Тайна перстня Василаке

ПЬЮ ЧАЙ С ГЕНЕРАЛОМ

Где это видано, чтобы обыкновенного человека встречали в международном аэропорту, будто тайного агента Интерпола, выполнившего сложнейшее задание. Таможенная «шишка» лично провела меня по «зеленому» дипломатическому коридору без досмотра и проверки документов… А вдруг меня с кем-нибудь перепутали?

Я пытался рассуждать логически, но ключ к разгадке найти не удавалось. Одно успокаивало: «Кому-то я был очень нужен. Скорей всего, меня просто используют, как фельдъегеря. Доставлю почту по адресатам и… «Глупец! Чему ты радуешься, — спросил я себя. — Если тебя несут на руках, не радуйся, возможно, процессия направляется на кладбище». Видимо, меня выследили на Кипре или в Израиле. Вот и везут на какую-то базу, начнут «раскалывать», либо «перекупать», а то просто пристрелят в лесу…

Не в пример Мише-островитянину, который вышел ко мне лишь на вторые сутки, хозяин роскошного двухэтажного особняка появился, как только микроавтобус притормозил у парадного крыльца. На деревянной лестнице стоял великан лет сорока. Несмотря на крупный рост и крупное телосложение, выглядел он несколько вальяжно. На крутых плечах был яркий махровый халат, накинутый прямо на голое тело. Хозяин, видимо, только что вышел из бассейна, водная гладь голубела чуть левее коттеджа. Волосы великана были мокрыми, гладко зачесанными назад.

— Добро пожаловать в мои скромные лесные пенаты! — пробасил хозяин трехэтажной, на вид простоватой дачи. Бас у него оказался таким потрясающим, что мне показалось: птицы смолкли на мгновение, а трава пригнулась. — Ну, чем не Швейцария? — Хозяин обвел рукой по сторонам, глянул на меня испытующе, мол, понравилось или нет? — Еще многое тут не доделано, хочу поставить немецкие округлые окна. — Он еще что-то говорил о своем детище, а я плохо его слушал, старался угадать, кем же в действительности является этот басовитый, уверенный в себе мужчина с явной военной выправкой. — Ну, что молчите, дорогой друг! Не нравится мое владение?

— Очень нравится, потрясающе! — довольно робко проговорил я, лихорадочно подыскивая подходящие к случаю «умные» слова, но, как назло, ничего путного на ум не приходило. Рабы, мы и есть рабы! Живем придавленные страхом. И ничего с собой поделать не в состоянии. В России страх генетически передается по наследству. Чуть что, и внутренняя пружинка захлопывается, и ты чувствуешь себя плебеем рядом с патрицием.

— Извините, я вас с ходу огорошил! — пробасил хозяин трехэтажной дачи. — Прошу к моему шалашу! С дороги полезно погонять чаи. — Хозяин подхватил меня сильной рукой, провел по дорожке в сад. У самой веранды, на лужайке, был накрыт деревянный, по-деревенски скобленый стол. Сел на деревянную скамью, жестом пригласил и меня. — Слышал, вы — писатель, ваш брат любит все лицезреть и… на бумагу, на бумагу!

Я предпочел бы сейчас на природе, не чаи гонять, а опрокинуть бы пару рюмочек марочного коньяка, чтобы обрести, наконец, душевное равновесие.

— Большое спасибо за приглашение. Правда, я не любитель чая, хорошо бы сначала познакомиться. — Обычно я очень быстро осваиваюсь в любой остановке. Но здесь, в чаще елового леса, за высоченным забором, за охраняемым шлагбаумом, чувствовал себя не в своей тарелке.

— Можно и познакомиться, — охотно согласился хозяин дома, — зовите меня просто Владимиром Ильичем! — Без сомнения, подобную фразу ему приходилось употреблять часто и, наверняка, всякий раз этот Владимир Ильич наслаждался произведенным эффектом. Так оно и получилось. — Легко запоминается, правда. Владимир Ильич… Ле… Нет. Нет, не Ленин, а Левин.

— Вот это да! — не выдержал я. — Редкое совпадение. Заменить бы всего одну букву и… нет, конечно, с вашей внешней фактурой вы все равно не были бы похожи на вождя мирового пролетариата.

— Что верно, то верно! — пробасил Владимир Ильич. — Да я и не сторонник мировых революций. — Он провел крупными ладонями по жестким волосам, глянул на меня с хитринкой. — Выходит, познакомились.

