Басы музыки бьют по стенам, а мой член обхватывают влажные губы Брианны, после чего она жадно втягивает меня в свой горячий ротик. У туалета, наверное, уже собралась целая очередь, учитывая то, что он на первом этаже всего один. Но сейчас, пока я не кончу прямо в глотку Брианны и не выплесну все напряжение, накопленное за время игры, мне на это плевать. Честно говоря, я мог бы пропустить эту вечеринку. Я устал от игры – она была первой в сезоне – но остальные игроки «Флайерз» были в настроении потусить после победы, так что, как капитан, я решил убедиться, что команда довольна, поэтому и пришел.
Я вцепляюсь в волосы милой фанатки и вбиваюсь ей в горло, заставляя ее давиться, но этого все равно недостаточно. Брианна – одна из лучших девушек в списке тех, с кем можно замутить, но у нее в голове слишком много всяческих идеалов, чтобы с ней можно было зайти дальше обычного перепихона. Прошло довольно много времени с тех пор, как я с ней зависал, – она стала слишком навязчивой, но я подумал, что лучше уж получить минет от нее, чем искать новую девушку.
Обычно мне достаточно трахнуть ее в рот, чтобы прочистить мозги, но сегодня что-то идет не так, и она тоже это знает. Ее преувеличенные стоны – тому подтверждение. Она разыгрывает совершенно ненужное представление для той, чей рот заполнен членом, и я просто сосредотачиваюсь на ощущении ее языка. Заметив отсутствие у меня энтузиазма, она прижимает руки к моему прессу, поглаживая его, будто это может как-то повлиять на меня и заставить быстрее кончить.
Спойлер – этого не произойдет.
Я убираю от себя ее руки и встаю в полный рост, оттолкнувшись от тумбы, а после полностью завладеваю ею. Обхватив обеими руками ее лицо, чтобы она не двигалась, я трахаю ее рот жестко и быстро, наслаждаясь видом – слюной, стекающей из уголка рта, слезами, льющимися из ее глаз. Это мне и нужно. Бездумный трах. Нечто, способное заставить меня забыть о последнем прогнозе мамы и обо всем остальном дерьме, происходящем в моей жизни. Сейчас единственное, что имеет значение, – это моя победа в игре в качестве капитана команды и то, что я вот-вот кончу в рот симпатичной девчонки.
Член скользит по языку Брианны, и каждый ее стон вибрирует вокруг моего ствола. Я чувствую знакомое покалывание в основании позвоночника, и член начинает пульсировать. Еще несколько толчков, и я кончаю, выпуская сперму прямо ей в глотку.
Наконец-то, мать вашу.
Как только все кончается, я отступаю на шаг, вытаскивая член из ее рта и отодвигаюсь, полностью игнорируя ее, пока она изо всех сил пытается удержать мою сперму у себя во рту и подняться на ноги. Я отворачиваюсь, чтобы вымыть руки в раковине, мысленно закатывая глаза от того, какие они жирные от всех этих средств для ухода на ее волосах. Я молюсь, чтобы она просто ушла, не сказав больше ни слова, но как только я заканчиваю намыливать руки, чувствую, как ее ладони дотрагиваются до моей талии. Я фыркаю, делая глубокий вдох, не желая срываться на ней. Ей известны правила: никаких прикосновений после. Брианна знает, как сильно я это ненавижу, но все равно каждый раз пытается. Оттолкнув ее от себя во второй раз за вечер, я отхожу в сторону и вытираю руки.
– То есть так, да, Нова? Ты можешь трахать меня в рот, но я не могу прикасаться к тебе? – ее тон плаксивый и раздражающий, но после двух лет ее общения со мной и командой я более чем привык к этому.
– Ты знаешь правила, Би, – напоминаю я ей, пожимая плечами, что только еще больше злит ее.
– Серьезно? – спрашивает она, многозначительно глядя на меня, и, когда я по-прежнему ничего не отвечаю, она усмехается и поворачивается, чтобы уйти. – Боже, ты такой гребаный козел, Нова!
