Тайна горы Муг

Караван отправляется в путь

АРАВАННЫЙ путь в Румийскую страну пролегал через многие города, прославленные своими дворцами, храмами и базарами. Первый из них на пути из Панча — древний Самарканд. Всякий, кто хоть раз побывал в Самарканде, с восторгом рассказывал об этом чудесном городе.

Аспанзат так много слышал о Самарканде, что иной раз ему казалось, будто он сам все видел. Правда, отец говорил, что с приходом арабов многое изменилось к худшему, что и люди стали не те: боятся друг друга, не так гостеприимны. И все же очень хотелось побывать в Самарканде.

Караван шел мимо селений, садов и виноградников и к вечеру, на полпути к Самарканду, оказался вблизи горного ручья. Здесь решили сделать привал и провести ночь. Время было беспокойное. То и дело нападали бедуины, грабили караваны.

Ехавший впереди каравана старший из купцов, красивый, седобородый Тургак, сделал знак остановиться. И сразу же люди стали снимать поклажу, кормить верблюдов и готовить ужин.

Тургак расположился на мягкой войлочной кошме и тотчас же велел проводникам разложить припасы, а двум, вооруженным луками, он приказал охранять лагерь.

Люди принялись за ужин. Аспанзат взялся варить похлебку. Пока юноша нарезал баранину и раскладывал костер, проводники принесли камни для очага.

Вскоре в медном котле шипела жареная баранина. Аспанзата хвалили за расторопность. Все предвкушали сытный ужин.

Вдруг котел перевернулся в пламя, и, прежде чем кто-либо смог подоспеть к очагу, дымящееся ароматное мясо вывалилось в огонь.

Аспанзат подскочил к огню и увидел, что крепкие камни, подставленные под котлом, рассыпались на мелкие части. А из-под обломков обгоревшего камня поблескивали капли светлого металла.

— Вот где оказался клад! — воскликнул Аспанзат. — Посмотрите, не серебро ли это. Камни рассыпались, а среди пепла что-то сверкает.

Купцы окружили костер и стали рассматривать кусочки металла, которые Аспанзат палкой извлекал из пепла.

— Не знаю, что это, — сказал Тургак — Боюсь, что нам сопутствуют дивы. Они и лишит нас долгожданного ужина.

— Однако не серебро ли это, оно может нам пригодиться… — заметил молодой купец с коротенькой черной бородкой и длинным, тонким носом. — Ужин пропал, — добавил он с улыбкой. — Но зато мы открыли богатство. Ведь из такого металла можно сделать дорогую чеканную посуду.

— В самом деле, — согласился маленький, юркий старичок — врачеватель, едущий в Гургандж. — Быть может, вы извлечете пользу из этой беды?

— Запомни это место, — приказал проводнику купец с черной бородкой и длинным носом. — Мы побываем здесь, когда будем возвращаться.

За ужином уже говорили о другом, словно забыли о странном происшествии. Один Аспанзат помнил об удивительном превращении. Он все озирался по сторонам, не покажутся ли дивы или привидения. Укладываясь спать, юноша плотно завернулся в кошму. Ему было страшно вдали от дома и от доброе Чатисы, которая умела отгонять злых духов молитвами и заклинаниями.

Был месяц цветения тюльпанов, но дневное тепло неизменно сменялось ночной прохладой. Аспанзат долго не мог уснуть. К добру ли это? А может быть, и здесь дивы виноваты? Отец обещал принести жертву в храме предков. Молитвами он оградит его от опасностей.

А может быть, злые духи сопутствуют этим купцам? Ведь он не знает, какие это люди! Может быть, жадные и завистливые или жестокие! Отец говорил что злость и жестокость караются небом. Правда ли это?

Говорят — молодость хороша. Так ли это? Молодость неразумна. Вот и сейчас ему тревожно оттого, что все неведомо и таинственно. Но тут он вспомнил напутственные слова доброго писца Махоя:

«Старайся, сынок, всегда постигать мудрость. В каком бы положении ты ни был, приобретай крупинки мудрости. Ведь мудрости можно учиться и у невежд!.. Помни, сын мой, — говорил старик, — если ты посмотришь на неуча оком сердца и устремишь на него зрение разума, то будешь знать, что в нем тебе не нравится».

