водителям немедленно передать нам все канистры с бензином.

Потом мы с Родингером, волоча канистры за собой, ползком двинулись через простреливаемый участок дороги к нашему танку. Хотя мы и были уверены, что приказ не будет выполнен, Оберхубер получил указание вернуться на старую позицию и любым способом уничтожить машину Кулемана. Но для этого было уже слишком поздно.

Нам было совершенно ясно, что придется идти на прорыв на своем танке, даже если ради этого и нужно будет взять всю ответственность на себя.

Перевалило за полночь. На востоке и севере красными огнями догорали последние костры домов и немецких танков. На фоне пожаров длинными колоннами нестройно маршировали русские пехотинцы и снова исчезали в темноте. Нас заботило только одно — как выбраться из окружения. Оберхубер вернулся, потому что улица, на которой стояла машина Кулемана, уже кишела русскими. Со стороны Фалькенхагена доносился рев и лязг русских танков, двигавшихся в нашем направлении. Ночной ветер доносил

шум с такой силой, будто они были всего в 100 метрах. Вдруг в северной части деревни снова залаял русский пулемет. Вдоль дорожки засвистели светящиеся красным пули, рикошетом отскакивая от стен и камней. С хриплыми криками русские двинулись через дома. Мы ничего не могли поделать — нужно было беречь боеприпасы. Мы уже расстреляли весь боекомплект к пулеметам, а фугасные снаряды мы были готовы расходовать только по явным целям. По другую сторону от развалин, где вечером шел бой, в небо снова взмыли огненные кометы русских реактивных снарядов. Мы тут же бросились к стене и вжались в землю, царапая ее ногтями и стараясь не сбить дыхание, а вокруг нас повсюду начали вырастать грибы дыма и грязи. Вокруг нас содрогнулся весь мир; в нависшей вдруг тишине на твердую землю посыпались камни и комья земли. Русские установили это мерзкое оружие на танки и теперь под покровом темноты подтащили его к окраине деревни.

Наконец офицеры вышли из освещенного КП во двор. Нужно было выступать. Боевая группа, во главе которой двигался наш «тигр», должна была пройти вдоль насыпи слева от железной дороги в сторону Вильмерсдорфа. Открывать огонь нам было разрешено лишь в крайнем случае. Раненые и отставшие от своих частей солдаты вышли во двор и залезли на танки. Это были остатки немецких войск, оборонявшихся на передовой.

Мы заняли позицию во главе клина, которому предстояло этой ночью идти на прорыв. За нами двигались три разведывательные бронемашины и длинная колонна амфибий. Остальные наши «тигры» снова заняли место в хвосте колонны. Наш путь пролегал через поваленные деревья, разрушенные стены (пришлось проехаться даже по сараю) и дальше по открытой местности восточнее железной дороги.

Потом наша колонна укрылась в лесу. После нечеловеческого напряжения и концентрации расслабляющее чувство вновь обретенной свободы и безопасности привело к внезапному упадку сил. Мы готовы были уснуть хоть стоя. Во время длительного привала на окраине Вильмерсдорфа Родингер раздал экипажам суточный паек. Он состоял из печенья, шоколада, холодной еды и шнапса. Когда колонна остановилась на главной улице деревни, было 3 часа утра 23 апреля. Всех цехотинцев, приехавших с нами, собрали и поставили на вновь построенные и укрепленные позиции. Бедолаги!

После последнего большого совещания о положении на фронтах в берлинской Ставке фюрера с участием государственных, партийных и военных руководителей Гитлер впервые признал поражение. Русские снаряды уже рвались на улицах Берлина, а в это время генерал-фельдмаршал Кессельринг был назначен Верховным главнокомандующим и ответственным за государственные дела в южной части рейха. Гросс-адмирал Дёниц получил такие же полномочия в отношении северной части Германии. Гитлер пожелал остаться в Берлине. Лишь немногие знали, в каком положении была наша страна в тот момент.

Сообщения о быстром ухудшении нашего положения распространились по лесам и отступающим колоннам, словно лесной пожар.

Наша 9-я армия под командованием генерала Буссе снова срочно запросила по радио разрешение Ставки фюрера отступить на северо-запад, к Берлину. Армия уже несколько дней была окружена русскими и лишилась снабжения. Она подвергалась ожесточенным ударам с тыла и находилась под угрозой полного уничтожения.

Однако Гитлер вторично отклонил просьбу командующего армией. Боевой дух упал до нуля. Повсюду наблюдались одни и те же картины. Многие пожилые бойцы фольксштурма, плохо вооруженные, необученные и плохо экипированные, убежденные в бессмысленности дальнейшей борьбы, покидали позиции, не дожидаясь даже слабых атак противника, и возвращались в погреба своих домов, к женам и детям. В то же время молодежь из гитлерюгенда, ребята четырнадцати, пятнадцати, шестнадцати лет, сражались повсюду с тем же безрассудством, что и лучшие из немецких солдат в самых дерзких сражениях этой войны. Мобильные группы истребителей танков вместе с отважными солдатами добились огромных успехов, выследив и уничтожив немало прорвавшихся русских танков. Многие из этих смелых ребят в боях за родину проявили настоящий героизм. Регулярные войска, хоть их и осталось совсем немного, тоже продолжали храбро сражаться, но страдали от недостатка оружия и боеприпасов. Но хуже всего была нехватка боеспособных солдат на оборонительных позициях, становившаяся с каждым часом все более ощутимой. Абсурдные и противоречивые приказы вносили сумятицу в действия отдельных частей вплоть до уровня роты. Лишь немногим из нас удалось в эту ночь отдохнуть. Сигналы тревоги постоянно сдергивали солдат, находившихся в лесу, с места.

Рано утром 24 или 25 апреля — мы и сами точно не знали, поскольку понятие календарного дня, да и само понятие времени, утратило для нас всякое значение — мы лишь слышали вдалеке гул фронта. В этот день лавина русских продолжала движение к сердцу Германии.

Давно потерявшая связь с соседними корпусами, наша армия оказалась глубоко в тылу русских и подвергалась атакам со всех сторон. Оборонительные бои шли с все большим ожесточением. Командир сформировал из всех оставшихся боеспособных танков отдельную боевую группу под командованием Клуста и приказал двигаться на север от Прироса для усиления обороны на этом участке. Пять машин немедленно выступили по дороге на Шторков, шедшей через Прирос. Потом мы свернули налево, в редкий сосновый бор, и устроили замаскированные огневые позиции на краю болота. Из донесений, полученных по радио, следовало, что русские танки, атакуя с севера, ворвались в Вольциг и угрожали с тыла нашим танкам на позициях у Шторкова. По данным разведки и наших солдат, противник располагал мощными танковыми силами, штурмовыми орудиями и противотанковой артиллерией. Кроме того, для нас положение усугублялось сильно пересеченной местностью, постепенно поднимавшейся к городу, занятому противником.

Наши танки немедленно были переброшены на другую сторону моста у Прироса. Утром саперы подготовили мост к взрыву, чтобы уничтожить его при появлении русских танков. Наша пехота сообщила, что русские ганки приближаются с севера, со стороны Вольцига, вдоль реки Даме.

По дороге на запад двигались наши немногочисленные солдаты. В ожидании противника мы заняли позиции на восточном берегу, на краю деревни.

В прихожих и погребах домов было множество отчаявшихся женщин, невинных детей, стариков и угрюмых солдат, ожидавших неминуемого прихода русской пехоты. Ужасный бесконечный поток беженцев с востока уже пронесся через деревню, передавая рассказы о бесчинствах против беззащитных немецких женщин, об убийствах, грабежах, мародерстве и насилии. По мере отступления немецких войск города переполнялись страданиями и страшными лишениями. Люди не просили нас держать оборону. Поражение и развал немецкой армии стали неизбежными и очевидными. Но в их унылом взгляде читался лишь один вопрос: какие еще ужасы принесут ближайшие часы?

Потом наши солдаты сообщили, что русские переправляются через северный рукав реки на западный берег на обнаруженных ими лодках. Мы выехали на середину моста и стали ворочать башней над его перилами, посылая фугас — ные снаряды один за другим в гущу лодок. Взрывы взметали высоко в воздух столбы воды. Наш мост сотрясался при каждом выстреле. Две лодки утонули, остальные укрылись в ветвях ив, росших вдоль берега.

Нужно было возвращаться. В любой момент русские танки могли выскочить из леса на открытое пространство и открыть огонь по нашему «тигру», стоявшему на высоком деревянном мосту.

Съезжая с моста, мы получили по радио приказ отойти с восточного берега. Все танки необходимо было немедленно переправить на другой берег и сосредоточить чуть южнее, в лесу. Согласно приказу по армии, отданному накануне, всем частям предписывалось уничтожить все транспортные средства независимо от их груза или назначения, кроме боевых машин. Причиной для такого приказа было отсутствие запасов топлива. Единственными исключениями из этого перечня были полевые кухни и санитарные машины — они были незаменимы. Было приказано перед уничтожением сливать из баков машин все топливо для передачи танкистам.

Дорога выглядела заброшенной и пустынной. Массы войск, прошедшие вдоль дороги на запад, уже укрылись в лесах под Цоссеном и Кёнигсвустерхаузеном. Дорога сама стала полем боя.

Непрерывные атаки русской пехоты и танков все туже стягивали кольцо окружения. На востоке, западе и юге наши солдаты поспешно отступали на предполагаемые но- ^ вые рубежи обороны. Полное уничтожение нашей дивизии было вопросом нескольких дней. Конец был неизбежен, как наступление ночи после дня.

Хотя основные силы нашей 9-й армии удерживали рубеж обороны по Одеру в районе Франкфурта, несмотря на то что русские продвинулись больше чем на сто километров в наш тыл, Гитлер отказался от мысли отвести армию в Берлин для защиты столицы рейха. А потом наступил дефицит топлива и практически всего, в чем мы нуждались.

Наконец Клуст приказал по радио немедленно перебросить наши танки в леса, лежавшие между Приросом и Меркиш-Буххольцем. Когда взревели двигатели и колонна танков двинулась от дороги к центру леса, раздался всеобщий вздох облегчения.

Наш механик-водитель как обычно переключал передачи, чтобы нагнать идущий впереди танк. Вдруг в коробке передач что-то стукнуло, и мы остановились. Повреждение трансмиссии! Мы смогли продолжить движение в аварийном режиме — на передачах с первой по четвертую — со скоростью пешехода, но мы хотя бы сохранили подвижность.

Возле каменного моста через реку Зеенге, почти полностью разрушенного ударами с воздуха, мы выехали на асфальтированную дорогу на Меркиш-Буххольц, но через два километра снова покинули ее, свернув на лесную просеку.

Проезжая лесок за леском, мы выспрашивали дорогу к расположению нашего батальона. Как только мы его нашли, ремонтная бригада нашей роты занялась поврежденной трансмиссией. Мы ужасно устали, но не могли сомкнуть глаз. Дело было не только в стуке молотков в передней части корпуса между местами механика-водителя и радиста. Нас терзало горе от осознания всего происходившего вокруг. К счастью, нас связывали неразрывные узы товарищества, закаленные боями и нуждой, узы душевной гармонии.

Гитлер назначил на 25 апреля атаку армии Венка, которая должна была, сосредоточившись на восточном берегу Эльбы южнее Магдебурга, нанести удар на Потсдам и прорвать окружение Берлина. 27 апреля немецкие войска снова прорвались через кольцо русских войск, наступавших с юга на район западнее Берлина.

Но эта атака немцев захлебнулась после соединения с корпусом Реймана. Из девяти дивизий 12-й армии шесть существовали только на бумаге. Было развернуто всего три дивизии (один корпус), да и те были плохо оснащены и вооружены. По радиосообщению, полученному 25 апреля, фронт севернее Берлина и южнее Штеттина, на участке 3-й армии, фактически рухнул. Попытка деблокирующего удара силами армии генерала фон Мантейфеля из района Ораниенбурга также провалилась после первоначального успеха, когда войска под командованием генерала СС Штайнера вклинились на два километра.

Тем временем Мюнстер, Хельвиг и Малер, машины которых пришли вместе с нами, заправили танки и приготовились к бою. Запасов топлива, привезенного в бочках, не хватало даже на заправку одной машины, и пополнения их ожидать не приходилось. Что будет дальше? Ночью наши эвакуационные группы оттащили в тыл поврежденные машины. Те из них, которые невозможно было исправить, были взорваны. Командирская машина Шмидта уже была взорвана накануне вечером при отступлении из Шторкова. Мы больше не могли скрывать нервного напряжения перед лицом неопределенности, угрожавшей гибелью.

Тем временем остатки роты собрались на просеке. Товарищи, объединенные общим отчаянием и опытом совместных боев, залезли на небольшой тягач и полевую кухню. Для многих из нас это прощание стало прощанием навсегда. Мы могли лишь с печалью и беспокойством ожидать завершения авантюры, в ходе которой мы должны были преодолеть 100 километров по тылам русской армии. Первым пришел рядовой из танковой дивизии. За ним — Кулеман. Они хотели ехать вместе с нами в боевом отделении. Поэтому они забрались под орудие. Затем разверзся ад. На сосредоточившиеся в лесу машины и солдат обрушился беспокоящий огонь русских минометов. Мы переключили радиостанцию на прием. Наверное, где-то около 7 часов утра посыльный вызвал командиров танков к машине командира. Переждав несколько взрывов, мы бегом бросились к танку Ноя. Пришлось подождать Кунке, который выскочил из люка заряжающего на несколько минут позже. Потом мы собрались вокруг затвора орудия, изучая расстеленную карту, освещенную лампой в потолке башни.

После отданного 27 апреля запоздалого приказа нашей армии прорываться к армии Венка все окруженные получили указание в ту же ночь, обходя Берлин с юга, прорываться в Бранденбург.

Группа, во главе которой двигались наши танки, должна была пройти правее Меркиш-Буххольца напрямик через леса в сторону Хальбе. Дойдя до Хальбе, мы должны были двинуться вдоль шоссе Берлин — Котбус и прорываться в направлении между Барутом и Цоссеном, укрываясь в обширных лесах, пока не соединимся с армией Венка, растянувшейся от Потсдама до Магдебурга. На исходные позиции надлежало выйти не позднее чем через пятнадцать минут. На часах было 6.50 утра.

Поддержку роте должны были оказывать пехотинцы курсантского полка дивизии «Курмарк», посаженные на броню. Атакующей колонне не разрешалось останавливаться ни в коем случае. Любое сопротивление необходимо было сломить всеми доступными средствами. Нужно было обеспечить непрерывность наступления. Наш взвод шел головным. Мы все прекрасно понимали сложность поставленной задачи: головному взводу предстояло прорвать позиции русских, столкнувшись с численно превосходящим, подготовленным и сосредоточенным противником, стоящим в обороне. Никогда раньше на долю танкистов не выпадало подобных заданий. Никогда еще за прошедшие годы войны жизни тысяч солдат и мирных жителей не зависели от такой маленькой горстки танков!

Едва мы спрыгнули с танка Ноя, как среди головных танков разорвалось несколько снарядов. Мы в нескольких словах описали остальным командирам сложившуюся ситуацию, потребовав от них максимальной бдительности и умения во что бы то ни стало удержаться за танком, идущим впереди. Прочие указания должны были передаваться по радио.

Мы услышали топот тысяч сапог за спиной. Солдаты двигались через лес на исходные позиции. Мы быстро надели наушники и микрофоны. Механик-водитель запустил двигатель. Плавно раскачиваясь, танк двинулся вперед. По лесу эхом разносился шум танковых двигателей. Новые тысячи солдат постепенно вытекали потоком из леса, окружая наши машины. Были отданы последние приказы. Генералы и полковники пытались привести в порядок построенные в колонны дивизии. Молодые унтер-офицеры дивизии «Курмарк», вместе с которыми мы вели бои на Одере 16 апреля, группами забирались на наши танки. Все разговоры крутились вокруг предстоящего прорыва. Сумеем ли мы прорваться и каким образом?

