Тайна старого замка

Глава девятая

Хемпель проснулся поздно. Дом был пуст. Он прошел через столовую и гостиную и вышел на террасу. Но и здесь никого не было. Журналист решил отыскать Брону, чтобы закончить с ним ночной разговор и выяснить все до конца.

Задача эта оказалась нетрудной — сойдя с террасы, Хемпель сразу же заметил среди фруктовых деревьев соломенную шляпу с широкими полями. Он направился в сад и увидел Брону, стоящего на лестнице под яблоней. Тот срывал яблоки и заботливо укладывал их в кошелку, висевшую у него на шее.

— Вот это идеальный садовник! — воскликнул журналист вместо приветствия. Злость на товарища по ночному приключению уже прошла.

Брона высунул голову из листвы и, наклонившись вниз, спросил:

— Пресса уже соизволила встать?

— Соизволила. И приходит теперь приветствовать мастера по фруктам и загадкам.

— Что-нибудь новое? — спросил Брона, спускаясь с лестницы.

— Нет. Зато куча сомнений.

Брона осторожно снял с шеи кожаный пояс и поставил кошелку рядом с лестницей. Затем неторопливо вытащил пачку сигарет и протянул ее Хемпелю.

— Благодарю, не хочется. Но очень хочется задать вам несколько вопросов.

У кустов малины, вытянувшихся длинными рядами, стояла скамейка. Они пошли к ней.

— Прежде всего мне интересно, — начал Хемпель, когда они уселись, — как вы открыли, что все приключения Шаротки были устроены молодежью? Надо признать, что они проявили большую сообразительность и хитрость. Сначала лицо за окном, потом призыв на помощь, исчезающий труп... Одним словом, неплохая сатира на детективный роман. Вы только подумайте, как просто и в то же время остроумно была организована сцена в подземелье. Можно было бы над этим от души посмеяться, если бы они разыгрывали друг друга. Но выбор в качестве жертвы Шаротки, по-моему, был очень легкомысленным.

Брона курил и слушал, не прерывая собеседника. Когда Хемпель умолк, он повернулся к журналисту.

— Почему легкомысленным?

— Потому что у Шаротки больное сердце. Фарс легко мог закончиться драмой.

— Действительно, — согласился Брона. — Но есть еще и другие причины, говорящие о легкомыслии этих молодых людей.

— Что вы имеете в виду?

— Хотя бы то, что, устраивая свои представления, они страшно затемнили картину настоящей драмы, которая вовсе не вытекала из фарса, а разыгрывалась рядом с ним. Ну и очень облегчили действия преступнику, путая следы и позволяя ему обследовать подвалы.

— Каким образом? — Хемпель поднял брови.

Брона оставил этот вопрос без ответа. Журналист бросил на него испытующий короткий взгляд, помолчал и задал следующий вопрос:

— Вы можете мне объяснить, что означали белые кресты на камнях подвала?

— Я думаю, что это были ориентиры, которыми наш ночной гость обозначил места, где нужно копать.

— Ага! Теперь я вспоминаю, что несколько дней назад у Станека пропала рулетка. Тогда я не думал, что это будет первым сигналом к развернувшимся событиям.

— Мне кажется, вы правы. Если бы мы нашли рулетку, была бы очень веская улика.

— Теперь я возвращаюсь к первому вопросу: как вы сумели разгадать подлинный смысл первоначальных приключений Шаротки? Признаюсь честно, мне и в голову не пришло, что это могут быть шутки.

— Не знаю, помните ли вы наши разговоры на эту тему. Уже тогда я подчеркивал два характерных обстоятельства. Первое то, что, несмотря на рассказы очевидцев, не было ни убийцы, ни убитого. И второе — все события развертывались вокруг Шаротки.

— Да, действительно, вы говорили что-то в этом роде.

— Это были первые наблюдения. Как только была обнаружена рубашка, я сразу же по цвету пятен понял, что это не засохшая кровь — Она имеет совершенно другой вид. Анализ подтвердил мои предположения.

