Тайна королевы

XII. Констебль в городе Клоуне

Путники наши выехали из гостиницы уже в первом часу ночи. Прибыли же туда ровно в восемь часов вечера. И в продолжении нескольких часов, проведенных в ней, Гель спал только несколько минут за столом, где он сидел с Анной. Сама Анна спала не больше часу, перед тем как спуститься в общую комнату, где она ждала Геля, так что, в общем, все они чувствовали себя усталыми и разбитыми, а между тем им предстояло еще несколько часов спешной и непрерывной езды, если они хотели хоть несколько опередить гнавшихся за ними Барнета и его людей. Лошади последних, вероятно, были уже сильно утомлены, и, кроме того, сами всадники тоже нуждались в отдыхе, и им приходилось постоянно останавливаться и расспрашивать встречных, так что опередить их было нетрудно.

Они ехали долго молча, пока наконец не прибыли в Ноттингем. Тут их ждало неожиданное препятствие: привратник городских ворот ни за что не хотел пропускать их, и только золотая монета, вовремя сунутая ему в руку Гелем, заставила его открыть ворота и пропустить их. Во все время переговоров с ним Гель не спускал глаз с Анны, так как боялся, что она станет вдруг звать на помощь и попросит привратника задержать своих спутников, но Анна хорошо понимала, что один, да к тому же невооруженный человек ничего не поделает с тремя такими решительными и воинственными людьми, как Гель и его два спутника, и поэтому она сидела молча и поехала также молча с ними дальше, когда они наконец оставили город за собой и въехали в густой лес, где им пришлось пробираться почти шагом. Наконец в седьмом часу утра, сделав за шесть часов почти двадцать одну милю, они остановились для отдыха в скромной гостинице в Скардиффе. Все, за исключением Кита Боттля, едва держались в седлах и от усталости готовы были упасть на землю.

К глубокому огорчению Геля оказалось, что здесь они могли достать только одну свежую лошадь. Боттль тотчас же сел на нее и вернулся немного назад, чтобы сторожить на большой дороге, не покажутся ли опять их преследователи. Другим пришлось довольствоваться тем, что они отвели своих измученных лошадей под навес и там, не расседлывая их, накормили и напоили. Гель раньше, чем идти отдохнуть, позаботился о том, чтобы заручиться, на всякий случай, надежным сторожем для своих лошадей, так как боялся, чтобы Анна как-нибудь не испортила их, с целью помешать ему ехать дальше. Но Анна и ее паж, по-видимому, так устали, что помышляли теперь только об отдыхе, да к тому же он заметил, когда она расплачивалась, как всегда, заранее с хозяином гостиницы, что кошелек ее значительно опустел, так что подкупить кого-либо ей было уже трудно. Обстоятельство это невольно привело Геля к двум заключениям: или она должна была в самом непродолжительном времени прибегнуть к крайнему средству, чтобы задержать его или дойти до того, что ему придется взять на себя все ее дорожные издержки, которые она будет вынуждена делать, продолжая следовать за ним, с целью сдать его в руки правосудия.

В ту минуту, как Гель собирался вслед за Анной войти уже в дом, он увидел старика, сидевшего на скамейке перед домом за кружкой пива. Старик смотрел на них с видимым любопытством и не прочь был вступить в разговор. Когда Гель поравнялся с ним, он встал, низко поклонился и спросил — Как изволили путешествовать, ваша милость? Не повстречались ли с разбойниками?

— С какими разбойниками? — с удивлением спросил Гель.

— Их у нас теперь целая шайка, ваша милость, они грабят, кого только могут на большой дороге, а наши констебли так боятся их, что смотрят на их проделки сквозь пальцы и предоставляют каждому защищаться, как он может.

