* Папские же толкования этого текста есть не более как пустые кабинетные умозаключения превозносящихся, не разумевших, что такое они говорят, иначе лишенные всякого духовного значения.
Посмотрим теперь, что говорится о благодати у Григория VII. Апостол Петр по этому учению является как держатель благодати в земном ее действии. Григорий VII постоянно повторяет: “благодать ап. Петра”. “Благодать св. Петра для всех жизнь и блаженство” - “гнев его для всех погибель”. Во власти ап. Петра не только царство царей, но и души верующих в силу данного ему преимущественного права связывать и разрешать. Он может даровать или отнять спасение и честь как в этой земной жизни, так и в будущей загробной жизни.
Григорий VII часто отлучал от церкви по формуле: “отлучаю от благодати св. Петра”. Кто лишен благодати св. Петра, тот, по объяснению папы, становится членом общества диавола; во всех делах своих утрачивает божественную помощь, не может одержать победу на войне (?!). Не может ни в чем преуспеть в мире.
Благодать у ап. Петра, можно думать, явилась в горячечном мозгу Григория VII как нечто необходимое, чтобы утвердить власть самого Гильдебранда и других подобных ему пап. Рассуждение его узко материалистическое: Петр за гробом и потому, конечно, не может говорить и действовать, за него говорит и действует папа. И даже еще позитивистичнее: я занимаю место епископа Рима, где первым был ап. Петр, я его духовный наследник и потому все, что я говорю и делаю, тождественно тому, что говорил бы и действовал ап. Петр на моем месте. Следовательно, под благодатью ап. Петра папа не разумеет нечто таинственное и потустороннее, а нечто присущее (по наследству от ап. Петра) ему самому - не духовная сила, а правовая эмблема власти. Для материалистов, смешивающих имущество церковное со священным саном (“то и другое связано благодатно неразрывными узами”), конечно, очень легко вообразить, что по наследству, подобно имуществу, можно передавать духовность, апостольство. Для христианина это абсурд, ибо апостол есть личный избранник, данное лицо, и передать это избранничество невозможно другому лицу, тем более целому учреждению. Как мы уже говорили, апостол, пророк, учитель, - всякий духовный есть чин Мельхиседека, а не священник, всегда людьми выбираемый, и чрезвычайно редко Христов избранник по чину Мельхиседека.
Когда папа Григорий VII переставал учить по своим собственным кабинетным умозаключениям, а начинал молиться на свой лад, то вот что у него получалось: молитва при отлучении Генриха IV апостолам Петру и Павлу: “Молю вас, св. отцы и властители, да поймет и да узнает теперь весь мир от вас, что в силу принадлежащей вам власти связывать и разрешать на небе, вы можете на земле отнимать и давать каждому по заслугам империю, царства, княжества, герцогства, маркграфства”.
Или молитва в ответе императору Генриху VI на его предложение папе Григорию VII покинуть за негодностью папский престол: “Блаженный Петр, первоверховный апостол, власть вязать и разрешать на небе и на земле мне была дана Богом по твоей просьбе, дабы я пользовался ею во имя твое. Черпая силы из этого убеждения, я для чести и защиты твоей церкви, во имя Бога Всемогущего Отца и Сына и Святого Духа, твоею властью и твоим авторитетом - запрещаю царю править царством германским. Я анафемствую его во имя твое, дабы народы знали и познавали, что ты Петр и что на сем камне Сын Бога Живого построил Свою церковь и что врата адовы не одолеют ее”.
Обращение к апостолу чисто идолопоклонническое. Как мы говорили в начале первого очерка “вступительное слово”, судьба проводников антихристова духа часто не соответствует необычайному успеху их деятельности. Плоды этой деятельности великолепно прививаются и неизгладимо запечатлеваются на дальнейшем состоянии церкви, между тем карьера потрудившихся пап заканчивается нередко очень жалко. Таков был конец Григория VII.
Выписываем из истории: ожесточившийся (вот духовный результат Каноссы) Генрих IV отправился в Италию, чтобы наказать своего злейшего врага - папу. Он достиг того, что часть немецкого населения и итальянского духовенства избрала на место Григория архиепископа Равенского. Генрих овладел Римом и короновался императором. Григорию не оставалось ничего более (хорошо рассуждает история), как прибегнуть к помощи норманнов (прежде врагов Рима). Их герцог Гюискар к своему войску присоединил отряды сарацин (язычников, разбойников) и пришел на выручку папы. Император не захотел меряться с силами Гюискара и ушел в Германию. Гюискар взял Рим приступом, норманны и сарацины жестоко грабили город на глазах папы. Григорий VII принужден был покинуть Рим вследствие понятного возмущения на него жителей за приглашение столь свирепых папских союзников. И в Риме водворился ставленник императора Климент III. Григорий недолго пережил свое унижение; перед смертью он сказал своим приближенным: “Всю жизнь я любил правду и ненавидел беззаконие, за то и умираю в изгнании” (1085 г.)
ИННОКЕНТИЙ III (1198-1216 гг.)
Самый могущественный из пап - так рекомендует его исторический шаблон. Как в сказке о “Рыбаке и золотой рыбке” разлакомившаяся старуха требует, чтобы быть ей столбовой дворянкой, а потом хочет стать даже самодержавной повелительницей морей и чтобы сама золотая рыбка (символ дарующих высших сил) была у нее на посылках, так материалистически понимающий христианство папа объявляет себя в лице Григория VII наместником (вернее было бы сказать, воплощением) ап. Петра, а затем продолжающий эту идеологию (именно идеологию, а не откровенную действительность) папа Иннокентий III провозглашает себя наместником Христа и владыкой благодати Духа Святого.
Сообразно не Божьему, а человечьему возвышению папы, и папская тиара, как эмблема этого материалистического роста, изменила свой вид. Когда-то она была простым золотым венцом и убрана белыми павлиньими перьями; потом ее разукрасили драгоценными камнями, обвели тремя золотыми диадемами и на ее верхушке прикрепили большой рубин. Подавая ее папе при кликах народа, архидиакон говорил: “прийми тиару и знай, что ты отец князей и царей, правитель мира, на земле, наместник нашего Спасителя Иисуса Христа”. Во время церемонии своего посвящения папа неоднократно выходил к народу и бросал толпе горсти золота, серебра и меди, и жадная римская толпа, давя друг друга, бросалась подбирать деньги.
К драгоценному росту папской тиары присоединяется еще и новый храмовой жест папского величия: уже не как добрый христианин смиренно подходит он к Святым Тайнам Христовым, и даже не как достойный священнослужитель, а как чрезмерно зазнавшийся слуга (пользуясь величайшим смирением Господина), приказывает подносить к себе, где он стоит посередине храма, Святую Жертву Христа; грустно и тяжко писать о таких делах в церкви.
К совершенно материалистическому понятию благодати относится право папы раздавать (а затем и за деньги продавать) индульгенции, т. е. прощение грехов (даже будущих). Это право основывается на том убеждении, что святые, спасая свои души, накопили столько заслуг перед Богом, что оказался значительный их излишек, - выходит, по материалистическому воззрению, составлен капитал. Папы, собственники всех церковных богатств, как хорошие хозяева, пускают и этот капитал в живое обращение. Не только расплачиваются ими с Богом за проступки своих подданных, но еще и извлекают из капитала выгоду денежную (ибо ведь по их учению церковное имущество, денежное и духовное одинаковая святыня): продают покупателям грешникам, кому угодно, заслуги святых (симонией они назвали бы в данном случае продажу фальшивых индульгенций, т. е. выручка с которых не попадет в папскую казну).
Нужно ли напоминать христианскую истину, что прощение грехов возможно только при условии чистосердечного их исповедания. Но здесь еще ошибка и в понимании заслуг святых.
Изумительно, что преемникам ап. Петра неизвестно его знаменитое изречение: “и праведник едва спасается” (1 Петра 4, 18). Откуда же после этого излишки заслуг? Но и все святые неоднократно свидетельствуют о себе: если бы не помощь Божия, мы бы непременно впали в грех (см. главу “Свидетели верные”: “непреодолимая благодать”). Утверждать возможность излишков заслуг членов церкви - значит утверждать ересь Пелагия. Если бы Божий промысел знал о накопленном богатстве в церкви заслуг святых, то Господь, будучи бесконечно милостивее римских пап, давно бы преобразил человеческий мир в царство Божие.
Превыспренное сознание своего могущества вылилось у палы Иннокентия III в следующих словах: римский первосвященник, всегда сохраняя за собой полноту власти, если и пользуется помощью других, которым поручает себя заместить, то делает это по примеру Господа и Учителя нашего, который также разослал учеников своих по всему миру.
А вот нечто вроде Иннокентиева исповедания: “Викарий Иисуса Христа, наследник святого Петра занимает среднее место между Богом и человеком: меньше Бога, но больше человека... Римская церковь, с которой я совершил супружеский союз (очевидно, предваряя брак Агнца, который наступит только после разрушения великой блудницы, когда церковь облечется в праведность святых, т.е. приготовит себя. Откров. 19, 7, 9), мне принесла приданное, я получил от Рима митру, знак моего религиозного служения, и тиару, дающую мне владычество земное... Мы поставлены Богом над народами и царствами. Ничто из того, что происходит во вселенной, не должно ускользать от внимания и контроля верховного жреца (понтифекс максимус)”. Непонятно, какой бог поставил этого папу над народами и царствами, ибо наш Господь Иисус Христос сказал Своим апостолам: “цари господствуют над народами, а вы не так: но кто из вас больший, будь, как меньший” (Лук, 22, 25, 26). Впрочем, понятно, кто мог дать ему тиару, дающую владычество земное, - только тот, кто, искушая Христа в пустыне и показывая с высокой горы все царства мира, обещал все это дать Ему, если, падши, поклонится.
* * *
Каким образом являл свою власть папа Иннокентий III? Сравнительно с Григорием VII в более изощренных насилиях. Григорий VII непослушных отлучал от церкви, теперь был изобретен интердикт: если император не повиновался папе, по всей стране прекращалось совершение таинств и церковных треб; церкви стояли запертыми, умирающие не получали последнего напутствия.
Другой род насилия было объявление крестового похода одного христианского народа на другой. Один раз это произошло в Англии. За непослушание короля Иоанна Безземельного на все государство папа наложил интердикт. Однако страдал от этого только народ, сам король был глубоко равнодушен и к папе, и к христианской религии. Он воспользовался этим разрывом с церковью, чтобы отобрать у церковнослужителей их имущество в свою пользу. Тогда Иннокентий III лишил (т.е. издал соответствующее предписание) Иоанна короны и провозгласил избрание нового короля под руководством папы. Так как этот акт (лишение папой короны короля) не был предусмотрен никакими законами, то, чтобы привести его в исполнение, понадобилась соответствующая сила. Иннокентий нашел ее в лице французского короля. Он писал Филиппу, что поручает ему это “святое дело” и в награду обещал отпущение всех его грехов. В то же время рыцарям всех народов было разослано послание, чтобы, “осеняясь знаменем креста, они потрудились отомстить за обиду вселенской церкви”. В награду обещались привилегии, которыми пользуются “посещающие гроб Господен” .
На этот раз папа одержал, так сказать, бескровную победу. Испуганный Иоанн Безземельный согласился “ради отпущения грехов как собственных, так и всех родичей живых и покойных уступить все королевство - Англию и все королевство - Ирландию - Господу и св. апостолам Петру и Павлу и святой римской церкви и господину своему папе Иннокентию III и всем преемникам его, а затем получал эти королевства от Господа и от римской церкви, как вассал” (Грамота Иоанна 1213 года).
Папа Иннокентий III пишет по этому поводу: “кто научил тебя, Иоанн, как не тот божественный Дух, Который нисходит, на кого пожелает. Теперь власть твоя стала царственным. священством, как сказано в послании Петра" (1 Петра 2, 9). Хорошо понимание царственного священства! (но об этом ниже). Торжество папы было непродолжительно. Не только английские князья, но и епископы потребовали от Иоанна Великой Хартии вольностей. Трусливый король тотчас исполнил их желание и выдал хартию. Злой досаде папы не было конца. “Не желая потакать дерзости столь великой злобы, пишет Иннокентий III своему клеврету Иоанну Безземельному, - к презрению Апостольского престола, к нарушению королевского права, к позору английского народа и великой опасности делу Христову, - мы именем Господа Всемогущего, Отца, Сына и Св. Духа, а также властью св. апостолов Петра и Павла, как и Нашей собственной властью, осуждаем безусловно эту сделку и проклинаем ее (т. е. великую хартию вольностей), воспрещая под страхом анафемы, чтобы король не смел ее соблюдать, а бароны и их сообщники требовать ее соблюдения”.
Однако ни светские, ни духовные бароны не отказались от великой хартии, и папская анафема не помешала этой хартии стать основой английского государственного устройства.
Надо удивляться, что такую победу над английским королем история считает одним из проявлений могущества папы Иннокентия III. Но столь же двусмысленны были его пресловутые победы над германскими императорами. Если здесь и был успех, то исключительно благодаря счастливым для Иннокентия III случайностям.
Перед вступлением Иннокентия III на папский престол положение папской области было трудное. Германским императором сидел один из самых энергичных, крутых и предприимчивых Гогенштауфенов - Генрих VI. Он женился на последней в роде владетельнице Норманнского королевства (юг Италии), бывшего до сих пор оплотом пап против империи. Таким образом, император своими владениями взял как бы в тиски папскую область. Не стесняясь, Генрих насажал везде в папских владениях своих воевод и в самом Риме префекта сделал орудием империи.