— Теперь все это выглядит совершенно невинно. А тогда весь дом был под впечатлением этих происшествий.

— Для меня они давно отошли на второй план.

— Конечно. Смерть Процы коренным образом изменила ситуацию. На сцене началась драма. Как странно переплелись комедия и трагедия!

— Их связывают невидимые нити, а комедия была только маской, под которой скрывалось лицо отнюдь не шута, — тихо сказал Брона, глядя прямо перед собой.

Хемпель снова бросил на него быстрый взгляд.

— У меня такое впечатление, что вы знаете больше, чем говорите!

По лицу Броны пробежала характерная для него усмешка, однако он ничего не сказал.

Журналист не настаивал. Он все еще не мог избавиться от какого-то неясного чувства недоверия. Это чувство исчезало на некоторое время, а потом из-за какого-нибудь жеста, взгляда или небрежно брошенных слов собеседника снова начинало беспокоить его.

Поэтому Хемпель перешел к другому вопросу, который его волновал.

— Надо как можно скорее сообщить в милицию о событиях этой ночи.

Брона медленно повернулся к нему. Его лицо, заслоненное широкими полями шляпы, оставалось в тени, и Хемпель не мог видеть его выражения.

— А зачем?

— Прежде всего для того, чтобы проинформировать следственные органы о дальнейшем ходе дела. А потом не забывайте, что Болеша арестован по обвинению в убийстве. Последние события делают его вину очень проблематичной.

— Почему?

— Как это почему?! — возмутился журналист. — Трудно сидеть под арестом и одновременно бегать ночью по подземелью! Я не могу себе представить, что здесь действует шайка. Я убежден, что убийца Процы и наш противник одно и то же лицо.

— Откуда такое убеждение? — спросил Брона.

Хемпель замолк, удивленный. В душе он должен был признать, что Брона прав: никаких конкретных доводов в подтверждение своего тезиса он не имел. Но уже просто из упрямства стоял на своем.

— Откуда? Оттуда, что существование шайки в таком узком кругу лиц, как у нас, быстро было бы раскрыто.

— Я не утверждаю, что вы неправы. Даже наоборот, я тоже думаю, что здесь действует один человек. Но надо понимать, что это только субъективное убеждение. А ваш последний аргумент слаб, и я могу тотчас же его опровергнуть.

— Прошу! — вызывающе бросил Хемпель.

— Шутки с Шароткой были организованы группой людей. А разве существование этой «шайки» так легко было раскрыто?

— Вы правы, — признал журналист.

— Не исключено, что и в данном случае действует, если не шайка, то преступник, сообщник Болеши, который после его ареста продолжает начатую совместно акцию. Я не вижу поводов, по которым надо было бы так поспешно обнародовать события минувшей ночи.

— Как же так?! А вы не опасаетесь, что таинственная личность просто может сбежать? Тогда не будет никаких шансов его схватить! Главной цели он уже достиг — добыча у него в руках. Кто знает, может, он уже теперь далеко от нас!

— Ну он не дурак, чтобы сделать такую глупость.

— Глупость? Почему?

— Очень просто: убегая, он сразу себя выдаст. Я уверен, что наш противник настолько сообразителен, что понимает это. Да и зачем ему спешить? Если он досрочно покинет пансионат, описание его внешности дойдет до всех железнодорожных станций, до всех постов милиции. В таких условиях, вопреки вашему мнению, у него было бы мало шансов избежать ареста. А пока мы не знаем, кто это, противник имеет над нами перевес. Не беспокойтесь, наш таинственный «товарищ по отдыху» будет сидеть тихо до конца смены и выедет вместе со всеми, если только...

— Если только?..

— Если только нам не удастся разоблачить его за оставшиеся несколько дней.

— Гм... — буркнул Хемпель. — Я вижу, что вы садовник, здорово знающий свою специальность.