— Вот как! — заметил Мерриот, многозначительно взглянув на Анну, которая подошла поближе, чтобы послушать, о чем он говорит со стариком. Увидев взгляд Геля, и поняв, что этим он хочет еще раз напомнить ей, что ее безопасность зависит от него, она вспыхнула и решила про себя, что пора наконец положить конец этому и сделать все, что от нее зависит, только бы задержать его. Он понял ее мысль и только улыбнулся в ответ. Она сейчас же поспешила в свою комнату, сопровождаемая Френсисом, а Гель пошел к себе вместе с Антонием, который и прислуживал ему во время обеда. Потом оба они растянулись на своих постелях, причем, однако, Гель еще перед тем заглянул в коридор и увидел, что верный паж, как всегда, лежит на скамейке у дверей комнаты своей госпожи.

Гель и его спутник проспали целых два часа не просыпаясь. Наконец, ровно в десять часов, Гель проснулся, посмотрел в окно, все было тихо, выглянул в коридор и вдруг увидел, что Френсиса там уже нет. Он быстро разбудил Антония, так как смутное предчувствие говорило ему, что дело что-то нечисто. Они оделись и вышли в коридор, а оттуда спустились во двор, где стояли их лошади. Обе лошади, принадлежащие ему и Антонию, были на месте, но лошади Анны и ее пажа исчезли бесследно. Гель сейчас же призвал конюха и от него узнал, что час тому назад Анна с Френсисом выехали из гостиницы и поехали в северном направлении. — Надо спешить, Антоний, — проговорил Гель мрачно. — Поезжай скорее за Китом и затем вместе с ним догоняй меня. Я уверен, что она поехала вперед, чтобы устроить нам ловушку и выдать нас властям. Увидев, что ничего не может поделать сама, она решила теперь прибегнуть к чужой помощи.

— Да, решение женщины редко бывает неизменным, — глубокомысленно заметил Антоний.

— На то она и женщина, — ответил на это Мерриот, обрывая разговор и быстро садясь на лошадь, и оба они выехали одновременно из ворот гостиницы.

— Поезжай скорее за Китом, — повторил еще раз Гель, — а затем быстро догоняйте меня, я же поеду и постараюсь, если можно, накрыть еще вовремя эту даму и ее пажа, а то мы, пожалуй, очутимся между двумя огнями, так как Барнет со своими людьми, тоже ведь не дремлет.

Гель пустил лошадь в галоп, охваченный беспокойством, так как он не столько боялся предстоящей ему лично опасности, как того, чтобы Анна по дороге не повстречалась с разбойниками, о которых рассказывал ему старый крестьянин. Он проехал, однако, целых четыре версты, не встретив ее. Кит и Антоний тоже еще не догнали его, он так был занят одним — мыслью о ней — что даже не заметил, как вдруг при самом въезде в город Клоун очутился в толпе, занявшей почти всю проезжую дорогу.

Однако и тут еще мысль о ней настолько поглотила все его умственные способности, что в первую минуту он даже не сообразил, что подобное сборище могло иметь какое-нибудь отношение к нему лично, а между тем он должен был ожидать нечто подобное, так как именно так и должна была поступить Анна, потеряв всякую надежду задержать его иным путем. И только тогда, когда вся толпа ринулась на него, и чья-то рука схватила его лошадь под уздцы, он, наконец, понял, что попал в расставленную ему ловушку, и что местный констебль собрал всех этих людей, чтобы при помощи их захватить его, недаром же один из присутствующих дернул его за локоть со словами: «Сдавайся, ты наш пленник!» А другие загородили проезжую дорогу каким-то старым огромным экипажем, который они вытащили откуда-то с боковой тропинки.

