Тайна перстня Василаке

НА МЕРТВОМ МОРЕ

Боже мой! Где только не приходится бывать человеку в этой трижды благословенной жизни! Думал ли я, что когда-нибудь попаду в государство Израиль, на удивительное Мертвое море? Райские места! Тепло, светло, мухи не кусают, как впрочем, и комары. Наверное, каждый верующий в затаенных мечтах предполагает побывать в Библейских краях, но… Человек, как известно, может лишь предполагать.

Я завалился беспечно спиной на неподвижную водную гладь и, не делая ни малейшего движения ни руками, ни ногами, спокойно лежал на воде, ради пижонства читая газету на русском языке. Фантастика! «Живут же люди, — философски размышлял я, глядя в безоблачное голубое небо. — Поистине — святое место на земле, а это море… море, в котором невозможно утонуть. Вы себе такое в состоянии представить?

Куда ни глянь, всюду чудеса. Небо чистейшее до головокружения, тишина, от нее легко оглохнуть с непривычки. Экзотические фрукты, растущие на деревьях, никому не принадлежащих, — бери, ешь, сколько влезет. Мельчайший теплый песочек, словно просеянный через мелкое сито, ни голыша, ни мусоринки.

Никак не верилось, что совсем близко от этого великолепия, в трех часах полета, на моей родине, в России, царят, к сожалению, иные нравы, иные заботы, иные ценности. Сейчас там сумрачная осень, с пронизывающими дождями, с ветром, который приносит с левого берега, с металлургического комбината запахи окалины и фреона, десятков иных зловредных веществ. И от этого «букета» порой становится просто нечем дышать.

А по поводу тишины и спокойствия, то… этого нет и в помине. Разухабилась, буйно разрослась воровская «малина», сплошь и рядом идут «разборки», стало, страшно подумать, обычным явлением заказное убийство неугодных — плати «зелененькие» и «уберут» по заказу любого, хоть министра, хоть тещу. Делят страну, как сладкий, новоиспеченный пирог.

Как я попал сюда, на Мертвое море? Все здесь очень просто решается. С Кипра совершенно свободно, без всяких виз и разрешений, можно переплыть море и очутиться на святой земле, в Израиле. Препон здесь не чинят никому, разве что запрещено на Кипре постоянно жить как евреям, так и палестинцам во избежание стычек. Правда, не будь у меня новых покровителей, я так бы никогда и не побывал в райском уголке планеты.

С Кипра можно доплыть до израильских берегов на комфортабельном пароме, но нам заказывать каюты не пришлось. Адвокат Эдик любезно предоставил свою роскошную двухпалубную яхту с ярко-красными парусами и мощным мотором. О, что за прелесть эта яхта! Капитанский мостик, машинное отделение, четыре одноместные каюты для пассажиров, верхняя палуба, застеленная коврами, на ней в основном и проходили наши беседы «за жизнь». Яхта была надраена до блеска, по ободам судна сверкала позолота. Яхта мягко ныряла в теплые воды, окуная бушприт, на острие которого красовалась фигурка русалки.

Два молчаливых матроса неизвестной мне национальности составляли весь экипаж яхты. Матросы поочередно стояли у штурвала. Они же готовили обеды и ужины, накрывали на стол, по знаку адвоката включали тихую музыку, особенно нравился моим нынешним покровителям Теодоракис.

Во время этого поистине сказочного путешествия с Кипра в Израиль мы впервые разговорились на равных, а не как было прежде, когда Миша-островитянин, явный криминальный субъект, и адвокат по имени Эдик «ломали» меня, выбивая согласие выдать досье Василаке. После моего двухчасового обеда с боссом Миша и адвокат прониклись ко мне почти благоговейным уважением. Оказывается, я и раньше был лично не только знаком с Василаке, но и в свое время помогал ему, чем мог. И теперь на яхте оба старались всячески расположить меня, охотно отвечали на любые мои вопросы, более не опасаясь провокаций.

За третьей бутылкой старого никозийского коньяка наш разговор незаметно перешел на криминальные темы. Я «подкинул» новым знакомым эту идею, которая меня крайне интересовала. Профессиональное любопытство прямо-таки разбирало меня. Без нажима напомнил адвокату и Мише о том, что господину Василаке понравился мой роман «Черный передел», который прежде назывался «Мафия». К тому времени я и сам плохо представлял, что это такое — мафия.

