Тайна Спящей Охотницы

Глава 2

ГЛАВА ВТОРАЯ.

С одним неудачным расстрелом,

одной неожиданной романтической встречей

и одной таинственной голограммой.

Молнией пронзила мысль, что хвост у лайнера все-таки отвалился — и он падает прямо в тучу…

Туча сочно хрустнула, когда Кит плюхнулся в нее лицом, и оказалась глубоким, чистым снегом.

Кит вскочил, судорожно утер лицо и огляделся.

…Были высокие и редкие сосны кругом, но, вместо барской усадьбы князей Веледницких, поблизости стоял большой и темный бревенчатый дом. Дача, что ли?

Пахло настоящей зимой, и это было главным доказательством, что зима здесь — на самом деле.

Где-то поблизости тихо догорала граммофонная мелодия «Последнего рейса», на которую теперь уже можно было не обращать внимания.

Снежная влага жгла лицо. Кит вытер ее рукавом.

— С новым одна тысяча девятьсот восемнадцатым годом вас, Никита Андреевич! — как-то совсем не по-детски, сухо, злорадно и довольно обреченно поздравил его какой-то очень взрослый, но опять же, до боли знакомый голос.

Голос князя Георгия Януариевича Веледницкого, кого же еще!

«Это какой-то нехороший год был… война, разруха», — только и вспомнил Кит, а вслух заценил:

— Ну, блин, нашли время!

И сам удивился, насколько буквально можно было понимать сейчас это выражение!

Князь и вправду стоял рядом, на снегу… Он показался Киту каким-то чересчур взрослым — ну, как-то чересчур старше того «пятнадцатилетнего капитана», с которым Кит расстался в прошлом году, и был одет в какую-то старинную военную форму с двумя ремешками, пропущенными под погонами, и в фуражке. На боку у него висела большая, пухлая, кожаная кобура.

Взгляд князя был прямым и строгим. Ясно было: он только что с войны, но отвлекся на минутку по делу даже более важному, чем война…

Князь усмехнулся и качнул головой:

— Знал бы ты, Никита, как мы долго его искали, это нужное время…

Кит уже был в курсе, что перемещения во времени и все эффекты, с ними связанные, — это не простая арифметическая задачка. Далеко не из любой точки времени можно начать путешествие вспять или вперед, и так же — вовсе не в любую точку времени и пространства. Есть там какие-то непостижимые уму узлы и проходы, связанные с определенными датами, часами и минутами, которые в своем времени дожидаться надо. И всякое изменение в прошлом действует на будущее не напрямую, совсем не логично в нашем, человеческом понимании. Время и пространство умеют по-своему, как тот буферный раствор, о котором рассказывал Киту старший князь, защищаться от вторжения из будущего. И если ты, пришелец из будущего, вламываешься в прошлое, время там для тебя и всех, с кем ты там общаешься, начинает течь не только в длину, но и как бы растекаться в ширину и по протокам… ну, что-то в этом роде.

— В дом! В дом давай поскорее! — уже не так строго велел князь, выдохнув облако пара. — А то околеешь тут живо!

— Да не холодно, — ответил Кит, глядя, как князь, высоко задирая ноги в сверкающих чернотой сапогах, спешит по глубокому снегу не к дому, а к распахнутой двери сарайчика, стоящего в другой стороне, у ограды.

Оттуда, из темной утробы сарайчика и доносилась заклятая мелодия. Да и сам граммофон проклевывался во мраке.

— Это у тебя от нервов! — бросил через плечо князь. — На дворе минус пять, не меньше. Тотчас прохватит…

Он подхватил граммофон, сразу онемевший у него на руках, и так же поспешил обратно и мимо Кита — к дому. Только теперь уже не скача, а разгребая и разбрасывая снег ногами.

— Давай, торопись! — крикнул он Киту через другое плечо. — Тут у нас болеть накладно. Врачей не сыщешь. Все попрятались, кого большевики не постреляли за морды буржуйские.

— Самолет бы сначала починить… — запоздало заволновался Кит.

— Успеется, — как бы отмахнулся князь, но тут же понял, что перегнул, и, остро глянув на Кита, сделал озабоченный вид по поводу самолетной беды в чужом для него будущем. — Так мы этим делом и занимаемся, в сущности. Давай, давай, шире шаг… Ты думаешь, чтО с вашим аэропланом случилось? А ты сначала погадай, зачем мне было на «Лебеде» в твоем времени всплывать? Это же какие хлопоты и усилия, вообрази! Не на прогулку же по облакам, они во всех веках одинаковые… Толкай дверь, открыта.

Они уже поднялись на крыльцо, звонко похрустывавшее на морозце. Князь гулко постучал сапогами друг об друга.

Кит первым вошел внутрь, вдохнул кисло-деревянный дух старой дачи, придержал дверь для князя.

— Проходи вперед, по коридору направо, — сказал князь. — Только там тепло.

Кит прошел по полутемному коридорчику и открыл еще одну дверь, вставшую на пути. Она не скрипнула, а залихвастски крякнула.

В комнате было тепло, но как-то угасающе тепло. Кит огляделся. Увидел он вот что: угольной черноты шкаф, такого же обугленного вида бюро с развалом старых книг, выглядевших дровами, диван с уродливо выгнутыми и как будто отмороженными ножками. На нем была свалена какая-то военная одежда. Против дивана стояли напольные часы с мертвым маятником и стрелками, показывавшими давно забытое время, а рядом с часами, у стены, — огромная и пустая рама от потерявшейся где-то картины прошлого. Предметом, не вполне подходящим к интерьеру, была вторгшаяся сюда чугунная печка. Она примостилась к окну, героически пропускавшему сквозь себя ее коленчатую трубу.

Князь локтем отодвинул стопку книг, свалив пару на пол, и поставил граммофон на бюро. От бюро он метнулся к печке и чуть не обнял ее всю, как самого близкого друга.

— У-ух, еще теплая! — с наслаждением протянул он. — Большую печь топить нельзя было. Увидят дым издали над деревьями, налетят. Спалят вместе с домом.

Он оторвался от печки, перешел к дивану и первым делом накинул на себя шинель, лежавшую сверху. Под ней оказалась другая.

— Тоже еще теплая, — повторил он. — Живо одевайся, Никита. Эта шинель твоя, кадетская, без погон… от греха подальше. И фуражка. Еще фуфайка английская на тебя. Надевай. Сапоги в шкафу. Тут тебя за твои эти белые буржуйские черевички, — он указал на новые Китовы кроссовки, — издали стрельнут, не глядя. Тут вот еще… — Он приподнял кадетскую шинель. — Кальсоны есть… Только не надо такую кислую мину делать. Зима. Нечего себе студить, сам знаешь что. Я за тебя перед твоей матерью в ответе.

— Ага, — кивнул со значением Кит. — Это точно.

— Одевайся, пока все тепло не ушло, — приказал князь, между делом, построже. — Я на минуту тебя покину. Примус заодно принесу. Раскочегарим, чайку попьем, перекусим, чем Бог послал в годину испытаний… и делом займемся.

Все произошло именно так, как он сказал. Минут через пятнадцать, после изрядных княжеских мучений с примусом, они начали пить чай из стаканов с подстаканниками, которые в музее можно выставлять, и закусывать галетами и тонкими ломтиками сала. Сало Кит не очень любил, но дальновидно поддержал компанию. Да, это был не тот званый обед, что ознаменовал его первый вояж в прошлое!

