Тайна Спящей Охотницы

Глава 8

ГЛАВА ВОСЬМАЯ.

С воздушной тревогой, ужином при свече на сундуке,

испытанием браслета всемирного разрушения

и явлением сотрудников госбезопасности.

В земном, тёмном и безоблачном, освещенном чуть перезревшей Луною небе, с которого Кит свалился на чью-то железную крышу, злобно гудело, гулко в ответ бабахало, и по гулкому бархатистому мраку металась стая домашних, белесых в лунном свете голубей.

Казалось, невидимые зенитки яростно лупят прямо по птицам, ошалевшим и не знавшим, куда деваться от снарядов, летящих снизу, и бомб, целивших сверху. Когда стая унеслась немного дальше и влево, Кит увидел косые прожекторные лучи, махавшие по небу, и захваченные этой пернатой массой инородные предметы — с неподвижными крыльями, совсем несуетливые… Они удалялись.

«Опять война», — уже привычно сообразил Кит. Раз его занесло в прошлое, значит, — в войну и хаос, куда же еще.

— Ты… Кто? — послышался совсем близко отчаянный шепот.

Кит повернул голову вправо и увидел паренька — почти ровесника, может, даже чуть постарше его — в смешной какой-то перекошенной курточке и раздутых штанах. Он сам весь перекошено стоял на коленках на скате крыши и держал навесу какие-то адские, прямо такие пыточные щипцы, направленные челюстями в переносицу Кита. Глаза у паренька — кругло-прекругло-шальные — сверкали страхом, и Кит понял: чувак точно не шутит, примеряясь ухватить Кита этими жуткими щипцами за голову.

— Хенде хох! — панически просипел парнишка.

— Ага, щас прямо тут и хохну, — пообещал по поводу знакомства Кит, видя и то, что по-настоящему бояться этих щипцов рановато.

Щипцы дрогнули и клацнули насекомыми челюстями в крышу.

— Не немец?.. — со слабой надеждой пробормотал парнишка.

— Какой я тебе немец? Разуй глаза! — стал уверенно напирать Кит, но шевелиться пока не рисковал, воображая, что могут сделать эти щипцы при умелом обращении. — Где мой парашют, не видал? Может, вместе поищем, а?

— Но ты ж оттуда, я же сам видел… точно оттуда… а там одни юнкерсы и хенкели сейчас были… — Парнишка бормотал, страшно при этом морщась, будто с большим трудом вспоминал вслух, как всё было и могло ли вообще быть. — Ты-то откуда тогда?.. Если не немец…

Что нужно сделать, чтобы войти в доверие к туземцу, так напуганному появлением пришельца из неведомого мира, что готовому откусить ему щипцами голову?.. Правильно: сначала надо прижать руку к сердцу и назвать свое имя. Когда пришелец при встрече первым делом называет свое имя, это означает, что он не собирается лезть в драку первым. Между прочим, один из главных законов Вселенной.

Кит так и сделал.

— Меня зовут Никита. Никита Демидов. А тебя как?

— Демидов… — эхом выдохнул паренек.

И вдруг весь обмяк и руки с клещами совсем опустил.

— Демидов, — подтвердил Кит.

— Это я Демидов, — пробормотал туземец. — Коля. И ты тоже?

Сердце у Кита ёкнуло: предок, точно! Это ж дед, который до его, Кита, рождения всего полгода не дожил!

Он так и впился глазами в ровесника. Знакомых черт не приметил, на папу тот не был похож. Белобрысый был этот паренек, стриженый совсем коротко и со смешной челкой.

— Ну, нормально! — с нарочито доверительным облегчением ответил Кит. — Значит, к своим попал.

— А это чё? — вдруг непонятно спросил юный предок и кивнул на ноги Кита.

— Чего? — не понял Кит…

— Штиблеты у тебя какие-то не наши, — пояснил предок.

Его сознание, еще не способное переварить чудо в целом, похоже, решило раскусить его и разжевать по частям.

И тут Кита осенило. Кроссовки! Теперь они — не опасная обуза, а наоборот, пропуск в новый мир. Такой зримый пароль!

— Ну, у нас там, в будущем, такие носят, уж извини, брат, — сказал Кит. — Сейчас какой у тебя тут год?

— Сорок второй, — сказал предок и с трудом сглотнул, словно у него во рту жутко пересохло.

— Во! Такие только через семьдесят лет будут носить, — оправдался Кит, почему-то решив скрыть точную дату своего отлета в прошлое… — Я, наверно, твой прямой потомок. Типа, правнук… Такие дела, Колян, никуда не денешься.

Коля Демидов смешно причесал пятернёй свою чёлку. И что-то сильно задумчивым сделался.

— Ты чего? — на всякий случай решил растормошить его Кит, всё еще опасаясь за рассудок предка.

— А я думал — всё. Хана… — пробормотал тот, подняв глаза в небо. — Думал, зажигалка такая огромная падает… или, вообще, фугаска. Щас весь дом — в пыль. И меня, и батю.

«Папа дома!», — обрадовался Кит, будто это его собственный папа ждал к ужину. Он сразу сынтуичил, что здесь старший Демидов — как раз тот, к кому он и послан.

— Петром батю звать? — уточнил он, еще больше порадовавшись тому, что его собственная память не подвела, помнил он рассказы папы о том предке.

— Петр Андреевич, — подтвердил Коля Демидов.

— Точно, — кивнул Кит. — Все сходится. Он мне, типа, прадедом приходится. Я как раз к нему… Извини, что заранее не предупредил. Был вне доступа.

Коля тряхнул головой, вперился в Кита.

— А я кто? Дедом, что ли, тебе буду?! — начал всерьез соображать он и изобразил слегка дебильную улыбку.

— Кто бы сомневался! — хмыкнул Кит и решил, что теперь уже можно двигаться без оглядки на щипцы, которые успели мирно заснуть на крыше… и еще подумал, что пора… все кругом свои: — Мне бы это… поссать бы для начала. Не с крыши же…

Коля Демидов замер, разинув рот… И вдруг чуть не изо всех сил стукнул себя кулаком по лбу.

— Вот глаз даю — никогда бате не верил! — от души признался он.

— Я бы тоже не поверил, Колян, пока ты мне так же вот на голову не упал бы, — согласился Кит и стал осторожно подниматься на затекших ногах: крыша была не широкая, край — всего в полутора шагах.

Падать было, конечно, не так высоко, как с небес, — всего-то второй этаж небольшого дома, которых вокруг было полно: крыши, крыши, первые этажи вроде каменные, вторые бревенчатые, дворики маленькие, а с другой стороны дома, через крышу, Кит заметил и вовсе деревенские такие избы… Такая была во многих местах Москва в те времена и не то, чтобы совсем на окраинах.

— Ну, зЭконые у тебя штиблеты! — снова вернулся Коля к простым человеческим вещам.

— Это «хорошие», что ли? — полюбопытствовал Кит, сообразив, что «законные» у него кроссовки.

— Ну…

— У нас в будущем говорят «прикольные»… или «классные».

— Смешно. Классные… внеклассные… — проговорил Коля Демидов, приглядываясь к небу и к чему-то прислушиваясь. — Улетели. Можно спуститься.

Канонада и вправду стихла давно. В небе больше не выли немецкие бомбардировщики. Голуби тоже исчезли куда-то.

— Слушай, а ты не видел, куда она девалась? — тоже глядя в небо, невольно проговорил Кит… и прикусил язык!

— Кто?! — удивился Коля.

