Тайна профессора Бранкеля

VI. ПОСЛЕДНИЙ ИНГРЕДИЕНТ ЭЛИКСИРА

Филиппа сидела у окна столовой в охотничьем платье. Она собиралась на охоту с лордом Дольчестером и ожидала его прихода с некоторым нетерпением, так как ей хотелось поскорей взобраться на седло. Она читала «Поле», свою любимую газету, изредка поглядывая на часы или наклоняясь погладить собаку, лежавшую у ее ног. Наконец она со смехом встала, бросила газету на пол и пошла на террасу в сопровождении собаки.

Было холодное, ясное утро; дул свежий ветерок, от которого разгорались щеки Филиппы. На террасе собралась стая голубей, но при виде Филиппы они улетели и закружились белыми пятнами в холодном синем небе. Мисс Харкнесс полюбовалась на это зрелище, а затем, ущипнув собаку за ухо, принялась разговаривать сама с собой.

— Что за несносный человек этот Джек; вечно опаздывает; вот уже полчаса против назначенного времени. Папа работает; пойду, поздороваюсь с ним.

Окно библиотеки было отворено: она вскочила в него и подошла к отцу. Он сидел за столом, углубившись в какую-то книгу, и с растерянным выражением уставился на нее, когда она дотронулась до его плеча.

— Вечно за работой, папа, — сказала она. — Почему бы тебе не съездить на охоту вместо того, чтобы корпеть целый день над этими пыльными старыми книгами?

— Бог мой, Филиппа, что ты говоришь, — отвечал он недовольным тоном. — Стану я терять время? Притом же, профессор Бранкель обещал зайти сегодня.

Филиппа молча повернулась и пошла на террасу, где остановилась в глубокой задумчивости, машинально ощипывая листики кипариса. Собака улеглась подле нее, уткнулась мордой в лапы и, полузакрыв один глаз, следила другим за своей госпожой. Мысли мисс Харкнесс были не особенно приятного свойства. Она совсем забыла про немца, и замечание отца напомнило ей о существовании этого неприятного господина. Было в нем что-то такое, что крайне не нравилось ей. Не отличаясь особенной силой воображения, она, однако, чувствовала на себе магнетическую силу его глаз и снова подумала о Кристабели.

— Хорошо, что я уеду на целый день, — пробормотала она, — вероятно, он уйдет до моего возвращения, если, конечно, отец не пригласит…

— Филь! Филь! — крикнул чей-то голос почти под ее ногами и, взглянув вниз, она увидела своего милого верхом на великолепном коне, красивого и свежего, каким и подобает быть молодому британцу, проскакавшему пять миль в холодное утро, в надежде увидеть свою возлюбленную в конце пятой мили.

— Как ты поздно, Джек! — воскликнула она, сбегая вниз. — Я дожидалась около часа.

— Не мог вырваться, — отвечал лорд Дольчестер, слезая с коня и с гордостью глядя на прекрасное оживленное лицо. — Управляющий хотел посоветоваться со мною и я насилу отделался от него.

Это объяснение было принято довольно снисходительно и Джек, передав груму поводья своей лошади, приготовился помочь Филиппе сесть на коня.

Она весело засмеялась, поставила ножку на его руку и в следующее мгновение была уже в седле. Затем собрала поводья и ударила лошадь хлыстом, отчего та завертелась на месте.

— Готова ли ты, Филь? — спросил лорд Дольчестер, вскочивший на коня.

— Да, да, сэр, — и они помчались по аллее, возбуждая удивление в грумах своим искусством.

— Редкая парочка, — сказал один грум другому.

— Да, лучше не найдешь во всем округе, — и они со смехом ушли в дом.

Тотчас за воротами парка, мисс Харкнесс и ее милый встретили профессора Бранкеля. Сердце Филиппы дрогнуло, когда она встретилась с его огненными глазами.

— Доброго утра, мисс Харкнесс, — сказал профессор, — вы уже принялись за свое любимое занятие. Я к сэру Гильберту.

— Вы найдете его в библиотеке, — сказала Филиппа, холодно кивнув головой, тогда как Дольчестер ограничился коротким «здравствуйте».

Профессор с усмешкой смотрел, как они ехали, смеясь и распевая, и чувство зависти к их счастью, смутившее сатану при виде Адама и Евы, шевельнулось в его сердце.

Чувство это, впрочем, быстро рассеялось и, пожав плечами, он пошел дальше.

Его немедленно впустили в библиотеку, владелец которой нетерпеливо дожидался его прихода.

— А, профессор! — сказал он, горячо пожав ему руку. — Добро пожаловать, я желал бы выяснить один темный пункт; но сначала должен показать вам мои сокровища.

Профессор охотно согласился, так как и он почувствовал радость библиомана, очутившись среди этих книжных богатств. Целый день они рассматривали сокровища на полках; позавтракали кое-как, на скорую руку, торопясь вернуться к духовному пиршеству. Сэр Гильберт почуял в профессоре своего брата и до вечера излагал ему свои любимые теории. Все это время хитрый профессор думал о «Жиральде», но не спрашивал о нем, опасаясь, что излишняя поспешность с его стороны возбудит подозрение в ревнивом сердце книжного червя. Он навел разговор на тему, которую баронет затронул в момент его прихода.