Незадолго до 11 утра 27 апреля мы получили приказ явиться к командиру, который рассказал нам об участке фронта вдоль дороги. Исключительно важно было удержать до вечера опушку леса (в основном силами пехоты). Ожидалось, что противник может бросить в бой танки. Мы договорились об используемых радиочастотах. Мы должны были остаться со 2-м взводом в качестве резерва. Шедшим впереди 1-м взводом командовал Кунке. Мы вернулись к танкам и отвели их с дороги в лес. Метрах в ста дальше в глубь букового леса в окопах за дорогой, асфальтовое покрытие которой виднелось за прогалинами и кустами, нас ждали русские. Прошло, наверное, минут десять, и наш танк получил сильный удар. Я спрятался в командирской башенке. В следующие несколько минут, сотрясая нашу машину, на землю один за другим обрушились несколько залпов.

Мы захлопнули крышки люков. Вокруг все грохотало и гремело. Несколько минут земля на просеке буквально кипела и сотрясалась. В небо взлетали черные столбы грязи и дыма. Мы прижимались к смотровым щелям, ведя наблюдение со всех сторон. Земля под нами дрожала, и танк — вместе с ней. Снаружи в танк проникал едкий запах серы.

Кажется, это было 28 апреля. Вскоре после 3 часов ночи бойцы роты СС сосредоточились за боевыми машинами для контратаки. С криками «ура» они бросились в лес, увлекая за собой отставших и усомнившихся в собственной храбрости.

Перед атакующими плясали голубоватые облачка дыма от ручных гранат. Затем крики наступающих утонули в стаккато пулеметных очередей. Вскоре многие, пошатываясь или ползком, вернулись обратно. Большинство из них были ранены, и их поддерживала лишь надежда на чью-нибудь помощь. Врачи и санитары работали без передышки, собирая расколотые кости, накладывая повязки, оперируя и успокаивая раненых. Но что будет с теми тяжелоранеными, которые остались там, впереди? Сама мысль об этом была невыносимой.

В 6 вечера Родингер принес горячую пищу и сказал, что ночью мы выступаем. Мы снова утолили голод сладким рисовым пудингом. Несколько торопливых затяжек сигаретой. Двигатели гудели на холостом ходу, полные силы. До начала атаки оставалось всего несколько секунд.

Командир приказал построиться. Настало время атаки, которая должна была решить судьбу тысяч немцев.

Мы двинулись вперед. Наш медлительный гигант с ревом выбрался на дорогу, на мгновение замер, а потом, ведя огонь из пулеметов, устремился в лес на другой стороне. Глубокое отчаяние перед лицом неминуемой гибели сменилось ревом облегчения, вырвавшимся из тысяч глоток. Солдаты бросились вперед, плечом к плечу, шеренга за шеренгой, в сторону русских позиций. Все, что оказывало сопротивление, безжалостно уничтожалось, втаптывалось в грязь и сметалось с дороги.

Снова смертельно раненные солдаты поднимали головы с пропитанной кровью земли, смотрели на нас тускнеющим взглядом и поворачивались лицом к небу, наполнявшемуся дымом и пылью, летевшей из-под наших гусениц. Мы были полны решимости прорваться, и оборона русских развалилась.

Словно поток из пробитой плотины, десятки тысяч человек рвались вперед следом за всесокрушающей силой наших танков, обгоняя нас и расширяя фронт до нескольких сотен метров. Бесконечный поток устремился к Хальбе.

9-я армия в окружении под Хальбе

Обороняющийся противник всегда сосредотачивал огонь на танках. Машины, на которых везли раненых, должны были следовать в колонне. Рядом с нами, среди обломков сгоревших грузовиков и тягачей, двигались вперед, толкая друг друга, массы солдат. Все столпились на такой маленькой площади — это безумие! Они все хотели идти следом за танками, словно стальные громады могли обеспечить им безопасность и укрытие. У самого железнодорожного переезда, чуть справа, была лесопилка, где дивизии смогли сосредоточиться за время долгого привала. В маленьком городке стояла пугающая тишина. У нас практически не было времени осмотреть его — так много нужно было уточнить, обсудить и подготовить. Наступила ночь, и в темноте ярче засверкали огни. Не последовало ни единого выстрела.

Высланные вперед разведчики сообщили, что в 300 метрах, между домами у выезда с шоссе на запад, противник установил заграждение и рубеж противотанковой обороны. Генерал приказал немедленно атаковать город. Наш танк двинулся вперед. Танк командира шел за нами на некотором расстоянии, за ним приближались остальные машины.

Мы остановились метрах в тридцати от баррикады и запросили поддержку пехоты — на узкой, обсаженной деревьями дороге мы не могли объехать или обстрелять препятствие. Вести огонь мог только головной танк. На узком участке началась отчаянная схватка за каждый дом, за каждый двор, за каждую канаву! Дорога была усыпана убитыми и ранеными солдатами. Между танками сновали грузовики и тягачи, груженные ранеными. Дома запылали. Алые языки пламени мелькали над крышами, в окнах. В темноте эхом разносился громкий грохот взрывов. Огонь русских с каждой минутой усиливался. Особенно страшны были минометы. Из перемолотых груд раненых, покрывавших проезжую часть и тротуары, доносились громкие просьбы о помощи.

Фосфорные снаряды рвались, разбрасывая белые искры; по нам открыли огонь вражеские танки. Положение становилось угрожающим! Различить вспышки выстрелов вражеских орудий было очень трудно, а темные силуэты наших танков были прекрасно видны на фоне горящих домов. Уйти назад или вправо мы не могли. Генеральский «кю- бельваген», стоявший рядом с нами, уехал. Танки стояли колонной друг за другом. И тут мы получили прямое попадание. Ослепительная белая вспышка — и через несколько секунд машина была охвачена ярким пламенем. Услышав крик Отта в переговорное устройство «Машина горит!», мы поспешили распахнуть люки, вывалились из люков и грохнулись на твердое дорожное покрытие. Отт выпал на металлическое крыло, защищавшее гусеницы, и ушиб ребра. Мы отскочили от танка, бросились бежать по улице и снова обернулись. И тут мы поняли, что произошло. Посреди кучи поваленных телеграфных столбов, сорванных вывесок и обломанных ветвей стояла темная махина нашего танка, освещенная пламенем. Тогда мы поняли, что, наверное, в нас попал зажигательный снаряд. Мы снова друг за другом забрались в танк и заняли места в боевом отделении. Посреди окружавшей нас неразберихи механик-водитель со стоном возился с рулевым управлением, опасаясь, что не сможет снова управлять машиной. Но он должен был справиться — просто обязан! Мы умоляли его, мы требовали от него не прекращать усилий. Только от него зависела судьба машины и экипажа. Наши спешно передаваемые доклады перебило другое сообщение.

Кунке перестал отвечать. Что случилось? Командир в последний момент приказал немедленно отвести машины к перекрестку. Прорваться здесь оказалось невозможно, и оставалось только попытаться выбраться из ловушки с наименьшими потерями.

Разворачиваясь, мы увидели танк Кунке, подожженный противотанковым снарядом. «Тигр», подтянувшийся к нашей позиции (из-за темноты мы не могли разглядеть, была ли это машина из нашего взвода), собрался было отойти задним ходом по тротуару, но зацепился гусеницами за тяжелый грузовик. Капот машины быстро оказался под кормой танка. Раскаленные газы из выхлопных труб танка подожгли топливные баки грузовика. Грузовик и танк были мгновенно охвачены морем огня. Тяжелораненые, ехавшие на корме танка, и экипаж машины живыми факелами рассыпались по улице, громко крича от боли. Кто позаботится о них? Нам всем нужно было заботиться о себе самим. Мы немедленно пустились в путь — пламя с горящего танка грозило перекинуться на нашу машину. Танк Кунке взорвался с яркой вспышкой. Череда внутренних взрывов разметала по улице боеприпасы, сложенные в танке. Улица позади нас была уже очищена. Ослепленные яркими огнями, мы медленно повели танк в спасительное укрытие в тени деревьев. Гусеницы танка, наверное, уже в десятый раз перемалывали тела убитых, лежавшие на улице. На несколько минут на середину улицы обрушился огонь противотанковых орудий с баррикады.

Мы развернули танк на месте на 180 градусов и двинулись по улице. В эти тревожные секунды экипаж охватило чувство страха, от которого мурашки побежали по коже. В любой момент противотанковый снаряд мог угодить в корму машины, и мы прекрасно понимали, что он легко пробьет относительно тонкую броню. Наконец, мы свернули на боковую улицу и возблагодарили судьбу, позволившую нам пережить тяжелый бой.

Наш маршрут проходил как раз через центральную улицу, где нас ждал Кунке. Он торопливо доложил о потере танка. Мы двинулись дальше из города в Леса, куда до нас ушли танки и тысячи немецких солдат. Сначала мы были головными. Теперь мы покидали улицу одними из последних.

Мы изо всех сил старались не потерять из вида колонну, которая повернула на юг, а затем под прикрытием леса — на запад. На пути из города мы видели лишь несколько домов. Улицы городка стали настоящими дорогами смерти, где полегло, как было позднее подсчитано, четыре или пять тысяч солдат.

Сотни солдат шагали по одному и группами вдоль дороги, показывая путь к оврагу на краю леса, который подвергался мощному обстрелу русских.

Все пытались укрыться за медленно двигавшимися боевыми машинами. Впереди, где снова во главе колонны шла 1-я рота, движение застопорилось, и снова пехота понесла огромные потери от огня русских пулеметов. Нам снова приходилось бросать раненых на месте. Всех, кто еще мог передвигаться пешком или ползком, многотысячный поток всю ночь нес на руках на запад.

Этой ужасной ночи, казалось, не было конца. Танк Хар- ландера был подбит группами истребителей танков. Командир погиб, но остальному экипажу удалось покинуть машину. Лэбе забрался в наш танк, временно сменив совершенно выбившегося из сил заряжающего.

Незадолго до рассвета голова колонны, состоявшая из пяти танков, напоролась прямо на позиции русской батареи, и снаряды ее орудий, поставленных на прямую наводку, стали рваться среди деревьев и о броню танков. Во второй или третий раз раненые, ехавшие на броне танков, получили новые ранения от осыпавшего их града осколков. Поскольку каждый из командиров стремился побыстрее проехать мимо батареи, но головные машины по неизвестной причине остановились, следовавшие за ними машины снова сбились в кучу. Разглядеть отдельные орудия противника в просеке слева от дороги было почти невозможно. После каждого выстрела лишь на секунду была заметна яркая вспышка.

Но мы все быстро успокоились. Башня немедленно развернулась влево, и, пока заряжающий досылал в ствол фугасный снаряд, наводчик направил орудие на огневые позиции. Снаряды один за другим, вылетев из ствола нашего орудия, рвались на позициях противника. Вверх взмыли красные и белые ракеты, на несколько секунд ярко осветив- шиє местность. Этих секунд оказалось достаточно, чтобы некоторые экипажи разглядели противника. Пулемет радиста и спаренный пулемет обрушили очереди трассирующих пуль на врага, который через несколько минут прекратил огонь, и наша колонна двинулась дальше.

Метров через двести танки снова остановились. На этот раз из уст в уста передавалось радостное известие. Прямо перед нами было шоссе Берлин — Котбус, наша первая цель, на пути к которой пришлось принести столько жертв. На востоке медленно разгоралась заря нового дня. Чтобы найти наиболее удобные места для переправы через реку, вперед были направлены разведчики. Когда бледный утренний свет коснулся кончиков деревьев, широкие луга все еще были покрыты туманом, который мог таить множество неприятных сюрпризов. От головных дозоров поступило сообщение, что мост свободен и подготовлен к переправе. Пока ночь уступала место дню, наши танки, проехав по мосту, укрылись в лесах на другом берегу, где мы должны были ждать подхода основных сил дивизии. Вперед для охраны была выслана пехота, и танки освободили дорогу. Потом новая проблема омрачила наши души. Запасы горючего быстро подходили к концу. На пересеченной местности бензина должно было хватить не больше чем на десять километров.

Что потом? Потом для нас, да и для десятков тысяч солдат, следовавших за нами, все было бы кончено. Единственным возможным вариантом оставался плен. Мы снова обратили внимание командира на эту опасность. Дальнейший успех нашего прорыва зависел от наличия бензина. В лесу, на сырой земле рядом с танками, лежали тяжелораненые. Их товарищи вместе с санитарами делали перевязки. Кто присмотрит за теми, кого мы оставим? Наш путь отмечали тела тысяч погибших и, наверное, втрое большего числа раненых, сгинувших в лесах без медицинского ухода и помощи. Какую же жалкую картину представлял тернистый путь 9-й армии!

Успех нашего прорыва к армии Венка зависел еще и от того, сумеет ли эта армия удержать занимаемые позиции.

Командир нашего танкового батальона приказал одному танку двинуться по тропе и вступить в бой с русскими танками, блокировавшими основные силы дивизии к востоку от шоссе.

Тем временем танковая группа ждала на краю торфяника. Снова вперед были брошены пехотинцы. Они взяли в плен несколько русских. Командир приказал нам выполнить приказ, поступивший по радио. Поэтому мы немедленно сгрузили с танка тяжелораненых. Мы снова напомнили командиру о дефиците топлива, из-за которого мы не смогли бы даже перебраться на другую сторону шоссе. Разгорелся жаркий спор. Всем было ясно, что танк, отправленный на это задание, придется оставить. В первую очередь нужно было раздобыть топливо. Родингера, раненного в Хальбе, его механик-водитель Штинцель уложил позади нашего танка. Нужно было погрузить его в боевое отделение. Но куда его положить? Внутри места не было, а везти его снаружи значило обречь на неминуемую смерть. Он лежал на коричневом, пропитавшемся кровью одеяле. Его волосы были спутаны, лицо побледнело. В его спине зияла огромная дыра с черными краями. Он тихо прошептал мне на венском диалекте: «Передайте жене и сыну, что я их люблю. Я скоро умру. Только прошу вас, не бросайте меня здесь, возьмите с собой!» Мы успокоили его.

Вдруг поступил приказ продолжать марш. Танки нашей 1-й роты вышли из леса на торфяник. В промежутках между ними двигались тягачи, грузовики, легковушки, мотоциклы, передвижные радиостанции, самоходные орудия и зенитки. Пока волна боевых машин ползла через залитый солнцем торфяник, мы все еще думали, как бы нам забрать с собой Родингера. Почти в самом хвосте колонны нам удалось остановить санитарный бронетранспортер, в котором врач откликнулся на наши слезные мольбы и взял к себе Родингера, несмотря на то что машина и так была набита ранеными. Мы быстро погрузили его немощное тело на носилки, укрыли мечущегося в бреду товарища одеялами и уложили носилки сверху на тонкие стальные борта бронетранспортера, так как больше раненого просто некуда было положить.

Мы в последний раз пожали безжизненную руку Ганса. О дальнейшей его судьбе нам ничего не известно.

Наши головные части снова застряли у железнодорожной насыпи между Барутом и Цоссеном. Снайперы, укрывавшиеся в деревьях, и пулеметы противника не представляли угрозы для наших танков, но наносили все больший урон пехоте, блокировав дорогу и задержав нас на несколько часов. Поскольку горючее в нашем танке могло кончиться с минуты на минуту, мы снова связались с Ноем. Впрочем, он мог дать нам только один совет: в случае необходимости взорвать танк. Пройдя пешком вдоль остановившейся колонны, мы спросили у каждого водителя, не сможет ли он поделиться с нами несколькими литрами топлива для танка, одновременно напоминая об устном распоряжении генерала, гласившем, что все запасы топлива должны быть переданы в распоряжение танкистов. Эта просьба, от исполнения которой зависела жизнь или смерть десятков тысяч немецких солдат, нашла отклик в их сердцах, и мы сумели наскрести для своего танка 140 литров бензина.