И так-то многое было слишком трудно объяснить юному деду, а уж про Спящую Охотницу лучше, вообще, было пока не начинать — это точно!

— Ну, капсулу мою… в которой сквозь время пролетают, — сказал Кит, не глядя предку в глаза.

— Что-то полыхнуло туда, вверх… обратно, — неуверенно вспомнил тот. — Как яйцо вроде. Здоровое такое, яркое.

— А, значит, цела, — кивнул Кит, по-своему не соврав.

Предок указал на небольшое чердачное окно на крыше:

— Туда. Только осторожнее, не свались… Я первый пойду, руку подам.

И ловко забравшись в небольшое чердачное окно, подал руку потомку. Так они первый раз поздоровались.

— Ты прямо за меня держись, за куртку, — шепотом сказал Коля Демидов, когда они очутились в кромешной тьме чердака. — Мы тут, правда, все разгребли еще осенью. Свет зажигать нельзя никакой. Сам видишь, что у нас тут. Бомбят… А у вас что?

— У нас нормально всё. Не бомбят, — ответил Кит и вспомнил про разные теракты. — Только извини, мне про будущее нельзя вам рассказывать. Закон такой.

— Ну да, понятно… — вздохнул Коля, ведя потомка, как слепого. — Но ведь победим, да? Раз ты прилетел, а не немец какой…

— Кто бы сомневался, — слегка погрешил против «закона времени» Кит. — Мы всех победим… хоть и не сразу.

— А больше и знать ничего не надо! — вдохновенно прошептал Коля и на радостях так заторопился, потянул так живо, что Кит запнулся и чуть не упал.

По дому и ниже пробирались тихо, как воры. Это тоже понятно было: лишние глаза Демидовым были не нужны, тем более в это опасное военное время. Удобства были на улице. Прадед проводил Кита до самого сортира-сараюхи.

— Не сбежишь через «очко» в свое будущее? — нашелся он пошутить.

— Ага, считай, это я сюда к вам, через «очко» в земном шаре и сбежал, — признался Кит и закрылся в полной тьме.

Уже не первый раз такое было с Китом, а всё равно он не переставал изумляться: вот надо же, как ни в чем не бывало торчит он в туалете эдак больше, чем за полвека до собственного рождения, и когда? Прямо в разгар войны! Сам себе когда-нибудь не поверишь.

А еще Киту стало очень интересно, где жили его предки в войну. И, когда вышел, узнал: совсем недалеко от него самого — на Староалексеевской улице! Заодно Кит узнал, что дом больше, чем на половину пуст, три семьи подались в эвакуацию и теперь у них большие трудности с возвращением…

— А ты где живешь? — спросил, в свою очередь, юный дед, когда возвращались, и поправился: — Ну, будешь это…

— Да недалеко тут, — махнул рукой Кит, но про улицу Космонавтов не заикнулся, уже учен был. — Считай, около выставки.

— Земляк, значит, — со смаком оценил предок.

По дороге Кит успел обозреть дом, увидел бумажные, косые кресты на окнах.

«Точно. Война», — подумал он, словно приняв самое неопровержимое доказательство того, что он попал в 1942 год и бабахало-выло в ночных небесах неспроста.

Перед дверью — Демидовы занимали две небольшие комнаты на втором этаже дома — Коля ощупью остановил Кита.

— Ты это… не бойся. Батя у меня сметливый, — едва слышно предупредил он.

— Да мы все Демидовы такие, — гордо прошептал в ответ Никита.

— Сейчас мы его удивим, — с заговорщическим запалом горячо пообещал Коля…

…Но сразу в комнату не вошел, а только приоткрыл дверь, просунул внутрь голову и на пределе шепота позвал отца:

— Батя! Не спишь?

— Куда сгинул-то? — послышался вроде как издалека хрипловатый взрослый голос.

— Бать, опять голуби дядь Жорины все в щели ушли со страху, — издалека начал Коля. — Мотыляли мошкарой!

— Сколько раз говорил ему — сдай их, как почтовых, или слопай, — почти равнодушно, а значит, привычно пробурчал батя прадеда. — А он всё — «не почтовые у меня, ядрёныть… красоту не едят, ядрёныть»…

— Батя. Я не один, — смелым голосом предупредил Коля, будто всё еще не решаясь зайти и боясь, что за привод «дружбана» в такой неурочный час получит крутой нагоняй. — Я это… считай, правнука привел.

— Кого?! — прямо-таки грозно-хищно прорычал из дальней тьмы Петр Андреевич.

Но именно этот грозно-недоуменный батин рык Коля, похоже, воспринял как нужный сигнал.

— За мной! — скомандовал он и открыл дверь шире.

Они вошли. Из тьмы — в такую же тьму.

Навстречу что-то громко топало и стукало… топало и стукало в пол… И Киту стало не по себе.

— Дверь закрой! — еще более грозно, хоть и совсем негромко велел батя, приблизившись.

Коля подался назад и оставил Кита лицом к лицу с невидимым хозяином.

Что-то щелкнуло, брызнули перед носом Кита крохотные кремневые искорки — и впыхнул огонек зажигалки, зажатой в мощном кулаке.

Кит поднял глаза — и увидел совсем не старое мужественное лицо человека явно рабочей, заводской профессии. Предок — Петр Андреевич Демидов — выглядел немногим старше папы Кита и тоже совсем не был на него похож. Его лицо было более продолговатым, с глубокими морщинами, и огонек подсвечивал почти такую же светло-русую челку, как и у сына Петра Андреевича, только чуть более длинную и скошенную набок. Прадед остро смотрел на Кита. И Кит понимал, что смотреть нужно прямо в глаза и не трусить.

— Ты кто? — строго, но спокойно спросил прадед.

И Кит решил доложиться по полной программе:

— Никита Андреевич Демидов… — Он было сразу перешел к году рождения, но почему-то вдруг посчитал это секретной информацией будущего и пролетел дальше. — Сын Андрея Николаевича Демидова. А он вам — внук.

— Ух ты! — ожил сзади юный Николай Петрович Демидов. — Это, значит, я своего сына Андреем назову. А что, зЭканое имя!

«Блин, опять парадокс замутил!» — похолодел Кит.

— Помолчи там, тебя не спрашивают, — прорычал Петр Андреевич и еще полминуты испытующе смотрел на Кита.

Тот выдержал взгляд предка, проверявший правду.

— Не врёшь? — наконец, для порядку спросил прадед.

— Бать, ты посмотри, как он одет… на его штиблеты ты это, позырь, — не выдержав, кинулся на помощь потомку храбрый прадедушка.

— Молчи, говорю, тебя не спрашивают, — всё так же грозно, хотя уже не столь угрожающе прорычал прадед, но руку с зажигалкой немного опустил и действительно стал разглядывать гиперсуперультрапресловутые белые кроссовки Никиты Андреевича Демидова.

А Кит подумал, что, если предок не поверит, он точно достанет коммуникатор… заряда наверняка чуток осталось… Со своим батей, Андреем, отсюда никак не связаться, но какую-нибудь игру он предкам для доказательства покажет.

И сказал просто:

— Не вру.

И тут только увидал, что одной ноги у прадеда нет, а вместо нее из широченной штанины упирается в пол вроде бы конец стариковской палки с резиновой нахлобучкой. А рядом с этой нахлобучкой упирается в пол другая — от деревянного костыля, который тянется вверх, до подмышки прадеда.

Вся картина сложилась: стало понятно, почему прадед не на фронте.