— Очень приятно, а меня зовут… — начал, было, я, но хозяин дома бесцеремонно перебил.

— Не стоит представляться! Кто вы, я знаю хорошо.

— Как этот я сразу не догадался, — спохватился я. — Да, разрешите, Владимир Ильич, поблагодарить вас за то, что прислали за мной автомашину, это было кстати. — Я поймал себя на мысли, что, упаси Бог, предстать перед этим явно милицейским чином в ином качестве, чем сейчас. — Так намотался на Кипре…

— Не стоит благодарности! — отмахнулся хозяин. — Долг вежливости. Ну, пошли, перекусим, чем Бог послал! — Он напрочь игнорировал мои слова о чае.

На открытой веранде из отфугованного елового брусья вкусно пахло хвоей и острыми травами. Нас ждала самая настоящая чайная церемония… По-русски, правда, недоставало одной существенной детали — на столе я не разглядел ни одной «злодейки с наклейкой», что очень огорчило меня. Нет, я не пьяница, просто порой бывают ситуации, когда рюмка водки просто необходима, чтобы расслабиться, выровнять кровяное давление, успокоить нервную систему. Стараясь не подавать вида, что огорчен, я покосился на пузатый старинный самовар «под парами» — ярко-желтый, будто из чистого золота, с многочисленными медалями, вытесненными по выпуклым ободкам.

— Как самоварчик, товарищ писатель? — самодовольно спросил Владимир Ильич. — Полтора столетия служит чаехлебам тульский старшина миллионщика Афендулова. — Покосился на мое равнодушное лицо и выложил последний убедительный козырь. — Самовар позолоченный, из раритетных, а медали из золота.

— По наследству достался? — ляпнул я. И похолодел. Экая глупость! И как это я догадался ударить в самое больное место. Было видно невооруженным глазом, как по-детски гордился этот великан своим раритетом, а я вместо того, чтобы похвалить человека, хозяина дома, бросил в него камень. Однако Владимир Ильич не показал вида, что ему неприятны мои слова. Он как-то криво улыбнулся:

— Точна на вас оперативка! — с холодком проговорил он. — Порой неуправляем, порой вспыльчив.

— Оперативка на меня? — пролепетал я, вновь, в который раз, кляня себя в душе за выпад. — Простите, пожалуйста, я что-то сказал не так?

— Прощаю, — Владимир Ильич повел крутыми плечами, я даже сквозь ткань халата увидел, как напряглись его мускулы, — наливайте чай, пробуйте сушки с тмином, варенье, все — фирменное.

И опять на меня накатила дурь. Захотелось выкинуть новый фортель — на глазах хозяина достать из дипломата остатки вчерашнего ужина — здоровенный кус подсохшего мяса, два бутерброда с малосоленой кипрской рыбой и… прямо тут, на роскошной веранде, вкусить все в собственное удовольствие, но едва я опустился на плетеный стул, ко мне подошел человек с явной военной выправкой, без лишних слов взял мой чемоданчик, протянул руку к заветному дипломату-кейсу, но я вежливо и твердо отстранил руку «помощника»:

— Извините, но этот дипломат трогать не нужно.

— Вы, наверное, голодны? — гулко пробасил над моим ухом хозяин дачи. — Я живу по методике Порфирия Иванова. Зелья не употребляю, не курю, стараюсь есть, как можно меньше тушеного и жареного, зато чаи — моя слабость, естественно, чаи без сахара. У меня бабушка, царствие ей небесное, выпивала за один присест до десяти чашек чая, потом, насытясь, переворачивала чашку вверх дном. А вы… пейте, чувствуйте себя, как дома.

— Вы — физиономист? — Чертова робость! Откуда она на меня навалилась? Не мог расслабиться, тело, словно сковали невидимые цепи.

— Ну, расслабьтесь, расслабьтесь! Выше голову! Теперь лучше. Скажите, как поживает господин Василаке?

— Нормально. У меня создалось впечатление, что он живет, не тужит! — Я проговорил фразу и подумал, что нужно быть настороже. Любой неточный или лукавый ответ может быть истолкован против меня. — А вы с ним давно познакомились, Владимир Ильич?

— Недавно.

— Каким образом, если это не секрет.

