Тайна трагедии 22 июня 1941 года

Глава шестая

Тайна 22 июня. Кто несет ответственность за тяжелые поражения РККА в начале войны. Жуков о главной причине поражений РККА. Десять дней из жизни И. В. Сталина.

В ноябрьских и декабрьских номерах 2008 года (№ № 205, 210, 215 и 220) еженедельной официальной газеты Министерства обороны РФ «Красная Звезда» была опубликована статья военного эксперта полковника А. Саввина «Тайна 22 июня» о начале ВОВ, о причинах первых поражений Красной Армии и, наконец, впервые официальным лицом названы основные виновники трагедии 1941 года — наш генералитет. Нужно сказать, что впервые в официальном печатном органе государства признан факт, что именно представители генералитета (нарком обороны С. К. Тимошенко и начальник Генштаба Г. К. Жуков) организовали поражение РККА летом 1941 года. Именно генералитет, а не И. Сталин (как много лет твердили нечистоплотные мемуаристы в погонах и лживые «историки» по команде старого троцкиста Хрущева), несет ответственность за оставленные оккупантам города и села, за мирных жителей этих населенных пунктов и сожженных деревень… Так как руководством страны, т. е. И. В. Сталиным было сделано все возможное для подготовки отражения агрессии и в течение 16–18 июня 1941 года в западных округах по личному распоряжению Сталина Генштабом отправлялась Директива № 1 о приведении всех частей и воинских соединений этих округов в полную боевую готовность. /94/.

Надо прямо сказать, что «план стратегической обороны» маршала Шапошникова, официально действующий с ноября 1940 года и никем не отмененный, был изменен Тимошенко и Жуковым к июню 1941 года на «план» всеобщего наступления на «не успевшего провести развертывание(?) врага», и о том, что «Направление сосредоточения основных усилий советским командованием выбиралось не в интересах стратегической оборонительной операции (такая операция не предусматривалась и не планировалась — и в этом была главная ошибка), а применительно к совсем другим способам действий». И почему же оборонительная «операция не предусматривалась и не планировалась», если только «план Шапошникова» и был единственным утвержденным документом, который мог и должен был обеспечить успех РККА в 1941 году.

И именно эта отсебятина Тимошенко и Жукова и привела к трагедии 1941 года, к гибели почти всей довоенной армии и гибели миллионов мирных граждан, и в итоге «обязала» того же Жукова к созданию своих насквозь лживых «Воспоминаний», где он всю вину за содеянное пытается переложить на Сталина, и сразу же становится понятным, почему Тимошенко так и не рискнул написать своих мемуаров.

В июне 1956 года Первый секретарь ЦК КПСС Н. Хрущев решил провести Пленум ЦК, на котором намечали рассмотреть задачи по улучшению идеологической работы в свете решений ХХ съезда партии, положившего начало компании разоблачения «культа личности». На Пленуме предполагалось выступление Министра Обороны Г. К. Жукова на тему «Состояние и задачи военно-идеологической работы», который в соответствии с тогдашней практикой заранее представил Хрущеву проект выступления с просьбой дать свои замечания. Пленум не состоялся, видимо из-за сопротивления большей части членов Президиума ЦК курсу на «дестанилизацию», но проект выступления полководца сохранился в архиве.

Давайте попытаемся разобраться в загадках 22 июня на основании оценки Г. Жуковым причин проигрыша начального периода войны с учетом того положения, что Жуков обязан был размышлять в рамках генеральной линии, определенной Хрущевым и его единомышленниками. Вырисовывается следующая картина: «Вследствие игнорирования со стороны Сталина явной угрозы нападения фашистской Германии на Советский Союз наши Вооруженные Силы не были своевременно приведены в боевую готовность, к моменту удара противника не были развернуты и им не ставилась задача быть готовыми отразить готовящийся удар противника, чтобы как говорил Сталин «не спровоцировать немцев на войну», — указывалось в проекте выступления. Вот это и есть бессовестная ложь маршала СССР Г. К. Жукова, опровергаемая и им самим в его последующих «воспоминаниях» уже через 10 лет в 1969 году и «мемуарами» прочих маршалов-генералов как развертывание, т. е. доукомплектование, прежде всего, приграничных частей под видом сборов было произведено в апреле — мае 1941 года.

Далее в тексте Жуков делает следующий вывод: «Неудачи первого периода войны Сталин объяснял тем, что фашистская Германия напала на СССР внезапно. Это исторически неверно. Никакой внезапности нападения гитлеровских войск не было. О готовящемся нападении было известно, а внезапность была придумана Сталиным, чтобы оправдать свои просчеты в подготовке страны к войне». Должен отметить, что Жуков несет чистый вздор. Сталин довольно часто говорил о вероломном нападении, а вот непосредственно Жукова неоднократно предупреждал, чтобы тот никогда не прикрывался «мифической внезапностью».

И снова жуковские лживые интерпретации: «Я не сомневаюсь в том, что если бы наши войска в западной приграничной зоне были бы приведены в полную боевую готовность, имели бы правильное построение и четкие задачи по отражению удара противника немедленно с началом его нападения, — характер борьбы в первые часы и дни войны был бы иным, и это сказалось бы на всем её последующем ходе. Соотношение сил на театре военных действий при надлежащей организации действий наших войск позволило по меньшей мере надежно сдерживать наступление противника».

Полно-те, врать, уважаемый Георгий Константинович, ведь это Вы с Тимошенко «забыли» о «Плане стратегической обороны», а в докладе под диктовку Хрущева вещаете как инспектирующий.

Действительно, соотношение сил на западных приграничных фронтах было весьма благоприятным для ведения Красной Армией оборонительных действий. Именно это и предвидел маршал Б. М. Шапошников со своим «Планом стратегической обороны». В проекте «Соображений по плану стратегического развертывания вооруженных сил Советского Союза на случай войны с Германией и её союзниками» от 15. 05. 1941 приводятся данные о численности РККА. Генштаб полагал целесообразным иметь на Северо-Западном фронте (ПрибОВО) — 17 стрелковых, 4 танковых, 2 моторизованные дивизии; на Западном фронте (ЗапОВО) — 31 стрелковую, 8 танковых, 4 моторизованные и 2 кавалерийские дивизии; на Юго-Западном фронте (КОВО) — 52 стрелковых, 24 танковых, 12 моторизованных и 5 кавалерийских дивизий; на Одесский военный округ (ОВО) — 22 стрелковые, 4 танковых, 3 моторизованные дивизии.

Безусловно, «магия цифр» и завораживает, и успокаивает. С гитлеровской Германией готовы были сразиться на 15 мая 1941 года почти 3, 7 миллиона военнослужащих РККА. Это было 190 дивизий, в т. ч. 40 танковых и 20 моторизованных, впечатляет и их огневая мощь, — почти 55 тысяч орудий и минометов, 10 тысяч танков и 7, 7 тысяч боевых самолетов.

Но не следует забывать, что необходимым и обязательным условием для подготовки армии к встрече врага является сосредоточение и развертывание всех указанных вооруженных сил в интересах стратегической оборонительной операции, что и было предусмотрено Планом маршала Б. М. Шапошникова. К сожалению, наш генералитет не собирался выполнять этот стратегический план, более того, Тимошенко и Жуков, выполняя распоряжение И. В. Сталина о направлении во все приграничные военные округа Директивы № 1 от 18 июня 1941 года о приведении всех вооруженных сил в полную боевую готовность, не побеспокоились о необходимости провести в округах проверку выполнения своего же приказа, ни разу за 4 дня!!!

В итоге… и после телеграммы начальника Генерального штаба от 18 июня 1941 года весьма значительная часть воинских соединений в западных приграничных округах, так и не были приведены в полную боевую готовность.

Давайте, уважаемый читатель, попытаемся понять, почему подобное стало возможным или как это случилось на самом деле? Для этого вернемся к телеграмме Тимошенко и Жукова, которую они должны были отправить не позднее 20:00 часов 21 июня 1941 года, а фактически отправили поздней ночью, около 01:00 часа уже 22 июня 1941 года. Обратите внимание, в телеграмме ничего не говорится о самом главном, — в ней нет приказа на вскрытие специальных секретных пакетов. Этого там нет и быть не может, по той причине, что все воинские соединения, дислоцированные у границ, и военно-морской флот в том числе, этот приказ получили или должны были получить еще 18 июня, за четверо суток до начала войны. В телеграмме от 21 июня приказ от 18 июня лишь подтверждался и дополнялся приказом о приведении войск в полную боевую готовность всех частей приграничных округов. Таким образом, основной смысл телеграммы от 21 июня 1941 года состоял не только в приведении всех войск в полную боевую готовность, но и в предупреждении не поддаваться на провокации. Все дело в том, что Сталин с раннего утра 21 июня знал точное время начала войны, но он все же еще питал надежду, что у него еще есть хотя бы три мирных месяца. Ведь гитлеровцы были большие мастера в части разработки провокационных способов к войне, так, например, было и с Польшей, когда они использовали «захват поляками» радиостанции на территории Германии.

Теперь необходимо рассмотреть как же развивались события по подготовке планов отражения немецких ударов, точнее прикрытия границы, о чем Жуков почему-то бессовестно лжет в своих мемуарах. Еще 8 — 11 мая 1941 года по прямому указанию И. В. Сталина нарком обороны и Генеральный штаб дали приказ всем приграничным округам подготовить планы отражения немецкого удара. К середине июня 1941 года, точнее к 13 июня, эти планы были готовы и в них, в частности, были предусмотрены контрудары частей Красной Армии уже непосредственно по немецкой территории — польского генерал-губернаторства и Восточной Пруссии. Сталин весьма предположительно опасался, что после первого обстрела советской границы со стороны немцев, советские самолеты тут же вылетят бомбить Варшаву и Кенигсберг, и эти бомбежки будут объявлены немцами как агрессия и повод к началу войны.