И вдруг (первая счастливая случайность для Иннокентия III) Генрих VI умер, процарствовав всего семь лет. Наследнику Фридриху было лишь три года. Началась смута. Южная Италия перешла в руки вдовы императора, а Германия разделилась на два враждебных лагеря: гибеллинов (Гогенштауфенов) и Вельфов.
Явились три кандидата в императоры. Так как маленького Фридриха оказалось невозможным привезти в Германию (препятствовал Иннокентий), его дядя Филипп выставил свою кандидатуру, как представитель Гогенштауфенов. Со стороны Вельфов был Оттон. Большинство германских князей избрало Филиппа, но партия противоположная, поддерживаемая английским королем, выбрала Оттона.
Иннокентий III писал в Германию: “мы, согласно слову пророка, поставлены Господом над народами и царствами. Желая исполнить обязанность, лежащую на нашем сане, извещаем апостольским посланием, что на того обратим апостольскую благосклонность, за кем признаем больше заслуг”.
Филипп, избранный огромным большинством, не спешил с заслугами. Напротив, Оттон, теснимый своим противником, все упование возложил на Иннокентия, уверял его в самых ласкательных выражениях в своей сыновней преданности и давал самые торжественные обещания всячески служить римской церкви. Однако дела Оттона шли все хуже, покровитель его, английский король, умер, и из его и так немногочисленных приверженцев большая часть перешла на сторону Филиппа.
Здесь Иннокентий нашел удобным вмешаться и провозгласил, что его апостольская благосклонность всецело на стороне Оттона. Однако ничего из этого не вышло. Папе было послано заявление за личной подписью главнейших князей империи одного патриарха, 4 архиепископов, 22 епископов, 4 аббатов, короля Богемского, 8 герцогов, 6 маркграфов и 3 пфальцграфов, в котором папу просили “не протягивать никоим образом руки на права империи к обиде ее”.
Иннокентий решил идти на компромисс. Он послал двух кардиналов к Филиппу с предложением признать его императором с тем, однако, что Оттон женится на старшей дочери Филиппа и получит в приданое родовое герцогство Гогенштауфенов. Но только что начались переговоры, вдруг (вторая счастливая случайность для Иннокентия) один из вассалов по какому-то личному неудовольствию убил Филиппа.
Папа не мог сдержать своего восторга и тотчас написал Оттону письмо: “благословен будь Господь, Который по невыразимому Своему милосердию исполнил наше желание относительно тебя, и как мы твердо уповаем, не отступит от нас, пока желание наше не исполнится вполне к хвале и славе Его имени, к чести и пользе церкви, а также империи и всего христианского мира... О, драгоценный мой сын, моя душа так слилась с твоей и твое сердце так срослось с моим, что мнится, как будто мы одного и того же хотим, как будто составляем одну душу и одно сердце; - какую можно ожидать от этого пользу, того ни пером нельзя написать, ни языком сказать, ни даже умом помыслить. Ибо нам двоим, главным образом, поручено управление этим миром; ибо в наших руках оба меча, о которых Господь сказал апостолам: довольно их”. Значит, желание папы исполнилось: “сросшийся с ним сердцем” Оттон был коронован в Риме императором. Однако он так великолепно стал исполнять свои сыновние обязанности, что папа уже в следующем году отлучил его от церкви и объявил всех князей Германии свободными от верности тому, кто не верен Богу и церкви. После этой неудачи Иннокентий стал всячески содействовать юному Фридриху, сыну Генриха VI, вступить на императорский престол. В сущности, этот Фридрих был единственный законный наследник; еще в младенчестве отец-император короновал его. Но Иннокентий не хотел допустить Фридриха в Германию, утверждая пагубное значение для церкви всех Гогенштауфенов.
Через три года, незадолго до смерти папы Иннокентия III, Фридрих победил Oттона и снова короновался в Ахене.
Таковы были громкие победы в Англии и Германии самого могущественного из пап. Не вернее ли их назвать плачевными? Бесспорны были победы папы Иннокентия III среди второстепенных повелителей Европы. Так, он венчал на царство Болгарского царя и, как папскую милость, разрешил этому царю чеканить в своем собственном государстве монету. Король Петр Аррагонский положил на “алтарь апостольский” в Риме свои королевские регалии и получил их обратно, как дар Папы. Также польский король Болеслав подчинился папе с небольшим условием, чтобы папа отлучил от церкви всех нарушителей прав его наследников в Кракове... Таковы были победы служителя Господа нашего Иисуса Христа.
Но, конечно, величайшую победу одержал папа Иннокентий III над альбигойцами во Франции. Характер альбигойской ереси типичен для ересей второго тысячелетия христианства.
В основе их лежит некое томление среднего человека, малого сего, по правде, не воплощающейся в церкви. К этому присоединяется возмущение на недостойных служителей церкви, и словом и делом извращающих истину - любовь. Таким образом, эти ереси носили не догматический, а, так сказать, нравственный характер. Их порождала не гордость первых веков, желавшая проникнуть в тайны Пресвятой Троицы и извращавшая тайну пришествия Сына Божия, а болезнь слишком нетерпеливого сердца, оскорбленного поруганием святыни. Заблуждение альбигойцев, катаров и других коренилось в том, что, пренебрегая церковным послушанием, они тщились собственным распорядком и самочинными подвигами вернуть христианское общество к святости.
Альбигойцы жили на юге Франции вперемежку с католиками. Им открыто покровительствовали светские власти, так как альбигойцы своим благочестивым образом жизни и трудолюбием чрезвычайно содействовали процветанию тамошних городов и областей.
Иннокентий III отправил на юг Франции двух легатов, но ни проповедь их, ни крутые меры не достигали цели; раздражение росло с обеих сторон, и властолюбивый и жестокий легат папы пал от неизвестной руки. Тогда Иннокентий III приказал своим легатам проповедывать в Северной Франции крестовый поход против еретиков. В сущности, это было натравливание одной части населения страны на другую, так как еретики на юге жили не отдельными селениями, а в тесном единении с католиками. И, действительно, война превратилась в захват земель и богатств юга менее зажиточными северянами. Католиков уничтожали вместе с еретиками. Осталось, например, донесение легата о взятии города Безие, где католики жили рядом с альбигойцами. Войско в надежде на добычу не стало дожидаться эвакуации католиков и нетерпеливо ринулось на приступ. “Наши, говорится в донесении папе, не щадя ни звания, ни пола, ни возраста, около 20.000 людей поразили острием меча и по учинении этой великой резни среди врагов весь город был разграблен и сожжен, так что на нем дивным образом проявилась божественная кара”. В конце концов иннокентиевские крестоносцы разделили между своими предводителями всю Южную Францию, нисколько не заботясь, были ли то католические или еретические земли. “Жадные руки, - по выражению самого папы, счастливого победителя ереси, - протянулись на такие земли, которые нисколько не были запятнаны бесчестием ереси” .
Но насколько Иннокентий III успевал в уничтожении и истреблении, настолько ему не везло в проявлении некоторого рода справедливости. Когда на Латеранском соборе он вздумал защищать невинно пострадавшего Раймонда Тулузкого, лишенного всех своих владений, и просил поделить земли между северным крестоносцем Симоном Монфором и законным монархом, то прелаты, столь послушные папе в злодействе, отказались исполнить его справедливое пожелание. Они с яростью окружили Иннокентия, всячески понося Раймонда и величая “доброго и верного сына церкви Симона Монфорского” (разбойнически завладевшего чужим престолом). Папа отказался от своего доброго намерения.
Впрочем, трудно сказать, была ли искренность у Иннокентия при защите им Раймонда. По крайней мере, в начале, когда Раймонд еще до нашествия крестоносцев с севера пытался разрешить дело мирно, папа дал совет своим легатам: действовать, подобно ап. Павлу, который, “будучи хитер, лукавством брал с вас” (II Кор. 12, 16): захватите поодиночке отделившихся от церкви, начинайте войну не с Раймонда, но, опутав его искусством мудрого лицемерия (диссимулационис), приступите сначала к истреблению других еретиков, чтобы тем легче потом сокрушить этих служителей антихриста”, - так толковал “римский преемник апостолов” слова апостола Павла.
Это издевательство над апостольским учением и преданием в особенности заметно при сличении того, что писал о заблуждающихся ап. Павел и какие меры принимались против еретиков папой. Ап. Павел: “С кротостью наставляй противников, не даст ли им Бог покаяния к познанию истины” (II Тимоф. 2, 25).
Папа Иннокентий III так говорит о заблуждающихся: “если виновные в оскорблении царя земного наказываются смертью, а у детей их отнимается имущество, то тем паче надлежат каре те, кто наносит, заблуждаясь в вере, оскорбление Сыну Божию Иисусу Христу”. Для еретиков тогда было установлено особое гражданское состояние, вернее, полное бесправие: никто не обязан быть ответчиком перед ними на суде (т.е. каждый мог нанести им любой вред и оставался безнаказанным). Даже раскаяние не принималось во внимание: если еретики покаются, то имущество возвращалось им только в том случае, если кто-либо пожалеет их, и сам (отнюдь не законным порядком), как милостыню, вернет им добро.
* * *
Папа Иннокентий III известен не только как самый могущественный из пап, но и как чрезвычайно умный человек. В молодости Лотарь (его прежнее имя) написал талантливый этюд: “О презрении к миру”. Он мастерски изображал там людские пороки, громил их с высоты добродетели. Однако интересно отметить, что в посвящении своего труда епископу Портуенскому диакон Лотарь обещает изобразить впоследствии не только пороки, но и достоинство человеческой природы. Это обещание не было выполнено. Литературная способность Иннокентия проявилась во времена папства в написании 3702 посланий и писем (за 18 лет). Грандиозна и всеохватывающа область тем, им затрагиваемых, начиная с определения евхаристии до определения, что такое в сельском хозяйстве “новь”, или рассуждения по вопросам супружеской жизни. Называясь духовным властителем царств и народов, Иннокентий III, очевидно, чувствовал себя полномочным рассуждать обо всем и обо всех в мире (чувство совершенно незнакомое святым). Вероятно, в его письмах было много интересного и полезного, если такая масса народа со всех стран обращалась к нему с вопросами. Мы остановимся только на духовной стороне этих писем, ибо ведь от него ждали ответа, как от Божьего человека. Достаточно приведенного нами раньше, чтобы сделать решительный вывод.
Так Иоанна Безземельного Иннокентий приравнивает к “царственному священству”, ссылаясь на послание ап. Петра (1 Петр. 2, 9). Но, как известно, понятие “царственное священство” принадлежит к самым высоким и таинственным в Новом Завете, обозначая степень духовного совершенства членов церкви апостольских времен. У Иннокентия это выражение получилось чисто механически из сцепления эпитета царский, царственный со словом священство (в данном случае лишенном всякого смысла). Оно понадобилось ему, чтобы как можно торжественнее (а что может быть торжественнее для иерарха, как “цитаты” из Евангелия) похвалить английского короля Иоанна, который подчинился папе (в испуге от собиравшегося на него по зову Иннокентия войска со всего христианского мира).
Далее, в деле искоренения альбигойской ереси Иннокентий, ссылаясь на слова ап. Павла, советует своим легатам опутать лицемерием Раймонда Тулусского, чтобы тем легче погубить его. Ап. Павел как раз в указанном месте говорит обратное: “я охотно буду издерживать свое и истощать себя за души ваши... хотя чрезвычайно любя вас, менее любим вами”, и далее прибавляет о своей хитрости, т.е. хитрости любви, с какой умная мать, не давая заметить сыну, направляет его на доброе дело (II Корин. 12, 15, 16). Несравнимую ни с чем доброту апостола Иннокентий превращает в злейший совет своим пасомым, пользуясь внешне словами из послания. В письме к Оттону Иннокентий говорит о двух мечах власти: царской и церковной. Он указывает на Тайную Вечерю, где будто бы Христос утвердил (или благословил) эти мечи. На самом деле Христос на заявление апостолов, что у них два меча для сопротивления, сказал: “довольно” (Лук. 22, 38). Но затем, когда один из апостолов обнажил свой меч для защиты, Спаситель сказал ему: “возврати меч твой в место его, ибо все, взявшие меч, мечом погибнут” (Мтф. 26, 52). Примером курьезного понимания папой “меча Петрова” может послужить его письмо к Роману, князю Галицкому, и соответствующий ответ Романа. Папа писал: Россияне живут как бы в особенном мире, бесчисленны, подобны звездам небесным и в хладных, мрачных странах своих, ведая Спасителя единственно по имени (!), ожидают теплотворного света истинной веры от апостольского наместника. Посол Иннокентия доказывал князю превосходство латинского закона, но, опровергаемый Романом, искусным в богословских прениях, сказал наконец: “папа может наделить тебя, князь, многими городами и сделать великим королем посредством меча Петрова”. Роман, выхватив свой меч и потрясая им, воскликнул: “таков ли у папы? Доколе ношу его при бедре, не имею нужды в ином и кровью покупаю города”. Ответ вполне достойный предложения (о Романе Галицком см. ниже Киевская Русь (“Последнее время”).
Как же квалифицировать подобное пользование Словом Божиим в письмах иерарха, учащего свою паству? Отсутствием у этого иерарха не только духовности, но и ума. Именно тут вскрывается источник мудрости папы Иннокентия III. Когда он говорит о житейских предметах или зло высмеивает человеческие немощи, он проявляет то, что в людском общежитии зовется умом и талантом. Но лишь только касается Слова Божия, Господь за его превозношение отнимает у него разум, и он обнаруживает себя безумным неучем.