Адвокат, а вслед за ним и Миша, откровенно пожалели, что не в пример господину Василаке вообще книг, а тем более детективов, не читают, зато постарались восполнить мои пробелы знаний по этой нашумевшей на весь мир организации. Причем, так получилось, что Миша и адвокат не только просветили меня, но и вольно или невольно приоткрыли завесу над так называемой «евромафией» — мало кому известному сообществу, возможно иному явление, чем масонство, более осмысленное и неимоверно сильнее. Сообществом крупных европейских не только криминальных, маргинальных и финансовых тузов авторитетов, которые оторвались от сицилийской мафии и ушли далеко вперед. Не трудно было догадаться, что процесс перестройки и объединения криминальных структур близится к завершению. Оказывается, даже на «тихих» средиземноморских островах есть «счастливчики», которые заслужили право быть принятыми в евросемью, хотя пробиться в святая святых этой структуры очень и очень трудно.

Так, впервые я узнал, что за кандидата должен обязательно поручиться видный деятель «семьи», входящий в первую сотню лиц евромафии, что стать «человеком чести» — великое счастье, ибо сие звание открывает перед ним поистине неограниченные возможности — ему охотно открывают кредиты в солидных банках, помогают начать стоящий бизнес, у «человека чести» появляются и могущественные заступники, они не позволят «попасть на ножи» в любых разборках, а в случае нужды «семья» всегда защитит «родича», прикроет от удара, а коль силою обстоятельств придется ее члену отправиться за решетку, попробует выкупить, нанять лучших адвокатов, а если ничто не поможет, обеспечит родных, не оставит их в беде. Я понимал, что все мои рассуждения касаются только самого верхнего донышка, а что там, в глубине? Тут мой дурной писательский характер с правилом во чтобы то ни стало докопаться до истины наверняка обречен на провал, но вед кто-то должен попробовать пробить стену голым лбом, прежде писали в советских газетах «кто если не я». меня ни на минуту не оставляли воспоминани Эдика, который увлеченно и красочно живописал «высокие моральные качества» своей «евросемьи», а Миша-островитянин в это время помалкивал, хотя я был убежден, что и ему было, что сказать. Пришлось сделать вывод здесь адвокат главный: пусть даже они на одних должностях у Василаке, но тот в «в сеье» с —. Оказалось, что и яхта принадлежит ему, и та роскошная вилла, где содержали меня, тоже владение Эдика. И еще я сделал одно умозаключение, что Эдик, вполне возможно, и сам «человек чести», ибо слишком хорошо знакомы ему тонкости жизни и детали крепко скрытой от посторонних глаз этой криминальной организации. В предвкушении лафы, которая столь неожиданно свалилась на мою писательскую голову, я сгорал от нетерпения. Писатель — это получеловек. Если он за работой, то исчезает весь мир, он растворяется в чистом листе бумаги, ожидая счастливого мига, когда на этом листе, как на фотографии, вдруг проявятся очертания новых героев.

Внимательно слушая ленивые рассказы международных «авторитетов», я искренне жалел, что не взял с собой диктофон. Вот бы скрытно зафиксировать рассказы на пленку, чтобы не упустить детали. а на словах, кто мне поверить.

— Земляки! — как можно беспечней проговорил я, оглядывая по очереди своих попутчиков и хозяев, — если можно, расскажите саму технологию приема достойного человека в «евросемью».

— Тоже вступить захотелось? — не скрывая иронии, спросил адвокат, — не рановато ли? Вы, Банатурский, еще мелко плаваете, жопка наверху.

— Понимаю, не каждый достоин чести, но я же писатель. Хотите, дам расписку, мол, обязуюсь ни имен, ни кличек, ни мест, где происходит действие не называть. — Запоздало огляделся и ужаснулся. Глупец! Болван! Старый дурак! Разве можно об этом просить! Втянул голову в плечи, ожидая яростных выпадов, подозрительных взглядов, однако к великой моей радости, все обошлось вполне цивилизованно, хотя каждый из попутчиков, наверное, все взвесил и оценил, но ни Миша, ни адвокат не потеряли лица…

— Поди, в роман хочешь нас вставить? — неожиданно поинтересовался Миша-островитянин и пошевелил крутыми плечами. — Не ошибешься, мы ребята с головой. Вот Эдик, «человек чести», его спрашивай.