— О, романтическая история! — деланно засмеялся хозяин дачи. — Два года назад меня неожиданно премировали бесплатной путевкой на остров Кипр, — охотно принялся рассказывать Владимир Ильич, — приехал, остановился в гостинице, где для меня был забронирован номер. Гостиница, скажу вам, дрянная, зато рядом с парком, где проходят ежегодные винные фестивали. Загорал, купался, смотрел, как отдыхают и резвятся богачи. Но и там меня «достали». Оказывается, на острове выходит газета «Русский Кипр». Однажды вечером ко мне в номер заявились незваные гости, журналисты из русских, попросили дать интервью, мол, как отдыхаю, все такое прочее. Я попытался выпроводить их, но они уже «пронюхали», кем я работаю в Москве, вплотную подступили с одним вопросом: «По чьим следам приехал на остров? Кого преследую из «новых русских или старых евреев»? Что мне оставалось делать? Пришлось отвечать, терпеливо разъяснять, что любой российский чиновник, даже если он работает в МВД России, имеет право на оплачиваемый отпуск.

— И вам поверили?

— Конечно, нет. Журналисты записали мои ответы и удалились, но… несостоявшееся во всем объеме интервью напечатали. В нем утверждалось, будто я «пасу» кого-то из главарей русской мафии на острове. И еще. Будто бы я специально снял в гостинице дешевый номер, чтобы быть как можно незаметней. И однажды, ранним утром, к гостинице подъехала автомашина, как сегодня за вами, и… привезли вашего покорного слугу в гости к бывшему россиянину по фамилии Василаке. Господин ни о чем меня не расспрашивал, просто вручил ключ от чудесного номера с видом на море, причем, совершенно бескорыстно.

— Очень любопытно, — ехидно заметил я, — досада начала овладевать мною: мысленно возводил воздушные замки, населенные мафиози, каждого, кто соприкасался с Васей-греком, считал купленным, «завязанным», а выходило все просто, по-человечески. Зная характер Василаке, вполне можно было предположить, что он способен на такой малопонятный шаг.

Владимир Ильич, наверное, видел меня насквозь. Он отвел глаза, наполнил мою кружку пахучим чаем, придвинул баранки. Все это выглядело не столько по-генеральски, сколько по-деревенски. Ему стало жарко. Легким движением сбросил халат на спинку стула, обнажив мускулистое, без капли жира тело.

— Вчера утром позвонил Василаке, попросил встретить вас в аэропорту, мол, вы человек приезжий, таскаться с чемоданами по Москве в метро тяжело. Как же нынче поживает наш общий знакомый? — повторил вопрос Левин. — Вроде бы он хотел передать мне письмецо.

— Совершенно верно, — засуетился я, точно, письмо. — Я открыл кейс, нашел конверт с инициалами «В.И.Л.» и с адресом на конверте, протянул хозяину дома. Владимир Ильич приподнял конверт на уровне глаз. Весело сказал:

— Не распечатывали? — и отложил конверт в сторону, как пустую, не имеющую ценности бумажку.

— Как можно вскрывать чужие письма?

— Н-да, — Владимир Ильич потянулся так, что хрустнули суставы, — с нетерпением жду очередной отпуск, доверительно сообщил, лучезарно улыбаясь, — пожалуй, опять махну на Кипр, благословенное место. Везет людям, родившимся там…

— Для отпуска самое подходящее место. — Меня так и подмывало кое-что уточнить о господине Василаке, но я все же перевел разговор на более безопасную тему. — В Лимасол направитесь или в Пафос?

— Там видно будет. В теперешней жизни нельзя загадывать даже на час.

— Это верно, — поддакнул я. — Как в Библии: «Иной говорит: «Через год я поеду туда-то и туда-то». Глупец! Он не знает, что с ним будет через минуту». Нужно планировать с оговоркой: «Если Бог даст».

— Поправку принимаю! — Владимир Ильич надкусил зеленое яблоко, сок брызнул прямо на скатерть. — А вы… в каком городе живете?

— В Старососненске, это под Воронежем. Мне от Москвы еще ночь ехать.

— О, город славных металлургов! Бывал там, бывал…

Каким-то странным и запутанным показался мне этот завтрак-обед у господина Левина. Сначала пили чай с баранками, с медом, по выражению хозяина, «промывали желудок», а когда меня начало мутить и распирать от воды, наконец-то подали… закуску к чаю. Бутерброды с ветчиной и колбасой, это еще куда ни шло, но маринованные помидоры и огурцы, это уже было слишком. Затем, не давая мне опомниться, служка в белом переднике поставил перед каждым из нас по маленькой сковородке с яичницей.

