Тайна Белого камня

Сюрприз дяди Феди

Мишка кипел, как котел на огне. Шел по узкой тропке, не видя ничего вокруг себя, спотыкался и еще сильнее злился.

— Я вам покажу, — то и дело бубнил он. — Попомните еще меня, обормоты…

По что он сделает «обормотам», так и не надумал, а когда пришел домой, злость вдруг улетучилась. Это удивительно, но у него даже обиды не осталось ни на Василя, ни на Левку. Напротив, в сердце закралась непонятная тревога и раскаяние. И чем сильнее старался Мишка заглушить их, тем больше они росли в нем.

— Ты что такой кислый? — спросил отец. — Обидели тебя, что ли?

— Не-ет… — протянул Мишка и соврал невпопад: — Есть хочу.

Павел Степанович засмеялся.

— Действительно, важная причина для плохого настроения… Мать, накрывай стол.

Павел Степанович только что вернулся из школы, в которой работал директором. Здание школы в это лето капитально ремонтировали, и Павел Степанович целыми днями пропадал там.

Сели за стол.

— А Лева где? — спросила мать.

— У Васьки-бакенщика. Они на рыбалку пойдут, — еще раз соврал Мишка.

— А ты чего отстал?

— Так… Не захотел…

— Ну и ну! — Павел Степанович почесал затылок. — В твои годы меня, брат, домой не затащить было…

Обедал Мишка без обычного аппетита. Ссора с друзьями не выходила из головы. Как он ни крутил, получалось, что сам виноват во всем. И от этого становилось еще горше.

«Эх, зря я… — ругал он себя мысленно. — Чего взбрындил? Зачем обругал ребят?.. Теперь они и к верфи близко не подпустят и с собой не возьмут. Уедут, а я буду здесь болтаться, как дурак. Без меня и тайну раскроют. Что делать?»

Мишка тоскливо вздохнул и заходил по комнате. Ходил до тех пор, пока глаза не остановились на маленькой подушечке, которая висела на стене. В нее было воткнуто несколько иголок. Мишка с минуту тупо глядел на подушечку, потом подбежал, вынул иголку с ниткой, осмотрел ее так, словно до этого никогда не видел, отыскал два лоскутка и, по-воровски оглядываясь на дверь, торопливо принялся сшивать их. Игла не слушалась, нитка извивалась и путалась, шов не получался. Уколов палец, Мишка с раздражением бросил иголку.

«Не возьмут с собой, уедут одни, — в который раз мелькнула горькая мысль. — Что делать?» Но, как к прежде, ни одной толковой мысли не приходило в голову. Уже вечер пришел, а Мишка все размышлял и размышлял. Но вот внезапно лицо его прояснилось. Он ударил по столу кулаком, крикнул победно:

— Нет, возьмут! Обязательно!..

Утром Мишка бегом направился на другой конец села, к дяде Феде, старый приземистый домик которого находился у самого бора. Мишке мною раз приходилось бывать здесь, поэтому он уверенно открыл калитку, решительно пошел во двор. Дядя Федя, сидя на низеньком стульчике, вязал сеть.

— Здравствуйте, дядя Федя! Я к вам.

— Здравствуй, здравствуй, Михаил Топтыгин. Садись, если ко мне.

Дядя Федя показал на скамейку. Разговаривая, он продолжал свое дело: челнок так и мелькал в руках.

— Дядя Федя, знаете, что я хочу попросить у вас?

— Скажешь — узнаю.

— Моторку.

Дядя Федя удивленно взглянул на Мишку. Тот замялся.

— На рыбалку собрались…

— А на весельной что, руки болят?

— Не болят, дядя Федя, а далековато. Мы километров за пятнадцать хотим податься.

— Кто это вы?

— Я с Левкой да Васька-бакенщик.

Дядя Федя хмыкнул, исподлобья взглянул на Мишу.

— У бакенщика своя моторка, что ее не берете?

Мишка заерзал. Разговор принимал неприятный оборот. Поэтому он, не отвечая, снова попросил:

— Дайте, дядя Федя, а? На один день.

— А управлять умеешь?

— Васька умеет, — обрадовался Мишка. — Он часто ездит на моторке. Дадите?

