Тайна

2

После ошеломляющего предложения Вемунда Тарка в комнате воцарилась гробовая тишина. Тишину нарушали звуки, доносившиеся со двора; кокетливые и не слишком пристойные ответы девушек-батрачек батракам, раздававшиеся из хлева и конюшни, мычание теленка из сарая, скрип колес проезжавшей по дороге телеги.

Элизабет знала, что ей не положено в таких случаях протестовать. С одной стороны, это было бы оскорбительно для сделавшего предложение, а с другой, вопрос о замужестве дочери всегда решали родители. Женихи к ней раньше сватались, было дело, но мать их выставила как недостаточно серьезных.

— Это мне надо обдумать, — выдавил, наконец, глухо Ульф.

Госпожа Тура не находила себе места всю вторую половину дня, потому что они не успевали к первому вечеру благородного общества в Кристиании, но не хотела и слышать о том, чтобы перенести поездку на следующее утро, как предлагал муж. Теперь же она вообще забыла о Кристиании.

Она повернулась к дочери, ее глаза блестели.

— Элизабет! — прошептала она. — Подумай! Войти в семью Тарков! Одну из богатейших, знатнейших!

Элизабет не могла больше молчать. Она повернулась к Вемунду и сказала очень ясно и холодно:

— А что думает об этом ваш брат?

— Лиллебрур? Я думаю, что ему бы очень понравилось это решение. Именно такая женщина ему нужна, и он может стать вам хорошей опорой в будущем. Особенно в экономическом смысле. Я понимаю так, что вам, хуторянам, сейчас трудно справляться с выплатой больших налогов. И он к тому же узнает, как выглядит его будущая супруга.

— Спасибо, — сказала Элизабет подчеркнуто сухо. — Вы говорите, что у меня будет время изучить его и даже влюбиться в него. Это весьма великодушно с вашей стороны. Тогда и у него будет время для того, чтобы изучить меня в разных обстоятельствах, не правда ли? Потому что с его мнением тоже нужно немного считаться?

— Элизабет! Не говори в таком тоне, — оборвала ее мать.

— Это разумно, — весело ответил Вемунд Тарк. В голосе Элизабет слышались обиженные нотки.

— Я признаю, что охотно займусь уходом за вашей родственницей. Это разумное и полезное занятие для слоняющейся без дела хозяйской дочки. По правде говоря, у нас самих в усадьбе есть девяностошестилетний старик, но дедушка Ульвхедин не нуждается в уходе. Но я не желаю принимать участие в «лошадиных торгах»! Я хочу предложить своим родителям, чтобы они отпустили меня к вашей родственнице. А там посмотрим. Если между вашим братом и мной возникнет симпатия, мы можем вернуться позже к этому предложению. До тех же пор мы не отвечаем ни «да» ни «нет».

— Элизабет! — воскликнула шокированная мать. — Девушке не пристало выдвигать условия! Ты должна порадоваться, поблагодарить и принять предложение!

Ульф, наконец, пришел в себя после замешательства.

— Я нахожу предложение Элизабет достаточно разумным. А что ты скажешь, Вемунд?

Тот кивнул головой.

— Это, кажется, хорошее решение. Я представлял себе брак по расчету, что является делом обычным. Но мне следовало бы считаться с тем, что госпожа Элизабет слишком самостоятельна, чтобы решать за нее. — Его улыбка была весело-саркастической, однако он продолжил в более серьезном ключе: — Вы, разумеется, понимаете, что уход за моей родственницей не может быть возложен на первого встречного, я должен быть крайне требователен при выборе нужного лица. Необходим такт, ум, понимание, сдержанность и, особенно, знания в области медицины. Так, женщина, которая за ней ухаживала в течение года, не имела специальной подготовки, но лучшей найти мы не смогли. А сейчас за ней присматривает совершенно неподходящая дама. Госпожа Элизабет, я бы никогда не обидел вас предложением о работе, с которой справилась бы любая сиделка. Напротив, эта работа весьма сложна.

— Мне воспринимать это как комплимент?

— Несомненно!