* * *
Личная судьба пап Григория VII и Иннокентия III наводит на некоторые размышления. Мы видели, как печально закончилась жизнь Григория VII: против Генриха IV он призвал себе на помощь сарацин, и они разграбили его собственную резиденцию Рим; папа умер в изгнании. Глубокий неуспех в большой политике сопутствовал также и Иннокентию III: “Великая хартия вольностей” в Англии как результат победы папы над королем; полная измена “любимого сына” Оттона (с которым Иннокентий, по его словам, сросся сердцем) в Германии; наконец, вынужденная помощь молодому Гогенштауфену - Фридриху II на беду, если не себе (ибо умер вовремя), то папской власти.
Можно считать, что папы эти, несмотря на приписываемое им могущество, перешли в иной мир с чувством личного поражения, что, конечно, благоприятно для спасения их душ. Это чувство поражения в делах земных надо признать милостью Божией к несчастным, занявшим, вследствие особого состояния церкви: назревающего антихристова духа, не соответственное их духовности первое место в церкви. Будучи в духовном порядке сосудами низкого употребления (терминология ап. Павла), они, получив власть в Христовом обществе, стали действовать, по их разумению, на благо ему, на самом же деле сеяли и утверждали в церкви зло. Самая сущность христианства: живой Христос, откровение, голос Духа Святого, любовь между братьями, духовное разумение Священного писания были для них пустыми понятиями, которые они заполняли, в случае надобности, любым содержанием.
“Тайна беззакония”, о которой говорил ап. Павел, при этих папах обернулась проявленным беззаконием, однако не была решительно отвергнута церковью, а была как бы усвоена ею, впиталась в ее жизнь как некая вторая истина.
ТАЙНЫЙ ВРАГ ЦЕРКВИ
Мы достаточно ознакомились с письмами, посланиями, делами и мыслями папы Григория VII и папы Иннокентия III, чтобы сделать заключение, что деятельность их исполнена насилия, а не любви. Почему же до сих пор католическая церковь не только не отвергла их, а пользуется их мыслями как доброкачественным церковным материалом? И почему все историки - и церковные и светские называют их великими и могущественными и уделяют им так много места, как будто бы они были не крайнее духовное и злое невежество - случайное явление в церкви, а некая очень положительная величина?
Что касается светских историков, то они не могут, да и не их дело входить в духовную оценку церковных деятелей; они уделяют этим папам много места, потому что, действительно, последние имели огромное влияние на ход истории церкви. Что влияние это было отрицательное, многие историки, конечно, видят и даже показывают, но как бы негласно, соблюдая декорум принятой церковной традиции. Так как большинство историков или позитивисты, или деисты, относящиеся к церкви с презрительной снисходительностью (в лучшем случае) , то при изображении этих пап держатся двойного тона: традиционно-церковного - называют их великими из великих и уделяют им томы исследований и иронического, указывая на их действия, подтверждающие всегдашнее мнение этих историков, что церковь ничего общего с духом Евангелия Христова не имеет.
Другое дело, церковные историки и сама церковь. В их признании за этими папами церковного значения свидетельствуется, воочию, что в церкви последнего тысячелетия нет истинной духовной оценки событий. Вернее сказать, она есть, но не на словах, а в жизни святых, Божиих людей, по чину Мельхиседека, служителей Христа. Молча, они громко говорят и обличают. Те же, кто говорит в церкви, не знают, в чем правда. Им кажется, что в церкви отступление от истины бывает только одного порядка, именно нарушение чистоты догмата. "Они предполагают, что у церкви только один свой внутренний враг - еретик. Сначала ему стараются доказать его заблуждение, а потом круто расправляются (вопреки апостольскому завету и мнению всех святых), если он упорствует. Считают также своим кровным врагом атеиста, т. е. человека, не по своей вине отошедшего не только от церкви, но и от веры в Бога, и пытаются с ним бесплодно спорить. Называют также врагами язычников, магометан и проч. Но, стараясь одолеть зримого врага, церковные деятели не только не борются, но как бы не предполагают, что в церкви есть гораздо более злой враг, чем ересь, ибо это враг сокровенный внутрицерковный. И не один враг, а несколько.
Эти враги - лжехристианство, лжеапостоольство и лжесвятость.
Лжехристианством назовем признание и осуществление целей выдаваемых за христианство церковным учительством, между тем как они ничего общего с христианством не имеют. Например, стремление ввести Царство Божие на земле путями внешними (теократия); или объявление imperium'а священным и потому освящение всяких действий, направленных к его возвеличению (миропомазание царя, которое рассматривается как нечто придающее этому званию сверхъестественное значение, а не как благодатная помощь на служение и которое (миропомазание) может повторяться в жизни и не только царской). Лжеапостoльcтво это антихристовы способы действий, применяемые начальниками церквей; прежде всего насилия всякого рода и одобрение насилий. Чтобы оттенить правду апостольскую, необходимо всегда помнить завет ап. Петра: “Пастырей умоляю (а не повелеваю!) я, свидетель страданий Христовых (не понапрасну вставлено: Сам страдал, а не других заставлял страдать), пасите Божие стадо, не владычествуя над наследием Божиим, но подавая пример стаду” (I. Петр 5, 1-3). Сказано: не владычествуйте, а епископов, словно в насмешку, принято именовать владыками.
Лжесвятость это всяческая праведность и аскетство, но без любви.
ЯЗЫЧЕСТВО В ЦЕРКВИ
В чем заключалась хитрая цель антихристова духа, когда он утвердился в церкви через лжехристианство, лжеапостольство и лжесвятОсть. Он материализировал догмат. Чтобы это понять, вспомним слова Христа о соли: соль добрая вещь, но если потеряет силу, никуда не годится. Догмат, применяемый и соблюдаемый без любви, теряет всякое значение, превращается в нечто безблагодатное, мертвое. Мало того, при действии диавола превращается и в нечто живое, но противоположное духу Христа, Чтобы убедиться в этом, следует обратить внимание, что произошло с догматом после времен Григория VII и Иннокентия III.
Он был превращен в орудие истязания человеческой души.
Как это могло стать?
Догмат, т. е. писаное учение Христа, лишенное света Божия (благодати), становится идолом. Это злейший идол из всех, когда-либо бывших, ибо его творит сознательное противление духу Христа (любви).
И если финикийский бог и индусская богиня Кали требуют кровавых человеческих приношений, то этот христианский идол жаждет мучительных истязаний не только физических, но, главным образом, нравственных пыток. Здесь воплощается мысль одного святого, что человек в своей злобе может превзойти диавола. Сатана принадлежал к роду ангелов; но не ангелам, а только человеку дан творческий дар. и вот этот дар здесь создает все новые и новые извилины допроса пытаемого еретика, допрашивающий инквизитор играет - творит муку в душе подсудимого.
Когда Иннокентий III, кощунственно ссылаясь на слова ап. Павла, что “он (ап. Павел), будучи хитер, брал лукавством” (II. Кор. 12, 16), рекомендовал своим легатам “в подражание апостолу” опутать подозреваемого искусством мудрого лицемерия (dissimulationis), он, конечно, еще не предвидел, до каких вершин творчества дойдет в лице инквизиторов католическая церковь, приказывая “опутывать” души подозреваемых в ереси искусством “мудрого лицемерия” (издевательства).
В специальных исследованиях читатель может познакомиться с сатанинским глубинами инквизиции, большинство же историков церкви не любят углубляться в этот предмет. Они скромно отмечают даты: соборы авиньонский 1209 г. и монпелиесский 1215 г. предписали, чтобы в каждом приходе одно духовное лицо и один мирянин были обязаны выслеживать еретиков. Папой Григорием IХ инквизиция была предоставлена ордену доминиканцев (1232 г.). Папой Иннокентием IV инквизиторам для выведывания истины было даровано право употреблять пытки (1250 г).
Некоторые из историков прибавляют: германскому уголовному суду вначале было чуждо применение пыток при допросах подсудимых. Пытки введены гораздо позднее в подражание церковной инквизиции.
* * *
Из мрачных подземелий, где священники (т. е. учителя веры) - инквизиторы - с творческим вдохновением истязали души людей и всячески проливали человеческую кровь, сжимая, ломали кости, вытягивали жилы, - расползался по всему церковному обществу злой и болезненный духовный смрад. Церковное учительство всегда подает тот или иной пример стаду: и инквизиция не могла не вызвать в народе соответствующих ей чувств.
Самый предмет инквизиции - расследование чистоты веры - не был понятен огромному большинству: кто в те времена на западе при царящей неграмотности интересовался догматическими тонкостями. Народ только видел, что из его среды внезапно хватали и уводили человека, вчера еще со всеми вместе посещавшего храм Божий. Через несколько времени арестованного, изуродованного пытками, торжественно вели на площадь, чтобы сжечь на костре во славу Божию. Верным сынам церкви, привыкшим к послушанию, давалось понять, что осужденный знался с диаволом. Чтобы в этом никто не сомневался, его одевали в причудливый наряд, испещренный отвратительными фигурами бесов, а на голову нахлобучивали сатанинский колпак.
И вот в народе пополз страх: диавол может входить в общение с живыми людьми и через них совершать различные таинственные преступления. Очень может быть, что здесь же у нас на улице живет злодей, которого нельзя никогда уличить как простого преступника: ему помогает диавол, и он действует на людей не внешними орудиями, а внутренними (мистическими) способами. От него невозможно уберечься. Расстроенное воображение стало рисовать картины: медленное обескровление .человека, прививка заразы страшных неслыханных болезней, высасывание крови у младенцев... Мучительный страх, злая ненависть, накопляясь, требовали во что бы то ни с тало указание виновных. и вот родилась зловещая мысль, что этим занимаются некоторые женщины. Нечаянно оброненное слово на базаре, - мы знаем, как легко начинается то, что у нас теперь зовется сплетней, - давало повод заподозрить какою-нибудь женщину. Подозрение росло, превращалось в общую уверенность.
Ведьма! - шептали в ужасе обыватели окрестных улиц. Сжечь ее! - подсказывала суеверная злоба. И заподозренных стали сжигать на кострах, подобно как церковь жгла еретиков. Слово ведьма было знакомо и язычникам среди прочей нечисти; леший, домовой, русалка и др. Но тогда это была вера в сверхъестественные существа, страшные только для тех, кто слишком в них верил: тогда стихийные силы или даже бесы принимали вид призраков. А здесь член церкви Христовой - сестра во Христе - заподозревалась в сношении с диаволом.
Церковь сначала боролась с этим безумным обвинением ближних. В 1398 г. Сорбонна опубликовала в поучение народа 87 положений против ведовства. Но злая вера продолжала распространяться. Ведьмы горели во множестве на кострах.
Наконец и церковь пришла на помощь. Папа Иннокентий VIII дал полномочие на преследование ведовства трем доминиканцам. Двумя из них было издано сочинение под названием “Колдовской молоток” (Malleus maleficarum)*. Это сочинение заключало в себе научное обоснование веры в ведьм, предохранительные указания средств от колдовства и изложение уголовного процесса против заподозренных (1487 г.). Церковный раскол не только не уменьшил, но даже способствовал преследованию ведьм. Так как ведовство рассматривалось как существенная часть религии, то им воспользовались различные христианские исповедания в борьбе друг с другом. “Колдовской молоток” неоднократно переиздавался и католиками и протестантами. Пытками вынуждали показания, клавшиеся в доказательство существования ведовства, и это в свою очередь приводило к усилению преследования. Оспаривание этой веры грозило смертельной опасностью. Профессор Лоос принужден был отречься от своих возражений. Иезуит Фридрих Шпее счел за лучшее прикрыть свой голос против ведовства анонимом.
* Изумительно, как католической церкви везло на Иннокентиев. Иннокентий III натравил французских северян на южан под видом крестового похода на ересь альбигойскую. Иннокентий IV подписал указ о введении пыток при инквизиции. А Иннокентий VIII увенчал дело “Колдовским молотком”.
ВЫРОЖДЕНИЕ МОГУЩЕСТВА ПАП
Как мы говорили в главе “Вступительное слово”, сатана, стремясь привить церкви антихристов дух, породить в ней вторую истину, нисколько не заинтересован в видимом могуществе своих приспешников. Когда полезно было с высоты престола пропагандировать urbi et orbi, противоположное Христову учению: земную власть над миром, скопление всех Христианских богатств в руках иерархической власти, полнейшую неразборчивость средств в достижении (святой) цели, - папы, хотя и миражно, но одерживали победу над своим врагом. Но как только вторая истина была вдвинута в католическое сознание и одержала в церкви победу над святостью (то есть над святыми, проповедывавшими Христову истину - см. об этом следующую главу), могущество папы рассеивается, как дым. Сатана даже как бы подсмеивается над людьми, сослужившими ему службу (ниже мы изъясним причину этого).
Хитрость ума, помогавшая папам, сменяется недостатком ума и иногда даже безумием. В конце тринадцатого века, в начале которого небезуспешно орудовал Иннокентий III, является папа Бонифаций VIII, начинающий собой эру папского падения. Насколько умно (впрочем, не умом Христа), осторожно и хитро действовал Иннокентий III, настолько бестактно и слабоумно поступает Бонифаций VIII. Его властолюбивые притязания на права королей, правителей различных стран производят впечатление карикатуры.
Венцеславу Богемскому Бонифаций пишет: “нас беспокоит, что ты в своем письме самовластно и с немалой смелостью называешь себя также королем Польши. Ты этим высказываешь пренебрежение к римской церкви, матери и наставнице всех верующих, которой принадлежит Польша, как это каждому известно”. Когда и кому было известно, что Польша принадлежит римской короне?