— Дам, — сказал, вдруг посерьезнев, дядя Федя. — Только скажи правду — зачем лодка? Не финти, Топтыгин, по лицу вижу, что врешь.

Мишка испугался, покраснел и собрался было бежать, да вспомнил, что к ребятам с пустыми руками возвращаться невозможно. После некоторого колебания он спросил:

— А вы никому не расскажете?

Дядя Федя твердо пообещал молчать. Мишка, путаясь, рассказал ему о партизанской фляжке, о карте, о походе на полуостров. Дядя Федя слушал с интересом. Когда Мишка кончил, он произнес:

— Забавно. А фляжка действительно была того партизана, которого похоронил бакенщик?

— Того, дядя Федя, того. Дедушка же знает.

— Интересно, интересно… А где карта?

— У Левки.

Дядя Федя встал со стульчика, отложил челнок.

— Знаешь что, Топтыгин, принеси-ка ее. Очень любопытно взглянуть.

Мишка приуныл.

— Левка не даст. Он говорит, что это реликвия и надо отправить ее в музей.

— Гм, — насупился дядя Федя. — Что ж, тогда не дам моторку.

Мишка с минуту сопел, потом решительно произнес:

— Хорошо. Я сейчас принесу.

Он побежал домой. Там осторожно вынул из Левкиной планшетки блокнот, взял из него карту и понесся обратно. Мишка ликовал: через час-два он смело пойдет к друзьям и скажет: «Бросьте свою лохань и поплывем на моторке. Раз, два — и там!» Он представил себе, как Левка и Василь сначала откроют от удивления рты, потом обрадуются, засмеются, захлопают Мишку по плечам.

Дядя Федя ожидал его в избе. Она, как и многие старинные избы, состояла из одной комнаты. Большую часть занимала русская печь. У окна стоял грубо сколоченный стол, две табуретки. Рядом со столом, вдоль стены, скамейка. За печью громоздилась кровать под пологом.

Дядя Федя в Майском жил около года, был одиноким, работал в охране на строящемся заводе за Обью. Дружбы с соседями не водил, но ребятишек, особенно рыбаков, привечал.

— Ну-ка, показывай, — встретил он Мишку. — Посмотрим, что сие есть.

Он взял бумажку, сел за стол и стал внимательно рассматривать ее. Минут десять сидел молча, забыв о Мишке, морщил лоб, шевелил губами.

— Дядя Федя, — напомнил о себе Мишка, — так вы дадите моторку?

— Моторку? А, моторку… Вот что: сходи в сарай, посмотри, есть ли в бочке бензин. Если есть, то замерь — сколько его там.

Когда Мишка вернулся, карта лежала на столе, а дядя Федя копался в печке.

— Бензин есть. Литров тридцать. Значит, дадите моторку, дядя Федя?

— Слово — дело. Сказано дам, значит берите. Завтра. Утром. — Он помолчал, потом спросил: — Куда вы хотите плыть?

— На полуостров, где крестик стоит.

— Кто додумался?

— Не помню. Левка, кажется.

— Молодец парень. Правильно понял бумагу. Только думается мне, что зря съездите — времени прошло много. Если и был склад — все пропало там. Но дело ваше…

— А где у вас моторка?

— На реке. Завтра придете ко мне, вместе сходим… Да, разбередила, разбередила твоя бумажка старые раны. Сколько партизанских дорог исхожено, сколько кровушки пролито! Через леса, горы, реки проходил. С такими вот картами, бумагами, донесениями… И есть их приходилось — да-да! Смеешься? А ты не смейся, брат. Идешь бывало, а тут белогвардейский разъезд. Сцапают, найдут эту бумагу — и тебе каюк и партизанам, товарищам твоим. Вот возьмешь ее да и съешь… — Дядя Федя умолк, вздохнул. — Ну, да что вспоминать. Что было, то сплыло. Бери, Топтыгин, свою карту и топай домой. Мне по делам пора.

— Значит, завтра, дядя Федя?

— Завтра. В десять ноль-ноль, как говорится, по местному времени.

— Вы только никому не говорите.

— Слово партизана.

Мишка, словно окрыленный, вылетел от дяди Феди. Он ликовал. Вот здорово придумал — путешествие на моторке! Ребятам и не снилось такое.