Вот почему и появилась телеграмма от 21 июня 1941 года. А приказ о приведении войск в полную боевую готовность и принятии всех последующих мер во всех приграничных округах был отдан Директивой № 1 от 18 июня 1941 года. Это подтверждают практически все генералы, которые остались живы и их рапорты об исполнении этой директивы.

Единственный, кто не привел войска в боевую готовность, был Командующий Западным Особым военным округом (ЗапОВО) генерал армии Д. Павлов. Вопреки приказу от 18 июня 1941 года этот, с позволения сказать, командующий даже с зимних квартир войска не вывел в летние лагеря, оставил для полного уничтожения гитлеровцам.

У многих историков-либералов превалирует мнение, что допущенные существенные изъяны в стратегическом планировании и создании группировок войск на важнейших направлениях военных действий, целиком лежат на совести И. В. Сталина. Ну, а кто же виноват в том, что Генштаб не сумел определить направление главного удара гитлеровской Германии 22 июня 1941 года?!

Наверное, никто не будет возражать, что в этом плане вина за содеянное целиком лежит на наркоме обороны маршале С. К. Тимошенко и начальнике Генштаба генерале армии Г. К. Жукове. Некоторые упоминают о «слабо организованной связи», но почему-то не говорят о тех, кто её обязан был организовать — начальники Генштаба Мерецков и Жуков! Только следует добавить, что к началу ВОВ этой самой связи вообще не было. И Сталин, руководитель правительства и государства, узнал о падении города Минска из сообщений английского радио только утром 26 июня 1941 года. Вот такая была связь, созданная Г. К. Жуковым.

Если же говорить о К. А. Мерецкове, который был также начальником Генерального штаба до января 1940 года, а затем с июня 1940 года стал заместителем наркома обороны по боевой подготовке, то необходимо отметить, что на второй день войны, 23 июня 1941 года, он был арестован на основании показаний арестованных в 1937-38 гг. крупных армейских командиров (всего 16 человек) и который был обвинен по пяти пунктам статьи 58 за высказывание пораженческих настроений в предстоящей войне.

В этом плане представляет определенный интерес беседа председателя Верховного Суда СССР В. В. Ульриха с другим преступником бывшим командующим ЗапОВО генералом армии Д. Павловым во время допроса последнего.

Ульрих. На листе дела 86 тех же показаний от 21 июля 1941 года вы говорите: «Поддерживая все время с Мерецковым постоянную связь, последний в неоднократных беседах со мной систематически высказывал свои пораженческие настроения, указывая неизбежность поражения Красной Армии в предстоящей войне с немцами. С момента начала военных действий Германии на Западе Мерецков говорил, что сейчас немцам не до нас, но в случае нападения их на Советский Союз и победы германской армии, хуже нам от этого не будет». Такой разговор у вас с Мерецковым был?

Павлов. Да, такой разговор происходил у меня с ним в январе 1940 года в Райволе.

Ульрих. Кому это «нам хуже не будет»?

Павлов. Я понял его, что мне и ему.

Ульрих. Вы соглашались с ним?

Павлов. Я не возражал ему, так как этот разговор происходил во время выпивки. В этом я виноват.

Ульрих. Об этом вы докладывали кому-либо?

Павлов. Нет, и в этом я также виноват.

Ульрих. Мерецков вам говорил о том, что Штерн являлся участником заговора?

Павлов. Нет, не говорил. На предварительном следствии я назвал Штерна участником заговора только лишь потому, что он во время гвадалахарского сражения отдал преступное приказание об отходе частей из Гвадалахары. На основании этого я сделал вывод, что он участник заговора.

Ульрих. На предварительном следствии (л. д. 88, том 1) вы дали такие показания: «Для того, чтобы обмануть партию и правительство, мне известно точно, что генеральным штабом план заказов на военное время по танкам, автомобилям и тракторам был завышен раз в десять. Генеральный штаб обосновывал это завышение наличием мощностей, в то время как фактические мощности, которые могла бы дать промышленность, были ниже значительно. Этим планом Мерецков имел намерение на военное время запутать все расчеты по поставкам в армию танков, тракторов и автомобилей». Эти показания вы подтверждаете?

Павлов. В основном, да. Такой план был. В нем была написана такая чушь. На основании этого я и пришел у выводу, что план заказов на военное время был составлен с целью обмана партии и советского правительства.

Вот и судите сами, уважаемый читатель, что собой представлял к началу войны наш военный генералитет и мог ли И. В. Сталин поручить кому-либо возглавить Ставку Верховного Главнокомандования и Государственный Комитет Обороны?!

Уже в 1972 году маршал А. М. Василевский передал в Военно-научное управление Генштаба записку с оценками событий накануне ВОВ. В частности, по вопросу внезапности он как первый заместитель начальника Оперативного управления Генштаба писал: «Главное в том, что мы не смогли определить точно дату нападения врага, привести в полную боевую готовность войска приграничных военных округов. Получилось так, что хотя мы и знали, что гитлеровцы готовятся напасть на нашу Родину, но поскольку просчитались с определением его сроков, война для нас стала неожиданной…».

Что можно сказать по этому поводу? Какая-то невразумительная точка зрения. При чем здесь определение точной даты нападения к приведению войск в полную боевую готовность. Ведь уже давно известно, что 16–18 июня 1941 года по личному приказу И. В. Сталина Нарком обороны и Генштаб обязаны были отправить во все приграничные военные округа и базы ВМФ Директиву № 1 о приведении всех войск в полную боевую готовность! Вывод напрашивается сам по себе — либо Тимошенко и Жуков не выполнили Приказ Сталина, либо не удосужились ни разу за 4 дня проверить выполнение сталинского приказа.

Что касается точной даты войны, то, действительно, разведка не назвала точной даты, никто однозначно не сказал, что война начнется 22 июня. Да, благодаря утечке информации слухи распространялись, и также благодаря немецкой дезинформации всякие слухи доходили до руководства в виде донесений о том, что Германия нападет на СССР 15 апреля, 1, 15, 20 мая, 15 и 20 июня… Эти дни наступали, а война не начиналась. В 1960 году появилась хрущевская фальшивка — «Р. Зорге точно назвал дату», В. Н. Карпов, руководитель внешней разведки РФ, сказал определенно: «К сожалению, это фальшивка».

О деятельности советской разведки по этому поводу мы еще будем говорить довольно подробно.

Кровавая трагедия 22 июня 1941 года ни в малейшей степени не связана с какой бы то ни было внезапностью. Тем более по вине Сталина, особенно в силу его якобы каких-то просчетов, ошибок, недооценок и переоценок сложившейся накануне войны и намерений Гитлера. Хотя бы потому, что первая же строка инициированной лично Сталиным, и им же санкционированной, и собственноручно изложенной Наркомом обороны С. К. Тимошенко и начальником Генштаба Г. К. Жуковым Директивы № 1 от 21 июня 1941 года гласила: «В течение 22–23 июня 1941 года возможно внезапное нападение немцев…».

Таким образом, совершенно определенно следует признать, что говорить о внезапности нападения нет абсолютно никаких оснований. В любой трактовке военного понимания этого термина. Тем более, в трактовке самого маршала Жукова, которую в начале 60-х годов прошлого столетия он использовал в одной из частных бесед с известным писателем того времени Константином Симоновым.

Надо сказать, что придуманная Жуковым так называемая «внезапность» стала главной причиной тяжелейшей трагедии нашей армии в начальный период войны, и, главное, что Жуков, который был на 22 июня 1941 года начальником Генштаба РККА, больше всех «намудривший» в вопросах сосредоточения и развертывания вооруженных сил в интересах стратегической оборонительной операции и и приведении их в полную боевую готовность, после войны умудрился все свалить на И. В. Сталина и ГРУ. /44, 47, 82/.

Вот что он тогда растиражировал в своих докладах и мемуарах по поводу внезапности: «Что такое внезапность? Трактовка внезапности, как трактуют её сейчас, да и как трактовал ее в своих выступлениях Сталин, неполна и неправильна. Что значит внезапность, когда мы говорим о действиях такого масштаба? Это ведь не просто внезапный переход границы, не просто внезапное нападение. Внезапность перехода границы сама по себе еще ничего не решала. Главная опасность внезапности заключалась не в том, что немцы внезапно перешли границу, а в том, что для нас оказалась внезапной ударная мощь немецкой армии; для нас оказалось внезапностью их шестикратное и восьмикратное превосходство в силах не решающих направлениях; для нас оказались внезапностью и масштабы сосредоточения их войск и сила их удара. Это и есть главное, что предопределило наши потери первого периода войны. А не только и не просто внезапный переход границы». /23/.

Неужели Жуков сам не замечает, что в этой трактовке внезапности он обвиняет сам себя, в ней нет даже намека на какую-либо вину И. В. Сталина. Все, что Жуков пытается перевести на Сталина целиком относится к компетенции Генштаба, а также Наркомата обороны.

Как подчеркнул в своей книге «Провокации против России» генерал Н. Червов, «внезапности нападения в обычном понимании этого слова не было, и формулировка Жукова была придумана в свое время для того, чтобы взвалить вину за поражение в начале войны на Сталина, и оправдать просчеты высшего военного командования в этот период».

Сталин же, своей стороны, никогда не говорил о внезапности, не предварив это слово выражением «вероломно разорвав пакт о ненападении», либо как минимум для начала произносил слово «вероломно», а только затем «внезапно».

Именно таким образом Сталин подчеркивал исключительно обоснованную и оправданную высшими интересами Советского Союза технологию вступления в войну с Германией на основе своего политического и государственного руководства.

В этом плане, необходимо однозначно принять правдивую точку зрения, что ни накануне войны, ни тем более, в первые ее часы и дни, Сталин никогда и никуда не исчезал, ни в коей степени не растерялся, ничего и никого не испугался, не впадал в прострацию, не скрывался от своих соратников и сослуживцев, и вообще не делал ничего такого, о чем с большим удовольствием и злорадством продолжают лгать либералы— «историки» и «демократы»-журналисты, которых, к величайшему сожалению, в России еще достаточно много.