Эдуарду I английскому Бонифаций пишет: “с древних времен Шотландия принадлежит римской церкви, и никогда она не была леном английских королей. Тебе небезызвестно, что она обратилась в католическую веру, благодаря реликвиям ап. Андрея, и ты не имеешь права взять ее в свою собственность на Погибель души своей. Ирландия и Дания принадлежат святому престолу, потому что пророк Исайя пророчествовал: “Славьте Господа на Островах морских”, а пророк Софония говорил: “Ему будут поклоняться все острова язычников”.
Испанские королевства принадлежат папе, потому что вся страна, отвоеванная у язычников, по праву креста, есть собственность ап. Петра, давшего победу.
Наконец, французский король Филипп Красивый, которому надоели бесчисленные притязания папы на королевские дела во Франции, в 1303 году послал войско. Бонифаций VIII, выступивший со своим войском, был взят в плен и ему было нанесено то, что в наше время называют оскорбление действием. Вернувшись в Рим, папа впал в исступление, начал грызть свой посох и через три дня скончался.
Можно считать, что с этого времени императоры и короли никогда уже не становились в зависимость от пап. Напротив, папы подвергаются все большему унижению. Продолжая быть государями римской области, они переселяются во Францию, в Авиньон, и, таким образом, становятся в зависимое положение от французской короны (авиньонское пленение пап). Еще глубже их внешнее падение, когда выбираются без нарушения закона (так сложились обстоятельства) два папы - один в Риме, другой в Авиньоне (1378 г.). Эти два папы, законно избранные, непрестанно анафемствовали друг друга. А церковь в своем послушании разделилась на две части: одни страны стали на сторону римского папы, другие на сторону авиньонского.
По смерти этих пап преемниками их снова были выбраны законно поставленных два папы. Так продолжалось до Констанцского собора, который низложил трех пап (к этому времени оказался тоже законно избранным третий папа) и выбрал вместо них одного (1417 г.).
В этом сосуществовании в течение 40 лет одновременно двух законных пап сказалась вся неправда присвоения папой себе наместничества Христа и благодати ап. Петра. Разве мог бы Глава церкви Господь Иисус Христос допустить в церкви одновременно двух Своих наместников, анафемствующих друг друга и раздвоение благодати ап. Петра, если бы действительно, по Его решению и с Его ведома папа был наместником Главы церкви и благодатным преемником ап. Петра.
После того, как явственно обнаружилась в жизни церкви ложь великих знаний, присвоенных себе папами, казалось бы, последующие папы должны были образумиться и отказаться за себя и за своих предшественников от своих грешных - кощунственных, ибо притязают на них именем Христа - наименований. Но нет, они продолжают как ни в чем не бывало свою неправду.
И тогда Господь попускает некоторых из них быть блудодеями, других убийцами, третьих отравителями своих ближних, истинными симонистами, ибо старались обогатить своих родственников, мучителями ближних, ибо поддерживали заплечных дел мастеров инквизиции, творцами мерзости, ибо по их благословению был написан и действовал: “колдовской молоток”, судящий ведьм.
И, несмотря на все это, папы продолжал утверждать и требовать от членов церкви именовать себя святыми Отцами, восседающими на святом престоле. В то время как вся церковь земная и небесная взывает: “один свят, один Господь Иисус Христос”, они издеваются над понятием святости, называя святыми блудодеев и свое золотое или деревянное седалище святым. Мы говорили, что в церкви Христианской нельзя играть словами, ибо за каждое слово церковь дает отчет Богу.
Но тогда кто же они - эти папы по отношению к церкви Христовой?
Они продолжают быть, действительно, законно поставленными епископами римскими, имеющими первое место (начальственное) среди других епископов на западе. Им необходимо повиноваться (пока вся церковь, или, иначе, вселенский собор, не снимет с них звания). И верные члены церкви им повинуются: малые сии, соблазняясь, а святые, зная правду, мучаются, ибо папы не хотят слышать голос Духа Святого, желающий обличить их через посланников Христовых (об этом будем говорить в следующем очерке: “Святость католической церкви” ) .
Все постановления самых преступных пап, все их “буллы” имеют законную силу, даже такие, как введение пыток при инквизиции. Вот когда обнаруживается, во что может превратиться закон в церкви Христовой, утратившей любовь. И вот когда во всем иррациональном ужасе обозначается именование, данное кардиналом Дамиани папе Григорию VII: святой сатана. Это прозвище получает зловещее всецерковное значение. Оживает в церкви великая блудница, сидящая на звере багряном, предсказанная Откровением св. Иоанна.
В святой католической церкви существует замечательное учение о папах и для пап. Истинным учением церкви мы называем не тонкие догматические изыскания кабинетных богословов, пропущенные духовной цензурой и даже иногда одобренные для учебных заведений (при настоящем процветании в церкви двойной истины духовная цензура пропускает иногда и вторую (т.е. антихристову) истину). Только учение святых отцов церкви следует признавать истинным учением церкви. Таково учение св. Бернарда Клервосского о папах. Об этом учении мы будем говорить в следующей главе, теперь же укажем на письмо св. Бернарда (письма св. Бернарда, ном. 235) папе Целестину II по поводу неправильностей, допущенных его предшественником папой Иннокентием II, который был утвержден на папском престоле при святом содействии св. Бернарда.
Призывая Целестина II исправить погрешности предшествующего ему папы, св. Бернард говорит: “повсюду плач праведных; пальцем показывают позор матери церкви, осмеянию подвергается отец Иннокентий, срам которого раскрыл негодный раб, считая его умершим, но ведь в вас он продолжает жить”.
Если продолжает жить умерший папа в ныне здравствующем папе, то ясно, что живой должен исправить ошибки своего предшественника и, таким образом, снять позор с матери церкви, покаяться перед всеми (ибо папа творит свои дела перед лицом всей церкви, как ее начальник земной) в грехе того, кого он стал преемником.
Духовный человек - святой, имеющий полноту Духа Святого, - учит со властью: раскрывает Божии суды о церкви. Следовательно, поучение св. Бернарда папе Целестину II свидетельствует истину: папы несут ответственность за своих предшественников.
Утратив могущество, папы продолжают вожделеть его, мечтают о былом величии. Они свирепо борются за свои светские владения, без жалости проливая кровь тех, жизнь которых вручена их пастырскому бережению. Для них их королевство выше Христова дела.
Наконец, лишенные владении, папы гордо запираются в своем дворце - Ватикане - крошечном королевстве, и сидят там, готовые при благоприятно сложившихся обстоятельствах снова принять большую власть, выжидают. Какое значение после этого имеют их призывы к миру в Европе; они призывают к тому, чего сами никогда не поддерживали, когда имели царство. Осуждают войну владыки, лишенные владения, не осудившие себя самих за кровь, проливавшуюся их предшественниками. Не покаялись и, значит, непременно снова будут ее проливать при возвращении к ним светской Власти.
Святой престол папский таит в себе и еще одну возможность. Инквизиция была прекращена не ее изобретателями папами, а врагами пап, просвещенными монархами. Просветительное движение, отменившее пытки и общественное мнение, рожденное веком просвещения, отняли у пап возможность мучить людей. Папы осуждают деятелей просвещения как врагов церкви, но не осуждают себя как инквизиционных деятелей, как творцов пытки. Если папы не покаялись, не признали инквизицию преступлением, то ее возможность продолжает существовать в католической церкви как самая реальная действительность. И если снова удастся вернуть теократическую власть, снова явится инквизиция и пытки. Это так же верно, как верно то, что существует диавол, который владеет теми, кто не покаялся в своих преступлениях, который лелеет их преступления, чтобы рано или поздно вернуть их.
Мы заканчиваем эту главу так, чтобы отнять всякую возможность обвинить нас в непослушании церкви. И потому еще раз спрашиваем: кто такие папы римской католической церкви? Законно поставленные епископы, которых католическая церковь признает первыми епископами-начальниками западной церкви. Их необходимо чтить.
СВЯТОСТЬ КАТОЛИЧЕСКОЙ ЦЕРКВИ
В первые века нашего тысячелетия христианские народы на западе были очень верующими. т. е. усердно молились, посещали храмы, воздвигали здания церквей, почти в каждой фразе упоминали о Боге, о Богородице, о святых. Неверующий считался бы уродом и презренным. Но трудно в истории найти более грубо-нехристианский образ жизни, чем в те времена. Грабежи, насилие, потешные (на турнирах) убийства друг друга, лютые казни, на которые сбегалась вся округа, чтобы насладиться зрелищем. Злая месть царила в обществе. Война считалась как бы непременным занятием, так что церковь предложила ввести “Божий мир” - отдых от войны. Каждую неделю Божий мир наступал в среду вечером н оканчивался утром в понедельник... Наконец, и сами священнослужители церкви вступили на мрачный путь: мы видели, какой ужас и безумие являли собой дела наиболее влиятельного папы одиннадцатого века Григория VII - дела, выдаваемые за борьбу во имя церкви Христовой.
И вот, чтобы знаменовать правду, Сам Христос в лице Своих верных свидетелей приходит в церковь. Мы видим двух великих святых, настоящих апостолов Христовых - Бернарда
Клервосского и Франциска Ассийского. и время их прихода, и образ действий, и сила и слава Божия, явленная в их ликах, с изумительной ясностью говорят нам о том, как управляет Своей церковью Глава ее Христос.
СВ. БЕРНАРД ИЗ КЛЕРВО
Св. Бернард всю жизнь оставался простым аббатом небольшого монастыря (Клерво) . Он постоянно отклонял от себя всякие церковные почести, отказался от епископства в Генуе и
Шалоне, от архиепископа - первого во Франции - Реймского.
Но положение его в церкви было таково, что он писал в конце своей жизни папе: “Многие говорят. что не вы папа, а я”. Хотя Бернард признает, что “полнота Власти дана папе над всеми церквами мира” (послание к Миланскому народу), хотя почтительность и послушание его папе чрезвычайны, однако апостол Христов не смеет не знать, что Сам Господь действует через него в церкви и говорит его устами, когда хочет. Поэтому и сам папа ничто, когда возвещается правда Христова. Когда однажды Бернард нашел приговор папы неправильным, он так пишет в одном письме: “Прийдет Тот, Кто снова рассудит дурно рассужденное, Кто сотворит суд обиженным; к Твоему судилищу Господь мой Иисус я взываю на Твой суд уповаю, Тебе поручаю мое дело”.
Промыслом Божиим св. Бернард предназначен быть судьею пап. и вот сама жизнь чудесно складывается так, что скромнейший монах оказывается выше занимавших Римский престол иерархов.
Прежде чем говорить, как это произошло, дадим некоторое понятие о жизни и любви Бернарда.
* * *
Св. Бернард родился в 1091 г., через 6 лет после смерти папы Григория VII, - с антихристовым духом которого он пришел бороться духовным мечом, как подобает апостолу Христову, а не мечом власти. И не в центре земли - Риме, - а в глуши французской провинции. Здесь Господь утвердит Свой престол Главы церкви, никого не насилуя, а всех привлекая к Себе Духом Святым, любовью.
Родители Бернарда были добрые христиане, подтверждая этим, что источник живой воды еще бьет в полной силе в церкви Христовой. До 20 лет св. Бернард жил в мире, получил прекрасное образование и проявлял недюжинные способности, в особенности литературный талант. Но бросил мир и пошел в монастырь: избранник Божий не мог иначе поступить в те времена: разожженный грубой чувственностью мир поедал человека, необходимо было освободить от него свою плоть. И вот Бернард с большим усердием предается аскетизму. Мы говорили в главе “Свидетели верные” (отд. “Безумие проповеди”), до какого мучительного самоистязания дошел он. Однако, как подобает монаху, показал послушание - прервал свой чрезмерно успешный подвиг по совету епископа Шампо. И хотя навсегда потерял вкус к еде (не мог различать пищу) и ко всему
мирскому, однако, понял великую истину: “аскетические подвиги служат к усовершенствованию любви”. Эта мысль св. Бернарда раскрывает нам смысл аскетического подвига, если он необходим в данном состоянии церкви (апостолы не были аскетами) для избранников Божиих: аскетизм ведет к любви, конечно, с помощью Божией (как мы знаем, он может привести и к крайнему развитию тонкой злобы (как бы невидимой) - это у тех, кто самовольно вступает на путь подвига, - лжесвятые).
Многое и другое заметил св. Бернард в тайниках монашеской жизни. и написал трактат о смирении и гордости. Монастырское соревнование в победе над самим собой рождает честолюбие и постепенно, Бернард насчитывает двенадцать ступеней, - восходит к греху неодолимому, - гордости. Великое предостережение святого своим братьям монахам.
Наблюдая внутреннее безобразие людей, казалось бы, всецело посвятивших себя Богу, св. Бернард прозревает также и во внешнем служении Богу опасное уклонение от христианской простоты. Грандиозность и роскошь храмовых зданий - развивающийся материализм в церкви Христовой - заставляет его с горечью восклицать: “Не буду касаться бесконечной высоты церквей, неумеренной длины, излишней ширины, роскошной отделки, интересной разрисовки. Все это, притягивая к себе глаза молящихся, ослабляет их чувства и напоминает мне чин древних евреев” (какое глубочайшее замечание! - ведь литургия не образ истины, как было служение у евреев, а сама истина, благодатно нас преобразующая, - всё излишнее материальное мешает духовному состоянию любящих. Вспомним простоту вечерей любви (Примеч. автора). “Но пусть это будет к славе Божией. Но вот о чем я, монах, спрошу у монахов (не вообще ли у христиан? - Примеч. автора): скажите о том, в чем язычник некогда обличал язычников (один поэт): скажите, говорит он священникам: к чему в святыне золото?.. Размещаются в церквах венцы - не венцы, вернее, целые колеса, обставленные свечами, но не менее ярко сияющие вставленными в них драгоценными камнями. Какая цель всем этим преследуется? Сокрушение ли сердца грешников? Или восхищение зрителей? О суета сует, и даже не столько суетное, сколько безумное. Сияют стены церкви, а бедные ее в нужде; золотом облекает она свои камни, а сыновей своих оставляет нагими. Достояние бедных служит для того, чтобы доставлять зрелище богатым!”