— Тогда я воспринимаю это как комплимент.

— Элизабет, я возмущена тобой, — сказала госпожа Тура. — Мне действительно казалось, что я воспитала тебя более покорной. Ступай сейчас же в свою комнату!

Элизабет искала моральной поддержки от своего отца, но он не хотел перечить супруге в присутствии постороннего. Он пребывал в замешательстве и был огорчен тем, что его единственный ребенок вскоре покинет дом.

Элизабет, между тем, возражала против того, что ее отправляли в свою комнату.

— Я обещала тетушке Ингрид заглянуть к ней, как только освобожусь. Мне нарушить это обещание?

— Нет, конечно нет, — раздраженно ответила Тура. — Но ты же знаешь, что мне не нравятся эти посещения! Ингрид может научить тебя такому, что тебе не следует знать.

Вемунд Тарк удивился.

Ульф усмехнулся.

— Нашу тетушку Ингрид зовут старой ведьмой.

— Она и есть ведьма, — с жаром сказала Тура. — А кто же еще, по-твоему, сделал так, что две наших коровы отелились?

— Заразный отел, — проворчал Ульф. Они, очевидно, обсуждали этот вопрос так часто, что он не препирался.

— А теперь попрощайся и поблагодари господина Тарка, Элизабет, — сказала Тура, как будто обращаясь к восьмилетней девочке. — Поблагодари его за щедрое предложение! Можешь идти, мы обсудим твое будущее без тебя.

Элизабет послушно подошла к Вемунду и протянула руку.

— Спасибо, — промямлила она и благовоспитанно сделала книксен. Обременительная застенчивость, проявлявшаяся тогда, когда она меньше всего была необходима, помешала ей задержать свой взгляд на нем дольше, чем на мгновение. Но и этого мгновения оказалось достаточно для того, чтобы заметить странное выражение его пленительного лица. После этого она тут же выскочила из комнаты.

Ингрид посмотрела на молодую Элизабет, которая, не переводя дыхания, рассказала ей обо всем. Ингрид было семьдесят два года, и она сама называла себя ведьмой.

Она на самом деле была ведьмой — но ведьмой особой!

Она отнюдь не была длинноносой, горбатой и сморщенной колдуньей из сказок. Ингрид была по-прежнему красивой и наверняка могла бы еще сводить мужчин с ума, но у нее были огненно-желтые глаза под седеющими волосами, от ее улыбки по спине от страха начинали бегать мурашки, и, конечно, пошли слухи о том, что в Гростенсхольме происходят странные вещи! Но они появились только в последнее время. Долгая супружеская жизнь Ингрид была безупречной.

— А ты уверена, что желаешь такой доли? — спросила Ингрид. — Уехать из дому в неизвестную жизнь?

— Конечно, я хочу этого, тетушка Ингрид, — без колебаний ответила Элизабет. — Вы думаете…

— Не называй меня тетушкой, — сморщила лицо Ингрид. — Я не знаю более жалкого слова, ты заставляешь меня почувствовать себя древней старухой! А ты ведь уже взрослая.

Элизабет не могла сдержать улыбки.

— Вы думаете, интересно шататься в праздности по дому? Мать ругает меня за то, что я ленюсь, но как только я пытаюсь ей чем-нибудь помочь, она опять на меня набрасывается. Господская дочка не должна делать в усадьбе это или то. Усадьба! Да разве Элистранд похож на усадьбу?

— Насколько я тебя знаю, ты помогаешь не там, где надо, — усмехнулась Ингрид. — Но я понимаю твои чувства. И все же я не уверена, что ты поступаешь правильно. Ошибиться, знаешь ли, так легко.

Элизабет уловила ее вопрошающий взгляд и спонтанно выпалила:

— Ингрид, а не могли бы вы мне погадать?

— Погадать? Я? Я же не умею гадать!

— А я уверена, что вы можете.

У Ингрид потемнели глаза.

— Далеко не всегда я желаю видеть то, что произойдет.

«Так она все-таки может предвидеть, — подумала Элизабет, — но просто не хочет возиться». Она решила сменить тему.