Они с прадедом переглянулись, и у Кита сразу растопилось внутри. Потеплело в груди. И глаза у прадеда вдруг разом потеплели и заискрили по-доброму. Душевно они друг на друга глянули, уж точно не нейронно.

И они вдруг оба, хором вздохнули.

— Ну вот и началось… — по-родственному мягко и обреченно проговорил прадед и при свете зажигалки посмотрел кругом так, будто и сам тут впервые очутился.

— Ух, как давно вся эта жесть началась! — не сдержавшись, выдал военную тайну Кит.

— Просто дедом зови меня, — просто так вот, строго и сухо, как на войне, сказал Петр Андреевич Демидов и тут же отдал новые команды, теперь уже — сыну: — Коляй, сегодня праздник у нас. Доставай одну банку. Хлеб давай. Свечу ставь на сундук… Да живо окна проверь. — И снова обратился к Киту: — Первым делом заправишься, как говорится, чем Бог послал. А то у тебя впереди еще долгая дорожка. Уж прости, у нас тут разносолов нет, как у вас там, в вашем светлом будущем… но спасибо еще скажешь.

Киту стало жутко неловко.

— Да ничего. Я сыт, — стал отнекиваться он… хотя, конечно, с дорожки был бы уже совсем не против перекусить всем, чем Бог пошлет.

— Молчи, знай, — не сердито заткнул его прадед, словно Кит мешал ему напряженно думать.

— Эх, жалко мамки сегодня нет! — по ходу, суетясь, пожалел Коля Демидов и пояснил: — Она сегодня в ночную в больнице. Медсестрой она…

— Давай к столу, — указал зажигалкой прапрадед и, не без труда развернувшись, двинулся к круглому столу, стоявшего не в центре комнаты, а у окна. — Я-то как раз опасался, что Лида, Лидия Ивановна наша окажется дома, когда ты объявишься.

— У меня… у нас там мама тоже ничего не знает, — поддержал предка Кит.

— Да?! — на мгновение замер Петр Андреевич. — Ну, так оно и должно быть до поры, до времени. Эх, наши жены-мироносицы…

— Кто?! — не понял Кит.

— Ну, ты когда вернешься, у себя там где-нибудь почитай про таких, — как-то осторожно отмахнулся Петр Андреевич. — Поищи в книжках… в той самой, главной книжке.

Пока Коля суетился, проверял, хорошо ли плотные шторы закрывают окна, пока ставил свечку на сундук в углу, Никита и Петр Андреевич сели за стол.

— Вот и началось… — снова повторил прадед и снова вздохнул, на этот раз тяжело и задумчиво. — Значит, говоришь, давно с будущим воюете?

— Год уже. Даже больше, — ответил Кит.

— Приходили к тебе оттуда? — непонятно спросил Петр Андреевич и указал в потолок.

— Ну… из прошлого, типа, за мной заезжают, — неуверенно ответил Кит, чувствуя, что вопрос не о том, а о какой-то грозной тайне, о которой он еще и не знает.

И вдруг молнией мысль сверкнула: а может, предок его о том самом «святом водолазе» спрашивает…

— Значит, всё только начинается, — очень-очень задумчиво проговорил прадед, намеком подтвердив неясную догадку Кита. — Завидую я тебе, пацан! Такое увидишь…

— Что?! — спросил Кит, почувствовав мелкий бег мурашек между лопаток.

— Сам не знаю… — так же неясно усмехнулся прапрадед. — Это как тебе нельзя рассказывать нам про твое будущее, так и мне про то, кто когда-нибудь придет к тебе. Только ничему не удивляйся.

— А я и так уже ничему не удивляюсь, — обиженно ответил Кит, ясно поняв и этот намек предка — на то, что про всяких «святых водолазов» лучше не спрашивать.

Тем временем, свечка зажглась, а на столе появились банка тушенки, большой темный чайник, три вилки, три стакана и три кусочка хлеба.

По ходу, Кит успел окинуть взглядом комнатку военных времен. Здесь были сундук, украшенный металлическим плетением, одна решетчатая кровать — видно, Колина, — коврик с оленем над нею, небольшой сервантик, небольшой письменный стол, полочка с книжками над нею и еще фанерная этажерка, тоже до предела загруженная книжками… Была печка-буржуйка с трубой в окно, очень похожая на ту, что Кит видел на барской дачке в 1918-ом… Да, и еще большие часы-ходики на стене тикали, качая маятником. С потолка свисал широкий абажур без лампочки. От этого бесполезного абажура и был отодвинут к окну обеденный стол со скромной скатёрткой.

— Эту убери. — Петр Андреевич отдал свою вилку сыну. — Сейчас наш путешественник должен наестся… А ты подберешь. — И осторожно спросил Кита, осматривавшего комнату: — Вы там, небось, уж повольготнее живете? Отец-то кто у тебя?

— Художник… — почувствовав неловкость, ответил Кит.

— Вон оно как! В интеллигенцию Демидовы подались! — без осуждения хрипло хохотнул прапрадед. — Знаменитый?

— Не очень… — почему-то с облегчением ответил Кит.

— Ну, ничего. Ты-то точно прославишься в будущих веках, — подбодрил его прадед. — Налегай, давай, рубай! Ешь, сколько влезет. Надо впрок… А мы свое после победы наверстаем. Точно, сын?

— Ага… — кивнул Коля и гулко сглотнул слюну.

— Извиняй, чай холодный у нас, сейчас не разогреешь, — сказал прапрадед.

Надо прямо и без всякого преувеличения признать: этот скромный ужин военного времени при свечке на сундуке показался Киту куда роскошнее того званого праздничного обеда в помещичьей усадьбе Веледниково — обеда, с которого и началось его, Кита, знакомство с прошлым, так сказать, натурализация в нём! И тушенка с куском жесткого ржаного хлеба показалась Киту куда вкуснее какого-то консоме и последовавшего за ним фаршированного перепела…

Кит честь знал: умял половину и решительно отодвинул банку:

— Всё! Это Коляну… Ему витамины нужны.

— Ну?! — вскинул брови Петр Андреевич.

— Ну да… чтобы потомки крепче были.

— С тобой, правнук, не поспоришь, — оценил прадед точный расчет потомка. — Слышь, сын, налетай. А мы с Никитой Андреичем пока делом займемся.

Он тяжело поднялся из-за стола и пошел в другую комнату, жестом предупредив Кита, чтобы за ним не ходил.

Там он возился минут пять, словно что-то на ощупь разыскивал или доставал из каких-то тайников, потому как там тяжело двигалось, а потом постукивало и захлопывалось… Тем временем, Кит запивал холодным чаем изжогу и старался не смотреть, как его дед по-собачьи смачно уплетает тушенку, скребя вилкой по стенкам консервной банки.

Петр Андреевич вернулся, остановился на пару мгновений, взглянул коротко и строго на обоих своих потомков — ближнего и дальнего — и пошел к сундуку. Он передвинул свечу на середину, грозно сел и поманил к себе Кита.

— Садись, — сказал он Киту, когда тот подошел.

Кит аккуратно сел по другую сторону огня.

— Ну… доставай, — почти торжественно сказал прадед.

— Что?! — не понял Кит.

Предок посмотрел на Кита совсем строго. И Кит тут же уразумел: прадед знает, что за штуку волей или неволей привез с собой правнук. Но откуда он это знает?!