Когда в Риме с высоты престола, называвшегося апостольским, звучал призыв к сосредоточению всех богатств в церкви, из Клерво взывают к христианской совести.
Кто-то, уже в наше время, совершенно утратившее представление о святых, о том, кто они, высказал мысль, что необычайные аскетические подвиги св. Бернарда создали ему большую известность в христианском мире. Но мало ли в те времена было аскетов, но св. Бернард - один. Нет, не аскетизм влечет сердца людей к избранникам Божиим, а лучи славы Божией и любви, сияющие в них*.
* К избранникам сатаны - лжесвятым привлекает магия. А к аскетам без избрания никто не приходит.
Сохранилось 495 писем св. Бернарда. Письма адресованы и к простым монахам, н к аббатам, и к епископам, к римским кардиналам, к женщинам и горожанам, к папам. Святой так изъясняет в одном письме причину столь разносторонней своей общительности: “Как могу я отказать в просьбах, ко мне обращающихся за духовной поддержкой, советом! Грех будет, если промолчу! Совесть всегда требует от меня внимания ко всем братьям христианам”. Но, конечно, здесь воля Божия. Ведь были святые, которые в глубине келий возносили молитвы - любовь к братьям, и по воле Божией не открывали своих дверей миру. А теперь всему на свете предпочитающий уединение - “в лесах, окружающих твою келью, как писал он однажды, ты найдешь нечто лучшее, чем слова людей: деревья и скалы научат тебя, чего от людей не услышишь” - призван стать духовным вождем современников.
Главной характерной чертой Бернарда во всех его обращениях к людям является правда во имя любви Христовой. Тенденции тех злосчастных времен к различным насилиям он противопоставляет милосердие и всячески старается смягчить сердца. Как в былые времена на заре греческой империи епископы защищали преступников от лютой жестокости законов, святой Бернард взывает к повелителям своего века, прося их за провинившихся подданных. Он пишет одному графу: “Везде, где преступление может быть прощено, - уже не говорю, что, если есть малейшая возможность заподозрить его сомнительность, - вы не только должны поспешить оправдать, но и радоваться, что имеете возможность явить свое благочестие”. Вот в чем св. Бернард видит благочестие!
С болью в душе сознавая, что полнота милосердия недоступна жестокосердию его времени, и наказание- месть считается незыблемой охраной порядка, Бернард осторожно старается пробудить христианские чувства у властителя: “там, где милосердие по вашему убеждению может быть оказано лишь в ущерб справедливости- и там вы должны приступать к каре: со страхом и скорбью, больше побуждаемые необходимостью положения, чем желанием мести”.
Там, где приговор состоялся и приведен в исполнение, на где возможно еще предотвратить следствие свирепого наказания, Бернард спешит со своей добротой. Так, например, один из вассалов, побежденный на судебном поединке, был подвергнут ослеплению по распоряжению графа-сюзерена, человека, впрочем, благочестивого и доброго, прибавляет летопись (трудно вообразить, как же тогда поступали мало благочестивые и не особенно добрые?). Кроме того, у несчастного было конфисковано всё его имущество, так что он и дети его (дети до французской революции по уголовному закону несли ответственность за родителей) стали нищими. И Бернард шлет письмо графу: “как будто этого мало, что он побежден, т.е. проиграл дело и лишен зрения, - у него еще конфисковано все его достояние. Справедливо было бы возвратить ему, в силу вашего благочестия, столько имущества, сколько нужно для поддержания его жизни, а невинным детям следует унаследовать отцовские дома”.
Об еретиках св. Бернард говорит: “еретиков следует брать, но не избегать. Брать не оружием, а доводами, опровергая их заблуждения. Такова воля Того, Кто хочет, чтобы все люди спаслись” (Проповедь 64-я на “Песнь Песней”). В позднейшие времена, когда поднят был вопрос о свободе совести, стали яростно обвинять св. Бернарда за его отрицательное отношение на диспутах к Абеляру и за его согласие на осуждение мнений Абеляра. Но церковь никогда не может оставить без осуждения неправильное вероучение. Другое дело наказание за ересь, но здесь Бернард был ни при чем. Напротив, когда Абеляр, опасаясь возможного по тем временам физического воздействия, скрылся у настоятеля Клюнийского монастыря, Бернард вскоре высказал ему свои дружеские чувства. Никогда святой не действует вопреки своему учению.
Что Бернард обладал терпимостью, доказывает его отношение к евреям. Он пишет в окружном послании духовенству Франции: “Не должны быть преследуемы евреи; не должны быть избиваемы; не должно даже их избегать: вопросите о них божественные книги”. Бернарду пришлось лично выступить в защиту евреев. Когда он путешествовал по Рейну, встретил в одном городе монаха Радульфа, который призывал народ к истреблению врагов Христа. С опасностью для жизни св. Бернард вмешался в ожесточившуюся толпу и, хотя не говорил по-немецки, жестами и восклицаниями опровергал Радульфа.
Вскоре Радульф принужден был бежать и укрыться в свою келью, а весь народ перешел на сторону Бернарда.
Однако, как мы сказали, дело святого не ограничивалось выступлениями в народе, он был поставлен Христом судьею пап.
Еще до того, как жизнь пригласила Бернарда учить правде тех, кто сами по своему сану являлись учителями, он высказывался вполне решительно, если папский авторитет поддерживал нечто неправильное. “Каким образом, писал Бернард монаху Адаму (Письм. 7), может разрешение папы сделать законным то, что есть чистое зло? Эти господа не решались совершать неправду, пока папа не дал согласия на нечестивый замысел. Но разве зло перестало быть злом, если папа на него согласился. Кто станет отрицать, что давать согласие на зло есть зло”.
И вот произошло так, что однажды судьба папы была вверена собором Франции бесстрашному обличит ело зла, где бы оно ни проявилось.
Случилось в 1130 г. в Риме был избран один папа, а к вечеру второй. Начались крупные беспорядки: в монастырях явились по два аббата, а в епархиях по два епископа. Наконец второй папа одолел первого (Иннокентия II). Тогда побежденный папа отправился во Францию и просил помощи. Был созван королем собор. Бернард получил приглашение от короля и епископов. По собственному его признанию, он ехал на собор в страхе и смущении, но на пути ему было одобряющее видение. По обычаю собор готовился к принятию решения постом и молитвой и единогласно решил, что дело Божие должно быть предоставлено человеку Божьему - Бернарду. Это постановление Всеми было принято, как выражение воли Господней. Бернард тщательно рассмотрел дело, ход выборов, юридические права конкурентов и личные их достоинства. Собор ждал приговора Бернарда, как слова, исходящего от Святого Духа. Когда Бернард признал первого папу законно избранным, собор принял Это решение без голосования, общим ликованием. После Франции необходимо было, чтобы и германский император дал свое согласие. Бернард отправился вместе с папой в Лютих и там обаянием своей святости победил колебание монарха. Отсюда Бернард едет в Италию, где второй папа нашел себе защитников. Бернард не успокоился, пока не водворил папу в Риме, он посвятил этому делу 7 лет. Его влияние везде было неотразимо: когда Бернард приближался к Милану, жители вышли к нему навстречу за семь верст от города, целовали его ноги и старались получить хотя один волосок из его рясы. Однако вот мнение Бернарда обо всем этом хлопотливом папском деле, когда он вернулся в свой бедный монастырь. Приступая к проповедям на “Песнь Песней”, прерванным на столь продолжительное время, он заметил: “Боюсь, что достоинство предмета окажется не по силам отвыкшему от этого духа, столь долго развлекавшемуся различными и малодостойными заботами”.
Во все продолжение понтификата Иннокентия II Бернард обращался к папе с различными советами и даже высказывал иногда свое недовольство неправильными, по его мнению, решениями папы. И когда Иннокентий II умер (1130-1143), он с горечью констатировал, что папа этот не был на высоте положения. В письме к преемнику Иннокентия папе Целестину II (+1144) Бернард пишет: “Слишком поздно, увы! Торжество диавола стало ведомо всему миру. Повсюду плач праведных; потому что лукавство победило мудрость. Пальцем показывают позор матери церкви, осмеянию подвергается отец Иннокентий, срам которого раскрыл негодный раб, считая его умершим, но ведь в вас он продолжает жить” (призыв к Целестину II исправить неправильность некоторых дел папы Иннокентия II - письмо 235).
Следует заметить, что отношение св. Бернарда к папам было очень почтительно, но и требовательно во имя правды. Однако до поры до времени в этих письмах-отношениях не было главного: святой не высказывался по существу о папской власти, об ее ответственности, о ее границах. Необходимо было бы, чтобы какой-нибудь близкий, родной в душе Бернарду занял престол. Тогда бы он мог раскрыть свое сердце и высказать, что говорит глубина его совести о человеке, занимающем папский престол.
И угодно было Главе церкви Господу Иисусу Христу, чтобы это исполнилось. В последние годы жизни св. Бернарда в Риме был избран папой бывший ученик св. Бернарда, благоговевший; перед ним, Евгений III.
К избранию этому Бернард отнесся так, как святые вообще относятся к почетным служениям мира сего. И здесь полная противоположность клюнийским преобразователям во главе с папой Григорием VII, которые все силы употребляли, чтобы занять высшие иерархические места в церкви. Ибо через это они думали преобразовать мир Христианский (подчинив его единой власти) в Царствие Божие.
Св. Бернард не только не обрадовался возможности влиять с высоты папского престола на весь христианский мир, а, напротив, огорчился за своего ученика. Изумительно по духу его письмо к избравшим Евгения III кардиналам: “Помилуй вас Бог, что вы сделали? Того, кто захотел быть презренным в обители Господа Своего, того вы поставили господином над всеми, смутили мысль убогого и сокрушенного сердцем. Шел он хорошей стезей, с усилием вырвался он, так сказать, из насильственных объятий диавола, ушел от славы мира сего, но не удалось ему избегнуть рук ваших. Право смешно подобрать нищего человека, чтобы сделать его главой государств, правителем епископов, распорядителем держав и царств”.
Напрасно думать, что в этом письме смирение монаха. О, нет! здесь нечто совсем другое. Прежде всего, здесь выражено более чем равнодушное отношение истинного христианина (стяжавшего Духа Святого) к значению тех, кто избирается на служение в церкви не Господом по чину Мелхиседека (такому всегда радуется вся святая церковь), а людьми. Но кроме того, в этом письме заметно и еще некое чувство. Можно, пожалуй, назвать его досадой, чувство неприятной неожиданности, что близкий, кровный человек попадает в ложное положение: это слышится в ироническом замечании: “смешно подобрать нищего человека и сделать его главою государств, правителем епископов, распорядителем держав и царств”. Невольно встает вопрос: а кого же не смешно избирать папой? - ведь Евгений III до избрания был аббатом известного монастыря в Италии. Здесь, очевидно, ударение сделано не на папе, а на том, что навязывается папам: глава государств, правитель епископов, распорядитель держав и царств. Видится в этом ироническом перечислении некий пропущенный эпитет: сомнительный. Сделать его сомнительным главою государств, сомнительным правителем епископов... Эта мысль вполне обосновывается, когда читаешь позднейшее письмо св. Бернарда папе Евгению III, написанное не только не иронически, а, напротив, настолько серьезно, насколько серьезен великий христианский учитель, поучающий своего ученика, хотя он и папа Римский. Вот что читаем в этом письме: “помни, что ты не господин над епископами, а один из них. Не самый главный, а самый любящий”.
Любящий! Т.е. таковым ты должен быть, - по положению нельзя стать любящим. Замечательно, что главное поучение св. Бернарда папе Евгению III заключается в напоминании ему, кем он должен быть, а не в присвоении ему того, что любят себе присваивать Григории седьмые и Иннокентии третьи как носители папской власти. Прежде всего, учитель святой обращает внимание ученика - папы на сущность церкви Христовой: “помни, что римская церковь мать церквей, а не госпожа. Таков завет апостольский: господство тебе воспрещается. Гряди же ты и решай: присвоять ли себе главенствующее апостольство (т.е. совершенную любовь, - примеч. автора) или апостольское владычество (завет Григория VII. - примеч. автора). Одно из двух тебе воспрещается. Если ты хочешь обладать тем и другим, ты утратишь то и другое”.
“Во всех же делах твоих помни, что ты человек, и страх Того, Кто лишает жизни князей мира, пусть будет всегда перед очами твоими. Сколько смертей римских первосвященников ты узрел в короткое время своими глазами. Предшественники твои сами напоминают тебе о несомненной и скоро предстоящей кончине твоей, и короткое время их власти предвещает тебе краткость дней твоих. Поэтому среди прелестей этой проходящей славы памятуй последний час твой, ибо кому ты стал преемником на престоле, за теми несомненно последуешь в смерти”.
Как только мысль о папстве любимого ученика коснется сердца св. Бернарда, он не в состоянии сдержать слов горечи: “о, кто мне даст прежде, чем умру, увидеть церковь Божию, какова она была во времена древние, когда апостолы протягивали сети для улова душ, а не для добывания золота и серебра! Как жажду я, чтобы ты наследовал речь того, чье место ты занимаешь, - “серебро твое да будет в погибель с тобою” (Д. А. 8, 20). О слово громовое, о слово величавое, праведное!”