Я не напоминаю ей, что, даже будучи полностью осведомленной об этом факте, она по-прежнему хочет сосать мой член. Не такой уж я и козел. Хотя, ладно, может, и такой, но предпочитаю промолчать об этом. Брианна подлетает к двери и распахивает ее. За порогом оказывается Джош, мать его, Питерс. Она слишком злится на меня, чтобы вообще обратить на него внимание, и просто проталкивается мимо, исчезая на вечеринке.
Питерс поворачивается ко мне и ухмыляется:
– Ты же знаешь, что тебе не обязательно трахать всех фанаток, верно?
Я бы, наверное, счел его отвращение ироничным и забавным, поскольку он тоже порой потрахивал Брианну, но не собираюсь искать общие темы для разговора с гребаным золотым мальчиком нашей команды.
Я изображаю на лице свою обычную саркастическую улыбку, подхожу к нему и отвечаю:
– Ну, я сегодня нигде не видел твою сестрицу, Питерс, так что пришлось быстренько подстроиться.
Всем доподлинно известно, что Джош запретил прикасаться к своей младшей сестре, как только та переехала на кампус, и это ужасно забавно, ведь не думаю, что кто-либо на этой земле смог бы приблизиться к принцессе Питерс и ее заносчивой, изнеженной заднице хоть на шаг.
– Следи за своим гребаным языком, когда говоришь о ней, – предупреждает он, и я смеюсь, наслаждаясь тем, что вывожу из себя обычно хладнокровного и собранного Джоша Питерса.
– Где же принцесса Питерс этим прекрасным вечером, Джоши?
Я подхожу к нему и получаю удовольствие от того, что возвышаюсь над ним. Ненависть между нами реальна и всегда будет существовать, но она стала еще сильнее с тех пор, как его пост капитана перешел ко мне. Думаю, папина чековая книжка не может купить ему всего.
Он смотрит на меня с нескрываемым презрением и выплевывает:
– Не твое собачье дело!
Я издаю сдавленный смешок, качаю головой и решаю сыграть на нашей взаимной ненависти.
– Хм-м-м, дай угадаю, – я демонстративно постукиваю себя по подбородку, как будто действительно задумываюсь об этом. – Бьюсь об заклад, она на той большой деловой вечеринке, которую устраивает твой папочка, верно? На что на этот раз проводится сбор средств? На новые колеса для его гребаного Роллс-Ройса?
– Отвали, Даркмор!
Понимая, что более чем достиг своей цели взбесить его, я улыбаюсь и мурлычу:
– С удовольствием.
Я толкаю его плечом с большей силой, чем необходимо, но как обычно золотой мальчик не отвечает, зная, что со мной лучше не связываться. Вообще он отвечает мне, только когда дело связано с его сестрой, а я нарочно дразню его.
Между мной и семьей Питерс холодная война с тех пор, как многоуважаемый, напыщенный мэр Хьюго Питерс решил трахнуть свою секретаршу, которой, так уж случилось, оказалась моя мама. Я достаточно долго наблюдал за тем, как он кормил ее своей дерьмовой фальшивой любовью, начиная с цветов и любовных записок и заканчивая тайными выходными. Мама влюбилась в него по уши, боготворила землю, по которой он, мать его, ходил. Конечно, он казался ей отличным парнем, особенно учитывая, что мой отец был полным куском дерьма и бросил ее, когда я еще был ребенком. Он предпочел нам свою мечту стать профессиональным спортсменом. С тех пор он переехал, женился на какой-то двадцатипятилетней девице, пока мама была по уши в долгах, и ей нужно было растить ребенка. Папаша пытается время от времени звонить мне, чтобы поговорить о хоккее, так как его карьера уже подошла к концу, но я не заинтересован в том, чтобы строить с ним отношения. Мне было тяжело наблюдать за тем, как мама переживала после его ухода, и я не хочу, чтобы он снова появился в ее жизни. Я помогал ей, чем мог, с тех пор как стал достаточно взрослым, и у нас все было бы хорошо, если бы Хьюго Питерс держал свои гребаные руки при себе.