Прорыв из окружения

Как это бывает всегда и везде, последние позиции обороняет элита. Ближе к вечеру большая часть санитарных машин вернулась после многочасовых безуспешных поисков полевых перевязочных пунктов. Тяжелораненые, которые и без того сильно страдали, по-прежнему оставались в машинах. Наверное, в тот момент не было худшей участи, чем оказаться среди раненых. При тяжелых ранениях надежды на спасение не было. С наступлением темноты мы похоронили погибших. Могилы мы сровняли с землей, лишь набросав приблизительную схему их расположения и записав имена ближайших родственников для уведомления.

Отступающие подвергались атакам штурмовиков, круживших над верхушками деревьев и вынуждавших солдат забиваться в окопы. Лес вновь наполнился звуками стрельбы. Каждый островок кустарника, каждая воронка, каждая канава мгновенно заполнялись людьми, искавшими укрытия. Непрерывно стучали авиационные пушки и пулеметы, рвались осколочные бомбы, машины проносились мимо и вспыхивали. Среди деревьев то и дело раздавались голоса, звавшие санитаров. Потом кошмар закончился — самолеты стали кружить над другой частью леса. Мы выскочили из танка и занялись нашими ребятами. В результате внезап- ного налета двое солдат погибли, еще несколько были легко ранены осколками. Мы забрали расчетные книжки и жетоны убитых и похоронили их на месте.

Приближавшиеся на большой скорости самолеты снова заставили нас нырнуть в танк. С неба посыпались листовки: «Солдаты 9-й армии, сдавайтесь и складывайте оружие! Переходите на нашу сторону! Смерть или плен!» Из стволов вылетал снаряд за снарядом. Вспышка, свист снаряда и взрыв… вспышка — взрыв… вспышка — взрыв! Без остановки. А в промежутках между взрывами — хлопки винтовок и пулеметов… Все настойчивее… Все ближе… К нам подъехал мотоциклист, весь покрытый коркой грязи и вымокший до нитки. С ним был командир «тигра», доложивший о потере машины вместе со всем экипажем в результате прямого попадания снаряда. От сосредоточенного огня артиллерии и постоянных авианалетов, отбивать которые мы были уже не в состоянии, мы несли огромные потери.

Снова удары штурмовиков, дождь, отступающая пехота. Мы сидели в «тигре» с закрытыми люками, расстелив на коленях карты, и слушали последние сводки Верховного командования вермахта, описывавшие бои в столице Рейха: тяжелые уличные бои в Кепенике, передовые танковые части русских у Александер-Плац! Советские войска наступали на Фронау через Ораниенбург. Все было кончено! Мы все это знали, но никто не проронил ни слова, потому что для нас последняя глава только начиналась, и мы решили пройти ее до конца. Пока перед нами были русские, о сдаче в плен не было и речи. Время тянулось мучительно медленно. Мы понятия не имели об общей обстановке на фронте. Русские могли появиться из-за леса в любой момент. Наконец показался мотоциклист. Проезжая мимо нас, он крикнул: «Всем приготовиться! Выступаем!» Приказ был отдан в соответствии с решением командования 9-й армии сосредоточиться для прорыва окружения. Через считаные секунды взревели первые двигатели. Из канав и окопов стали выползать черные фигуры людей, которые, спотыкаясь, быстрым шагом направились к своим машинам. Словно допотопные чудовища, наши танки ползли по широкой разъезженной лесной дороге по направлению к головной группе, которая уже приготовилась к прорыву. Под гусеницами скрипел песок. Пехотинцы гроздьями висели на стальных бортах. То тут, то там отсвет лихорадочно закуренной сигареты выхватывал из темноты их лица.

В темноте посыльные спешили к своим ротам. Пехотинцы пустились в путь. Монотонно бряцали лопатки, оружие и амуниция.

Они бесшумно шли по тропинкам друг за другом, группа за группой, полк за полком. Сотни, тысячи, новые и новые батальоны, последние полки. Между ними — конные повозки, накрытые брезентом, массы беженцев, полевые кухни и пушки, глубоко уходившие колесами в рыхлый песок. Орудия вязли в песке, и их приходилось с руганью вытаскивать на руках. Мы выступали в путь с автоматической точностью. Были слышны лишь негромкие приказы, да время от времени гул двигателей и шаги пехоты тонули в лязге танков. Ночное небо все чаще освещали ракеты, и сквозь истерзанные войной леса пробиралась тень армии, изготовившаяся к прорыву, к последней схватке.

Мы вели танк мимо густых колонн по дороге, обрамленной по обе стороны высокими елями. Ее серый асфальт вел к позициям русских. Мы заняли место среди «тигров» головной группы.

В воздух взлетели белые ракеты — сигнал к атаке. Мы инстинктивно еще раз проверили личное оружие и. форму. Приказ об атаке поступил по радио. Мы снова ворвались на позиции русских — плюющуюся огнем линию обороны. В воздухе одна за другой вспыхивали ракеты. Отрывисто лаяли танковые орудия, и мы ехали вперед, ведя огонь из всех стволов вдоль окопов и баррикад, чтобы пробить путь пехоте. Красные трассы пулеметных очередей противника чертили в небе бесчисленные строчки. Снаряды противотанковых пушек со свистом проносились перед нами, заставляя инстинктивно втягивать головы в плечи. Вдруг артиллерия замолкла, и раздались хриплые торжествующие крики — противник оставил позиции. Мы остановились, чтобы пехота могла залезть на броню, и снова двинулись в путь. «Давай, заводи мотор!» — раздался голос, и тут же из выхлопных труб танка с ревом вырвалось пламя. Заревел мощный двигатель. Гусеницы сорвали нас с места, и колонна снова пришла в движение. Вернулось прежнее возбуждение. От привычного азарта охоты кровь быстрее струилась по венам. Кто мы — охотники или добыча?

На большой скорости мы приблизились к городу, в который со всех сторон стекалась пехота. Местное население потеряло все. Кровати, мебель, сундуки, чемоданы и прочие пожитки были разбросаны по улицам, переломаны и подожжены. Горожан не было видно, и мы продолжали движение с крайней осторожностью. Вдалеке на пути нашего наступления виднелись облака кроваво-красного дыма. Мы продолжали двигаться вперед. Но надолго ли? Не неслись ли нам навстречу в ночи русские танковые части, чтобы перекрыть дорогу? Не начал ли противник сворачивать кольцо окружения, словно пустой мешок, атакуя фланги и тыл частей, следовавших за нами?

В нескольких километрах впереди пылал другой город. Мы снова наткнулись на баррикаду. Русские по другую сторону заграждения знали, что по дороге бесконечной вереницей тянутся потрепанные остатки 9-й армии, и немедленно бросили в бой штурмовики. Мы услышали их приближение и лихорадочно пытались определить, с какой стороны их ждать. Все, кто ехал в машинах, приготовились выпрыгивать и искать укрытия в кустах. Двигатели самолетов, медленно летевших над самыми верхушками деревьев в поисках цели, угрожающе гудели. Вдруг залаяла счетверенная зенитка, винтовки и пулеметы открыли стрельбу в воздух, и навстречу атакующим устремился шквал огня. В небе вспыхнули осветительные ракеты, залившие светом забитую людьми и машинами дорогу. Колонна остановилась, и самолеты сбросили бомбы.

Тут же вокруг запылали машины, раздались искаженные болью голоса, звавшие санитаров.

Наше дело казалось безнадежным. Нам, шедшим в головных танках, может, и удалось бы выбраться, но слепое стадо позади нас было обречено на уничтожение. Был только один шанс: любой ценой оставаться в голове колонны, быть там, где наш мощный танковый клин мог бы пробить брешь и вести бой. Те, кто избегал боя в голове колонны, которая встречала самое упорное сопротивление, дрогнули под массированным огнем противника. Последние солдаты, уцелевшие после обстрела из тяжелого оружия, с рассветом, шатаясь, направились к русским позициям с поднятыми руками.

Снова взревели двигатели наших танков. Стальные гусеницы продолжали нести нас вперед. Сотни наших раненых лежали среди пылающих бревен разрушенных домов и во дворах, прося воды и санитаров. Поддерживая друг друга, они с огромным трудом подбирались к самым гусеницам наших танков: «Товарищи, возьмите нас, не оставляйте здесь! Товарищи, помогите нам, помогите!» Но помочь больше не мог никто. Все машины были перегружены, и даже на самых маленьких легковушках солдаты висели, словно виноградные гроздья.

Наш «тигр» шел головным. 700-сильный двигатель нес нас мимо выгоревших машин, разорванных в клочья, сталкивая их вместе. То, что не оказывалось под гусеницами, сбрасывалось тяжелыми гусеницами в придорожные канавы.

Со стороны леса батареи реактивных минометов, наводящих ужас «сталинских оргйнов», с ревом осыпали нас снарядами, и земля вокруг содрогнулась от десятков мощных взрывов, вспышки которых раздирали темноту. Мы были словно в тумане; в головах вертелась только одна мысль: все кончено… это конец… наверное, это конец! Эта стена огня сравнивала все с землей. Чтобы представить себе это огненное торнадо, нужно его пережить.

За парализующим страхом последовали молниеносные действия закаленных в боях солдат. В конце концов, все это было привычно — дело было лишь в опыте и инстинктах.

День наступил почти незаметно. Мы медленно двигались вперед, в любой момент ожидая появления русских танков. Гул битвы постепенно стих. Тишина после огненной бури безжалостной ночи навалилась на нас, словно ночной кошмар. Повсюду мы чувствовали безмолвную угрозу. В слабом утреннем свете стал очевиден масштаб разрушений на дороге, усеянной остовами машин. Куда ни глянь, перед нами разворачивались картины, с трудом поддающиеся описанию.

По опыту предыдущей ночи мы смогли примерно определить, в каком положении мы оказались. Русские танки гнались за нами, на флангах отмечалось усиление огня противника, а стук русских автоматов иногда раздавался в угрожающей близости от нас. Особых успехов мы не добились, но зато вновь обрели смелость и уверенность в себе.

Мы все еще находились в лесистой местности к югу от Берлина, и нам стоило повернуть на запад, если мы не хотели столкнуться с русскими войсками, наступавшими на Берлин.

За предыдущую ночь мы прошли почти двадцать километров. Сколько же страданий и смерти нам довелось увидеть, сколько русских заграждений пришлось прорвать. А что еще ожидало нас впереди, на пути на запад сквозь русские войска?!

Нужно было продолжать движение, перебраться через насыпь. Едва мы тронулись в путь, как на насыпи показался русский танк, устремившийся навстречу нам, стреляя из пушки и пулеметов. Мы среагировали молниеносно. Башня танка тут же развернулась в сторону насыпи. Огонь! Сразу же раздался оглушительный взрыв. Что-то черное и дымящееся разлетелось на куски. Металлические обломки взлетели выше верхушек деревьев. Когда дым рассеялся, оказалось, что это взорвался русский танк. Наш снаряд поразил боеукладку и топливные баки с расстояния не больше тридцати метров. Внутри танка гремели взрывы — это один за другим рвались снаряды.

На несколько минут наступила полная тишина. Потом мы вышли в охранение и приказали машинам двигаться за нами. Первый «юобельваген» двинулся к насыпи, въехал на нее, ревя мотором, и застрял на рельсах. В тот же миг застучал русский пулемет. Очередь хлестнула сбоку по насыпи и рельсам. Раненые солдаты со стонами покатились на землю.

Два наших танка подобрались к насыпи со стороны опушки и забрались на нее, задрав стволы к небу, а затем опустив их параллельно земле. Под прикрытием массивных корпусов танков около полусотни солдат, женщин и детей проскочили насыпь и укрылись в лесу на другой стороне. Нам оставалось только надеяться, что и те, кто остался позади, тоже смогут перебраться.

Бронетранспортеры дивизии «Гроссдойчланд» прикрывали фланги групп, переходивших насыпь вслед за нами.

Наша ударная танковая группа продолжала движение от насыпи на запад через березовую рощу. После того как мы влили в бак две канистры эфира, двигатель вдруг заглох, и запустить его и заставить работать дальше удалось лишь с большим трудом.

От насыпи пришел Хельвиг и доложил, что ему пришлось взорвать машину. Итак, из-за нехватки топлива мы теряли танки один за другим. Как же нам прорываться сквозь позиции русских без горючего?

«Тигры» длинной вереницей выехали на равнину. Они снова производили впечатление мощной ударной силы. Некоторое время мы ехали, не сделав ни одного выстрела. Но вскоре мы встретили противника, и в ответ на внезапный огонь русских танков наши машины тоже начали стрелять.

Русские танки, укрытые среди групп деревьев, рвались со страшным грохотом. Сила взрыва взметала пламя, дым и стальные обломки над верхушками деревьев, и еще долго среди сосен в синеющее вечернее небо поднимались столбы черного дыма. На этот раз нам удалось добиться успеха, и атака продолжилась. Солдаты выходили из-за наших танков с улыбками на лицах. К ним снова вернулась храбрость. Эти сводные отряды шли следом за танками, держа оружие наготове. Нашей целью было добраться до букового леса, где наша боевая группа несколько дней вела бой с русскими. Вдруг с правого фланга снова ударил русский пулемет. Солдаты поспешили укрыться за танками. Мы на ходу посылали снаряды и пулеметные очереди по верхушкам сосен. Далеко позади нас над черной линией нашей колонны тянулась завеса маслянистого дыма от горящих машин.

У небольшого редкого ельника мы обнаружили ту самую боевую группу, солдаты которой радостно приветствовали нас. Со слезами на глазах эти храбрецы окружили нас. У них снова появилась надежда на спасение. Их благодарность не знала границ. Они больше не были одни — их упорство оправдалось.

Многие раненые лежали на носилках. Их надежды тоже были очевидны: койка, крыша над головой, уход. Менее чем через полчаса эти надежды были развеяны в прах: раненых пришлось оставить. Какая судьба их ждала? Танковая колонна медленно двинулась дальше. На перекрестках русские оборудовали артиллерийские позиции. Мы давили их гусеницами, вминая в грязь. Вдоль дороги лежали груды окровавленных тел. Последние перепуганные фигуры в бурых шинелях скрылись во тьме ельника. Мы расчистили себе путь, и, словно тонкий поток лавы, тысячи человек сплошной лентой потянулись по дорогам в сторону Лук- кенвальде.

На окраине города генералы и командиры приказали тысячам солдат построиться в соответствии с принадлежностью к дивизиям, чтобы восстановить управление оставшимися без командиров массами. Дивизии построились в походные колонны шеренгами по двенадцать или шестнадцать человек. В первой дивизии еще оставалась тысяча человек, во второй — едва ли сотня: остатки «Одерской армии».

Над лесом понеслись громкие распоряжения вновь назначенных офицеров.

Остатки нашей танковой роты снова заняли позицию в голове колонны. За нами шла 1-я рота с тремя танками. В сгущавшейся темноте мы едва различали очертания деревьев.

По приказу Ноя наша машина вышла вперед, обойдя машину командира и другие танки, и повернула направо, пока мы не вышли к опушке леса. Здесь мы выключили двигатель.

«Передай потихоньку в тыл: соблюдать тишину, погасить сигареты — враг близко!» Мы передали сообщение. Проклятие, становилось все интереснее!

Худой полковник с Рыцарским крестом и по офицеру из оперативных отделов каждой из дивизий залезли в наш танк, чтобы при свете электрических лампочек изучить карты и обсудить положение. Полковник получил от остальных двоих подробный отчет о предполагаемом положении противника. Подслушав их разговор, мы узнали, что, по сводкам вермахта, наши войска отошли к тем-то и тем-то городам. Таким образом, даже командиры вынуждены были полагаться на сводки командования сухопутных войск, которые уже устарели и не соответствовали реальному положению дел. Что же случилось с деблокирующими войсками, которые должны были помочь разорвать мертвую хватку противника?