Вообще, Бернард поминает имя ап. Петра в письмах к Евгению III отнюдь не для того, чтобы напомнить о высоте папского престола, как любят поминать ап. Петра папы превозносящиеся, а только затем, чтобы указать, что было у апостолов и чего теперь нет, или обратно, чего у них не было, а теперь есть.
“Смотри, чтобы не отрекся от тебя Петр апостол, тот Петр, о котором неизвестно, чтобы он когда-нибудь шествовал, украшенный драгоценными камнями или шелковой одеждой, был покрыт золотом, восседая на белом коне, был окружен грозной стражей и шумящей толпой придворных служителей. Безо всего этого он считал возможным исполнять свое святое поручение”.
Или в другом месте: “что апостолы сами стояли перед судом, это я читал, но я никогда не читал, чтобы они восседали и творили суд”. Бернард говорит, что римский престол превратился в судилище и папе приходится “с утра до вечера сутяжничать или слушать тяжущихся”. Разве к апостолу со всего земного шара стекались честолюбцы, стяжатели, симонийцы, прелюбодеи, чтобы, благодаря его апостольскому авторитету, получить или удержать церковные почести?” И Бернард прибавляет: “пусть доходит до тебя дело вдовы, дело бедняка и того, кому нечего дать” (примечание к этому историка церкви: “тогда суд в гражданских и уголовных делах все более поглощал внимание и силы римской курии” ) .
На папском престоле св. Бернард видит обыкновенного человека, который, как и все, должен отдать отчет своей совести. “Хочу, чтобы она смирила тебя: всмотрись, каким ты был прежде и каким стал теперь: преуспел ли ты в добродетели, мудрости, в разумении, в кротости нрава или ослабел во всем этом? стал ли ты терпеливее или наоборот? гневнее или мягче? приветливее или суровее? надменнее или смиреннее? снисходительнее или недоступнее? серьезнее или распущеннее? мнительнее или самоувереннее?”
Когда знакомишься с такими вопросами св. Бернарда, удивляешься, кому Они предлагаются: пастырю пастырей, святому Отцу, преемнику апостола. Но ведь это вопросы младенцу во Христе. Такие вопросы мог задавать апостол Павел коринфянам, но не апостолу, не духовному. Вот здесь-то и свидетельствуется глубочайшее различие апостольского времени и падшей церкви: конечно, каждый из пап cчитал себя духовным - потому и считал, что решительно не понимал апостольского выражения: духовный. Но вот является в церкви духовный человек и учит папу - младенца во Христе - учит апостольски. По свидетельству ап. Иоанна: “всякий рожденный свыше не грешит”. Но папа не рожден свыше (хотя как превозносящийся младенец во Христе, утверждает, что наделен апостольской благодатью). И свидетель верный, избранник Божий уличает его: “Разве может укрыться запустение города, расположенного на горе, или неразумный владыко, восседающий на престоле?”, “краснея, я как будто вижу на высокой горе нагого человека поспешившего облечься своими почетными (вот слово истины - почетными, а не духовными. - примеч. автора) отличиями”, “так смой же с себя румяна мимолетной почести твоей; удали блеск плохо намалеванной славы и воззри на себя, какой ты есть; по природе нагим ты вышел из утробы матери. Что же из того, что ты увенчан митрой, что на тебе блестят драгоценные камни и разноцветные шелковые ткани, что голова твоя украшена перьями и несешь ты на себе тяжесть драгоценного металла. Если дунуть на все это, то рассеется, как облако, и ты увидишь себя человеком нагим и убогим, жалким и ничтожным, человеком, скорбящим о том, что он человек, стыдящийся своей наготы...”
Но самой страшной силы достигает слово св. Бернарда папе (к папам) , когда он, придерживаясь их собственного мировоззрения о своем сане, говорит: “Кто же ты? великий иерей и первосвященник, ты главный из епископов, преемник апостолов, по первенству Авель, по управлению Ной, по патриаршеству Авраам, по чину Мелхиседек, по достоинству Аарон, по авторитету Моисей, по судейству Самуил, по власти Петр, по помазанию Христос”. Далее подразумевается слово: значит, “ты должен быть нормою справедливости, зеркалом святости, образцом благочестия, заступником за истину, защитником веры, учителем языков, руководителем христиан, другом Жениха, дружкою Невесты (церкви), устроителем клира, пастырем народа, убежищем угнетенных, опорою бедных, надеждою убогих, попечителем сирот, судьею для вдов, оком незрячих, языком немых, посохом старцев, ужасом злых, молотом для тиранов, отцом царей, регулятором законов, хранителем канонов, солью земли, светочем мира”. “Пойми, что я говорю., Господь даст тебе разумение”, - прибавляет Бернард.
Что можно понять из этого: “быть зеркалом святости, образцом благочестия, другом Жениха” - понять можно одно: устрашиться и сказать себе: “не имею никаких сил, чтобы исполнить все это”. Зачем же все это перечислено?: потому что папам свойственно думать о себе очень высоко. Но когда Дух Святой устами апостола раскрывает в глубине совести бездну дел, которые, сам не сознавая, принимает на свою ответственность превозносящийся, то всякий, в ком не погас свет Христов, скажет себе: не буду ничего думать ни о себе, ни о своем сане, мал я и ничтожен, помилуй меня Господь Иисус Христос.
Все вышеизложенное- мысли святого Бернарда для поучения Евгения III - что это такое? Это духовное наставление святой католической церкви всем папам – законно поставленным начальникам церкви. Оно возвещено, как обычно возвещается в церкви, утратившей совершенство, духовная истина, - одним из великих учителей церкви, по чину Мелхиседека, посланного Главою церкви Господом Иисусом Христом.
Такие истины церкви не только сохраняются внутренне в сердцах верных, но и внешне охраняются ангельским охранением: никто не в состоянии изменить в свитках даже и буквы, начертанной Божиим посланником. Вот почему многое искажено, многое привнесено в церковь антихристовым духом, но письма св. Бернарда папе Евгению III дошли и до нашего времени в полной неприкосновенности.
Послания св. Бернарда к папе Евгению III - это огненные слова, написанные Духом Святым на скрижалях католической церкви. Каждый папа судится ими в глубине совести своей. И вся святая католическая церковь созерцает эти слова, как видимую совесть пап.
* * *
Но скажут некоторые: почему предназначенное для всех пап, общее, является в форме личных обращений св. Бернарда папе Евгению III? Потому что, как мы говорили все время, Господь в Своей церкви никого не принуждает ходить по Его воле. То, что говорит св. Бернард папе, есть призыв к смирению, к покаянию, обличение превозносящихся. Это совесть христианская - всегда живая (“Я всегда с вами отныне и до века”), слышимые слова Духа Святого, указующие правый путь. Они не как декреты начальников церкви и не угрожают инквизицией – но предносятся подобно тому, как заканчивал свою речь Господь Иисус: “Имеющий уши слышать, да слышит”. - Господь говорит тебе, но, если хочешь идти по-своему, ступай, никто не держит тебя, - вот образ наставлений апостола Христова.
Каждый папа (по святому обычаю католической церкви) получает в наследство архив, архивы предшествующих ему пап, и все приглашаются продолжать доброе и не следовать худому.
Как писал св. Бернард папе Целестину II о некотором деле умершего папы Иннокентия II: “Мать-церковь подвергается осмеянию, ибо один из негодных рабов ее раскрыл срам проступка папы Иннокентия, считая его умершим. но в вас ведь он (т. е. Иннокентий) продолжает жить - исправьте это дело”.
Святые приходят не для того, чтобы громить церковные учреждения и учить законно-поставленных начальников церквей, они только слегка прикасаются к их сердцу, как бы со стороны, и говорят: брат мой, Господь Иисус Христос говорит вам, что вы идете не по правому пути.
* * *
Раздался голос Духа Святого в католической церкви, обличая путь неправды, и как бы замолк, скрывшись в папских архивах. И не остановил он мутный поток злого превозношения - победный ход духа антихристова, развивающихся насилий в церкви.
И вот на папском престоле (40 лет спустя после св. Бернарда) воссел человек, как бы даже насмехающийся над заветом св. Бернарда, - папа Иннокентий III. При нем папская Власть, говорит история, достигла предела своего могущества. То, на что св. Бернард указывал как на самое жалкое: шапка, украшенная драгоценными камнями, теперь возведена в эмблему величия: архидиакон при короновании папы возглашает: “прими тиару и знай, что ты отец князей и царей, правитель мира на земле, наместник Христа”. И позднее сам Иннокентий III пишет: “я получал тиару, дающую мне владычество земное”. Не терновый венец Христа, а золотая корона с драгоценными камнями дает будто бы апостольство Христово.
Что же говорит, как действует в это страшное время противления Себе - Глава церкви Христос. Так же, как и всегда, как действовал еще и при жизни на земле: “трости надломленной не переломит и льна курящего не загасит”. Только сердцем, только великой любовью. На самого сильного направляет как бы самого слабого.
СВ. ФРАНЦИСК ИЗ АССИЗИ
Св. Бернард был послан, как образ Божией власти, - никто при встрече с ним не мог сомневаться, что видит перед собой лицо значительнейшее. в нем было достоинство чрезвычайного посланника в земную церковь Главы - Христа – Победителя смерти.
Совсем иной вид являет другой великий святой, посланный. в церковь через 50 лет после св. Бернарда. Жалкий и изможденный св. Франциск многими был почитаем глупым, как бы полоумным. Похож был на бродягу, видом своим отталкивал, а не привлекал.
Этот облик, прежде всего, знаменовал умаление Христа в церкви. Образ Господа, изгнанного из Своей собственной церкви, ибо Он дал свободу Себя не слушаться, Собою пренебрегать. Но верный Своему слову - Я с вами до конца века - Христос, не принимаемый как Глава, входит в церковь, как один из ничтожных мира сего.
Желая однажды проповедовать в одной епархии, св. Франциск просил разрешения у епископа, тот сказал: “Я проповедую сам и этого достаточно”. Франциск почтительно поклонился и вышел, но через несколько минут снова вернулся так же дружелюбно и сказал: “если отец выгнал своего сына через одну дверь, обязанность этого сына войти через другую”. Епископ, смягчившись, дал разрешение проповедовать.
Как смиренный подвластный, Христос в лице своего верного свидетеля, обращается к земным начальникам церкви, слишком разбогатевшим собственной мудростью, властью, земным богатством, и просит у них разрешения проповедовать истину в Своей церкви, просит униженно и настойчиво, но и с неизъяснимой любовью.
Превозносящимся на их пути уже нестерпима сила величия Божия, явленная в таких святых, как св. Бернард, но жалкого и унижающего себя св. Франциска, именующего себя и своих товарищей скоморохами Божьими, к которому можно относиться не с благоговением, а снисходительно, - такому не опасно (для нашего величия) разрешить (согласно его большому желанию и просьбе) проповедовать в церкви “простейшие” христианские истины, конечно, под строжайшим присмотром церковного начальства.
Сообразно труднейшему и мучительнейшему духовному состоянию тогдашней церкви, - когда святой (т. е. Дух Божий) принимается только при безмерном умалении Своем, - сила Божия рождается даже не в немощи (“Когда я немощен, тогда силен”), как у ап. Павла, а в поношении (когда святого поносят, рождается сила Божия в нем. Поносимый Христос и есть сила Божия) .
Св. Франциск и его святые друзья - святой собор Франциска - вышли не из простого звания, напротив, все они были знатного рода или из богатых семей в стране. Но всем надлежало принять крест чрезмерного поношения. Вот что сказано о первом товарище св. Франциска- св. Бернарде из Ассизи: св. Франциск* носил еще мирскую одежду, хотя уже отрекся от мира и был весь жалкий и изможденный от трудов покаяния, из-за чего многими был почитаем глупым, как бы полоумным, и все, и родные л чужие, издевались над ним и кидали в него каменьями и грязью, а он, словно глухой и немой, терпеливо сносил всякие обиды и издевательства; в это время господин Бернард из Ассизи, один из самых благородных, богатых и разумных жителей города, видя в св. Франциске столь безмерное презрение к миру и великую терпеливость в обидах, видя, что уже два года он вселяет во всех ужас и презрение к себе, все время оставаясь неизменно терпеливым, начал чувствовать к нему мудрое почтение. Бернард пригласил его к себе в дом, угостил и положил спать с собою в комнате. Ночью, притворившись спящим, он видел, как молился св. Франциск. И вот Бернард почувствовал, что его коснулся Дух Святой (призыв на служение), и вскоре стал товарищем св. Франциска.
* Св. Франциск был сын богатого купца и до 20 лет пользовался своим положением и был в светском почете.
В таком же обличии поношения, как и св. Франциск, начинает свидетельствовать истину и св. Бернард из Ассизи. Его выступление в Болонье так изображается в “Цветках св. Франциска” - книге, которую следует почитать евангелием святого собора Франциска (о чем будет сказано ниже): “В Болонье подростки, видя св. Бернарда в рваной и странной одежде, стали смеяться над ним, как над сумасшедшим. Но Бернард терпеливо сносил обиды. Вокруг него на площади в течение ряда дней собиралась толпа подростков и мужчин; кто дергал его за шлык сзади, кто спереди, кто бросал в него пылью, кто камнями, кто его толкал сюда, другой туда.. Но видом своим он оставался неизменным, с радостным лицом. и вот один мудрый законник*, взирая с почтением на такое терпение, сказал про себя: это святой человек. Он предложил ему помещение для обители. И вскоре брата Бернарда начал так уважать народ, что всякий считал себя счастливым, кому удавалось прикоснуться к нему или увидеть его”.