Вопрос застрял в горле, и Кит молча достал из внутреннего кармана джинсовой куртки обе половины таинственного браслета, по семейной легенде созданного тем самым предком Кита, который теперь так вот просто сидел рядом с ним, по ту сторону огонька свечи…

— Он самый! Сходится! — явно подавляя волнение, проговорил Петр Андреевич.

— Бать! Мне можно посмотреть? — чуть не захныкал Коля Демидов.

— Оттуда смотри! — отрезал его батя. — А то еще башку оторвет… и не будет у тебя никаких потомков.

И хитро подмигнул Киту.

— А вы как же? — смекнул Коля.

Петр Андреевич ответил сыну так, что тот только рот разинул и оцепенел:

— А нам уже не страшно. Мы тут как в танке…

И тут же велел Киту:

— Надевай… Знаешь как?

— Знаю, — кивнул Кит и произвел с браслетом соответствующую манипуляцию — так, чтобы все-таки Коляну видно было.

— Не сильно работает, да? — по-деловому спросил Петр Андреевич.

— На мне, вообще, никак… — честно признался Кит и как бы в доказательство повертел рукой. — А у папани очень даже не слабо.

— Значит, у папани твоего, художника, работает, — вздохнув взволнованно, проговорил Петр Андреевич и прищурился. — Но у него тоже не в полную силу. Так, побаловаться только, да?

— Ну, как сказать…

Вообще-то, Киту стало обидно за папу: тот ведь уже раз так «побаловался», что весь мир спас, отогнав прочь подземный флот маркшейдера Вольфа… того самого, великого и ужасного Максимилиана Вольфа, который, кстати, должен был приходиться и самому Петру Андреевичу чуть ли не дедом… если, вообще, не отцом! До Кита это только сейчас дошло — и он забыл про всякие обиды. Ведь получалось, что Демидовы — это какая-то «левая» фамилия… и Петр Андреевич должен скрывать жгучую тайну своего происхождения, ведь тот самый маркшейдер Вольф маячит у него прямо за плечами… И это значит… А вдруг Петр Андреевич на самом деле на стороне Вольфа. И Кит оцепенел, не зная, что и подумать!

— Так и скажи, — весомо проговорил Петр Андреевич и…

…и достал из внутреннего кармана пиджака… что?! Точно такие же половины браслета.

Киту совсем жутко стало.

— Это ведь тот же… — выдавил он из себя. — То есть вот этот же, да?

— Точно! — кивнул Петр Андреевич. — Я свою работу за версту узнаю. Другого я не делал.

— Так ведь так нельзя! — простонал Кит, ужасаясь даже не представимым последствиям того, что в одной точке пространства-времени один предмет встретится с собой же, привезенным из будущего.

Петр Андреевич снова вздохнул глубоко и задержал дыхание… а потом шумно выдохнул и покачал головой.

— Когда нельзя, но очень нужно, то можно, — вывел грандиозный вселенский закон Петр Андреевич Демидов. — У нас сейчас исключительное чрезвычайное положение. Меня предупредили, что от этого конец света не случится. Потом-то, в свое время, он, конечно, случится. Но не сейчас. Так что ты не трусь, знай. Считай, это нарочно в разных временах такое предостережение распространяли про то, что нельзя…

— Это те, которые за вами приходили? — рискнул нажать Кит.

— Не за мной, а ко мне, — подняв указательный палец, строго и веско уточнил Петр Андреевич и сверкнул глазами. — Ты особой разницы не видишь, а для нас она есть. И очень большая… Давай руку.

Кит протянул через огонек свечи левую пуку, на запястье которой красовался вроде бы ни чем не примечательный браслетик свинцового оттенка.

Петр Андреевич примерился: одну половинку своего — вроде как «первого» — браслета он поднял над рукой Кита, а другую стал подводить снизу, будто хотел сличить эти половинки с теми, что уже были соединены на руке Никиты.

— Закрой-ка гляделки на всякий случай, — хрипло велел прадед и бросил сыну, так и сидевшему, как в засаде, у стола: — Тебя тоже касается. Закрой глаза!

Кит повиновался… Несколько мгновений он пробыл в полной тьме и неизвестности.

И вдруг как полыхнет! Как обдаст лицо жаром… И тут же словно раскаленными щипцами схватило запястье! Кит так сразу и вспомнил те жуткие щипцы, что остались на крыше. Он вскрикнул и отдернул руку.

— Село! — услышал он радостный и взволнованный, опять же, с прокуренной хрипотцою, шепот прапрадеда. — Теперь гляди.

Кит открыл глаза. Запястье еще пощипывало, но боль от ожога быстро затихала…

Она, боль, словно проникала в глубину запястья, остывая и щекоча саму кость. А никакого браслета на руке не осталось! На его месте виднелся только красноватый ободок. И он щипал.

— А где… — недоуменно пробормотал Кит.

Вид Петра Андреевича — лицо его и не только — поразили Кита. Лицо прадеда краснело так же, как и обод ожога на руке Кита, лоб весь был усеян крупными каплями пота. Одна капля, собирая по пути другие, уже катилась к переносице, а еще одна, поблескивая, — по виску. И весь Петр Андреевич как бы подрагивал вместе с пламенем свечи.

— Ловкость рук и никакого мошенничества! — отчаянно весело, как сапер на минном поле, смахивающий с мины остатки земли и пошучивающий над трухнувшими пехотинцами, проговорил Петр Андреевич, показал и потер руки.

Руки его тоже подрагивали.

— Он теперь внутри… в тебе… в руке твоей. Я в институтах не учился, я ученых объяснений этих чудес в решете не знаю. Мне говорили… про какую-то «чёрную дыру». Вот это и есть вроде того: при соединении одного и того же предмета из разных времен… да не простой болванки, а вот такого, какой сделал я… всё его вещество устремляется к центру, в точку… и там преображается, что ли… Я-то что, я ведь простым пролетарием на фабрике патефонных игл честно тружусь… Еще до революции пацаном начинал. И вон как с Гражданской без важной части тела вернулся, так туда же…

— Патефонных игл?! — изумился Кит.

— А что… Тоже важный труд, — гордо ухмыльнулся Петр Андреевич. — Без него, без иголок моих народу и не потанцевать. А вот когда победим, тогда-то уж потанцуем, попляшем в волю! Все патефоны запустим!

Грандиозная… но еще более таинственная и необъяснимая картина мира стала складываться в голове у Кита, в сети его нейронов. И оседала волнением в его невидимой и недоказуемой душе.

Как в той сказке: иголка в яйце, яйцо в утке, утка в сундуке… Так и с «граммофонами времени». Выходило, что дело не столько в особом преобразователе звуковых волн, который придумал великий изобретатель князь Януарий Веледницкий. Выходило другое: что и тут ничего бы не срослось без таинственного таланта клана-рода Демидовых воздействовать на вещество. Знал ли князь Януарий, что граммофонные и патефонные иглы, необходимые для путешествий во времени, проходили через руки простого… да совсем не простого пролетария Петра Демидова?!

— Бать, посмотреть-то можно теперь?! — прямо взвыл Коля Демидов.

— Ну, подходи. Хоть и не поймешь, — пренебрежительно позвал сына Петр Андреевич.

Коля подбежал со стулом. Кит показал ему ожог-браслет на запястье.

— ЗЭкано! — восхитился прадед.

— Ты теперь осторожней, левой-то рукой, — опасливо покосившись, предупредил Петр Андреевич… и снова повертел грозными рабочими ручищами. — Мои-то, вон, только вилки да ложки без трудов и усилий гнули… А ты теперь одной левой можешь больших бед натворить, коли с силой не совладаешь. Береги для дела… когда скажут.