Реальные и неопровержимые факты подлинной исторической Правды свидетельствуют о том, что еще с 5:00 часов раннего утра 21 июня 1941 года И. В. Сталин уже находился на своем Посту(!) в Кремле и уже принимал все необходимые меры для приведения всех властных государственных структур, а также партийных органов в состояние полной боевой готовности. Как станет ясно в дальнейшем, Сталин уже повторно принимал эти меры, в это последнее, еще, мирное утро!/44/.

Дело в том, что к утру 21 июня 1941 года уже попросту не было сомнений, что война грянет в самые ближайшие часы. Ранним утром 21 июня один из ценнейших агентов ГРУ — «ХВЦ», он же Герхард Кегель, сотрудник германского посольства в Москве вызвал на срочную встречу своего куратора полковника ГРУ К. Б. Леонтьева и сообщил, что германский посол в Москве фон Шуленбург «получил телеграмму из Министерства иностранных дел в Берлине и что по его сведениям война Германии против СССР начнется в ближайшие 48 часов. Куратор предложил еще раз все внимательно проверить и встретиться в 19:00 часов того же дня. Информация «ХВЦ» немедленно была доложена И. В. Сталину, В. М. Молотову, С. К. Тимошенко и Г. К. Жукову.

Поскольку к утру 21 июня 1941 года это было далеко не первое сообщение спецслужб о начале войны в ближайшие часы, так как утром того же дня от прорвавшегося на советскую территорию агента разведки Белорусского погранокруга поступили данные о том, что война грянет на рассвете 22 июня, то И. В. Сталин приступил к повторному оповещению всех властных структур, в т. ч. и военных, органов госбезопасности и НКВД о реальной угрозе нападения Германии в ближайшие часы, требуя от всех перейти в состояние полной боевой готовности. Таким образом, фактически 21 июня 1941 года к 8:00 часов утра практически все высшее руководство страны уже абсолютно точно знали, что до начала войны осталось менее суток.

Уже в 20:00 часов 21 июня 1941 года Сталин, Молотов, Тимошенко и Жуков вскрывали особо секретные пакеты из ГРУ с грозной надписью: «Только адресату. Сотрудникам аппарата не вскрывать». В пакете лежало спецсообщение, составленное по последним данным «ХВЦ».

Тут же Сталин приказал отправить Директиву № 1 о приведении всех войск западных приграничных округов в полную боевую готовность и занятии оборонительных рубежей согласно оперативного плана развертывания и сосредоточения воинских соединений. Это был повторный приказ, первый приказ Сталина по этому поводу был от 18 июня 1941 года, как указано выше.

Давая позднее оценку того, как выполнялся приказ главы Правительства СССР И. В. Сталина, Главный маршал авиации А. Е. Голованов с исключительной прямолинейностью правдивого человека сказал: «Это, знаешь что, за одно место нужно подвесить за такие вещи». Все дело в том, что Тимошенко и Жуков умудрились провозиться с Директивой № 1 почти до 1:00 часа ночи 22 июня 1941 года, и пока она дошла до командующих западных округов, пройдя все стадии при передаче важнейшего сверхсекретного документа было уже 4:30 часов утра 22 июня 1941 года. Война уже началась.

Но главное даже не в этом. Еще рано утром 21 июня, уже точно зная, что до начала войны остается менее суток, Тимошенко и Жуков даже не «пошевелились» по поводу того, что необходимо передать в войска приграничных округов инструкцию к Директиве № 1, как действовать в случае нападения врага, или проконтролировать командующих приграничных округов как была выполнена Директива № 1 от 18 июня 1941 года о приведении всех войск в полную боевую готовность, тем более, что и она также была инициирована и санкционирована лично главой Правительства СССР И. В. Сталиным. /45/.

Именно так в действительности развивались события, так начиналась война. Но откуда же взялась вся эта ложь, все эти мифы и фальшивки о первых днях войны, о бездействии и растерянности Сталина, ну и, конечно же, о сталинских «ошибках», которые привели к тяжелым поражениям РККА в первые дни и месяцы войны.

В 1953 году после смерти Сталина, а затем в 1956 году после «разоблачения культа личности» на ХХ-ом съезде КПСС, Н. Хрущев, который рвался к власти, удалось совместить свои интересы с интересами лидера генералитета Советской Армии Г. К. Жукова.

Хрущеву требовалось любым путем оболгать и очернить Сталина, прежде всего, за его попытки отстранить партноменклатуру от руководства государством, а также скрыть свои многочисленные преступления по уничтожению людей, когда он был руководителем московского ГК и ОК ВКП(б), а также на Украине ЦК УКП(б). Жукову необходимо было свалить на Сталина свою вину за отсутствие контроля за подготовкой приграничных западных округов к войне, и доказать, что «Красная Армия терпела тяжелые поражения в начале войны потому, что Сталин не разрешал привести войска в приграничных округах в полную боевую готовность».

Именно тогда в 1956 году предполагалось провести Пленум ЦК, на котором должен был стоять вопрос о культе личности Сталина. Жуков написал к этому пленуму доклад — косноязычный, весь пропитанный лестью к Хрущеву и полный неприкрытой ненависти к Сталину. Пленум не состоялся, с докладом ознакомились только члены Президиума ЦК и хранился он в его архиве. В докладе Жуков писал так: «Вследствие игнорирования со стороны Сталина явной угрозы нападения фашистской Германии на Советский Союз, наши Вооруженные Силы не были своевременно приведены в боевую готовность, к моменту удара противника не были развернуты и им не ставилась задача быть готовыми отразить готовящийся удар противника, чтобы, как говорил Сталин, «не спровоцировать немцев на войну». /23/.

Поскольку невозможно развернуть войска не имея задачи, то Жуков совершенно определенно утверждает, что Сталин не ставил задачу отразить удар немцев по СССР, что и является «отсутствием боевой готовности».

Именно в этом интересы Хрущева и Жукова полностью совпадали, потому и были уничтожены личные архивы Сталина и Берия, множество документов из архивов ЦК КПСС и Минобороны СССР. Из этих архивов было вывезено пять грузовых автомобилей, набитых папками с документами, с целью уничтожения. /6/.

В результате совпадения интересов тандема политического и военного лидеров, «коленопреклоненные писатели и историки» типа Волкогонова, Анфилова и Солженицына сумели создать насквозь подлые и лживые мифы о Сталине, за что благодарная правящая партноменклатура щедро одарила этих людей научными званиями и должностями.

А Г. К. Жукова следует поблагодарить за его «честное и правдивое» повествование о том, как они вдвоем с Наркомом обороны Тимошенко долго и упорно заставляли упирающегося Сталина все-таки отправить в приграничные округа директиву о приведении всех войск в «полную боевую готовность» и как это, наконец, случилось в 00:30 часа 22 июня 1941 года. Прочитает эту лживую галиматью неискушенный читатель и подумает: «Как жаль, что Сталин не разрешил Жукову объявить «полную боевую готовность» хотя бы на несколько часов раньше, или еще раньше, например, в мае, «как просил и требовал Жуков, вот тогда бы немцам показали «кузькину мать». А так, мало того, что Директива № 1 о приведении войск в «полную боевую готовность» значительно запоздала по времени, к тому же и странная она какая-то, только и говорится там, «не поддаваться ни на какие провокационные действия, которые могут вызвать крупные осложнения. Тут воевать срочно надо, а Сталин все о провокациях твердит».

Вот так лживо, без всякого зазрения совести рассказывает в своих «Воспоминаниях и размышлениях» Маршал Победы Г. К. Жуков историю о том, как вечером 21 июня 1941 года, получив сообщение начальника штаба КОВО генерала Пуркаева о немецком перебежчике — ефрейторе, который утверждал, что 22 июня 1941 года немецкие войска начнут наступление, Жуков «немедленно доложил Наркому Тимошенко и И. В. Сталину все то, что передал Пуркаев». Прежде, чем продолжить рассказ маршала Жукова все о той же злополучной «Директиве № 1 от 21 июня 1941 года» необходимо отметить, что по всей видимости, эта сказка была придумана самим Маршалом Победы уже через десять лет после окончания войны, скорее всего, когда Жуков задумал написать свои «Воспоминания и размышления». Зная склонность Георгия Константиновича к сочинительству и фантазиям, его всегда оберегающим от обвинений разного рода, необходимо усомниться в достоверности сути рассказа, а кое-какие детали произошедшего, как ни странно, имели место быть.

Итак, продолжим рассказ Г. К. Жукова о Директиве № 1 от 21 июня 1941 года.

Сталин якобы пригласил Жукова с Тимошенко и Ватутина в Кремль. Жуков «захватил с собой проект Директивы войскам» и они по дороге договорились, во что бы то ни стало добиться решения о приведении войск в полную боевую готовность». (Директива № 1 от 18 июня 1941 года о приведении войск в полную боевую готовность была отправлена во все приграничные западные округа еще 4 дня тому назад, кстати, по инициативе Сталина и по его приказу, однако, Тимошенко и Жуков так и не удосужились проверить её исполнение. — Б. С.). После долгих сомнений и практически под давлением Тимошенко, который заявил: «…надо немедленно дать директиву войскам о приведении всех соединений в полную боевую готовность». (Это когда уже 3–4 дня, как все воинские соединения и базы ВМФ должны были получить все необходимые приказы. — Б. С.). Сталин согласился дать в приграничные округа эту Директиву и объявить-таки в этих округах «полную боевую готовность». По предложению Сталина Жуков с Ватутиным составили новый, более короткий «проект директивы наркома», в котором Сталин сделал некие «поправки и передал наркому для подписи». (Так что же, Жуков так заврался, что утверждает якобы появилась новая Директива № 1, но в армии такого просто не может быть. — Б. С.).