Вдобавок ко всему над нашими головами висел дамоклов меч — дефицит топлива. Там, на фронте, по-прежнему стояла тишина. Было так тихо, что был слышен даже шорох ветра в деревьях. Только издалека доносился неясный гул, словно по неровной лесной дороге ехали танки или самоходные орудия. После полуночи прошло несколько минут. К оживленно спорившей группе присоединился высокопоставленный офицер СС. Тут же снова разгорелась жаркая дискуссия. Мы открыли люки и вслушивались в громкие голоса. Кроме эсэсовского офицера, который настаивал и был готов сам возглавить атаку, остальные возражали против немедленных активных действий, учитывая силу противника. Наконец они согласились немедленно сосредоточить войска.

Когда прозвучал приказ, раздался тихий ропот. Солдаты подчинились без энтузиазма. Никто из них не торопился, и офицерам приходилось прикрикивать на людей, оставшихся в лесу, чтобы поднять их на ноги. Большинство из них старались держаться где-нибудь в середине в надежде, что им удастся выбраться из этой переделки невредимыми.

Мы запустили двигатели и неспешно выехали из леса на серую равнину. За нами медленно потянулась колонна.

Не пролетело ни снаряда. Не раздалось ни звука, если не считать рева танковых двигателей и лязга гусениц. Широко рассеявшись по полям, солдаты шли цепью рядом с нашими танками.

Метрах в восьмистах впереди в серой дымке показались очертания домов.

До сих пор там не было заметно ни малейшего движения. Может быть, русские оставили деревню? Но вдруг со стороны деревни блеснул отвратительный росчерк пламени, и мы пригнули головы. Снаряд пролетел над нами, едва не задев машину. Из ствола нашего танка вырвался длинный язык пламени, и в деревне разорвался снаряд. Потом мы услышали стрельбу танковых орудий позади, и стены видневшихся впереди домов стали разлетаться на куски. Мы слышали крики тех из наших, кому досталось в этом бою. Огонь русских со стороны деревни становился все более сосредоточенным и эффективным.

Двигаясь по дороге в сторону деревни, мы простреливали главную улицу из пушки, а трассирующие очереди наших пулеметов вгрызались в стены домов. Земля под нами, воздух вокруг нас — все содрогалось. Преодолев первое потрясение, солдаты, уткнувшиеся было в землю, встали и сбились в толпу, которая побежала за танками. После охватившего их отчаянного страха смерти спасительные крики и боевой клич звенели над перепаханными полями победной песнью. Снова засияли отвагой глаза; отчаяние заставило даже колеблющихся броситься вперед. Раненые снова поднимались на ноги, преисполненные решимости умереть.

Зайдя слева, мы двинулись к центру деревни. Наш фугасный снаряд с грохотом разнес в клочья русскую противотанковую пушку, расшвыряв искореженные куски металла по улице. Стены домов разлетались на куски, и обломки кружились в воздухе. Из-за черной пелены дыма и пороховой гари почти ничего не было видно. Желтые языки пламени лизали гребни крыш, освещая соседние деревья и дома. Еще до того, как мы вышли к центру деревни, произошел перелом, и уже ничто не могло удержать русских от бегства. Их пушки стояли брошенными на улице. Мы расплющили их гусеницами, взметая обломки в воздух. Хрустело битое стекло. Взрывы гранат постепенно стихли. Треск пулеметов стал слабее. Пехотинцы рысцой приблизились к нашему танку.

За деревней справа от асфальтированной дороги местность поднималась пологим склоном к ельнику. Поля слева шли под уклон к блестевшему в стороне озеру. И тут стало жарко. Два… три длинных языка пламени мелькнули на опушке леса чуть справа от нас. Выстрелы противотанковых орудий походили на отрывистый лай. Вдруг наш танк содрогнулся от мощного удара. Мы получили попадание в корпус рядом с местом радиста, и стальное крыло с лязгом упало на дорогу.

Мы ничего не могли разобрать. Опушка леса была еще в 400 метрах от нас. Потом орудие нашего танка выплюнуло несколько снарядов в сторону леса. Взрывы взметнули в воздух сломанные ветви и вывороченные деревья. Словно удар молнии, следующее попадание осветило боевое отделение танка. Снаряд с огромной силой ударил в борт и рикошетом взмыл вертикально вверх.

Жемчужные нити трассеров из нашего пулемета хлестнули по темному лесу и разлетались рикошетом. На опушке мы заметили четыре или пять вспышек выстрелов.

Еще один снаряд просвистел над самым танком. Из ствола нашей пушки вырвались длинные столбы пламени, и временами танк был полностью окутан зловонным пороховым дымом.

Потом раздался ужасный гром. Мы, лязгнув зубами, инстинктивно ухватились руками за первые попавшиеся выступы корпуса. Показалось, что нас взорвали.

Мощный удар пришелся в правую сторону башни. Казалось, нашу машину подбросило в воздух вместе с землей, на которой она стояла. «Механик-водитель! Влево, полный ход, марш-марш!» — раздалось в переговорном устройстве. Машина сдала назад, качнулась на склоне, выезжая на поле, и понеслась к озеру. Так нам удалось выйти из-под вражеского сектора обстрела. У самого озера мы повернули вправо и двинулись по мягкому берегу параллельно дороге по направлению к командирской машине, которая тоже ушла от обстрела в этом направлении.

Метров через пятьдесят двигатель чихнул и заглох. Механик-водитель нажал на кнопку стартера. Двигатель тут же завелся и снова заглох. Вторая и третья попытки закончились тем же. Кончился бензин! От одной мысли об этом стало жарко. Отт деловым тоном сообщил, что топливный бак пуст. Кошмар! Мы оказались в глубоком дерьме! Неужели на этом все и закончится? Со стороны деревни на большой скорости подошли танки 1-й роты. Их снаряды обрушились на вражескую линию обороны, пока она не была подавлена. Основное сопротивление было сломлено. Путь для тысяч немецких солдат в обход Луккенвальде был открыт.

Танки, грузовики и тягачи двигались по дороге с большими интервалами в окружении пехоты.

Наш командир подбежал к танку ротного, тоже стоявшему у озера без бензина. Последовал суровый приказ: «Взорвать танк!» Нужно было успеть взорвать машину за несколько минут — мы ни за что не хотели отстать от колонны.

Пока мы выбрасывали из люков обреченного танка вещмешки и личное оружие, экипаж отнес в сторону раненых. Папе установил подрывные заряды и детонаторы.

После долгих колебаний командир отдал приказ взорвать танк. Папе дернул шнур и выскочил из машины. Мы бросились к ближайшей воронке и упали на мокрую траву. Затаив дыхание, мы считали секунды. Тридцать… сорок… шестьдесят секунд — взрыва нет! Мы прождали пять минут. Сомнений больше не было. Папе забыл снять картонную крышку, защищавшую заряд от влаги. Но мы и так сомневались, стоит ли уничтожать машину. Нужно было любой ценой раздобыть горючее.

Изобретательные пехотинцы обыскали деревню в поисках топлива для нашего танка, и один из них крикнул, что на русских позициях стоит целый бензовоз с топливом. Это был наш шанс — или смертный приговор.

Мы собрали все экипажи, еще способные передвигаться. К нам присоединились пехотинцы. Все, кто смог пойти, составили штурмовую группу, чтобы атаковать вражеские позиции на опушке леса. В стогу сена сидела замерзшая девушка. Она хотела дождаться нас, чтобы уйти вместе с нами на обратном пути. Рассыпавшись в цепь, держа пистолеты, гранаты и автоматы наготове, мы ползком, не поднимая головы, двинулись от дороги в сторону леса. Под шум разрывов гранат и пулеметных очередей мы ворвались на позиции, с которых бежали русские. Мы обнаружили мешанину из машин, людей и лошадей, дерева, стали и плоти, живых и мертвых. Снаряды все еще лежали возле орудий, разбитых и разбросанных нашими собственными снарядами. Сильные руки выкатили бочку с бензином на пастбище и покатили ее подальше от сосен. Широкой дугой, усиливая хаос, полетели немецкие гранаты, снова затрещали пулеметные очереди, и мы поспешили через поля к дороге. Снова общими усилиями мы забросили 200-килограммовую бочку на корму танка и залили бензин в баки. Этих 200 литров хватило бы в лучшем случае на 20–25 километров. Но и это уже давало хоть какую-то надежду.

Белый туман медленно оседал росой на пастбищах и цеплялся за нашу одежду. От голода и истощения нам вдруг стало холодно. Но нужно было собираться в путь.

Когда мы уже полезли на танк, ужасный грохот разорвал тишину. Ощущение было такое, будто невидимая рука схватила нас и со всей силы швырнула оземь. Мы затаили дыхание; потрясение и страх сковали руки и ноги. Мы медленно приходили в себя. Дрожа, мы ощупывали головы и тела, пытались дотянуться до ног. Все было на месте. Словно в тумане, я встал на колени и оперся на руку, чтобы подняться. Жгучая боль пронзила все тело, на лбу выступил холодный пот ужаса. Снаряд вражеского танка прилетел с другой стороны озера. Он прицелился по нашему танку, тускло поблескивавшему в лунном свете, в тот самый момент, когда мы хотели в него забраться.

Танкисты осторожно подняли командира на корму танка и протолкнули его через люк для боеприпасов в боевое отделение, где уложили его на шинели и одеяла. Накладывая повязки, Папе и Лэбе обнаружили черные, опаленные дыры, в которых была видна обнаженная красная плоть, в правом предплечье и плече и в правом бедре командира. По его вискам струились бисеринки пота.

«Лэбе, принимай командование танком и догоняй колонну!» Вскоре небо на востоке начало светлеть. Через открытые люки внутрь танка стал пробиваться серый дневной свет. Танк несся по дорогам и через препятствия, подскакивая на ухабах. Странное это было чувство — беспомощно лежать в боевом отделении и не знать, какие опасности таятся вокруг.

Наконец мы остановились. Лэбе снова догнал колонну. Бледный утренний свет заливал боевое отделение через прямоугольный люк заряжающего. По приказу офицера из штаба всех раненых собирали под присмотром врачей и санитаров. Организовывались перевязочные пункты, которые впоследствии должны были сдаться русским.

После нескольких часов отдыха командир пришел в себя и снова залез в башню. Окровавленные белые бинты странно контрастировали с черной формой.

353

Всех раненых нужно было выгрузить. По приказу ротного предстояло вытащить из танка двух пехотных лейтенантов, остававшихся в машине еще с той ночи в Хальбе. Бедолаги в отчаянии молили нас оставить их в машине, но мы ничего не могли поделать — их нужно было выгрузить.

12 Танковые сражения войск СС

Мы продолжили движение — все в ссадинах, изможденные, полусумасшедшие. Командир 3-й роты Фридль Шинхофен и Финк объезжали машину за машиной на трофейном американском джипе, подвозя топливо. Впереди на дороге у деревянного заграждения стояло русское тяжелое орудие. Перед ним лежали убитые и раненые русские. Другую дорогу, справа от нас, перегораживали столкнувшиеся «студебеккеры». Мы не останавливались. Некоторое время с нами в танке ехал командир нашей бывшей штабной роты Ганс Граальфс. Снова наступила ночь. Громкий гул голосов вернул нас в реальный мир. Колонна остановилась. Мы отчетливо слышали доносившиеся снаружи голоса. Судя по всему, сломался командирский танк.

Потом мы двинулись в путь. Слева и справа от нас вражеские снаряды крушили дорожное покрытие. Мы снова оказались под сильным огнем противника. В течение ночи русские устроили заграждения и усилили войска на всех дорогах и возможных проездах в западном направлении. Сражения шли за каждый метр. Мы снова услышали рев мощных двигателей самолетов, проносившихся над дорогой. А за нами следовала километровая колонна немецких солдат, шедших по одному и мелкими группами, и в их усталых глазах застыл ужас. Единственный шанс для них выбраться отсюда — наши «тигры». Мы двинулись вниз по склону в сторону леса.

Вокруг нас наступила тишина. Мы хотели пить, есть… и снова пить. Все фляги уже давно опустели. Когда мы в последний раз ели? Прежде было некогда подумать об этом, но теперь от голода сводило животы. Этот «День труда», который мы когда-то отмечали как праздник, стал для нас днем страданий.

Вскоре после 8 часов утра выяснилось, что мы вышли к окраине Берлина. Машина снова была забита нашими ранеными. Все, кто мог, вылезли из танка. Заряжающему повернуться было негде, а боеготовность все-таки было необходимо поддерживать ради общего блага. Как и прежде, раненых, цеплявшихся за танк снаружи, сметало пулеметными очередями. Но все равно на машину раз за разом забирались все новые раненые.

Мы подожгли несколько Т-34 с близкого расстояния.

Русские отступили в леса слева и справа от дороги. Мы продолжили движение среди горящих танков и машин, среди убитых и раненых. Вскоре мы застыли неподвижно на дороге с лопнувшей гусеницей, которая каким-то чудом продержалась до этого момента. На ремонт должно было уйти не меньше двадцати минут.

Чуть позже к нам присоединился командир батальона с однотонным тягачом, полным раненых. Все, кто не был ранен, помогали нам натягивать гусеницу, и тут Шуллер вдруг получил пулю в бедро. «Русские снайперы!» — завопил Штинцель и укрылся в машине. Он тоже получил пулкЗ, но в живот. Где же спрятались снайперы? Впереди, справа от дороги, стояла объятая пламенем ветряная мельница.

Над полями ветер медленно проносил желтовато-черные клубы дыма. Наш танковый кулак съежился до двух «тигров». За последние несколько дней среди наших экипажей не осталось никого, кто не был бы несколько раз ранен или обожжен. С черными волдырями ожогов на руках и лицах и в окровавленной форме мы выглядели ужасно. Ной вернулся с совещания с командиром. Потом Милькер, наш запасной механик-водитель, был ранен и выбыл из строя. Его место тут же занял бывший командир взвода ремонтной роты Ольс. Сломалось переговорное устройство. Раненные за последние несколько часов в полной апатии лежали под орудием, покорившись судьбе. Врачей, которые могли бы оказать им помощь, не было.

12*

Весеннее солнце ярко освещало землю. Было около 10 часов утра. В нас снова начала пробуждаться надежда — еще до конца дня мы должны были выйти к позициям немецкой армии Венка. Мы медленно двигались по дороге в сторону Белица. Солдаты широкой цепью вышли из леса и построились в маршевые колонны позади танков по обе стороны от дороги, окаймленной полями спаржи. Мы быстро набрали скорость. Эх, если бы у нас была получше налажена связь! Из-за жуткого лязга внутри машины каждый приказ приходилось выкрикивать вниз каждому в отдельности. Танк снова остановился. В стороне от дороги мы увидели вражеское противотанковое орудие и смели его фугасным снарядом. Сколько пушек, сколько танков мы подбили? Никто уже не считал — подсчеты утратили всякий смысл.

355

Чуть слева стоял еще один русский танк. Противотанковый! Башня нашего танка медленно развернулась влево. Огонь — попадание! Облака дыма закрыли обзор. Вдруг из правой задней части танка раздался звук раздираемого металла, и послышалось шипение. Вокруг замелькали ослепительно-белые искры. В нас попали справа. На несколько секунд наступила мертвая тишина. Потом в боевое отделение ворвался громкий свист и гул, и нас поразил вид яркого, жаркого, сверкающего пламени.