Пока не был получен первый кипяток, князь не проронил ни одного дельного слова, только чертыхался на примус и другие видом не княжеские вещи. И Кит ему не мешал, терпеливо дожидаясь раскрытия всех тайн, накопившихся за год, а по меркам прошлого — за два с небольшим года. Одевшись в тяжелую и грузную допотопную одежку, но оставив на себе кроссовки (он, конечно, пообещал князю надеть сапоги, пугавшие его своей неказистостью), Кит сидел, привыкал к ней и тупо наблюдал.

Казалось, князь успел замерзнуть куда сильнее его, Кита, еще хранившего в себе курортное греческое тепло. Князь брал подстаканник обеими руками, грелся об него. Кит вдруг только сейчас приметил, что у Георгия Януариевича пробились светловатые усики… и вновь напомнил себе с трепетом, что там, в прошлом, времени пролетело на полтора года больше, чем в его собственном, а это означало… ой-ёй-ёй, что это означало!

— Спрашивай, — пошмыгав носом, с хрипотцой сказал князь.

Он сам, видно, приметил на лице Кита тихий испуг не известного ему назначения.

То, о чем хотел спросить Кит в этот миг, он не спросил, а стал, робея, подбираться издалека… ну, не то, чтобы совсем издалека, а как раз с самой близи, еще пахшей пластиком салона.

— Так что с самолетом? Опасно?

Князь сделал еще один осторожный глоток с поддувом, оберегая губы, и улыбнулся, всем своим видом показывая, что паниковать и дергаться Киту еще рано.

— К вам в аэроплан на ходу вломилась безбилетница, — все просто объяснил он. — Опасно ли это для такого большого аэроплана, не могу точно сказать, тем более, что ты как будто успел его мимоходом немного подлатать. А вот то, что эта безбилетница опасна и даже архиопасна, сомнению не подлежит.

— И чего ей там надо? — деловито вопросил Кит, слегка успокоенный тем, что он покинул самолет, успев его «как будто подлатать».

Хотя это «как будто» продолжало сверлить глубину души, как червяк — упавшее яблоко.

Князь усмехнулся и брови приподнял:

— А за тобой охотится…

Вот теперь Кит, наконец, почувствовал холод — холодок такой гнусный, полезший щупальцами к нему под шинель.

— А что я ей сделал? — так прямо и пожаловался Кит.

— Еще не сделал, но она хочет, чтобы сделал… — стал издевательски, в своем репертуаре, темнить князь. — Хочет, чтобы ты ее починил.

Стало не особо яснее, но, опять же, немного спокойнее. Починить можно было все, что угодно, если хорошо попросят… Правда, людей он еще не чинил, и на доктора учиться не собирался.

— Ну и где она?.. И кто она вообще? — поинтересовался Кит, даже забыв про главный свой вопрос.

— Фотографической карточки сыскного отделения у меня на нее, увы, не имеется, — сказал князь и отхлебнул еще чайку. — Может быть, даже красивая… Полагаю, даже очень красивая на вид. Только как восковая кукла… А может, напротив, страшна, как смерть, вселившаяся в куклу… в манекен. Ты не видел кого-нибудь такого среди пассажиров?.. На ходячий труп похожего? Хотя что я спрашиваю: верно, не видел, раз она до тебя не успела добраться.

Как-то странно — бойко и многословно — разговорился князь, будто пил чай, незаметно подлив в него что-нибудь крепкое — коньяку, к примеру, или рому. Кит повел носом. Вроде спиртным не пахло.

— Вот за ней-то я и гнался на «Лебеде», смекаешь? — свел брови князь. — Думал, успел ее прихватить, когда фейерверк начался… ан нет, оказалось, только слегка сбил ей прицел. Она окопалась где-то там, в аэроплане… Не сбивать же его, верно?

— Кто бы сомневался… — отбубнил Кит, уже раздражаясь не в первый раз на аристократа, умевшего витиевато кружить вокруг да около.

— Вот именно. Поэтому мы оба здесь. — Князь со стуком и звяком поставил пустой стакан перед собой на пол. — Знаешь, как это называется?

— Как? — уже почти злобно откликнулся Кит.

— План «Б», — сказал князь так важно и многозначительно, будто сам первым придумал этот термин… впрочем, не исключено, что так оно и было с учетом года и эпохи.

— Ну, а как она сама называется?.. Или оно… И с чем её едят? — Тут Кит вспомнил, как можно было звать князя в теплую минуту: — Жорж, ты не темни больше, а? Скажи, как есть.

Князь дико посерьезнел вдруг. И хлопнул себя по коленям.

— Извини. Разболтался, — взросло и басовито отчеканил он. — Просто дух переводил. Ты бы знал, как надо было крутиться, чтобы сюда живо вернуться и все наладить для твоего… кхм, визита… Это когда я понял, что в нее снарядом не попал… Ее зовут Эн. Просто буквой «Н». «Неизвестная», как надо полагать. Но посвященные знают другое имя. Или прозвище, если угодно… Спящая Охотница! И она — самое страшное оружие на Земле. А может, и во всей Вселенной! Знакомого нашего маркшейдера новое детище. И если бы не она, я бы сейчас не с тобой чаи тут, на даче, гонял, а бился бы с большевиками, как мои товарищи-юнкера… Неважно, что проиграем сейчас, зато грядущие века нам честь отдадут. Их и осталось-то, друзей моих… Эх! — Князь зажмурился как будто от боли смертной, потряс головою. — Как тех индейцев-могикан!

— А кто на «Лебеде» остался? — осторожно спросил Кит, заодно чтобы отвлечь князя от мрачных исторических мыслей.

— Да вот вообрази, пришлось Евсеичей немного подучить управлению и на них положиться, — ответил князь и снова тяжко вздохнул. — На безрыбье и раки за рыбу сойдут.

— А Лиза? — выпалил Кит, не выдержав напора души.

И весь ознобом так и облился с макушки до пяток.

Князь стрельнул в Кита глазами. Вот так бы он в эту Спящую Охотницу попал, как в Кита. Бедный Кит последний вздох потерял от такого взгляда.

— А, Элиз… Елизавета Януариевна пребывает в добром здравии, кланяться велела, — с необъяснимой смесью укора и издёвки в голосе доложил князь. — Подросла, похорошела, но не скажу, чтобы вровень с тем поумнела… Впрочем, для девушек это и не обязательно. Да только не в нынешней обстановке. Говоря прямо, отбилась от рук. Считай, свое дело завела…

И замолк, дыша на Кита тишиною.

Мерцающее торнадо предположений, неясных картин и портретов пронеслось в сознании Кита. Какое-такое «дело»?! Может, смертельно повздорив с братцем, кому командовать, княжна Лиза свой собственный геоскаф завела и, теперь бьется с будущем в одиночку? Или надумала пиратствовать где-то в веках, нападая на геоскафы маркшейдера Вольфа?

Кит перетерпел, не разразился суматошными и дурацкими вопросами. И это служило еще одним подтверждением того, что за год он слегка повзрослел.

— Вы бы, право, повлияли на нее при оказии, Никита Андреевич? — как будто из последних сил заставляя себя не кривить губы в усмешке, проговорил князь. — Она ведь к вам… сами знаете…

Кит сделал вид, что занят проглатыванием куска сухой галеты, и этот кусок встал у него поперек горла. Кит кашлянул, вытолкнул его обратно и, по дури, сунул в рот еще и сухой остаток. Где трагически захрустело — во рту, в голове или где-то на улице, на морозе, — было уже не понять… Вот и князь съежился в большой своей шинели и прислушался опасливо.

