Тайна королевы

XXV. Сэр Гарри и леди Мерриот

Мерриоту во время своего поединка с Меркуцио вдруг пришла в голову блестящая мысль: он решил воспользоваться балконом, чтобы незаметно исчезнуть со сцены и спастись бегством через него. Он прекрасно знал, что когда внимание зрителей сосредоточено на чем-нибудь особенно интересном, происходящем на сцене, они уже не видят ничего другого и не следят за другими лицами, остающимися на сцене; он решил воспользоваться этим и бежать, тем более что ему ведь и по ходу пьесы надо было спасаться после смерти Меркуцио.

Не успел он подумать об этом, как немедленно же привел в исполнение свою мысль, и не успели оглянуться ближайшие к балкону зрители, как он уже вскарабкался на него и исчез в комнате, откуда незадолго перед тем появлялась Джульетта; он быстро выбежал из нее в коридор и оттуда бросился к окну, обращенному на улицу и находившемуся во втором этаже; не долго думая, он выскочил из него прямо на землю и слегка ушиб себе ногу и руку, но в ту же секунду был опять на ногах и огляделся кругом: улица была пуста, все отправились смотреть представление. Он посмотрел в оба конца улицы, но не увидел нигде лошади. Затем он бросился бежать вокруг гостиницы, ведь могло быть, что лошадь ждала его с другой стороны ее; он оказался прав в своем предположении и в одной из смежных улиц, в другом конце ее, увидел ожидавшую его лошадь и бросился бежать к ней.

Он никогда не мог потом вспомнить, каким образом вскочила в седло и понесся; он помнил только, что его тотчас окружили тоже верхом Анна, Кит Боттль и Антоний, а Френсис стоял тут же и отправился сейчас же вслед затем раздобывать себе лошадь, так как Гель сидел на его лошади. Лица окружающих Геля были очень серьезны и почти не выражали никакой радости: настолько торжественна была для них эта минута.

— Слава Богу! — произнесла наконец Анна чуть слышно. — Я уже не надеялась на подобное чудо.

— Я тоже нет, — ответил он, — но куда же мы поедем?

— Вы поедете в Линкольншир с Антонием: он знает, как проехать окольными путями к берегу моря. Там вы немедленно сядете на корабль, чтобы отправиться во Францию.

— Но вы ведь ждали меня верхом, вероятно, для того, чтобы сейчас же ехать со мной дальше?

— Нет, я хотела только видеть собственными глазами вас живым и на свободе. У Антония достаточно денег, чтобы добраться до Франции, а мы с Френсисом и капитаном Боттлем поедем ко мне домой. Не медлите больше ни одной минуты. Вы должны ехать сначала совершенно одни. Антоний выедет отсюда с нами, а потом окольными путями догонит вас по дороге в Стамфорд. Я написала на этом клочке бумаги, где вам встретиться, так будет вернее, иначе вы можете еще разъехаться. А теперь ради Бога не медлите и поезжайте скорее!

— А вы?.. Когда же мы увидимся, или когда я хоть услышу о вас?

— Антоний скажет вам, как вы можете получить от меня весточку, а теперь не медлите, умоляю вас, поезжайте скорее!

— Вы были так добры ко мне.

— Это не только доброта с моей стороны…

Она не кончила и только взглянула ему прямо в глаза. Он вполне удовлетворился этим молчаливым ответом и поцеловал горячо ее руку.

— Вы будете ждать меня? — спросил он чуть слышно.

— Если надо, буду ждать вечно, но лучше, если мне придется недолго ждать.

Затем Гель, крепко пожав руки Киту Боттлю и Антонию, пришпорил лошадь и помчался в указанном ему направлении. На повороте он остановился и оглянулся назад: друзья его все еще стояли на прежнем месте, глядя ему вслед грустными, — серьезными глазами. Он без всяких приключений добрался до берега моря, где его уже ждал Антоний, и вместе с последним уехал во Францию, где встретился с сэром Флитвудом, спасшемся благодаря его самопожертвованию, и был принят им с распростертыми объятиями. Сэр Флитвуд оказался женатым на богатой и прекрасной француженке, и это вполне объясняло, ради кого он так дорожил своею жизнью, что даже готов был спасти ее ценою другой жизни. Жена сэра Флитвуда была очень богата и оказалась крайне признательной за спасение своего мужа. Когда после воцарения Иакова I Мерриот вернулся снова в Англию, у него оказалось имение, купленное на его имя Антонием Ундервилем из сумм, данных для этой цели женой сэра Флитвуда. Имение это было конфисковано когда-то во времена царствования Елизаветы и оказалось тем имением, в доме которого Гель так храбро выдерживал атаку сначала разбойника Румнея, потом Роджера Барнета. Оказалось также, что брат Анны, убитый на дуэли сэром Валентином, был мот и кутила и не только заложил свою часть имений, но также и все земли своей сестры, так что она осталась нищей как раз к тому времени, когда Гель вернулся в Англию; таким образом Анна, не находившая себе женихов, пока была богатой женщиной, вышла замуж, когда стала нищей.

