Тайна Вильгельма Шторица

Глава XII

Наступил долгожданный день — первое июня. Через несколько часов в кафедральном соборе Рагза состоится торжественное венчание. Мои опасения после аудиенции у губернатора немножко утихли.

Я поднялся очень рано, но Марк меня опередил. Я еще не окончил свой туалет, когда он позвонил, уже одетый с иголочки. Счастливый жених в свадебном фраке сиял, как летнее солнышко. Даже легкое облачко не омрачало его улыбающейся физиономии. Я крепко прижал к сердцу своего милого мальчика и расцеловал.

— Мира просила зайти за тобой,— сказал он.

— Очень предусмотрительно! — рассмеялся я.— Ну ладно, скажи ей, что если я не опоздал на аудиенцию к губернатору, то уж не опоздаю и в кафедральный собор! Вчера я сверил свои часы с городскими на ратушной башне. Но и ты, мой милый, не заставляй себя долго ждать! Как ты догадываешься, твое присутствие тоже необходимо, без тебя ведь не начнут!

Марк ушел, а я поспешил закончить свой туалет, хотя было только девять утра.

Все мы собрались в особняке. Чтобы подтвердить свою точность, я пришел значительно раньше назначенного времени — невеста мне мило улыбнулась! — и устроился в уголке гостиной.

Один за другим появлялись нарядные гости, которые накануне присутствовали на церемонии во дворце губернатора. Двое офицеров надели награды — кресты и медали, дополнившие великолепие парадной формы полка Военных Границ.

Мира Родерих — почему бы не назвать ее Мирой Видаль, ведь жениха и невесту уже соединил указ губернатора,— Мира в белоснежном муаровом платье с флердоранжем, с длинным шлейфом была ослепительна. На русой головке приколот свадебный венок, от него длинными складками ниспадала фата из прозрачного тюля. Венок был тот самый. Мира не пожелала другого.

Войдя в гостиную вместе с матерью, она направилась ко мне, протягивая руки. Темные глаза ее искрились радостью:

— О Анри, милый мой брат, как же я счастлива!

Скверные дни миновали, от печальных испытаний не осталось, кажется, ни следа. Лишь капитан Харалан, пожимая мою руку, сказал вполголоса:

— Не будем больше думать о мерзавце!

Программа праздничного дня была такова: без четверти десять — отъезд в кафедральный собор, где губернатор Рагза, представители властей и местной знати соберутся к прибытию молодых; презентация и поздравления; затем месса[150] с подписанием актов в ризнице[151] Сент-Михай; потом — завтрак на полсотни персон; а вечером — званый ужин и грандиозный бал. По городу разослали около двухсот пригласительных билетов.

В кареты садились в том же порядке, что и накануне. Первую заняли новобрачная, ее родители и месье Нейман. Вторую — Марк со своими свидетелями. В других экипажах поехали почетные гости.

В девять сорок пять свадебный кортеж[152] тронулся по набережной Баттиани. Достигнув Мадьярской площади, пересек ее и поднялся к аристократическому кварталу по крутой улице Князя Милоша.

Погода стояла великолепная, в чистом небе сияло солнце. Множество людей стекалось к собору. С восхищением и симпатией любопытные разглядывали красавицу невесту. И мой брат получил свою долю одобрения. Повсюду в окнах виднелись улыбающиеся лица, со всех сторон звучали приветствия.

— Ей-богу, я сохраню об этом городе самые приятные воспоминания!

Расслышав сказанные мною вполголоса слова, лейтенант Армгард торжественно воскликнул:

— В вашем лице, месье Видаль, венгры чтят Францию, которую очень любят! И радуются союзу, соединяющему француза с почтенным семейством Родерих!

С башен собора весело разливался колокольный перезвон. В десять часов куранты дозорной башни присоединили к нему свою мелодию.

В пять минут одиннадцатого наши кареты остановились у подножия широких ступеней перед центральным порталом. Доктор первым ступил на землю и предложил руку дочери. Месье Нейман галантно поддерживал мадам Родерих. Мы спрыгнули на землю и следом за Марком прошли через плотные ряды зрителей, выстроившихся вдоль паперти.

В этот момент зазвучал большой орган[153] собора, и под его величавые аккорды[154] мы вступили в церковь.

Марк и Мира направились к двум креслам, поставленным рядышком перед алтарем. За спинами жениха и невесты заняли предназначенные им места родители и свидетели.

Церковь оказалась уже битком набитой разнаряженными людьми. Это цвет Рагза — сам губернатор, чиновники магистрата, гарнизонные офицеры, бальи[155] и синдики[156], руководители администрации, друзья дома, крупные деятели промышленности и торговли… Дамы сверкали драгоценностями. Для них резервировали специальные места на скамьях, и там не оставалось ни одного свободного.

За кованой решеткой хоров, подлинным шедевром кузнечного ремесла тринадцатого века, толпилось множество любопытных. А те, кому не удалось пробраться поближе, устроились в большом нефе, где тоже не хватило стульев для всех.

В боковых и поперечных нефах также теснился народ, и даже на ступенях паперти стояли люди, для которых в церкви уже не было места.