Гель быстро схватился за эфес своей шпаги и оглядел всю стоящую перед ним толпу. Констебль, по-видимому, собрал сюда всех, кто только был в силах владеть каким бы то ни было оружием. Большинство присутствующих было вооружено палками, косами, толстыми дубинами. Воодушевленные примером наиболее храброго, схватившего лошадь Геля под уздцы, все остальные тоже стали подходить ближе и наконец столпились около него. И раньше, чем Гель успел взмахнуть своей шпагой, рука его была схвачена и задержана каким-то великаном, протиснувшимся к самому его седлу. Два других человека овладели немедленно его пистолетами, Гель попробовал освободить свою лошадь от державших ее рук и заставить ее встать на дыбы, но ее держали крепко со всех сторон, и Гелю ничего не оставалось больше, как выхватить свой кинжал и попробовать пустить его в ход, но и эта попытка не удалась, его обезоружили полностью и даже связали ему руки и ноги, и он очутился совершенно в их власти. Как это ни грустно было, но Гелю пришлось сознаться самому себе, что его перехитрили, и что он ничего не в состоянии поделать с грубой силой, окружавшей его. Он глубоко досадовал теперь на то, что поехал так опрометчиво без своих провожатых, которые могли бы теперь оказать ему услугу и наверное выручили бы его из беды. Вне себя от ярости он беспомощно озирался вокруг и вдруг в открытом окне соседнего дома увидел Анну Хезльхёрст, смотревшую на него теперь с такой же торжествующей улыбкой, как он смотрел на нее после ее неудачной попытки запереть его на ключ. Он отвернулся, чтобы не видеть ее торжества, и в эту минуту ненавидел ее от всей души.

— Сэр Валентин Флитвуд, — торжественно заявил вдруг констебль, выступивший теперь очень важно вперед, — я арестую вас именем королевы и прошу вас, не оказывая сопротивления, повиноваться мне во всем и сейчас же добровольно сойти с лошади и следовать за мной в место предварительного заключения.

— Что такое? — крикнул на него Гель так громко, что констебль слегка смутился, — что я сделал такого, за что я должен отправляться в тюрьму?

— Дело в том, — заметил констебль примирительным тоном, — что место предварительного заключения у нас обставлено очень хорошо, даже лорд или пэр не должен гнушаться войти в него. Что касается пищи и питья…

— Черт побери вашу пищу и питье, а также вас самих! — крикнул ему Гель. — Отдайте мне мое оружие и пропустите меня! Я должен ехать дальше. Какое право имели вы, негодяй, задерживать верноподданного ее величества, который едет по спешному делу?

— Нет, сударь, я исполняю только свой долг, — заметил констебль спокойно. — Я задержу вас до тех пор, пока не вернется сюда наш судья, мистер Лудвайд: он поехал в Честерфильд, и пока он не вернется…

— Мне дела нет до того, куда и зачем поехал ваш судья, — продолжал кричать Гель — я требую, чтобы меня пропустили, так как я должен ехать дальше.

— Я — здешний констебль и знаю, в чем состоят мои обязанности. Я должен задерживать всех, кто обвиняется в измене, а там уже дело судьи разобрать, правы вы или виноваты.

Констебль говорил с большим достоинством, по-видимому, он рисовался перед мисс Хезльхёрст и своими согражданами, он придавал себе храбрый вид, хотя в душе сильно трусил, это был простак, старавшийся казаться очень умным и хитрым.

— Вы говорите, что знаете свои обязанности? — повторил Гель. — Так вы должны в таком случае знать, что констебль не имеет права задерживать кого-либо из дворян без письменного на то приказания, а где эти приказания, позвольте вас спросить?

— Что говорить о пустяках? Вот подождем, пока придет наш судья, он уже все разберет, и хотя у меня и нет письменных приказаний арестовать вас, но зато я могу представить лицо, по доносу которого я вас арестовал, — и он посмотрел по направлению, где стояла Анна.

Гель с грустью задумался о том, что плохо ему придется, если он действительно станет ждать прибытия судьи или Барнета и его людей, и хотя каждую минуту должны были подъехать Боттль и Антоний, но что они одни могли поделать против подобной огромной толпы? Он подумал немного, потом ответил:

— Вы говорите, что у вас есть свидетель, все это прекрасно, но уверяю вас, что мне некогда ждать вашего судью, и потом не забудьте того, что когда нет налицо судьи, верховным судьей является констебль, так ведь? И хорош тот констебль, который верит первому встречному и по его наущению хватает совершенно ни в чем не повинных людей без всяких доказательств их вины. Если он выслушал первого свидетеля, почему ему не выслушать второго, какой же он судья после этого?

Констебль, видимо, очень польщенный, что обращаются к нему, как к судье, принял гордый и независимый вид и сказал:

— В том, что вы говорите, есть доля правды, сударь.