Чтобы Аспанзат лучше понял эту мысль, добрый Махой привел ему пример из жизни Искандера. Великий полководец говорил:

«Я выгоду получаю не только от своих друзей, но даже от врагов. Если я совершу какой-либо дурной поступок, друзья по снисхождению стремятся его скрыть, чтобы я не знал об этом, а враг по причине вражды говорит о нем, чтобы мне все стало известно. Тогда я это дурное дело от себя удаляю и, следовательно, выгоду эту получаю от врага, не от друга»[22].

Одни боги знают, как не хотелось Аспанзату расставаться с мудрым Махоем. За время, проведенное у него в учении, он многому научился. И как прост и скромен был Махой, совсем не похож на знатного вельможу. А ведь прославлен своей ученостью! Старик сердечно привязался к Аспанзату и охотно отдавал ему сокровища своих знаний. На прощанье он сказал юноше:

«Если боги не возьмут меня в лучший мир, то судьба тебе еще кое- чему поучиться у меня. Я всегда рад тебя видеть».

Он дал Аспанзату несколько монет и повесил ему на шею свой талисман — маленькую бронзовую птичку.

«Эта птичка предохранит тебя от злых сил в пути», — сказал Махой, прощаясь с юношей.

Аспанзат задремал, прижимая к груди подарок Махоя. Небо уже светлело, когда проводники стали поднимать верблюдов, при каждом движении которых звенели медные колокольчики. Аспанзат подумал о том, что надо бы встать, но сон сковал его веки. Только призывные крики старого проводника заставили Аспанзата вскочить и мигом прогнать сновидения.

Как чудесно пели птицы на заре! Как славно журчал ручей! Как красивы были тюльпаны, покрытые капельками росы! Это были любимые цветы Кушанчи, и ему стало грустно от мысли, что девушка уже далеко, а завтра будет еще дальше. Как радостно проходил всегда праздник тюльпанов! В этот день юноши и девушки с песнями шли в горы за цветами. Они собирали целые охапки тюльпанов, а потом оставляли девушек с цветами, чтобы они могли приготовиться к праздничным пляскам. Девушки запирались в каком-нибудь доме и, забавляясь веселыми шутками, плели себе венки. Потом юноши засыпали их лепестками цветов, а они так стремительно убегали, что невозможно было за ними угнаться.

Аспанзату всегда казалось, что Кушанча красивее всех в своем венке.

Однажды соседка обратила внимание на пляски Кушанчи и сказала, что с таким даром можно смело танцевать во дворце афшина. Но, боже упаси, Чатиса и слышать не хотела об этом. Какой там дворец! Бедной девушке нечего делать во дворце!

«Чем быть прислужницей у афшина, лучше быть хозяйкой в своем собственном доме», — говорила Чатиса.

«А Чатиса гордая! — подумал Аспанзат, вспоминая этот разговор. — И Кушанча должно быть такая же. Ах, если бы узнать, что там делается сейчас! Рассказала ли Чатиса своей дочери всю правду обо мне? А что подумала Кушанча? Пожалела ли его?» И вдруг Аспанзату пришла в голову мысль. А что, если написать письмо Кушанче? Самое настоящее письмо! Как обрадуется девушка! В письме он обо всем расскажет. Вот прибудут они в Самарканд, заедут в караван-сарай, и тотчас же он напишет Кушанче. А там, наверное, найдутся люди, которые возвращаются в Панч.

Аспанзат все же замешкался, размышляя о доме. Его верблюды оказались последними в караване. Нельзя сказать, чтобы это было приятно. Пришлось ехать в сером облаке пыли, поднятом верблюдами, идущими впереди. Казалось, что туча идет с караваном. А ведь ослепительно сверкало солнце и воздух был чист и прохладен, как бывает только во время цветения тюльпанов!

Караван подошел к западным воротам Самарканда за час до заката.

— Вы удачливы, — сказал Тургаку старый привратник. — Через час наши ворота уже будут на запоре, и тогда приезжие проводят ночь за городской стеной, в обществе сторожей и шакалов.

— И давно такое?

— Да это новые правители установили новые порядки. Теперь ворота города закрываются на закате. Многим приезжим людям случалось прибыть позднее, и все оставались ждать следующего дня.

Аспанзат обратил внимание на тяжелые бронзовые запоры и медную обшивку западных ворот, отделанную причудливой чеканкой, какой славились самаркандские мастера. Навимах не раз рассказывал о них дома. А вспоминал он об этом потому, что его ближайший родственник был прославленным литейщиком. Искусный мастер подарил Навимаху медный, украшенный чеканкой кувшин, которым Чатиса очень гордилась и позволяла набирать в него воду только по праздникам.