Точно! Хрустнуло то ли деревянно, то ли железно и раскатилось там — наружи!

— Вот чёрт! — хрипнул князь и кинулся к окну… вернее, мимо окна, прямо в стену рядом, будто решился проскочить сквозь нее и чудесным появлением наружи спугнуть кого-то там, в зиме среди сосен.

Однако он не проскочил, а прижался к стене спиной и осторожно выглянул в окно, вывернув шею и осветив белым зимним светом пол-лица.

Заторможенный Кит, наконец, справился с галетой, запив ее остывшим чаем, и теперь сам вслушивался в необъяснимые морозные звуки. А еще тупо смотрел, как князь достает из кобуры револьвер. Осторожно и медленно, будто котенка из-за пояса вытаскивает…

Тут Никита, словно подкачанный снизу пружинами дивана, невольно поднялся и сам двинулся к окну.

— Не приближайся! — прошептал князь шипением целой сотни змеюк.

Кит застыл.

Наружи тихо и басовито похрустывало, будто кто-то на морозе тоже хрумкал то ли галеты, то ли сушки. Только большие такие…

— Эй, там, в хоромах! — вдруг донесся из зимы веселый и бутылочно звонкий голос… кого?.. прожевавшего, что ли, эти большие сушки. — Князёк, вываливайся сюда, нечего там! Окружена берлога!

— Проклятье! Выследили! — прошептал князь и искрами зрачков воззрился на Кита.

Кит в ответ стоял, молчал, не дышал.

— Не бойся… не сегодня… — как-то отрешенно пробормотал князь.

— Не боись там! — бутылочно раскатилось эхо, словно усиленное, а потом и улучшенное эквалайзером. — Ты живой пока нужон нашей власти! Выходи, просыпайся!

— Коротко! Ты — сборщик, ты её не уничтожишь, — тихо, но уже не шипя, а командно бубня, заговорил князь, так и искря зрачками и словно не слыша тех ласковых угроз, что, позвякивая, проникали с мороза в стены старого дома. — Но у твоего отца, наверно, остался разрушитель твоего прадеда. Со второй войны. Отправляйся домой, доведи его живо до дела, а там разберемся… Не стой истуканом! Хватай граммофон, чеши с ним на чердак и заводи. Мы настроили, как надо! Живо-живо! Лестница сразу на выходе, слева! Не поскользнись там!

План «Б»… или теперь уже «В» был конкретным, и Кит ждать себя не заставил. Теперь пришла его очередь метаться по делу. Он и метнулся к бюро, подхватил знакомый до мучительной душевной боли допотопный и жутко тяжелый гаджет с черной пластинкой спасения и толкнулся в дверь.

В темноте коридора лестницу с поручнями пришлось искать плечами. Но недолго. Кит успел порадоваться, что не сменил удобные кроссовки на сапоги, ноги не заплетались от обувной тяжести… Забегая вперед на несколько секунд, скажем, что рано радовался!

Только он миновал пятую ступеньку, как треснуло, звякнуло, а потом глуховато грохнуло там, в комнате.

Полыхнула в глазах Кита, как выхваченная фонариком из тьмы, воображаемая картина: князь разбил оконное стекло и выстрелил наружу из револьвера!.. Отвлекает врагов на себя! Вспомнил Кит и пророчество полковника царской охранки Льва Константиновича, что князь геройски погибнет на Гражданской войне… а она вроде как еще не успела начаться по полной программе в восемнадцатом-то году.

Все эти мысли-образы уложились в полдюжины ступенек… И тут вдруг страшно треснуло-грохнуло, хряскнуло и зазвенело высоко над головою! Будто разом на морозе сломались все сосны, окружавшие дом, и со всех сторон упали на крышу!

Кит так вжался сам в себя, будто провалился в шинель. Его испуг передался граммофону. Тот так вздрогнул в его руках, что взвилась с него черная пластинка… и… и… как в замедленном кино, Кит проводил глазами ее полет-падение. Старинный диск вошел в пике, тукнул ребром в самую нижнюю ступеньку, отлетел в сторону и пропал из виду, оставив от себя на полу черный кусок.

«Ну, всё…» — похолодев, подумал Кит и не то, чтобы испугался, а как-то весь жутко ослабел.

Он поставил граммофон на лестницу и сел парой ступенек ниже в ожидании, что теперь вместо пластинки поможет какая-нибудь спасительная, к месту подоспевшая идея.

Грохот и треск, тем временем, стояли ужасные. Обложившие барскую дачку революционные солдаты в ответ на выстрел князя дали залп из винтовок по широким окнам верхней террасы. Князь и вправду нужен был им живым, а потому для начала они решили просто припугнуть его… Но немедля, разгоряченные классовой борьбой и сами уже не боявшиеся смерти, они ломанулись на штурм этого маленького «зимнего»…

Кит видел со ступенек лестницы, как по коридору, под ним, пронеслась темная орда, взметнувшая к ноздрям Кита холодный, машинный дух железа. Потом орда пронеслась в другую сторону. С той же хриплой, как снежный хруст, матерной бранью… Прошло полминуты. Кит всё еще не знал, что ему делать. Только думал, что спасительную пластинку уже окончательно растоптали, как сухую галету, а идей никаких всё нет и нет.

Потом в доме снова раздался топот, хотя и не такой бешеный, как раньше… и в Кита снизу уперлись два винтовочных ствола со штыками на концах.

— Вот он, хорёк! — весело, по новогоднему сказал один из солдат, одетых в грузные шинели и смешные, валившиеся набок папахи. — Я ж баял, там два следа! Ну-ка, слазь!

Винтовочные штыки тянулись к Киту снизу, будто предлагая опереться на них, чтобы не упасть с лестницы.

— Ну, иду, — только и ответил Кит. — Может, эту фигню уберете? А то уколоться можно.

— Ишь ты, дерзкий хорёк! — засмеялся тот же «охотник», но отвел штык в сторону.

Стоило Киту сойти с последней ступени, как пол заскользил и тонко завизжал у него под ногами — это его, Кита, и вправду, как хорька, поволокли за ворот шинели из дома. Кит стиснул зубы и решил пока не возникать — полиции в том году все равно не докричаться было.

Зима снова ослепила…

Визгнуло под кроссовками мерзлое крыльцо.

— Во! Еще один детёныш вражий! — похвалился добычей «охотник» и поставил Кита перед невысоким, крепким человеком в чугунно-черном кожане и большой, словно нарочно измятой для крутизны общего вида, серой фуражке.

Лицо у него тоже было большое, серое, измятое, с чугунно-черными усами, а глаза — поострее тех двух штыков, что, рыская, нашли Кита.

— Что щуришься? — сказал он, будто и рта не раскрыв.

Кит сразу понял, что этому красному командиру в нем, Ките, так сильно не понравилось. То, что Киту не очень-то страшно и смотрит он на крутого красного командира, как в кино, на плоского героя экрана.

— Он вам не нужен! — вдруг услышал Кит голос князя, такой противно высокий. — Это сын доктора, приятеля моего отца! Вам от него никакого вреда!