— Ложки гнули? Как Ури Геллер? — Догадки Кита складывались одна за другой.

— Фокусник, что ли? — нахмурившись, спросил Петр Андреевич. — Имя какое-то цирковое…

— Типа того, — кивнул Кит.

— Только у меня без всяких фокусов получалось, — словно оправдываясь, ответил Петр Андреевич. — Так и знай. Я за деньги не выступал никогда. Совсем таился. Я еще до революции к одному батюшке… попу то есть ходил, он меня отчитывал, думал, что бес во мне есть, он и гнёт гвозди да вилки. А потом сказал, что это просто дар особый с рождения. Не от беса, как пить дать. Для особой надобности. А пока иглы свои точи — и довольно. Тогда простится. Мы такого рода… что ж теперь поделаешь. Поп-то мне так и сказал тогда: полезешь на люди, в цирк, на целковые разменяешь небезопасный дар свой, тогда точно — бес в тебе, и это он тобой водит.

— Ты, бать, в Бога, что ли, веришь? — с удивлением спросил Коля, похоже, впервые узнавая об отце много всего, ночь чудес и откровений у них с батей случилась.

— Так это было еще до того, как партия большевиков порядок в нашенской части света навела и Бога отменила. Я тогда еще не старше тебя был, — почему-то охрип Петр Андреевич еще сильнее, хотя говорил все тише и тише… и вдруг прикрикнул на отпрыска: — На ус наматывай, а рот на замок.

— Не сомневайся, батя, — выгнул грудь колесом Коля Демидов. — Как в могиле, бать!

— «Не сомневайся», — хмыкнул Петр Андреевич. — Я-то не сомневаюсь, пока ты просто по крышам скачешь… А теперь выйди-ка. Постой на шухере. А в могилу рано, запомни. Тебе еще вот отца Никитиного родить надо.

Про то, что рано в могилу, — завет отца Коля Демидов выполнит… хотя и поздно женится — тянуть будет, ища девушку, подходящую на роль бабушки великого сборщика Никиты Демидова…

Конечно, дед Колян был рад постоять для своих в темноте на шухере, но он медлил. Видно было: опасается, что еще что-нибудь интересное пропустит, чудо какое-нибудь.

— Иди-иди, на фокус-покус позовем, — сомнительно пообещал батя Пётр. — Нам не столько глаза, сколько чужие уши ни к чему. Глазам теперь-то мало кто верит.

— Так, может, в ту комнату вам… — догадливо посоветовал Коля.

Отец только сверкнул на сына глазами — и тот сразу выскочил из комнаты в коридор.

Петр Андреевич пододвинулся ближе к потомку и стал мощными своими пальцами, вернее жесткими ногтями выбивать дробь на крышке сундука… а сам заговорил.

— Я ведь только по-настоящему и поверил, что это — ты, когда браслетка села… а не рванула тут так, как фугаска… Хотя оно понятно, что рвануть не могло, раз ты из будущего прибыл, такая ведь у времени хитрая арифметика, да? — горячо зашептал прадед прямо Киту в лицо, давя табачным перегаром.

Кит догадался: покраснел и вспотел прадед, и потряхивало его вовсе не от прошлой выпивки, не было ее, а от волнения и даже пережитого ужаса — а вдруг все-таки аннигилирует, иным словом, рванёт на всю Солнечную систему! Это — во-первых. А во-вторых, барабанил он звонко по сундуку для того, чтобы создавать звуковые помехи. Значит, перестал бояться одного, а начал страшиться другого. Но желание узнать что-то важное было сильнее страха.

— Типа того, — кивнул Кит.

— У тебя-то еще впереди большие дела. Может, и не увидимся больше, — теперь от напряжения и волнения лишь подрагивая веками и покашливая, шептал прадед. — О будущем тебя не спрашиваю. Главное про него — и так понятно, слава Богу. Но о прошлом, может, скажешь пару слов, чтоб мне, инвалиду, не томиться? Может, знаешь что-нибудь… Но коли и тебе сказали, что — военный секрет, то так и скажи. Как-нибудь перетерплю до смерти. Мы-то, как здесь умрем, так и всё узнаем там, а?

— Я и сам мало знаю, — ответил Кит, кусая губы, когда предок напирал на него, допытываясь…

Ему самому страшно хотелось допытаться, кто же всё-таки приходил к предку, из какой реальности.

— Но откуда мы родом, откуда мы такие взялись, тебе уже известно? — прямиком спросил Петр Андреевич.

Такая тяжесть легла на сердце Киту! Не говорить же прямо сейчас, весной сорок второго года, предку — простому москвичу, рабочему человеку с редким даром, — что по отцовской линии… то есть чуть ли отец его родной — не кто иной как, быть может, самый злодейский на свете немец… ну, после Гитлера и прочих страшных гадов в мундирах с черепами и молниями.

— Ну, вроде бы мы от какого-то… типа, великого изобретателя, — неуверенно проговорил Кит. — Только он скрывался от всех. У него самый большой… ну это, талант был, и он боялся, что его заставят создавать оружие. Какое-нибудь самое страшное.

— Так это мне знакомо, — с облегчением заметил дед и даже немного отстранился от Кита, как будто был очень доволен его ответом. — Только скрыться некуда, далеко не убежишь…

Он подумал немного… и стал стучать по сундуку пальцами другой руки, правая устала.

— Чует мое сердце, что я и есть его родной сын, — вдруг с воодушевлением и чуть ли не в полный голос проговорил Петр Андреевич.

Гулко и пугливо бухнуло сердце у Кита, и мурашки пробежали по спине: вот он, что ли, еще один момент истины…

— Я ведь подкидышем рос, — признался Петр Андреевич. — Меня ведь подкинули, вообрази, прямо на паровоз под парами… да, отцу моему новому Андрею Никифорычу. Машинистом он был… С запиской какой-то загадочной… и, подумай, с пачкой ассигнаций, тех еще. Это ж в самом конце еще прошлого века случилось, в последний год… вот считай когда. И от Москвы далече. Под Ревелем. Это уж мне отец на смертном одре признался. А только, что в той записке было, и почему он меня в приют не отдал, так и не открыл… Правда, они до меня с матерью бездетными были. И деньги потом из разных мест долгое время приходили… я уж вырос на них. Видать, от того изобретателя, как разумеешь?

— Наверно, от него, — кивнул Кит и не выдержал. — У нас еще легенда есть…

Кит замолк, заколебался…

— Ну! — строго велел прапрадед.

Теперь Кит наклонился ближе к недальнему родичу, сглотнул всухую и сказал:

— Вроде из Германии он родом был…

Петр Андреевич совсем не удивился и не отшатнулся. Только собрался весь, свел брови.

— Так и думал, — мрачно и мужественно кивнул он. — Вот оно. Сходится. Немец, значит… Только матери потом копились одна за другую наши, да?

И вздохнул, опустил плечи.

— Ох, какая война у нас, Никита… — с болью вздохнул он. — Ох, какая большая. Тройная война!

— Как это, «тройная»?! — изумился Кит.

— Одна вот здесь. Сам видишь. Огромная. Народная… с немцами нынешними бьемся, — железно чеканил Петр Андреевич. — И нам с тобой — это особо тяжкий груз. А другая-то — еще огромнее… хоть, может, без таких страданий и крови, как ныне… да только огромнее, понимай как знаешь. Там она вся! В ней, как понимаю, смысл и судьба не то, что страны нашей… и даже шара земного, а всего мироздания решается.