— Какие дела у вас в столице? — тщательно пережевывая пищу, спросил Владимир Ильич и пытливо взглянул мне в лицо. Говорят, глаза — зеркало души, если это так, то в душе у господина Левина отражался сам дьявол. Я поперхнулся, еда застряла в горле. Он видел меня насквозь и, наверное, посмеивался в душе над моими неумелыми фразами, над моим невольным смущением. Есть люди, с которыми ведешь разговор свободно, ни о чем не задумываясь, разговор на равных, а есть собеседники, что мысленно «давят» на тебя, заставляют смущаться, путаться. Взгляд Владимира Ильича прожигал насквозь.

— Извините, но… взгляд у вас очень тяжелый, — признался я.

— Что поделаешь, взгляд профессионала… Вы не ответили на мой вопрос.

— А, про дела в столице! — стараясь казаться как можно беззаботнее, проговорил я. — Так, по мелочам. Объехать пяток магазинов, выполнить заказы соседей. Провинция, что с нас возьмешь. Да, еще надобно друга навестить. Он — известный музыкант. — Я назвал его фамилию.

— Слыхал, слыхал! — хохотнул Владимир Ильич. — Лады, сделаем так. Я три дня в отгуле, а вы… возьмете на полдня мою машину, сделаете свои нехитрые дела, к вечеру вас доставят прямо на вокзал. Ну, до встречи! — Владимир Ильич с силой пожал мою руку. Уже в дверях вручил визитную карточку. Я не удержался, прочел вслух: «Главное следственное управление. Генерал-майор, Герой России Левин Владимир Ильич».

— Спасибо за гостеприимство, товарищ генерал! — Я дурашливо приложил руку к воображаемой фуражке…

Вот повезло! Машина в моем распоряжении. Развезу письма и… домой, надоело мотаться по чужим городам и весям. Мы тепло, по-приятельски распрощались, весьма довольные друг другом. «Рафик» ждал у ворот дачи. Знакомый водитель, завидев меня, предусмотрительно распахнул дверцу. И мы покатили прочь, к полосатому шлагбауму, за которым начиналась Москва.

Итак, у меня в распоряжении оставалась еще уйма времени до отхода поезда в Старососненск. Мысленно я прикинул, что с письмами разделаюсь, примерно, часа за два. Для виду зайду в пяток магазинов, обязательно посещу Союз писателей, а в оставшееся время навещу Музыканта. Мы же договорились обсудить подробности кипрской одиссеи в Москве, в спокойной обстановке. Заодно и бутылочку «раздавим». При воспоминании о спешном отъезде Музыканта я почувствовал легкую обиду на старого друга, который столь легкомысленно бросил меня в беде.

Но… планы мои неожиданно нарушились, хотя письма я, как планировал, развез по адресам, указанным на конвертах, вручил домашним, из рук в руки, ибо самих адресатов не было дома, хотя, скорее всего, они просто не захотели, чтобы я видел их лица. Потом мы приехали на улицу Воровского, в Союз писателей. Здесь мне явно не повезло, хотел поболтать кое с кем из секретарей, посидеть в знаменитом буфете, стены которого были сплошь исписаны автографами знаменитых писателей, но… шло очередное совещание, проще говоря, перебранка. Я заглянул в зал заседаний минут на десять. Коллеги выясняли бесконечные отношения, нервничали, обливали друг друга грязью. От такого «дружеского» общения с товарищами по перу я давно отвык в своей «губернии». Даже в буфет, где всегда были бутерброды с семгой, идти расхотелось.

Оставалось навестить Музыканта и… на вокзал. Мы подъехали к знакомому высотному дому на улице Куусинена. Я поблагодарил водителя, отпустил с миром к своему генералу. Сам, не пользуясь лифтом, поднялся на четвертый этаж, нажал кнопку звонка. Мне почему-то долго не открывали. Хотел, было, удалиться, однако из-за двери услышал знакомый голос:

— Кто там?

— Дед пихто! Открывай скорее, это я — Банатурский! — душа моя ликовала в предвкушении встречи.