Кит, наконец, увидел плененного князя и вместе с ним — всю перспективу ближайшего события. Князя держали за плечи двое здоровых солдат, почти копий-клонов тех, что прихватили Кита. Нос у Жоржа был разбит, правый рукав ниже локтя — тоже в крови. Красный цвет еще присутствовал в картине — косыми полосками на солдатских папахах. Всё остальное кругом было белым, серым и черным. Черным выглядел и трухлявый грузовичок за забором, к которому, видно, и уводили Жоржа. Сам князь держался пойманным, но не сдавшимся и злобно скалившим зубы зверем. Воротник его шинели дыбился, как загривок волка.

Кит встретился с ним взглядом. И только развел руками. Князь зажмурился… а потом подмигнул. Читать надо было так: «Ну, всё очень хреново!.. Но есть план «Ц».

За это время командир облавы успел просканировать Кита.

— …Туфельки-то прямо царскосельские… С балу, что ли? — с увесистой, чугунной ухмылкой пробормотал он, непредсказуемо оценив новые кроссовки Кита. — С барышнями там кружился… Так поди же попляши…

Еще один грозный звук, неясно рокочущий, приближался издали и как бы сверху. Командир искоса глянул куда-то в верхушки сосен. Звук его беспокоил.

И тихо, чтоб не тревожить главную добычу, сказал поимщикам Кита:

— Сучёнка кадетского живо за огород. Потом прошерстите тут по линии, нет ли еще следов. Срежете — я вас на шоссе подхвачу.

Он резко, как ключ в замке и с таким же металлическим хрустом, развернулся и пошел, продавливая своими чугунно-черными сапогами и так уже притоптанный снег. Князя тоже развернули и повели прочь.

Шум приближался — словно отголоски тяжелого товарного состава гудели в соснах.

— Пошел, пошел, хорёк, — сказал «охотник», подталкивая Кита прикладом.

Кит, ничем не сопротивляясь превосходящим силам, повернулся и потопал. Через пять шагов снег стал впереди глубоким и нетронутым.

— Шевелись, — поторопили сзади.

Белые кроссовки исчезли в белом снегу.

— Чо шумит-то так, Федь? — подал голос второй. — Прямо как брони туча…

— А кому тут? Может, наша колонна, а может, паровоз мимо гонят, — беззаботно выдумал «охотник» и тут же бросил в спину Киту: — Ну, теперь дуй, хорёк!

— Куда? — удивился Кит, видя перед собою свежую снеговую залежь и дощатый зубчатый забор за нею, довольно высокий.

— А напрямки! — весело подбодрил «охотник». — Сиганешь — и жисть твоя! Отпущаем, барчук…

«Нормальные мужики оказались!» — мелькнула благодарная мысль.

И хотя тяжела была шинелька с чужого плеча, и на двухметровый забор сигать в ней не ясно было как, Кит дунул, разбрасывая снег, как дельфин волны, и даже «спасибо» не забыл крикнуть через плечо.

Прорыв траншею в снегу, он достиг забора, подпрыгнул и ухватился за скаты зубцов… Тут вдруг залязгало позади сквозь нарастающий шум, вдруг треснуло оглушительно и точно кто-то ударил Кита в спину сильными жесткими кулачками. Кит сорвался с зубцов вниз и повернулся в растерянности:

— Вы чего?!

Но двое не слышали — они были жутко заняты: клацали затворами винтовок и снова стреляли в Кита. Теперь ударило-толкнуло в грудь, что-то вспыхнуло на ней искрами, а сам Кит ударился лопатками в забор и… что?.. Что-то! Врубился — вот что! «Нормальные мужики» просто-напросто расстреливали его, Кита Демидова, как бегущую мишень! Развлекались! «За огород» — оно и означало «сучёнка кадетского в расход не по-детски»!

Только ведь пули не брали Кита — не потому что он супергерой и Железный Человек, к примеру, а потому что он был из другого времени, и под местной шинелькой, что начала слегка дымиться у него на груди и вонять паленым, весь затянут был он в защитную «мембрану» иного времени, о которой когда-то говорил князь. Вот если бы его сбросили с крыши или стали топить — тогда, наверно, другое дело…

Лица солдат посерели-позеленели, будто маскируясь под цвет их шинелей.

— Ну, вы и придурки! — только и нашлось похвалы у Кита.

— В железе, что ль, весь… — пробормотал уже совсем не весело главный «поимщик» и решил было потратить на опыт еще одну пулю.

Но тут страшно клацнуло и затрещало не на земле, а в небе — уже совсем близко, над соснами и домом. Солдаты вскинули головы, так что у одного и папаха повалилась в снег. И сосны тоже в испуге мотнули кронами, роняя вниз легкие снежные комья.

Над соснами, едва не сев на пышную крону одной из них, зависла «Петровна» — страшный универсальный агрегат-трансформер на антигравитационно-паровой тяге и с угольной паровозной топкой! Она выдохнула в пасмурное, но белое небо огромную сарделинучерного дыма и стала опускаться, таща за собой волнистый и длинный шлейф копоти.

Тот, который папаху уронил, стал креститься, а другой, что смелее и веселее был, выругался всеми словами, что в двадцать первом веке на заборах и в лифтах уже давно не пишут, и еще Киту не известными. Тот же и первым до плана «Б» додумался.

— Дуем на! — крикнул он прямо в ухо соратнику и рванул его за рукав шинели.

Дико глянув на Кита, они понеслись под прямым углом к траектории, которую проложил Кит. В три счета, как на лыжах, а не в сапогах, они, закинув за плечи винтовки, достигли другой стороны забора. В два счета перемахнули через забор, только Кит и успел спиной почувствовать его общее сотрясение.

«Петровна» была как «Петровна»: видом гибрид ржавой летающей тарелки, громадного водолазного шлема с круглыми окошками и выброшенного на помойку старого, закопченного чайника, тоже очень большого, без носика и ручки. Ее, «Петровну», видно, за прошедшее в прошлом время улучшили и реконструировали. Она стала больше, величиной с маршрутку, только округлую и, значит, более вместительную.

Дымящая и смешная, но грозная железяка опускалась с пасмурных небес, не торопясь. Она обломала в вышине несколько сухих сосновых ветвей, натужно загудела над самой землею, а сев на сугроб и умяв его, зашипела. Словно с удовольствием, что теперь можно отдохнуть и остыть… Путем вращения на базе она повернулась к Киту полукруглой дверцей.

Дверца открылась и на шарнирах отплыла в сторону… Кит, наверно, не дышал к тому моменту уже целую минуту. С тех пор, как «Петровна» зависла над миром и его опасностями.

То, что появилось из «Петровны» наружу, любого непосвященного напугало бы до смерти. Сначала в сумраке мигнули два красных уголька, а потом с этими угольками в глазах и жестким клацаньем сочленений вышел в снег механический лев. Один из тех, что стояли когда-то на страже усадьбы Веледниково. Теперь она, усадьба, парила где-то в небесах или под землею, а одинокий механический лев бродил по поверхности… Где-то остался его брат-близнец.

Лев снова глянул углями на Кита, не нашел в нем врага, отвернулся как бы с презрением и, продолжая клацать разными частями тела, решительно пошел по следам солдат-беглецов, не выполнивших приказ командира. Снег, попадавший в его вечно полуразинутую пасть и на глаза, тут же разлетался паром. Лев дошел до забора и шваркнул по нему лапой. Зеленые доски разлетелись роем щепок, больших и малых, забор за спиной Кита снова вздрогнул… Тут Кит начал дышать.