Инстинктивно мы закрыли глаза и обхватили руками головы, словно это инстинктивное движение могло защитить нас от дьявольской силы, вырвавшейся на свободу. Боевое отделение наполнил белый дым; от жара пересохло горло. Танк горел. Яркие языки пламени лизали незащищенную кожу рук, тела и лица. Сталкивались головы и тела, руки цеплялись за люки, обещавшие избавление. Легкие наполнялись воздухом, почти лишенным кислорода; кровь бешеным потоком струилась по шее и головному мозгу. Перед глазами вставала багровая пелена с яркими зелеными вспышками. Мы вывалились из танка с трехметровой высоты башенного люка и на руках отползли подальше от корпуса. С края дороги мы скатились по насыпи в песок. Потом мы вскочили на ноги и нетвердым шагом преодолели еще несколько метров. Прямо перед нами с кормы танка спрыгнул горящий радист. Хартингер, Ной и Ольс пробежали мимо нас. Из люка радиста появились еще два объятых пламенем человека и скатились по насыпи. Они оба, в разорванной форме, с горящими волосами, тянули к нам окровавленные руки. Мы закрыли глаза, чтобы не видеть этого. Первые из уцелевших людей из нашего танка добежали до командирского тягача, который тут же устремился к ближайшему лесу. Остальные постепенно начали приходить в себя. Мы вернулись назад. Из открытых люков нашего танка валил дым. Мы вытащили одеяла из ящика на корме, сняли с креплений огнетушители, набросали в ведро земли и не без труда сумели погасить тлеющий огонь. На расстоянии прямой видимости от немецких позиций мы снова спасли свой танк. Он должен был помочь нам преодолеть последний участок пути. Мы вздохнули с облегчением, услышав знакомое гудение двигателя, и двинулись по дороге на запад, в сторону

Белица. Холм на другой стороне был покрыт темным лесом, переходившим в кустарник и равнинные луга.

Головная группа, рассредоточившись, вышла на равнину. Найдется ли в линии фронта разрыв, через который мы сможем добраться до немецких позиций?

Вдруг загремели орудия русских танков, и над передовыми линиями вспухли яркие вспышки и черные шары дыма. Незаметно для нас три русских Т-34 появились из леса на левом фланге и обрушили свои снаряды на беспомощную группу солдат на склоне.

Все, кто мог, бросились бежать назад, укрываясь за изгородями и в траншеях. Мы съехали с дороги и на большой скорости двинулись вправо, чтобы занять наиболее выгодную огневую позицию. Немногие оставшиеся у нас противотанковые снаряды должны были найти цель. Всем, кто еще цеплялся за наш танк, пришлось спрыгнуть. Русские были так увлечены своим делом, что не обратили внимания на нас. А может быть, они и не ожидали появления новых немецких танков с этого направления. Еще 400 метров, 300 метров, и мы на месте. «Танк — стоп! Цель — крайний правый танк! Дистанция — 300! Огонь!» Первый противотанковый снаряд вылетел из ствола — попадание! «Новая цель — крайний танк слева! Огонь!» Снова снаряд не пролетел мимо цели — неудивительно, учитывая малое расстояние и неподвижность мишеней. Потом в прицеле наводчика оказался последний, третий Т-34; выстрел — попадание! Пока дымился только первый русский танк, мы продолжали вести огонь по двум другим. Фугасные снаряды и короткие очереди из пулеметов не позволили экипажам покинуть машины. Наконец густые облака дыма показали, что русским танкам пришел конец. Поток наших солдат продолжил движение. Они появлялись отовсюду, из траншей и из-за кустов. Мы снова двинулись по дороге мимо дымящихся Т-34. Солдаты махали нам руками. У всех, кто был в нашем танке, настроение было приподнятым. Мы были почти у цели, к которой так долго стремились.

И тут случилась беда. Два мощных удара обрушились на корму нашего танка. Машина по инерции прошла еще немного и застыла на месте. Вспышка пламени, от которой в боевом отделении вдруг стало светло, показала, что попадание пришлось в топливный бак. Времени на то, чтобы осмотреться и открыть ответный огонь, не было, если мы, конечно, не хотели взлететь на воздух вместе с танком. Мы вытащили раненых через люк заряжающего под прикрытием дыма, окутавшего корму нашего танка. Пожар усиливался, и шансов спасти машину еще раз у нас не было.

Мы бросились бежать вперед. С опушки леса у нас за спиной орудия русских танков обрушили снаряды на нашу беззащитную группу. Потом мы услышали отрывистый лай 88-мм танкового орудия. Наверное, это был шедший чуть позади последний «тигр» нашей передовой группы, вступивший в бой с внезапно появившимися русскими танками. Сзади донесся глухой удар, за ним — треск металла и взрывы наших снарядов. Наш танк взорвался, и 18-тонная башня, закружившись, подлетела в воздух. Еще несколько часов в танке будут рваться снаряды и патроны в пулеметных лентах, и наконец останется лишь постепенно затухающее свечение раскаленной брони.

Впереди луг спускался в долину. Там не было ни кустов, ни даже высокой травы, где можно было бы укрыться. Мы проходили мимо хромающих и ползущих солдат, когда свист и грохот разрывов вновь вынудили нас броситься на землю. Пригнувшись, мы побежали к ближайшему хутору. Противотанковый снаряд окатил нас грязью. Мы неслись вперед; легкие, казалось, вот-вот готовы были лопнуть. Нам повезло. Обстрел прекратился. Особенно хорошо было то, что смолкли пулеметы. Совершенно измотанные, мы, шатаясь, подошли к ближайшей ферме, где маленький немецкий мальчик провел нас по широкой лестнице в гостиную. Немецкий врач и санитар срезали ножницами полуобгоревшие куски рубашек с наших тел и сорвали кожаные штаны с ног. Жена фермера принесла из погреба кувшин воды и протянула его нам. Мы жадно тянули губами живительную влагу. Вдруг по каменной лестнице наверх взлетел мальчишка и закричал, что русские уже в 200 метрах от хутора. Это послужило сигналом врачу и остальным. Они бросились из комнаты во двор. Снаружи завелся автомобиль-амфибия. Не успели мы даже дойти до лестницы, как машина на полной скорости отъехала.

Вдали по какой-то проселочной дороге время от времени с грохотом проезжали русские танки и орудия. Наконец с окраины хутора донесся топот сапог и крики. Из темноты показалось множество человеческих фигур. Они стали строиться. Первые группы, быстро построившись, шеренга за шеренгой стали исчезать в темноте и окутавшем все густом тумане. Молча, мы беспокойно вслушивались в ночь. Некоторые солдаты все еще лежали на земле и дремали, прислонившись к стенам.

Когда пришел приказ раненым тоже выступать, он был встречен обычным ворчанием и жалобами. Но между двумя и тремя часами ночи раненые один за другим пустились в путь. Топоча ногами и пошатываясь, они брели через кустарник и канавы, спускаясь и поднимаясь, не останавливаясь ни на минуту. Мы маршировали взводом, бесшумно скользя сквозь дым, словно призраки. Время от времени кто-нибудь выпадал из колонны, но мы продолжали идти без остановок. Медленно наступал рассвет, и мы снова стали различать окружавшую нас местность. Из утреннего тумана перед нами возникла насыпь шоссе. Мы перебрались через нее и снова скрылись в кустах на другой стороне. Вовремя! Позади нас с грохотом потянулась колонна тяжелых гусеничных машин — русские! Совсем рассвело. Мы пошли вдоль ручья и, совершенно выбившись из сил, выбрались из леса. Перед нами раскинулось обширное заболоченное пастбище. Мы жадно глотали болотную воду, вливая ее в воспаленные глотки. Тяжелораненых перенесли через ручей одного за другим. Метрах в четырехстах от нас показалась маленькая полуразрушенная деревенская церковь, обрубленный шпиль которой утыкался в утреннее небо. Кто-то сказал, что мы вышли к немецким позициям. Никакой радости это известие не принесло. За это возвращение пришлось заплатить огромную цену телами солдат целой немецкой армии.

Это же был и конец пути для солдат 502-го тяжелого танкового батальона СС, который завершился между Одером и Эльбой. Кому дано сосчитать всех павших, раненых и тех, кто не вернулся из плена? За годы, прошедшие после войны, удалось разыскать лишь 150 товарищей из более чем 1000 солдат, переведенных в этот батальон II танкового корпуса СС в Аржантане 1 апреля 1944 года.

В последнем сражении за Берлин основу сил обороняющихся составляли 11 — я добровольческая дивизия СС «Норд- ланд» с «королевскими тиграми» 503-го тяжелого танкового батальона СС и французский пехотный батальон дивизии «Шарлемань». Немногочисленные «королевские тигры» стали пожарной командой и главной опорой защитников правительственного квартала, «Цитадели».

26 апреля генерал-майор Крукенберг вывел на улицы, ведущие к «Цитадели», шесть боеспособных «королевских тигров» и САУ. Они должны были отражать атаки русских и поддерживать пехоту в этом безнадежном сражении. Атаки противника по сходящимся направлениям начались 29 апреля с обстрела по оси восток — запад. Два «королевских тигра» блокировали Афус (крупную дорогу) и Курфюрстендам (крупная транспортная артерия Берлина), а остальные машины остались в парке Тиргартен, ожидая возникновения очередного кризиса.

У вокзала Халензее командир «королевского тигра» ун- тершарфюрер Бендер получил ранение, подбив несколько Т-34. Когда советские танки начали штурм «Цитадели», «королевские тигры» под командованием Турка и Дирса вступили в бой и уничтожили советские Т-34 и ИСы на другом берегу Шпрее. «Королевские тигры» Шефера и Кернера стали мощным оборонительным бастионом на Курфюрстендам и предотвратили прорыв. В течение дня 29 апреля бойцы батальона Анри Фене вели тяжелые оборонительные бои на улице Путткамерштрассе, остановив с помощью «панцер- фаустов» продвижение танков противника по Хедеманш- трассе и на площади Бель-Альянс. Горящие остовы танков на Заарландштрассе стали немыми свидетелями действий французских добровольцев и истребителей танков из других частей. «Королевские тигры» и САУ получали приказы с командных пунктов танкового полка «Нордланд» (командир Пауль-Альберт Кауш) на улице Тиргартен и 503-го тяжелого танкового батальона СС (командир Фридрих Херциг). 30 апреля советские ударные части вновь бросили все силы в бой. Они хотели доложить Сталину о взятии столицы рейха к 1 мая. Русские ИСы и Т-34 атаковали очаги сопротивления, ряды защитников которых стремительно убывали. Они несли тяжелые потери в людях и технике. 30 апреля командир экипажа Турк получил приказ вести свой «королевский тигр» к площади Потсдамер-Плац. Накануне ему вместе с Дирсом удалось отразить атаку на этом направлении у мостов через Шпрее и через остров Шлоссинзель. Его «тигр» получил серьезные повреждения от огня противника. В течение дня «королевский тигр» под командованием Штольце подбил пять советских танков у вокзала Халензее.

По имеющимся данным, на 1 мая боеспособными оставались пять «королевских тигров» и шесть Pz-IV и САУ.

В правительственном квартале основу обороны составляли солдаты батальона Фене и команды истребителей танков из школы ближнего боя «Шарлемань» под командованием оберштурмфюрера Вебера. Линия их обороны отодвигалась все ближе к Рейхсканцелярии. 29 апреля, подбив свой тринадцатый советский танк, Вильгельм Вебер получил тяжелое ранение в плечо и был эвакуирован во временный госпиталь в подвале Рейхсканцелярии. Его место занял штандартенюнкер Вилли Фей, командовавший истребителями танков до самого прорыва от Рейхсканцелярии. Тем временем начались переговоры о капитуляции, которая должна была вступить в силу 2 мая. В ночь с 1 на 2 мая началось сосредоточение небольших боевых групп. Они должны были попытаться вырваться из окружения до капитуляции, иначе им неминуемо грозили советские лагеря. В ночь на 2 мая в Берлине царил полнейший хаос. Командиры Кернер и Штольце на «королевских тиграх» присоединились к одной из боевых групп, планировавших прорыв. Самые тяжелые столкновения с большими потерями произошли на рассвете 2 мая у моста Шпандау. Здесь русские соорудили мощные заграждения, простреливая местность перед мостом из пехотного и противотанкового оружия, а также артиллерией. Третий подвижный «королевский тигр», которым командовал Дирс, около 3 часов утра, задрав ствол, проломил баррикаду у моста Вайдендаммер. За ним с лязгом последовали другие бронированные и колесные машины, а также множество солдат и мирных жителей. Сначала реакции со стороны русских не последовало, но на перекрестке с Цигельштрассе справа вдруг раздался свист. «Королевский тигр» содрогнулся под градом ударов и прибавил скорость, пока его безумная гонка не окончилась у очередной баррикады. Шедший за ним бронетранспортер был подбит. Транспортер, в котором находился тяжело раненный командир танкового полка «Нордланд» Пауль-Альберт Кауш, был погребен под рухнувшей стеной. При этом командир получил новое ранение. Сопровождавший его офицер мед- службы доктор Бартак доставил раненого в госпиталь, развернутый в гостинице «Адлон», и прооперировал его.

Около 10 утра пришли русские, и он попал в плен. После перевода госпиталя во Франкфурт-на-Одере и двух безуспешных попыток побега началась одиннадцатилетняя одиссея Кауша по русским лагерям. Домой он вернулся в 1956 году.

Еще одна группа была сформирована генерал-майором Муммертом для попытки прорыва через мост Шуленбургер в Шпандау. В эту группу вошли два «королевских тигра» под командованием Липперта и Шефера. Они подошли к мосту и прикрыли группу огнем. Как только в дело вступили 88-мм пушки «королевских тигров», русские прекратили стрельбу. Под прикрытием огня танков передовые группы устремились на мост. Танки, бронетранспортеры и самоходные орудия заняли позиции на другом берегу и открыли огонь по позициям противника из всех стволов. Русские оставили рубеж обороны у моста, и «королевские тигры» взяли на себя его охрану. Эта задача оказалась долгой и трудной. Машины, солдаты и мирные жители могли переправляться по мосту только тогда, когда стреляли «королевские тигры». Наконец группа прорыва смогла продолжить путь в направлении Хеерштрассе. Не дойдя до Хеерштрассе несколько сот метров, «королевские тигры» наткнулись на русскую пехоту и танки. Основным препятствием был тяжелый ИС, поэтому Шефер вывел свою машину вперед и уничтожил препятствие. Когда он открыл огонь по ИСу, его машина получила попадание со 120 метров из немецкого 88-мм зенитного орудия, захваченного русскими. Двоим членам экипажа Шефера спастись не удалось. Остальные трое, получив ранения, выбрались из танка и отправились в госпиталь на Зеебургерштрассе. Шефер получил сильные

Более крупная группа генерал-майора Муммерта и командира 503-го тяжелого танкового батальона СС штурм- баннфюрера Херцига 3 мая прорвалась в район Кетцина на реке Гавель. Здесь к вечеру группа была вновь окружена и понесла огромные потери от огня противника. Некоторым удалось добраться до армии Венка и переправиться через Эльбу, но большинство оказались в русском плену. Среди тех, кто выжил и ушел за Эльбу, был и Херциг. Он погиб в автокатастрофе в Алене в 1954 году.

Танкисты полка «Нордланд» и 503-го тяжелого батальона СС своими действиями в самый канун капитуляции показывали пример того, как солдат должен исполнять свой долг даже в безнадежной ситуации, и вписали славную главу в историю танковых войск Германии.

503-й тяжелый танковый батальон — они сражались и умирали

Многие части, сформированные в последние месяцы войны, не обзавелись подробной документированной историей своих действий в виде больших томов с множеством фотографий. Однако эти батальоны совершали великие подвиги. Они нечасто вступали в бой как единое целое и в основном раздергивались на мелкие группы в соответствии с текущей ситуацией, ведя бои там, где в них возникала наибольшая нужда. Они обычно не собирались вместе и сражались в условиях нехватки техники и людей. Импровизированные решения, совершенно перестававшие соответствовать обстановке за несколько часов, привели к катастрофе. Выжившие солдаты этих частей смогли передать их историю в виде записей, составленных после 8 мая 1945 года. Приведенный ниже отчет, составленный из обрывков документов, представляет собой реалистичную, живую картину войны.

Эти документы о боях 503-го тяжелого танкового батальона СС в последних сражениях с конца января по май 1945 года под Кюстрином, в Померании, под Данцигом, Штеттином и в Берлине доказывают: эти люди были настоящими бойцами. Практически все танки ждала одна и та же участь: быть подбитыми. Они были слишком большими целями, обычно находились в самой гуще схватки, автоматически привлекали к себе вражеский огонь и часто не имели пехотного прикрытия. Экипаж знал лишь то, что говорит им командир — будь то направление движения для механика- водителя или расстояние до цели для наводчика и радиста, которые вели огонь из пушки и двух пулеметов (один из которых был спарен с пушкой). Заряжающий, который отвечал за подачу боеприпасов и от которого зависел успех, не видел вообще ничего. Такие обстоятельства требовали от экипажей молниеносной реакции и умения мгновенно вникать в ситуацию и действовать решительно. Экипаж должен был обладать всеми добродетелями солдата: высоким боевым духом, стойкостью и готовностью к самопожертвованию. В условиях постоянной взаимозависимости членов экипажа эти добродетели нужно было демонстрировать постоянно.