Могло ли прийти на ум, что в кафедральном соборе, святом месте, разыграется дьявольский спектакль в духе нам известного, памятного вечера в особняке Родерихов? Конечно нет!

Толпа расступилась и дала дорогу священнику, дьякону, причетнику, церковным сторожам, детям из хоровой капеллы.

Священник остановился перед ступенями алтаря[157], поклонился и произнес первые фразы «Introit»[158], певчие затянули нараспев строфы «Confiteor».

Мира стояла на коленях на маленькой молельной подушечке, опустив голову в религиозном экстазе[159]. Марк не сводил с нее глаз.

Месса была отслужена со всей торжественностью, с какою католическая церковь окружала брачную церемонию. Человеческие голоса чередовались с мощными аккордами органа и церковным пением «Kyrie» и строф «Gloria in Excelsis», гулко звучавшими под высокими сводами.

Иногда возникал легкий шум: скрипнет сдвинутый стул, кто-то хлопнет нечаянно откидным сиденьем, мерно прошагают служки, следящие за тем, чтобы проход в центральном нефе оставался свободным во всю длину.

Обычно залы собора погружены в полумрак, чтобы душа верующего могла отрешиться от мирской суеты, ревностней отдаться религиозным мыслям и ощущениям. Через цветные витражи, изображающие библейские фигуры, через узкие стрельчатые окна в средневековом стиле и сквозь боковые витражи проникал рассеянный приглушенный дневной свет. Когда пасмурно, абсида, центральный и боковые нефы погружаются во мрак, и эту мистическую темноту золотят лишь мерцающие огоньки тонких восковых свечек в алтаре.

Сегодня же в первый летний день обращенные к востоку окна и розетка поперечного нефа пылали от ослепительного солнца. Снопы лучей сквозь оконные проемы абсиды падали на кафедру, укрепленную на одной из колонн нефа. От этого в церкви было светло и празднично, под стать совершавшемуся событию.

Прозвенел колокольчик. Присутствующие поднялись. Установилась полная тишина. Капеллан монотонным голосом начал читать Евангелие от Матфея[160].

Затем священник обратился с кратким словом к молодым. Седовласый старец проникновенно говорил о самых простых вещах, без которых невозможна достойная жизнь, невозможно семейное благополучие. Он воздал хвалу добродетельным традициям Родерихов, всегда готовых помочь страждущим. Говорил о великом даре милосердия… Он освятил брак и призвал небесное благословение для молодоженов.

С последними словами дьякон и причетник встали по обе стороны от священника, а тот повернулся к алтарю для молитвы дароприношения.

Я так подробно описываю ход свадебной мессы лишь потому, что все ее детали глубоко врезались в мою душу и никогда не сотрутся из памяти.

Потом с хоров раздался красивый мужской голос в сопровождении струнного квартета. Знаменитый венгерский тенор пел приветственный гимн.

Жених и невеста поднялись со своих кресел и встали перед алтарем. Причетник получил от них богатое пожертвование. Брачующиеся приложились губами к обрядовой круговой чаше. Затем рука об руку они вернулись на свои места. Мира в белоснежном наряде сияла дивной красотой; казалось, нимб окружал прелестную головку девственницы.

Сборщицы пожертвований в пользу бедных и больных с помощью церковных сторожей пробирались сквозь толпу. Стало шумно. Отодвигались стулья, шуршали платья, раздавались приглушенные голоса, звякали монеты, падая в кружки, которые носили по залу молодые нарядные девушки.

Наконец святой отец в сопровождении двух помощников направился к жениху и невесте. Шум прекратился.

— Марк Видаль,— произнес он слабым надтреснутым голосом, однако все его хорошо расслышали в наступившей тишине,— согласны ли вы взять в жены Миру Родерих?

— Согласен,— ответил мой брат.

— Мира Родерих, согласны ли вы взять в мужья Марка Видаля?

— Согласна,— промолвила девушка.

Священник освятил обручальные кольца, которые ему подал Марк. Только он собрался надеть одно из них на пальчик невесты, как неожиданно раздался нечеловеческий вопль, леденящий душу. В нем смешались ужас, ярость, звериная тоска…

Дьякон и причетник, шатаясь словно пьяные, стали валиться в разные стороны, как будто их растаскивала грубая неведомая сила. Святой отец с дрожащими губами, с искаженным лицом и совершенно безумным взглядом схватился с кем-то невидимым и, в конце концов обессилев, рухнул на колени. Марк и Мира как подкошенные упали навзничь на церковные плиты… обручальные кольца сорвались со своего места и полетели через весь неф, причем одно из них пребольно садануло меня по лицу.

Сотни людей, как и я, услышали резкий угрожающий голос, внушавший страх и отвращение, хорошо знакомый мне голос, который мог принадлежать только одному человеку — Вильгельму Шторицу:

— Горе жениху и невесте! Горе!

Проклятье, исходящее, казалось, из заоблачных сфер, повергло в ужас толпу. Под куполом собора раздались вопли и душераздирающие крики. Мира, уже поднимающаяся на ноги, вновь упала без чувств на руки перепуганного жениха.