Из «Петровны» донесся короткий, высокий свист-сигнал — и лев оцепенел, как усадебная скульптура.

Вот следующий пассажир, конечно, напугал бы Кита, если бы все страхи к этому моменту еще не израсходовались, как с Китом уже случалось. Кит только грустно и безнадежно удивился. Потому что из «Петровны» с превеликой осторожностью, словно боясь запачкаться о борт, вышел… кто? Другой «лев»! Лев Константинович — тот самый злейший враг всей команды «Лебедя», который когда-то собственноручно и хладнокровно стрелял с крыши своего дома в Кита и Лизу. Кит так и подумал сперва: «Ну, стреляй, гад! Мне по фигу!»

Лев Константинович был одет в какой-то щегольской офицерский полушубок с оторочкой из раскудрявой шерсти барашка, был в черных перчатках, черных ярких сапогах и в фуражке, как будто ничто другое в этом времени важные люди на ногах и на голове не носили…

Лев Константинович тоже изменился. В нем не видно было той зловещей, тяжеловесной властности и той жгучей радиации спокойствия, что заставляла цепенеть всё вокруг, даже молекулы воздуха… И все движения его стали другими. Теперь он мог бы сочно изобразить семейного Деда Мороза на Новый Год, только нацепи на него красную шубу с шапкой и пышную снежную бороду. Был он как будто очень доволен жизнью и встречей с Китом. Подтвердил он свой вид вот чем: отдал Киту честь, изящно взяв под козырек и этим не уронив ни капли своего исконного превосходства над всем миром и над Никитой Демидовым в частности. И сказал он с медовой миролюбивостью Деда Мороза:

— Никите Андреевичу наше самое высокое почтение!

Ту руку, которой он честь отдавал, Лев Константинович протянул к темному проему, подавая ее… кому?

И вот тут Кит впал в кому с открытыми глазами!

Аристократически изящно опершись на руку злодейского полковника царской охранки, из «Петровны» вышла Лиза!

Подросшая, обогнавшая по возрасту Кита. Такая невероятная в своем зимнем пилотском прикиде, с пышным енотовым мехом на воротнике и широких отворотах огненно-рыжей куртки, в таких же вызывающе рыжих сапожках с маслянистым отливом. Такая прекрасная — со сжигающим издали блеском темных очей и старинной, но короткой, волнистой и безупречно вороненой прической. Она была теперь похожа… на кого? Потом бы Кит сказал, что, наверно, больше всего — на далекую принцессу Амидалу из старых «Звездных войн». Но это потом, а сейчас Кит был в коме.

Лиза улыбнулась ему издали так виновато и печально, как должен был первым улыбнуться ей сам Кит. Но он был в коме. Сознание его съезжало в одну сторону, а крыша в другую. Только забор позади оставался ему другом в эти мгновения, подпирал его в лопатки и будто шептал: «Держись! Держись, старик, на ногах. Не падай, не позорься!»

Математический мозг Кита не верил, не воспринимал такие слагаемые, суммы быть никакой не могло! Как?! Лиза и этот старый злодей, который целил в нее тогда и стрелял же! Стрелял! Вот она, та картинка, как живая, как кадр из фильма, в памяти коматозного Кита: на крыше соседнего дома стоит злодей и прихвостень Председателя земного шара и целится в нее же, Лизу, из револьвера. И даже стреляет… а Кит подставляет себя, и щелкает по нему настоящая пуля, как пулька рогаточная… Что там говорил Жорж?! Что-то про «своё дело» у Лизы?!

Старый злодей, тем временем, мило улыбался… держал злодейскую паузу и, наконец, не выдержал.

— Вы бы здоровались поживее, — сказал он нестрого, со скидкой на взаимное смущение влюбленной и потерявшей разум молодежи. — Неровен час, еще один болид-метеор нам на головы свалится, вот уж тогда вовсе не поздоровится!

Крутая княжна-летчица совсем смутилась, хотя и была теперь старше Кита. Она опустила глаза, но справилась с собой, подняла носик, куснула губку и…

— Кит, здравствуй!.. Прости, что так вот внезапно… — проговорила она издали.

И голос ее стал ниже и взрослее, что Кита сначала добило… А потом ее слова будто осветили глубины сознания Кита и вывели его из комы.

— Я-то что. Надо Жоржа вытаскивать. Его увезли эти… Он ранен, — высказал Кит главные свои тревоги, не погубленные комой.

Лиза заморгала… и вдруг словно засветилась, впервые узнавая настоящего Кита.

— Дельное предложение, молодец! — поддержал его Лев Константинович. — Нынче же этим займемся. Нам сверху все было видно. Рана явно легкая и терпимая… К тому же, слышно из будущего, княжич Георгий там еще наследит, так что живой покуда останется… Между тем, первым делом необходимо было обеспечить полную безопасность вам, Никита Андреевич. Ибо вам пока грозит куда большая опасность, нежели княжичу Георгию… А теперь — пора на взлет. Надеюсь, вы идти можете, хотя вас и расстреляли насмерть по здешним понятиям. Однако ж ноги вам большевики вроде не повредили…

Последние слова были сказаны явно с обидным, но и целительным намёком.

И вправду, ноги у Кита вдруг сами разогнулись, коленки отвердели, кома совсем кончилась, и он двинулся навстречу новым судьбам.

Княжна казалась куда меньше готовой к судьбоносной встрече, о которой, в отличие от Кита, несомненно знала заранее. Она вглядывалась в Кита, бледнела, улыбка ее трепетала, словно мотылек, угодивший в паутину и страшащийся вот уже совсем близкой участи… Кажется, она жутко колебалась: поцеловать друга в щеку или нет, приобнять… или как?

А Кит уже не боялся, что, подойдя к княжне, окажется перед ней еще не доросшим пацаном — и буквально на полголовы ниже. Целый учебный год он мечтал об этой встрече и собирал на нее всякие душевные силы. Вот он подойдет к бледной княжне и сам — первым! — поцелует ее! Первый раз в жизни! По-настоящему! Вот это будет круто!

А что получилось?…

— Привет! — только и сказал он, чувствуя, что губы его немеют, как в кабинете стоматолога, после укола в десну. — Классно выглядишь…

— И ты! — опять виновато улыбнулась княжна.

И решилась сама. Она прямо так и сделала, как, наверно, тоже давно задумала: положила на плечи Киту руки в прекрасных, тонких, платинового блеска перчатках, а не в тех страшных крагах, что когда-то первыми проникли в ночь Кита, затем изящно наклонила голову… коснулась ледяными губами щеки Кита… и проговорила шепотом ему в ухо:

— Кит, ты прости, что я сегодня старше… Зато в следующую нашу встречу старше будешь ты. И будешь выглядеть… как ты сказал?

— Классно… — стараясь не дышать, ответил Кит, уж никак не решаясь ответить на поцелуй… не дорос, что ли, и вправду? Ну и придурок!

— Нет, позволю себе вообразить, что гораздо лучше! — осмелев, хохотнула княжна в Китово ухо. — Внеклассно!