Только так могла действовать танковая часть. Она должна была искать возможности для успеха, сохранять подвижность и разумно использовать свою огромную огневую мощь, иначе выполнение поставленной задачи было бы невозможно. Именно такой частью и был 503-й тяжелый танковый батальон СС, располагавший сорока двумя «королевскими тиграми». После года подготовки его усилия и подвиги позволили многим жителям восточной части страны избежать страшной участи.

К концу февраля 1945 года я пошел на поправку от ранений в голову, ожогов и ампутации левой ступни после того, как 9 февраля мой танк был подбит в бою у Кляйн-Зильбера (Померания), о чем и сообщил письмом в свою часть. В резервный госпиталь в Ютерзене (Гольштейн), куда меня перевели, из части отправили личные вещи, собранные для отправки родителям. 17 июля 1945 года, когда бои уже давно закончились и я перенес еще одну операцию, в госпиталь прибыли английские солдаты на двух бронетранспортерах и санитарной машине и взяли меня в плен прямо на госпитальной койке. Как это ни странно, отнеслись они ко мне довольно дружелюбно и привезли с собой мои вещи, попавшие к ним в Гамбурге вместе с почтой. В коробке были расчетная книжка, часы, авторучка и письма. Эти солдаты проявляли дружелюбие и уважение ко мне не только из-за того, что видели мое положение, но и из-за письма, направленного мне оберштурмфюрером Максом Липпертом. Оно также попало в их руки вместе с почтой, и они были знакомы с его содержанием. Они давали нам понять, что мы были им ближе, чем их «союзники», против которых мы сражались. Есть в мире справедливость! Такое случалось, и это было вполне обычно для британцев.

Письмо Макса Липперта оказалось фактически журналом боевых действий 1-й роты:

«12 апреля 1945 года

Дорогой Кауэрауф!

Вернувшись вчера из госпиталя, я обнаружил твое письмо от 5 марта. Насколько я понимаю, ампутация левой ступни была необходима, но, коль скоро худшее уже позади и ты еще молод, ты легко преодолеешь эти трудности. Желаю тебе скорейшего выздоровления!

Теперь о новостях: Менке не погиб, тут ты ошибаешься. Он уже давно вернулся в строй. В нашей роте погибли: под Арнсвальде — Шаль, Ягер, Шлахта, Людвиге, Кнорр, Бельда, Тис, Кренн (?), Мартин Петер, Франц Р. Ремонтной роте дважды пришлось вступать в бой вместо пехоты. Под Данцигом в марте: Хайнрих, Нольте, Дитцен, Йезе- рер, Клюндер, Креманн, Мюллер Г., Мельцер и Фюрбахер. Пропали без вести Кофлер и Групе. Пока не вернулись из Кюстрина: Алльмер, Фелль, Фишер, Меллер, Ноттрот и Штурм. Скорее всего, этот список пополнится. Погибшие командиры: Каес, Кёниг, Гриммингер; ранены: Майнль, Шефер, Йоханнигмайер, Белле и я. Батальон сейчас разделен на две части: одна — в Данциге, другая — на Одере, но скоро мы снова будем вместе. У Броммана 66 побед — об этом вчера сказали в сводке. Еще он потерял глаз.

Мы действуем довольно эффективно, но могло бы быть и лучше, если бы мы немного изменили тактику. Но нас как с самого начала раздергивали по частям, так и продолжают, и конца этому не предвидится. Нужно ли говорить о том, что из-под Данцига не ушла ни одна машина. Вместо отважной 1-й роты я командую какой-то сборной солянкой. Из наших остались только мой экипаж да экипаж Бендера. Даже думать об этом больно.

Сейчас у нас затишье. Но нужно быть начеку, иначе нам мигом прищемят хвост. Хааке женился, выбрался из Кю- стрина, но сюда пока не прибыл. Мог бы и дать о себе знать. Еще раз желаю тебе скорейшего выздоровления.

Твой друг М. Лunnepm».

В этом письме описывалось положение части на момент написания. Еще большую важность ему придает тот факт, что о судьбе погибших, раненых и пропавших без вести товарищей невозможно было узнать по официальным каналам. Оберштурмфюрер Макс Липперт пал смертью солдата в Берлине несколько недель спустя.

После выписки из госпиталя, побывав в разных местах за время английского плена, я передал все известные мне даты и сведения о судьбе товарищей по батальону в распоряжение немецкого Красного Креста, который использовал их для поиска.

Красный Крест заслуживает особой благодарности, и нужно отметить, что эта организация, несмотря на многочисленность ее отделений и сложную обстановку, безоговорочно рассматривала войска СС как часть армии и никогда даже на международном уровне не сомневалась в том, что мы были солдатами. Последовала активная переписка с членами Красного Креста и репатриированными солдатами. Приведенный ниже второй отчет составлен молодым в то время механиком-водителем штурмманом Лотаром Тиби, ставшим впоследствии дипломированным инженером и руководителем крупного промышленного предприятия. Тиби составил свой отчет, вернувшись из советского плена, где ему удавалось сохранять свои записи в течение нескольких лет. В подробном рассказе Тиби основное внимание уделяет, естественно, своим впечатлениям от участия в боях 1-й роты.

25 января 1945 года

Приняли тридцать шесть танков типа «королевский тигр» в Зеннелагере, что недалеко от Падерборна, и погрузили для отправки на Восток. (Шесть учебных танков уже были в наличии.)

28 января 1945 года

Часть батальона выгрузили в Померании, в районе Ве- деля. Остальные отправились в сторону Кюстрина и Готен- хафена. Таким образом, в виде единого целого батальон в боях не участвовал.

31 января 1945 года

Атака четырех танков нашей роты (под командованием оберштурмфюрера Липперта) вместе с парашютистами. Наш экипаж: командир унтершарфюрер Лехнер, наводчик унтершарфюрер Клекнер, механик-водитель штурмман Тиби, радист штурмман Хорак, заряжающий штурмман Ун- кель.

Задача на день — Регентин — выполнена без танковых боев. Потери русских: восемьдесят противотанковых пушек и множество пехоты.

Наши потери: один командир — пуля в голову, потерь в танках нет. Потери парашютистов убитыми и ранеными — около 30 %.

февраля 1945 года

Атака с танковым боем. Наш танк шел головным и подорвался на мине. Повреждена гусеница. Место в голове занял танк командира. Он прикрыл нас на время ремонта. Во время ремонта оба танка находились под тяжелым минометным обстрелом со стороны противника.

Наши потери: Лехнер ранен в спину, Хорак ранен в бедро, Ункель ранен в ногу, механик-водитель командирской машины Охсле ранен в голову (ослеп). Все четверо доставлены в госпиталь. Клекнер и Тиби серьезных ранений не имеют и готовы к бою.

Новый экипаж: командир Грюнхофер, наводчик Клекнер, механик-водитель Тиби, радист Брайтенштайн, заряжающий Бадке.

Поставленная задача выполнена. Мы прошли еще десять километров.

февраля 1945 года

Снова продвинулись на пять километров. Потом отошли, чтобы не попасть в окружение.

февраля 1945 года

Побывали в мастерской в Ной-Веделе для мелкого ремонта. На окраине города уничтожен крупный разведывательный отряд русских. Перешли на новый участок фронта под Арнсвальде.

февраля 1945 года

Атака четырьмя танками нашей роты от Арнсвальде в направлении города в 5 км от Арнсвальде, где окружена немецкая пехота. Сильное сопротивление танков и пехоты противника. Потеряно три наших танка. Липперт занял место командира в нашем танке, по-прежнему готов к бою. Подбито два вражеских танка. Наш танк получил прямые попадания без пробития; потерял ход. Второй атакой еще четырех танков нашего батальона окружение прорвано; нас отбуксировали в тыл.

6—20 февраля 1945 года

Наш танк в ремонтной роте в Штаргарде. Батальон окружен в Арнсвальде. Кольцо прорвано снаружи 18 февраля.

21 февраля — 14 марта 1945 года

Танк отправили на ремонт в Темпельхоф. Займет несколько месяцев. Приняли в Берлине другую машину, требующую минимального ремонта.

марта 1945 года

Вернулись на центральный участок обороны на Одере. В батальоне всего десять танков.

20 марта 1945 года

Наш радист Хорак вернулся в строй после ранения. Новый командир — Бендер.

1—15 апреля 1945 года

Сосредоточение в Фрауэнхагене.

апреля 1945 года

Приказ выступать на Штраусберг через Ангермюнде.

18 апреля 1945 года

Заняли позицию у дороги из Букова в ожидании головных танковых частей русских, наступающих на Берлин.

Наш экипаж подбил двенадцать русских танков. Десять танков нашего батальона подбили шестьдесят четыре машины противника.

Наши потери: один танк. Несколько танков получили мелкие повреждения, наша машина получила повреждения регулятора натяжения гусеницы и прицела.

19 апреля 1945 года

Прорыв русских к нашей ремонтной роте и окружение. Два танка отремонтированы немедленно. При первой попытке прорыва один наш танк подбит. При второй попытке наш экипаж уничтожил два русских танка. Двинулись в сторону Берлина вместе с ремонтной ротой. Подбили еще два русских танка на окраине Берлина.

22 апреля 1945 года

Пока наш танк буксировали в ремонтную роту, радист Хорак снова получил тяжелое ранение и доставлен в госпиталь.

апреля 1945 года

Русские замкнули кольцо вокруг Берлина. Уцелевшие танки нашего батальона разбросаны по всему городу. Наш первый бой — на Мекленбургишештрассе; подбито четыре танка.

апреля 1945 года

Новый бой у вокзала на Хеерштрассе.

апреля 1945 года

Бой у вокзала Халензее.

апреля 1945 года

Командира батальона оберштурмбаннфюрера Херцига и еще четырех командиров из нашего батальона Гитлер в Рейхсканцелярии наградил Рыцарским крестом.

апреля 1945 года

Командир унтершарфюрер Бендер ранен в живот вне танка. Новый командир — Земик.

30 апреля 1945 года

Подбили русский танк у вокзала Халензее. Находясь вне танка, Земик получил тяжелое ранение при минометном обстреле. Новый командир — обершарфюрер Штольце.

мая 1945 года

У вокзала Халензее подбили еще пять русских танков. Это был последний бой. Всего наш экипаж подбил двадцать восемь русских танков.

мая 1945 года

Попытка прорыва из Берлина на запад двумя последними танками нашего батальона. Нашей машиной командовал Липперт. Во втором танке шел кавалер Рыцарского креста Шефер из 3-й роты. Весь день шли тяжелые бои с численно превосходящим противником. С нашей стороны большие потери в технике, пехоте и среди мирных жителей. Русские потеряли множество транспортеров и пехоты от огня двух танков. При возобновлении попытки прорыва танк Шефера получил попадание. Двое убиты, остальные тяжело ранены. Дальнейший прорыв невозможен. Наша машина, последняя в батальоне, уничтожена.

Змая 1945 года

При попытке прорваться на запад пешим порядком оберштурмфюрер Липперт убит пулей в голову. О высоких потерях батальона всего за три месяца боев можно судить хотя бы по нашему экипажу. В боях участвовали шесть командиров, три радиста и два заряжающих. От начала и до конца в экипаже оставались только Клекнер и Тиби.

(Подпись) Тиби

Подобные отчеты мог бы, наверное, оставить экипаж любого танка батальона, даже если он не постоянно принимал участие в боях. Следует еще раз подчеркнуть, что в боях на последнем этапе войны 503-й тяжелый танковый батальон СС был обречен. Где бы ни появлялись эти крупнейшие и мощнейшие немецкие танки, они становились последней надеждой и опорой солдат, командиров, беженцев и местного населения в борьбе против лавины русских войск. Для экипажей «королевских тигров» это означало необходимость вести борьбу до последнего танка и служить примером остальным до самого конца.

Именно это имел в виду Макс Липперт, когда писал: «Даже думать об этом больно».

Наконец, можно процитировать строки из письма, написанного матерью погибшего дежурного офицера нашего батальона Адольфа Гриммингера. Это письмо, пришедшее в ответ на мое сообщение о его гибели, посвящено всем нашим солдатам, рисковавшим жизнями, выполняя свой долг.

Швабши-Гмюнд, 23 января 1947 года

Уважаемый господин Кауэрауф!

Мы получили ваше письмо от 30 декабря и очень благодарны вам за него. Печальное известие о гибели нашего дорогого Адольфа в свое время было передано нам двумя вашими товарищами. С огромной скорбью узнали мы, что наш любимый сын погиб так близко к концу войны после долгого и активного участия в ожесточенных боях. Официального уведомления о его смерти мы не получили, так как он погиб в печальное время полного развала. Нам пришлось многим пожертвовать. Из четверых детей мы потеряли троих.

23 сентября 1944 года наш сын Вальтер погиб в боях за Арнем, командуя батареей самоходных орудий. Он похоронен в Бохольте, у границы с Голландией.

Наша единственная дочь умерла в апреле 1945 года, рожая четвертого ребенка. Она тоже пала жертвой этой злосчастной войны. Все это слишком тяжело сказалось на моих нервах, и со мной случился нервный припадок. С Божьей помощью я поправилась, но горечь утраты и тоска по детям навсегда лишили меня возможности радоваться жизни. Господь возложил на нас это бремя, но он же, как я снова и снова убеждаюсь, помогает нам его нести. Я часто испытываю горечь, видя, как презирают солдат, сделавших все, что было в их силах, и пожертвовавших всем с чистой душой. Они все были героями в подлинном смысле этого слова — и те, кто погиб, и те, кто выжил. Они отдали все ради отечества и своих товарищей. Я часто думаю, что такой печальный и бессмысленный конец причинил бы моему сыну невыносимые страдания.

Дорогой господин Кауэрауф, от всей души благодарю вас за сочувствие. Я, мать Адольфа, желаю вам всего наилучшего и шлю сердечный привет.

Ойгени Гриммингер Швабиш-Гмюнд, Ольгаштрассе, 59

Я склоняюсь в почтении перед моими товарищами из 503-го батальона «королевских тигров» и их семьями.

Фриц Кауэрауф

Дневник унтершарфюрера Георга Дирса, командира экипажа 503-го тяжелого танкового батальона СС

апреля 1945 года — Вернувшись с Зееловских высот, мы собрались в Букове у Штрауссберга/Мюнхеберга. Огнем ИС-2 повреждена гусеница; попадания в командирскую башенку и башню. Ранее в течение девятнадцати минут подбито тринадцать танков.

апреля 1945 года — Вернулись в ремонтную мастерскую в Хенове, что неподалеку от Альтландсберга, для ремонта гусеницы. При сварке башни начался пожар. Жидкостью из огнетушителя в боевом отделении повреждены прицел и орудие.

апреля 1945 года — Ночная тревога, прорыв русских. Отходили в Берлин, ведя на буксире другой танк, через Марцан, Лихтенберг и Бисдорф к заводу «Крупп- Друкенмюллер».

апреля 1945 года — Рано утром со стороны Бисдорфа через Кепеник и Обершеневайде/Шпрее в Нойкельн по мосту через Телыгов-канал. Один ИС-2 подбит на мосту. Мастерский выстрел нашего наводчика — видна была только часть левой гусеницы танка. Для командира это уже сорок девятая победа. Внутренняя связь отказала. Для переговоров используем кусок струны. Заняли позицию у баррикады слева от Зонненалее в сторону моста. Обершарфюрер Таубе раздал последние пайки. В полдень вернулись к КП в здании суда в Нойкельне. Получили приказ вступить в бой в Нойкельне в районе Бергштрассе и Рихардштрассе перед универмагом «Герти» на Берлинерштрассе, напротив почты. Если верить сводке Верховного командования за день, наши отбили вокзал в Кепенике.