Когда вся эта история вышла наружу, мэр решил остаться с женой, а мою маму уволил, и оплачивать аренду нашего дома она больше не смогла. Так мы оказались в крошечной квартирке с одной спальней, где жили, пока я не окончил среднюю школу и не получил стипендию в университете Фэрфилда. Мама была одинока и несчастна. Она застряла на бесперспективной работе в закусочной, а мэр в это время спокойненько продолжил жить со своей женой, как ни в чем не бывало. Его репутация почти не пострадала. Удивительно, как много могут сделать для людей простые зеленые бумажки. Прошло уже несколько лет с тех событий, но такое дерьмо сложно забыть. В особенности тогда, когда его заносчивые, тщеславные детки вечно торчат у меня перед глазами как напоминание.
Я вынужден делить не только универ, но и команду с Джошем, мать его, Питерсом, и хотя тренер старается не выпускать нас на лед одновременно, зная нашу историю, мне все равно трудно мириться с ним. Чертовски повезло, что его сестричка не проводит тут столько времени, сколько он сам. Они оба как две капли воды похожи на своих родителей, с их фальшивыми улыбками и надменным поведением. Ведут себя так, будто жизнь прекрасна и в мире нет проблем, хотя на самом деле они просто прячутся за деньгами своего папочки, и ничто никогда их не трогает. Гребаная чушь собачья.
Стряхнув с себя воспоминания о прошлом и семье Питерс, я проталкиваюсь сквозь толпу в гостиной, пока не добираюсь до кухни и не нахожу своего лучшего друга и товарища по команде Арчера Грея. Он кидает грозные взгляды на каждого, кто находится поблизости, и я почти улыбаюсь, когда вижу его. Он такой же мрачный и испорченный, как и я, и был рядом со мной с тех пор, как мы оба поступили сюда на первый курс. Он играет на той же линии, что и я, и мы отличная команда на льду, а вне его – еще лучше, особенно когда дело касается девчонок.
Заметив мое кислое выражение лица, он приподнимает бровь.
– Ты уже все, Даркмор? Я думал, у тебя выдержки побольше.
Этот парень знает меня лучше, чем кто-либо другой в этом городе, и он единственный, кому известно о моей маме. В наши дни редко можно встретить хороших и честных людей, но, несмотря на свою репутацию, Арчер Грей – один из лучших.
– Отвали, Грей, и передай-ка мне пива. Мне бы не помешало.
Ублюдок усмехается, но достает холодное пиво из ведерка со льдом у столика и бросает мне.
Я встаю рядом с ним, присоединяясь к наблюдению за остальными участниками вечеринки. С нашего места открывается прекрасный вид на всю гостиную и заднюю террасу, прячущуюся за двойными дверями. Этим вечером здесь довольно многолюдно, особенно учитывая, что приглашения были разосланы в последнюю минуту после игры, однако я не удивлен. Наше общежитие, кажется, всегда было центром подобных командных вечеринок, несмотря на то, что поблизости есть еще несколько других хоккейных домов.
В заднем кармане вибрирует телефон, но я не спешу его проверять. Я знаю: мама сегодня работает в закусочной, к тому же я уже говорил с ней после игры, так что это точно не она. Все остальные могут подождать. Я делаю несколько глотков пива, наблюдая, как народ с головой погружается в музыку и алкоголь, и наконец чувствую, что расслабляюсь впервые с тех пор, как сошел со льда.
Хоккей у меня в крови, нравится мне это признавать или нет, и я не чувствую себя более умиротворенным, чем когда выхожу на покрытый инеем каток, а под ногами оказывается шайба. Когда пару недель назад тренер вызвал меня в свой кабинет и вручил капитанскую нашивку, клянусь, я почувствовал, как у меня загорелись глаза. Мне пришлось проглотить комок в горле, когда он пожал мне руку и сказал, что я заслужил ее. Это послужило доказательством того, что я хорош, что, несмотря на таких людей, как Джош Питерс, и его гребаные деньги, я могу чего-то добиться.