— Профессия садовника не лишает человека способности мыслить логически, — сухо парировал Брона.

— Значит, по-вашему, человек, который будет отсутствовать в ближайшее время, явится разыскиваемым нами преступником?

— Если только его отсутствие не будет объясняться другими причинами.

Хемпель пожал плечами, после чего сказал с иронической усмешкой:

— Преступником... или новой жертвой.

Брона промолчал. Минуту спустя поднялся и потянулся за кошелкой. Хемпель остался на месте.

— Мне кажется, — сказал он, подняв голову, — что надо бы сказать пару теплых слов этим шутникам.

— Да. Им следует надрать уши и объяснить Шаротке смысл его приключений. Обе эти беседы вам надо провести как можно скорее.

Хемпель хотел спросить, почему именно он должен выполнить эту миссию, но Брона перекинул корзинку через плечо и ушел.

Так закончился последний разговор Хемпеля и Броны. Дальнейшие события наступили настолько стремительно, что не было времени на их обсуждение. И начались они с совершенно незначительного факта, который оказался пресловутым камешком, увлекшим за собой всю лавину.

Хемпель после разговора с Броней безуспешно искал Кушара или кого-нибудь из его «шайки». Он увидел их только за обедом. Идя в столовую, он вспомнил слова Броны и раздумывал, все ли будут на месте.

Все были на месте, кроме Броны.

Когда обед уже начался, а его место продолжало оставаться пустым, журналист забеспокоился всерьез и обратился к Колярской:

— Вы не знаете, почему Брона не явился к столу?

Взгляды всех устремились на пустое место садовника. Колярская смутилась и с беспокойством взглянула на Хемпеля.

— Не знаю. Я только сейчас заметила, что его нет.

Журналист подумал, что мнение Броны об отсутствующих кидает подозрение именно на него. При мысли, что он вместе с Броной ждал в подвале таинственного пришельца, журналист почувствовал, как холодный страх сжимает ему горло.

А может, Брону постигло несчастье? Он был очень смел, но и осторожен, рассудителен...

Тишину прервал голос Шаротки:

— Не следует поддаваться психозу. Не обязательно любое отсутствие имеет одинаковое значение.

— Браво, пан Анзельм, — отозвался Сосин. По его тону было трудно понять, шутит он или говорит серьезно.

Однако у Иоланты не было сомнений в отношении намерений своего товарища, так как она бросила вызывающе:

— Я совершенно согласна с паном Анзельмом! Никто не хочет признаться, но все мы трусим и в самом незначительном факте усматриваем неизвестно что!

— Говоришь так для того, чтобы в первую очередь успокоить себя, — спокойно ответил ей Сосин.

Хемпель последним поднялся из-за стола. Он уже хотел уходить из столовой, когда заметил Колярскую, которая жестом просила его приблизиться.

— Пан Оскар, — шепнула она ему, — телефон не работает...

— Что вы говорите! Испортился?

— Не знаю. Это все больше действует мне на нервы.

— Пока ничего никому не говорите. Я думаю, что Брона скоро появится.

Когда журналист выходил из гостиной, то услышал голоса, доносившиеся с террасы. Пошел туда и застал почти всю «шайку», разместившуюся в шезлонгах. Темой разговора было отсутствие Броны. Хемпель прислонился к двери и ждал. Когда разговор оборвался, он взял слово.

— Для полного комплекта нам не хватает Сосина, но, несмотря на это, я хотел бы провести с вашим актерским ансамблем маленькую беседу. Вы наверняка уже знаете от Кушара, что ваше представление под названием «Духи в замке» раскрыто. В связи с этим несколько слов.

Нельзя отрицать, что режиссура всей комедии была неплохой. Инсценировка, грим и так далее. Но есть два аспекта, которые портят вкус этого паштета, и о них я решил с вами поговорить.