Гель не преминул, конечно, воспользоваться благоприятной минутой и продолжал:

— В таком случае, устройте нам очную ставку, т. е. сведите нас вместе, и затем уже судите сами, кто из нас окажется прав, кто виноват.

— Пусть нашего пленника поведут за мной, — важно произнес констебль и пошел вперед по направлению к пивной, а за ним повели Геля, предварительно развязав ему руки и ноги; позади него несли все оружие, взятое у него. Торжественная эта процессия медленно проследовала по улице, и наконец все вошли в пивную, где констебль уселся за стол, а перед ним поставили его пленника, и сейчас же со всех сторон их окружила опять та же толпа, но, минуту спустя, толпа эта расступилась, чтобы дать дорогу Анне, которая, увидев из своего окна, что Геля куда-то повели, немедленно спустилась вниз, чтобы узнать, в чем дело; вслед за ней вошел и ее паж Френсис. Констебль велел себе подать перо и бумагу и приказал одному из присутствующих сесть и записывать все показания свидетелей, чтобы придать всему делу законный вид.

— Итак, сударь, — начал констебль с видом настоящего судьи, — мы начнем прежде всего с вопроса: правда ли вы изменник, которого следует предать правосудию?

— Я имею полное право ответить сейчас же на этот вопрос, — прервал его Гель, — никогда я не был изменником, наоборот, я самый верноподданный своей королевы.

— Позвольте спросить ваше имя, сударь, — продолжал констебль, как бы не слыша слов подсудимого.

Не успел Гель ответить, как уже Анна ответила за него:

— Зовут его сэр Валентин Флитвуд, и он бежал от правосудия.

— Пиши: сэр Валентин Флитвуд, — прервал ее констебль, обращаясь к писцу.

— Нет, не пишите этого! — крикнул Гель. — Пишите: Гарри Мерриот, дворянин и придворный актер, — и, говоря это, Гель взглянул на Анну презрительно и вместе с тем вызывающе. И раньше, чем кто-либо успел сказать слово, он продолжал — эта дама здесь подтвердит при всех, что, так как я не Валентин Флитвуд, то и не обвиняюсь ни в какой измене.

Анна на эти слова только улыбнулась, так как она была в полной уверенности, что Гель захотел прибегнуть к хитрости, и это невольно вызвало на уста ее пренебрежительную улыбку.

— Какое же мне имя записать? — спросил писец в недоумении.

— Пишите: сэр Валентин Флитвуд, — приказала ему Анна строго. — Я удивляюсь, что дворянин способен прибегнуть к такой лжи, только бы спастись от рук правосудия.

— Пиши: сэр Валентин Флитвуд, — сказал, и констебль, — и надеюсь, что этот господин сознается, что это — его настоящее имя.

— Ничего подобного! — воскликнул Гель с жаром — предупреждаю вас, что у вас будут большие неприятности, если вы не поверите мне, что я не сэр Валентин Флитвуд.

Констебль, напуганный решительным и уверенным голосом Геля, смотрел в недоумении то на него, то на Анну.

Анна Хезльхёрст смотрела на Геля с презрением и со страхом, так как она боялась, что констебль поверит его лжи, и страшно негодовала на то, что дворянин мог прибегнуть к подобной неблагородной лжи, только бы спасти свою жизнь. Это как раз было на руку Гелю, который хотел, чтобы она думала, что он лжет, и в то же время стремился к тому, чтобы констебль все же поверил его словам. Конечно, ему неприятно было, что после этого она должна была еще больше ненавидеть и презирать его, но в то же время он мысленно уже слышал, как приближались Барнет и его люди, и должен был всеми силами отстаивать правду, которая в ее глазах казалась ужасною ложью.

Но Анна быстро овладела собой и приняла совершенно спокойный и бесстрастный вид, так как торопиться ей было некуда, и она хотела только задержать Геля до прибытия Барнета, для него же каждая минута была дорога, и потому он решил действовать более уверенно:

— Послушайте, констебль, — сказал он, — я готов принять на себя ответственность за все поступки, сделанные придворным актером Мерриотом, но только, прошу вас, поторопитесь, так как мне некогда. Я клянусь вам именем Бога, клянусь вам моим мечом, что я не сэр Валентин Флитвуд и поэтому не могу отвечать за его поступки.