* Тогда Болонья славилась своим университетом, правовым факультетом.
И еще пример почти сверхъестественного поношения, которому подверг своего товарища и себя св. Франциск. Однажды святой повелел брату Руффину идти в церковь Ассизи и проповедовать. Но брату Руффину, погруженному в созерцание, казалось, что ему не дарована благодать проповедания. Тогда св. Франциск (вероятно, чтобы мгновенно пресечь в брате Руффине неверное о себе понимание) сказал: так как ты не сразу повиновался - повелеваю тебе именем святого послушания идти проповедовать нагим. Руффин тотчас разоблачается и нагой идет в церковь. Встречавшиеся ему смеялись, говоря: смотрите, вот эти люди предаются такому покаянию, что совсем выжили из ума. Между тем св. Франциск начал укорять себя, ужасаясь, что подверг одного из самых знатных людей в Ассизи столь великому осмеянию. и тогда в духовном рвении он разоблачается сам и отправляется нагим в Ассизи. Жители же Ассизи, увидя его, начали смеяться и над ним, полагая, что и он и брат Руффин ополоумели от излишнего покаяния. Но когда св. Франциск, взойдя на кафедру, стал говорить об отречении от мира, о святом покаянии, о наготе и поношениях распятого Христа, то все присутствующие при проповеди, вся великая толпа мужчин и женщин начала неудержимо плакать в невероятном благоговении сердца, и не только там, но и по всему Ассизи было в тот день столько плача по Страстям Христовым, что никогда не случалось там ничего подобного”.
Вот изумительное свидетельство о том, как вырастает сила Божия из безмерности унижения, которому предают себя братья святого собора Франциска.
Господь говорит этим, что раболепие перед богатством, знатностью, вообще, внешним положением, распространявшееся в церкви через церковных начальников, столь противно Ему, что Христовы верные свидетели как бы на самих себе показывают, что сила Божия противоположна силе земной и совершенно не зависит от земного величия.
Насколько этот Божественный смысл сделался чуждым и даже противоположным понятиям иерархического священства, доказывает следующее. Кардинал Гуго, назначенный покровителем братства и лично большой почитатель св. Франциска, предложил возвести знатных родом братьев на высшие церковные должности, чтобы тем поднять значение (курсив наш) нищенствующего ордена в глазах общества. Тогда св. Франциск возразил со смиренным поклоном: “потому они и называются меньшими братьями, что не должны занимать высоких должностей. Их единственная цель быть в уничижении, как и Сын Человеческий”.
В этом хранении уничижения Сына Человеческого святым Франциском и сказывается вся внутренняя сопротивляемость истинных носителей Духа Святого в церкви Христовой иерархическому тогдашнему строю, который весь держится на внешнем авторитете высоких санов.
* * *
Св. Франциск послушен начальникам церкви до конца, он требует от всех своих товарищей величайшего послушания, ибо святые, нося печать Духа Святого и знаменуя собой образ Христа, посылаются Богом в церковь не для внешнего сопротивления церковным начальникам, не для бунта и не для реформации, а чтобы усовещивать, просить, целуя их расшитые золотом туфли, умолять... И св. Франциск - весь вопль, стон, мука безумия. и тем внешне безумнее кажется он и его святые товарищи, чем безумнее внутренне становятся те, кто продолжает держаться своего неверного, предательского истине пути. Если именно отсюда, из глубины этой высшей цели - задачи, данной Богом св. Франциску, взглянуть на все действия и поступки святого собора св. Франциска, видишь н понимаешь, что они значат и зачем они.
Историки церкви так же, как и составители житья, как бы с неким недоумением рассказывают о любви св. Франциска к бедности, нищете. И, действительно, когда читаешь эпитеты, которые расточает св. Франциск бедности, кажется, что он одержим манией. Он называет ее небесной, святой, святейшей госпожой, царицей, вдовой Христа, говорит, что она была распята с Христом, с ним воскресла и с ним вознеслась на небо, объясняется ей, как живому существу, в любви.
Но это только иносказательное обличение порока римской иерархии, провозглашающей святость церковного богатства. Ибо нет уже слов для обличения. Что можно прибавить к огненным речам св. Бернарда, обращенным ко всем папам в лице его ученика папы Евгения III. И вот верный свидетель Христов превращается в скомороха Божия, который и3 бедности делает как бы куклу, перед которой паясничает, провозглашая ее царицей из цариц. Тот, кого Господь преобразил в видимое чудо, кого и птицы слушают, кому звери лютые повинуются, чье появление перед народом сопровождается как бы пожаром всеобщей любви, - так странно и так мучительно сосредоточен на бедности: быть может, они задумаются над этим и поймут!
Но нелепо думать, что чрезвычайная нищета, особенное хранение ее- подвиг св. Франциска. О своих подвигах святые никогда не кричат, тайна сердца раскрыта только Богу, их крест невидим никому. То, что видимо в святых, есть проповедь, обращение Божие к людям, как живая азбука для поучения детям.
Необходимо также понять, что все слова и отношения св. Франциска к бедности отнюдь не есть призыв святого ко всеобщей нищете, как к великой добродетели христианской. Во-первых, христианство ничего не имеет и против достатка. Во-вторых, в христианстве нет никаких цариц добродетели, преклонения перед какой-нибудь одной добродетелью, возвеличение этой добродетели перед всеми другими совершенно не христианское чувство. Каждый имеет свой путь добродетелей и совершенства. И у христианина есть только одно настоящее чувство, одно сердечное устремление - Господь наш Иисус Христос. Всякое другое чувство затемняет свет Христов.
Вместе с особым почитанием бедности подчеркивается ненависть к деньгам: “кто-то из братьев, взяв несколько серебряных монет, положенных под распятием в церкви, бросил их на подоконник, но вскоре, почувствовав, что поступил неправильно, пошел сказать об этом св. Франциску. Укорив брата за то, что прикоснулся к деньгам, святой велел ему, взяв ртом монеты с подоконника, отнести их за ограду и выплюнуть на кучу ослиного навоза”. Вообще, деньги совершенно и навсегда запрещены в обителях св. Франциска, вместо денег принимаются, как плата за труд, только продукты. В церкви, где на вес золота оцениваются индульгенции, т. е. прощение грехов настоящих и будущих, отвращение к деньгам как к навозу представляется как бы необходимостью для святых.
Наперекор объявлению папами церковной собственности святыней, равной духовным святыням церкви (не отсюда ли у западных народов родилось благоговение к собственности), - наперекор этой второй (т.е. антихристовой) истине в церкви св. Франциск стремится совсем уничтожить в душе привязанность к собственности: “остерегайтесь, братья, смотреть на церкви и жилища и прочее, что для нас строят, иначе, как на места (согласно нашей нищете), в которых мы только гости. Если сами поставили хижины, то должны их через некоторое время сломать или покинуть”.
Нищете материальной соответствовала нищета проповеднической мысли.
“Я запоминаю почти слово в слово речи всех проповедников, но не могу запомнить то, что говорит св. Франциск”, - свидетельствует современник святого. - Но еще изумительнее, что если даже запоминаю, то мне все кажется, будто это не те слова, которые я слышал из его уст”.
Очевидно, слушатель потрясен не смыслом речи, иначе он запомнил бы слова, как всегда запоминал, а чем-то другим в проповеди св. Франциска. Чем же?
Вот еще другое свидетельство: “Часто, приготовившись проповедовать и выйдя к народу, св. Франциск не мог вспомнить ни одного слова и молча благословлял слушателей. Но действие на народ было не меньшее, как бы проповедь была произнесена”.
В Болонье один студент, казалось, понял смысл проповеди: “он заключался в увещании отложить вражду и сохранить мир” (т.е. основная тема св. Франциска, взятая из его всегдашнего приветствия встречным: “Сам Господь открыл мне, что мы должны приветствовать каждого встречного: да дарует тебе Господь мир”). Но главное, что поразило студента, несмотря, как он отмечает, - на ужасную незначительность вида св. Франциска и непривлекательность его лица, действие этой проповеди на слушателей: “многие из самых знатных, дотоле совершенно непримиримые, свирепствующие, проливавшие потоки крови, вдруг заключили между собой и с другими великий мир, так что на долгое время в стране установилось благодетельное спокойствие”.
Никаким словесным призывом к миру, даже прекраснейшей проповедью о согласии нельзя мгновенно достичь таких результатов. Здесь чудо.
Св. Франциск был огненной силой любви Христовой. Его речь, едва касаясь слуха, проникала в сердце, как Божий свет (оттого и нельзя было запомнить слова). Св. Франциск преображал души.
Когда он приходил куда-нибудь и обращался к народу, все, кто здесь были, становились иными (как бы переселялись в инобытие) .
Вот, говорится, однажды: “взяв в товарищи брата Массео и брата Ангела, людей святых, и идя со всей стремительностью духа, не разбирая ни дороги, ни тропы, дошли они до одного замка. Св. Франциск стал проповедовать, попросив сначала распевавших ласточек, чтобы они молчали, пока он будет говорить, и ласточки послушались его. И после проповеди все мужчины и женщины из замка захотели оставить замок и идти вслед за святым Франциском”. Нечто чудное происходит с людьми, они теряют представление о действительности. и они стремятся за св. Франциском, боясь, что вместе с его уходом исчезнет (фаворский) свет, в который они неожиданно вступили.
Но нет еще царствия Божия на земле. Необходимо еще пребывать в земном порядке. И св. Франциск оставляет жителей замка, обещая им позаботиться об их спасении (“тогда замыслил он устроить третий орден - мирской”). “И идя с тою же стремительностью, св. Франциск поднял глаза и увидел возле дороги несколько деревьев, на которых сидело прямо бесчисленное множество птиц; св. Франциск подивился этому н сказал товарищам: “Подождите здесь, а я пойду проповедовать сестрам моим птицам”. И, сойдя на поле, он начал проповедовать птицам, бывшим на земле, и тотчас те, которые сидели на деревьях, слетели к нему. Пока святой говорил им, все, какие были птицы, пораскрыли рты, повытянули шеи, приподняли крылышки и почтительно наклонили головки к земле и движениями своими и пением начали показывать, что речи св. отца доставляют им величайшую усладу; вместе с ними радовался и св. Франциск, и дивился такому множеству птиц, их красивому разнообразию, их вниманию и доверчивости и восхвалял Творца. Окончив проповедь, св. Франциск прошел между птицами, касаясь их одеждой, и ни одна не тронулась с места, и он совершил над ними знамение креста и отпустил их. И тогда все птицы стаей поднялись на воздух с дивными песнями и затем, согласно знамению креста, разделились на четыре части: одна часть полетела на восток, другая на запад, третья на юг, четвертая на север, и каждая стая летела с дивными песнями”.
Но не только птиц, но и свирепого волка св. Франциск обратил к Богу. “Близь Губбио появился громадный волк, нападавший на людей, так что никто не осмеливался выходить из города без вооруженной охраны. и вот св. Франциск, сжалившись над горожанами, осенил себя знамением Креста и вышел навстречу волку, возлагая все свои упования на Бога. Когда волк с разинутой пастью побежал к св. Франциску, тот осенил его знамением креста и сказал: поди сюда, брат волк; повелеваю тебе именем Христа не делать зла ни мне, ни другому. Чудно вымолвить, едва св. Франциск совершил знамение креста, как страшный волк закрыл пасть, кротко подошел и лег у ног святого. И св. Франциск сказал ему: “Брат волк, ты причиняешь много вреда в этих местах, ты совершил величайшие преступления, обижая и убивая Божии твари, ты даже имеешь дерзость убивать людей, созданных по образу Божию; и весь народ кричит и ропщет на тебя, и вся эта страна во вражде с тобой, но я хочу, брат волк, установить мир между тобой и здешним народом, так чтобы ты больше не обижал их, а они простили бы тебе все прошлые обиды и чтобы не преследовали тебя больше ни люди, ни собаки”. Когда он произнес эти слова, то волк движениями тела, хвоста и ушей и наклонением головы показал, что он соглашается со словами св. Франциска и готов их соблюдать. “Брат волк, продолжал св. Франциск, с тех пор как тебе угодно будет заключить и соблюдать этот мир, я обещаю тебе, что будешь получать пищу от жителей этой страны постоянно, пока ты жив, так что не будешь терпеть голода; ведь я знаю, что все зло ты делал от голода. Обещаешь ли ты не причинять больше вреда людям?” и волк наклонением головы показал, что обещает .- “Заверь меня в этом, чтобы я вполне мог положиться на тебя”. И волк поднял переднюю лапу и положил в протянутую руку св. Франциска. - Затем волк пошел вслед за св. Франциском в город, и там на площади повторился этот чудесный разговор св. Франциска с волком в присутствии жителей всего города. После этого волк прожил два года и, как ручной, ходил от двери к двери, все любезно кормили его, и никогда ни одна собака не залаяла на него. и когда волк умер от старости, горожане сально скорбели об этом, потому что, видя его у себя, они всегда вспоминали про святость св. Франциска.
Все воскресает и преображается, когда приходит св. Франциск, Христова любовь; все начинает дышать, радоваться, жить, любить, ибо нет ничего из сотворенного Богом злого и мертвого по существу. И если мертвеет, то только потому, что духовно умирает человек, которому было поручено Творцом все оживлять любовью.
Вот почему у св. Франциска: брат волк, сестра ласточка, брат разбойник (см. главу 1З-ю: “Любовь святых”), брат сокол, братья месяц и звезды, брат солнце, брат огонь, которым Господь освещает ночь и он прекрасен и весел и очень силен и могуч; братья ветер и воздух и облака, хорошая и всякая погода, которую Ты, Господи, посылаешь на сохранение Твоих созданий. Но и то, что причиняет нам страдание - наши братья, ибо страдания помогают нам возродиться духовно: брат голод и сестра боль... И, как великая надежда на Господа, - сестра смерть.