Я допиваю остатки пива и, заметив, как Брианна, стоящая рядом со своими друзьями, испепеляет меня взглядом с другого конца комнаты, понимаю, что пора сваливать. Бросив бутылку в мусорное ведро в углу, я похлопываю Арчера по плечу и желаю ему спокойной ночи.
– Я иду спать, – говорю я, и он с ухмылкой кивает.
Он уже и сам приметил Брианну. Арчер тоже трахал ее, поэтому точно знает, какая она, и сегодня или, может, вообще в этом году мне не хочется иметь с ней дело. Она не так уж хороша в постели, да и к тому же мне стоит думать об игре.
Арчер переводит взгляд с нее на меня, затем отвечает:
– Как насчет настоящей утренней кардиотренировки?
Его вопрос вызывает у меня улыбку, ведь почти каждое утро мы с ним совершаем пробежку перед тем, как отправиться в спортзал, и обычно это происходит еще до начала занятий. Иногда к нам присоединяются еще несколько членов команды, если могут вытащить свои задницы из постели, но большую часть времени мы остаемся вдвоем. Я прослеживаю за его взглядом – тот возвращается к Брианне, но она уже разговаривает с другим нашим товарищем по команде, Деймоном Форбсом, и я замечаю, что Арчер хмурится, но не спрашиваю его, в чем дело. Если бы он хотел мне сказать, то сказал бы.
– Конечно, чувак, звучит заманчиво.
Я киваю ему, затем иду к лестнице и направляюсь в свою комнату, не обращая внимания на многочисленные целующиеся парочки.
Когда я добираюсь туда, – запираю за собой дверь, затем тянусь к футболке и снимаю ее через голову. Иду к своей кровати, выкладываю содержимое карманов на тумбочку, прежде чем расстегнуть джинсы и переодеться в шорты, а после присаживаюсь. Как только спина касается спинки кровати, экран телефона загорается, и я вспоминаю о сообщении, которое проигнорировал ранее. Злясь на написавшего – кем бы он ни был, – я протягиваю руку и хватаю телефон, открывая новую переписку с незнакомым номером.
Неизвестный номер
Ты когда-нибудь чувствовал себя настолько одиноким и незаметным, что тебе казалось, будто ты умрешь от этого?
Черт, этот ящик Пандоры никто и никогда не должен открывать, и мне интересно, что за человек прислал мне подобное сообщение. У него такой же бардак в голове, как у меня? Вряд ли. Сомневаюсь, что у кого-то может быть такой бардак. Я быстро набираю ответ, а затем бросаю телефон обратно на кровать, ложусь на спину и закрываю глаза.
Обычно после игры я провожу это время, прокручивая в голове свои действия, прикидывая, что мог бы сделать лучше, и думая о том, как улучшить свои шансы на драфт в НХЛ. Это часть моего ритуала игрового дня, но, как и в случае с сегодняшней таинственной перепиской, все, похоже, идет не так. Что еще хуже – мои мысли возвращаются к адресованному мне вопросу и к тому, насколько точны эти слова.
Мое имя хорошо известно в кампусе, и люди со всего города приходят на мои игры, чтобы посмотреть, как я играю, но никто из них по-настоящему не знает меня, не видит, кто я без клюшки. Даже на арене, полной людей, я знаю, каково это – не чувствовать абсолютно ничего, ощущать, что никому нет дела до того, кто я такой, когда я срываю с себя майку с номером девятнадцать. Я думаю обо всех играх, всех почитателях, всех фанатках и, что еще хуже, обо всех моих гребаных проблемах, и мне интересно, прав ли незнакомец. Можно ли чувствовать себя настолько одиноким и незаметным, что покажется, будто от этого можно умереть?