— Знаете, есть одна вещь, которая бередит мое сердце. Дедушке Ульвхедину так скучно. Нельзя ли ему переехать сюда? Хотя бы на время. Он сам за собой ухаживает и…

— Милая Элизабет, я бы и сама не возражала, мы об этом уже много раз говорили. Но твоя дорогая матушка, знаешь ли…

— Ох уж эта мать, — вздохнула Элизабет. Они посмотрели друг на друга и рассмеялись. Ингрид положила свою руку на плечо Элизабет.

— Твоя матушка — замечательный человек, и мы все ее очень любим. Посмотреть только, какой порядок она навела в Элистранде! Сделала усадьбу образцовой! Дело просто в том, что она не похожа на Людей Льда.

— А Вы разве не могли сказать, что вам невмоготу здешнее одиночество? Она наверняка отреагировала бы на это. Ингрид задумалась.

— Я здесь действительно одинока.

— Почему же Вы избавились от всей прислуги?

— Я никогда не держала прислуги больше, чем это было необходимо, поскольку должна была экономить на всем.

— Но как же Вы справляетесь вообще без прислуги?

— Да она мне не нужна! У меня ведь есть малыши!

Элизабет содрогнулась. Она, конечно, кое-что слышала о том, что происходит в Гростенсхольме по ночам, и когда она сама только что проходила через зал, то почувствовала, как какие-то странные тени, наталкиваясь друг на друга, рванулись прочь и скрылись. Но она не придала этому значения, приняв случившееся за игру воображения.

— Элизабет, я прожила по-настоящему счастливую супружескую жизнь, — сказала Ингрид. — Но я должна была постоянно владеть собой, потому что я не хотела, чтобы мой муж узнал, какими таинственными способностями я в действительности обладала. Он ушел в мир иной несколько лет тому назад, и скорбь о нем не покидает меня. Но вместе с тем в определенном смысле я почувствовала, что меня как будто выпустили из тюрьмы.

— То есть, Вы опять смогли использовать свои волшебные чары? Вы ведь обладаете ими, не так ли?

— Несомненно! А чтобы не пугать наиболее суеверных слуг, я их уволила — естественно, с отменными рекомендациями — и оставила лишь трех из них, на которых могла положиться.

— Так что они вам помогают? Эти существа по ночам? Малыши?.. А мне отнюдь не показалось, что все эти тени были такими уж маленькими.

— Т-ш-ш, — улыбнувшись, Ингрид поднесла палец к губам. — Так нельзя говорить!

— Мать считает, что это Вы заколдовали наших коров.

Лицо старухи стало печальным.

— Я никогда не позволяла чувству мести распространяться на невинных животных! И я не злюсь на твою мать, Элизабет. Просто она не может меня понять.

— Ох, как хорошо здесь было бы дедушке! Он ведь подавляет свои таланты.

— Да, представь себе, как здорово нам бы здесь было вместе, — воскликнула Ингрид. — Мы бы здесь такого навытворяли! Элизабет, завтра я опять поговорю об этом с твоими отцом и матерью. Я скажу им, что боюсь одиночества, и попрошу их, чтобы Ульвхедин составил мне компанию.

Она погрузилась в сентиментальные воспоминания.

— Старый Ульвхедин! Ах, как же много веселых минут мы провели вместе в детстве!

— Я постараюсь уговорить мать, — пообещала Элизабет. — Расскажу ей, как Вы беспокойно мечетесь тут в одиночестве.

Эта мысль очень понравилась Ингрид.

— Попробуй, Элизабет, пожалуйста! — взмолилась она. — Скажи, что я обещаю рассказать всем жителям волости, что это я заставила их привезти сюда Ульвхедина! Только чтобы не навредить репутации твоей матери.

— Ой, как же обрадуется дедушка, — не выдержала Элизабет, подпрыгнув от радости. — И отец тоже, потому что он видит, как страдает дедушка. Жаль, что мне придется скоро уезжать. Было бы забавно понаблюдать, что вы здесь начнете вместе вытворять.