Адвокат Эдик — член «евромафии»! Я это и предполагал. Что ж, чем дальше, тем страшнее.

— Вы не удивляйтесь моим вопросам. — Я мгновенно оценил обстановку и, чтобы «не заметить» промашки Миши, пояснил с небрежным видом: «Господин Василаке нашел нужным кое-что мне поведать».

— Это облегчает задачу! — Адвокат снял солнцезащитные очки, горделиво выпрямился, привстал с плетеного шезлонга. — Да, я — член «евросемьи» и невероятно этим горжусь. — Однако легкое облачко набежало на холеное чело адвоката, он глянул на Мишу, но не прочел ни одобрения, ни возражения. — Кстати, писатель, а зачем тебе все-таки знать про «евросемью»?

— Снова да ладом, — деланно огорчился я, — разве вы забыли: перед вами не только друг Василаке, но и российский писатель, автор криминальных романов. Правда, Вася сделал мне замечания, мол, все из пальца высасываете, а мы тебе такие сюжеты подкинем, все книголюбы ахнут. Я спорить с ним не стал. Откуда, в самом деле, мне знать подноготную криминального мира? И еще, признаюсь, именно Вася посоветовал мне перетолковать «за жизнь» с вами. Не верите? Эдик, дай сотовый телефон, я сейчас позвоню Василаке, и он подтвердит мои слова. — Нутром почувствовал, что снова попал точно в «десятку», яростно застучало в груди сердце: не раздумали бы, «просветили» бы меня.

— А что, Миша, пожалуй, наш писатель красиво «рисует», возразить нечем, а? Правда, на сексота он не смахивает, лох!

Миша-островитянин кивнул в знак согласия. Кажется, я отлично понимал этих «новых русских». Когда есть все — деньги, яхты, виллы, когда душа ни в чем не имеет отказа, появляются новые соблазны — поведать миру о своем величии, о своей «крутости».

— Давай для верности заключим джентльменский уговор, товарищ криминальный писатель, — предложил Эдик. Мужичок он, видать, был и впрямь хитроумный, просчитывал все на много ходов вперед.

— Опять договор? — я хлопнул себя ладонями по ляжкам. — Я уже со счета сбился, заключая с вами всякие соглашения и договоры.

— Не кипятись, — охладил мой пыл Миша-островитянин, — не в «очко» резаться будем, Эдик прав. Каждый участник должен знать за что страдать будет.

— Лады, выкладывайте условия.

— Просто уговор. Не спрашивай меня про членов правления купола «евросемьи», не выпытывай про людей, которые дают рекомендации, не спрашивай, за какие доблести можно стать «человеком чести», не интересуйся моими близкими и друзьями, не…

— Эдик, мы уже об этом говорили: чисто теоретически, ты просто расскажи о самом ритуале торжественного приема в «евросемью». Меня, к примеру, принимали в пионеры с большой оглядкой.

Чтобы мои новоявленные покровители и благодетели не заметили явно нездорового любопытства в моих глазах, я постарался напустить на себя полнейшее равнодушие, мол, слушаю вас, господа-жулики от нечего делать, стал смотреть мимо крутого плеча Миши-островитянина вдаль, на море, а оно и впрямь было прекрасно, купалось в лучах щедрого золотого солнца, а сам жадно впитывал в себя каждое слово адвоката, краткие реплики Миши-островитянина. Эдик, на удивление, оказался отличным рассказчиком, не торопясь, отделяя зерна от плевел, выдавал детали и образы — подарки для пишущего человека. На какой-то миг мне стало неловко, ведь я по сути дела спровоцировал адвоката, выдавал желаемое за действительное. Но… о какой совести можно было говорить, беседуя с такими ребятами?

Однако, что сделано, то сделано. Словно исчезла яхта с позолочеными ободами на бортах, исчезли море и солнце, исчез весь окружающий мир. Перед моим мысленным взором отчетливо вставали картины ритуального обряда — приема в «евросемью», или, если хотите, по-итальянски, в «вечину».