— Клятвопреступник! — крикнула Анна с ужасом и презрением в голосе.

— Нет, сударыня, человек этот поклялся, а для правосудия клятва не игрушка.

— Но в таком случае выслушайте же и мою клятву! — крикнула Анна. — Клянусь вам, что этот человек бежит от правосудия, что он — государственный изменник, и я прошу его задержать только до тех пор, пока сюда не приедут гонцы королевы, посланные задержать его и представить в Лондон на суд.

Констебль совершенно растерялся, он беспомощно смотрел то на Анну, то на Геля, то на писца, сидевшего против него и не знавшего положительно, что ему записывать. Наконец он сказал:

— Одна клятва уничтожает другую — как же быть?

— Пусть тогда мой паж принесет тоже клятву, что это именно и есть тот человек, который бежит от правосудия, — и с этими словами она заставила Френсиса выступить вперед.

— Клянусь крестом рукоятки этого кинжала, что моя госпожа говорит правду, — заявил Френсис во всеуслышание, вынимая свой кинжал.

Констебль вздохнул с видимым облегчением и обратился к Гелю со словами:

— Сама судьба против вас, — и, обращаясь к писцу, добавил:

— Пиши: сэр Валентин Флитвуд, и затем запиши имена обоих лиц, давших сейчас клятву, и напиши, в чем она состояла.

— Подождите! — крикнул вдруг Гель, который издали увидел двух всадников, сходивших с коней у ворот пивной — вот еще двое, пусть и они принесут свою клятву. Послушайте, Кит Боттль и Антоний, берите свои кинжалы в руки и клянитесь крестами их рукояток, что я — придворный актер Гель Мерриот, которого вы знали и видели еще в Лондоне на сцене. Эта дама здесь уверяет, что я — сэр Валентин Флитвуд. Скажите же при всех, какое моё настоящее имя.

Ни минуты не медля и поняв, какое имя они должны произнести в данном случае, Кит Боттль выступил вперед и сказал:

— Клянусь всем для меня святым, что вы не кто иной, как Гарри Мерриот, придворный актер, и никогда не были сэром Валентином Флитвудом.

— Да, это истинная правда, клянусь в этом и я, — добавил Антоний также громко.

Констебль обернулся к Анне и сказал:

— Как видите, сударыня, три клятвы — больше двух.

— Клятвопреступники! — воскликнула Анна, обращаясь к Гелю и его спутникам.

— Потише, потише, сударыня, — заметил констебль, — ведь если эти люди сказали правду, так, значит, вы сами принесли сейчас ложную клятву и в таком случае…

— Негодяй! — крикнул Гель, — как смеете вы так говорить с дамой?

— Но ведь, если то, в чем вы сейчас клялись, правда, так, значит, она…

— Мы говорили правду, но и дама эта была убеждена со своей стороны, что она права, и поэтому всякий, кто осмелится сомневаться в истине ее слов, будет иметь дело со мной! — крикнул Гель.

Он посмотрел Анне прямо в лицо, но она повернулась и молча вышла из комнаты. Все присутствующие окружили опять Геля, ему торжественно вручили его оружие и даже проводили его до лошади, которая все еще стояла оседланная. Он вскочил на нее и в сопровождении своих двух спутников выехал на проезжую дорогу. Там, к удивлению своему, он увидел, что огромный экипаж, загораживавший дорогу, уже снят, и путь свободен: Он невольно осведомился о том, зачем его поспешили убрать.

— Дело в том, что несколько минут тому назад здесь проехала та дама со своим пажем, — ответил кто-то из присутствующих.

— Вот как! — воскликнул Гель — однако я дурак и забыл про нее, — подумал он про себя, — а теперь она, небось, проехала в следующий городок, чтобы там сыграть с нами опять такую штуку, как здесь, и Бог знает, окажется ли следующий констебль так же глуп, как этот.

При этой мысли он невольно пришпорил лошадь и помчался вперед во весь дух.