В голосе Ингрид появились серьезные нотки.

— Мне тоже очень жаль, Элизабет, что ты уезжаешь. Ты была свежим дуновением ветра в семье. И я радовалась тому, что Сельве и Ингела берут тебя в свою компанию, когда кто-то из них переедет сюда навсегда, чтобы взять на себя руководство хозяйством в Гростенсхольме или Линде-аллее.

«Неужели они хотят этого на самом деле, — удивилась про себя Элизабет. — А не выдается ли при этом желаемое за действительное?»

— Ну сейчас мне понятно, — несколько желчно сказала она. — Ах, так они решили через мою голову, что мой будущий муж переедет сюда жить. Этот Лиллебрур Тарк. Что это за имя такое, черт возьми, Лиллебрур?

— Есть такие, которым это имя дали при крещении, и оно не такое уж необычное. Прекрасно то, что ты вернешься обратно. Но что-то есть такое в твоем описании этого Вемунда Тарка и его семьи, что вызывает у меня неприятное чувство. Пожалуй, сейчас я тебе погадаю. Заглянем немного в будущее.

— Да! — вскрикнула переполняемая нетерпением Элизабет. — По руке? Или по кофейной гуще, или по картам?

— Фу, таких фокусов не требуется.

— У вас есть хрустальный шарик?

— Зачем он мне нужен? Но мне сейчас здорово пригодилась бы какая-нибудь вещица, принадлежавшая Вемунду Тарку. Тогда бы я смогла все видеть четче.

Элизабет задумалась.

— У меня ничего нет.

— Ладно, тогда протяни руку!

Ингрид взяла ладонь девушки в свои ладони — но не для того, чтобы прочесть ее линии, а только для достижения физического и духовного контакта. Едва прикоснувшись к руке, она вздрогнула.

— Нет, это плохо, — пробормотала она. — Ты действительно уезжаешь, Элизабет?

— Взрослые говорят об этом, как о свершившемся факте. И мне, конечно, любопытно, кто этот Лиллебрур. А что видишь ты?

— Вижу? Я чувствую. Сопротивление при этой мысли. Здесь что-то не то. Что-то зловещее.

— Неужели!

— Ты не должна позволить, чтобы тобою воспользовались. Здесь чувствуется какая-то сила…

— Постойте, у меня кое-что есть! Вемунд Тарк отдал мне свой носовой платок, чтобы я вытерла руки после того, как перевязала молодого Эдвина. Я довольно сильно запачкала платок кровью, и он не взял его. Подождите, я его сейчас найду!

Она засунула руку в карман юбки.

— Ах, я же сменила юбку, когда вернулась домой. Увы! Или… подождите, я положила его в сумочку!

Она сбегала за сумочкой в другой конец комнаты.

— Есть! Я нашла носовой платок. Извините, но он немного испачкан!

— Ничего, сойдет, — сказала Ингрид. Она потрогала его, подержала в руке.

— Задача несколько осложняется, — пробормотала она. — Из-за крови Эдвина на платке. Я чувствую много приключений этого бездельника с женщинами, вижу непостоянство в его будущей жизни — он будет батраком, вечно меняющим своих хозяев. Но мне кажется, что на склоне лет он угомонится. Между прочим, он зачат в грехе. Только ни в коем случае не говори об этом Нильсу! Ладно, довольно с Эдвином. Теперь я опускаюсь глубже…

Ингрид закрыла глаза.

— Да, это должен быть Вемунд Тарк! Вот та сила, о которой я говорила. Он хорош собой?

— О да! Именно в моем вкусе, и, вероятно, в Вашем тоже.

Ингрид кивнула головой.

— Но не позволяй ему использовать себя в своих целях. Я никак не могу ухватить, что он за личность… Он — одинокий волк. В душе у него затаилось безграничное отчаяние. Но почему? Я чувствую недовольство, но не такое сильное здесь. Мне это непонятно. Позволь мне еще раз подержать твою руку?

Элизабет протянула ей руку.