Далее Жуков сообщает, что передача Директивы № 1 была завершена в 00:30 часа 22 июня 1941 года. (Вот это — действительно правда. Но все дело в том, как показано выше, Тимошенко и Жуков получили приказ Сталина о передаче директивы еще 21 июня в 20:00 часов и провозились с ней почти до 1:00 часу ночи 22 июня 1941 года. — Б. С.).

Далее Георгий Константинович рассказывает о том, что их обоих, вместе с Тимошенко «не покидало чувство какой-то непонятной раздвоенности». Казалось бы, «директиву о приведении войск приграничных военных округов в боевую готовность» Сталин им отправить разрешил, но говорит Жуков «у нас ряд важнейших мероприятий еще не завершен. И это может серьезно осложнить борьбу с опытным и сильным врагом. Да, и Директива в войска может запоздать». (Так с Директивой Вы уже запоздали, ее 22 июня никто не получил. А что касается «ваших важнейших мероприятий», так что же вы, уважаемый генералитет, с этим тянули до 22 июня, их надо было отправлять с Директивой № 1 от 18 июня 1941 года, у Вас было целых 4 дня! Неужели, Маршал Победы Г. К. Жуков не понимал как фальшиво звучат все его объяснения по этому поводу. — Б. С.). /45/.

Продолжаем рассказ Г. К. Жукова. Под утро, не смыкавший глаз Жуков, получил сообщения из ЗапОВО «о налете немецкой авиации на города Белоруссии», из КОВО «о налете на города Украины», из ПрибОВО «о налете на города Прибалтики. Около 4:00 часов «нарком Тимошенко приказал звонить Сталину. Сталин в это время спал, и, начальник охраны отказывался сначала будить Сталина». Но Жуков смело потребовал: «Будите немедля, немцы бомбят наши города!». Сталин подошел к телефону. Жуков «доложил обстановку и попросил разрешения начать ответные действия. И. В. Сталин молчит. Слышу лишь его дыхание». Г. К. Жуков настойчиво переспросил: «Вы меня поняли?». Сталин молчит еще какое-то время, потом до него все же дошло, и «наконец Сталин спросил: «Где нарком?». Дальше Сталин дал команду собрать Политбюро. «В 4 часа 30 минут утра мы с Тимошенко приехали в Кремль. Все вызванные члены Политбюро были уже в сборе». (Все изложенное в этой части рассказа абсолютная ложь, написанная в угоду Хрущеву. Сталин в эту последнюю мирную ночь, по воспоминаниям водителя Митрюхина, в 3:30 утра уже выехал с Кунцево, Жуков «будить Сталина» не мог.-Б. С.).

Продолжим далее сумбурный рассказ Г. Жукова. «Затем бледный Сталин хотел звонить в германское посольство. Молотов доложил, что «германское правительство объявило нам войну». После «длительной, тягостной паузы» Жуков «…рискнул и предложил немедленно обрушиться всеми наличными в приграничных округах силами на прорвавшиеся части противника и задержать их дальнейшее продвижение». «Не задержать, а уничтожить», — уточнил С. К. Тимошенко.

В 7: 15 час. утра 22 июня 1941 года в округа передали Директиву № 2. Правда, ее текст Жуков не приводит в своих «Воспоминаниях…»., так как «она оказалась нереальной, а потому и не была проведена в жизнь». (Это вообще какая-то несуразица, такого просто не могло быть. — Б. С.).

А потом сразу же во второй половине дня 22 июня Сталин отправил Г. К. Жукова в КОВО и «…несколько раздраженно добавил: — Не теряйте времени, мы тут как-нибудь обойдемся без вас».

В этом жуковском повествовании все настолько фальшиво, запутано и нелогично, множество противоречий и нестыковок и по времени, и по месту действия, и постоянно присутствует только одно, — желание автора реабилитировать себя и оправдать свое служебное несоответствие, а порой и халатное отношение к своим обязанностям.

Изучая документы последних дней перед войной по западным приграничным округам, а также мемуары и воспоминания очевидцев и участников начального периода ВОВ, наших ведущих историков и военных специалистов, таких как А. Мартиросян, Ю. Мухин, Ю. Жуков, О. Козинкин, А. Саввин, Л. Балаян, А. Елисеев, И. Пыхалов, и снова возвращаясь к Директиве № 1 от 18 и 21 июня 1941 года, можно вполне прийти к определенному и однозначному выводу о том, что высший командный состав Красной Армии, Наркомат обороны и Генеральный штаб РККА получил от главы государства И. В. Сталина все необходимые и возможные указания для отражения немецкой агрессии за четыре дня до нападения Германии на СССР, т. е. о приведении всех войск в полную боевую готовность, с полной расшифровкой в приказах этого понятия.

Продолжая тему о мифах антисталинизма, мне бы хотелось представить нашим современникам, в особенности молодежи, разоблачение еще одного подлого мифа, созданного политическим подонком Хрущевым, «о растерянности Сталина в первые дни войны». Изучая книгу историка-исследователя А. Б. Мартиросяна «Трагедия 22 июня: блицкриг или измена», я обратил внимание на материал, который автор использует для разоблачения этого мифа. Это статья Г. Горяченкова «Десять дней из жизни Сталина: 22 июня — 2 июля». Статья была напечатана в «Досье гласности» № 4, 2004., данные которой целиком базируются на Архиве Президента РФ — «Особая папка» Политбюро ЦК КПСС.

«Десять дней из жизни Сталина: 22 июня-2 июля». Несмотря на то, что в заголовок этих заметок вынесено имя человека, возглавлявшего в годы ВОВ Красную Армию и работу тыла, Коммунистическую партию большевиков, которая стала организатором побед советского народа в смертельной схватке с фашизмом, они не о Сталине. Эти заметки о правде и лжи, вероятно, о беспримерной в мировой истории кампании клеветы. Клеветники, отечественные и зарубежные, вписывают в биографию Сталина любые измышления — было бы только погрязнее и позловещее. Одна из самых любимых тем — И. Сталин в первые дни войны. На рубеже 90-х годов ушедшего века неисчислимая свора антисоветчиков, в которой выделялись голоса бывших пропагандистских работников КПСС, день и ночь, если принять во внимание радиопередачи, обрабатывало массовое сознание. Миллионы людей оказались даже не в состоянии задать вопрос: а такое могло быть? Бесспорно, эта антисоветская акция, а она именно антисоветская, а не антисталинская, как это представляется на первый взгляд, дала ее организаторам столь блестящий для них результат потому, что началось еще в советское время, в условиях, когда ее инициаторов, уважаемых в обществе людей, мало кому приходило в голову заподозрить в заурядной подлости.

Комментаторы сборника документов «Органы государственной безопасности СССР в ВОВ», подготовленного к печати Федеральной службой безопасности РФ и Академией ФСБ РФ, считают, что «зеленый свет» безудержному потоку антисталинских измышлений положил Хрущев в своих воспоминаниях. Вероятно «ученые» типа генерала Волкогонова ориентировались по нему. Писатель Чаковский в самом конце 60-х годов опубликовал растиражированный затем в нескольких миллионах экземпляров роман «Блокада». Он так описал душевное состояние И. В. Сталина и его поведение. Сообщение Молотова после встречи с послом Шуленбургом о том, что Германия объявила Советскому Союзу войну, «застала Сталина на его пути в дальний угол комнаты… он круто повернулся… Казалось, что Сталин сбился с пути, заблудился, потерял зрение. Он сделал несколько неуверенных шагов. Потом все также, будто ничего не видя перед собой, подошел к столу и медленно, точно ощупью, опустился на свободный стул. Он сидел ссутулившись, опустив голову, положив на стол набитую, но так и не зажженную трубку.

…Потом ни на кого не глядя, поникший, ссутулившийся вышел из здания, сел в машину и уехал в свой кунцевский дом.

Никто не знал, о чем думал Сталин в течение последующих нескольких десятков часов. Его никто не видел. Он не появлялся в Кремле. Никто не слышал его голоса в телефонных трубках. Он ничего не знал… Что же делал, о чем думал этот, казалось, всесильный и всезнающий человек в те долгие, странные часы? Об этом можно только гадать».

К сожалению, мы и сегодня не знаем в полном объеме о том, чем занимался И. В. Сталин в те дни (уважаемый коллега Горяченков слегка «погорячился», — знаем, и немало, и то, что знаем выше уже было показано, не говоря уже о беспрецедентно напряженной работе Сталина в первые десять дней войны, что подтверждается данными архивов.-А. М.). Но гадать, что делал и о чем думал Сталин «в те долгие, странные часы», т. е. в часы якобы самозаточения на кунцевской даче, не стоит. Таких часов просто не было. Все эти дни И. В. Сталин непременно работал — на даче и главным образом в Кремле. А о чем он думал? А о чем думаем мы все, когда перед нами встают какие-то вопросы? О том, как их решать.

Источником для этих измышлений стали обвинения И. В. Сталина «коммунистом № 1», как иногда называл себя Хрущев. В Советском Союзе его мемуары были впервые опубликованы в № 9 журнала «Вопросы истории» за 1990 год. В них, в частности, есть такие строки: «Война началась. Но каких-нибудь заявлений советского правительства или же лично Сталина не было… Сейчас-то я знаю, почему Сталин тогда не выступил. Он был совершенно парализован в своих действиях и не собрался с мыслями… Он находился в состоянии шока». Несомненно, для антисоветской поросли 90-х годов «воспоминания» Хрущева также стали источником клеветы. Хрущев впервые выступил со своими обвинениями сразу же после окончания работы ХХ съезда КПСС. Это его выступление обычно называют — с умыслом или по неведению — докладом на закрытом заседании ХХ съезда КПСС. Это не так. Хрущев выступил на следующий день после закрытия съезда, когда был избран ЦК, а последний избрал его Первым секретарем. Если бы Хрущев осмелился выступить с этим докладом на самом съезде, перед выборами членов ЦК, то о дальнейшей судьбе докладчика, и пожалуй, Советского Союза можно было, воспользуюсь выражением писателя А. Чаковского, только гадать.