Итак, пункт первый. Ваш спектакль не вызвал бы никаких замечаний, если бы он был направлен против кого-нибудь из вас. Однако мишенью своих шуток вы избрали человека значительно старше вас, что уже само по себе портит игру, кроме того, человека мягкого, добродушного, прямолинейного в своих поступках и мыслях. Шутить над таким человеком, конечно, легче всего. Но при таких обстоятельствах любая, даже самая остроумная, шутка становится безвкусной. Кроме того, вы проявили большое легкомыслие: вам не пришло в голову, что старый человек мог поплатиться здоровьем? Ведь никто из вас не знал, позволяет ли состояние его сердца переносить такие переживания.

Хемпель сделал паузу, уселся на балюстраду и продолжал:

— Теперь второй пункт. В организованный вами фарс вплелась драма. И вы настолько замутили фон этой драмы, дезориентировали поиски настоящих следов, что таким образом облегчили действия преступнику. И это может еще принести всем нам много неприятностей. Вот все, что я хотел сказать. Жалко, что здесь не было Сосина, но я надеюсь, вы передадите ему, о чем мы говорили.

Журналист поднялся с балюстрады и направился к двери. Иоланта сорвалась с места и преградила ему дорогу. Хемпель увидел в ее глазах слезы.

— Я хочу вам сказать и не только от своего имени, потому что ребята наверняка чувствуют то же самое, что мне очень неприятно из-за пана Анзельма. Я его очень полюбила — он действительно такой, как вы сказали, и потому... Но сначала я представляла его совсем другим. Мы извинимся перед ним, и я надеюсь, он нас простит. А что касается трагической смерти Процы, то мы ведь не могли предположить, что такое случится...

Хемпель стоял перед девушкой и наблюдал за ее возбужденным лицом.

— Это действительно смягчающее обстоятельство, если так было на самом деле. А в отношении пана Анзельма, — журналист улыбнулся, — насколько я его знаю, он не будет долго обижаться. Особенно, если вы будете выразительницей ваших общих сожалений.

Иоланта ответила улыбкой и протянула руку, которую Хемпель, окончательно обезоруженный, крепко пожал. Потом он отправился на поиски Шаротки, с которым должна была состояться следующая беседа.

Солнце уже снижалось, и природа начинала окрашиваться в золотисто-розовый цвет.

Иоланта после разговора с Хемпелем старалась успокоиться. Она отдавала себе отчет, что идея «спектакля» исходила от нее и что именно она была организатором этой истории.

Теперь ее мучила совесть — она действительно привязалась к Шаротке. Этот журналист абсолютно прав — нельзя было избирать мишенью шуток этого милого старого человека.

Погруженная в эти раздумья Иоланта шла, не замечая дороги, по тропинке к мельнице. Она уже подходила к пруду, когда услышала чьи-то шаги. В испуге остановилась. Из-за поворота вышел Сосин.

Обрадовавшись, Иоланта кинулась к нему.

— Ах, Янек, как хорошо, что мы встретились! У меня паршивое настроение и мне нужно ваше общество.

— Почему именно мое? — Сосин шел с книжкой и плащом, небрежно перекинутым через руку. — Снова поссорилась с Юреком?

— Нет, не то. Пойдем со мной, усядемся у мельницы, и я повторю тебе разговор, который у нас состоялся с Хемпелем.

Сосин мгновение колебался, но потом решился.

— Хорошо, я подставлю тебе карман — плачь, сколько угодно.

Прежде чем они дошли до мельницы. Иоланта успела передать содержание разговора.

— Расстели плащ, давай сядем, — попросила она, когда они проходили берегом пруда.

Сосин молча положил плащ и жестом пригласил Иоланту сесть. Сам растянулся рядом на траве.

— Да, я забыла сказать, что Хемпель сделал еще одно замечание, которое меня беспокоит.

— Ну?

— Он предостерег, что из-за нас еще могут быть неприятности.

— Ну, нам-то ничего не сделают, хотя этот шпик из безопасности и вынюхивает.