— Сопротивление, — прошептала Ингрид с закрытыми глазами. — Подумай, как следует, девочка! Не допусти теперь ошибки!

— Это что-то опасное?

— Нет, опасности я не вижу. Но я вижу что-то наподобие фасада. Стену или нечто в этом роде. Красивую, красивую стену. Но сопротивление не пропускает меня дальше. И тебя тоже.

— Вы говорите загадками!

— А из чего еще состоять будущему как не из загадок?

Она открыла желтые глаза и уставилась на Элизабет.

— Как раз за фасадом и существует тайна. Отвратительная! Они боятся, как бы она не стала известна!

— «Они»?

— Семья Тарков. Вся. И Вемунд тоже, он замешан. О да, он погряз по колени в дерьме.

— А Лиллебрур?

Ингрид нахмурила брови.

— Я его не вижу. Он кажется совсем безликим. Как будто он прячется. Дай мне платок еще раз.

Элизабет, полностью поглощенная услышанным, протянула ей платок.

— Проклятый Эдвин, — проворчала Ингрид. — Он так ужасно мешает своими несерьезными выходками. Но вот, это появилось опять! Только уж очень расплывчато…

Волнуясь, Элизабет выдохнула и задержала дыхание, чтобы не мешать тетке.

— Там что-то есть. Неизвестное обстоятельство. Горе, настолько тяжелое, что его нельзя вынести. Да! Именно это: настолько тяжелое, что его нельзя вынести. Больше я, к сожалению, не вижу! Можно было бы отстирать пятна крови Эдвина на носовом платке, но тогда исчезнут и вибрации Вемунда Тарка.

Напряжение спало.

— А нет ничего с темным мужчиной, который желает мне добра, или что-то в этом духе?

— Ты что, думаешь, что я путешествующая гадалка, которая гадает направо и налево только для того, чтобы доставить удовольствие?

— Нет, я так вовсе не думаю, — улыбнулась Элизабет. — Я признаю, что вы меня немного напугали, но и разбудили во мне любопытство.

— Во мне тоже, — усмехнулась Ингрид. — Если бы я была на твоем месте, я бы уехала. Хотя бы только для того, чтобы увидеть, что находится за стеной, за фасадом.

— И вы считаете, что я спокойно смогу это сделать?

— Ну, что значит спокойно! Ты должна быть всегда начеку. Особенно это касается Вемунда, который, кажется, хочет использовать тебя в своих целях. Я не знаю, что у этого парня на уме. Я имею в виду, что молодой, красивый холостяк только увидел очаровательную девушку и тут же сватается к ней от имени своего брата. Лишь это само по себе вызывает подозрение!

— Спасибо за «очаровательную девушку», — улыбнулась Элизабет. — Сказать по правде, я сначала немного смутилась. Затем я не на шутку рассердилась! И хотя я вначале почувствовала некую слабость по отношению к нему из-за его притягательной внешности, это чувство очень резко и полностью умерло, как только он закончил свою речь.

— Замечательно, — воскликнула Ингрид. — Но помни то, что я повторяла тебе об этой семье несколько раз. Не делай ошибочных шагов! Это исключительно важно. Будь крайне осмотрительной, выбирая, на кого ты можешь положиться! Поверь мне, там так много фальши и дьявольщины, что ты себе этого даже не представляешь!

Элизабет пообещала быть осторожной. Она внимательно посмотрела на свою родственницу и поинтересовалась, откуда у нее такая красивая кожа, без единой морщины. О возрасте говорила лишь усталость и жизненный опыт в глазах. Разумеется, это было не лицо двадцатилетней девушки! Возраст все же был заметен; каким бы молодым человек ни казался, есть признаки — не поддающиеся определению, невидимые, — которые его, однако, выдают.

— Ингрид, а как вы относитесь к браку по расчету?

— По-разному. Мой сын Даниэль, который любит статистику, утверждает, что такие браки, как ни странно, зачастую бывают счастливыми. Он сам вступил в такой брак, и у него в семье все отлично. Мое собственное супружество началось с общности интересов, а со временем переросло в искреннюю любовь. А почему ты, собственно, интересуешься этим? Тебя пугает мысль о том, что ты выходишь замуж за человека, которого ты никогда не видела?