Кит, потому как чувства были у него пока все отшиблены, едва не проговорил самое страшное и заветное: «Ну да… это если ты все-таки раздумала умирать от тифа через три года». Но ума и выдержки как раз хватило, чтобы сейчас не бороться вслух с пророчеством, которым поделился с Китом тот, кто ныне мрачной тенью стоял рядом, нависал над ними обоими. Может, он, этот злодейский бывший… или бывший злодейский, кто его знает, полковник охранки, а теперь еще более опасный неизвестно кто, тогда ради гнусного дела и соврал Киту про скорую гибель княжат … А теперь что были у него за дела с княжною Лизой Веледницкой?! Вот что спросить надо!

— Известно, кто часов вовсе не наблюдает, — подал голос Лев Константинович, словно услышав мысли Кита и решив их истребить на корню. — Потому напоминаю, не стучась в воображаемую дверь и не кашляя в сторонке… Пора живо уматывать отсюда в облака!

Княжна Лиза с облегченным вздохом только что исполненного долга отпустила Кита, достала из кармана куртки латунный свисточек и подала короткий сигнал. За спиной у Кита загремело накатом — железная тварь помчалась к ноге хозяйки. Но проскочила мимо и первой запрыгнула в «Петровну», как в родную конуру.

Следом и Лиза, уже не пользуясь галантной рукою старого злодея, легко и игриво на глазах Кита запрыгнула в «Петровну».

— Прошу, Никита Андреевич, — тою же рукою любезно указал Никите Лев Константинович.

— Меня учили старших пропускать, — пробурчал Кит.

Лев Константинович приподнял одну бровь под самый козырек фуражки, усмехнулся и стал осторожно и тяжеловесно забираться в универсальный агрегат, который, тем временем, уже успел пустить ввысь новую дымную сардельку и загудел.

Бывший полковник охранки уже был одною ногою в ««Петровне»» и даже вторую ногу оторвал от снежной поверхности земли, оставив на ней временный след, когда звонко треснуло где-то позади и тут же звонко щелкнуло по обшивке «Петровны», рядом с дверцей, на уровне головы Кита.

Кит, как тот лев, получивший сигнал, невольно рванулся вперед, грубо и со всех сил толкнул старшего прямо в поясницу, так что Лев Константинович, зацепившись ногою за край, бухнулся в «««Петровне»»» на четвереньки… А Кит, опять же как тот лев на охоте, прыгнул сзади и угодил полковнику прямо на спину, как на хребет львиной добычи. Далеко в соснах снова раскатисто стрельнуло, Кит ощутил крепкий щелчок прямо, пардон, в задницу…

В следующий миг дверца ««Петровны»» захлопнулась, и стало сумрачно. Но не очень. Пол задрожал и загудел громче и натужнее.

Пока Кит потирал пробитую сзади шинельку и, стоя на коленях, осматривался, куда бы теперь деться, Лев Константинович неуклюже перевернулся на полу и так, сидя, озадаченно поглядел на закрытую дверцу ««Петровны»», защитившую их от новых выстрелов. В руке он держал револьвер, вытащенный из-под полушубка, и, видимо, приходил к выводу, что отстреливаться уже нет смысла. Даже из мести.

— Что ж раньше-то не палили поганцы? — недоуменно подумал он вслух.

Кит едва расслышал его сквозь гул двигателя, плавно поднимавшего ««Петровну»». Ему-то картина была уже ясна. Он поднялся на ноги и глянул в круглое окошко. Точно! Метрах в пятидесяти от дома стояла другая старая дача, теперь неторопливо тонувшая внизу, в сосновом бору. Стреляли наверняка оттуда. Видно, не заметя погони и переведя дух, солдатики забрались на ту дачу, на второй этаж, выбрали себе удобную огневую позицию, но…

— Стали стрелять, когда лев убрался и двигатель загудел… — сказал Кит. — Подумали, что их уже не найдут… Придурки!

Ответа он не услышал и отвернулся от окошка.

Вот она была какая, ««Петровна»», внутри! Снаружи — старая железка со свалки, а внутри — роскошная кают-компания и рубка управления «в одном флаконе», обставленная в фантастическом стиле стимпанк. Малиновое кожаное кресло с высокой спинкой перед доской управления, оснащенной штурвалом, шеренгою рычажков и круглыми глазищами старинных циферблатов с блестящими латунными ободками. В кресле, спиной к дверце, отвернувшись от пассажиров, сейчас восседала княжна Лиза. Она держала штурвал, была строгой и спокойной… и потому как бы отдаленной. Это успокоило Кита. Княжна, с которой он так оплошал, была занята, и он теперь мог поглядывать на нее со стороны и привыкать к ней заново. Ход был за ним. Позади кресла, подперев его, сидел то ли охраной, то ли законным княжеским украшением железный лев с потухшими глазами.

По периметру располагались еще четыре низких и глубоких кожаных кресла вороной масти, а при креслах — округлые металлические тумбочки медного отлива, все в заклепках и с накладками, изображавшими родовой герб княжеского рода Веледницких: над щитом корона, а на щите — рука, с которой взлетает воздушный шар, украшенный звездами. Стены выглядели мягкими и стегаными. Они тоже были обиты кожей, но не черной, а рыжеватой, как куртка княжны Лизы.

Гул стал тише: видно, ««Петровна»», покинув опасное место, стала подниматься медленнее.

— Прошу вас, Никита Андреевич, — указал полковник старой охранки на соседнее кресло. — В вас малый вес, аппарат не накренится… — И осторожно глянул на княжну. — Не ошибаюсь, Елизавета Януариевна?

— Не ошибаетесь, — строго откликнулась Лиза.

— Вот. Хозяйка позволяет. Садитесь.

Кит осторожно перешел на другую сторону — и утонул в кресле.

— Шинель лучше не скидывайте, в облаках станет попрохладнее. А вот эти ваши… не знаю, как их назвать… — Лев Константинович кивнул на Китовы кроссовки, всем они тут дались! — Можете сейчас сбросить пока и погреть ноги об теплый пол. Небось, окоченели?

Надо же, какой заботливый стал злодей!

— Ничего. И так сойдет, — ответил Кит.

И вправду, пол был с мощным подогревом: ступни, онемевшие на морозе, дали о себе знать, грелись и слегка поламывали, словно постанывали от удовольствия.

Лев Константинович, тем временем, открыл свою «тумбочку», засунул глубоко руку, достал плоскую фляжку и, с очень занятым видом отвинтив крышку, сделал большой глоток. По запаху, отхлынувшему в стороны, это был несомненно какой-то дорогой коньяк.

— Вам позволю себе не предложить, — сказал он, с довольной хрипотцою и свежим блеском глаз. — А вот чай скоро будем пить… Потом немного наберёмся терпения. Сейчас лететь в Москву нельзя — встретят пушками… как я вас тогда… — Лев Константинович пожмурился, будто едва не прослезился, вспоминая свое время, славные деньки. — Отсидимся в тучах, ночью сядем, и тогда я отправлюсь выручать князя… Есть у меня свой человек в самом сердце у большевиков.

— А зачем им Жорж? — спросил Кит, уже зная ответ наперед… но так, на всякий случай.

— Им не он нужен, а ваш боевой корабль… да и прочие изобретения, в которых старшего князя подозревают, — ответил Лев Константинович с доверительным уютом в голосе. — Не беспокойтесь. Сразу пытать не станут. Не меньше суток будут по шерсти гладить, агитировать за власть Советов, за светлое будущее, звать на службу новому миру, потом бессонницей помурыжат… Время есть… если только княжич не станет слишком зубы скалить и огрызаться.