Почти у самых ворот начиналась кривая, грязная улица, пропахшая овчиной и кожами. Здесь жили кожевники и башмачники. Одни выделывали кожи, другие шили башмаки. Стук молотков смешивался здесь с возгласами женщин, которые тут же на улице пекли лепешки, жарили мясо, варили в меду что-то пряное и душистое.

По узкому переулку караван проехал к храмовой площади, где некогда высился красивейший в Самарканде храм огня, а теперь стояла мечеть. За этой площадью было самое большое в городе помещение, куда прибывали караваны со всех концов земли.

Шумно и оживленно было в самаркандском караван-сарае. Тут можно было увидеть и тюрков, и русов, и людей Чача[23]. Сновали арабы в своих громадных чалмах. Кочевники — люди пустыни, как называли их в Согдиане — были далеко видны в своих высоких мохнатых шапках.

А на женщинах так и сверкали ожерелья из медных монет. Они носили высокие головные уборы, украшенные медными бляшками, красные длинные платья. Купцы объяснили Аспанзату, что это не царские жены, как он думал, а обыкновенные женщины из кочевых племен.

Освободив верблюдов от поклажи, купцы расположились в прохладном полутемном помещении с тем, чтобы провести здесь ночь и утром отправиться дальше, к Бухаре. Всем хотелось узнать побольше новостей: что продают на базаре и как ведут себя воины наместника? Здешние согдийцы рассказывали, что в городах они не так наглы, как в селениях и на проезжих дорогах.

Приезжие купцы удивлялись тому, как безропотно самаркандцы выполняют законы иноверцев. Особенно это было заметно в час молитвы. Как только муэдзин[24] с минарета призвал правоверных к молитве, все, кто был в караван-сарае, взяли свои коврики, повернулись лицом к Мекке[25] и, став на колени, принялись читать молитвы. Странно было слышать эти молитвы из уст согдийцев, которые приняли ислам из страха перед арабским наместником. Все знали, что эти люди не захотели платить джизью[26]. Зато согдийцы, оставшиеся верными Заратуштре, не прощали соотечественникам такого предательства. Они громко выражали свое негодование.

— Если вы хотите увидеть, сколько согдийцев продалось иноземцам, пойдите на улицу, — сказал один из приезжих купцов.

Спутники Аспанзата кинулись во двор и увидели людей почти на всех плоских крышах домов. Они стояли на коленях.

— Где же истина?! — воскликнул потрясенный Тургак. — Как смогли чужеземцы отнять веру у согдийцев? Я знал о том, что могут отнять скот, одежду, дом, землю. Но веру?.. Этого я не знал!

— Пусть великий светоч жизни не даст тебе этого узнать, — отвечал местный купец. — У чужеземцев — сила, им нетрудно было отнять веру. До чего додумались — поставили соглядатаев! В каждом доме теперь живет воин. Он следит, выполняют ли согдийцы обряды ислама. Если в доме выполняется намаз, то человека не трогают. Если же кто- либо из согдийцев, верный своим предкам, отказывался выполнять намаз, то его заставляли платить такую подать, что вскоре он становился нищим. Что же делать бедному человеку! Он притворяется, что верит чужим богам, а сам тайно молится великому Ахурамазде. Ведь это единственный источник света и правды!

Купцы пошли искать своих знакомых и родственников, а юношу оставили во дворе, чтобы он охранял тюки с товарами. Утром они обещали отпустить его посмотреть город.

Оставшись один, Аспанзат решил заняться письмом. Он вытащил из своего мешка кусочек кожи, заветный пузырек черной краски и тростниковое перышко.

Неподалеку от него сидел какой-то странник в рваной полотняной одежде с худым, почерневшим лицом. При свете фитилька в глиняной чаше он читал папирус. К нему и подсел Аспанзат. Странник приветливо посмотрел на юношу. Убогая одежда Аспанзата и грубые башмаки из бараньей кожи говорили о том, что юноша беден. Однако он приготовился писать, и это привлекло внимание незнакомца.

— Кто же учил тебя грамоте? — спросил он Аспанзата. — Разве так богаты твои родители?

— У меня нет богатства, — ответил Аспанзат. — Мой отец — бедный коконовар. А учил меня письму знаменитый в наших краях писец Махой. Без денег учил, по доброте сердечной.