И обоими указательными пальцами указал вверх и немного в стороны, как бы охватывая этим простым углом весь невидимый сейчас небосвод.

— …и разобраться в ней, кто враг, а кто свой, немыслимо живому человеку, никакого размаха ума не хватит, — добавил Петр Андреевич, поводил взглядом по дощатому потолку, словно выискивая что-то, и шумно, безнадежно выдохнул.

Там, на потолке, как бы секретничали огромные тени прадеда и правнука…

— Это точно, — искренне и безоговорочно согласился Кит.

— …Не разберешься, пока в третьей войне врага не отыщешь и не победишь его, — подкинул предок новую загадку.

— Это какого? — осторожно спросил Кит, видя, что прадед ждет вопроса.

— Какого — сам должен определить, — вроде как и не ответил прадед, хотя и сказал свои слова очень веско. — А война-то эта — здесь.

И побарабанил пальцами не по сундуку, а по груди своей… получалось, по сердцу.

Уже бывали у Кита такие приливы злости — в минуты всяких непонятностей и неразберихи. И всяких непоняток, от которых крыша едет.

— Я вам нашего общего предка сдал, а вы мне хоть это… намекните, кто к вам приходил оттуда. — И Кит повторил жест двумя указательными пальцами. — Мне тоже разобраться надо.

Петр Андреевич помрачнел, потяжелел, нахмурился.

— Не «к вам», а ко мне… Это ты мне, что ли, прадеду родному, как чужому выкаешь? — наехал он на потомка.

Кит понял ошибку… Одного своего деда он не помнил — мамин папа жил в Краснодаре и умер, когда внуку его было пять лет, а другого деда, особо важного, папиного папу, он и вовсе не застал… только вот теперь познакомился с ним!

— Ну, дед! — взмолился он. — У меня тоже такая война — мозги на вынос. Не знаешь, от кого бежать. Может, от того, что ты сейчас скажешь, что-то прояснится. А то нас за зомби держат, злость берет, честное слово!

— Это еще что за снедь, бомби-жомби эти?! — изумился прадед.

И Кит со смаком рассказал, кто такие зомби, с чем их едят и как с ними бороться. Кратенько рассказал, но впечатляюще.

И предок впечатлился…

— Надо ж какая зараза еще на свете заведётся! — хлопнул он себя по колену…

…но не поддался.

— Однако не похоже, чтоб те нас за кукол держат, — покачал он головой и снова поводил взглядом по потолку. — Иначе серой бы от них воняло, как от чертей.

— От кого? — подловил предка Кит.

Петр Андреевич еще хорошенько похмурился, пожался, повздыхал прежде, чем решиться.

— Ладно, двум смертям не бывать, а на семь бед — один ответ, — махнул он рукой, оцепенел на миг, огляделся опасливо и… что?

Что-что! Снова застучал ногтями по сундуку.

— Расскажешь — сказка выйдет, — начал он с предупреждения. — Я ведь, как немец попёр на нас прошлым летом, так голову сломал. Извелся весь в мыслях: раз у меня ложки… а то и ломы в руках гнутся, коли рассержусь, и иголку патефонную я безо всякого станка пальцами, как цигарку, слепить способен, так должен же я что-то такое придумать, чтоб и мессеров да хенкелей без зениток валить… чтоб крылья у них обвисали на дистанции и винты плавились на лету. Да ведь руками до них не дотянешься… И тут однажды словно заснул на работе, заготовку испортил, зато, как есть, озарение нашло! Прямо увидел, как древние говорили, на воздусях перед глазами эту самую браслетку. И как сделать её и из чего. Такой сплав свинца, почти как в типографиях для шрифтов… Эх, недаром алхимики в древности чуяли, что из свинец в золото можно перелить!

Я и попробовал. Рискнул, можно сказать. Сварганил образец по руке, пошел на задний двор, где у нас ЗИС, развороченный фугасом, ржавеет. А дальше что? Вообразил, что не ЗИС это, а танк немецкий… фрицами погаными нашпигованный. И прёт он меня и на мою Отчизну. Да только руку поднял. Сверкнуло — чуть глаза не выжгло. А грузовичок-то даже не разлетелся. А что с ним стало, догадайся-ка?

Кит недолго думал.

— Испарился, да?

Прадед даже как будто расстроился от такой догадливости потомка, но тут же сообразил:

— А ты на чём пробовал?

— Не я, — честно признался Кит. — Папаня. Он на бутылках…

— На бутылках? — свел брови предок. — Пьёт, что ли? Таким манером с пьянством борется?

— Не, давно не пьёт, — гордо ответил Кит. — Он это, минералку испаряет.

— Надо же, баловство какое! — все равно осуждающе усмехнулся предок. — Что с художника взять-то… А мне тогда за мои художества… Завскладом стукнул на меня тут же. У него глаз завидущий, он за мной потащился глянуть, чего это я на задний двор намылился. А как полыхнуло-то, так он, обделамшись, побежал. Меня уже через час прямо от станка забрали. Куда, смекаешь?

— На Лубянку, что ли? — не долго думая, догадался Кит.

— Откуда знаешь?! — даже отшатнулся прапрадед.

— Читал… — слегка растерялся Кит. — Ну, вообще-то, мы это теперь в школе проходим… Про прошлое.

Петр Андреевич поразмышлял чуток.

— Да, изменятся времена… может, и к лучшему, — сделал он вывод и продолжал: — Вот и меня в обработку взяли. Что да как. Ну, пару зубов для начала выбили, оставшуюся ногу пообещали из задницы выдернуть. А я как есть говорю им: не знаю, само вышло. Потом меня в одиночке… в каменном мешке оставили — и всё, тишина. Час проходит, два. Вечер там, наверху, миновал, и ночь, видать, пошла. А за мной больше не приходят. Только в ушах звенит да во рту саднит и дергает — вот все развлечения.

Сначала думал, что они мою браслетку изучают по науке, чтобы уж потом ко мне со знанием дела подкапываться. Потом стал думать, что ничего в ней не нашли и теперь только злость на меня копят. А потом уж настоящий страх пробрал. Подумал, что это еще хуже будет, если ничего не найдут. Прямо здесь и кончат. Короче, молиться я стал на голодный желудок. Оно ведь легко безбожником-то быть, пока всё в жизни путём идет, пока смерти вот так в очи ее черные не посмотришь…

Петр Андреевич двумя пальцами показал на свои глаза — прямо в упор.

— Думаешь, только от страха молиться тянет, и веровать начинаешь? — строго спросил он правнука.

— Не знаю, — признался Кит…

…и вспомнил, что когда падал на самолете с княжной, вроде не молился — не до того было. Но если смерти ждешь в подвальной тишине, или, там, бомба фугасная тебе прямо на голову падает, а тебе никуда не деться, тогда, наверно, — другое дело.

— Я на этот предмет много потом думал, и ответа ясного, понятного тоже до сих пор никакого нет, — вздохнул прапрадед. — Но вот так молился я в том подвале, молился… как морзянкой, знаешь, молился, стучал от холода зубами. И домолился до видения… Как это врачи называют?

— Глюк… галлюцинация? — подсказал Кит.

— Оно бы так и подумать, что глюцинация и морок один, если бы не пророческие дела к ним в придачу, — перестав стучать и подняв палец, сказал прадед. — Вроде и сон не сон. А только явился мне в одиночку человек во все таком, как бы надутом и чуть светящимся…

— Как водолаз?! — не вытерпев, догадался Кит.