— Алексей? Ты? — Музыкант нехотя и с опаской отворил дверь, на лице его проступила явная растерянность. Не выдержав, оглянулся, будто ждал, когда скроется человек, которого я не должен был видеть. — Мог бы и предупредить о приходе, — недовольно буркнул Музыкант. Таким растерянным и хмурым я его никогда не видел.

— Что, так и будем стоять на пороге? Или мне уйти? Скажи сразу! — Музыкант не ответил. И тогда я, не раздумывая, отодвинул его, шагнул в коридор. Музыкант за моей спиной взволнованно задышал. — Извини, Алексей, но… я с минуты на минуту должен уходить. Понимаешь, очень ответственная репетиция. Мне бесконечно стыдно, все так некстати, еще раз прости.

— У тебя женщина? — понизил я голос до шепота. — Не желаешь отвечать? Твое право. Ладно, прощай!

— Алексей, давай встретимся завтра, прямо с утра! — заторопился исправить положение Музыкант, но я ничего ему не ответил.

…В скором поезде «Москва-Старососненск» мне, наконец, крупно повезло. В купе я оказался один-одинешенек. Крякнув от удовольствия, я достал бутылку «Столичной», приготовленную для Музыканта, взял у проводника стакан, нарезал кружками вареную колбасу, сыр, положил перед собой на газету два банана и приступил к священнодействию. За последнее время люди утомляли меня до тошноты, тянуло в уединение. Понимал: это признак старости, но… от нее, как от смерти, никуда не уйдешь.

…В обстановке взаимопонимания мы чокнулись с проводником, выпили граммов по сто. Служитель поезда, поблагодарив, удалился, а я продолжал тихий запой, решив до прибытия в Старососненск прикончить бутылку. Диковинный желтый кейс, как обученная овчарка, лежал у моих ног, а в нем… в нем таились сокровища, за которые я мог запросто схлопотать срок «на всю катушку». «Нет, врешь, теперь меня голыми руками не возьмешь! — пьяно погрозил я в темный квадрат окна. — Стоит только позвонить в Главное следственное управление и… на проводе будет генерал Левин. А это — фигура! А совсем худо придется, позвоню на остров Кипр, отыщу Васю-грека, мало будет, в Израиль позвоню, Блювштейну. А сколько отныне у меня будет дружков-криминалов, жаль, глупый был, не переписал адреса всех, кому относил письма «с того берега».

Я вдруг как бы со стороны увидел себя за письменным столом. Зримо ощутил, как на белый лист бумаги ложатся торопливые строки, повествующие, как меня лично «катали» по Москве в салоне немецкого микроавтобуса. Куда скажу, туда и едем. И вдруг… будто деревянным молотком ударили по башке, глупой башке. Я даже застонал от досады на себя. Господи! До седых волос дожил, а ума не нажил. Наивный глупец! Разве можно мне поручать серьезные дела? На бумаге я творец, остроумен и смел, а в жизни… Шариков, и тот бы сообразил, что к чему, зато я — криминальный писатель, действовал, как профан, как постовой милиции. Расслюнявился, обрадовался знакомству с генералом милиции, забыл, с кем имею дело, потерял бдительность, а ведь именно о бдительности толковали мне и на Кипре, и в Израиле.

Сомнений не оставалось: молчаливый водитель генерала Левина, колесивший со мной по Москве, совершенно точно узнал и засек адреса и учреждения, в которых я побывал, разнося послания с Кипра. Только теперь, разом протрезвев, я понял: генерал Левин «заловил» меня, как кутенка, расставив простенькие силки.

Что же в итоге? Сам того не ведая, я разом «сдал» своих новоявленных заморских знакомцев. Наверное, сейчас генерал Владимир Ильич Левин громко смеется над моей оплошностью. Как легко узнал генерал, с кем, кроме него, водит в Москве дружбу богатый грек Василаке, а вкупе с ним и адвокат Эдик, его отец Папаиоану, Семен Блювштейн. О, они не простят мне предательства, не простят!

«Спокойно, спокойно!» — попытался я утишить свою буйную фантазию. Главное следственное управление! Там такие орлы сидят, что закачаешься. А если генерал Левин и впрямь «пас» на Кипре кого-то из «авторитетов»? А мне преподнес все в ином свете.

Образно представив себе, что я натворил, стал мысленно молиться, прося у Господа избавления от лютой смерти, прося подсказать верный выход. Пить водку расхотелось.