Доклад Хрущева был опубликован в СССР в 1989 году в третьем номере «Известий ЦК КПСС». Так что познакомиться сейчас с обвинениями Н. Хрущева, подчас просто вздорными, нетрудно. Но выступление содержало «много запальчивых отступлений, не вошедших в распространенный впоследствии текст». Это воспоминание принадлежит консультанту, затем заместителю заведующего Отделом культуры ЦК КПСС И. Черноуцану: «…запальчиво и захлебываясь читал Хрущев… С особой ненавистью и ожесточением говорил Хрущев о Сталине. Он объявил его, впавшего в состояние глубокой депрессии, прямым и главным виновником поражения на фронтах в первый период войны… Никита с яростью кричал: Он трус и паникер. Он за всю войну ни разу не выехал на фронт». (Это абсолютная ложь, Сталин неоднократно выезжал на фронты и в 1941, и в 1942, и в 1943 годах, но в отличие от лысого троцкиста-кукурузника не делал из этого пропагандистские спектакли, к тому же «окопный телеграф» и так мгновенно разносил эту весть в войсках, и охранники Сталина, и его личный шофер, и сын Берии — Серго однозначно засвидетельствовали эти факты в своих книгах, а также А. Рыбин «Сталин на фронте».-А. М.).

По существу, Хрущев, не произнося этих слов, обвинил главу правительства И. В. Сталина в преступном бездействии, приведшем к тяжелейшим последствиям для страны. Сегодня многие из обвинений, с которыми Хрущев обрушился на Сталина в феврале 1956 года, а затем повторил в своих мемуарах, разоблачены как откровенная ложь. Первый серьезный удар по хрущевским подлым измышлениям нанес более 30 лет назад маршал Г. К. Жуков (хотелось бы, чтобы это было действительно так — ведь сначала-то в 1956 году, Жуков так облил грязью своего Великого Верховного, что Хрущев от зависти лопался, об этом уже говорилось выше; а то, что впоследствии Жуков взял иной тон в отношении Сталина, так это вполне естественно, — после свержения Хрущева так нагло врать и клеветать на Сталина уже не позволялось. Вот и подделался Жуков под конъюнктуру тогдашнего момента, а в приватных беседах по-прежнему лгал и клеветал, правда, уже значительно осторожней, нежели при Хрущеве! — А. М.).

И все-таки клеветникам неймется. Есть такой историк Г. Куманев — фигура в нынешней российской исторической науке далеко не последняя — он академик РАН. В изданной им в 2001 году книге «Рядом со Сталиным» опубликованы беседы с человеком, прожившим жизнь «от Ильича до Ильича без инфаркта и паралича» — А. И. Микояном, состоявшиеся в 70-е годы. А. Микоян у академика Г. Куманева вспоминает: «В субботу, 21 июня 1941 года, поздно вечером мы, члены Политбюро ЦК партии, собрались у Сталина на его кремлевской квартире. Обменялись мнениями по внутренним и международным вопросам. Сталин по-прежнему считал, что в ближайшее время Гитлер не начнет войну против СССР. (нагло и подло врет Микоян — 21 июня с раннего утра Сталин уже был в Кремле и принимал все необходимые меры для отпора агрессии, о чем говорилось выше в данной главе.-Б. С.). Мы разошлись около трех часов ночи, а уже через час меня разбудили — война! Сразу же члены Политбюро ЦК собрались в Кремлевском кабинете у Сталина. Он выглядел очень подавленным, потрясенным. «Обманул-таки подлец Риббентроп», — несколько раз повторил Сталин. Все пришли к выводу, что необходимо выступить по радио. Предложили это сделать Сталину. Но он сразу же наотрез отказался. Сталин был в таком подавленном состоянии, что действительно не знал, что сказать народу… На следующий день Молотов предложил ехать к Сталину, чтобы решить все эти вопросы. Молотов, правда, сказал, что у Сталина такая прострация, что он ничем не интересуется… Увидев нас, он буквально окаменел. Голова ушла в плечи, в расширенных глазах явный испуг. Сталин, конечно, решил, что мы пришли его арестовывать…».

«Эластичный» и очень лживый Микоян, давно ненавидевший Сталина и пресмыкавшийся перед ним, так мог говорить. Но в книге Г. Куманева нечто подобное говорит и Молотов: «Ведь Сталин был живой человек, и на какое-то время неожиданные события его буквально потрясли и ошеломили. Он в самом деле не верил, что война так близка». Молотов не говорил этого Куманеву. В противном случае надо допустить, что в многочисленных беседах с писателем Ф. Чуевым он говорил неправду. А Молотов свидетельствовал, что И. В. Сталин «не был наивным человеком, не был таким простодушным простаком, что его всякий мог…»., что они конечно, знали, что и к этой войне надо быть готовым в любой момент, а как это обеспечить на практике?», что «все эти дни и ночи, он, как всегда, работал, некогда ему было теряться или дар речи терять».

Отсчет военного времени обычно ведется с вечера 21 июня — с того часа, когда в кабинете И. В. Сталина было решено дать директиву военным советам пяти западных военных округов. Незадолго до совещания — за полчаса, за час? — Г. К. Жукову позвонил начальник штаба КОВО Пуркаев и доложил о перебежчике, сообщившем о немецком наступлении утром 22 июня. Жуков немедленно сообщил о звонке И. В. Сталину. Последний вызвал его и наркома С. К. Тимошенко в Кремль…

Согласно записям в тетрадях дежурных секретарей они вошли в кабинет Сталина в 20:50 час. О Тимошенко можно сказать, что он вернулся: нарком находился у Председателя СНК с 19:05 часа до 20:15 час. У И. В. Сталина уже собрались Молотов, Ворошилов, Берия, Маленков. До военных Сталин принял Вознесенского, Кузнецова и Сафонова. Сафонов — это начальник мобилизационно-планового отдела Комитета Обороны при СНК СССР, Кузнецов— зам. начальника ГРУ. Одновременно с Тимошенко и Жуковым пришел Буденный, а около 22:00 часов прибыл Мехлис.

А что было до этих часов? Днем И. В. Сталин принял московских руководителей Щербакова и Пронина, и приказал не задерживать секретарей райкомов на рабочих местах. «Возможно нападение немцев», — объяснил он, об этом пишет адмирал Кузнецов со слов Пронина. О том, что Сталин на встрече со Щербаковым и Прониным предупредил их о возможном нападении немцев, свидетельствует и управляющий делами СНК Чадаев, который вел также протоколы заседаний Политбюро». Около 7:00 часов вечера ему об этом рассказал Поскребышев. Он же сказал Чадаеву, что «хозяин… только что разговаривал с Тюленевым. Спрашивал у него, что сделано для приведения в боевую готовность противовоздушной обороны. Адмирал Кузнецов также пишет, что Тюленев, бывший в те дни командующим Московским военным округом, сообщил ему об этом разговоре. А днем было принято Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) о создании группы резервных армий, передислоцированных в мае-июне в западные районы из внутренних регионов в порядке подготовки к отражению немецкой агрессии.

На Политбюро было также заслушано сообщение НКО СССР о состоянии противовоздушной обороны. На заседание вызывались и некоторые руководители наркоматов оборонных отраслей промышленности. Все они получили указание о принятии дополнительных мер по выпуску военной продукции. Запись посетителей И. В. Сталина 21 июня заканчивается фразой: «Последние вышли — 23:00».

Определить с большой точностью, когда И. В. Сталину сообщили о начале войны, пока невозможно. Жуков пишет, что позвонил ему в 3:30 часа утра, и сообщил о нападении немцев. Молотов говорил, что известие поступило раньше, около двух часов ночи. Водитель И. В. Сталина Митрюхин вспоминает: «В 3:30 22 июня я подал машину Сталина к подъезду дачи в Кунцево». А в тетради первая запись сделана в 5:45 часа в кабинет вошел Молотов. Но сообщение о просьбе посла Шуленбурга принять его застало Молотова в кабинете Сталина, а принял нарком посла в 5:30 часа.

Между тем, это известно, члены Политбюро находились у Сталина еще до звонка от посла… Молотов по поводу попыток Ф. Чуева внести полную ясность в этот вопрос сказал: «Что вы держитесь за пустяковую часть этого дела? Все, конечно, интересно. и эти детали можно уточнить, но они не имеют значения».

Молотов, конечно, прав, хотя эту неопределенность некоторые осторожно используют для того, чтобы навести тень на те рассветные часы. Они начались, разумеется, с обсуждения сложившейся ситуации. Из воспоминаний Жукова можно понять, что первое решение было принято по его инициативе: дать войскам директиву задержать противника. С 5:45 часа до 16:45 часа в кабинете И. В. Сталина побывало 29 посетителей. Некоторые из них — Молотов, Жуков, Маленков, Микоян, Вышинский, Тимошенко, приходили к Сталину дважды, А Берию, Ворошилова и Кузнецова он принял даже трижды. Кроме них, И. В. Сталин принял Мехлиса, Кагановича, Димитрова, Мануильского, Шапошникова, Ватутина, Кулика.

В 12:00 часов дня по радио выступил Молотов. Как и все руководители того времени, выступление он готовил сам. Однако в его редактировании принимали участие другие члены Политбюро. Приложил руку к молотовскому выступлению и И. В. Сталин. В тот же день было объявлено о введении военного положения в Украинской, Белорусской, Карело-Финской, Эстонской, Литовской, Латвийской ССР, а также в северных, центральных и южных областях РСФСР. Этот указ — всего лишь перечисление регионов. Но стоит ли сомневаться, что этот перечень также согласовывался с И. В. Сталиным. Однако в тот день Президиум Верховного Совета СССР принял еще один Указ — «О военном положении». Это был очень серьезный правовой документ, он затрагивал конституционные права граждан. Такой Указ без обсуждения со Сталиным принят быть не мог. Что это так, подтверждает даже Микоян. Каганович говорил о той ночи Ф. Чуеву: «Сталин каждому из нас сразу же дал задание — мне по транспорту, Микояну по снабжению». А какие задания он дал другим? Ясно, что они получили задания, связанные с их прямыми обязанностями.

