Тайна короля Якова

4

В это самое время на другой улице Кембриджа блеснул под луной серебристый клинок. И вонзился в сердце старика.

Кинжал был искусно направлен вверх под ребра. Старик по имени Джейкоб уставился на своего убийцу: неимоверно высокий черный силуэт фигуры, глухой и непроглядный, как тьма. Плащ с капюшоном делал его почти невидимым в ночи.

— Позволь, я объясню, что произошло, — спокойно шепнул убийца. — Я проткнул ножом твою тонкую-тонкую кожу и ввел его в бьющееся сердце.

Ты не чувствуешь движения клинка, хотя я рассек твое сердце почти точно пополам. Рана в груди такая чистая, что кровь почти не вытекает из нее, но сердце будет еще одно-два мгновения качать кровь и так туго наполнит грудную полость, что твое тело, по крайней мере теоретически, должно лопнуть. Не бойся, ты будешь уже мертв, когда это случится. Зато это очень затруднит опознание твоего тела.

Монашеский капюшон упал с его головы, открыв лучившееся ледяным светом лицо. Глаза цвета молодой листвы, спутанные локоны курчавых, черных с сединой волос. Лицо казалось не живым, а высеченным из камня.

— Я знал тебя… столько лет… Джордано! — выговорил Джейкоб.

— Да, — ласково ответил убийца. — Потому-то я тебя и убил. Джордано должен исчезнуть. Я стерт из всех записей, а ты — живое свидетельство моего существования. Видишь ли, отныне я буду зваться Тимоном.

Джейкоб силился снова заговорить.

— Не бойся, — предупредил его слова Тимон. — Ты посвятил жизнь служению Богу и своим господам из рода Сидни. Душа твоя сейчас сжалась в комок — я это чувствую, — готовясь к прыжку в небеса. Там она обретет вечную радость. Ты был хорошим человеком.

Переулок был коротким, в три лошадиных корпуса. На камнях под ногами блестел лед. По сторонам стояли две захудалые лавчонки самой бедной части Кембриджа. Одна — мясная лавка — наполняла воздух зловонием падали. На стене другой, лудильной мастерской, висели дешевые медные кастрюли.

Джейкоб забылся. Он ничего не ощущал, кроме запаха мускатного ореха, исходившего от убийцы.

— Возможно, ты гадаешь, почему я избрал этот способ казни, — продолжал убийца, удерживая клинок в груди Джейкоба. — Ты мне нравишься, а мои исследования показывают, что от подобной раны ты не должен ощущать боли. Врачи Древней Греции учат нас, что, испытывая потрясение такой силы, человеческое тело отказывается в него поверить и все чувства на краткое время отказывают. Ты скоро уснешь, так и не ощутив ничего, кроме первого прикосновения кинжала. Я был добр к тебе, Джейкоб, насколько это возможно для меня.

Глаза Джейкоба закатились.

— А! — Тимон выдернул кинжал.

Когда труп повалился на камни, Тимону представилось, что он видит поднимающуюся вверх струйку белого пара.

— Прощай, Джейкоб, — обратился он к этой струйке. — Увы, мы с тобой больше не увидимся. Вечность нам предстоит коротать в разных местах.

И тут из тени выскочила собака. Пса выпустили из боковой двери мясницкой.

— Куси его, малый! — прорычал человеческий голос. — Он убил Джейкоба.

Пес прыгнул, нацелившись Тимону в глотку.

Тот, не задумываясь, выставил перед собой кинжал. Глубокая рана рассекла горло собаки, едва не отрубив голову. Мертвое тело продолжало прыжок, пока не рухнуло рядом с трупом Джейкоба.

Тимон сделал три длинных неторопливых шага и оказался перед скорчившимся в тени, испуганно выкатившим глаза мясником.

Без единого слова Тимон сгреб его за фартук и протолкнул спиной вперед в дверь лавки. Ударившись спиной о край деревянного стола, тот осел на пол. Тимон мгновенно оказался в переулке, ухватил мертвую собаку за хвост и приволок в лавку.

— Как неудачно, — хладнокровно заметил он про себя, снова отбрасывая капюшон.

Увидев его лицо, мясник попытался отползти.

— Бедняга Джейкоб! Мерзавец, я видел, что ты сделал!

— Знаю, — рассудительно ответил Тимон. — Поэтому придется убить и тебя.

И он молча поднял самый большой из мясницких ножей. Мясник застыл. Тимон высоко занес тесак. Крик мясника был пронзительно тонок, едва уловим для слуха. Развернув тесак, Тимон нанес жестокий удар плоской стороной по голове, всего лишь оглушив его.

Затем он старательно вложил тесак в руку мясника. Поднял собаку и полил мясника с его тесаком кровью из раны на горле.

Он обвел взглядом темную улочку, напряг слух, ловя любое движение. Убедившись, что других свидетелей нет, он с силой раскрыл пасть мертвого пса, приложил клыки к неподвижной шее лежащего и сомкнул мертвые челюсти, проколов кожу и пустив кровь. Затем он поискал среди ножей и выбрал тонкое узкое лезвие. Им он оставил на шее мясника несколько узких ран, напоминающих собачий укус. Два прокола задели яремную вену, и кровь ударила струей, забрызгав пол темно-красным узором.

«Назавтра люди будут говорить: „Какая жалость!“ — думал Тимон, остановившись, чтобы полюбоваться своим творением. — Пес мясника набросился на хозяина, и тому пришлось перерезать собаке горло. Увы, сам мясник истек кровью — некому было ему помочь. Забавно, что такое случилось в мясницкой лавке, верно?»

Тимон выждал целых пять минут, желая убедиться, что мясник мертв. Только тогда он проверил, не осталось ли пятен на его одежде — хотя у черных одеяний есть то преимущество, что кровь на них обычно незаметна.

Не думая больше об убитых, брат Тимон зашагал по улице, бормоча про себя по памяти вступление к Аристотелевой «Поэтике».