апреля 1945 года — Началось сражение за Нойкельн. Русские попытались перейти Бергштрассе и Берлинерштрассе. Один из наших танков, вкопанный у центрального почтамта Нойкельна, разнесло на куски. Днем был ранен командир нашей машины. Он лишился глаза и неподвижно лежал в танке. Экипаж отвел танк в тыл, чтобы доставить оберштурмфюрера в госпиталь. Его погрузили в санитарную машину, и больше я о нем ничего не слышал. Где-быстро найти нового командира? На тротуаре стоял офицер в танкистской форме. Он выписался из берлинского госпиталя после ранения. Он принял командование нашим танком. Машина немедленно вернулась на фронт для контратаки, так как русские прорвались за Берлинерштрассе. Мы контратаковали со стороны парка Хазенхайде вместе с французами из «Шарлеманя». Нам удалось отбросить русских, вернуть прежние позиции и подбить несколько танков. Позднее, однако, русские прорвались через Рихардштрассе и заняли Нойкельн.

Подбив три танка у Янштрассе, район которой наш новый командир прекрасно знал, мы вернулись к площади перед «Герти».

апреля 1945 года — Приказано отступать к площади Герман-Плац. Ночью танк получил повреждения. Мы вышли к КП дивизии. Во время мощного налета советских реактивных минометов тяжело ранен командир. Мы отвезли его в госпиталь у вокзала Ангальтер и отправились на Потсдамер-Плац. Командного пункта там уже не было — его перенесли на Потсдамерштрассе. Мы доложили о прибытии Каушу и Херцигу. Гауптштурмфюрер доктор Капель приказал прежнему командиру Дирсу снова принять командование экипажем. Наконец мы получили приказ двигаться в ремонтную роту, которая перебралась на Уландш- трассе (радом с Курфюрстендам). Мы надеялись впервые отоспаться всю ночь.

апреля 1945 года — Отправились к станции метро в центре города, заняли позицию на углу Линденштрассе и Коммандантенштрассе со стороны площади Бель-Альянс.

апреля 1945 года — Русские безуспешно пытались прорваться правее Луизенштадтской церкви при поддержке огнеметов.

апреля 1945 года — Отход на Потсдамер-Плац. Заняли позиции в сторону Заарландштрассе и Ангальтер-Плац. Танк Турка — на другой стороне дороги. Русские сосредоточили огонь артиллерии на Потсдамер-Плац и правительственном квартале. Их танки пытались прорваться со стороны вокзала Ангальтер, но без успеха. Помимо прочего, мы подбили ИС-2, появившийся из-за здания гостиницы «Хаус Фатерланд», и несколько Т-34, перекрыв ими Заарландштрассе.

апреля 1945 года — Приказ по радио днем прибыть к Рейхстагу. Машина Турка осталась на Потсдамер-Плац. По пути засекли усиление радиопереговоров русских. Вероятно, они подслушали полученный нами приказ. Здание Рейхстага уже было сильно разрушено, зал заседаний полностью выгорел. Перед Рейхстагом мы обернулись в сторону здания «Кроль-оперы» и увидели множество Т-34, около тридцати машин, направивших орудия на Рейхстаг, на нас. После короткого совещания с экипажем, мы решили выскочить из-за угла и открыть огонь, несмотря на их многочисленность, и успешно выполнили это решение.

1 мая 1945 года — Район боев: здание Рейхстага, от Бран- денбургских ворот до Триумфальной колонны. Контратака вдоль центральной оси рядом с «Кроль-оперой». Перед «Кроль-оперой» заняли позиции русские танки; внутри еще оставались раненые немцы. Нам удалось очистить площадь. Радист Алекс Зоммер ранен упавшим кабелем.

В этот день штурмовая группа русских ворвалась в Рейхстаг и закрепилась в центре здания. Через вентиляционные шахты и лестничные колодцы они вели огонь по немецким солдатам. Несколько наших пулеметов еще продолжали вести огонь с верхнего этажа здания, но один за другим вскоре замолкли. На нижнем этаже располагался немецкий командный пункт. Наша попытка контратаковать привела только к появлению нескольких новых дырок в замурованных окнах.

Около 19.00 поступил приказ на прорыв. Мы приняли боеприпасы на вилле Геринга на Вильгельмштрассе. Я получил приказ явиться в Рейхсканцелярию, где мне пришлось обежать множество залов, пока я не вышел на улицу по широкой лестнице. Потом я попытался пройти через здание и увидел, как во внутреннем дворике пытаются что-то сжечь, поливая бензином (это было тело Адольфа Гитлера). С каждой попыткой в небо поднимался столб дыма, и русские тут же открывали огонь из орудий и минометов. Потом под него подложили две мины и подорвали их. Геббельс отдал мне приказ: «Собраться у станции на Фридрихштрассе рядом с мостом Вайдендаммер. Там будет прорыв наших войск. Могут присоединиться три-пять танков. Прорываться на Ора- ниенбург, соединиться с группой Штайнера и продолжать движение в сторону Шлезвиг-Гольштейна. Там установить контакт с канадцами и приготовиться к контратаке на восток». Я узнал, что Адольф Гитлер мертв, что он женился на Еве Браун и что на улице лежали именно их тела. Мы прибыли на Фридрихштрассе к мосту Вайдендаммер около 9 часов вечера. За нами медленно скапливалась колонна товарищей, готовых рискнуть и пойти на прорыв. Было три или четыре танка, самоходки и несколько бронетранспортеров, но в основном — грузовики. Мост Вайдендаммер был перекрыт противотанковым заграждением. Я снова спустился по лестнице на Фридрихштрассе и переговорил с несколькими высокопоставленными офицерами СС. Среди прочего я узнал, что командир танкового полка Кауш лежит тяжело раненный в бронемашине, стоящей перед входом в гостиницу. Когда я вернулся к танку, ко мне подошли несколько человек в форме и попросили забрать их с собой. Они забрались на корму танка над моторным отделением. Мы начали прорыв в полночь или вскоре после полуночи.

К нам присоединился высокопоставленный офицер. Его знаки различия были скрыты под пальто. По-видимому, он пользовался уважением среди окружавших нас людей, поскольку они попросили забрать его с собой. Он тоже забрался на корму танка. Во время прорыва нам предстояло пробить противотанковое заграждение, так как оставленные проходы были слишком узки для «королевского тигра».

Заграждение, согласно докладам, располагалось на мосту или сразу за ним.

У первой же улицы, выходившей справа (как я позднее узнал, это была Цигельштрассе), мы попали под шквальный огонь не столько противотанковой, сколько полевой артиллерии, пехоты и т. п. Все, что находилось снаружи машины, было сбито, включая правое крыло и буксировочные тросы. Внутреннее переговорное устройство отказало, и механик- водитель продолжал двигаться на высокой скорости. Впереди на улице, к которой стремился наш механик-водитель, показалась глубокая воронка. Через наводчика мне удалось передать механику-водителю, чтобы он объехал воронку по тротуару. При этом мы свернули немало столбов, поддерживавших троллейбусные провода. Чуть дальше мы наткнулись на баррикаду. Открыв командирский люк, я увидел, как сбоку появился островерхий головной убор. В темноте я толком не мог его разглядеть и схватился за пистолет, но вовремя заметил значок «мертвой головы». Это был какой-то унтерштурмфюрер. Он сказал, что был водителем и вторым адъютантом Геббельса. Он хорошо знал берлинские улицы. По его словам, он запрыгнул на левое крыло, когда мы двинулись вперед, и держался за башню, зная, что у Цигельштрассе будет жарко. На вопрос, что же случилось с теми, кто ехал на корме танка, он ответил, что их разорвало в клочья. Остались лишь куски ткани и тел. Мы выбрались из проводов и медленно двигались вперед, обходя баррикаду. Унтерштурмфюрер был неплохо осведомлен и сказал мне, что последним человеком, который к нам присоединился, был Мартин Борман. Из тех троих, что сидели на корме танка, не выжил никто. Потом он провел нас между Цю- рихерштрассе и Шенхаузер-Аллее. Русских вокруг почти не было. Мы проехали мимо большой колонны, но так и не поняли, кто это был. Какие-то женщины набирали воду из пожарного гидранта. Мы остановились рядом с ними и спросили, что за колонна стоит на левой стороне улицы. Они ответили, что это тоже немцы. Мы поехали дальше и вскоре достигли так называемого «второго кольца» русских на Шенхаузер-Аллее. Здесь генерал Беренфенгер пытался навести хоть какое-то подобие порядка. Он попросил нас переехать на другую сторону улицы под линией метро и занять позицию в голове колонны. Вскоре мы наткнулись на немецкие мины. Генерал Беренфенгер тут же вернулся, и я сказал ему, что мы потеряли ход, но через час снова сможем вступить в бой. Тогда он сказал мне: «». Дружище, проследите, чтобы ваш танк взорвали, а главное — постарайтесь отвести ваших ребят домой целыми и невредимыми. Мы проиграли войну». Я рассказал ему о приказе, полученном от Геббельса. Генерал ответил: «…Я разговаривал с генералом Кребсом, который вел переговоры с русскими. Мы вконец проиграли войну. Теперь мы должны попытаться разойтись по домам». Мы взорвали машину — это было печальное зрелище. В Берлине мы подбили тридцать девять танков. Мы их сожгли. Прочая подбитая техника точному учету не поддавалась.

2 мая 1945 года — Это произошло около 7 часов вечера под линией метро, проходившей по эстакаде у станции на Шенхауэр-Аллее. Несмотря на хаос, экипаж еще оставался со мной, и мне не без труда удалось уговорить водителя грузовика «Опель-Блиц» перегнать машину на другую сторону широкой улицы, которую простреливали русские. Шанс пересечь улицу был только у первой машины — остальные были бы обречены. Когда водитель согласился, я собрал экипаж и объяснил им свой план. Мы должны были уцепиться за левый борт грузовика и, когда он пересечет улицу, попытаться пройти по другой стороне. В это время масса солдат и мирных жителей также попыталась перейти улицу. Однако гора мертвых тел становилась все выше, и эта волна тоже схлынула. Это было непросто — шедшие сзади не видели, что творилось впереди, и продолжали напирать. Тогда «Опель-Блиц» устремился через дорогу и остановился на другой стороне улицы. Машину буквально изрешетило.

Экипаж не решился прыгнуть вместе со мной и остался на той стороне улицы. Мне удалось перебраться. Однако я был ранен и несколько километров шел, хромая, пока не наткнулся на кабриолет «Адлер». В этой неразберихе наш радист Алекс Зоммер получил пулю в живот. Он до сих пор числится пропавшим без вести. Наводчик был легко ранен и попал в плен к русским вместе с заряжающим и механиком- водителем. Я же поехал дал ыые на белом «Адлере» и наткнулся на еще одну группу, прорывавшуюся с пятью самоходками и огромной колонной солдат и гражданских на грузовиках и санитарных машинах с ранеными. Мы прорывались в направлении на Науэн и Ораниенбург. Мы шли через города, часто оказываясь под убийственным огнем русских. Раненых приходилось оставлять. Многие просили оставить им ручную гранату или пустить пулю в голову. Чтобы помочь им, мы раздавали последние гранаты. Шедшая впереди санитарная машина — переоборудованный грузовик с тремя рядами носилок — получила попадание. Раненые цеплялись за борта и кричали. Это было ужасное зрелище. Мы ехали через поля, через деревни, занятые русскими, и наконец добрались до леса, где наша колонна рассеялась. Мне удалось через Нойруппин и район Виттенберга добраться до Ха- вельберга. Мы шли впятером, но к концу пути нас осталось двое, а потом я и вовсе остался один. Мы не расставались с оружием и всегда были наготове — с эсэсовцами не церемонились, убивая их на месте после обнаружения татуировки группы крови. Я не раз видел это собственными глазами и не хотел оказаться на небесах без компании.

17 июня 1945 года я был без предупреждения схвачен русскими после того, как начальник немецкой милиции в Хавельберге, внучку которого я спас из реки четырьмя днями ранее, выдал меня Красной Армии. Допросы проходили жестко, но расстреливать стали намного реже. Впоследствии меня дважды приговаривали к смерти: сначала в Хавельберге, а затем в поместье графа Иценплица в Штю- денице. В первый раз я избежал смерти благодаря собственным действиям, во второй — по счастливой случайности. Потом меня держали в плену в Бранденбурге и освободили на Рождество 1949 года. В тот же день я нашел наводчика и механика-водителя из своего экипажа, которые вместе попали в плен. Наводчик работал на шахте под Сталино, а механик-водитель — водителем под Сталинградом. Их освободили в один и тот же день, и на этом завершилась история танка и его экипажа.

В экипаж «королевского тигра» № 314 3-й роты 503-го тяжелого танкового батальона СС входили: командир Георг Дирс, наводчик Вольф-Дитер Коте, заряжающий Алекс Зоммер, механик-водитель Вилли Кенкель и радист Бодо Ханзен.

«Тигр» и «Панцерфауст» — последний бой за Берлин

В Берлине есть Французская улица и Французская церковь. Они названы так в честь гугенотов, которые бежали от религиозных притеснений и осели в Пруссии в начале XVII века, помогая строить столицу. В середине XX века другие французы пришли защищать столицу, которую помогали строить их предки.

апреля, перед полуднем, 57-й французский батальон, еще насчитывавший 300 человек, пересек Берлин с запада на восток, от реки Гавель до района Хазенхайде, неподалеку от Темпельхофа. Эти добровольцы ехали примерно на десятке грузовиков, пели песни и добродушно махали руками берлинцам, которые, улыбаясь, махали им в ответ. Накануне штурма берлинцы казались нам такими же жизнерадостными, как и обычно, без следа паники, замешательства или отчаяния.

апреля наш батальон и танки дивизии войск СС «Нордланд» нанесли удар от муниципалитета Нойкельна, чтобы отбросить русские войска, уже угрожавшие центру Нойкельна. Мы продвинулись примерно на километр, прежде чем русские успели среагировать. Однако затем их сопротивление усилилось, и они яростно атаковали соседние участки, где им удалось прорвать нашу оборону. Около полудня на батальонный КП, располагавшийся в здании муниципалитета, к огромному нашему удивлению, обрушился огонь русских пулеметов. Впрочем, мы тут же организовали контратаку и очистили этот квартал. Мы продолжали упорно оборонять позиции до вечера, пока не появился наш посыльный, сообщивший, что русские уже вышли к Герман-Плац примерно в 900 м. позади нас. Связь с соседями справа и слева отсутствовала. За нами замыкалось кольцо окружения.

Уже к ночи по последней свободной улице мы вышли к Герман-Плац. Самоходки «Нордланда», укрывавшиеся за баррикадой из брусчатки, отбивали атаки русских танков и уничтожили множество машин. Около полуночи самоходкам пришлось отойти из-за отсутствия снарядов. Нам наконец-то удалось связаться с дивизией, и остаток ночи мы провели в пивной «Томас Келлер» у вокзала Ангальтер. После первого дня боев я стал размышлять о реальном положении обороны Берлина. Были как сильные стороны, так и слабые (в первую очередь — нехватка техники и боеприпасов). Единственным способом поддерживать связь были посыльные, которые нередко задерживались в пути из-за сильных бомбежек. Части в основном были предоставлены сами себе и старались извлечь максимум выгоды из использования имевшихся ресурсов совместно с ближайшими соседями. Две трети, если не три четверти, бойцов составляли члены гитлерюгенда и фоль- ксштурма, необученные и вооруженные тем, что попалось под руку. Тем не менее молодежь из гитлерюгенда неплохо проявила себя, подбив множество танков из «панцерфау- стов». В Нойкельне я получил подразделение гитлерюгенда в качестве подкрепления. Ребята прекрасно сражались весь день. Регулярные части армии и войск СС насчитывали менее 20 тысяч человек при менее чем 100 танках, а артиллерия уже расстреляла почти все снаряды.