— Водолаз?! — смутился прадед. — Да нет, за водолаза он не сойдет… Комбинезон-то прозрачный и зыбкий, как туман, а внутри еще какая-то непонятная одежда. Ну вот, как у тебя, только серого, свинцового цвета. И вокруг головы — не шлем горшком, а что-то иное… как у святых на иконах. Только он без бороды был, возраста непонятного, вид доверие вызывал. Короче, из самых он последних времен, когда антихрист явится и пути откроются в разные времена. Когда начнется большая война за прошлое.

— Это он вам такое сам сказал? — осторожно спросил не склонный к играм воображения Никита Демидов.

— Кому это «вам»?! — сердито дернулся прадед.

— Извини, дед… Тебе, — теперь уже смутился Кит.

Но вопрос его не пропал даром.

— Нет, он такие великие тайны и секреты мне не открывал, — уже без смущения помотал головой прадед. — Это я сам потом поразмышлял и дошел умом. А сказал он мне только одно: чтобы я не боялся и потерпел… а браслетку чтобы обязательно берег до того дня, когда с нею же придет из будущего потомок и замкнет ею время для еще более важного дела. И показал на пальцах, для какого. Для усиления мощи… Простыми словами все объяснил. На пророка не был похож. Хотя порой сиял по-божественному…

Вот еще парадокс, подумал Кит: браслет был сохранен для потомка, чтобы вернуться в исходную точку, соединиться и аннигилировать на его, потомка, запястье. Быть такого не может, но было. Офигительные такие технологии! Значит, вся простая логика научной фантастики все-таки бессильна в настоящей реальности! А правят в ней чудеса… иным словом, законы вселенной, пока неведомые… и может быть, только для человека утвержденные. Кем? Космосом, что ли? Или Господом Богом?

— То есть… они тебе отдали этот браслет и выпустили? — без всякого пророческого дара догадался и почему-то сразу стал опасаться этой догадки Кит.

— С умом у меня потомок, — порадовался прадед. — В том-то и соль. Гость-то пропал, а у меня страх тоже пропал, и в сон сразу потянуло, хоть и голодный да битый был. Под утро толкают, будят… Ну, думаю, жалкий сон приснился, чтоб душу успокоить. А мне отдают мою браслетку, сажают уже не в «воронок», а на мягкое кресло в «Эмку» и везут домой с наказом — беречь вещь, как зеницу ока, и ждать, пока за ней новый хозяин придет. А пока больше с браслеткой ни на какой задний двор не выходить.

Прадед замолк, поджал губы и стал в упор сверлить взором Кита.

Кит напрягся, но взгляд выдержал и никаких вопросов, так и звеневших в мозгу, будто все тамошние клетки-нейроны хором их пели, не задал.

— Смекаешь? — первым сдался прадед.

— А чего тут смекать, и так все ясно, — повел плечами Кит, всё сильнее предчувствуя какую-то скорую беду. — Этот… ну, пришелец, он и к ним приходил?

— А то! — выпучил глаза прадед. — Значит, не сон это был, не глюцинация. Значит, он и им явился, откуда надо. И приказал. И власть они его, такую власть, что выше всей ихней власти, почуяли. Вот где тайна так тайна!

И снова весь загорелся прадед, и пот у него на лбу заблестел. Вдохновляла его та неведомая власть, перед которой даже грозная спецслужба самых страшных времен склонялась. Только к добру ли это? Сомнительно, как понимал Кит… но согласился с прадедом:

— Ну да…

— И завскладом пропал, след его простыл уже на другой день, — совсем тихим шепотом, почти неслышно добавил прадед.

— Ага, в будущее его забрали, чтоб здесь не сливал, — съёрничал Кит от… от чего это вдруг съёрничал?

А от безысходности, не иначе.

— В какое ещё будущее?! — так и обалдел прадед, но уже через мгновение понял, что правнук шутит-стебается. — А-а… Шутишь ты. Да только мне совсем не до шуток, знаешь. До сих пор себя вроде бы ни за что виню. Жалко мужика. Выпивали, бывало, с ним. Семья у него осталась, и ее тоже вывезли куда-то. А он что, он с перепуга побежал и настучал… Понятное дело, диверсанта во мне самого опасного увидал. Да и я бы на его месте…

И дед замолк, видя, что комментарии, в сущности, не нужны — и так всё ясно. Время такое было… Но в ту минуту это время, эта тяжеленная эпоха была для Кита не в учебнике истории, а в самом что ни есть реале.

И Кит приготовился к худшему. Хотя что хуже, а что лучше во вселенной уже нельзя было понять.

А Петр Андреевич посмотрел на него и спросил:

— Ну чего, готов?

— Всегда готов, — мрачно ответил Кит.

— Тогда, пионер, пора. Труба зовёт, — веско сказал прадед. — Пора прощаться нам.

Холодок пробежал у Кита между лопаток.

— Мы и так успели друг другу много чего сказать такого, над чем всю жизнь потом размышлять придется, — словно решив все-таки немного потянуть время, проговорил Петр Андреевич.

«Как-то не заметил», — подумал про слова прадеда Кит, но сказать вслух не решился.

— Ты на меня так строго-то не смотри. Я только приказ выполняю. Нынче время приказов, — продолжал прадед. — Зла на меня не держи. И главное, что не просто посоветую, а слёзно попрошу тебя напоследок: не удивляйся ничему, что будет.

— А что будет? — вспорхнул Кит, все еще не потеряв надежды на последнюю откровенность предка, раз он замялся.

— Убей, а сказать не могу, — сделал горестный вид и развел руками предок. — А то они, как увидят тебя, так сразу и смекнут, что я тебе лишнего сболтнул. Тебе-то ничего, а меня еще потрепать могут… Загонят куда-нибудь под Воркуту, на мороз… Этой-то ноге — ничего, — ткнул он пальцем в свой пиратский протез.

Предок не раскололся, и назло ему Кит выступил пророком:

— Никуда тебя, дед, не загонят, глаз даю.

— Да-а?! — обрадовался прадед. — Ну, раз ты говоришь, значит, так и будет.

И обернувшись к двери, кликнул сына.

Коля Демидов вошел, поморгал и как-то ошалело поглядел на обоих, будто увидал незваных гостей.

— Ну, прощайся со своим внуком, — велел Петр Андреевич.

— А что, больше ничего не будет? — страшно огорчился юный дед Кита.

— Хорошенького понемножку, — не смягчая тона, сказал Петр Андреевич. — Еще увидишь на своем веку чудеса… вон, коли до рождения внука доживешь. — И с лукавым прищуром посмотрел на Кита. — Доживет?

В запрещенную зону полез-таки прадед. Но Кита уже было не смутить.

— Колян, ты долго проживешь, не очкуй, — сказал Кит уклончиво.

— Чего не делать?! — растерялся предок.

— Не бойся, короче, — объяснил Кит и сразу перешел к короткому прощанию.

Не говорить же Коляну, что до рождения своего внука, Никиты Демидова, меньше года не дотянет. Вот оно, бремя пророков и пришельцев из будущего!

Пожали они друг другу руки. Коля бросил последний грустный взгляд на белые кроссовки Кита.

— А левой рукой-то ты отныне осторожней маши, — предупредил Никиту Петр Андреевич. — Она у тебя теперь «Катюши» пострашнее, если разозлишься хорошенько… Потренируйся на досуге на немецких танках, что ли. — И протянул к Киту обе руки. — Дай-ка обниму тебя.