— О ком ты говоришь? — Иоланта широко раскрыла глаза.

— Что, не догадываешься? Этот журналист.

— Он? — изумилась девушка. — А ты не ошибаешься?

Сосин повернулся и иронически посмотрел на нее.

— Ты думаешь, что иначе он смог бы присутствовать на допросе?

Иоланта растерянно замолчала. Потом начала:

— Ну хорошо, допустим, что так оно и есть. Но что он тут делает? Ведь он был здесь и до смерти Процы и даже вообще приехал раньше нас?

Сосин пожал плечами.

— Откуда я знаю? Может, просто стечение обстоятельств?

— Не верю я в такие обстоятельства. — Иоланта легла на бок. — Ой! Что это мне так мешает? — Она поднялась и бесцеремонно залезла в карман плаща. Вынула руку, в ней лежала круглая эбонитовая коробочка.

— Да ведь это рулетка Станека, которую он так искал!

Сосин сел и уставился на маленький предмет, прищурив глаза, потом перенес взгляд на девушку.

Иоланта, которая с любопытством наблюдала за ним, заглянула ему в глаза, и внезапно ее прошила дрожь страха. Во взоре человека, молча глядевшего на нее, была какая-то холодная, хищная насмешка.

Эта неожиданная перемена, происшедшая с, казалось, так хорошо известным человеком — приятелем по совместному отдыху, немного насмешником, немного циником, но всегда державшимся безукоризненно, была настолько разительной, что Иоланта не смогла скрыть своего испуга.

Сосин, однако, не заметил ее волнения. Странное выражение его глаз исчезло, взгляд снова стал немного ироническим, он улыбнулся.

Иоланта тоже пришла в себя.

— Почему ты не сказал, что взял рулетку? Ах ты старый жулик!

Сосин махнул рукой.

— Да глупости! Я совсем забыл о ней, даже не помню, зачем она мне понадобилась.

— Зачем она тебе понадобилась, я знаю. А вот почему ты ее не возвратил?

— Знаешь? — снова быстрый внимательный взгляд, которого девушка, впрочем, не заметила.

— Я видела, как ты измерял пол в подвале. Надо было определить, где должен лежать Велень, чтобы его голос дошел до комнаты Шаротки.

— Ах, так... Действительно, я что-то припоминаю...

Сосин сидел, обхватив колени руками, и всматривался в неподвижную гладь воды. Было тихо и спокойно.

— Возьми рулетку. Отдай Станеку и извинись от моего имени, — наконец произнес он. — Ну и придумай какое-нибудь объяснение. Кстати, я, кажется, знаю, чего ищет этот журналист.

— Ну скажи.

— Вся картина для меня еще не ясна, но вчера я сделал на мельнице интересное открытие. Думаю, оно поможет разгадать эту загадку.

Иоланта вскочила на ноги.

— Пойдем, посмотрим!

Сосин медленно поднялся и наклонился за плащом.

— Только пока никому ничего не говори, ладно?

— Конечно, никому ни слова.

Сосин шел первым, Иоланта, загоревшаяся любопытством, за ним.

Когда они оказались внутри мрачной халупы, Сосин повернулся и начал закрывать двери.

— Не хочу, чтобы нас кто-нибудь увидел, — объяснил он. — Вдруг кто-нибудь придет.

— Кто может прийти? Все сидят дома.

— Кушар или Велень. Ты ведь им сказала, куда идешь?

— Никому я ничего не говорила, можешь не опасаться.

Сосин никак не мог справиться со старыми проржавевшими петлями — двери не закрывались полностью. Между створками осталась щель шириной в полметра. Наконец он отказался от бесплодных усилий и обернулся к девушке.

— Значит, я могу не опасаться... Это хорошо, моя дорогая...

Улыбка, которая появилась на его лице, снова бросила девушку в дрожь. Но она не успела сделать ни одного движения — в то же мгновение ее окутала темнота.