Нетрудно заметить, что Сталин принимал в этот день высших партийных, государственных и военных деятелей. Но он сделал одно исключение, приняв двух человек, не занимавших никаких государственных постов, а один из которых даже не являлся членом ВКП(б). Утром в 6:40 он встретился с Г. Димитровым и Д. Мануильским. С 1935 года Г. Димитров являлся Генсекретарем Коминтерна, а Мануильский в июне 1941 года был представителем ВКП(б) в Коминтерне и секретарем его Исполкома. Можно предположить, что И. В. Сталин говорил с ними о том, что может сделать Коминтерн, т. е. мировое «коммунистическое движение» и коммунисты-эмигранты, находящиеся в СССР, для борьбы с фашизмом.

Что еще точно известно о том, чем занимался И. В. Сталин днем 22 июня? Днем он дал поручение Чадаеву подобрать «группу расторопных работников», которые должны были разработать предложения по эвакуации населения, предприятий и другого имущества на восток. В течение дня разговаривал по телефону с наркомом обороны и начальником Генерального штаба, с командующим Западным фронтом Д. Павловым, дважды звонил Первому секретарю ЦК ВКП(б) Белоруссии П. Пономаренко, первый раз в 7:00 утра, второй раз — около 12:00 дня. Разговор шел о перестройке республиканской партийной организации, всей Белоруссии на военный лад. Днем Сталин сразу же спросил Пономаренко: «Что вы можете сказать о военной обстановке? Что делает и как себя чувствует товарищ Павлов?». Пономаренко ответил, что командующий загружен до отказа и, пытаясь решить сотни вопросов и дел, не сосредоточивается на главных вопросах руководства». Он попросил И. В. Сталина «прислать в штаб фронта одного из авторитетных Маршалов Советского Союза». Сталин ответил, что он уже думал об этом, и сегодня к ним выезжает Маршал Шапошников. А около 13:00 часов И. В. Сталин позвонил Жукову и приказал ему вылететь с такой же, как у Шапошникова, задачей — оказать помощь командованию — на Юго-Западный фронт.

В Киеве, как пишет Жуков, его ждал Хрущев. И тут уместно задаться вопросом, даже двумя. Кто это в Москве приказал члену Политбюро ЦК ВКП(б) Хрущеву ждать начальника Генштаба, а потом лететь вместе с ним в Тернополь? Кто, кроме Сталина? И если Сталин 22–23 июня 1941 года трижды разговаривал с руководителем Белорусской партийной организации, то мог ли он за все первые дни войны ни разу не позвонить руководителю Украины? Мог ли тот же руководитель Украины ни разу не позвонить Первому руководителю СССР, чтобы не доложить об обстановке на Украине? Так почему же так лжет этот высокопоставленный клеветник о том, что И. В. Сталина в первые дни войны не было в Кремле?!

23 июня рабочий день И. В. Сталина начался около трех часов утра. Во всяком случае в 3:20 часов к нему уже зашел Молотов. Утром он также принял Ворошилова, Берию, Тимошенко, Ватутина, Кузнецова, Кагановича. В 4:30 утра — Жигарева, командующего ВВС РККА.

В течение дня, вечером и ночью И. В. Сталин опять встречается с Молотовым, Жигаревым, Тимошенко(дважды), Ворошиловым, Мехлисом, Кагановичем, Ватутиным, Кузнецовым (наркомом ВМФ), Берией. Из новых посетителей — первый заместитель председателя СНК и председатель Госплана Вознесенский, который утром 22 июня провел совещание со своими заместителями и наркомами и предложил им в «течение суток разработать план максимального увеличения производства вооружения для армии, учитывая, что мобилизационные планы, подправленные заранее, всем известны». И. В. Сталин принял Вознесенского около 21:00 вечера, когда наркомы и работники Госплана уже представили его руководителю свои предложения. Конечно, они и обсуждались на встрече. Последние посетители этого рабочего дня покинули сталинский кабинет 24 июня в 1:25 часа ночи.

В последующие июньские дни И. В. Сталин по-прежнему продолжает принимать военных и высших партийных и государственных деятелей. Но среди посетителей все новые и новые лица. Круг посетителей опять даст нам возможность представить, какие вопросы решал И. В. Сталин. Первым 24 июня в 16:20 он принял Малышева, своего заместителя по СНК, курировавшего тяжелое машиностроение. В одно и то же время с ним он принимает ленинградцев: второго секретаря Ленинградского обкома Кузнецова, директора Кировского машиностроительного завода Зальцмана, директора Ижорского завода Попова и наркома тяжелого машиностроения Казакова. Позже встречается с наркомом авиационной промышленности Шахуриным, начальником НИИ ВВС РККА Петровым, Начальником Транспортного управления наркомата заготовок Супруновым. Более часа в кабинете И. В. Сталина находился Голиков — начальник ГРУ, заместитель начальника Генштаба РККА. Последний посетитель в 21:00 — первый секретарь Ленинградского обкома А. Жданов. Известие о начале войны застало его на отдыхе. По пути в Ленинград он, конечно не мог не встретиться с И. В. Сталиным. Следующая запись в «тетрадях» за 25 июня, в 1:00 часа ночи пришел Молотов. Получается, что после встречи со Ждановым до прихода Молотова Сталин отдыхал не более двух с половиной часов.

Хозяин покинул свой кабинет, вероятно, около 6:00 часов утра. Хотя правильнее сказать, что около этого часа ушли последние посетители. И. В. Сталин мог работать в Кремле и один. Вторая запись от 25 июня была сделана в 19:40 часов вечера. К Сталину вновь пришел Молотов. Всего у И. В. Сталина состоялось в тот день 29 встреч, 26 июня — 28 встреч, 27 июня — 30 встреч, 28 июня — 21 встреча. У него в кабинете в эти дни, как правило, все те же лица, с кем он встречался 22–23 июня. Помимо них он принимает наркома связи Пересыпкина, «тов. Соколова», вероятно, начальника Главного управления Пограничных войск, начальника Главного автобронетанкового управления РККА Федоренко, начальника Управления военных сообщений РККА Ковалева, начальника Главного артиллерийского управления РККА Яковлева. Вероятно, заместителя начальника ВВС по тылу Н. Соколова-Соколенка (фамилия написана неразборчиво), начальника управления заказов Главного управления ВВС Жарова, заместителя начальника управления запасных авиаполков по боевой подготовке Никитина, заместителя начальника 1-го управления Главного управления ВВС по летной подготовке Титова, первого заместителя наркома авиационной промышленности Дементьева, летчика-испытателя Стефановского, командира 401-го истребительного авиаполка особого назначения Супруна. 28 июня И. В. Сталин принял также председателя Госбанка СССР Булганина и наркома вооружения Устинова. Последним он принял в 24:00 часа наркома государственной безопасности СССР Меркулова, беседа продолжалась недолго — 15 минут. Но кто-то, видимо, работники аппарата СНК, еще заходили в кабинет Сталина. Запись в «тетради» за 28 июня заканчивается словами: «Последние вышли в 00:50», т. е. 29 июня 1941 года.

На этой дате временно, на два дня обрываются записи в «тетради» посетителей сталинского кабинета. Этот перерыв вдохновил клеветников на новые инсинуации. Вероятно, первым эту гнусную клеветническую жилу стал разрабатывать доктор двух наук — философии и истории, трехзвездный генерал Волкогонов, который 38 лет прослужил в Советской Армии, от лейтенанта дослужился до генерал-полковника. После окончания военного училища он получил должность инструктора по комсомольской работе политуправления Приволжского военного округа. И с 1954 года по 1988 год занимался только «коммунистическим воспитанием» солдат и офицеров Советской Армии, ни одного дня за эти годы не прослужив на должностях, связанных непосредственно с работой с личным составом. И писал. И как писал. «…самые великие герои в человеческой истории — вожди мирового пролетариата». Это в 1985 году. А в 1987 году, в книге «Оружие истины» Волкогонов звенит: «Подлинными Прометеями разума стали классики научного социализма К. Маркс, Ф. Энгельс, В. И. Ленин. Зарница их мысли открыла и высветила… пути освобождения трудящихся от социальной несправедливости…». Разве обычный философ мог написать такие строки? Это поэт среди философов!

Года через три доктор философии и истории объявил, что принялся писать «честную книгу» о В. И. Ленине. И написал даже в двух томах. В одном из которых признался читателям, что его всегда поражала способность Ленина к «бездумному экспериментированию, имея на руках как предмет бредовых идей классы, государство, народы, армию». О том, как в двух томах этот подлый приспособленец «разоблачал» Ленина, можно написать два тома, разоблачающие методы и способы клеветы, которой Волкогонов занимается на протяжении сотен страниц. И хотя это выходит за тему заметок, однако дать несколько штрихов к портрету сего «исследователя» о деятельности И. В. Сталина мне показалось необходимым.