Но, несмотря ни на что, они сражались с невероятным азартом. Противник вполне отдавал себе в этом отчет: сам Сталин перед сражением за Берлин говорил, что предстоит очень тяжелое сражение. Маршал Конев в своих воспоминаниях писал, что Советская армия потеряла в Берлине 800 танков — это четыре или пять танковых дивизий. Генерал Попель, начальник штаба Жукова, говорил: «На нас набросился лев». Генерал Чуйков утверждал позднее: «Что я могу сказать? Этот орешек разгрызть было труднее всего». То же самое Чуйков говорил и Жукову, отчитывавшему его по телефону: «Я не могу идти дальше. Эсэсовцы на своих «тиграх» храбро дерутся».

Этих эсэсовцев с «тиграми», сдерживавших наступление Чуйкова, было всего 3000 человек: немцы из «Лейбштан- дарта» из казарм в Лихтерфельде, отбившиеся от своих частей бойцы дивизий СС, пробравшиеся к нам, 300 человек из штабов войск СС, финны, датчане, шведы и норвежцы из 11-й моторизованной дивизии «Нордланд», солдаты танкового полка «Герман фон Зальца» и 503- и тяжелый танковый батальон СС III танкового корпуса СС (восемь-десять «королевских тигров» под командованием оберштурмбанн- фюрера Кауша, подбившие за двенадцать дней 480 танков), 300 французов из батальона «Шарлемань», уничтожившие «панцерфаустами» 62 танка, латвийцы, испанцы и венгры. Здесь на последнюю встречу собралась вся Европа.

Но для того, чтобы отважно сражаться, необязательно было служить в войсках СС. На самой окраине Берлина 18-я моторизованная дивизия, артиллерия дивизии и 118-й танковый полк майора Нойера уничтожили за день 100 русских танков. О легендарных подвигах генерал-майора Берен- фенгера рассказывалось уже не раз. В первые дни сражения за Берлин «Цитадель» в самом сердце города стала ядром ореха, который не мог разгрызть Чуйков. Мы, французы, оборонялись бок о бок со скандинавскими товарищами, бойцами дивизии «Нордланд» под командованием штурм- баннфюрера Тернедде и командами истребителей танков под командованием Вебера и Фея.

Накал и ожесточенность боев росли с каждым днем. Вечером 27 апреля мы вели бой у площади Бель-Альянс и ворот Рейхсканцелярии. В наш участок обороны входили две знаменитые берлинские улицы: Вильгельмштрассе и Фридрихштрассе. Ураганный огонь артиллерии по нам не ослабевал ни днем, ни ночью и не прекращался ни на секунду. Нас атаковали танки, обстреливавшие наши позиции, и советская пехота, пытавшаяся выкурить нас с помощью огнеметов. Бои шли повсюду: во дворах домов, на крышах. В ход шли винтовки, гранаты, штыки.

Горели и рушились дома. В небо поднимались огромные облака пыли. Дым и пыль душили и ослепляли нас. Видимость была не более полуметра. Наши истребители танков все время были настороже. Ни один танк не прорвался. Вильгельмштрассе была усеяна горящими танками, в которых рвались боеприпасы и топливные баки.

Не было ни дня, ни ночи — мы едва могли разглядеть небо. Была лишь тяжелая пелена тумана, в которой мерцали грозные отблески огня. Мы слышали гул обстрелов, треск пожаров, а по ночам, совсем близко, крики и плач женщин. От этого мороз пробирал по коже, заставляя нас вздрагивать сильнее, чем взрывы и пожары. По свидетельству бывшего бургомистра от социал-демократов Эрнста Ройтера, опьяненные успехом солдаты Красной Армии изнасиловали 90 тысяч женщин. Сражаясь за каждый разрушенный дом, мы встретили 1 мая в подвалах комплекса зданий РСХА. Над нами все было разрушено. На несколько дней в мое распоряжение было отдано около 100 полицейских чинов. Они сражались как простые солдаты и проявили большую храбрость. Я, будучи гауптштурмфюрером, командовал всеми этими штурмбаннфюрерами, оберштурмбаннфюрерами и штандартенфюрерами. То, как они шли в атаку с винтовками в руках, было достойно восхищения.

В этот первый майский вечер у нас был хотя бы один повод для чувства удовлетворения. Русские заявляли, что к 1 мая возьмут весь Берлин, но мы все еще были здесь.

Наши соседи справа все еще вели упорные бои за каждый клочок земли. Чтобы видеть в наступившей темноте, мы воткнули свечи в рождественские подсвечники. Прямо в подвале, в неровном свете восковых свечей, я вручил последние Железные кресты.

Мы уже утратили надежду и страх, даже чувство времени. Мы ощущали общую радость, радость единения товарищей по оружию и чувство безграничного доверия друг к другу. Награжденные были очень этим горды. Я никогда не забуду блеска их глаз, так искренне смотревших на меня, и тепла их рукопожатий. Они мечтали об этом с самого начала: получить Железный крест. За несколько дней до этого я занял позицию у окна с «панцерфаустом». Мои ребята оттащили меня со словами: «Дайте нам заслужить Железный крест!»

Утром 2 мая мы были в здании Министерства авиации. На нашем участке фронта наступило затишье. Приблизились несколько машин с белыми флагами. В них были русские в сопровождении немецких офицеров. Советские солдаты, мужчины и женщины, подъехали к нам и предложили сдаться. Майор люфтваффе сказал мне: «Все кончено. Капитуляция подписана. Теперь остается только сдаваться». Мы с солдатами быстро приняли решение. Мы собрались отправиться к Рейхсканцелярии, где располагался КП нашей дивизии. Избегая встреч с русскими войсками, мы шли по тоннелям метро. У станции «Кайзерхоф» все стало ясно: улицы были заполнены непрерывно сигналившими русскими грузовиками. Рейхсканцелярия оставалась безмолвной.

Вскоре нас взяли в плен под мостом у Потсдамского вокзала в Берлине, где мы скрывались в ожидании темноты, чтобы уйти в Потсдам. Там мы надеялись присоединиться к армии Венка.

Плен! Казалось, мир рухнул. Конвоиры обходились с нами без лишней жестокости, но повсюду царил экстаз победы, который таил угрозу для побежденных. Один из моих унтер-офицеров был убит пулей в затылок, прежде чем конвоиры успели этому помешать.

Нас загнали к поврежденным Бранденбургским воротам, где мы стояли и смотрели с тяжелым сердцем на парад победителей — сотни и сотни танков, украшенных красными флагами. Мы были раздавлены. Это была полная катастрофа. Мы были стерты, низвергнуты в пучину ничтожества и непроглядный мрак.

Я помню все этапы плена: внутренний дворик тюрьмы Моабит… здания из красного кирпича… первую ночь в качестве пленного… время, проведенное на земле, сидя спиной к дереву. Здесь я узнал о смерти Гитлера и Геббельса. На следующий день меня перевели в Зименсштадт. Городок был покинут. Вся мебель была выброшена на улицу. Через несколько дней я прибыл в лагерь в Финов. 26 апреля я был ранен в ногу, и мне было тяжело ходить. Русские отправили меня в городскую больницу, где я на себе испытал легендарную заботу немецких больниц, которую (в моем случае) проявили ворчливая старшая медсестра и две молоденькие медсестры, Герда и Ирмела. Меня окружала атмосфера дружелюбия и человеческого тепла.

Когда русские переводили лагерь на восток, они решили не брать меня с собой, и я вернулся во Францию. «Вас постигнет кара, достойная предателей!» Такой плакат встретил меня на границе. Через год, когда мое дело рассматривалось в суде, прокурор задал вопрос: «Вы сожалеете о своем поступке?» Я ответил: «Как вы думаете, если бы война закончилась по-другому, я бы пожалел? Если бы я сейчас сказал, что сожалею, это были бы слова труса или лжеца». Присяжные, почти поголовно коммунисты, не держали на меня зла. Их вердикт: двадцать два года каторжных работ вместо смертной казни был знаком уважения, как позднее сказал мне адвокат.

Через три с половиной года ворота тюрьмы распахнулись передо мной. Я вместе с группой заключенных был направлен на работы за тюремными стенами, в дом, принадлежавший Министерству юстиции.

В день моего освобождения собралась вся администрация тюрьмы, и мне предложили шампанское. Городской священник приехал на своем маленьком «ситроене» и ждал меня у ворот. Когда все формальности были соблюдены, один из служащих тюрьмы отвез меня на ближайшую железнодорожную станцию. Все они были искренне рады видеть меня на свободе. Столь теплое человеческое отношение на родине лишь усиливало мою радость от освобождения. Чувство свободы быстро стирало из памяти все трудности, которые пришлось преодолеть.

Берлин, 1945 год

После непрерывных боев в различных точках города (Замковый мост, мост Гертрауден, Рейхсбанк, Вальштрассе, Шпиттель-маркт и другие) 29 апреля я получил приказ пересечь Потсдамер-Плац в направлении вокзала Ангальтер и вступить в бой с русскими танками. Из-за развалин, мусора и свисавших со столбов проводов это оказалось непросто. Добраться до вокзала Ангальтер не удалось, так как уже по пути мы столкнулись с вражескими противотанковыми пушками и танками, которые открыли по нам огонь. Я приказал открыть ответный огонь и медленно отвел танк назад. Мы заняли позицию на Принц-Альбрехштрассе. Здесь нам удалось заставить вражеские танки держаться на почтительном расстоянии и даже поджечь несколько машин. Тем временем стемнело, и мы стали реже открывать огонь, чтобы не тратить снаряды. Мы не были уверены, что удастся пополнить боезапас. Артиллерия и пехота противника продолжали вести огонь. Поскольку приходилось постоянно отбиваться от вражеской пехоты, оба наших пулемета не умолкали.

Ночью со стороны Заарландштрассе доносился шум танков, и на рассвете можно было ждать сюрприза со стороны русских. Мы не ошиблись. С первыми лучами солнца загремели орудия русских танков. За ночь они отбуксировали подбитые машины, и их место заняли новые, готовые к бою. Мы стреляли с максимально возможной скоростью, но попаданием вражеского снаряда нам порвало гусеницу. После часового боя русские танки и противотанковые пушки смолкли, а мы лишились хода.

Обсудив положение с экипажем, я пешком отправился в Тиргартен за эвакуационной «пантерой», несмотря на сильный артобстрел. Мне повезло — единственной уцелевшей эвакуационной «пантерой» командовал мой бывший наводчик Лео Пиллер. На «пантере» мы отправились к Потсдамер-Плац, где под сильным огнем вместе с Пилле- ром подцепили «королевский тигр» с порванной гусеницей на буксир, чтобы оттащить танк в район Рейхсканцелярии. Через три часа мы починили гусеницу и снова вернулись на Заарландштрассе. Потом к нам подошли два офицера люфтваффе, которые попросили меня пройти вместе с ними в здание Министерства авиации, где располагался наш штаб. Радиосвязь уже давно прервалась. Вскоре мы прибыли на место, пробравшись через руины разбомбленных домов. Вражеская артиллерия продолжала бушевать, и мы провели больше времени в укрытиях, чем в пути. Командир батальона штурмбаннфюрер Херциг хотел узнать, почему я отвел танк в тыл на три часа. Рассказав ему обо всем, я бегом вернулся к танку. Мне было приказано найти подходящую позицию у Потсдамер-Плац и подготовиться к отражению атак с любого направления. Мы поставили тигр у входа на станцию метро «Потсдамер-Плац», за баррикадой, укрывавшей нас от осколков. Таким образом, наш борт был прикрыт, но при этом мы могли вести огонь во всех направлениях, поворачивая башню. С этой позиции мы открывали огонь по любой замеченной цели. Пулеметы раз за разом открывали огонь по поднимающимся крышкам канализационных люков, из которых время от времени пытались вылезти русские пехотинцы.

385

1 мая у нас возникли серьезные проблемы с боеприпасами, и мы понятия не имели, где можно пополнить боекомплект. В середине дня огонь артиллерии вдруг стих. Поскольку никакой связи у нас вообще не было, я пешком

13 Танковые сражения войск ССотправился на станцию метро. К моему удивлению, станция была полна гражданских, которые испуганно смотрели на меня и спрашивали, закончилась ли война. После недолгих поисков я нашел армейского капитана, которого попросил доложить о нашем положении.

Оказалось, что это был мотоциклист связи, надевший шинель своего командира. Он дал мне кое-какую полезную информацию. От него я узнал о смерти Адольфа Гитлера. Он же сообщил мне, что недалеко от нас занимает позиции саперный взвод войск СС, усиленный группами фоль- ксштурма и гитлерюгенда. Посыльный выполнил мои указания, и вскоре к нашей позиции подошел обершарфюрер саперного взвода с несколькими своими солдатами.

Они принесли свежие новости — планировался прорыв у моста Вайдендаммер. Обершарфюрер сообщил, что у Рейхсканцелярии в полной боевой готовности стоят два бронетранспортера. Нам удалось завести одну из машин, и мы отправились к мосту Вайдендаммер.

Во время последней ночной поездки при свете пожаров мы не заметили воронку от снаряда, в которую и угодил наш бронетранспортер. Запустить его снова не удалось. После потери «тигра», который перестал слушаться управления, мы потеряли и бронетранспортер. Среди солдат, присоединившихся к моему экипажу, оказался уроженец Берлина, который взял на себя роль проводника. Вдоль линии метро, а оттуда — вброд через полуметровой глубины ручей, мы вышли к мосту Вайдендаммер.

Насколько я помню, прорыв начался около 0.15 2 мая. Во главе колонны шел «королевский тигр», за ним бежало множество солдат и мирных жителей. Сразу же за противотанковым заграждением нас встретил сильный огонь противника. Появилось много убитых и раненых. Нам с офицером люфтваффе удалось проскочить мост невредимыми. Поскольку дальше двигаться было невозможно, мы решили укрыться в здании берлинского управления городского транспорта. Там мы провели весь следующий день и ночь. За это время мы раздобыли рабочую одежду и двинулись пешком в сторону Фронау.

Дважды сбежав из плена, сначала в Берлине, а потом в Штойце, что на Эльбе, я вплавь переправился через Эльбу и Мульду у Рослау. После четырех недель в бегах на территориях, оккупированных русскими и американцами, неподалеку от Лойны меня задержал патруль американской военной полиции. Меня отправили сначала в американский лагерь, а потом передали на Рейн, в руки французов. В конце концов я оказался в лагере для интернированных лиц в Дармштадте.

В конце войны отважные танкисты действовали на всех участках фронта от севера до юга, ведя бои против наступающей Красной Армии.

В день капитуляции они сложили оружие и начали долгий и горький путь в плен, из которого многим нашим товарищам не суждено было вернуться.

8 мая 1945 года к востоку от Линца командующий II танковым корпусом СС генерал войск СС Вильгельм Битгрих обратился с последней речью к командирам и солдатам своего штаба, роты охраны штаба и 400-го батальона связи корпуса, который всегда находился при его штабе:

— Мои товарищи!

Мы все переживаем самый безнадежный день для любого солдата — Верховное командование отдало приказ о капитуляции, и мы в последний раз можем посмотреть друг другу в глаза. Как ни велико наше уныние, мы должны исполнить свой долг.

Наше будущее не определено. Нас ждет горечь плена и, возможно, депортация. Я всеми силами пытался привести основную часть сил корпуса к американцам. Эта возможность появилась благодаря тому, что часть корпуса вела бои с американцами в районе Линца. Благодарю вас за проявленный воинский дух, за верность и за достойную восхищения дисциплину, которую, я надеюсь, вы сумеете сохранить на пути сквозь ожидающую вас тьму.

Долгие годы, десятилетия мы не услышим гимна нашей страны, не услышим слов «Германия» и «родина». Но в мире наших сердец они сохранят свое священное значение для будущих поколений, которым Господь, возможно, дарует лучшую участь и свободу.

Да здравствует Германия, наша родина!