Но и сами исторические события, если примет в них участие св. Франциск, освещаются солнцем Христовой любви и видно становится, что в них не правда. Вместе с другими св. Франциск и его святые братья отправились в крестовый поход, но не для того, чтобы мечом и огнем истреблять неверных, как учила римская церковь, проповедуя крестовые походы с чисто материалистической, недостойной Христова имени, целью. Ревнуя о вере Христовой и не боясь грозящей им мученической смерти, братья отправились прямо к султану Вавилонскому, чтобы с любовью сказать ему о Христе. На границе сарацинской земли их взяли в плен и по их большому желанию и промыслу Божию представили перед лицом султана. и стоя перед ним, св. Франциск, наставляемый Духом Святым, начал Божественно проповедовать о вере Христовой. И султан почувствовал к нему великое почтение, видя его твердость и его презрение к миру, так как, будучи очень беден, не хотел принять никакого дара. Султан просил св. Франциска чаще заходить к нему и всегда охотно слушал его; разрешил ему и его товарищам проповедовать, где им угодно, и дал им грамоту, по которой никто не смел их обижать. И св. Франциск отправил любимых своих товарищей по двое в разные части Сарацинской земли возвещать веру Христову. Когда по откровению свыше св. Франциск с товарищами вознамерился вернуться обратно домой, пришел к султану проститься. Тогда сказал ему султан: “Брат Франциск, я бы охотно обратился в веру Христову, но боюсь сделать это теперь, ибо если услышат, то и меня и тебя с твоими товарищами убьют; но ты научи меня, как спастись, и я исполню, что повелишь”. Сказал тогда св. Франциск: господин, я сейчас уеду и вернусь в свою страну, но после, когда умру и по милости Божией уйду на небо, я, если угодно Господу, пошлю тебе двух братьев, от которых ты примешь Христово крещение, и будешь спасен, как открыл мне то Господь мой Иисус Христос. Так он обещал и исполнил. Через несколько лет умер св. Франциск, а султан заболел и в ожидании обещанного св. Франциском велел поставить на дорогах стражу, которой приказал тотчас привести к нему двух братьев, как только в одеянии св. Франциска они покажутся на дороге. А в это время св. Франциск явился двум братьям и просил их тотчас отправиться к султану. И они, переправившись через море, были приведены стражей к повелителю. И, увидя их, в величайшей радости, воскликнул султан: теперь я поистине знаю, что Бог по обещанию св. Франциска посылает мне спасение. И, приняв крещение и возродившись во Христе, он скончался.
Вот истинный христианский “крестовый поход”. К нему и обратилась всецело католическая церковь, позднее, когда по всему миру пошли католические священники проповедовать Христа, не боясь никаких лишений и мученической смерти от диких язычников, но более всего на свете боясь проливать чью бы то ни было и во имя чего бы то ни было кровь.
* * *
Что такое христианская милость, о ее беспредельности, и что не может быть у христиан не прощения, говорится в наставлениях св. Франциска, а также видно из деяний его святого собора. Все это кажется сверхъестественным. Не даром сложились в народе мнения- поговорки: “слышит св. Франциск молитвы тех, кого и Господь не слышит”, или “милует он тех, кого и Господь не помиловал”. Конечно, такие поговорки возможны лишь потому, что Христа почти не знают в несовершенной церкви. В действительности св. Франциск только напоминает о полноте милости Божией.
“В какой бы великий грех ни впал один из братьев во всем мире, пусть не отойдет от тебя без твоего прощения, если он попросит его у тебя. Если же он не попросит прощения, то ты сам должен спросить его, не хочет ли он получить отпущение. Чтобы привлечь его сердце к Богу, ты должен любить его, и ты всегда должен быть сострадательным к таким братьям. Когда же брат под влиянием злого духа впадет в смертный грех, нужно, чтобы братья, которые знают об его грехе, не старались его пристыдить или унизить (сравнительно, у Иоанна Златоуста: “душа, если принуждением, хотя раз, будет приведена в стыд, впадает в нечувствительность и после этого не в состоянии слушаться даже и кротких слов”). Но, наоборот, показали бы ему великое сострадание; и необходимо, чтобы они сохранили его трех в тайне. Согрешившего брата нужно послать к начальнику. Но и начальник должен прийти к нему с великим милосердием так, как он хотел бы, чтобы и с ним поступили в подобном случае”. “Блажен тот, кто со вниманием и уважением относится к ближнему во время ошибок его”.
“А если брату случится впасть не в смертный грех, он должен исповедовать его священнику. Но ни в коем случае не следует возлагать на него другой эпитимии, кроме слов: “Иди и вперед не греши”. И начальники не должны допускать в себе чувства гнева при виде чужих грехов, ибо гнев есть сущее препятствие к христианской любви. И ты должен любить противящихся тебе и не ожидать от них ничего другого, кроме того, что Господь пошлет тебе. Ты должен любить их, не желая, чтобы они стали лучше (т.е. предоставить их сердце на волю Господа Самого). Пусть для тебя это будет больше, чем удаление в пустыню”.
А вот и дела милосердия, дивной милости. “Брат Риччьери впал в такое искушение, что не был в состоянии прогнать его. Измучившись, в отчаянии он решил идти к св. Франциску. “Если, думал он, св. Франциск встретит меня с добрым лицом, я поверю еще в милосердие Божие; если же со строгостью, это будет знаком, что я покинут Богом”. В это время св. Франциск лежал тяжко больной, и Бог открыл ему все искушение и отчаяние брата. И немедленно зовет св. Франциск братьев Льва и Массео и говорит: “идите скорее навстречу к дорогому моему сыну, брату Риччьери и обнимите его от моего имени и скажите, что из всех братьев в мире я особенно люблю его”. Когда посланные встретили Риччьери и передали ему это приветствие св. Франциска, тот так обрадовался, что был как бы вне себя. И когда он приблизился, св. Франциск, хотя тяжко больной, пошел к нему навстречу, нежно обнял его и сказал: “дорогой брат Риччьери, изо всех братьев, какие только есть в мире, я особенно люблю тебя. Искушение твое попустил Бот ради вящего возрастания заслуг, но, если не хочешь, не будешь иметь”. Изумительно! - едва только св. Франциск произнес эти слова, внезапно отошло от Риччьери всякое искушение; и будто никогда в жизни не испытывал его”.
“В больнице находился один прокаженный, который бесстыдно осыпал ругательствами и побоями всякого, кто за ним ухаживал, и хуже этого - он кощунственно поносил Христа и Его Матерь - Деву Марию. Собственные обиды братья терпели во переносили, однако хулы на Христа и Его Матерь не в состоянии были терпеть. И они оставили прокаженного, сообщив об этом св. Франциску. Последний приходит к больному и говорит: “да подаст тебе Господь мир, дорогой брат мой”. - А какой мне может быть мир от Бога, с сердцем вскричал прокаженный, когда Он Сам отнял у меня мир и сделал меня гноящимся и зловонным. А твои братья своим неумелым ухаживанием увеличивают мои терзания. - Св. Франциск, помолившись, предложил больному свои услуги ходить за ним. - Но что ты можешь сделать больше, чем они? - Что хочешь ты, я то сделаю. - я хочу, чтобы ты обмыл меня всего, ибо я испускаю такое сильное зловоние, что сам не могу терпеть. - Тогда св. Франциск нагрел воду и положил в нее много пахучих трав и собственными руками начал обмывать его. И чудо! Где св. Франциск прикасался, сходила проказа, оставляя совершенно здоровую кожу. И прокаженный, видя, что выздоравливает, стал испытывать великое сокрушение и, заплакав, сказал: Горе мне, я достоин ада за все гнусности и обиды, которые нанес братьям, и за кощунство перед Богом. Св. Франциск, видя чудо, которое Бог совершил его руками, возблагодарил Бога и ушел оттуда в далекие места, ибо не любил человеческой славы. Исцелившийся же через 15 дней заболел другой болезнью и, причастившись Св. Тайн, умер в святости. Душа его явилась в воздухе св. Франциску, который стоял в лесу на молитве, и сказала ему: узнаешь ты меня? - Кто же ты? - спросил св. Франциск. Я тот прокаженный, которого Христос исцелил ради тебя. Да будут благословенны речи твои и душа и тело твое, знай, что не проходит дня в мире, чтобы ангелы и другие святые не благодарили Бога за тебя и твоих товарищей. - С этими словами душа исцеленного вознеслась ко Христу, а св. Франциск остался в великом утешении.
Такое же великое милосердие к людям являли товарищи св. Франциска. Брат Коррадо, который жил после св. Франциска, обратил к Богу одного юного брата, смущавшего весь монастырь своим распутным поведением и кощунственным отношением к богослужению. Из жалости брат Коррадо стал говорить этому юноше так сердечно и убедительно, что тот, по милости Божией, из мальчика превратился в старца нравом и такого заботливого и благочестивого, притом такого услужливого, что вся братия - и старые и молодые, - насколько прежде смущались, столько утешились теперь и сильно полюбили его.
В рассказе “О великой святости брата Симона из Ассизи” (гл. 41) говорится об одном юноше в братстве, который столь пламенел любовью к Богу и к ближнему, что, когда однажды был пойман в городе некий злоумышленник и ему должны были выколоть оба глаза, - из сострадания пошел этот юноша бесстрашно к наместнику в заседание суда и с обильными слезами и в почтительной мольбе просил, чтобы один глаз был выколот у него, а другой у злоумышленника, чтобы не оказался совершенно лишенным зрения. Но наместник и суд, видя в этом брате великий пыл милосердия, освободили преступника.
Истинным хранителем милосердия св. Франциска был Иоанн Пармский - начальник ордена (1237-57). Тех, кто нападал на него, он побеждал, называя их своими господами. Если делал наставления братьям, то в легкой, как бы шутливой, чрезвычайно дружественной форме. И если был очень строг, то только к самому себе. Его любовные отношения к провинившимся братьям можно уподобить, но как бы в иной форме, Феодосию Печерскому, игумену Киево-Печерского монастыря, который, когда обличал кого, плакал и слезы неудержимо лились из его глаз.
* * *
Итак, св. Франциск не получил от Господа проповеднического дара богословской премудрости, какой был у апостола Иоанна Богослова, у трех великих учителей церкви и других отцов, и за сто лет до этого времени, у св. Бернарда из Клерво. Но что еще изумительнее: св. Франциск был малограмотен, почти не умел писать, отличался как бы прирожденной неспособностью к учению.
Ничто, никакое качество не бывает напрасно у великих святых, посылаемых Господом свидетельствовать истину. Как прославляемая святым нищета обличала порочное церковное богатение, так малограмотность св. Франциска возвещала еще об одной беде, постигшей церковь. Христианское учение было заслонено чрезмерными умствованиями схоластики. Схоластика - это рассуждения душевных о духовном, мертвые мысли о живом Христе. Школьная богословская ученость, как похоть, охватывала церковный мир, и, конечно, вместе с ученостью шло великое превозношение.
“Надутая гордыня схоластики” - так обозначил св. Франциск знаменитую ученость своего века. “Ныне столько таких, - говорил он, - которые ищут знания и учености, что блажен воистину тот, кто ради Господа Бога нашего стал бесплодным и невеждой”.
“Почему за тобой? почему за тобой? почему за тобой? - вопросил однажды брат Массео св. Франциска. А св. Франциск спросил: Что ты хочешь сказать? - Говорю, почему все идут за тобой во след? Ты ведь не красавец телом и не великом учености и не знатен родом? И ответил св. Франциск: ты хочешь. знать, почему за мной идут все во след? Потому что для свершения того дивного деяния, которое Бог замыслил совершить, Он не нашел на земле более безобразного создания и потому избрал меня для посрамления всех знатных, и великих, и сильных, и прекрасных, и мудрых мира; да знают люди, что всяческая добродетель и всяческое благо от Него, а не от твари!
Чтобы никто не сомневался, что безобразное создание избрано для дивного дела, которое замыслил Господь, св. Франциску было даровано то, что осталось у ограбленного и вновь как бы нагим распятого Главы церкви Христа - Его любовь. И в такой безмерности, что многие тогда в народе были уверены, что в лице св. Франциска Христос вновь сошел на землю. Мы ничего не знаем о том времени: действие любви Христовой нельзя не запечатлеть, ни представить, как нельзя понять, что такое был свет преображения Господа Иисуса на горе Фаворе, если снова не увидеть его и не быть в нем. Оттого многим теперь кажется, что чудеса того времени - фантазия народа.
Но нет ни одного слова неправды в чудесной и святой книге- “Цветки св. Франциска”. Чудесна эта книга потому, что в форме, всем доступной, под видом простеньких рассказов (сообразно обличию св. Франциска) таит в себе сокровеннейшие деяния и откровения Духа Святого в церкви. Как в Евангелии многое проходит сначала как бы незаметным, но при вторичном чтении начинает раскрываться все с большей и большей глубиной, так и здесь. Святая эта книга - “Цветки св. Франциска” потому, что писал ее через избранника Божия (как евангелиста) Дух Святой*. Об этом говорит прежде всего святость благоуханного изложения. и каждый рассказ заканчивается не случайно, а как бы музыкально, божественно вытекая из самой глубины его содержания - истины: “Во славу благословенного Христа. Аминь”. И каждый раз рука читателя, покорная сердцу, забившемуся божественной мудростью любви, сама тянется совершить крестное знамение.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги