НА ВОЛОСОК ОТ СМЕРТИ

Выйдя из офиса Майкла Вестлейка, Нэнси наконец-то перевела дух. «Уж не замешан ли он сам в этом деле, — размышляла она. — То, что он люто ненавидел Бартоломью Ситона, было очевидно. Хватило бы ненависти Вестлейка, чтобы запутать, подставить зятя?»

От мистера Вестлейка Нэнси отправилась в полицейское управление. Пора было встретиться и поговорить с лейтенантом Дюфором. Она надеялась, что у полиции уже появились новые материалы по делу. А если так, то лейтенант Дюфор должен был поделиться с ней своими соображениями. Тот как раз оказался на месте, в своем кабинете. Нэнси объяснила ему, что она практикуется в распутывании детективных историй и что по просьбе Бранена взялась за расследование дела.

— Как вы уже успели заметить, мистер Ситон вряд ли подходит под определение «самый популярный человек города», — заключил лейтенант Дюфор после того, как Нэнси изложила ему собранные ею сведения.

Нэнси кивнула.

— У него когда-нибудь были неприятности с полицией? — спросила она.

— Так нельзя сказать. Но когда его жена погибла, ему было предъявлено обвинение, из которого следовало, что несчастный случай произошел в результате его неосторожности. Но из-за отсутствия улик, доказывающих его вину, обвинение было снято.

— Чем занимается мистер Ситон? — спросила Нэнси. — Брайен никогда не рассказывал Неду подробно о том, какой бизнес у его отца.

— Ну, он просто весьма состоятельный человек. Он занимается бизнесом разного рода и всегда успешно. Последнее время он выступает в качестве консультанта: дает рекомендации фирмам и отдельным людям, во что вкладывать деньги. Он удачлив. К чему бы он ни приложил руку, все превращается в золото и для его клиентов, и для него самого.

Нэнси сосредоточенно выслушала полицейского и кивнула. Ей было приятно, что лейтенант Дюфор говорил с ней так открыто.

— Скажите, Уоррен Тайлер показывал вам записку с требованием выкупа? — перешла к делу Нэнси.

— Да, он отдал нам записку. Тайлер очень волнуется, хочет, чтобы ему помогли вернуть картину.

— Как вы думаете, он бы согласился заплатить выкуп? — спросила Нэнси.

— Конечно, если бы кто-нибудь дал ему миллион долларов наличными, — ответил лейтенант Дюфор. — У него самого вряд ли найдется такая сумма. Ему пришлось бы продать всю недвижимость, свое дело, ценные бумаги, которыми он владеет. К тому же есть еще одно обстоятельство, способное не облегчить, а, наоборот, осложнить всю ситуацию.

— Какое? — спросила Нэнси с возрастающим интересом.

— Я только что вернулся с одной встречи. У меня была беседа с Фердинандом Кохом. Похоже, что те три работы Болье — виды города, обнаруженные на ферме Тайлера, могут оказаться подделками.

— То есть не подлинными работами Болье? — в изумлении воскликнула Нэнси.

— Да, недавно у Коха возникли такие сомнения по поводу этих картин, — подтвердил лейтенант Дюфор.

На том информация, полученная ею от лейтенанта, была исчерпана. Полицейское управление она покидала еще более озадаченной. «Головоломка какая-то», — думала она.

Что же получалось? «Грезы Даниэль» исчезли без следа, и подозреваемыми оказались сразу несколько человек. Разумеется, основным подозреваемым является отец Бранена. Он просто жаждал приобрести картину, это было известно, и все косвенные улики вели к нему. Далее, он знал, что Тайлер никогда не отдаст ему портрет и, более того, не продаст его ни за какие деньги. Возможно, отчаявшись купить картину, он похитил ее, вынужденный пойти на преступление? Записка с требованием выкупа могла быть просто уловкой, маневром, с помощью которого он направил бы расследование по ложному следу. Если это так, то его уловка не удалась.

Вестлейк и Тайлер тоже были под подозрением, но в меньшей мере, чем мистер Ситон, учитывая тот факт, что картина, в конце концов, принадлежала Тайлеру и при этом Вестлейк и Тайлер были связаны деловыми интересами как партнеры по бизнесу. Но оба они одинаково ненавидят мистера Ситона. Любой из них мог инсценировать кражу картины и подвести мистера Ситона подложное обвинение.

Существовал еще и Фердинанд Кох, который тоже желал иметь картину. Но стал бы он из-за этого подвергать риску свою репутацию и бизнес? Пошел бы он на преступление ради того, чтобы получить картину?

Нэнси захотелось перекусить, и она забежала в небольшую бутербродную. Ее обед состоял из сандвича и стакана содовой. Заодно ей надо было еще кое-что продумать. На улице какие-то веселые люди пели под аккомпанемент парочки бродячих музыкантов. Но Нэнси не обращала на них внимания. Ее голову занимали совсем другие мысли: похищение картины, ненависть, которую почему-то внушал всем Бартоломью Ситон. Перед ее глазами всплыл образ женщины с портрета. Поев, Нэнси решила позвонить Неду. К телефону подошел Босворт. Он сообщил, что ее друзья плавают в бассейне. Нэнси попросила передать им, что вернется часа через два, и отправилась в галерею Коха.

Галерея занимала целый квартал. Это было великолепное каменное здание, построенное в конце девятнадцатого — начале двадцатого века. У входа в галерею развевались американский, французский и испанский национальные флаги. По бокам широкой лестницы, ведущей к входу, возвышались две прекрасные статуи. Нэнси быстро взбежала по ступеням и вошла внутрь. Галерея была оборудована, как настоящий музей. Все звуки приглушались, стояла почти полная тишина. Редкие посетители бродили между экспонатами. Здесь совершенно забывались шум и толчея веселого карнавала, царившие на улицах.

Нэнси поразило богатство и разнообразие произведений искусства, выставленных в залах галереи. Некоторое время она бродила, осматривая коллекцию, а затем спросила служителя, как ей пройти в офис к мистеру Коху.

Нэнси постучала в дверь и вошла в приемную. Встретившая девушку секретарша провела ее к мистеру Коху. Увидев Нэнси, Фердинанд Кох был явно удивлен. Выглядел он гораздо спокойнее, чем накануне, когда являлся в дом к мистеру Ситону.

— Вот уж не ожидал, что так скоро вновь увижу вас, мисс Дру, — сказал он.

— Я буду вам признательна, если вы уделите мне несколько минут, мистер Кох, — улыбаясь, произнесла Нэнси.

— Ах да, вы же детектив! — В голосе Коха не было иронии, но он не скрывал, что это обстоятельство его забавляет.

— Да, кстати, — небрежным тоном продолжила Нэнси, — вы знаете Майкла Вестлейка?

— Конечно, знаю, — ответил Кох, — он мой деловой партнер. И кроме того, мы время от времени встречаемся с ним в обществе.

Нэнси кивнула.

— Понятно, — сказала она. — Но вообще-то я зашла сюда посмотреть три картины Болье, те самые виды города. Я только что была у лейтенанта Дюфора, и он сообщил мне, что вы сомневаетесь в их подлинности.

Кох утвердительно кивнул.

— Верно. Я непременно отдам их на экспертизу, потому что хочу выяснить, подлинники это или нет. Лично я начал сомневаться в том, что они принадлежат кисти Болье. Если «Грезы Даниэль» все-таки найдут и установят, что это подлинное произведение Болье, цена картины неимоверно возрастет, — добавил он. — И если все эти полотна подлинные, цена всей коллекции поднимется. Особенно если учесть тот факт, что Люсьена Болье нет в живых. Кроме того, я убежден, что Болье работал только в Новом Орлеане, и потому все его работы должны быть представлены здесь и больше нигде.

— То есть в галерее Коха?

— Лучшего, более достойного места для них я не могу вообразить, — ответил, улыбаясь, Фердинанд Кох.

— Но ведь Тайлер заявил вам, что никогда не продаст «Грезы Даниэль», — сказала Нэнси. Кох кивнул.

— Да, действительно, он мне так сказал. Но что делать? Мой консультант по финансовым вопросам посоветовал приготовиться к тому, что за этот лот мне придется выложить весьма солидную сумму. Он-то знает, что, ежели я нацелен всерьез на приобретение какой-нибудь вещи, я пойду на все, до конца. И вот увидите, настанет такой момент, когда сам Уоррен Тайлер захочет продать мне портрет.

— В том случае, если портрет к нему вернется, — вставила Нэнси.

— Согласен. Все же я считаю, что Ситон, в конце концов, одумается. Ну какой ему смысл прятать картину? Ведь он не сможет даже ее выставить. Кто муже не думаю, что он украл ее, чтобы потом продать. А записка о выкупе — просто милая шутка. Предполагаю, что он действовал, поддавшись какому-то импульсу. Со временем он поймет свою ошибку, и тогда картина неожиданно где-нибудь обнаружится.

— Будем надеяться, что вы правы, мистер Кох, — сказала Нэнси. — А что, если картину украл не мистер Ситон, а кто-то другой и этот другой в самом деле уничтожит ее?

— Дорогая моя, тогда это будет настоящая трагедия.

— Мистер Кох, объясните мне, что заставило вас усомниться в подлинности трех остальных полотен Болье? Почему вы хотите, чтобы их исследовали эксперты?

— Есть несколько моментов, — ответил Кох. — Но все это только догадки, ни одна из них не может доказать, что эти работы подделки под Болье. Потому я и решил привлечь специалистов, хотя признаю, что и экспертам, возможно, будет не так просто установить факт подделки, если, конечно, он имел место. Видите ли, нередко художники меняют свою манеру, это общеизвестно, и изменение в стиле того или иного мастера необязательно говорит о подделке, это могут быть индивидуальные поиски автора. А теперь я хочу показать вам, что вызвало мои подозрения.

Нэнси достала из сумочки блокнот и ручку и начала записывать то, что объяснял Фердинанд Кох.

— Первое, на что я обратил внимание, — заговорил Кох, — и что заставило меня вглядеться в фактуру письма, — мазок. В работах Болье, которые он обычно выполнял в масле, мазок виден очень хорошо. Он подчеркнут автором. Болье известен как мастер короткого, энергичного мазка. В трех работах, изображающих сцены городской жизни, мазок более размыт.

— Что не характерно для Болье? — спросила Нэнси, продолжая писать в своем блокноте.

— Абсолютно, — согласился Кох. — Но это необязательно должно служить поводом к сомнениям. Возможно, Болье экспериментировал, искал новый метод. К тому же он спрятал эти картины. Можно предположить, что творческие поиски не удовлетворили его. Но уничтожить или выбросить эти свои работы он не мог, поэтому и сложил их там, где они не попадались бы ему больше на глаза. Кто знает, может, так оно и было?

— Но есть и другие моменты, вызывающие сомнение? — допытывалась Нэнси.

— Да. Если бы все дело было только в мазке, я бы, пожалуй, не стал придавать этому такого значения. В сущности, изменение в манере письма такого художника, г как Болье, могло даже повысить художественную ценность его произведений. Но после того, как мне указали на своеобразие мазка, я стал пристальней всматриваться в полотна. И тут мой взгляд упал на подпись, которую он оставлял на каждом полотне.

— Его личную подпись? — переспросила Нэнси.

— Да. Обычно Болье ставил свою подпись в верхнем углу картины, а не в нижнем. И рядом он писал дату, то есть год, когда картина была закончена. Ну, например, Люсьен Болье, тысяча девятьсот сорок шестой год.

— Понятно, — тихонько сказала Нэнси.

— Но на этих трех картинах даты не было, и подпись стояла внизу, в правом углу. — Кох замолчал и устало протер глаза. — Но дело-то в том, что он не всегда надписывал свои работы наверху. Вероятно, есть даже объяснение тому, почему он не поставил дату рядом со своим именем. Тем более если предположить, что он был не в восторге от своих творений. Однако, должен признаться, — продолжал Кох, — когда я обратил внимание на то, что подписи были не на месте, а также отсутствовали даты, это меня насторожило. И вот сегодня утром я сам снял одну из картин с экспозиции и решил рассмотреть ее со всех сторон, в особенности холст. У меня уже были дурные предчувствия, и не напрасно. Как я и ожидал, холст был куплен в магазине, где он был заранее растянут и прикреплен скобками к деревянной раме.

Нэнси, сдвинув брови, вопросительно взглянула на мистера Коха:

— Разве Болье не покупал холст в магазине? — спросила она.

— Нет, — ответил Кох. — Он был мастер старой школы. Он любил сам натягивать холст на подрамники. И прикреплял его к деревянной основе маленькими сапожными гвоздиками со шляпками, причем делал это вручную, а не пришивал скобками. Осмотрев холст, я сел напротив картины и стал внимательнейшим образом ее изучать. Тогда-то я и заметил еще один штрих. Когда Болье писал небо, он всегда использовал лазурь. Как я ни старался, я не смог разглядеть ни пятнышка лазури на картине, висевшей передо мной. На других картинах тоже и следа лазури не было. И все же, все же даже это не основание для сомнений.

— Если брать каждый момент отдельно, то нет, — сказала Нэнси. — Но в целом этого достаточно, чтобы сомнение закрепилось.

— Собственно, к чему я и пришел, — согласился Кох. — К сомнению. И только. Поэтому я и решил обратиться к искусствоведам, экспертам живописи, чтобы они определили, подлинники это или подделки. Впрочем, может оказаться, что это была всего лишь прихоть художника, поиски новой цветовой гаммы, не более. Тем паче что работы эти выполнены им на закате творчества. Вот почему я теперь особенно горю желанием… м-м-м… взглянуть на ту картину, на «Грезы Даниэль».

«Неужели до такой степени горите желанием, мистер Кох? — подумала Нэнси. — Или горели, что и заставило вас выкрасть картину, чтобы как следует рассмотреть ее, прежде чем совершить самую крупную свою ошибку?»

Нэнси спрятала блокнот в сумочку и поднялась. Поблагодарив Фердинанда Коха за оказанную ей помощь, Нэнси в задумчивости покинула его кабинет. Но прежде чем окончательно уйти из галереи, она остановилась у трех приписываемых Болье полотен с видами города. Как и говорил Кох, подписи художника стояли внизу и дата окончания работы отсутствовала. Что касается техники мазка и цветовой палитры художника, то в этом Нэнси не очень-то разбиралась. Как бы то ни было, тут приходилось поверить Коху на слово.

Было далеко за полдень. Нэнси снова вернулась к мыслям о друзьях. «Интересно, что они сейчас там поделывают?» — думала она. Ей захотелось к ним, в дом Ситона, но надо было еще кое-куда успеть. Нэнси заметила на углу телефонную будку. Внутри она нашла справочную книгу. Пролистав страницы, Нэнси остановилась на фамилии «Тайлер». Под домашним адресом был указан адрес его офиса. Заглянув в карту города, которая у нее была с собой, Нэнси сообразила, что офис Уоррена Тайлера был совсем недалеко, через улицу.

Сначала Тайлер не пожелал принять Нэнси, но она настаивала, и в конце концов он согласился.

— Послушайте, Нэнси, — с неприятной ухмылкой произнес Тайлер, проводя ее в кабинет. — Если цель вашего визита ко мне — защищать Ситона, знайте, вы напрасно стараетесь. Этот человек заплатит за все сполна.

— Почему вы так уверены в том, что именно он украл вашу картину, мистер Тайлер? — спросила Нэнси. Уоррен Тайлер выдавил из себя короткий смешок.

— Не судите о книге по обложке, дорогая Нэнси. Бартоломью Ситон может быть обворожительным. Он актер! Но он и большой мошенник. У него было много причин для того, чтобы украсть картину. И среди них не последняя — его неприязнь ко мне. Он всегда желал того же, что и я, и всегда получал это. Он знал, что я не продам ему «Грезы Даниэль» ни за какие деньги, и потому был вынужден выкрасть у меня портрет.

— А зачем тогда записка с требованием выкупа? — спросила Нэнси.

— Да просто чтобы отвести подозрения от себя.

— И тем не менее вы готовы заплатить сумму выкупа?

— Да, если это поможет мне вернуть картину, — ответил Тайлер. — Ради портрета Даниэль я готов на все. Нэнси сменила тему.

— Вы обнаружили картины в старом полуразрушенном сарае. Вы их намеренно искали? Было ли вам известно, что на той ферме когда-то жил и писал картины Люсьен Болье?

— Да, я знал, что он там жил, — ответил Тайлер. — Даниэль брала у него уроки живописи.

— Мама Брайена училась живописи у Люсьена Болье? — с удивлением спросила Нэнси.

— Да. Но дело в том, что я купил ферму, чтобы перепродать ее со временем, сделать на этом бизнес. Однажды я приехал туда, чтобы осмотреть все хозяйство, и наткнулся на те картины. Их было четыре. Я показал их экспертам. Вот тогда-то я и узнал, что они представляют большую ценность.

— Мистер Тайлер, вы не против, если я съезжу туда и осмотрю сарай, в котором вы нашли картины? — спросила Нэнси.

— Зачем? — насторожился Тайлер. Его глаза сузились.

— Из чистого любопытства, — ответила Нэнси. — Кроме того, чем больше я знаю об этом деле, тем скорее смогу помочь.

— Помочь — кому? Бартоломью Ситону?

— Помочь докопаться до истины, раскрыть тайну и вернуть вашу картину, — возразила ему Нэнси.

— Но ведь вы работаете на Ситона, Нэнси? — настаивал на своем Тайлер.

— Нет, я работаю на его сына. Брайен считает, что «Грезы Даниэль» были украдены не его отцом… — Нэнси помолчала. — Так мне можно будет осмотреть сарай? — снова спросила она.

Тайлер на секунду задумался и наконец кивнул.

— Ладно, но я поеду с вами.

— Когда?

— Не сегодня, — сказал Тайлер. — Через час у меня важная встреча.

— Послушайте, мистер Тайлер. Это очень срочно. Мне бы хотелось попасть туда сегодня. Просто я должна осмотреть место, понимаете? И это мне поможет глубже вникнуть в дело.

Тайлер молча смотрел на Нэнси и о чем-то думал. Затем сказал:

— Ну хорошо, поезжайте. Только будьте осторожны. Там все обветшало, еле держится. Не хочу, чтобы с вами что-нибудь случилось.

Он объяснил Нэнси, как доехать до фермы, и с неожиданной поспешностью выставил ее за дверь.

День катился к вечеру, когда Нэнси вернулась в особняк Ситона. Рассказав Брайену и своим друзьям, как продвигается расследование, она попросила Неда отвезти ее на ферму Тайлера. У Бартоломью Ситона в гараже был джип для сельских дорог, и Брайен сказал, что можно ехать на нем. От города до фермы Тайлера было полчаса езды. Нэнси и Нед ехали по дороге, которая пролегала по когда-то сельской местности. Ферм здесь уже не осталось, кругом шло строительство. Следовательно, Тайлер не лгал, когда говорил, что приобрел ферму как недвижимость, чтобы в дальнейшем ее выгодно перепродать.

— Головоломка какая-то, — сказала Нэнси, обращаясь к Неду. В это время Нед резко свернул на грунтовую дорогу, которая вела на ферму. — Я чувствую, что мистер Ситон не похищал картину. Для этого нет видимых причин. Ну что он этим выигрывает? Но все улики против него.

— Что значит «нет видимых причин»? — спросил Нед.

— Во-первых, он был бы вынужден ее прятать, никому не показывая, — ответила она. — Во-вторых, ему не нужны деньги — выкуп за картину. Думаю, тут дело в том, что есть несколько человек, которые очень не любят мистера Ситона по личным мотивам, и, естественно, они все указывают пальцем на него. Но, с другой стороны, как объяснить тот факт, что на воре был костюм летучей мыши, а также то, что мистер Ситон исчез с бала как раз в то время, когда картина была похищена?

— Понимаю, о чем ты говоришь, — ответил Нед. — Вероятно, у полиции пока что нет определенной версии этого дела.

— Нет, — ответила Нэнси. — Похититель, кто бы он ни был, не оставил никаких следов. Единственной уликой может служить костюм летучей мыши, но, как сказал Дюфор, глуп тот вор, который стал бы так себя афишировать. — Помолчав, Нэнси добавила: — К тому же появилось еще одно непредвиденное обстоятельство.

— Какое же?

Нэнси пересказала Неду свой разговор с Фердинандом Кохом.

— Правда, у Коха нет точных доказательств, — сказала она. — Просто он сомневается в подлинности трех других картин Болье.

— А ты думала, что дело будет пустяковое, — сказал Нед.

— Откуда я знала? Ну вот, мы и приехали.

Тем временем они уже покрыли мили две по грунтовой дороге. Тайлер, объясняя Нэнси, как доехать до фермы, сказал, что здесь надо искать дорожный знак. И действительно, они увидели стрелку, указывающую на поворот. Там начиналась другая, длинная и узкая дорога, которая и привела их на старую ферму.

ферма была в страшном запустении. На потрескавшейся от солнца красноватой глинистой почве не росло ни стебелька. Тайлеру пришлось бы забросить все дела, вздумай он приводить в порядок постройки на ферме.

— Ты только погляди, ну и зрелище, — заметил Нед. — Да тут работы невпроворот, если серьезно этим заниматься. Во всяком случае в настоящий момент это руины, а не ферма. А я вижу сарай, что-то вроде коровника, — сказал он, показывая на покосившееся строение справа от других построек.

Стены коровника обветшали от времени и непогоды, рассохлись и еле держались. Во многих местах кровля прохудилась, а в середине провалилась внутрь. Большие, когда-то раздвижные ворота лежали на земле, разбитые в щепки. Казалось, подуй сильный ветер, и остов коровника не выдержит и тут же рухнет.

— Трудно представить себе, что тут было. Какое запустение! — сказала Нэнси. — Однако мне кажется, именно этот коровник изображен на заднем плане портрета «Грезы Даниэль».

Нед нахмурился.

— Возможно, ты права.

— Он еле держится, — сказала Нэнси. — Но ничего не поделаешь, придется залезть внутрь.

— Ну и залезем, ничего страшного, — твердо произнес Нед.

Но прежде чем выпрыгнуть из джипа, он пошарил в машине и достал карманный фонарик.

— Думаю, пригодится, — сказал он, показывая фонарик Нэнси.

— Вот умница, — похвалила она друга.

Внутри коровника зрелище было не менее печальным. Доски, разделявшие стойла, отвалились, сгнили или были оторваны совсем. Нэнси и Неду приходилось внимательно смотреть под ноги — везде валялись ржавые гвозди. Пол покрывало истлевающее сено. Пахло гнилью и плесенью.

— Кто бы мог подумать, что в таком месте обнаружатся шедевры живописи, — мрачно заметил Нед.

— Вот именно, — согласилась с ним Нэнси.

Она бродила по коровнику от стойла к стойлу, заглядывая в каждое из них, а в одном задержалась, чтобы отодвинуть в сторону отвалившиеся доски. И тут она заметила, что в глубине стойла доски разошлись, образовав нечто наподобие ниши. «Не тут ли Уоррен Тайлер обнаружил „Грезы Даниэль“ вместе с другими картинами?» — мелькнула у нее мысль. Нэнси стала осторожно пробираться к нише.

Нагнувшись, чтобы отодвинуть самую толстую доску, она услышала, как что-то зашуршало у нее над головой. Там, наверху, был сеновал. Попятившись, Нэнси взглянула наверх. И увидела, как оттуда на нее падали два огромных тяжеленных тюка прессованного сена. Прямо ей на голову!

Загрузка...