Отчаянное сопротивление и беспомощная возня под наброшенным на голову плащом длилась недолго. Спустя минуту Иоланта стояла с кляпом во рту, привязанная к одному из столбов.

Измученная борьбой, расширенными от ужаса глазами смотрела она на своего палача.

Сосин спокойно пригладил волосы, а затем довольно долго с бездушным, холодным интересом приглядывался к девушке.

— Вот так. Тебе не повезло, что ты нашла эту злосчастную рулетку. Может, ты и не видишь связи между такой пустяковой причиной и своим нынешним положением. Я тебе сейчас объясню.

Если бы ты сказала, что нашла рулетку у меня, это было бы так называемым недостающим звеном. Ты также видела, как я измерял пол в подвалах. Обстоятельство, достойное сожаления, принимая во внимание один ночной случай.

Я не могу допустить никаких разговоров на эти темы. Все следы должны быть уничтожены. А твой глупый язык мог бы мне сильно навредить, и это в тот момент, когда от полного успеха меня отделяет только один шаг. Поэтому я должен заставить тебя замолчать, замолчать навсегда. Я думаю, дорогая, у тебя хватит разума понять, что я имею в виду.

Он умолк, оглядываясь вокруг. Внутри было мрачно, и лишь сквозь щель в дверях, находившуюся напротив Иоланты, падала довольно широкая полоса света. Девушка с ужасом слушала слова, произносимые тихим, спокойным голосом, глядя на кусочек краснеющего неба и на листья, свисавшие с неподвижной ветки.

Сосин отвернулся от нее и начал искать что-то в темном углу. Теперь оттуда доносился его голос:

— Мне даже жаль тебя немного, ты девушка молодая и красивая. Ты понравилась мне во время этих наших дурацких забав, которые так здорово помогли мне справиться с заданием. Но ты «накрыла» меня самым неожиданным образом, как и Проца, впрочем. Вот и разделишь его судьбу, с той только разницей, что теперь мне не надо спешить.

Он нагнулся и что-то вытащил из угла. Спустя несколько секунд появился, таща большой камень. Бросил его около девушки и отряхнул руки.

— Он достаточно тяжелый — сразу пойдешь на дно. Прежде чем найдут тело, пройдет несколько дней. Больше мне и не нужно. Теперь надо подумать, чем его привязать...

Он снова порылся в углу и вытащил моток провода.

— Этого хватит. Сейчас я все приготовлю, а потом отведу тебя на место. Предупреждаю, чтобы без выходок! Не заставляй меня прибегать к насилию. Вот так, обвяжем камень, а потом... Я не думаю, чтобы ты была тяжелой...

Он обвязал камень проводом и проверил, не развяжется ли узел.

— Не надейся, что кто-нибудь тебе поможет. А эта ваша милиция, эта ваша государственная безопасность, — он махнул рукой и презрительно улыбнулся, — глупцы, не имеющие понятия, какая мы сила...

Иоланта всматривалась в лицо убийцы, который говорил без перерыва, словно желая вознаградить себя за долгое вынужденное молчание и необходимость скрывать подлинные мысли. В этом были и садистский расчет палача подольше помучить свою жертву, и жестокое любование своей силой.

Сосин говорил все громче, разжигая себя собственными словами:

— Теперь мы простимся с тобой. Скоро солнце зайдет и будет темно. Твое отсутствие обнаружат за ужином. Можешь не сомневаться, что я наравне с другими буду беспокоиться о тебе.

Он внезапно оборвал речь: послышались шаги. Кто-то шел по тропинке около мельницы.

Разговор с Хемпелем совершенно вывел Шаротку из равновесия. Когда он услышал объяснение всего случившегося с ним, то сперва не поверил журналисту, подозревая, что именно тот хочет над ним подшутить.

