Проникаясь глубокой жалостью и сочувствием к мученикам, члены церкви начинают испытывать необходимость и своего креста. Это сознание непреложности креста Господня приводит церковь к ее трудовому христианскому пути.

Святое терпение первых мучеников крещеной Руси стало началом терпения и всего русского народа, основной его добродетелью, - терпения и его способности внешне жизненно уступать другим, внутренне же гореть любовью ко Христу и к людям, ибо за решимость уступать дается Христом радость любить Его и всех (Ты познал тайну терпения Моего, и за это раскрою перед тобой дверь, ее же никто не затворит)*.

* См. в “Откровении св. Иоанна” - послание ангелам семи церквей - церковь Филадельфийскую.

Вскоре после первых мучеников летописец уже отмечает благотворное влияние на состояние всей земли Русской отказа от своей полной победы над Ярославом его брата Мстислава Владимировича (1023 году): “Садись в своем Киеве, ты старший брат, а мне будет та сторона (черниговская)”. Добрые последствия этого благородного (а не святого, ибо все-таки войной добыл “ту сторону”) уступка дают возможность летописцу приветствовать его следующими высокими словами: “И начали жить мирно, в братолюбстве, перестала усобица и мятеж, и была тишина великая в земле”.

КИЕВ

Хотя благодать, радостью исполнявшая крещеный народ в княжении св. Владимира, отошла, и церкви надлежало идти своим трудовым путем, жизнь Киева, а за ним и всей Русской земли, не стала менее одушевленной. Незаметно это одушевление в Киеве и в других больших городах приняло тот материальный оттенок, который присущ жизни большого города. Здесь как бы воплотилась истина Христа: злой дух, во времена Владимировы великим присутствием ангелов удаленный в пустынные и безводные места, теперь вернулся и, найдя дом выметенным от язычества и чистым (то есть высоко христиански настроенным, но уже без достаточной защиты ангельской, ибо сам народ должен научиться борьбе), - злой дух приводит с собой семь злейших духов: соблазны христианские и тоньше и гораздо сильнейшие, чем языческие.

Иностранные писатели называли Киев соперником Византии, это значило тогда - второй город мира по блеску, по красоте. Он имел в это время 400 церквей.

Бесчисленное количество византийских мастеров, нахлынувших после принятия христианства, непрерывно украшали его; лучшие зодчие воздвигали великолепные палаты, откуда потом нередко слышались музыка, пение.

Ярослав построил каменную крепость и изумительный Софийский собор. Храм внутри был украшен драгоценной мозаикой и стенописью (фресками), а лестницы на хоры, шедшие снаружи, были расписаны картинами светского содержания: княжеская охота, народные гуляния и проч.

До сих пор в старинных могилах и кладах Южной Руси находят относящиеся к тем временам вещи золотые и серебряные, часто весьма художественной работы. Уцелевшие остатки построек ХI и ХII вв. в старинных городах Киевской Руси, - храмов с их фресками, их мозаикой, - поражают своим мастерством.

Как вторая Византия* Киев вмещал в себя, конечно, массы иностранцев не только для торговли (торговали со всей Европой); но и как богатая и влиятельная столица**. То, что три дочери Ярослава были замужем - одна за французским королем, другая за норвежским, третья за венгерским, два его сына были женаты на немецких княжнах, Всеволод на царевне греческой, - говорит о постоянных сношениях даже с отдаленными царствами, о великих посольствах, о путешествующих принцах, о постоянной смене иностранных важных и прочих госте и, значит, о шумной волнующей жизни привлекательнейшего по своей интересности большого города. Что связь с иностранцами была тесна и жива, свидетельствуется и тем, что сын Ярослава. Всеволод, никуда не выезжал из Руси, говорил на пяти иностранных языках***. Конечно, говорили и другие. Киев того времени можно назвать просвещенным европейским городом (в самой Европе просвещения было очень мало). Об Ярославе сказано, что он страстно (зело) любил книги, читал их днем и ночью; собрал великое множество писцов, они переводили с греческого на славянский, масса книг ими переписана. Ярослав открыл, значит, целую фабрикацию книг (по-нашему, книгопечатню). У него были для общего пользования большие библиотеки. Но и многие тогда собирали библиотеки; сын Ярослава Святослав Черниговский имел редкое собрание книг (две остались до сих пор).

* Вернее сказать, добрая Византия.

** Даже посольство папы, утвердившее в Византии разделение церквей, на обратном пути, следовало через Киев.

*** Это сообщает его сын Владимир Мономах.

Почти не сохранилось произведений изящной словесности (это понятно: переписывали монахи в монастырях, из столетия в столетие передавались списки рукописей, постепенно истлевая, заменялись новыми и, конечно, художественная литература пренебрегалась). Но по тому, что осталось: “Слово о полку Игореве” (найдено только в конце ХVIII столетия, когда появились любители изящной словесности), письмо Владимира Мономаха к Олегу, летописи Киевского периода, Печерский патерик, - показывают необычайное совершенствование языка: такой язык не мог явиться случайно только в данных произведениях, но вырабатывался поколениями мастеров словесности.

Не превосходя Византию образованностью, Киев превосходил ее добрыми чувствами; киевляне не только не терпели византийской жестокости (Ярослав рассорился с греками за то, что они выкололи глаза шестистам пленным русским), но и не выносили, вообще, в судебных приговорах телесных наказаний. И вот Ярослав приказал составить судебный сборник по византийским источникам, но все греческие статьи наказаний (обыкновенно носящих членовредительный характер: отрезание ушей, носов, рук, ног и проч.) заменил по русскому обычаю штрафами. Сборник был назван Русской Правдой, чтобы знаменовать отличие его от византийской антихристианской свирепости*.

* Как говорит один историк: византийское законодательство очень любило телесные наказания как средство судебного возмездия и заботливо его разрабатывало, осложняя физическую боль уродованием человеческого тела (ослеплением, отсечением рук и ног и проч.) Наименее приличное духовному пастырству, оно все-таки было допущено в практику церковного суда. Иногда оно принимало издевательский характер, так, например, женщину, вышедшую замуж за своего раба, остригали и секли (Ключевский).

Впрочем, практика выкалывания глаз и других уродований своих ближних в широких размерах применялась во всей Европе; в этом отношении Русская Земля не только отличалась, но была даже как бы непонятна для тогдашней христианской Европы. Западные писатели дивятся мягким нравам восточных славян (т. е. русских) еще даже до принятия ими христианства.

При Ярославе единственный раз за несколько столетий* был нарушен обычай (мы не находим более подходящего выражения): поставление - благословение русского митрополита непременно греческим патриархом. Этот обычай сделался как бы неким священным началом и сохранился до 1450 г., когда Византия вступила в унию с Римом и сношения с нею прекратились.

* Избрание русского митрополита при Изяславе Мстиславовиче (1148 г.) собором епископов окончилось неудачей.

Верность этому обычаю трудно понять: по преданию св. отцов каждая церковь сама себе избирает епископа. Кроме того, русские, конечно, видели порочность византийцев и их епископов. Это не высказывалось открыто, но моментами невозможно было сдержать истинных чувств, так, у летописца читаем: “Этот епископ был грек и потому лукав” - как бы безапелляционный приговор горячего сердца всей византийской (не греческой, ибо греками были и величайшие учителя церкви) нации (т. е. греческому вырождению). Но и сами византийцы иногда показывали лицом к лицу свое удручающее духовное безобразие.

Почему же русские сохраняли верность греческому патриарху? Это свойство русской церкви: послушание, переходящее в терпение. Так повелось с крещения Руси, изначала, - быть под греческим патриархом, и вот нет человеческой решимости нарушить обычай: церковь-народ ждет суда Божия. Тут Сам Христос и Его Святость: “трости надломленной не переломить и льна курящего не загасить”.

Если это особое послушание самому Христу - верность Его терпению, то как понять нарушение этого послушания при Ярославе собором епископов, самостоятельно избравших первого русского митрополита Иллариона? Святость дел Иллариона показывает, что Ярослав и епископы при избрании этого русского митрополита исполняли волю Божию. Тогда необходим был иерарх, духовно независимый от византийской иерархии. Ему надлежало напомнить русской церкви истину, забытую византийской иерархической властью (не книжно, а духовно); именно о цели христианской жизни. Илларион проповедовал ее в сохранившемся и до нашего времени “Слове о 3аконе, данном через Моисея, и благодати и истине, явившихся через Иисуса Христа”. К этому Слову была присоединена Илларионом “Похвала князю нашему Владимиру” - живая иллюстрация к Слову.

При св. Владимире, когда благодать Божия все разрешала милостью, закон не был силен. Когда же особая, дарованная Владимирову времени, благодать отошла, христианин, призванный к власти, снова обратился к закону, как наиболее легкому способу при посредстве насилия, всегда сопровождающего исполнение закона, пресекать преступную волю. Закон с насилием опять, как в Ветхом Завете, стал над благодатью и отстранял милость.

Хотя Ярослав, издав “Русскую Правду”; избавил русских от жестокости византийских судебников, принесенных греческим духовенством, однако и ему (и, конечно, всем русским) необходимо было напомнить, что цель христианской жизни есть стяжание Божией благодати, - к этому должен быть направлен жизненный и молитвенный труд всякого крещеного человека. И, стяжавшему благодать, Господь дает силы исправлять людей, преступающих закон (как сказано было во времена св. Владимира: разбойник могут покаялся во дворе митрополита, - при помощи Божией история сохранила это одно имя, как знамение тогдашних дней). Мы знаем, что монахи и священники в Константинополе первого века империи, принявшей христианство, всячески старались отнять у закона его добычу и на своих дворах, пользовавшихся неприкосновенностью и правом убежища, применяли к нарушителям закона благодатное лечение.

Но не только для того, чтобы напомнить судьям об истине Христовой, появилось “Слово о благодати” м. Иллариона, но и для того, чтобы обличить жизнь киевской земли времен Ярослава. Великая блудница - большой город (не только Киев, но и другие русские города) роскошествовал и копил большие богатства.

Несмотря на ученость и другие качества как бы высокие, мы знаем, что Ярослав далеко не был так почитаем в народе, как его отец. Сказано, что Ярослав любил церковные уставы, увлекался до страсти книжным просвещением, но ничего не сказано, любил ли он ближних. Слова летописца: “Ярослав насадил сердца людей книжными словами” - заключали в себе, неведомо для самого летописца, скорбную иронию. Мы, люди прерафинированных времен образования, трагически познаем, что значит сердце, насыщенное только книжными словами, а не теми, которые вправду должны быть свойственны сердцу*.

* Мы знаем случаи недоброты Ярослава: своего брата Судислава он 22 года держал в тюрьме, и Судислав был выпущен после смерти Ярослава его сыном Изяславом. Ярослав приказал убить в Муроме сына Добрыни Константина, до своего княжения в Киеве он в Новгороде отомстил за убийство варягов (призванных им на службу, но грабивших новгородцев): заманил хитростью более тысячи граждан на свой двор и приказал их убить. Потом плакал, но не потому что каялся в убийстве, а потому что Киев занял Святополк, убивший Бориса, Глеба и Святослава и угрожавший Ярославу. Ярослав плакал, потому что убитые им могли бы помочь ему в борьбе с Святополком. Впрочем, новгородцы сами простили Ярославу убийство родных и помогли ему.

И Ярослав, и те, которые стояли во главе страны, были уже не великими христианами. И чуткость народа, знаменовав его отца святым, назвала Ярослава мудрым, качеством иного порядка.

Судебник “Русская Правда”, отказавшийся от византийских жестокостей наказаний, по характеру своему далеко не стоял на высоте христианской. Тогда свободные, неимущие люди легко могли лишиться свободы и стать рабами*. Имущество, собственность, богатство “Русская Правда” Ярослава оберегала более, чем людей. Один историк, исследовавший характер “Русской Правды”, говорит, что основанием ее был большой торговый город.

* Впрочем, необходимо заметить, тогдашние владельцы никогда не были жестоки к своим рабам; под конец жизни было принято всех отпускать на волю. Раб не терял своего человеческого достоинства; это характерная черта уроженцев тех времен (в противоположность понятиям господ поздней России).

Зверь - материализм и великая блудница - дух большого города всегда побеждают людей, когда Господь хочет, чтобы некоторое время христиане трудились без Его особой помощи. Но видит Христос прирожденную доброту людей, их способность каяться, знает, что в самой глубине души своей Его они предпочтут земному благоденствию. И спешит на помощь любящим и любимым.

Митрополит русский Илларион с его Словом о благодати был вестником этой помощи. Еще будучи священником в Берестове, он выкопал ту пещеру, в которой поселился вскоре св. Антоний Печерский; таким образом, Илларион был первотружеником святой общины Печерской. к этому великому явлению Божией благодати на Руси мы теперь и обратимся.

СОЛНЦЕ РУССКОЙ ЗЕМЛИ

Тогда в центре Русской земли (как называли Россию в киевский период истории) в Киеве воссияло Божие чудо, и на сто лет было остановлено победное шествие зла, доброта торжествовала над злобой.

Св. летописец Нестор, посланный Господом свидетельствовать о святой общине печерской, ибо о существе святой жизни может говорить только посланец Христов, свидетель верный, - знаменует, что “Господь собрал в Киевскую Печерскую обитель таких людей, которые сияли в Русской земле, как светила небесные”. Исключительная замечательность этого явления Божией славы и силы, доселе не бывшего и после не повторявшегося в русской церкви, в том, что не одинокий святой, как обычно, послан был в церковь, а целая община - совершенная, апостольская церковь - великая милость Божия - предзнаменовано имя града Божия, нового Иерусалима.

Главное свойство совершенной общины-церкви в том, что как солнце не может не светить, так она распространяет вокруг себя утешение любви. Сказано в “Деяниях Апостолов”: “она была в любви у всего народа”. Киевляне, а за ними и вся Русская земля, дышали, видели, наполнялись счастьем братской любви, в которой пребывала святая община.

О блаженстве быть тогда членом Печерской общины так говорит еп. суздальский св. Симон (бывший инок этого монастыря): - “у меня грешного епископа соборная церковь во Владимире - красота всему городу, а другая суздальская церковь, которую сам построил, сколько у них городов и сел, и всем этим владеет наша худость; но видит Бог: всю эту славу и власть я счел бы за ничто, если бы мне только хворостиною пришлось торчать за воротами или сором валяться в Печерском монастыре и быть попрану людьми, или сделаться одним из калек, просящих милостыню у ворот лавры”. Это, конечно, не пустые слова, это вопль сердца, истосковавшегося по блаженству, которым исполнена была жизнь печерской общины. Покидая монастырь, как мы видим из данного свидетельства св. Симона, человек лишался этого счастья. Одинокий святой - мученик. Святой среди святых царственно счастлив.

Итак, по свидетельству св. Нестора, Господь Сам основал печерскую обитель. Чтобы оттенить эту мысль, Нестор пишет: “другие монастыри основываются князьями, богатыми или людьми благочестивыми”. В эти монастыри люди приходят по приглашению основателей или руководимые какими-либо благочестивыми или иными (например, скорбью по умершим близким) чувствами и соображениями.

Чтобы показать, как собираются люди по воле Божией, водимые Духом Святым, Нестор говорит: “было повеление от Бога игумену монастыря на Афоне, где первоначально подвизался св. Антоний: “отпустить Антония в Россию”. И, вторично, после возвращения Антония на Афон, вследствие междоусобия в Киеве (когда Святополк убил св. Бориса), было извещение от Бога: “снова послать Антония в Россию, ибо там он необходим”.

Когда Антоний, обойдя монастыри в Киеве, ни в одном из них не поселился, св. Нестор утверждает: “так было угодно Богу, ему надлежало поселиться в пещере”. Еще сильнее сказано о св. Феодосии: “ни в один из монастырей в Киеве его не приняли, и Господь привел его на место, куда он был призван Богом еще от чрева матери - в пещеру к св. Антонию”. Знаменателен разговор между св. Антонием и св. Феодосием, когда св. Феодосий постучался к св. Антонию, прося принять его. Антоний стал говорить о трудности пещерной жизни, но Феодосий, как бы напоминая нечто давно Антонию известное, сказал: “ты знаешь, что привел меня к тебе Господь”. и Антоний немедленно принял его. Имеющий Духа Святого, тотчас смолкает со своими мнениями, узнав в брате такого же, как он, рожденного свыше, Божьего избранника.

Только воистину имевшие Духа Святого могли отнестись к таинственному пострижению ангелами Пимена Многоболезного так, как отнесся к этому чуду игумен Печерский с братией. В монастырь родители привезли сына, болеющего с детства, надеясь на его исцеление. Желание же сына с юных лет было постричься в монахи. Ночью родители со слугами спали около сына в отведенной им комнате. Вдруг входят ангелы в образе игумена монастыря с братией и, подойдя к больному, спрашивают: “желаешь ли, чтобы мы постригли тебя?” Больной, который все время молился об этом, с радостью соглашается. Тогда они начали предлагать вопросы, совершая все по порядку, как говорится в уставе иноческого пострижения. Облекли его затем в мантию и куколь, нарекши его Пименом. Предсказали, что он будет болен до смерти, и выздоровление послужит знамением кончины. Они лобзали его и ушли. Никто этого не видел, кроме больного, - родители и слуги даже не проснулись. Между тем братия, услышав шум и как бы пение, думали, что больной преставился. Но придя, нашли всех спящими, больной же был радостен и облечен в иноческую одежду. Он уверял, что игумен с другими постриг его. Волосы же его взяли с собой и ушли в церковь. Волосы, действительно, нашли в запертой церкви на гробе св. Феодосия. Тогда рассказали обо всем игумену и тот, удивившись, начал тщательно искать, кто бы мог постричь больного, и не находил никого. Тогда всем стало понятно, сказано в Патерике, что пострижение совершилось по промыслу Божию через ангелов. и игумен с братией признали излишним творить новое пострижение, вменив в уставное пострижение то, которое было совершено невидимыми никому ангелами. Приняли и имя, данное ангелами, - Пимен.- Можно спросить, какой архиерей, или игумен последующих времен русской церкви решился бы поверить больному, что его постригли ангелы, и без пострижения церковного признать его иноком? Только люди, получающие всегда и во всем уверение от Духа Святого, живущие в Духе - могли так поступить.

Имеющие Духа Святого знают волю Божию и творят положенное. Так св. Никон смело и строго отвечает князю, гневающемуся на Печерскую обитель за пострижение Ефрема, приближенного князя, и Варлаама, сына одного боярина: “я постриг их благодатью Божией по повелению Господа Иисуса Христа, Главы церкви, призвавшего их на этот подвиг”.

Свидетельство св. Никона о повелении Христа раскрывает отличительное свойство общины совершенной: ее непосредственное подчинение через Духа Святого Главе церкви - Христу. Непосредственно подчиняясь Христу, она всегда свободна от всяких земных произволений - скажем, от иерархического начальства, от царского влияния, от кого бы то ни было. Но и внутри себя она свободна: каждый член церкви творит свое, ему одному известное от Духа Святого. Как сказано Христом: “Побеждающему дам новое имя, его же никто не знает, кроме того, кто получает”. (Откр. 2, 17). И в то же время все согласны между собою великой любовью братий друг к другу. Каждый брат любит другого и благоговеет перед ним, как носителем особой благодати Христовой, дарованной этому брату. Если есть в такой общине слабые (быть может, только кажущиеся таковыми), то, чтобы явлено было видимое всему миру любовное попечение братнее к немощному, ибо не обличением, а любовью истинные христиане спасают ближнего.

Про игумена Печерского св. Феодосия можно сказать, что он больше охранял свободу братьев, чем проявлял власть. Чтобы убедиться в этом, достаточно назвать причину, по которой он был избран братией: “по кротости и смирению он был меньшим из всех и всем служил”. Он был даже не добрый властитель, а образ добрых дел. Если поднималась в монастыре какая-нибудь спешная или иная работа, игумен Феодосий, вместо оповещения братии, сам первый шел работать, и, видя его, спешила разделить с ним труд и вся братия монастыря.

По житию св. Никиты можно уразуметь, как чтилась в Печерах свобода брата. И как в то же время любовь братий спасала брата духовно заблудившегося, вследствие свободы.

Св. Никита, будучи еще молодым, пожелал затвориться в пещере. Тогдашний игумен Никон не советовал, однако, и не запрещал. Никто не возбранял Никите - и только, когда обнаружились страшные плоды его затворничества: он забыл о Новом Завете и хорошо знал только писания Ветхого Завета, ему были ложные видения (“ангел” за него молился, а сам он только читал книги), и он пророчествовал приходящим к нему, - пророчества исполнялись, и Никита приобрел большую славу , - тогда только любовь братий спасла его от лжесвятости – не путем насилия, а чудесным образом. Сказано в Патерике, что однажды к нему собрались святые для молитвы, и бес тотчас оставил больного духом. После этого Никита уже ничего не помнил из Ветхого Завета и даже уверял, что никогда не знал его.

Придя в себя, Никита понял свою тяжкую ошибку и начал новую жизнь во Христе, был епископом Новгородским и творил истинные чудеса. Конечно, только там, где .любовь братий, сопровождаемая чудесами, спасает от ложного пути, возможна полная свобода; такой и была Печерская обитель - община совершенной церкви.

В житии св. Никиты раскрыт путь одного святого, как он, покаявшись в самопроизвольном служении, всецело вручил себя Христу и тогда был призван к служению истинному.

Только по воле Божией раскрывается духовный путь служителя верного. Но, конечно, путь многих остается скрытым. Что можно сказать о тайне молитвословия или о священной муке послушания, когда послушником ради чудесного строя монастыря, его свидетельства верного, его апостольства (не в слове, а в самой жизни) - является святой, который духовностью превосходит того, кому он послушен. Только случайно можно узнать о силе Божией, пребывающей на верном послушнике. Так сказано об Исаакии - однажды повар на кухне, где прислуживал Исаакий, сказал ему шутя (или по промыслу Божию) : “Исаакий, вон по двору гуляет живой ворон, пойди принеси его”. Тот вышел и тотчас вернулся, неся в руках живого ворона (ему и тварь вся повинуется).

В сказании о мироточивых главах читаем: в пещерах находятся и мироточивые главы, о которых неизвестно, каких они людей, но что они принадлежат святым Божиим, видно из того, что они непостижимым образом источают из себя миро с Божественным даром исцеления для тех, кто с верою приходит и мажется им. Но так же, как неизвестно, кому принадлежат главы, невозможно сказать, сколько было святых в пещерах. Не только жития, но даже и имена их скрыты и остались неизвестными. и сказатель, заканчивая Патерик Киево-Печерский, многозначительно добавляет: “мы надеемся, что Тот, Кто сказал: “Я звезда светлая утренняя” (Апок. 22, 16) , не оставит до конца быть скрытыми и неизвестными Печерские звезды, но некогда “Осветит тайная” и объявит вся, какими Он Сам знает судьбами”.

Из чтения жития отдельных святых мы можем сказать, что здесь были обладающие дарами исцеления и иными многими духовными дарами, также пророчества (в смысле ап. Павла - то есть видение сокровенного человека), дарами любви. Наиболее сказано об этом даре при жизнеописании св. Феодосия, о чем будем говорить ниже.

ХАРАКТЕР И ЦЕЛЬ ОСОБЛИВОГО ПОДВИГА СВЯТЫХ ПЕЧЕРСКОЙ ОБИТЕЛИ

Господь призвал святых и дал им определенное послушание. Сказано: “Антонию надлежало поселиться в пещере”. Этим раскрывается характер первоначального подвига Печерских святых.

Трудно, даже страшно, было состояние церкви Христовой во всем тогдашнем мире. Мы показали, какова была Византия, откуда русские приняли христианство. Невозможно было восприять чистоту веры от греческого иерархического священства, нахлынувшего на Русь в качестве учителей христианства, - нечистота веры у них была не в догматическом смысле, а в отсутствии милости и любви. Без любви же христианская истина всегда искажена. Русская поместная церковь имела, как и всякая поместная церковь, свою собственную жизнь. Доброта, свойственная славянам, - еще в языческие времена была великим достоянием, стяжавшим особую милость Божию к их церкви. Но никогда не престающее в человечестве строение царства мира земного не могло не увлекать в недра великой блудницы и русский народ-церковь. Силы общенародного сопротивления, были недостаточны. Любовь братская, христианская остывала. Чтобы продолжала сиять милость и любовь на Руси, необходимо было великими подвигами отречения от мирских соблазнов уничтожать страстной свет великой блудницы. Сами праведники только при великой помощи Божией могут снести тягостное бремя такого отречения. и вот Господь избирает из членов церкви Русской людей самых терпеливых и самых благочестивых и, простирая над ними покров Своей помощи, посылает в глубину земли. Они будут нести непосильное бремя своих ближних и, таким образом, помогать им в борьбе с душевной тьмой.

В 1028 году св. Антоний поселился в Киевской пещере, готовя жилище для Божьего дела. В 1032 году пришел к нему св. Феодосий. Но св. Никон тогда уже обитал вместе с Антонием.

И св. Нестор свидетельствует: “были три великих светила, сияющие в пещере, разгоняющие тьму бесовскую молитвой и постом: преподобный Антоний, блаженный Феодосий и великий Никон”. Но если они и сияли тогда, то невидимо: глубокое подземелье (не пещера в нашем смысле - рассмотрите на плане) скрывало их в своих недрах. Но, именно там рождалась в любвеобильном присутствии распятого Христа (ибо на земле его распинали) адамантова крепость Христовой совершенной церкви. Так продолжалось долго, почти двадцать лет. За это время пришел к ним из Польши великий страдалец Моисей Угрин, брат убитого оруженосца св. Бориса, защищавшего его от убийц своим телом. И только к концу Ярославова царствования (Ярослав умер в 1054 г.), конечно, по воле Божией, прошла молва о святых схимниках и к ним, ведомые Духом Святым, стали собираться прочие избранники, Члены созидаемой Христом совершенной церкви. Так собралась около Антония братия 12 человек, выкопали обширную пещеру в подземелье, устроили в ней церковь и кельи.

Но вот наступило время как бы показаться на свет Божий. Первый игумен Варлаам поставил небольшую церковь вне пещеры (1056). В тот же час возвещена была воля Божия о том особом состоянии, в каком должна была пребывать печерская община. Св. Антоний сказал: “вот, братия, Бог вас собрал, да будет на вас благословение Бога и Пресвятой Богородицы, живите теперь одни, я же буду продолжать жить в уединении”. И св. Антоний, избегая всякого мятежа и молвы, затворился в одной из келий подземелья; вскоре стал копать новую пещеру, которая находится под великим Печерским монастырем (воздвигнутым позже), - как его невидимый духовный фундамент.

Означало ли уединение Антония - разъединение со всеми? Нет, только знаменование продолжающейся подземной, мученически трудной жизни общины. Братии надлежало вскоре переселиться на землю - построить на горе монастырь. Это сделано по совещанию св. Феодосия (второй игумен после Варлаама) с Антонием в 1062 году, когда число иноков возросло до ста человек. и св. Антоний с радостью дал свое согласие. И далее во всей жизни монастыря Антоний незримо присутствует (иногда видимо: ухаживает за больным Исаакием). Когда к концу его (и Феодосиевой) жизни (1072-73) было решено поставить великую церковь, - он испрашивает у Бога указание места для храма. Но так же, как Антоний продолжает участвовать в жизни нагорной, участвуют в жизни подземной и многие из братьев. и сам Феодосий по временам удаляется в подземелье, а великий пост проводит там бессменно (его именем названы ближние пещеры, а Антониевские - дальние).

Община как бы раздвояется на пещеру (подземелье) и на гору (выстроенный монастырь). Вернее же сказать, она являет собой тело церкви подземно-горное, невидимо-видимое, одной своей частью погруженное в мрак подземелье, - распятие без воздуха, света, солнца, а другой - являя миру свою нагорную жизнь. Мир поядает силы церкви, борющейся непрестанно с мраком его света, и они пополняются из подземелья. Два столпа Печерские - Антоний и Феодосий - неразрывны - один начальник подземной дружины, другой правитель видимого монастыря. Но, конечно, и тот и другой, так же, как и вся братия, духовно живут и там и здесь.

Изумительным символом Печерского монастыря является св. Иоанн Многострадальный. Боримый зверем и не находя сил для борьбы с ним, Иоанн в пещере закопал себя в землю, оставив свободными только руки и голову. Только тогда почувствовал он себя чистым от скверны. “И вот пришел на меня, говорит Иоанн, Неизреченный свет, который и ныне есть. И все достойно приходящие ко мне насыщаются такого света, осветившего меня в ночь Воскресения*”.

* То, что церковь рождена в подземелье, там ее истинное отечество, свидетельствует и судьба великого и великолепного нагорного храма. Выстроенный при необычных чудесах, на построение его таинственно были посланы из Цареграда Самой Богородицей знаменитые зодчие; далее, при совершенно чудесных обстоятельствах приплыли в Киев иконописцы, которые также таинственно были наняты в Цареграде; при росписи храма большая икона сама явилась на стене, и вот эта церковь через полтораста лет была совершенно разрушена татарами и много раз возобновлялась. Между тем пещеры с их церковью сохранились во всей своей первоначальной простоте до сего дня.

ЛЮБОВЬ В ПЕЧЕРАХ

Чистота веры, которую творили печерские праведники, была любовь. Торжество этой великой истины Христовой мы созерцаем, прежде всего, в житии самой братии. А затем и в Киеве и во всей Русской земле, которую озаряли и преображали лучи Печерского солнца. Невозможно понять древний Киев, не выяснив глубокой связи между ним и жизнью монастыря. Характер князей (но, разумеется, не одних князей) после Ярослава Мудрого (умер в 1054 г.) в течение около ста лет складывался под влиянием святости в Печерах. Люди не только настраивались благочестиво, но испытывали скорбь от своего уклонения от правды Христовой. И это вело их к великому покаянию. Менялись пути истории, и, вместо жалкой судьбы, жители Русской земли стяжали себе путь Господень.

Прежде скажем о любви братий друг к другу. В сущности, передать на словах жизнь любви невозможно. Даже апостол, говоря о первоначальной иерусалимской общине, выражается для нас трудно постигаемым языком: “было у них одно сердце и одна душа, и из имения никто ничего не называл своим, а все у них было общее” (теперь некоторым кажется, что это был какой-то усовершенствованный коммунизм). Это оттого, что великая благодать любви есть чувство, дарованное от Бога только данному человеку или данной общине, и совершенно недоступное для посторонних. лишь современники высокоблагодатных людей бывают иногда счастливы, ибо лучи той любви падают на их сердца и способны возжечь в них Божий огонь (про первую иерусалимскую общину сказано: “и находились они в любви у всего народа”, а также: “никто посторонний не мог пристать к ним”).

Вот почему и у Нестора мы находим изображение отношений Печерской братии друг к другу не по существу, а как бы описательно: “Нечто дивное, умилительное, радостное представляла из себя братия св. Печерской обители. Все они между собой пребывали в любви. Если кто-либо впадал в искушение, его утешали с кротостью (св. Феодосий плакал, когда наставлял), с любовью принимали на себя его грех и вместе несли епитимию”; “сокрушались о всяком, кто имел намерение оставить обитель из-за каких-нибудь тяжелых, по его вине возникших неприятностей; ходили за ним, как мать ходит за ребенком, стараясь, чтобы он забыл свою вину, и, если уходил, посылали неоднократно, прося с любовью возвратиться. Все шли к игумену, кланялись и умоляли игумена. и была великая радость, когда приходил обратно”.

Община совершенная не то что усваивает, а воплощает в себе истину Христову, выраженную апостолом Павлом так: “к слабейшему члену церкви- наибольшее попечение”. Не выгонять злого, а стараться смягчить его сердце. Не отлучать от себя, а нести за него наказание.

К преступнику относятся с величайшим милосердием, не только не наказывают, но не терпят, когда другие (власть) наказывают. Вот говорится в житии св. Григория, чудотворца Печерского. Преподобный ничего не имел, кроме книг для чтения и молитвы. Однажды ночью пришли воры и, притаившись, ждали, пока он уйдет к заутрене. Блаженный чувствовал их присутствие и стал просить у Бога им прощения и исправления. Тогда воры заснули и проспали пять дней. Наконец, св. Григорий при многих братьях разбудил их и сказал: “Уже пора, идите по своим домам”. Но от истощения они не могли двинуться. Тогда святой накормил их и отпустил. Когда правитель города узнал об этом, он посадил воров в тюрьму. Григорий очень опечалился, взял свои книги и принес правителю, как бы выкуп, прося их освободить. Через некоторое время эти люди пришли в обитель, чтобы остаться здесь навсегда работниками на братию. Однажды привели к игумену Феодосию связанных воров, пойманных на монастырском поле. Увидя их связанными, Феодосий заплакал, приказал развязать, дать им есть и пить. Ласково заговорил с ними, просил их отказаться от всегдашней праздности и быть снисходительными к другим, не обижать никого. Наконец, отделив им часть своего имения, отпустил. Они ушли, славя Бога, сказано в летописи.

Из Патерика мы узнаем, что милостивые отношения к преступникам не проходят бесследно, вернее сказать, имеют великий смысл, ибо на милость человека к человеку Господь ответствует Своей милостью и к милующему и к милуемому. Вот как говорится об этом в житии св. Феодосия. Однажды, когда был ремонт и ограда монастыря снята, в темную ночь пришли разбойники и подошла к церкви. Но, услышав там пение, удалились в лес, ожидая, когда братия разойдется по кельям. Через некоторое время разбойники вернулись, но опять слышалось пение и церковь была необычайно освещена. и так было в течение всей ночи. Но вот пришло утро и пономарь стал звонить к службе. Тогда разозленные разбойники, поняв, что были обмануты каким-то видением, решили прямо напасть на иноков и всех убить. Они устремились на церковь, где собралась братья. Но церковь вдруг поднялась на воздух вместе с людьми, там бывшими, незаметно для молившихся, но разбойники не могли даже дострелить до нее. Пораженные великим страхом, они разошлись по домам, обещая никому больше не делать зла. Через некоторое время старейшина их вместе с тремя товарищами пришел к Феодосию и, каясь, рассказал ему обо всем. и Феодосии, радуясь, что спасены души людей, с любовью отпустил их. и они пошли, славя и благодаря Бога и св. Феодосия”. То же самое было подтверждено и одним преступником, которого вели связанным мимо монастыря. Указывая на обитель, он сказал, что много раз приходил сюда для кражи, но всегда видел чудесный город, стоящий вверху, так что не мог к нему приблизиться.

Говоря о чудесах и любви в Печерской обители, приходит на мысль некое очень важное соображение, вообще, о жизни святых. Насколько в человеческом воспоминании ярко запечатлеваются чудеса, настолько бессильна память о любви. Причем необходимо отметить, что милосердие есть только плод любви, а не любовь, - любовь же есть свет сердца*; непередаваемые, неизъяснимые отношения сердечные. Вот почему о жизни святых по-настоящему мы ничего не знаем, ибо жизнь их есть только любовь, все же остальное несущественно для святости: “если имею дар пророчества и знаю все тайны и имею всякое познание и всю веру так, что могу и горы передвигать, а не имею любви, то я ничто” (I Коринф. 13, 2). (Иначе сказать, без любви нет разницы между святыми и лжесвятыми.) Поэтому нужно признать, что у русского народа, хотя и сохранилось воспоминание о Киево-Печерском монастыре как о некоем великом времени народной жизни, но что там было, никто по-настоящему не знает, или обманывается, принимая не существенное за главное. Что это именно так, изумительно засвидетельствовано в самом Патерике Печерском. Первая часть его составлена из записей летописца Нестора, принимавшего участие в святой жизни обители. Вторая часть написана архим. Поликарпом, который воспроизвел жития святых со слов еп. Симона, так же, как Нестор, бывшим в монастыре в пору его блаженной жизни.

* Об этом свете принято говорить: сияние святости.

И вот между “свидетельством Нестора о святых, первых черноризцах Печерских, из коих жития некоторых он описал в первой части” (так называется эта глава Патерика), и между “посланием Отца нашего Поликарпа к блаженному Акиндину, арх. Печерскому о святых Печерских” (так называется глава, заканчивающая писание Поликарпа) наблюдается чрезвычайная разница в духе писания. Нестор говорит только о любви (о чудесах он говорит мало), - любовь он ставит в основание жизни печерской; Поликарп же ни слова не говорит о любви, его поражают только чудеса - величие дел, как он выражается, и аскетические подвиги. Для Нестора воспоминание умилительно (его выражение) , для Поликарпа все это страшно: “я беседовал с тобою об этом с великим страхом и смущением”, ибо чудеса и большой аскетизм без памяти о любви возбуждают страх. Вот почему встречаются противоречия внутреннего характера во второй части при сравнении ее с первой. Достаточно одного примера: в житии св. Алипия (вторая часть) сказано: “монахи (двое) были обличены и выгнаны игуменом из монастыря”, - тогда как Нестор свидетельствует, что не только никого не выгоняли, но, “если кто из братии впадал в согрешение, все относились к нему с братским участием и сочувствием, а кто отходил из обители, все остальные печалились, призывая возвратиться”. Церковь, утратившая любовь, сейчас же найдет отговорку: особо преступных надо выгнать и т. д. Но любовь не имеет оговорок, и церковь Христова спасает грешных (“Я грешных пришел спасти”).

А теперь скажем о том чудесном воздействии, которое имела Печерская обитель на Киев и всю землю русскую. Вот что читаем в похвальном слове св. Феодосию: “Радуйся просвещение Российской земли, просиявшее, как десница с востока, и просветившее нас всех светом добрых дел”. Но почему говорится в единственном числе, только о Феодосии, а не о всей святой общине? Потому что св. Феодосия можно почитать трубой златокованой печерского неба. Это небо, исполненное видимых, мало видимых и вовсе невидимых звезд, дышало, жило любовью Христовой. Феодосия же Бог избрал быть Его сиянием, всем доступным.

Свет (духовный) , виденный по соизволению Божию многими над Печерской обителью, всегда сочетали с именем Феодосия. Так, однажды игумен одного монастыря увидел чудесный свет над монастырем св. Феодосия. Изумляясь такому чуду, читаем в летописи, он прославил Бога и сказал: “о сколь велика благостыня Твоя, Господи! Ты показал такого светильника в этом святом месте”. Также и многие другие видели не однажды этот чудесный свет и рассказывали всем, даже боярам и князю. Однако и многие из братьев печерских творили дивные дела, но как бы в тайне, никто не показывался за воротами монастыря. Как сказал однажды безмездный врач Агапит, когда смертельно больной Владимир Мономах прислал за ним: “коли для него выйду, и для всех буду выходить, - прошу прощения, не пойду”. Только по настоянию игумена послал он князю целительное зелье.

Феодосий же появлялся всюду: и у князей, и среди бедняков, и даже ходил в еврейскую слободу: “спорить с жидами о вере”, как заметил позднейший, лишенный любви, переписчик, - но, конечно, чтобы и там целить души, ибо святые не занимаются

бесплодными спорами; если Феодосий идет, то на жатву Христову.

Небольшое сообщение Нестора открывает характер деятельности Феодосия в Киеве. Его встретила на постройке церкви, где Феодосий обыкновенно трудился, как всякий инок, бедная женщина и стала просить освободить ее от неправильного решения судьи. “Ты многих избавляешь от печали и напасти, говорила она, спаси и меня”. Феодосий тотчас отправился к судье и, обличив его, освободил женщину.

Этот поступок монаха является тем родом действий, с которым, почти с самого начала византийского царства, боролись императоры. Ибо монахи первого христианского периода в империи постоянно вмешивались в судейские и административные дела (разумеется, чтобы спасать преступников от жестоких казней) и, таким образом, мешали спокойному отправлению судебно-административной практики. Ко времени принятия христианства Русью императоры давно уже победили, и разного наименования церковнослужители давно уже подчинились в Византии ее безжалостному духу, сами прониклись им. Явившись в Россию, они старались привить его русским князьям и народу.

И вот Киево-Печерская обитель, рожденная милостью Божией, теперь восстала духовно, чтобы противопоставить безжалостности - любовь. Если припомним число епископов, приведенное св. Симоном - 50 в течение 80 лет, - епископов, вышедших из

Печерского монастыря и всюду сеющих его дух, если приведем еще одну цитату из летописи того времени: был этот епископ грек, и потому лукав, - то поймем, на чьей стороне были симпатии Русской земли.

Женщина сказала Феодосию: “ты многих избавляешь”. Если сопоставим с этим: “многих избавляешь” - доброту Феодосиеву: он плакал при виде связанных на монастырском поле воров; сопоставим с этим: “многих избавляешь” - необычайное уважение к Феодосию всех высших сановников Киева: это мы знаем из истории с повозкой, на которой возвращался Феодосий от князя Изяслава, когда все бояре, встречавшиеся с ним, сходили со своих коней, чтобы поклониться игумену (княжеская честь); вспомним слова Нестора летописца, что князь Изяслав так любил Феодосия, что во всем слушался его; и что Феодосий беспрепятственно входил во все судилища, чтобы обличать судей (вернее, призывать к милости) ,- мы можем представить себе картину административно-судебной деятельности киевского княжества, постоянно смягчаемой и исправляемой неудержимо добрым игуменом Печерским, за которым стояла вся община любви и Сам Христос.

“Многие тогда, сказано в летописи, приходили к преп. Феодосию, исповедовали перед ним грехи и получали великую духовную помощь. Особенно же любил Феодосия князь Изяслав, наследовавший Киевский престол после отца своего Ярослава” (1054 г.)

Отношения князя и игумена мокну назвать трогательными. Изяслав как бы не мог жить без Феодосия, он все время то звал его к себе, то приходил сам, причем никогда, Хотя это и не соответствовало княжескому этикету, не въезжал в монастырь на коне, а всегда пешком без свиты. Рассказан один случай, когда привратник обители не хотел впустить князя, вследствие запрещения игумена отворять ворота до вечерни. Только по особому настоянию князя он, не отворяя ворот, пошел доложить игумену. “Как велико твое запрещение, - воскликнул князь, увидя подходившего Феодосия, - даже князя велено не пускать”. - “Братии нужно отдохнуть после ночного славословия кротко сказал Феодосий, - но мы рады твоему приходу - твое непрестанное усердие много полезно для твоей души”. И они пошли в церковь, а потом к Феодосию. После этого, сказано в летописи, князь еще больше полюбил Феодосия. Даже скудную еду монастырскую Изяслав находил гораздо вкуснее многих многоценных блюд, о чем с удивлением говорил Феодосию. - Это оттого, ответил Феодосий, что наша пища готовится с благословением и между приготовляющими ее всегда любовь и согласие, а твои слуги, вероятно, часто бранятся и старшие обижают и бьют младших.

Не менее, чем Изяслав, был любовно расположен к святому Феодосию его брат, второй сын Ярослава I - Святослав, занимавший киевский престол по изгнании Изяслава* до своей, смерти (1072-1076). Хотя Феодосий, гневный на Святослава за изгнание Изяслава, очень обличал, можно сказать, срамил его перед боярами и народом, так что Святослав по временам впадал в ярость от этих обличений, однако он ничего не сделал Феодосию, ибо он почитал его праведником и еще прежде завидовал Изяславу, что тот имеет в своей области такого светильника**. Но вот стоило только Феодосию смягчиться через некоторое время, как Святослав, сказано у Нестора, очень обрадовался и послал к преподобному спросить, позволит ли он прийти в монастырь или нет (княжествующий в Киеве спрашивает позволения - похоже ли это на времена царей московских). Когда Феодосий благословил, Святослав пришел со множеством бояр и, поцеловав Феодосия, вышедшего ему навстречу с братией, сказал: “вот, отче, я не дерзнул прийти к тебе, думая, что, гневаясь на меня, не пустишь в свой монастырь”. Преподобный отвечал: “что значит гнев наш против тебя, державный князь? Но нам подобает обличать и говорить во спасение души, а вам должно слушаться”. С этого времени Феодосий постоянно стал приходить к князю. и всякий раз, когда извещали князя о прибытии старца, он выходил навстречу и с великой радостью вводил его в свой дом. и тотчас во дворце прекращалась музыка и танцы, если они в это время происходили. Радуясь однажды прибытию Феодосия, Святослав сказал: “Отче, поистине говорю тебе, я не так бы радовался воскресению отца моего, как радуюсь ныне твоему приходу”. Святослав был удостоен Господом узнать о кончине Феодосия. Он увидел огненный столп над монастырем от земли до неба в час отхода к Господу свидетеля верного.

* Изяслав дважды был изгоняем из Киева - объяснение этого помещено у нас в следующей главе.

** Следует заметить, что этот Святослав, когда узнал, что Изяслав очень негодует на св. Антония, прислал за Антонием тайно ночью и взял его в свой город Чернигов.

Вот что изумляет, несмотря на такое необычайное преклонение и любовь Святослава к Феодосию, святой не мог убедить князя возвратить престол брату Изяславу. Ни мольбы Феодосия, ни его гнев, ничто не действовало на Святослава. и опять приходит на ум, не было ли здесь тайного промысла Божия, - ибо при великой запутанности дел и людских отношений на земле многое, кажущееся странным, даже невозможным, происходит по соизволению Божию. Так и здесь, быть может, Святославу необходимо было при конце жизни общение со святым Феодосием, именно в том месте и обстановке, как оно случилось при занятии им Киевского престола. А Изяславу на время принять крест и отдохнуть от княжеского величия*.

* Подробнее об этом в следующей главе.

Следует обратить внимание на отношение святого к князю как к Властелину. Велика ответственность христианского правителя за свое правление. Поэтому каждый по-христиански разумный князь или царь всегда жаждет найти себе добрых советников и прежде всего святых, то есть людей, руководимых Духом Святым, которые во всяком деле могут направить на путь истинный (царское миропомазание при хорошем устремлении самого человека помогает развиться хорошим качествам, но не делает святым, то есть всегда руководимым Духом Святым). Впрочем, христианский правитель волен и не искать святых советников, а поверить в свое самодержавство (к несчастью, конечно, и для самого себя и для народа) . Высшее нечестие проявится в том, что святого, пришедшего обличить князя в неправде, выгонят вон или даже посадят в заключение.

В свою очередь на святых, если они не удалены Богом в пустыню (во времена безнадежно самодержавных правителей), лежит святая обязанность приходить к царям и обличать их и наставлять. Чтобы понять, как труден и опасен в мире царский путь и как тяжки цари Богу при их постоянном уклонении в противоположную от Бога сторону (ибо нет ничего соблазнительнее власти), следует обратить внимание на одно место в акафисте трем святителям - Василию Великому, Григорию Богослову и Иоанну Златоусту - этой триипостасной силе христианского вероучения. Вот это место: “радуйтесь, за веру святую всегда крепко стоявшие, радуйтесь царей обличители безбоязненные, радуйтесь диавола победители славные”. Нашему позднейшему церковному сознанию такое сочетание понятий и дел может показаться необычайным, а иным - даже неблагочестивым. Но, конечно, в акафисте таким святым нет ошибок, а напротив, все очень глубоко и поучительно.

Отношения св. Феодосия и князей его времени построены на высоком христианском вероучении. Мы слышали, как святой с твердостью сказал Святославу: “нам подобает обличать во спасение души, а вам должно того слушаться”. Раньше, перед этим он написал Святославу письмо, где назвал его Каином: “глас крови брата твоего вопиет к Богу” - обличение тем более строгое, что брат был только изгнан, но не умерщвлен. За письмо Святослав крайне разгневался, бросил его на пол, по словам летописи, как лев зарычал на преподобного (впрочем, отсутствующего), хотел сослать его в ссылку. Св. Феодосий очень обрадовался ссылке как страданию за правду и стал к ней готовиться. Но Святослав не дерзнул, сказано в летописи, сделать какое-либо зло, ибо считал Феодосия праведником. Это письмо было до прихода Святослава в монастырь, как мы описали выше.

Мы говорим об этом, чтобы ясно стало, что время Феодосиево было великое время в церкви русской, ибо святые не боялись грозно обличать царей. А цари не осмеливались (ибо поистине был у них страх Божий в сердце) делать зло Божиим людям. ,Да послужат нам эти богоугодные отношения свидетелей Верных правды Христовой и сильных мира сего святым мерилом для изображения дальнейших времен жизни русского народа-церкви.

До сих пор мы выясняли лик Печерского монастыря и влияние святой общины на окружавшую жизнь. Теперь думаем, отвлекаясь от местного и частного, утвердить некое общее и высшее положение.

Господь, знающий времена и сроки, послал на Русь общину церкви совершенной, конечно, во времена ей благоприятные. Праведность, как познание правды и к ней устремление, должна была воссиять и во всей Земле Русской.

Но как нам найти ее следы, изобразить ее проявление и действие в народе в течение продолжительного времени? События, которыми только и занята история, есть надрыв в спокойной жизни народа. Праведность же молчит, святые времена не любят событий; люди шумные (значит, порочные) и громкие дела (всегда плод людей самовлюбленных) тогда как бы отсутствуют: И в жизни народа наступает пора, как это говорится в русской пословице: тишь, да гладь, да Божья благодать. и вот полнейшее спокойствие наблюдается приблизительно сорок лет (1095-1135), - это времена Мономаховы (хотя здесь и княжили четверо князей, но влияние Владимира Мономаха совершенно видимо).

Но как Феодосий был трубой златокованой Печерской общины, так и Мономах был добрым выразителем общего духа тогдашней Руси. Его все любили и настойчиво приглашали (а также позднее его сыновей) занять престол Киевский. В нем видели заступника за правду. Поучение Владимира Мономаха детям, то есть его жизненное исповедание, сделалось настольной книгой всех грамотных людей того времени - их домостроем. Значит, поучение Владимира затрагивало сердечную думу людей, иначе сказать, было всем по душе.

Об этом поучении и доброте Мономаха скажем в другой главе. Здесь же мы говорим о славе и силе Божией, явленной на Руси. и вот свидетельствуем, что духовное становление Владимир получил через великое участие в его жизни Киево-Печерской обители: два раза она спасала его от смерти и во второй раз научила главному в жизни. Было это так.

Владимир Мономах, брат его Ростислав и киевский Князь в то время Святополк (сын Изяслава) потерпели сильное поражение от половцев в 1093 г. при реке Стугне. Убегая от половцев, Владимир вместе с братом Ростиславом стали переправляться в брод через реку Стугну. Ростислав утонул на глазах брата, который хотел его подхватить, но сам чуть не утонул. Потерявши брата, Владимир печальный пришел в Чернигов. Перед этим событием вот что произошло в Печерской обители. Григорий Чудотворец, о котором мы выше говорили, однажды спустился к Днепру, чтобы почерпнуть воды. В это время проходил здесь Ростислав с дружиной, намереваясь зайти в Печерский монастырь за благословением, так как шел вместе с братом Владимиром Мономахом войной против половцев. Слуги Ростислава стали смеяться над Григорием. Старец, провидя их скорую кончину, говорил им: “О чада! Если вам нужна молитва, то зачем творите злое и неугодное Богу. Вам скоро предстоит суд, ибо суждено вам вместе с Князем вашим утонуть в реке”. Ростислав, хорошо умевший плавать, приняв слова святого за насмешку над собой и сильно разозлившись, приказал связать Григория, повесить ему на шею камень и бросить в реку. Слуги исполнили приказ. Ростислав, дыша яростью, не вошел в монастырь, как хотел ранее, и, не приняв благословения, удалился. Владимир же, брат его, зашел в монастырь и получил благословение. Время было благоприятно для добрых - добрый спасся, а злой утонул. В истории чаще бывает наоборот.

В Печерской обители подвизался безмездный врач Агапит. Владимир Мономах смертельно заболел и прислал за Агапитом, надеясь на его помощь, ибо самые знаменитые светские врачи уже не могли помочь ему. Но Агапит сам не пошел к князю, ибо никогда не выходил из обители, а дал слуге князя вареную овощь со своего стола (так обыкновенно он лечил, т.е. исцелял больных). Выздоровев, Владимир послал Агапиту богатые дары со своим боярином. Однако Агапит не принял золото и просил боярина сказать князю: “я ничего не беру за исцеление, ибо исцеления приходят силою не моей, а Христовой; Сам Христос, Который живет среди нас, избавил его от смерти. Скажи князю, чтобы он из своего имения, какое он имеет, раздавал нищим”.

И вот князь Владимир, сказано в летописи, не дерзая ослушаться святого; начал нещадно раздавать свое имение нищим. Так положил Агапит, исцелив от смертельной болезни Владимира, начало его великой милостыни. И сам Мономах торжественно подтверждает это, начиная свое поучение детям, иначе - исповедание, так: “Страх имейте Божий в сердце и милостыню творите неоскудную, потому что здесь начало всякому добру”.

Если Печерская святая община утвердила в князе Владимире Мономахе то доброе, что уже скрывалось в князе, как Прирожденное ему, то по отношению к другому князю Святополку Киевскому ( 1093-1113) она совершила великое чудо, ибо преобразила его из злого в доброго. Именно это чудо больше всего свидетельствует о наступлении славного времени на Руси, которому основание положила Печерская обитель – освятила Русскую землю. Как совершилось чудо?

Доброте, начинавшейся разливаться по лицу земли русской от Печерского солнца, суждено было прерваться, ибо, призванный народом на киевский престол, после смерти отца Всеволода (1093 г.), Владимир Мономах отказался в пользу своего двоюродного брата сына Изяслава - Святополка, ибо последнему по старшинству надлежало сидеть в Киеве. Об этом Святополке история свидетельствует так: “характер сына Изяславова представлял разительную противоположность с характером сына Всеволода: Святополк был жесток, корыстолюбив и властолюбив без ума”. Таким образом, на двадцать лет его царствования (Владимир занял престол после его смерти в 1113 г.) страна должна была бы страдать от злого правления. Но святая община входит чудесно в жизнь Киевскую и Святополк становится иным. Рассказано об этом в Патерике так.

Не отрицая, а подтверждая злой характер Святополка, Патерик говорит: “в это тяжелое и печальное время пришел в Печерский монастырь некий муж именем Прохор. Особенностью его подвижнической жизни было то, что он лишил себя обычного хлеба, а собирал траву лебеду и делал из нее себе хлеб. В Киеве, вследствие неурожая и непредусмотрительности князя, случился голод. Но именно в этом же году родилось чрезвычайное количество лебеды, и Прохор по внушению Божию собрал ее массу. Когда люди стали голодать, Прохор предложил свой хлеб сначала инокам, а потом и городским жителям. Хлеб этот казался всем сладким и приятным, лучше пшеничного. Но однажды некий инок взял у Прохора хлеб, не спросившись. Хлеб этот оказался черным и до того горьким, что его было невозможно есть. Инок покаялся игумену. Но игумен, не поверив ему, решил сам удостовериться в чудесности хлеба, он послал двух иноков к Прохору, приказав одному попросить, а другому взять тайно хлеб. Действительно, хлеб, взятый без спроса, оказался черным и горьким, как земля. и весь город ходил к Прохору за хлебом, и он никому не отказывал. Это было первое его чудо. Через некоторое время, вследствие войны, не стало хватать соли, - скорбь объяла народ. Тогда Прохор собрал со всех келий множество пепла и стал раздавать его нуждающимся в соли, и пепел стал чистою солью. И пошел народ за солью в монастырь, а базар, где торговцы, пользуясь случаем, неимоверно подняли цену на соль, опустел. Купцы жаловались Святополку, что Печерский монастырь вводит их в большие убытки. Князю пришла блестящая мысль самому нажиться за счет монастырской соли. Он послал в монастырь несколько фургонов и конфисковал всю соль. Ее привезли на княжеский двор для продажи. Но когда отведали, соль оказалась чистым пеплом. Между тем к Прохору приходили за солью. Рассказывая о случившемся, Прохор утешал всех такими словами: когда соль будет выброшена князем, собирайте ее за княжескими воротами. И, действительно, Святополк, разочаровавшись в монастырской соли, приказал тайно ночью выбросить ее со двора. И пепел снова стал солью, а народ с радостью собирал ее. Узнав об этом, князь ужаснулся и начал спрашивать о Прохоре. Узнав о его чудесах не только с солью, но и с хлебом из лебеды, Святополк устыдился своего дела, пошел в Печерский монастырь и просил прощения у игумена Иоанна, к которому прежде питал вражду за обличение в ненасытной алчности и обидах народа (он даже сослал однажды его в ссылку, но возвратил по просьбе Мономаха). После этого он отправился к Прохору просить и у него прощения и дал ему обещание никому впредь не делать насилия и обид. Кроме того, сказал: “Если я умру раньше тебя, то своими руками положи меня в гроб, чтобы показать надо мною твое незлобие. Если же ты преставишься прежде меня, я своими руками внесу тебя в пещеру, чтобы Господь простил мне тяжкий мой грех перед тобою”.

Прохор прожил еще несколько лет и потом разболелся. Тогда он послал к Святополку, который был в походе против половцев, прося прийти и исполнить обещание. Получив эту весть, Святополк немедленно оставил войско и поспешил в Киев. В своей предсмертной беседе блаженный много поучал князя о милостыне к ближним, о будущем суде, о покаянии, преподал ему благословение и, простившись с ним, воздел руки к небу и предал свой дух Богу.

“Князь вместе с иноками отнес его в пещеру и положил в гроб и тогда вернулся к войску. Русские одержали великую победу. Это была победа, дарованная Богом русской земле, по предсказанию Святополку св. Прохора. С этих пор Святополк, отправляясь в поход, приходил в Печерскую обитель за благословением. И вполне благополучно и счастливо протекало теперь время его княжения, получившее после многих кар благословение Божие, и князь Святополк открыто исповедовал чудеса и знамения св. Прохора”.

Если мы сравним изложенное нами житие св. Прохора с житиями других святых Печерских, то заметим совершенную разницу, во-первых, самого начала: “когда был князь Святополк, тогда пришел в Печерский монастырь некий” и т. д. Св. Прохор послан как бы исключительно к этому немощному князю, чтобы подать ему духовное исцеление. Также и чудеса его носят всенародный характер помощи народу, как вразумление князю. Подобных чудес не бывало в Печерской общине. Но должно было продолжаться на Руси доброе время, и ради этого и был силами святой Печерской обители преображен русский князь, сидевший тогда на престоле киевском.

Печерская же община, исполнив свое апостольское назначение, начинает молиться. Что это именно так, можно удостовериться из письма к игумену Печерскому Акиндину Поликарпа, написавшего со слов еп. Симона вторую часть Патерика Печерского. Поликарп свидетельствует, что к моменту писания его прошло уже 60 лет, как не слышно больше о том, о чем он говорит в житиях святых Печерских, иначе сказать, не слышно о славе Божией в Печерской обители. Кончина св. Прохора и была приблизительно за 60 лет до Поликарпа*.

* Чтобы иметь представление о том, как история (которая призвана просвещать народ) пренебрегает при изображении развития дел человеческих видимым участием в этих делах Господа Бога и потому не в состоянии дать ни малейшего понятия о временах добрых христианских, покажем, как историк, считающийся наиболее религиозным - Сергей Соловьев, - излагает Патерик Печерский о св. Прохоре и князе Святополке: “В Житиях Святых Печерских находим известие. однажды вздорожала соль в Киеве; иноки Печерского монастыря помогали народу в такой нужде; Святополк, узнав об этом, пограбил соль у монахов, чтобы продавать ее самому по дорогой цене. Игумен Иоанн обличал его корыстолюбие” (и только). Это историк приводит из жития святых, чтобы характеризовать князя Святополка.

Сладость плоти, заповеданная язычеством предков, и безжалостность духа христианской Византии, откуда мы приняли нашу веру и продолжали принимать высшую иерархию, мрачили христианское сознание. Необходимо было как бы снова добыть Христову истину. И вот, подземельем, сокрушая торжество плоти, слезами растопляя окаменевшие сердца, печерское братство добыло истину и передало ее народу русскому. Тогда, дважды спасенный от смерти печерской обителью, добрый от природы, не монах, а великий жизненный деятель провозгласил эту истину на общенародном языке. Летописец Нестор, проникнутый духом печерской обители, свидетельствует, что монастырь печерский поставлен: “слезами, пощением и молитвой”.

Владимир же Мономах смело преображает эту тройную формулу (т. е. раскрывает ее тайный смысл) и Провозглашает ее основой жизни христианской: “тремя добрыми делами побеждается враг: покаянием, слезами (т.е. умилением сердечным) и милостыней; ни одиночество, ни монашество, ни голод, а таким малым делом добывается милость Божия”, то есть скажем словами нашего любимого святого позднейших времен- стяжается Дух Святой. Напомним, что Владимир Мономах никогда не отступал от своего исповедания, ибо оно было кровью его сердца.

Вот что силится вспомнить русский народ, продолжая любить и чтить древний Киев, как не любил и не чтил ни одной из столиц, его сменивших.

ИНОБЫТИЕ ПЕЧЕРСКОГО МОНАСТЫРЯ (Приложение к “Солнцу Русской Земли”)

Не чудеса знаменуют высшую жизнь Печерской обители.

Святой изобразитель духовной жизни монастыря летописец Нестор о чудесах упоминает как бы вскользь и, думаем, нарочито говорит о немногих чудесах и притом о таких, которые не особенно поражают читателя, но все его внимание обращено на братнюю любовь общины.

Поэтому и мы в главном очерке не стали говорить о множестве изумительных чудес. Об этих чудесах говорит вторая часть Патерика, написанная архим. Поликарпом со слов св. Симона, еп. Суздальского. Поликарпа поразили чудеса, и он говорит только о них. Из его книги мы убеждаемся, что характернейшей чертой этих чудес была их повседневность. Можно сказать, Господь преобразил житие киевской общины в инобытие.

Марк, названный пещерником, копал в пещерах места для погребения умершей братии. Однажды умер некий черноризец, уже совершалось в церкви отпевание. Один из друзей покойного пошел посмотреть, готова ли могила. Но Марк сказал ему: “пойди и скажи умершему так: грешный Марко говорит тебе, брате! Перебуди здесь на земле еще день этот, а утром отойдешь к желаемому тебе Христу, а тем временем я приготовлю место тебе и возвещу о том”. Выслушав Марка, пришедший возвратился в церковь, где все еще продолжалось отпевание, и, обратившись к умершему, повторил сказанное Марком, Вдруг, к общему удивлению, умерший открыл глаза, и душа его возвратилась к нему, и он пребыл тот день живым, хоть никому и не говорил ни слова. Наутро Марк сказал тому же брату: “иди и скажи ожившему: говорит тебе Марко: остави уже сей живот временный и прейди в вечность, отдай дух твой Богу; тело же твое будет положено в пещере, место уже готово”. Как только произнесены были эти слова в церкви, оживший тотчас смежил очи и стал бездыханным. В другой раз Марк не успел расширить могилы достаточно для того, чтобы можно было по обычаю возлить елей на покойника. Когда погребавшие стали укорять его за это, пещерник со смирением всем кланялся, говоря: “Простите меня, отцы, за немощь мою, по немощи не докончил дела”. Но погребавшие были очень недовольны. Тогда Марк, обернувшись к мертвецу, сказал: “так как место тесно, то подвигнися, брат, сам и, приняв елей, возлей на себя”, Мертвый простер руку, наклонившись немного и взявши елей, возлил на себя крестообразно. Или из жития Спиридона просфорника: св. Спиридон однажды развел огонь в печи, и вдруг от вырвавшегося из печи пламени загорелся потолок в келии. Спиридон мантией своей поспешно закрыл устье в печи и, завязав рукава власяницы своей, побежал с нею к колодцу, наполнил водой и, возвращаясь в келью, звал на помощь. Сбежавшаяся братия увидела: мантия, которой была закрыта печь, осталась совсем не поврежденной от огня, и вода оставалась в власянице, не вытекая из нее, и ею тотчас был потушен пожар. Или из жития св. Григория Чудотворца: к св. Григорию в огород забрались воры, опустошив его и наполнив мешки, они двинулись к выходу, но вдруг как бы приросли к месту и в течение двух дней простояли, никого не видя и сами никем не замечаемые. Наконец, громко стали каяться, звать Григория и просить о помощи. Св. Григорий, придя с братией, отпустил их, но они решили остаться при монастыре и служить братии.

ИЗ жития св. Феодосия: главный пекарь докладывает игумену Феодосию, что нет муки. - Посмотри, может быть, кое-что Осталось. - Отче, поверь, - я сам вымел засек, там две-три горсти отрубей, не больше. Феодосий сказал: “Господь силен из малого сотворить великое, иди и посмотри, не будет ли Божия благословения и на этот раз”. Пекарь пошел и увидел засек переполненным до того, что мука сыпалась через верх.

Из жития Алипия иконописца: - Алипий был болен, начал, но не мог дописать икону для одного благочестивого человека ко дню праздника, как обещал. Накануне праздника Алипий сказал горевавшему заказчику: “я отхожу от мира сего, как явил мне Господь, но помни, что Господь волен написать икону единым словом”. На другой день заказавший икону человек вошел утром в церковь и увидел икону, стоявшую на предназначенном ей месте, сияющую, как солнце.

Церковная община, в которой жизнь исполнена непрерывных чудес, не носит ли особого именования? Да! Эта жизнь новой твари. По великому милосердию Господа в церкви, утратившей совершенство, воздвигает в лике одной общины, - тех, к кому апостол Петр обращался со словами: - “вы род избранный царственное священство, народ святой, люди, взятые в удел, дабы возвещать совершенства призвавшего вас из тьмы, в чудный свой свет”, - подобие первоначальных Христовых общин-церквей.

И вот в этом чудном свете все, что мы считали твердым, законным, даже священным, до такой степени нарушено, что земной мир уже не кажется нам тем, каким мы его созерцаем.

Сама церковь наша в ее затвердевшем иерархическом строе со всей важностью своих обрядов и чиноположений теряет, если можно так выразиться, весь свой престиж, - разоблачается вся ее великая немощность. Вот, например, нет ничего уважительнее в этой церкви сана епископа (еще уважительнее архиепископ, еще выше - митрополит, и верх достижения - патриарх - святители по сану один выше другого). А вот св. Симон (епископ Суздальский и Владимирский), бывший инок Печерского монастыря, говорил, что он с радостью отдал бы все величие своего сана за то, чтобы только хворостиной торчать за воротами Печерской обители или сором валяться в самом монастыре. Сор печерский предпочитает святительскому, епископскому званию; - конечно, св. Симон знал, о чем говорил, ибо был и иноком Печерским и епископом великих областей.

Или, во что обращается церковный обряд, когда во время отпевания (не считаем ли мы перерыв такой службы кощунством?) живой обращается к покойному, и умерший оживает до следующего утра - отпевание прерывается, так сказать, на полуслове. Отпетым или не отпетым на другой день отойдет оживавший “к желаемому им Христу”, по выражению Марка? И ведь все это происходит по соизволению Духа Святого, ибо святые не своей волей подвизаются на разговоры с умершим.

Или в другом случае, ради ли совершения принятого обряда мертвый приходит в движение и сам на себя возливает елей? Конечно, нет. Ибо св. Марк долго и смиренно кланялся и умолял хоронивших покойника простить его Христа ради, что выкопал слишком тесную могилу и тем сделал невозможным совершение обряда. Но так как погребавшие продолжали гневаться на могильщика, то Господь явно оправдал его, соизволив покойнику самому на себя возлить елей.

Между земным и загробным состоянием нет грани, и любящий брат земного времени обращается к любящему брату, покинувшему свое временное житие, и просить его опять вернуться к временному существованию - на один день!

В печерском мире исчезает время; так, знаменитый врач киевский, армянин, говорит после смерти безмездного врача Агапита Печерского: “когда я видел его в последний раз, то по-земному ему оставалось жить не более трех дней, ибо он уже совершенно изменился и изнемог, такие не живут более трех дней; но так как Агапит захотел прожить три месяца, то Господь ему дал, и если бы он захотел прожить три года, то Господь послушал бы его”. Исчезает земное притяжение (церковь в воздухе и в то же время на земле). Уничтожается пространство: святой Евстратий исчезает из половецкого плена, где его стерегут, и в тот же миг появляется за тысячу верст в церкви Печерского монастыря весь в оковах и ранах, как был в плену. Или: св. Григорий, брошенный по приказанию князя Ростислава в глубину реки с камнем на шее и связанный, через день оказывается в своей келье, запертой перед тем, - одежды его были мокры, а лицо светлое, и все тело как бы живое. Куда-то может исчезать и само существование: люди, проникшие в сад святого с желанием воспользоваться плодами его труда, задерживаются тайной силой и не могут сдвинуться с места и в то же время как бы и отсутствуют, ибо два дня ни их никто не видит, ни они никого не видят.

Предметы теряют свою главную характерность: вода, налитая в власяницу св. Спиридона, не вытекает из нее, значит, теряет свою текучесть. Бумажная материя, положенная на огонь, не горит. Огонь ли прекращает свою силу, она ли становится не материей?

Человеческий труд, без которого нельзя обойтись при производстве вещей или продуктов питания, оказывается совершенно излишним и предметы появляются сами неизвестно откуда.

Икона, только начатая написанием и никем не принесенная, появляется в церкви, на месте ей предназначенном, сияя, как чудо, зерно, которого не было, переполняет житницы (здесь вдруг освещается одно место в книге Бытия, совершенно непонятное церкви, утратившей духовность: “потомки Сифа, сказано там, только призывали имя Господа и Бог помогал им все иметь, что необходимо было для жизни” ) .

Человек в совершенной церкви, подобно первозданному человеку в раю: все, что есть в мире, служит ему, весь космос (какое для нас грандиозное, страшное слово) ему повинуется.

Тот же, кто отдан (вернее, сам себя отдал) во власть времени, вытребовав у Бога полную себе свободу на злое, Каин и его потомство, сам устраивающий свою судьбу, сам так же, как бы невольно, творит свои страдания, немощи, свою великую повседневную заботу. В церкви совершенной, посланной, как свидетель верный, бывает много страданий, труда, чрезвычайные подвиги, но лишь по указанию Божию, как нечто полезное для тех, к кому апостольски послана церковная община. Все это в то же время как бы и не существует, ибо такая церковь имеет силы всегда преобразиться в райское состояние.

СВЯТАЯ РУСЬ

Мы видели - в главе “Солнце Русской Земли”, - как любовь, чудеса, великая сила Господня привлекали сердца киевлян к святой общине Печерской, как оживали под ее лучами угнетенные и обиженные не только духовно, но и житейски, ибо все, начиная с князей, бояр, судей, благоговейно слушали св. Феодосия и других Печерских святых, их призывы к добру, милости, любви друг к другу, и старались исполнять.

Видимо, жизнь продолжалась по-прежнему, - торговали, строили, воевали со степью, но то волнующее, что порождает большой город: жажда наслаждений, приятность порока, отрава всякими соблазнами, - лишились своего ядовитого жала. Явность чудес Печерских, умиление сердца при встречах со святыми, наполнение сердца благодатью Божией изменяли вкусы людей. В земных наслаждениях всегда чувствуется мука, неудовлетворенность; здесь было непрестающее Божие веселие.

В некоторых государственных делах ясно видна вновь наступившая в Киеве доброта: после кончины Ярослава три его сына - Изяслав, Святослав, Всеволод- съехавшись, изменили статьи Русской правды: вместо кровавой мести за убийство они постановили взимать штраф, т. е., как говорят историки, совершенно отменили смертную казнь; запрещено было также убивать не свободного человека за то, что он ударил свободного; отменен закон Моисея в русском судебнике, разрешавший убивать вора ночью при его поимке.

Изяслав на деле показал, что он не желает губить своих врагов: когда киевляне хотели освободить из тюрьмы полоцкого князя Всеслава, чтобы посадить его на престол, вместо Изяслава (они негодовали на последнего за нежелание воевать с разорявшими страну половцами), то некоторые советовали князю послать в тюрьму и убить Всеслава, но Изяслав не согласился и принужден был на некоторое время оставить престол и уйти заграницу.

Когда близок Бог к народу-церкви, злые, хотя и творят злое, вследствие свободы, данной каждому человеку, но торжество их злобы продолжается недолго: лишившись ангельской защиты и не поддерживаемые злобой общества, ибо оно возлюбило доброту, они сами скоро лишаются земной жизни.

Так, знаем, что сын Изяслава Мстислав, при возвращении Изяслава в Киев, посланный отцом вперед, велел избить тех, которые освободили Всеслава и посадили его на престол, всего 70 человек, других ослепить, некоторые при этом погибли невинно. Что на это не было согласия Изяслава, свидетельствует летопись: “если кто скажет, что он казнил Всеславовых освободителей, то ведь не Изяслав это сделал, а сын его”. Мы знаем, что в том же году Мстислав был убит в Полоцке.

Мы говорили, что Ростислав, брат Владимира Мономаха, утопив св. Григория Печерского, вскоре сам утонул в реке. Другой Мстислав, правнук Ярослава, умер от стрелы через непродолжительное время после того, как ранил стрелой св. Василия Печерского, требуя от него указания, где зарыт клад в пещерах.

Великие дела Божии творились в Земле Русской. Конечно, и ответственность народа-церкви была велика.

В такие времена особенно требуется верность правде Христовой. Сама жизнь выдвигает трудности, которые служат испытанием любви к Богу и людям. Невозможно нам почти через тысячу лет проникнуть взором во всю тогдашнюю жизнь, однако история оставила некоторые видимости того времени. К важнейшим относится порядок замещения княжеских престолов.

Мы подробно исследуем все жизненные события, связанные с этим порядком, ибо здесь Русская земля открывается нам и показывает свое духовное состояние, свою жизнь и свою судьбу, чувства и поступки князей символизируют чувства и поступки всего русского народа-церкви того времени или, вернее сказать, главенствующего большинства его.

Основоположником княжеского очередного порядка был Ярослав. По свидетельству летописца, Ярослав перед смертью сказал сыновьям: “Вот я отхожу от этого света, дети мои! Любите друг друга, потому что вы братья родные. Если будете жить в любви, то Бог будет с вами, Он покорит вам всех врагов; если же вы станете ненавидеть друг друга, ссориться, то и сами погибнете и погубите землю отцов и дедов ваших”. Старшему сыну Изяславу он отдал Киев и сказал: “Слушайтесь его, как меня слушались, пусть он будет вам вместо меня”. Изяславу еще прибавил: “если кто захочет обидеть брата, то ты помогай обиженному”. Как бы для укрепления порядка Ярослав сказал третьему своему сыну Всеволоду, которого особенно любил: “дожидайся своей очереди, когда Бог даст тебе получить старший стол после братьев правдою, а не насилием”.

Ярослава история назвала Мудрым. у мудрого всегда довлеет главная мысль. Но тщетно мы станем искать в предсмертном обращении к наследникам государственной власти Ярослава какой-либо главной мысли, необходимого руководства для будущего, когда род станет размножаться и возникнут большие затруднения при замещении княжеских престолов. Никаких письменных указаний, ничего, что имело бы законный характер. Мысли нет, но есть призыв к чувству - самому великому христианскому чувству - любви. Как бы уже не сам мудрый Ярослав говорит в последний час своей жизни, а тот вышний мир, куда должна последовать его душа. В святое время Бог дает святую задачу: не умом руководитесь в государственном устроении, а сердцем. Задача труднейшая и даже неслыханная для государственных деятелей всех времен и народов, ибо всего выше ценится среди них государственный ум: великое преклонение вызывает он к себе*. Государственный же (иначе, политический) ум не выносит участия сердца, оно мешает ему. Но вот русскому княжескому роду в Русской земле завещано было руководиться только любовью и прибавлено: если не будете иметь любви между собою, то и сами погибнете и погубите землю отцов своих.

* Интересно здесь отметить мнение о предсмертном завещании Ярослава одного известного историка-прагматика (Ключeвского): “Завещание отечески задушевно, но очень скудно политическим содержанием”.

Когда Господь призывает кого-либо к святому делу, Он знает, что оно будет исполнено (хотя бы и не в полную меру сил). Особая помощь Божия дается князьям: им были присущи (прирождены) некоторые понятия и чувства; какие же? Слова Ярослава обращены только к сыновьям: “любите друг друга, потому что вы братья родные”, - но пройдет век, полтора века, князья размножатся, племена (линии) их разойдутся и, несмотря на то, все они будут называть себя братьями без различия степеней родства; в летописях мы даже не встречаем названий двоюродный или троюродный брат*. Братолюбие, братолюбство звучало постоянно в сношениях князей друг с другом**.

Столь ответственное слово, как брат, братолюбие, никогда не забываемое и столь трудное при вражде, конечно, есть Божие чудо, помощь Христа, вложенная в уста человека. Страсть кружит голову, но слово брат охлаждает страсть и зовет к примирению. Князья легко мирились: просящий мира тотчас получал его, как бы ни выгодно было противникам продолжать войну (характерная черта этого времени).

* Иностранные языки выработали особые названия для этих степеней родства, на русском же языке таковых нет: как бы не имел он силы изменить заповедное слово - брат.

** Интересно, как говорит об этом историк С. Соловьев: “Важно, когда князья постоянно толкуют, что они братья и потому обязаны жить дружно, а не враждовать, защищать Русскую землю от врагов, а не проливать кровь христианскую в усобицах. Пусть нам скажут, что слова расходятся с делом, мы ответим, что и слова имеют силу, когда беспрестанно повторяются с убеждением в их правде, когда их повторяют и сами князья, и духовенство, и народ, иногда отказывающийся принимать участие в усобицах. Если эти слова не могли впоследствии прекратить усобиц, то могли смягчить их”.

Было и другое слово, которое единило князей друг с другом. Старший в роде именовался “отцом в правду”, вследствие добровольного признания его таковым всеми. К “отцу в правду” князья относились с сыновней почтительностью. Он же был, как любящий отец. Произвол с его стороны показался бы нарушением любви. Князья ни на минуту не забывали о своей самостоятельности: каждое княжество находилось в совершенной независимости друг от друга. Когда в конце XII века один северный князь (Андрей Боголюбский) позволил себе некое деспотическое требование, то истый князь Русской земли (Мстислав Храбрый) ответил ему: “мы до сих пор чтили тебя, как отца по любви, но если ты прислал к нам с такими речами не как к князьям, а как к подручным (подчиненным), то нас Бог рассудит” (форма объявления войны).

Там, где единство большой страны может быть достигнуто только через братскую любовь правителей друг к другу, жизнь складывается не так ладно, как в христианском государстве с развитым государственным сознанием, где единство достигается всегда при посредстве вооруженной силы (т. е. насилия). Великое преимущество первого единства в том, что церковь-народ пребывает свободным, тогда как в государстве (иначе, в насильственном единстве) внешняя церковная жизнь всегда в умалении (лучше сказать, в подчинении государственному разуму); но нет ничего необходимее для христовой церкви в ее духовном становлении, как духовная свобода. Там, где свобода, помощь Божия и действенна и видима, хотя как будто беспорядка больше, там же, где закон при посредстве насилия, помощь Божия мало действенна, ибо дисциплина, принудительный порядок - дело рук исключительно человеческих. Царское правление осуществляет холодный, государственный порядок, - любовь коченеет от мороза власти. Пророку Самуилу Господь сказал о народе, требовавшем царя вместо судей: оставь их; если не хотят Моего правления, пусть будет у них царь.

Никакого подобия царской власти не было в Русской земле. По общему тогдашнему убеждению князь был хранитель правды и первый воин земли, а не властитель, как это принято думать о князе в поздние времена. Переводя на обыкновенный язык: он был главный судья и защитник данного княжества (и в то же время всей Русской земли). Его тайное дело заключалось в том, чтобы уживаться с другими князьями (родичами) к таким образом хранить всеобщий братский покой.

Выражение: хранитель правды намекает нам на то особое устроение, в каком стремилась пребывать Русская земля. Это было христианство в его истинном смысле, как оно открывается нам в век апостольский. Тогда христианство разумелось, как жизнь всего церковного народа. Собранием церкви было собрание всех христиан данного места, на нем обсуждались и решались все вопросы жизни - храмовые, бытовые, правления. На этих собраниях каждый был совершенно равноправен всем другим, через каждого мог говорить Дух Святой (Дух дышит, где хочет). Значит, никакого начальства, строгой иерархии как послушания не было, отношения были любовные, и решающим голосом был голос всей общины.

Отношения на вечах Русской земли соответствовали атому первоначальному христианству. “Тогда, - говорит исследователь народных начал Русской истории, - на вечевых сходах слышались оживленные речи и споры, в которых люди веча и князь высказывают какие-то братские совершенно равные отношения. Князь так обращался к народу: “братья, мужи псковичи”. Иногда вече говорит князю: “А мы тебе кланяемся, княже, а по-твоему не хотим”, - стереотипная фраза, которою высказывалось несогласие с княжеским требованием и выносилось самостоятельное суждение.

Такая особая высокая жизнь отношений могла существовать и держаться только при условии, что правда всегда осуществлялась в жизни народной. И это тогда понимали, но не все. В те времена было много святых, а также и святых князей. Правда осуществлялась, когда святые брали верх на собраниях – вечах и, вообще, в жизни. Противодействие им и торжество противоположных им утверждений и дел означало наступление конца Святой Руси. Как увидим, в середине двенадцатого века чрезвычайно ярко, страшно стали друг против друга хранители правды и ее рушители, Согласно пророчеству, зверь победил святых.

И вот исследователь народных начал Русской истории, глядя на жизнь Киевского времени с низин нашего века, определяет ее плоды так: “что-то хотело тог да выйти, но не вышло, что-то готовилось и не доделалось”.

Оно и не могло выйти, ибо общее состояние христианства не допускало еще Божией помощи великой благодатью Русскому народу-поборнику правды. Но то, что жизнь начинала святиться, что страдники Русской земли наметили верную дорогу для отдаленного будущего, - это необходимо признать.

Свидетельством высокого состояния народа-церкви может служить “Поучение Владимира Мономаха детям”. Это поучение сделалось настольной книгой всех верующих людей того времени - их домостроем, значит, оно было им родственно по духу.

Церковь не причислила Владимира к лику святых, и это есть как бы знамение, - Владимир не исключение - он такой, как все, - видимый член церкви в ее добром состоянии. Прадед Мономаха Владимир I Святой даром получил особую благодать от Бога, чтобы светить людям, После него церковь вступила на трудовой путь; в помощь ей была святая община Печерская. И вот Владимир II приобрел имя доброго страдальца (труженика) за Русскую землю, церковь в его лице говорит о великих плодах своего труда.

“Поучение Владимира детям” знакомит нас с сокровенностью души члена церкви в лучшее ее время на Руси.

Возвышенный дух объемлет сердце. Сердце горит от близости к нему сердца Господа Иисуса Христа. Бог милостивый, Премилостивый вдохновляет творение Мономаха.

“О дети мои! хвалите Бога! любите людей! милостыню творите неоскудную, приветствуйте с любовью каждого человека; никого не пропускайте, не сказав доброго слова”.

“Не прячьте ничего от людей, все что имеете, раздавайте щедро!” - это исповедь Мономаха, а не проповедь, ибо сам все раздавал обеими руками. Истина Божия была раскрыта Владимиру: если ничего не жалеешь для других, и Бог не жалеет ни для тебя, ни для других.

Никогда не забывал Мономах, что Бог принес Себя в жертву ради любви, чтобы и люди всегда думали о любви к братьям. Сердце его непрестанно болит, как и сердце Христа, при воспоминаниях о малых сих. “Куда пойдете, где станете, прежде всего напоите, накормите бедняка. Ищите обиженных. Своим приближенным не давайте никого в обиду. Сами творите суд.

“Убогого не забудьте; не давайте сильному губить человека”.

“А свои обиды всегда прощайте. Лишат тебя чего-нибудь - не мсти; бранят тебя - молись”.

Не убивайте ни правого, ни виновного: жизнь Христианина священна перед Господом Нашим”.

Так говорит человек, который сам всегда во всем уступал людям. Когда Олег пришел с войском к Чернигову. - Владимир не допустил кровопролития, а ушел с дружиною в Переяславль, - трудно было там княжить, но никуда не выходи,)л и ничего не искал все три года до княжеского съезда в Любече - великого дела любви, им созданного. Когда после смерти Святополка, которому уступил в свое время киевский престол (1093-1113), киевляне снова упрашивали его, - он не шел, - и только бесчинства, поднявшиеся в городе - “мы будем бесчинствовать, сказали киевляне, если не придешь, - заставили его принять власть (1113-1125). Жертвенностью для блага других человек свидетельствует свое истинное отношение ко Христу.

Известно, что Мономах не мог присутствовать ни на одной церковной службе, чтобы не плакать, “лил слезы”, как говорит летописец. Это умиление знаменует необычайную близость Владимира ко Христу. Бог любит. Бесценно знать, как передает человек в великом смирении своем любовь к нему Господа.

Весь исполнен он хвалы и благодарения. Еще до света просыпается Владимир, боясь пропустить на заре дня приветствовать Господа: “да не застанет вас солнце в постели. Идите рано в церковь воздать Богу хвалу утреннюю: так делали отец мой, так делали все добрые мужи (о, Мономах знает, что он не одинок): когда озаряло их солнце, она славили Господа с радостью и говорили: просвети очи мои, Христе Боже, и дай ми еси свет твой красный”,

И целый день потом бережет он (в душе) то, что называет страхом Божиим: “страх Божий имейте в сердце и милостыню творите неоскудную, людей любите - здесь начало всякому добру”, Как видим, страх Божий Мономах тесно связывает с любовью к людям - не Бог милостивый был страшен Владимиру, - а страшно отойти от Него не милостью к людям.

И еще нечто отдаляет нас от Бога: суета мира. Необходимо постоянно молиться, чтобы хранить от нее сердце. “Если даже на коне сидите, повторяйте непрестанно в уме: “Господи, помилуй, - это лучше, чем думать безлепицу”.

Иногда как бы великое изумление овладевает Мономахом. И, простирая руки к небу, он восклицает: “велик Бог, чудесны дела Его!”

Это чувство у Давида в восьмом псалме выражено так: “Господи Боже Наш, как величественно имя Твое по всей земле! Слава Твоя простирается превыше небес! Когда взираю я на небеса Твои, дело твоих перстов, на луну и звезды, которые ты поставил, то, что есть человек, что Ты помнишь его и Сын Человеческий, что Ты посещаешь его”.

А в песнопениях дня св. Троицы говорится: “Кто есть Бог велий? Ты еси Бог, творяй чудеса, творяй, творяй, творяй чудеса”.

Постоянно возвращаясь к чуду своего существования, Владимир говорит: “Господь хранил меня”. И, перечисляя множество опасностей, которым он подвергался и которые часто грозили его жизни, Мономах восклицает: “дети мои, не бойтесь смерти, ни битвы, ни зверей свирепых. Хранение Божие надежнее человеческого. А когда наступит час смерти, то никто не спасет: ни отец, ни мать, ни братья. И знает Господь, когда взять нас от земли”.

Не все главное было бы сказано, если не упомянуть о христианской скромности Мономаха, Он сопровождает свое “Послание” таким обращением к детям: “а вы дети милые и всякий, кто будет читать сие послание, наблюдайте правила, в нем изображенные. Когда же сердце ваше не одобрит их, не осуждайте меня: но скажите только: “он говорит несправедливо”.

Тот народ-церковь, который признал это чудесное творение Мономаха своим домостроем, т. е. в душах которого жили те же чувства, как и у Владимира Мономаха, достоин назваться Святой Русью. Можно признать, что жизнь святой Руси длилась от выхода святой общины Печерской из-под земли на солнечный свет от 1056 г. до конца княжения в Киеве правнука Ярослава Мудрого Всеволода Ольгиевича в 1146 г. (т.е. 90 лет), - с этого же времени начинают носиться по Русской земле злые вихри, свидетельствующие об ее изнеможении, - однако (как увидим в конце) не отстранившие от Русской Земли до конца Божьего к ней особливого расположения.

В течение 90 лет все занимавшие отчий стол - “отцы в правду” правление свое совершали счастливо до своей кончины, кроме одного.

Назовем киевских Князей и обозначим для ясности время их правлений:

1 - Изяслав (сын Ярослава) 1054-1078 г. - 24 год (с перерывом на четыре года, когда княжил Святослав (1072-1076).

2 - Всеволод (сын Ярослава и отец Владимира Мономаха) 1078-1093 г. - 15 лет

3 - Святополк (сын Изяслава) . 1093-1113 г. - 20 лет

4 - Владимир Мономах . . 1113-1125 г. - 12 лет

5 - Св. Мстислав (сын Мономаха) . 1125-1132 г. - 7 лет

6 - Ярополк (сын Мономаха) . . 1132-1138 г. - 6 лет

7 - Всеволод Ольгович (правнук Ярослава, сын Олега Святославовича) 1138-1146 г. - 8 лет

В жизни и правлении Всех этих “отцов в правду”, видима, участие любящего Бога. Не все были так высоки духовно, как Мономах и оба его сына, и отец Мономаха Всеволод. Были прирожденно мало достойные, но мы видели, что Святополк Изяславович помощью св. Прохора был преображен духовно, чтобы быть достойным соучастником святого времени. Немощен был первый наследник Ярослава Мудрого Изяслав. И его жизнь и правление и сама смерть носят на себе печать особливой помощи Божией человеку трудному для Святой Руси. Остановимся на перипетиях его жизни, которая не могла исправить его, но по воле Божией преждевременная смерть за брата заслужила ему посмертную любовь народа.

БОЖИЯ ПОMОЩЬ В ДЕЛЕ ИЗЯСЛАВА ЯРОСЛАВИЧА И ОЛЕГА СВЯТОСЛАВИЧА

После четырнадцати лет (1054-1068) дружеского сожительства между сыновьями Ярослава Мудрого - Изяславом (Киев), Святославом (Чернигов) , Всеволодом (Переяславль), - иногда князья съезжались для совещаний, - наступили события, которые внесли некоторую трудность в их отношения. В 1068 г, на Русь напали половцы и поразили дружину трех братьев. Половцы рассыпались по Русской земле и стали грабить жителей. Киевляне собирались продолжать войну, но Изяслав по неизвестным причинам отказался воевать дальше. Между тем Святослав выступил с небольшим войском из своего Чернигова и храбростью одолел врага. Тогда киевляне возмутились, и Изяславу пришлось бежать за границу: на престол Киевский был ими посажен Всеслав Полоцкий, которого Изяслав за его неспокойствие в правлении полоцком держал в Киеве в заключении.

Через семь месяцев, когда Изяслав приближался с польским войском, а Всеслав тайно бежал и Полоцк, братья Изяслава по просьбе киевлян просили его занять престол и отпустить польское войско. Таким образом, дело обошлось без кровопролития.

Святослав и Всеволод, равнодушно отнесясь к занятию Киевского престола Всеславом, по родословной не имеющему на это никакого права, через три года вдруг явились в Киев и заставили Изяслава, своего старшего брата, снова оставить престол; сражения никакого не было, и Изяслав выехал в Польшу, увезя с собой свое богатство; его место занял Святослав. У летописцев нет достаточных сведений, за что опять пострадал Изяслав. Намеки некоторых историков на властолюбие Святослава не верны: Всеволод; бывший заодно с Святославом, - князь, которого летописцы называют измлада боголюбивым, воздержным, за что был любимцем Ярослава, не мог бы поощрять властолюбие брата в его восстании на старшего в роде; кроме того, почему властолюбие Святослава, если был у него такой порок, решительно ничем не проявлялся в течение 18 лет после смерти отца? Если искать внешние причины, вернее думать, что киевляне, уже ранее недовольные Изяславом, даже принудившие сего бежать из княжества, теперь обратились с жалобой на его правление к его братьям. Говорят, поляки, несмотря на обещания Изяслава, продолжали жить в киевской земле и обижали жителей (польский король был родственник жены Изяслава).

Святослав и Всеволод, рассмотрев жалобу и найдя ее основательной, порешили дело так, как изложено выше.

Святослав считал нравственным долгом удерживать престольную власть. Этим только и можно объяснить его молчаливое противление просьбам, даже мольбам св. Феодосия возвратить брату стол. Совершенно непонятно, было бы это противление при благоговейном отношении, какое Святослав питал к св. Феодосию. Нужно полагать, что здесь была воля Божия. Обличение св. Феодосием Святослава было для последнего Божиим испытанием на его новом властном месте и помощь от превозношения. Дальнейшие постоянные посещения Феодосием Святослава до самой кончины святого говорят о непорочной дружбе между святым и этим князем.

Есть еще некоторая тайна в судьбе княжения Изяслава и Святослава. Они были земные правители. Но в эти времена Господь поставил благодатным руководителем Руси святую общину Печерскую, духовная власть которой была выше всякой княжеской власти. Неразрывной главой этой общины состояли свв. Антоний и Феодосий. и вот Изяслав, постоянно посещая св. Феодосия и, казалось бы, от всего сердца любя его, в то же время два раза показал себя врагом неразделимой святой двойцы, преследуя св. Антония. В первый раз Антоний должен был бежать от Княжеского гнева еще до Игуменства Феодосия и был возвращен только заступничеством жены Изяслава, польской княжны.

Во второй раз Изяслав стал преследовать св. Антония после своего возвращения из изгнания. Он гневался на него, подозревая в каких-то особых Отношениях Святого к Всеславу в бытность его на киевском престоле (быть может, св. Антоний не отказывал Всеславу в своем б,)1агословении) . Этот гнев и в то же время как бы продолжающаяся любовь к Феодосию Изяслава означали неблагоговение ко всей святой общине, противление внутреннее Божиим свидетелям. Гнев Изяслава был столь труден для св. Антония, что Святослав прислал из Чернигова людей, которые ночью взяли Антония и увезли в Чернигов, - к столь продолжителен, что св. Антоний успел положить основание монастырю на черниговских горах.

Два раза изгонявший св. Антония Изяслав, Два раза и сам лодвергался мукам изгнания, вернулся второй раз уже после кончины св. Антония и Феодосия, Так искупил он свое нечестие лику святых. Святослав, напротив, не дерзнул, как свидетельствует печерский Патерик, изгнать св. Феодосия,. хотя святой всенародно грозно обличал его.

Итак, княжение в Киеве Святослава и изгнание из Киева Изяслава было им в духовную пользу. Промысел Божий свидетельствует свое участие в этом деле тем, что два раза Изяслав возвращался с чужеземным войском, готовый силою взять обратно свой престол, но кровопролития не было; дважды ему добровольно уступали: первый раз сам Киев - второй раз ему уступил Всеволод, принявший власть после кончины Святослава (1076 г.). Следует заметить, что до кончины Святослава Изяслав несколько лет ездил по Европе, ища помощи, даже обращался к папе, но помощи найти не мог.

* * *

Братолюбие не есть Только угождение друг другу, в особенности в таком ответственном деле, как правление княжеством, поэтому Все, что происходило до сих пор, не есть нарушение завета Ярослава о любви. Но вот, действительно, пришло испытание русским князьям, Всеволод встретил Изяслава с войском, но, не вступая в сражение, тотчас урядился со старшим братом. Однако Изяславу предстояло еще урядиться и с сыновьями скончавшегося Святослава: их было пять, и все они княжили по разным городам. Изяслав не тронул только Романа, княжившего далеко на Юге в Тмутаракане (Тамань на Азове, Северный Кавказ), у остальных он отнял их волости. Формально, быть может, он имел оправдание, так как отец их самостоятельно (т.е. без разрешения старшего в роде) оставил Чернигов и умер, княжа не в очередь в Киеве: по трудно постигаемому уставу (обычаю?) об изгоях (мало разработанному для такого сложного дела, как очередное наследование), сыновья Святослава могли считаться изгоями, но очень спорно. Изяслав к осиротевшим племянникам не проявил любви и тем глубоко опечалил Олега и его братьев: владетельный князь без власти: лишен княжества старшим в роде - отцом! - значит, законно (ибо старшему было предоставлено право вершить такие дела) и поэтому безнадежно. Сам Изяслав, как мы говорили, дважды .лишался власти, но то было совершенно иное. И Изяслав и другие имели право считать это изгнание незаконным. Киевский князь искал помощи у властелинов запада и получал ее, как равный им властелин. На Олега же с братьями все стали смотреть, как на законно лишенных княжения. Чтобы возвратить отобранное, если они этого хотели, им надобно было поступать разбойнически - приводить наемное войско и воевать с родиной. Оттого в летописи - святой русской истории - писалось: навел Олег половцев на Русскую землю. Русская земля часто пользовалась наемным войском: и варяжским, и торгским, и половецким: сам Владимир Мономах ходил иногда с половецким войском и сына Вячеслава посылал с ними на Олега в Муром. Но то были законные князья, и летопись не ставит им это в вину. Здесь же, считавшийся изгоем, при посредстве половцев разоряет родину.

Итак, междоусобие, сопровождавшееся кровопролитием, началось. Должно сбыться предсказание Ярослава: “если не будете любить друг друга, и сами погибнете и погубите землю отцов своих”. По мнению большинства историков, именно с этого времени (т. е. с семидесятых годов одиннадцатого столетия) и наступает княжеская драка (выражение Карамзина), которая длится до самого конца Русской земли (Киевской), до татарского разгрома.

Но это неверно и фактически и по существу. Фактически, потому что в течение 80 лет от 1054 (смерти Ярослава) до 1135 (года княжения второго сына Мономаха Ярополка) было только два кратковременных нашествия половцев, предводимых Олегом (1078 г, и 1094 г.), и некоторое время (несколько месяцев) борьба Олега на севере с сыновьями Мономаха. Никаких иных междоусобных кровопролитий за это время не было.

Неверно и по существу. Как мы сказали, согласие государственное, достигаемое любовью братий друг к другу, проходит через тяжкие испытания и великий труд христианский. Дело Олега и было таким испытанием: с Божией помощью оно привело к чуду любви. Чудом любви мы зовем полное умирение Олега, святость Мстислава, старшего сына Мономаха, в его отношении к Олегу и прозрение Мономаха в истине братской любви. Все это откроется через письмо Мономаха к Олегу в 1097 г.

Теперь же рассмотрим точнее отношения Изяслава и Олега в связи с их духовным состоянием. Оба они не исполнили веления братской любви не столько по злой воле, сколько по прирожденной им нравственной немощи. Они были слабые члены церкви, которых спасти могли только сильные, славные члены церкви.

Изяслав, как бы всем своим существом, прильнул к св. Феодосию Печерскому. И Феодосий очень любил его и жалел. Но что значит жалость святых - это молитвенное непрестанное воззвание к Богу. И вот Изяслав, у которого были какие-то большие внутренние недостатки, молитвами Феодосия (разумеется, и Антония) получал особую помощь Божию: свои недостатки он искупал несчастьями. Так и теперь: Изяслав, как старший в роде, не только не хотел с отеческой любовью отнестись к племяннику Олегу (и братьям его), но поступил с ним, как с сыном своего обидчика, в свою очередь, сам жестоко обидел.

И судьба готовит Изяславу бесславную смерть в вызванном им междоусобном кровопролитии. Смерть не геройскую по тем временам: Изяслав стоял с пешими войсками, говорит летописец, как вдруг наехал один из неприятельских воинов и ударил его в плечо: рана была смертельная. “Стоял с пешими войсками” - значит в стороне, не сражаясь храбро во главе войска, как делывали тогдашние князья.

Такова внешняя сторона гибели Изяслава. Но вот - о чудо! - Господу угодно было раскрыть в некоторых обстоятельствах, предшествовавших кончине Изяслава, тайну его жизни: постоянное попечение о нем Бога через, кажущиеся Изяславу несправедливыми, напасти жизни. Когда Всеволод, первый поспешивший встретить половецкое войско, был жестоко разбит Олегом, он в великой тоске пришел в Киев к брату. Изяслав сказал ему: “брат, не тужи, вспомни, что со мной самим случилось: разве не выгнали меня киевляне и не разграбили моего имения? Потом, в чем я провинился, а был выгнан вами, братьями своими? Не скитался ли я по чужим землям, а зла за собой не знал никакого. И теперь, брат, не станем тужить... Я положу за тебя свою голову”.

По воле Божией Изяслав сам предсказал свою кончину как жертву за брата. И когда был убит, предсказание это преобразило действительность и стяжало ему посмертную славу и всеобщую любовь - то, чего не имел при жизни*. Так сказывается видимое участие Божие в жизни человека.

* Летописец говорит: “Тело Изяслава привезли в лодке – навстречу вышел весь город, священники и монахи пели, но нельзя было слышать пения за плачем и воплем великим, потому что плакал по нем весь город Киев”. Смерть за брата умилила всех, кто при жизни два раза выгонял Изяслава с престола. И летописец продолжает: “Сначала киевляне, потом братья прогоняли его из города, и он ходил, блуждал, по чужой земле, а когда сел на своем престоле и Всеволод прибежал к нему побежденный, то Изяслав не сказал ему: а вы что сделали мне! не заплатил злом за зло, а утешил. Не сказал: сколько вы мне зла сделали, а вот теперь пришла твоя очередь, - напротив, сказал: ты мне брат и положу за тебя голову - что и случилось. Взял на себя братнюю печаль и показал любовь великую”.

Теперь об Олеге. У старших любовь просит великодушия: не законничества, а отцовской сердечности, у младших - послушания, в случае же обиды - уступчивости. Но уступничество при обиде есть мученичество, - для большинства людей дело тяжкое и нестерпимое. И Олег был, как большинство: любовью побороть обиду он не был в состоянии и ожесточился, то есть сердечно заболел. Ожесточившиеся начинают ненавидеть людей и к Богу за помощью обращаться не в силах: они никогда почти не вызывают у людей сожаления. И, однако, излечить их может только любовь братий. Трудное это дело, многие годы пройдут прежде, чем созреет любовь к Олегу.

Поначалу все для него принимает зловещий характер. Как только был убит его “враг”, дядя Изяслав, он терпит страшное поражение. По слову летописи, “Олег едва мог уйти в Тмуторакань”, то есть обратно, к княжившему там брату Роману.

В Киеве на престол садится Всеволод, отец Мономаха (1078-1093 г.). Во все время своего княжения он, видимо, находился под особой защитой Божией. Когда через год уже не Олег, а Роман, с войском, набранным из косогов (черкес) и козаров, вздумал идти на Русь, то Всеволод, не вступая в сражение, сумел заключить мир с этим войском, помимо Романа. Мало того, козары при возвращении убили Романа, а придя в Тмуторакань, Олега заключили за море в Царьград, откуда его отправили на остров Родос. Хотя Олег через некоторое время вернулся в Тмyтоpaкaнь, однако был бессилен, во все время власти Всеволода, добывать себе княжество в Русской земле.

Летописец говорит о Всеволоде, что он из млада был Боголюбов, целомудрен, любил правду, был милостив к нищим, чтил священников, но особенно любил монахов. По этому выражению: “особенно любил монахов”, - можно судить, что Всеволод был, как и его братья, близок к Печерскому монастырю, ибо любить тогда монахов - значило быть под великим влиянием святой общины, ее любви к людям.

После кончины Всеволода в Киеве княжил по старшинству сын Изяслава Святополк (1093-1113 г.). Киевляне приглашали Владимира Мономаха, но тот ответил: “Если сяду на столе отца своего, то будет у меня война со Святополком, потому что этот стол принадлежал прежде отцу его”. Святополк, как мы говорили в г лаве “Солнце Русской Земли”, был вначале плохим человеком, однако совершенно преобразился вследствие чуда, явленного для него св. Прохором, Печерским иноком. Но еще и прежде Святополк почти во всем и всегда слушался Владимира Мономаха. И вот странно, что очень доброму Владимиру не пришло в голову если не во братской любви, то, чтобы избежать кровопролития, наделить Олега каким-либо княжением в Русской земле. Но, как говорили мы, дело любви при дележе власти чрезвычайно трудно.

И судьба опять в своем роде улыбнулась Олегу. Ему удалось в 1094 году с половцами явиться к Чернигову и сильно стеснить Владимира. Тогда только Владимир уступил. Как говорит летописец: Владимир долго мог обороняться, поджидая на помощь Святополка и других князей, но он пожалел крови христианской, горящих сел, монастырей и сказал: “не хвалиться поганым” - и отдал Олегу Чернигов, стол отца его, а сам пошел на стол отца своего в Переяславль. И Святополк и Владимир, видимо, примирились с тем, что Олег невозбранно княжит в Чернигове, однако ничего еще не предпринимали, чтобы братски протянуть ему руку: как бы косо смотрели на него. И ожесточение Олега продолжалось. Он

не пошел вместе с братьями на половцев, как они предлагали, а отдельно. Когда в следующем году (1095 г.) Святополк и Владимир послали сказать Олегу: “Приезжай в Киев, урядимся о Русской земле перед епископами, игуменами, мужа ми отцов наших и людьми городскими, чтобы после нам можно было сообща оборонять Русскую Землю от поганых”. Олег, очевидно, боясь и все понимая по-своему, угрюмо ответил: “не пойду на суд к епископам, игуменам и смердам”. Они хотели совещаться с ним, а ему казалось, что они собираются судить его, в чем-то обвиняют. Не чувствовалось еще дружелюбия ни с той, ни с другой стороны. И правда, как только был получен в Киеве ответ от Олега, братья объявили ему: “ты не идешь к нам на совет, значит, мыслишь на нас недоброе, - пусть же Бог нас рассудит” (форма объявления войны).

Князья выступили против Олега к Чернигову; тот бежал в Стародуб, они осадили и Стародуб. Храбро отбиваясь 33 дня, Олег, наконец, изнемог, вышел из города и запросил мира. Братья тотчас согласились дать ему мир, но опять сказали: “ступай к брату своему Давиду и приезжай вместе в Киев к столу отцов и дедов наших, - то старший город во всей земле, в нем следует собираться нам и улаживаться”. Олег, обещав, поцеловал крест, Однако, все еще не доверяя, ушел в рязанскую область и отсюда собрался идти в Муром, северную волость своего отца. Но Муром перед этим был неправильно захвачен Изяславом, сыном Мономаха. Когда на предложение Олега: “Ступай в волость отца в Ростов, а это волость моего отца, хочу здесь сесть и урядиться с отцом твоим (т. е. Владимиром Мономахом), он выгнал меня из отцовского города (т.е., Чернигова), а ты неужели и здесь не хочешь дать мне моего же хлеба?” - Изяслав ответил отказом, Олег начал сражение. В битве Изяслав пал, и войско его разбежалось. Олег взял Муром и, очевидно, соблазнившись легкой победой, взял Суздаль, а затем Ростов - все стольные города севера.

И вот выступает тот, кто по Божьему разрешит дело Олега, Мстислав, старший сын Мономаха, княживший с юных лет в Новгороде, любимец новгородцев, названный великим, причисленный к лику святых. В это время ему было только 21 год. Он не винит Олега за взятие Мурома, - это была его отчина. Но просит выйти из чужих областей Ростова и Суздаля. “Я с дружиною, - говорит Он через своего посла Олегу ,- пошлю к отцу моему и помирю тебя с ним, хотя ты и брата моего убил, - что, же делать! - в битвах и цари и бояре погибают”.

Олег не хотел мириться, он собирался подчинить себе и Новгород. Мстислав с войском направился к Ростову, Олег ушел в Суздаль. Мстислав следовал за ним. Олег побежал к Мурому, Мстислав остановился в Суздале и опять послал с миром к Олегу, велел сказать ему: “я моложе тебя: пересылайся с отцом моим, я во всем послушаю тебя”. Олег послал к Мстиславу с мирным ответом, но сам неожиданно явился на реке Клязьме: он надеялся, что Мстислав, застигнутый врасплох и распустивший свою дружину, побежит, но Мстислав не побежал. К нему в два дня собралось войско: новгородцы, ростовцы, белозеры. Четыре дня ни та, ни другая сторона не решались начать битву. Наконец Олег стал медленно двигаться к городу; искусным маневром Мстиславов отряд зашел в тыл противнику и поднял стяг Мономахов: ужас напал тогда на Олега и на все войско его, оно бросилось бежать. Олег оставил Муром и затворился в Рязани.

Мстислав медленно приближался к Рязани, Нигде не мог укрепиться и устоять Олег. Святая несокрушимая сила отовсюду надвигалась на него. Но ничего беспощадного не было в этой силе. Напротив, чудесное сияние милости исходило из нее, суля мир и тишину раздраженному сердцу Олега. И когда Олег выбежал и из Рязани, Мстислав в третий раз послал к нему вестника: “не бегай, но шли к братьям с просьбой о мире, - не лишат тебя Русской земли; а я пошлю к отцу своему просить за тебя”. Мстислав вернулся в Новгород и послал к Владимиру .Мономаху с просьбой об Олеге. И вот, столь долгожданное ангелом мира, письмо Мономаха к Олегу:

Загрузка...