— О, ты родился под счастливой звездой! — воскликнул странник. — Это мудрый старик. Я его никогда не видел, а уважаю его почтенные труды. Немало сделал он рукописных книг. Я видел написанную им книгу. В ней собраны предания старины. Что за книга! Сколько трудов он положил, чтобы собрать эту мудрость предков!.. Ты читал эту книгу?

— Нет!.. — Аспанзат был смущен. Он даже не видел этой книги.

— Но вот беда, книги эти уже становятся редкостью, — продолжал странник. — Воины халифа сжигают их.

— Да! Я не желал бы тебе быть свидетелем такого зрелища. Сердце разрывалось от горя! Я надел это рубище, притворился мусульманином и хожу по согдийской земле, напоминая людям, что недостойно отказываться от веры отцов и родного языка. Вот и сейчас я читаю летопись, которую дал мне на хранение один старый писец, ныне уже оставивший свое благородное занятие. Он отдал мне самую драгоценную из своих рукописей. В ней рассказано о наших обычаях. Здесь многое записано из священной книги Заратуштры. И это особенно дорого моему сердцу.

Слова странника потрясли Аспанзата.

— Что же я могу сделать во имя справедливости?

— Что тебе сказать… — отвечал ему собеседник. — Я могу дать добрый совет: никогда не забывай своего племени, никогда не отказывайся от своей веры и, если есть у тебя возможность увековечить родное слово, не отказывайся от этого. Добудь себе обрывки кожи, палки, все, что пригодно для письма. Не пожалей времени — и сядь за дело. Пиши все, что знаешь, что слышал, что изучил в науках. Помни, что твое слово, записанное на родном языке, сохранится для твоих детей и внуков.

— Скажи мне, добрый человек, — обратился юноша к страннику, — куда же мне девать то, что я напишу для памяти о нашем времени? Кому мне это отдать?

— Никому не отдавай! — Странник пристально посмотрел в глаза Аспанзата своими горящими, как угли, глазами. — Спрячь все это так, чтобы не увидели враги. А когда настанет день освобождения, когда иноземцы будут изгнаны с нашей земли, тогда все это найдется, и тебе будет вечная благодарность от людей твоего племени.

— Я все понял… — ответил задумчиво Аспанзат. — Хотел бы я знать твое имя, добрый человек. Ты сказал мне благородные слова.

— Одни зовут меня дервишем[27], иные называют одержимым, потому что я безумен для тех, кто уже продался иноверцам. А имя, данное мне отцом, — Варзак. Я был искусным певцом и музыкантом, а теперь давно уже не пою — теперь я плачу. Я видел многие страны, видел разных людей и узнал обычаи, мне неведомые, а теперь брожу по родным селениям, чтобы открывать людям глаза на правду… Поезжай, посмотри. Мир велик и прекрасен! — посоветовал Варзак юноше.

Фрагмент стенной росписи. (Пянджикент).

«Свет очей моих, Кушанча, — писал Аспанзат, — я видел тебя во сне. Ты сидела рядом со мной под нашим ветвистым чинаром, и я любовался твоим нежным и прекрасным лицом. Но вот я проснулся, и сердце мое разрывается от горя. Я уже далеко от тебя, а завтра буду еще дальше. Ах, зачем я был робок, зачем не признался тебе в своей любви! Почему не сказал тебе, что ты лучше всех девушек Согда! И если бы я был самим ихшидом, все равно захотел бы быть твоим рабом.

Свет очей моих, Кушанча, мы в разлуке, но сердце мое с тобой. Разве ты не слышишь, как оно бьется? Мои мысли летят к тебе вместе с прохладным вечерним ветерком. Если хочешь узнать их, посиди на закате под нашим чинаром и послушай шелест его листвы. Он расскажет тебе о моей любви. А любовь моя жарче солнца и сильнее грома небесного! Она нежна, как прохладная струя священного ключа, и благоуханна, как цветы миндаля.

Путь наш далек. И только небу известно, что ждет нас впереди. Помни меня, Кушанча! Мое сердце принадлежит тебе!»

Аспанзат долго сидел над этими строчками. Он обдумывал каждое слово, а буквы выводил с таким усердием, какого никогда не проявлял при занятиях со своим учителем. Закончив письмо, он свернул его в трубку и завязал шнурком. Затем стал терпеливо ждать, когда вернутся купцы. Было уже совсем темно, и в открытую дверь виднелся кусок черного неба, вытканного громадными мерцающими звездами Купцы все не шли Юноша уснул рядом с тюками и проснулся лишь утром, когда проводник каравана растолкал его, чтобы он, не теряя времени, шел по своим делам. Старик рассказал Аспанзату, как пройти на большой базар.