Он осторожно глянул на княжну. Лиза, надо полагать, и бровью не повела. Ухом — точно.

Лев Константинович немного помолчал, а потом сказал очень низким голосом, даже не глядя на Кита:

— А ведь вы, Никита Андреевич, вероятно, только что спасли мне жизнь, которой, хоть и немного осталось, но еще нужной… Надо же! А ведь я в вас когда-то стрелял сам… Чудны дела Твои, Господи. Вразумляешь нас, грешных…

Он резко скинул фуражку на тумбочку и перекрестился. А потом весело кивнул Киту, качнулся боком в его сторону, сказал:

— Значит, за ваше здоровье, Никита Андреевич!

…и сделал глоток поменьше.

Фуражка полковника оказалась на тумбочке рядом с кадетской фуражкой, как бы принадлежавшей Киту. Будто первой на дружбу набивалась. Полковник тоже это приметил и, усмехнувшись, посмотрел на Никиту пристально — по-полицейски, хотя и по-доброму вроде как.

— А вы, Никита, весь холодным фосфорическим сиянием исходите, — тихо проговорил он, едва перекрывая гул двигателя. — Это в вас проклятые вопросы, как гнилушки ночью, светятся. Спрашивайте смелее. Теперь есть время отвечать с чувством, с толком, с расстановкой…

Если бы Кит посмотрел на себя в зеркало, то увидел бы, что смешно хмурится и надувает губы… Ну да, как же! Вон Жорж тоже предлагал задавать прямые вопросы, а чем дело кончилось.

— На самый деликатный вопрос я, пожалуй, отвечу загодя, — сказал полковник и нажал на рычажок на задней стороне тумбочки.

Из потолка, справа от дверцы, вдруг вывалилась, растянулась и уперлась в пол большая, круглая гармошка из фольги на кольчатом каркасе. В ней защелкало, и она еще немножко расширилась у основания.

— Поднебесные удобства, можно так выразиться, — уклончиво, но ясно объяснил полковник. — Когда прикажете, покажу, как войти… А теперь перейдем к материям отвлеченным.

И замолк.

Однако Никита все не порывался узнать правду-матку. Он бы и задал насущный вопрос. Всего один-единственный. Но не полковнику, а Лизе. Глядя ей в глаза, а не на ухо, как сейчас. Но Лиза сосредоточенно двигала рычажки, держа одной рукою штурвал, следила за циферблатами, поглядывала в более широкое капитанское окно-иллюминатор. Наружи было пасмурно и бело… То ли вправду княжна была по уши занята, то ли все еще привыкала к присутствию Кита, как и он — к ней, и тоже собиралась с духом.

— Вы, разумеется, имеете полное право по-прежнему видеть во мне злодея и неприятеля… — тем временем, вздохнув, заговорил Лев Константинович, уже сам подбираясь к проклятым вопросам Кита, как сапер к мине. — Но вы уже достаточно повзрослели, Никита, чтобы видеть, что мир не делится только на черное и белое. Чистой пробы злодеи в черных фраках и герои во всем белом без пятнышка только в романах бывают. Или в синематографе… А так-то поскреби любого… В жизни люди меняются вместе с обстоятельствами. Бывшие враги становятся союзниками и даже друзьями… и наоборот случается… Времена меняются, меняются и люди. Через десять лет вся страна, ежели случайно наткнется на свалке истории на мою фотографическую карточку, то будет видеть на ней только воплощение темного прошлого, и смачно надавит на нее сапогом… А ведь лет эдак через семьдесят пять обо мне, глядишь, какую-нибудь фильму снимут, как о положительном герое допотопного времени… Может такое случиться, верно ведь?

Не дождавшись от Кита поддержки и утешения, Лев Константинович продолжал философствовать на свой лад:

— Летописцы тоже с историей по-свойски обходились, чистили и выскребали по заказу князей и царей… да и по собственным прихотям… и впредь будут так же обходиться. А ведь стоит ее кое-где подчистить, историю-то… Чтобы легче в гимназиях ее учить стало. А то одни полководцы, герои с руками по локти в крови да войны… да столь же кровавая борьба классов, как большевики теперь учат всех вокруг от мала до велика. Навуходоносор… Поди, выговори на «пятёрку».

— Вы бы по существу Никите объяснили, — вдруг подала командирский голос Лиза.

И сразу стало окончательно ясно, кто здесь главный.

Полковник вздохнул… и Киту подмигнул: видал, каков у нас командир!

— Вы же понимаете, Никита, мы все, кто оказался в этих тоннелях между веками, — мы все в особом времени живем… — проговорил он. — Мы словно едем на необычайном пассажирском поезде. Вы эдак в третьем вагоне, а я, допустим, — в пятом… Идешь по составу вперед, попадаешь в некое будущее, а позади, в задних вагонах, — там какое-то прошлое. А по обеим сторонам от поезда несутся мимо, прочь и назад, огромные и неясные пространства эпох со всем их несчитанным населением… Проносишься, к примеру, мимо горящего дома, видишь его из окна уютного купе, а ничем погорельцам помочь не можешь, потому как остановки тут нет. Понимаете меня?

Первый раз пронял Никиту вкрадчивый голос полковника. Ведь он лучше старого князя со всеми его понятиями великого физика сейчас объяснил Киту тонкости путешествий во времени!

Полковник заметил удивление Кита и приободрился.

— Поэтому-то, хотим мы того или не хотим, а должны держаться вместе и вместе же продумыватьстратегию, как действовать на остановках.

Кит не поймался, а даже напротив — лихо брыкнулся:

— Ну, и сколько домов там, в прошлых веках, всё еще планирует спалить этот ваш… как его… Президент земного шара?.. Ну, тот, что в первом вагоне. Или он уже сам рулит электричкой?

— Чем-чем? — лукаво улыбнулся полковник, но понятно было: время тянет, чтобы ответ обдумать.

— Ну, не паровозомже, — в точку сказал Кит.

Лиза резко обернулась, остро посмотрела на Кита… и тут же снова отвернулась к своим делам, как только он храбро встретил ее взгляд.

— Он мне, знаете ли, не докладывает, — гордо отстранился полковник и даже фуражку свою забрал себе на колени. — Однако судя по затишью и последовавшими за ним событиям, кое в чем его стратегия претерпела изменения. Удобный час для применения громоздкого подземного флота, вероятно, миновал. За истекшее в будущем время тамошние кулибины изобрели новое средство. Уже не царь-пушку, а что-то вроде китайской чудо-иголки, которой всякие болезни можно лечить, если знаешь, куда и как уколоть. Вот ею и собрались теперь подлечить Историю. «Иголочкой» такой, видно, и время легче прокалывать. Глядишь, жертв поменьше станет.

— Точечные ракетные удары… — понял Никита цветастое объяснение полковника.

Тот приподнял теперь обе брови.

— В нашем времени так называют гуманизм, — подкованно перевел термин на язык большой политики Никита. — И вы на это повелись?

Лев Константинович только руками развел:

— Сложные у вас там понятия… Но в одном могу вам честно признаться. Я и сам теперь мучительно пытаюсь разобраться во всех этих неотвратимых угрозах будущего. И я, и вы… и Елизавета Януариевна — мы все у них на прицеле. Рано или поздно Спящая Охотница… вас ведь княжич Георгий уже просветил на сей счет, верно?.. Так вот. Она все равно до нас до всех доберется. До вас в первую очередь. Никита Андреевич. И я отнюдь не уверен, что она оставит вас в живых после того, как использует для себя в качестве часовой отвертки.