Итак… Специальная ритуальная комната на окраине города, о которой знал очень узкий круг лиц. Задрапированные черным шелком окна, плотно закрытые двери. Наружная охрана заняла свои места — ни одна посторонняя душа не должна помешать приему. На стульях — «авторитеты», чьи профессии досконально никому из близких неизвестны. Сегодня они имеют право казнить и миловать отступников или новичков. Выключается электрический свет, перед большой иконой Божьей матери зажигается толстая свеча. В комнате становится тихо, даже дыхания людей не слышно. И пока горит свеча, претендент повторяет вслух магические формулы, которые подсказывает ему на ухо один из избранных.

Затем «секретарь» спрашивает новичка: «Какой рукой вы лучше стреляете?» Получив ответ, он вынимает острейший кинжал, прокалывает острием палец «претендента» на «стреляющей» руке. Кровь с пальца капает прямо на горящую свечу, запах горелой крови вызывает легкую тошноту, но никто не сознается в этом. «Претендент» четко, чтобы слышали все присутствующие, произносит заключительную фразу, ее ждут с нетерпением все: «Если я предам «семью», нарушу эту торжественную клятву, то пусть и я сгорю, как эта свеча…»

И, как в театре, разом меняется декорация, вспыхивает электричество. Новоявленные «родственники» гурьбой бросаются поздравлять нового члена «семьи». Отныне с ним придется считаться многим, он делается заметной фигурой в мире криминального бизнеса, невидимого для глаз рядовых обывателей. Отныне «новокрещенный» получает право называться членом европейской «семьи», членом братского содружества в десятках стран Европы.

Все гости рассаживаются за столы, начинается торжественное заседание, на котором все пьют только красное вино, напоминающее кровь, только что пролитую «претендентом». «Родственники» вновь наперебой горячо уверяют принятого в «семью» в своей неизменной верности и преданности…

От описания этого ритуала во всех деталях на меня пахнуло смрадным средневековьем, но широко образованный адвокат совсем не замечал театральности в этом действе, был, как никогда серьезен.

— Нужно иметь богатую фантазию, — продолжал живописать адвокат, — чтобы представить, какие блестящие перспективы открываются перед каждым членом «семьи».

— Камера на солнечную сторону! — не удержался от ехидного замечания, и чуть все не испортил глупой фразой. Адвокат глянул на меня осуждающе, потом, видимо, понял, что это просто глупая реплика, и продолжил мысль.

— Вы, писатель, человек недалекий, — слегка уколол меня, — вам, наверное, кажется, что впереди у меня новые возможности заработка или новая яхта, авто? Ни то, ни другое, ни третье.

— Вы меня заинтриговали, — более мягко вставил я, — ради чего стоит стремиться в члены «евросемьи»?

— Карьера! Вот главное преимущество, подъем по служебной лестнице.

— Разве вы где-то служите клерком?

— У людей «чести» иные понятия о служебной лестнице. Каждый должен стремиться вверх, на более высокий уровень, которого трудно, но можно достичь. Например, у меня теперь есть возможность стать «мандамето». Знаете, что это такое? Конечно, нет. «Мандамето» — это, образно говоря, офицер, стоящий между солдатом и генералом. — Адвокат был подготовлен великолепно, отлично знал внутренне строение «евросемьи» и горячо, с неподдельным пафосом выдавал «на гора» все свои знания.

— Эдик, давайте продемонстрируем на примере российской власти, ее ступеней. Так будет намного понятней. «Мандамето» — мэр города или губернатор?

— Пожалуй, точнее будет сказать так: «мандамето» — сенатор при Высшем совете. Выше его только «послы десяти фамилий» и сам президент «купола». Его избирают тайным голосованием только «послы десяти фамилий». Правда, мельком обо всем не расскажешь, — спохватился адвокат, жадно выпил полный бокал охлажденной кока-колы. Я мог бы поспорить, что сам рассказ досчтавил Эдику большое наслаждение. Ведь когда человек имеет почти все, ему хочется славы. Чтобы о нем, о его «семье» узнали близкие и дальние погордились за него.