Надо сказать, что клеветой на И. В. Сталина Волкогонов промышлял и в годы советской власти. Перед самым разрушением СССР он в Академии общественных наук защитил докторскую диссертацию «Сталинизм — сущность, генезис и эволюция». Видимо, «открытия», которые философ сделал на ниве истории, стали основой для его вышедшей в 1989 году книге о И. В. Сталине «Триумф и трагедия». Однако ни книга, ни тем более диссертация не имели широкой аудитории. Определенную аудиторию он получил, став научным комментатором фильма «Монстр», показанного по российскому телевидению в декабре 1992 года. Тогда не один десяток миллионов граждан России и ближнего зарубежья узнали новые подробности якобы постыдного поведения вождя в первые дни войны. Но подлый ученый генерал принял в расчет, что после публикации в «Известиях ЦК КПСС» «тетрадей посетителей» морочить головы людям баснями о том, как И. В. Сталин скрылся на даче в Кунцево, узнав о начале войны, доктору двух наук никак нельзя. Эта ложь легко разоблачалась. Однако за 29 и 30 июня записей в тетрадях посетителей не было. Этим обстоятельством Волкогонов и воспользовался. Он объявил, что Сталин, узнав о сдаче немцам 28 июня Минска, устроил разгон высшему военному руководству, а затем скрылся на на дачу и впал в прострацию. И «очнулся» — в этом месте Волкогонов сослался на рассказ названного им члена Политбюро, — только 30 июня, когда к нему пришли члены Политбюро с просьбой занять пост Председателя государственного комитета обороны. Волкогонов со слов этого неизвестного члена Политбюро, рассказал телезрителям, что соратники застали Сталина подавленным, растерявшимся, решившим, что они приехали его арестовывать.

Составители уже упоминавшегося «Сборника документов» отметили, что Волкогонов не счел нужным сообщить, откуда он почерпнул эти сведения, кто этот таинственный член Политбюро? Действительно, «дважды ученый» умалчивает об источнике крайне важной информации. Почему бы это? Есть два члена Политбюро, которые якобы были свидетелями растерянности и страха И. В. Сталина и рассказали потом об этом другим — все тот же Хрущев и Берия, как будто бы именно Берия сообщил Хрущеву о том, как вел себя И. В. Сталин.

Конечно, для Хрущева, по инициативе которого Берию быстренько отправили на тот свет, бывший приятель был надежным источником. В том смысле, что опровергнуть с того света он ничего не мог.

У Хрущева этот эпизод хронологически изложен неопределенно. «Когда началась война, Сталин был совершенно подавлен… Он сказал: «Я отказываюсь от руководства». В какой-то момент, по словам Берии, «ушел, сел в машину и уехал на ближнюю дачу». «Мы посовещались с Молотовым, Кагановичем, Ворошиловым, — пересказывает Хрущев Берию, — и решили поехать к Сталину и вернуть его к деятельности с тем, чтобы использовать его имя и его способности в организации обороны страны». И. В. Сталин при виде соратников испугался, вероятно, «подумал, не приехали мы его арестовывать». Соратники стали убеждать вождя, что еще не все потеряно, что есть еще возможность поднять народ на борьбу с Гитлером, «…тогда Сталин вроде опять пришел в себя» (это опять-таки абсолютная ложь Хрущева, которая разоблачается в мгновение ока: этот, к сожалению, недобитый троцкист в начале войны находился на Украине и ничего о том, что происходило в Кремле, не знал и знать не мог! Зато на Украине в начале войны сделал все, чтобы и без того страдающее от войны мирное население погибло бы еще до оккупации гитлеровцами, за что получил очень резкий разнос со стороны Сталина). /54/.

Практически невероятно, чтобы Берия мог рассказать Хрущеву эту байку. Такой разговор мог произойти лишь в марте-июне 1953 года, а до беспредельной, безнаказанной и выгодной для лжецов клеветы на И. В. Сталина еще несколько лет. Берия, может быть, и организовал убийство Сталина, но как он мог его порочить? Ведь в те месяцы он все еще вождь не только для Молотова или Кагановича, но и для Хрущева (уважаемый коллега Горяченков, к сожалению, и тут погорячился — к убийству Сталина Берия отношения не имел, но имел прямое отношение к расследованию этого преступления и уже на ранних его стадиях явно знал, что убийство организовал Хрущев при помощи министра госбезопасности Игнатьева, сразу же после запроса санкции на арест которого 25 июня 1953 года, Берия сам был застрелен в своем же доме днем 26 июня 1953 года военными во главе с Жуковым, устроившим под общим руководством Хрущева государственный переворот — А. М.).

Независимо от того, продумал ли Хрущев разговор с Берией, у Волкогонова на него сослаться возможности не было. «Когда началась война», Сталин никуда не уезжал, после публикации «тетрадей посетителей» так врать было опрометчиво. Поэтому-то он и сослался на безымянного члена Политбюро.

В середине 90-х годов на авансцене исторической науки появился еще один «исследователь». В историки переквалифицировался драматург Радзинский, написавший книгу, которую очень непритязательно назвал «Сталин». Как и Волкогонов, он использовал ее в цикле телевизионных передач, прошедших по первому каналу осенью-весной 1996–1997 годов, писатель Бушин назвал их «Театром одного павлина».

Разумеется, новоявленный историк не мог пройти мимо событий последних дней июня 1941 года. Описывает он их с помощью, как утверждает, обнаруженной им в секретном фонде Архива Октябрьской революции рукописи Чадаева и своих комментариев к ней. Воспоминания Чадаева якобы помогли Радзинскому понять поведение И. В. Сталина. Но в цитируемых Радзинским строчках из «засекреченных» воспоминаний Чадаева нет никакой информации, которая не была бы известна из других источников. Однако в них есть весьма подозрительные ошибки. И поэтому у меня вызывает сомнение само авторства Чадаева. В цитируемых воспоминаниях есть, например, такая неточность. Невежественный драматург ее мог допустить, а человек, проработавший с И. В. Сталиным много лет, привыкший к тому, что в документах нельзя допускать неточности, небрежности, не мог. Я называю Радзинского «невежественным» не для того, чтобы его как-то оскорбить. Он такой и есть. Ну какой историк, нет, какой мало-мальски грамотный человек может написать: «Вместо Тимошенко Сталин делает наркомом Жукова». Не «делал» И. В. Сталин Жукова наркомом никогда.

Не был в первые дни войны, как утверждает Радзинский, особенно близок к Сталину Василевский. До начала августа 1941 года Василевский только один раз на станции метро «Кировская» видел И. В. Сталина. Об этом он пишет в своих воспоминаниях «Дело всей жизни».

С именем Василевского связана и неточность в процитированных Радзинским воспоминаниях Чадаева: «В завершение по телефону он позвонил заместителю начальника Генерального штаба Василевскому…». Не звонил И. В. Сталин 24 июня заместителю начальника Генштаба Василевскому. По той причине, что эту должность занимал Ватутин. Но если «историк» Радзинский «назначил» Жукова наркомом обороны СССР, которую после Тимошенко занимал сам И. В. Сталин, то назначить первого заместителя начальника Оперативного управления Генштаба Василевского на должность заместителя начальника Генштаба для него совсем уж плевое дело. Но не для бывшего управляющего делами Совнаркома СССР.

И еще одна небольшая иллюстрация приемов Радзинского. Не знаю, зачем ему потребовались записки Чадаева. Может быть, потому что в воспоминаниях Молотова, Жукова, Микояна нет «фактов», которые нужны драматургу? Возможно. Но для этого Чадаева надо было сделать очевидцем тех разговоров, что велись в кабинете главы Правительства. Что Радзинский и делает, уверяя читателей книги, что в первую военную ночь Чадаев находился в кабинете И. В. Сталина. Далее Радзинский сообщает, что Сталин поручал Чадаеву вести краткие записи всех заседаний Правительства и Политбюро, проходивших в его кабинете. Отсюда читатель должен сделать вывод, что все записи Чадаева — это вмешательство очевидцев. Однако, вот какая штука! ночью и утром 22 июня 1941 года, Чадаев в кабинет председателя Совнаркома даже не заходил. Это прямо следует из его интервью Куманеву.

Но и от себя Радзинский описывает в виде комментария, как встретил войну И. В. Сталин. И вот как он это делает. Чадаев пишет (допустим, что это он пишет): Тимошенко доложил, что «нападение немцев следует считать свершившимся фактом». Затем драматург живописует, с каким трудом говорит Сталин. Наконец, он предлагает Молотову связаться с Берлином и немецким посольством. Душевед-драматург комментирует: «Он еще цеплялся за надежду, а может, все-таки провокация!». Это самый излюбленный прием Радзинского объяснить, о чем думал в тех или иных обстоятельствах И. В. Сталин. Молотов и Жуков говорят лишь об указании Сталина позвонить в посольство, а Микоян вообще умалчивает об этом эпизоде. А если даже Сталин и сказал, что надо связаться с Берлином, то что из этого следует? Ведь глава Правительства еще действительно не знает, что началась именно война, а не какие-то крупные провокации.

Далее Чадаев пишет: «Политбюро утвердило сообщение к советскому народу. В 12:00 часов его зачитал Молотов. Душевед тут же комментирует: «Сталин выставил Молотова вперед, — он подписывал пакт, пускай расхлебывает. А пока вместе составляют обращение к народу — два партийных журналиста». «Оба» они ничего не «составляли». Обращение писал Молотов. И это Радзинскому известно, так как ниже цитирует Молотова из книги Чуева, который рассказывает автору, как писалось и редактировалось обращение. А главное, душевед вновь знает, почему И. В. Сталин не стал выступать 22 июня. Конечно, историк Радзинский, получающий, как и другие «демократы», политическое образование на кухне, не в состоянии понять мотивов сталинского решения, хотя и знает о них. Но драматург Радзинский не может не видеть разницы между выступлением Молотова 22 июня и выступлением И. В. Сталина 3 июля 1941 года. И не может не помнить, что с такой речью 22 июня И. В. Сталин выступить не смог бы.

Когда я читаю и слушаю всех этих радзинских, у меня из головы не выходит один и тот же вопрос: действительно ли они своими убогими мозгами не могут понять, что люди, о которых они пишут и говорят, сознавали свою ответственность за судьбу социалистического государства, за судьбу советского народа и думали о том, как противостоять врагу, а не о сверхличных интересах? Или все и всё понимают?