Он начал речь доверительно и душевно, зато последние фразы вкрутил в сознание Кита, как той же отверткой винты — решительно и точно.

— Ну ладно, — решился на перемирие Кит. — Кто она такая?

— Адская машина, полагаю… — весомо вздохнув, сказал полковник.

— Она — живой человек, — вдруг резкий, не терпящий спора, раздался голос княжны.

Столь же резко, нервным рывком поднялась она со своего командирского кресла и, повернувшись, полыхнула взглядом на Кита, будто это он, а не полковник, обозвал живого человека «адской машиной».

Лев Константинович посмотрел на княжну снизу вверх.

— Разумеется, как прикажете, Елизавета Януариевна, — пожал он плечами. — Но и большие сомнения на этот счет имеются. Вот и ваш братец…

— Оставьте, полковник! — поморщилась Лиза и, обойдя капитанское кресло, устало, но элегантно опустилась в другое…

Однако же — не рядом с Китом, а как раз напротив. Лицом к лицу. И старательно улыбнулась Киту. Начало улыбки получилось командирским, а завершение — опять виноватым и порядком вымученным.

— Мы теперь станем учеными прениями морочить голову Никите Андреевичу? — твердым голосом проявил свою гордость полковник. — Или же, наконец, объясним ему, что тут у нас за каша варится? Вся кипит, и вся еще сырая.

— Извольте, полковник. Я этого от вас давно жду. Рассказывайте по-своему. А я пока отдохну. Устала.

Княжна роняла слова изысканно высокомерно — точь-в-точь как ее брат — и, сославшись, на усталость, закрыла глаза, давая Киту любоваться собою вдоволь и без опаски.

А Кит нарочно отвернулся и стал смотреть на полковника, решив поненавидеть вместо себя княжну, чего доброго спевшуюся с врагами.

Лев Константинович понимающе вздохнул.

— Не знаю, в чем просветил вас молодой князь, — тихо, чтобы не тревожить княжну, и достаточно громко, чтобы перекрыть гул двигателя, проговорил полковник, — а только всем нам ясно одно: этот грозный и ужасный Вольф создал новое совершенное оружие. Это — адская неуязвимая кукла. Или… — Он кивнул в сторону княжны, как бы со ссылкой на ее особое душевное мнение, — бывший человек, переделанный в неуязвимую куклу. В этой кукле чего-то не хватает. Есть какой-то изъян. И, похоже, Вольф уверен, что только вы можете его устранить… Иными словами, только вы сможете довести его творение до совершенства. Встреча с этим творением рано или поздно случится. Однако Елизавета Януариевна считает…

— А она сама не может мне это сказать? Что она, типа, считает? — просто озверел Кит.

Полковник отстранился.

Княжна Лиза открыла глаза.

И тут Кит, по ходу размышлявший, открыть или не открыть им теперь, кем он приходится зловещему Вольфу, а тот ему — Никите Демидову, определенно решил, что — не стоит, рано: доверия к нему, к Киту, это разоблачение не прибавит… даже напротив, раз пока ему самому не ясно, кто тут за кого.

Бледность княжны, усиленная заоконным светом зимних туч, выдавала… что выдавала? Дело шло к ссоре — вот что! И Кит, и княжна, конечно, не хотели ее, ссоры, но дело к ней шло как будто так же неизбежно, как и ко встрече с опасной «куклой», или Спящей Охотницей.

— Отчего же, Никита Андреевич. Могу, — сказала княжна. — Вы должны починить ее… простите, вылечить… и спасти. Иным словом, разбудить в ней человеческую душу. Тогда она перестанет быть бездушным и страшным оружием. Если вам удастся это сделать, мир будет спасен… В очередной раз. И, увы, не в последний, пока идет борьба добра и зла на нашей грешной земле. Что же касается спасения наших собственных душ, то это… как у вас там, в будущем, принято говорить?.. «Наши частные проблемы», да?

Ужас! Хочешь одного, а делаешь совсем другое! Вот эти бледные, страдальческие губы княжны. Кто может их сейчас «починить», кроме Кита? А он сидит, сам себя ненавидя и не зная главного — чью сторону принять. Кто тут теперь свой, а кто чужой? Лиза должна быть «своей». Без кавычек. Но тут этот прихвостень Председателя мира, с которым еще недавно воевали почем зря. И кто на чью сторону перекинулся, как разобраться? Может, этот Суперпрезидент будущего сумел всех завербовать…

— Ну да. У каждого свои проблемы, — признал Кит. — Я понял. Чего делать-то?

Послышался монументально-трагический вздох бывшего полковника царской охранки. То ли по поводу общей проблемы — неизбежной и опасной встречи со Спящей Охотницей. То ли по поводу проблемы частной — этих необъяснимо дурацких и непреодолимых неладов между княжной и Китом.

— Позвольте показать, княжна? — как-то уж совсем обреченно спросил он.

— Показывайте, полковник. Показывайте, — не открывая глаз, устало повелела Лиза тоном «куда теперь денешься».

Лев Константинович глубоко залез к себе в полушубок, будто до самого сердца добирался.

— Вот Никита Андреевич, — кряхтя по ходу, говорил он, — имеется одно необычное изображение. Оно доставлено из будущего, не стану объяснять как. Велено предъявить вам.

Полковник вынул, наконец, этот предмет — на вид прямоугольник полупрозрачной, плотной пленки стандартного «фото-размера» десять на пятнадцать.

— Полюбуйтесь… Недурна собою куколка, верно? — как бы с опаской проговорил он.

И показал. При взгляде не сбоку, а прямо «это» оказалось фотографией-голограммой…

Кома-два! Иначе не назовешь того, что случилось с Китом.

Она была как живая, смотрела прямо в душу… Эта девочка лет эдак… ну, ровесница Кита, не иначе.

Лучшее, что мог сделать Кит, — это закрыть глаза, как уже сделала княжна. Он закрыл… Но голографическое изображение Спящей Охотницы, спавшей, выходит, с открытыми глазами и теперь смотревшей на Кита пристально, опасно, прицельно… и как будто умоляюще, никуда не делось. Оно словно отпечаталось на сетчатке Кита — золотистым ожогом.

Кит невольно попытался сравнить эту светловолосую, хоть и стриженую под ёжика, девочку-ровесницу, с Леной Пономаревой… Ну, это было все равно, что сравнить тот слащавый портрет любимой кисули, вывешенный Леной у себя «Вконтакте», с белым барсом на снежной вершине, освещенной солнцем. А если сравнить ее с Лизой…

И вот тут Кит совсем похолодел среди холодных зимних туч. Он понял, что случилось. Он впервые в жизни понял значение этого слова, когда оно не в твоей душе, а в душе близкого человека.

Слово это было — ревность…

Так вот чего так опасалась княжна Лиза! Вот почему она закрыла глаза! Чтобы не видеть лица Никиты, когда он увидит Спящую Охотницу!.. Пономарева на ее месте наверняка бы, напротив, вытаращилась бы… чтобы, если что, разозлиться на Кита по полной программе, и устроить, типа, сцену, какие она иногда любила закатывать Думу. А Лиза…

— Она — киборг, — сказал Кит с такой уверенностью, будто был самым главным знатоком киборгов во вселенной.