— Мне кажется, моя дорогая, — сказал сэр Гарри (он получил этот титул при короле Иакове за то, что по собственной инициативе устроил облаву на разбойника Румнея, которого его слуга Боттль и убил в рукопашной схватке), — мне следует писать свои мемуары, как это делается обыкновенно во Франции.

Он сидел около окна, а рядом с ним помещалась его жена, леди Анна.

— Но разве ты совершал какие-нибудь подвиги в дни своей юности, Гель? — спросила она. — Почему ты мне не сообщил о них?

— Я лично подвигов не совершал, но мне хотелось бы описать, как судьба свела нас с тобой чудесным образом. Подумай только, ведь если бы ты тогда не удержала меня хитростью в этом самом доме, ты наверное стала бы потом рассказывать все подробно Роджеру Барнету, и он немедленно вернулся бы в Флитвуд, и сэр Валентин погиб бы непременно, так как он ведь выехал из своего дома только на десятый день моего отъезда оттуда. Если бы он не спасся, я бы не заслужил благодарности его жены, которая выразилась для меня в таком реальном виде, я не вернулся бы сюда владельцем этого имения, как раз в то время, когда любимая мною девушка оказалась почти на улице по милости своего достойного брата. Если бы не поединок его с сэром Валентином и не моя странная встреча с королевой и ее поручение, я бы никогда не встретился с тобой, ведь только ради моего сходства с сэром Валентином ты поехала тогда за мной.

Смерть Елизаветы сняла с него обет молчания, но только своей жене он открыл тайну о данном ему когда-то поручении.

— Да, только благодаря тому, что королева все еще была неравнодушна к сэру Валентину и благодаря тому, что она не хотела выказать свою слабость, как женщина, перед своими подданными, мы сошлись с тобой, мой дорогой. Но, несмотря на это, я считаю, что со стороны королевы это была большая жестокость посылать почти на верную смерть молодого человека только ради спасения своего самолюбия.

— Ну, милая Анна, бывают случаи, когда женщины, и даже не королевы, дают еще более опасные поручения своим верным вассалам. Я ведь взялся исполнить ее поручение, не требуя за это никакого вознаграждения. Но если я и действовал вполне бескорыстно, судьба все же наградила меня за это косвенным образом: от королевы я не получил никакой благодарности, но зато я обрел тебя, мое сокровище!

— Подожди, Гель, открой-ка окно и крикни Боттлю, чтобы он не заставлял бегать так быстро маленького Виля: твой старый слуга положительно портит нам ребенка.

— Да, конечно, он балует его, но зато я спокоен за то, что он любит его, как собственного сына. А знаешь ты, чему он вчера учил мальчика? Он учил его передразнивать Антония Ундервиля, когда тот поет свои псалмы: по-моему, к такому старому и заслуженному дворецкому надо относиться с большим уважением.

— Чему бы он ни учил нашего сына, я надеюсь, что из него выйдет такой же храбрый и достойный человек, как его отец, Гель.

— Да, я хотел бы, чтобы наш сын походил также на своего крестного отца — Шекспира. Я думаю, что наши актеры и не узнают мальчугана, когда мы опять вернемся в Лондон: он так вытянулся за последнее время. Но ты, кажется, говорила о том вечере, когда ты своими слезами заставила меня остаться в этом доме, несмотря на то, что…

— Ты говорил об этом, а не я, дорогой мой.

— Ты мне никогда не говорила, и я никогда не решался тебя спрашивать об этом, но теперь скажи мне: неужели ты все время притворялась в тот вечер, имевший для меня такие важные последствия?

— Болезнь, конечно, была мнимая, что же касается поцелуев, хотя я и отложила их до такой важной для меня минуты, однако они были вызваны неподдельным чувством. А когда, наконец, твои уста коснулись действительно моих уст, я, кажется, готова была забыть все на свете от счастья. Я теперь понять не могу, как тогда все же не отказалась еще от мысли о мщении. Нет, нет, Гель, пожалуйста, не повторяй опять этой сцены, это совершенно лишнее, оставь меня, ты мнешь мне кружево, уйди…