«Страна ждет выступления всезнающего бога, а бог пока молчит, ждет, — объясняет Радзинский читателям, — что будет на фронтах. И подыскивает первых виновных». Ну да, хороших вестей с фронтов нет, делать руководителю партии и главе правительства нечего, и он, пользуясь затишьем, думает, на кого бы это свалить вину за первые поражения. Через восемь строчек Радзинский сообщит читателям: к вечеру И. В. Сталин нашел первого виновного — командующего Западным фронтом Д. Павлова. Как же об этом узнал душевед? Да опять же из воспоминаний Чадаева. Вечером И. В. Сталин (между прочим, вечером он был на даче, что, и управляющего делами он взял с собой? — Авт.). «гневно выражал недовольство действиями командующего фронтом». Ну и что? Драматург понимает, что критика Сталиным Павлова — призрачное основание для его вывода. Надо что-нибудь повесомее. У Радзинского это «повесомее» тут же находится. Он цитирует рассказ Чадаева о докладе Тимошенко, смысл которого в том, что на Западном фронте совсем плохо, уничтожена чуть ли не вся авиация Красной Армии. «Это чудовищное преступление. Надо головы поснимать с виновных, — говорит в записках Чадаева Сталин. «И тут же, — пишет Чадаев, — поручил НКВД расследовать это дело». Далее драматург пишет от себя: «Двенадцатичасовой рабочий день закончился в 17:00. Последним из кабинета вышел Берия — видимо, после обычных решений — виновных расстрелять».

Вот такую мрачную картину рисует драматург. Только Чадаев не мог написать, что И. В. Сталин дал поручение НКВД «расследовать это дело». Радзинский мог. Все эти радзинские, вбивая в сознание советских людей свою гнусную ложь, а теперь граждан России представление о Советском Союзе времен И. В. Сталина как о государстве беззакония, правового беспредела, в котором законом были лишь приказы узурпатора, похоже, все-таки и в свои умишки забили эту чушь.

Не мог честный Чадаев приписать И. В. Сталину то, что он не мог сказать. Дело в том, что еще 8. 02. 1941 года Особые отделы Главного управления Госбезопасности НКВД СССР Постановлением ЦК ВКП(б) и СНК СССР были ликвидированы, а их функции переданы Третьему управлению НКО и НКВ МФ СССР. Поэтому И. В. Сталин не мог поручить НКВД или лично наркому Берии «разбираться» с командованием Западного фронта. О чем и свидетельствует постановление заместителя начальника следственной части 3-го управления НКО СССР Павловского об аресте Павлова. Постановление утверждено наркомом обороны маршалом Тимошенко 6-го июля 1941 года. (на самом же деле это не так, — оно было подписано лично Г. К. Жуковым, и он же упек за решетку, а затем и довел до расстрела чуть ли не все командование Западного фронта, что было обусловлено очень специфическими обстоятельствами в стратегическом «предвидении начала войны самим Жуковым», о чем речь еще впереди. Уважаемый коллега Горяченков, к сожалению, упустил из виду, что с 03. 02 по 17. 07. 1941 г. военная контрразведка находилась в подчинении НКО СССР, т. е. тем же Жукову и Тимошенко, кстати, как убедимся из дальнейшего анализа, за день до изъятия системы особых отделов из НКО и передачи их вновь в НКВД, Жуков и Тимошенко уже письменно готовили на плаху голову также и командующего Юго-Западным фронтом генерала Кирпоноса! — А. М.).

У Радзинского вообще не было никаких оснований, кроме патологического неистребимого желания бросить лишний комок грязи в И. В. Сталина, убедить читателей в том, что именно Сталин искал 22 июня виновных. Все, что известно, говорит о том, что Сталин был озабочен только одним — помочь Павлову в управлении войсками. 22 июня он направил в Минск высокочтимого им маршала Шапошникова, но, к сожалению, маршал заболел и ничем не смог помочь Павлову (это не так, Шапошников как раз помог, но Павлов проигнорировал его помощь.-А. М.).

Поэтому 26 июня И. В. Сталин отзывает Жукова с Юго-Западного фронта и поручает ему вместе с Тимошенко и Ватутиным подумать, что можно сделать в сложившейся обстановке. В 10:00 часов утра 27 июня Жуков передает в штаб фронта соответствующий приказ Ставки. Рано утром 30 июня Жуков вновь дает указание Павлову, что должны предпринять войска фронта для отражения немецкого наступления. Бесполезно, наши войска отступают… И только тогда Сталин приказывает Жукову отозвать Павлова в Москву. На следующий день его отстраняют от командования фронтом. Но очевидно, что и в те дни ни И. В. Сталин, ни члены Политбюро еще не приняли решения о привлечении Павлова к уголовной ответственности. Напомню, что постановление о его аресте было подписано и утверждено лишь 6-го июля 1941 года.

Невозможно своими словами пересказать содержание главы «Первые дни войны» книги Радзинского. Он мобилизовал весь свой талант писателя, чтобы изобразить И. В. Сталина нечеловеком. Даже то, что Сталин не оставил в тылу сына Якова, и это Радзинский вменил ему в вину: «Что ему сын? Его страна гибла! Гибла великая мечта!». Так забрасывая Сталина грязью, драматург добрался до конца книги. И подчеркивает: «29 и 30 июня записей в Журнале нет». И объясняет: «В таинственные дни уединения бывший семинарист решил призвать на помощь отвергнутого им Бога». Радзинский не называет дат, но композиционно он так выстроил описание этих двух дней, что получается, будто И. В. Сталин именно с этих дней стал поддерживать православную церковь, хотя такое решение он принял, скорее всего, в августе 1943 года. (и это не так, потому что полное дезавуирование преступных указаний Ленина об уничтожении Русской православной церкви Сталин начал уже в 1933 году, а апогея сталинская отмена антицерковных запретов достигла уже в 1939 году, что легко подтверждается архивными данными.).

Во всяком случае с иерархами РПЦ Сталин встретился еще в сентябре 1943 года. Это о таких «откровениях» говорят, что это «бред сивой кобылы». Но этот бред, а вся книга Радзинского такой же бред, и тщательно продуманные приемы дискредитации И. В. Сталина. Чем же в действительности он занимался 29 и 30 июня 1941 года? Прежде всего, надо сказать, что Сталин «не исчезал»», как это пытаются внушить Волкогонов, Радзинский и прочие «борцы со сталинским злом». 29 июня, это есть и в воспоминаниях Микояна, И. В. Сталин и несколько членов Политбюро посетили наркомат обороны. Жуков к этой информации добавляет, что Сталин в тот день приезжал и в Ставку Главного командования (метро «Кировская»). А 30 июня на даче у И. В. Сталина члены Политбюро обсуждали состав Государственного Комитета обороны.

Но 29 июня И. В. Сталин еще работал над проектом Директивы Совнаркома СССР и ЦК ВКП(б) партийным и советским организациям прифронтовых областей. Этот документ — программа борьбы советского народа в Великой Отечественной войне. Сегодня даже самые наглые антисоветчики не осмеливаются отрицать авторство Сталина по этому важнейшему документу. Но ему надо было работать над еще более сложным и важным документом — своей речью, с которой он выступил ранним утром 3-го июля 1941 года. Над речью он работал и 30 июня.

Такова правда и ложь о десяти днях из жизни И. В. Сталина, последних июньских днях 1941 года. Не вся правда, потому что неизвестно и никогда уже не узнать, чем еще занимался он в те дни. И не вся ложь, потому что только для разоблачения хитроумных инсинуаций Радзинского потребовалось бы написать еще две-три газетные страницы.

Вероятно, часть читателей воспримет публикацию этих заметок с неодобрением, может быть, даже с возмущением, дескать автор пытается обелить тирана, диктатора, палача. Этим читателям главным образом и адресована последняя часть заметок. Могу повторить, у меня другая была цель. Во-первых, я не считаю Сталина ни тираном, ни диктатором, ни кем-то еще, как его называют бывшие советские генералы и драматурги, едва ли не в одночасье оказавшиеся «принципиальными» противниками советского строя. Во-вторых, обелять — это лакировать, это противоречить правде, не признавать то, что признавали и Сталин, и Молотов, и Каганович, — свои ошибки. Мне это не нужно.

Но клеветникам этих ошибок мало. И они лгут, лгут, лгут… И убеждают нас в том, что рассказывают только правду, страшную правду, которую от нас десятилетиями скрывали. Народ, мол, чтобы освободиться от рабской психологии, чтобы стать свободным, должен ее знать. Но правду никогда не утверждают ложью. Никогда! Это же неоспоримо. Поразительно, но даже ко Дню Победы, казалось бы, воздавая дань памяти павшим на полях войны защитникам Отечества, в их Великого Верховного Главнокомандующего антисоветчики кидают комья грязи и продолжают лгать.

Зачем они так остервенело лгут? Причины, конечно, разные. Кто по злобе, кто по скудоумию, кто корысти ради. Однако не эти частные причины лежат в основе глобальной антисталинской кампании. Еще с 30-х годов прошлого века антисталинизм стал формироваться как мощный антисоветский идеологический фронт. И когда Хрущев открыл этот фронт внутри страны, тогда и было предопределено разрушение Советского Союза. Но созданное после падения царизма в России социалистическое государство оказалось столь прочным сооружением, что потребовалась смена поколений, уход из жизни тех, кто мог сравнивать жизнь до и после революции, потребовалось, чтобы позиции в политике, экономике, идеологии социалистической страны заняли потомки тех, против кого поднялись рабочие и крестьянство в 1917 году. Сегодня эти потомки создали государство, в котором народ впервые в российской истории стал свободен.

Вы свободны? Праздный вопрос.

Никогда не будет свободен народ, воспитанный на лжи и подлости. И для того, чтобы не рвался к свободе, его и кормят денно и нощно ложью.

Автор Г. Горяченков».