Кит покорно подался и снова вздохнул тяжелый табачный осадок, сидевший в прадеде.

— Да-а… так и не поверил толком, что ты живой… настоящий, пока вот так не обнял, — по-отечески ласково, только очень грустно прошептал прадед в ухо Киту. — Ты уж меня лихом-то не поминай… Потерпи, пока всё не сойдется и не решится. Тогда поймешь, прав я или нет. Тогда и помолишься за упокой моей души, как надо. Обещаешь?

— Обещаю, — твердо, от души пообещал Кит.

— Попроси отца крестить тебя для верности дела, чтоб яснее долгая дорожка стала, — последнее, что шепнул прадед.

И, резко отстранив правнука, обратился к сыну, Коляну:

— А ты помнишь, как я тебя учил. Никого ты не видел. Ты всю ночь на крыше хенкелей да голубей гонял да на зажигалки поплёвывал.

— Знаю, бать, — тоскливо протянул Коля Демидов.

— А теперь живо на чердак, как учил, — приказал Петр Андреевич. — Одна нога здесь, другая там… Прикорнул ты там, понял? И ничего не слышал.

Коля последний раз сверкнул глазами на внука:

— Покедово, что ль.

— Пока, — кивнул Кит.

И вот только сейчас ему сделалось грустно и тоскливо. По-настоящему.

Он подал Коляну руку, тот крепко пожал ее, рот открыл, чтобы еще сказать что-то, но так и не нашелся. А Кит вспомнил слова погибшего полковника: мы, избранные, мчимся на поезде мимо всех эпох…

— Команду слыхал?! — прямо гаркнул Петр Андреевич, не страшась разбудить соседей.

— Есть! — крикнул Колян и убежал.

— А тебе моя команда — сидеть здесь до последующих распоряжений и ждать, — сказал Петр Андреевич Киту. — Вопросы есть?

— Вопросов нет, — чуть не отмахнулся Кит.

— Вода в чайнике. Свечу погаси, как я выйду. Тьма надоест, вот пожужжишь. — Он застукал протезом и костылем в сторону комода и принес Киту очень старинный — маленький, черненький и тяжеленький — фонарик, который надо было жать, как эспандер, чтобы он горел. — Газетку почитай… Новости наши от девятого мая одна тысяча девятьсот сорок второго года.

Ёкнуло сердце у Кита, и он чуть не раскололся, не проговорился о том, что победы ровно три года ждать… Ещё или всего?

— Я пошел, — сказал прадед и отвел взгляд. — По телефону позвонить надо…

— Так это… — Кит невольно полез во внутренний карман куртки за коммуникатором… и замер, затаив дыхание.

— Чего? — не понял предок.

— Нет, ничего, — смущенно ответил Кит.

— Щеколду на двери задвинь, — отдал предок последние приказы. — Чужим не открывай.

И все же обернулся в дверях:

— Эх, одна беда. Не наградят нас на нашей с тобой на этой войне, — лукаво вздохнул он. — Даже медалькой.

И порывисто вышел, не дожидаясь ответа, который Кит так и не придумал.

По коридору стали гулким затухающем боем удаляться шаги прадеда, будто сама судьба удалялась ненадолго по каким-то своим, особым делам.

Кит задул свечу…

Вот самое худшее, что можно было с ним теперь сделать, — это оставить одного в темноте и тишине чужого времени, отмеряемой по капле маятником часов-ходиков. В ожидании всего, чего угодно, в полном бездействии и при том, что обе руки Никиты Демидова — как бы живая и мертвая — начинали чесаться.

Снова все страхи поднялись у Никиты Демидова в душе, как грозное торнадо. Кружились в том вихре: мама в самолете, оставшемся без присмотра Кита, обломки могучего геоскафа «Лебедь», рухнувшего с небес и разлетевшегося в мелкие дребезги.

И никто, никто не мог сейчас помочь Киту — вся его команда оказалась в плену, в заложниках. Это он, Никита Демидов, должен был поочередно всё починить и всех выручить, не зная толком, на кого он, всё чиня и всех спасая, будет работает, — на Добро или на Зло. Снова вспомнил Кит горькую истину: в настоящей реальности участь всякого супергероя со сверхспособностями — быть игрушкой в руках неведомых вселенских сил… которые к тому же сидят друг в друге, как матрёшки…

Очень сильно хотелось Киту позвать юного деда Коляна и поболтать с ним. Потом Кит все-таки смирился и решил последовать полушутливому совету Петра Андреевича. Чтобы хоть как-то отвлечься, он нащупал на сундуке фонарик-«жучок» и стал выжимать из него свет.

Правой рукой жал, а левой шелестел газетой, лежавшей на комоде. Это была «Комсомольская правда» от 9 мая 1942 года.

Под «шапкой»:

были напечатаны всякие статьи о танкостроителях, а ниже — в правом углу — новости:

Кит вспомнил, как сам падал в самолёте и подумал: «Ничего себе — «ничего существенного!»

В той же рубрике Кита привлекла такая новость:

Кит пожалел, что с теми бойцами не было его — он бы им и танк быстренько починил, и тогда они еще погоняли бы там фашистов по полной программе.

А еще Киту вспомнил тот «тихий час» в помещичьей усадьбе Веледниково, когда он так же вот изучал в газете майские новости 1915 года. Только теперь новости казались куда суровее, да и вся обстановка была куда более напряженной и опасной.

Наконец, правая рука супергероя устала производить электричество, а переложить фонарик в левую руку, отныне опасно разрушительную, Кит не решился. Снова стало кругом темно и тоскливо. Тогда Кит надумал вздремнуть прямо на сундуке — вроде как за компанию с Коляном, который, может, и вправду уже прикорнул где-нибудь в укромном уголке чердака. Но только он, сняв блюдце со свечой на пол, стал устраиваться на жесткой и покатой крышке сундука, похожей на крышу маленького дома, как вдруг зашумело на улице — и не в небе, а внизу, на земле.

Кит соскочил с сундука и во тьме по памяти ринулся к окну, в обход стола, осторожно отодвинул занавеску. Внизу отливали черными, покатыми, железными крышами два старинных легковых автомобиля. Фары их светили как бы с прищуром — сквозь щёлки… Это уже потом Кит узнал, что в войну на фары надевали специальные колпаки, чтобы свет не был виден с небес, то есть — немцам в их бомбардировщиках-хенкелях.

Дверцы стали открываться. Из переднего автомобиля вылезли двое — водитель в военной фуражке и Петр Андреевич, из другого авто — один человек в кепке …

Ждал… ждал Кит именно этого момента, а сердце все равно застучало, будто тело оставалось на месте, а душа уже понеслась куда-то, как тот «поезд времени», о котором говорил полковник, Царство ему Небесное…

Кит решил не сталкиваться с судьбой лицом к лицу, в упор. Он поспешил к двери, отодвинул щеколду, а потом снова добрался до стола, нащупал стул и покорно сел.

Сначала загрохотало где-то далеко, а потом вдруг — сразу очень близко… Дверь распахнулась — и в Кита уперлось два огромных светящихся глаза.

Кит зажмурился.

…А в памяти его отпечатались две фигуры с ручными фонарями. Это были как будто те же самые типы, что и в том январском подвале 1918-го года, куда привез его полковник… Все повторялось с пугающей до отчаянной радости предсказуемостью.