— Вы хотели выяснить какой-то пункт, — сказал он, пристально взглянув на сэра Гильберта.

— Да, да, — подхватил баронет, — насчет открытия философского камня. Можете вы указать мне какое-нибудь хорошее сочинение об этом предмете?

— Да вот, например, «Жиральд», — сказал профессор, сердце которого усиленно забилось.

— Но ведь он малоизвестный химик, — возразил сэр Гильберт.

— В устрицах можно найти жемчуг, — спокойно отвечал профессор, — этот малоизвестный химик дает лучшее описание философского камня, какое мне случалось читать.

— Я думал, что вы не читали «Жиральда», — заметил сэр Гильберт.

Профессор почувствовал себя на опасной почве.

— Да, — отвечал он холодно, — но я сужу по цитатам, которые мне встречались у других авторов. Сложив их воедино, я пришел к заключению, что сочинение Жиральда лучше других освещает этот вопрос.

— Так я принесу книгу и вы мне укажете места, относящиеся к нашему предмету, — отвечал сэр Гильберт и отправился за книгой.

Профессор с замирающим сердцем дожидался его возвращения, сидя в кресле у письменного стола. Наконец-то его желания исполняются и через несколько минут он узнает название заветного снадобья. Баронет вернулся и положил на стол старую желтую книгу, первый том которой лежал в гейдельбергском кабинете профессора. Он взял книгу, стал небрежно перелистывать ее, едва скрывая внутреннюю дрожь.

— Не мешало бы достать еще фон Гельма, — сказал он, взглянул на баронета. — Я думаю, что он окажется для нас полезным.

Сэр Гильберт поспешил исполнить его просьбу, и профессор, оставшись один, поднес «Жиральда» к окну, развернул на десятой странице, отыскал четвертую строчку вверху и провел по ней пальцем до пятого слова:

— Кровь девушки…

Когда сэр Гильберт вернулся, Бранкель стоял у окна, перелистывая книгу. Протягивая ему фон Гельма, баронет взглянул на него и отшатнулся:

— Боже мой! что с вами?

Холодный блеск заходящего солнца озарял лицо немца, тогда как остальное тело его находилось в тени. Лицо это было бледно как смерть, покрыто каплями пота, и со своими густыми бровями, всклоченными волосами, тонкими насмешливыми губами казалось воплощением врага человеческого рода — современного Мефистофеля. Услышав слова баронета, он повернулся к нему с холодной улыбкой и лицо его быстро приняло обычное выражение.

— Небольшая дурнота, — сказал он, возвращаясь к столу, — теперь прошло.

Баронет недоверчиво взглянул на него и предложил выпить вина, подкрепиться.

— Благодарю вас, не нужно, — отвечал профессор, сжимая книгу в одной руке и помахивая другой. — Со мной случаются иногда такие припадки. Но теперь я совершенно оправился. Вот, я нашел место, относящееся в философскому камню.

Вскоре они углубились в книгу.

Профессор отказался от обеда, сказав, что он уже приглашен, и ушел домой. Тут он вошел в спальню и, достав дневник, принялся писать.

Ноября 15. — Наконец-то я разрешил задачу, которая занимала меня столько дней. Я достал второй том «Жиральда» и, отыскав указанную страницу, убедился, что недостающее снадобье — «кровь девушки». Чтобы довершить силу эликсира, я должен примешать к нему кровь сердца невинной девушки. Это ужасное снадобье и трудно мне будет достать его, но не отступлюсь от своей цели, потому что мой долг — довести эликсир до полного совершенства. Но где же мне достать кровь девушки?

Убийство вообще-то карается смертной казнью. Ба! Какое мне дело! Убийство ради науки не убийство. Если бы оказалась нужной моя кровь, я не медлил бы ни минуты, но с радостью отдал бы ее, чтоб довершить великое открытие. Для того, чтобы вырвать тайну у великой матери, Природы, нужно умилостивить ее жертвами. Сколько людей было убито ради гораздо менее важных целей. Дочь Агамемнона была принесена в жертву родным отцом для умилостивления Артемиды, а я… неужели я поколеблюсь принести в жертву женщину на алтаре науки? Тысячу раз нет! Дело науки должно подвигаться вперед хотя бы даже ценою человеческих жертв, и я, которому судьба предназначила открыть миру эту тайну, — я не отступлю перед своей задачей.

Все готово: алтарь, жрец и жертва, потому что мисс Харкнесс суждена честь отдать кровь своего сердца для великого открытия. Я решил, что она умрет, и какая честь может быть выше! Бросаются же индусские девушки под колесницу своего бога; так неужели англичанка побоится умереть ради науки? Я не могу открыть ей эту тайну: в душе ее так мало честолюбия, что она не поймет величия своей роли и, без сомнения, откажется. Я должен заманить ее к себе и убить.

Это ужасно, слова нет, но если где применимо иезуитское правило: «цель оправдывает средства» — так именно в данном случае. Если бы я верил в Верховное Существо, я умолял бы его о помощи, но я не верю и потому преклоняю колени перед тобой, о, Наука, и прошу тебя помочь мне. Кровь одной этой девушки принесет человечеству больше пользы, чем кровь тысяч убитых при Марафоне или Ватерлоо.