Он сидел, опустив голову, и молча слушал окончание рассказа. Когда Хемпель на минуту прервался, Шаротка встал и, глядя в сторону, тихо произнес:

— Спасибо за выяснение этой истории. Я и сам подозревал нечто подобное с самого начала... Должен, однако, признать, что я немного удивлен. Такие милые и симпатичные, особенно Иоланта... Никогда бы не поверил... Ну хватит, — он махнул рукой. — Извините меня, я пойду немного пройдусь.

По дороге Шаротка еще раз перебирал в памяти минувшие события, и его возмущение все больше росло. Машинально он пошел по тропинке, ведущей к мельнице. Когда он приближался к покосившемуся зданию, которое, словно старый гриб, торчало под раскидистыми деревьями, злость его достигла предела.

И именно в этот момент из приоткрытых дверей вылетели две дамские туфли. Одна упала ему под ноги, а вторая ударила в лоб.

Сосин припал к дверям и осторожно выглянул наружу, наблюдая за Шароткой, шедшим к мельнице. Иоланта также увидела, как он приближался, опустив голову, махая руками, погруженный в свои мысли. Спасение было рядом. Достаточно крикнуть, чтобы привлечь внимание идущего.

Но девушка была беспомощна. Она с отчаянием смотрела, как Шаротка подходит все ближе, чтобы через минуту исчезнуть из поля зрения.

И тогда внезапно ее осенила мысль. На ногах у Иоланты были летние туфли без ремешков, а ноги не связаны. Сначала одна, а потом и вторая туфля полетели наружу.

— Du verfluchte Schwein![2] — выругался Сосин, моментально выхватив из кармана пистолет, притаился за дверями.

Шаротка при виде туфель, из которых одна к тому же нахально ударила его по голове, пришел в неописуемую ярость. Одним прыжком он подскочил к дверям, рванул их и влетел внутрь.

Неожиданная быстрота прыжка спасла его — удар, нацеленный рукояткой пистолета ему в висок, пришелся мимо.

Пан Анзельм не понимал смысла этой сцены, как не понимал и того, что только счастливый случай спас ему жизнь. Он видел только, как Сосин, отступая назад и готовясь к следующему удару, споткнулся о камень и упал. Падая, он ударился головой об один из окованных железом столбов и, потеряв сознание, затих. Пистолет полетел куда-то в сторону.

Шаротка, подбоченившись, посмотрел на лежащего, а потом на девушку, глаза которой просили помочь ей как можно скорее, пока убийца не пришел в себя.

Пан Анзельм сначала молча отдышался, а потом заговорил. Слова полетели быстро.

— Так, — начал он язвительно, — значит, вам еще мало?! Снова выдумали новую игру, чтобы заставить меня сыграть роль Дон Кихота? Но на этот раз с меня хватит, моя девочка! Ты думаешь, я тебя буду развязывать, чтобы вы потом надо мной смеялись вместе с этим комедиантом, который теперь изображает потерявшего сознание так же, как тот изображал труп?! Нет, эту сценку вы сыграйте без меня. Вы меня больше не обманете!

Пан Анзельм бросил на связанную девушку уничтожающий взгляд и, не посмотрев на лежащего Сосина, вышел из мельницы. Иоланта видела, как он скрылся за поворотом тропинки. Снова она осталась одна со своим палачом.

Минуты тянулись, как вечность. В отчаянии девушка пыталась освободить руки, но напрасно.

И вот она с ужасом увидела, как лежавший сначала пошевелился, а потом сел, обхватив голову руками. Вид девушки вернул его к действительности — он посмотрел на нее уже осмысленным взглядом, с усилием поднялся на ноги и, пошатываясь, подошел к Иоланте.

— Ты свинья! — процедил он сквозь зубы. — Я все равно тебя прикончу. Пока этот дурень приведет помощь, все будет сделано... Куда девался этот проклятый пистолет?..

Он подошел к камню и с трудом выволок его наружу. Иоланта слышала, как он шел вдоль берега. Затем снова появился в дверях. Отвязал ее от столба и грубо пихнул в спину.