Аспанзат шел по шумным улицам Самарканда и дивился красоте дворцов и храмов. Какие умелые мастера воздвигали эти чудесные строения! Поистине Самарканд — прекраснейший из городов! Но как допустили люди Согда, чтобы этот древний град заполнился мечетями!

Вот и базар. О, это не Панч! Это чудо-базар! Кажется, что целый город только и занят тем, что торгует разными товарами. Нескончаемыми рядами тянулись навесы ткачей и шелкоделов. Пестрели всевозможные шелка, лежали свертки полотна, висели дорогие ковры и маленькие тонкие коврики, которые появились здесь с приходом арабов. Ими пользовались для молитвы.

Рядом с товарами сидели толстые, важные купцы. Одни предлагали шелковые халаты, другие расхваливали серебряную парчу, третьи зазывали женщин и предлагали им посмотреть заморские шали и ватные одеяла. Впервые Аспанзат увидел собольи и лисьи меха, которые были привезены от русов, а рядом продавали высокие седла из лошадиной кожи, сделанные в Чаче, хорезмийские луки и мечи.

Вот сидят кожевники и башмачники. Чего только здесь нет! Какие красивые мягкие кожи, какие шкатулки, обтянутые сафьяном, тисненным золотом! А башмаки для невест, украшенные бисером!.. В мясных рядах висели целые туши баранов, стояли котлы с жареной бараниной. Можно было попробовать кусочек, прежде чем купить такого барана.

Глаза разбегались, и не хотелось уходить отсюда, хотя не было денег чего-либо купить. Дома ему дали припасы в дорогу, а денег у него было совсем мало, только на оплату ночлега. И все же Аспанзат остановился в ряду, где продавались сласти. Вот белеет целая глыба чудесных сахарных леденцов. Рядом — орехи в меду и отборный миндаль, тут же сушеные дыни и изюм.

Рассматривая сласти, Аспанзат обратил внимание на покупателя, лицо которого показалось ему знакомым. «Да это купец из Панча, — вспомнил юноша. — Он покупал шелка у Навимаха, Какое счастье!»

Аспанзат тотчас же обратился к земляку с просьбой взять его письмо. Тот согласился и обещал доставить его Навимаху через два дня.

В тот единственный час, когда Аспанзат вышел на улицы Самарканда, он встретил земляка. Разве это не доказательство того, что ему сопутствуют добрые духи! Аспанзат потрогал медную птичку на груди и мысленно поблагодарил своего учителя.

Караванный путь из Самарканда в Бухару был бойкой дорогой, на которой то и дело попадались встречные путешественники. Однако теперь старый Тургак удивлялся тому, как мало они повстречали купцов.

— Видимо, народ боится чужеземцев и старается обойтись своим базаром, — говорил он с горькой усмешкой. Он рассказывал о том, какие бывали здесь раньше встречи и как нередко в пути совершались торговые сделки. — Боюсь, что миновало то счастливое время! — вздыхал Тургак.

Но молодой чернобородый купец уверял, что арабы — самые знаменитые купцы и что с ними можно еще лучше вести торговлю, чем с другими.

— Уж не продался ли ты Мухаммаду? — спросил Тургак. — Тебе по душе все чужеземное.

— Для человека торгового недостойно сидеть на месте, — отвечал молодой купец. — Наше дело такое — всегда в пути…

Важно покачиваясь среди тюков, слегка придерживая своего верблюда, он отстал от Тургака. Стоит ли спорить с этим старым, бывалым купцом. Ведь он прославлен своей верностью Заратуштре. А чем плоха вера Аллаха? И жить стало бы легче. Но он ни за что не признается в этом Тургаку. Он знает, что почтенный купец не простит ему измены и обесславит на весь купеческий мир

В Бухаре караван остановился на окраине. И здесь все говорили о переменах.

— Пойдем в наш храм, воздадим жертву, пусть добрые боги сопутствуют нам!

С этими словами Тургак первый оставил своих верблюдов и пошел к знакомой площади, где некогда велась бойкая торговля идолами и где потом был воздвигнут храм огня. Аспанзат пошел вслед за Тургаком. Но каково было их удивление, когда на месте храма огня они увидели высокую, красивую мечеть, искусно украшенную бухарскими резчиками.

— Вот до какого позора дожили!.. — воскликнул Тургак.

В горестном раздумье покидали они Бухару.