— Я знаю, что такие замужества в порядке вещей, но я действительно боюсь, это правда. Я-то смогу приспособиться, но представьте себе, что я ему не понравлюсь.

— Это вполне возможно, — проронила Ингрид.

— Спасибо, — улыбнулась Элизабет. — Это ужасно хорошая партия, насколько я понимаю, и ему выгодно «жениться на Элистранде», но вообразите себе, что он безумно влюблен в кого-нибудь! Как глупо я чувствовала бы себя тогда!

— Я не заметила ничего подобного по твоей руке. Я не хотела быть излишне оптимистичной, но скажу вот что: если ты сможешь преодолеть трудности в сложное время, когда все может пойти наперекосяк, то я вижу для тебя прекрасное и счастливое замужество.

Элизабет улыбнулась от удивления.

— Ничего себе! Зачем же вы тогда так отвратительно меня пугаете!

— Тебе еще далеко до цели, — отпарировала Ингрид. — Я видела массу неприятностей, мягко выражаясь.

Элизабет вздохнула. Она и жалела, и была рада, что напросилась на гадание.

— Ингрид, — сказала она, колеблясь. — А если сменить тему… Вам известно, что у Людей Льда есть свои предания.

— Да!

— Одно из них, редко вспоминаемое, гласит о том, что однажды родится человек такой сверхъестественной силы, которой мир еще не видел. Но ведь этот человек должен родиться сейчас? Ульвхедин, например? Или Шира. Или Виллему! Или Доминик. Или почему не вы сами? Суль тоже была сильна в черной магии.

Ингрид откинулась на спинку стула и улыбнулась.

— Да мы лишь мелкие рыбешки. Нет, этот человек пока не родился.

— Но отец говорит, что проклятие уже искоренили.

— А Ульвхедин утверждает обратное. И я тоже.

Элизабет некоторое время хранила молчание.

— Мне это не нравится. Все было так мирно. Все было мирно много, много лет после того, как маленькая Шира совершил свой славный подвиг. Я считала, что она смогла справиться с чарами Тенгеля Злого.

— Она справилась с ними наполовину. Она нашла для нас средство его уничтожения.

— Хорошо, но уничтожить зло сможет лишь тот, кто еще не родился?

— Я об этом ничего не знаю. Может быть, это нам никогда не удастся. Если Тенгель Злой проснется первым, то и нам, и всему миру придется туго.

— Тогда нужно спешить, нужно спешить, — посетовала Элизабет. — Что, разве никто из нас не может отправиться в долину Людей Льда на поиски?

— Нет, — резко возразила Ингрид. — Если с этим не совладал в свое время Ульвхедин, как же мы тогда осмелимся на такую попытку?

— Неродившийся… Вы видите что-то о нем? Это он или она?

— Я думаю, что знаю, кто это будет. Но я не хочу ничего говорить, чтобы не повредить своему престижу гадалки, особенно сейчас, когда мне явно удалось произвести впечатление на тебя своим искусством. Но я предвижу и приятные моменты…

— Это какие?

— Те, которые не соответствуют привычкам Людей Льда. У этого человека будет восемь-десять братьев и сестер!

— О нет! Тогда этот ребенок не может принадлежать к Людям Льда. У нас ведь природа всегда была крайне скупой по части количества детей. Трое детей — это уже рекорд. Возьмите трех сыновей Аре и Меты.

— Согласна. Но тогда мне непонятно, как все это стыкуется. И все же это в некоторой степени логично…

Элизабет не хотела об этом слышать.

— Да, а я не намереваюсь родить на белый свет десятерых детей от этого Лиллебрура Тарка! Честно говоря, у меня нет желания иметь от него даже одного ребенка. Я даже в постель с ним ложиться не хочу.

— Тебе придется, — серьезным тоном сказала Ингрид. — И это будет вовсе не так уж плохо, как ты думаешь.

— Фу, — по-детски скорчила гримасу Элизабет.