Тайная жизнь генерала Судоплатова. Книга 1

Глава 7. ПЕРЕБЕЖЧИКИ

Волна массовых репрессий буквально с головой накрыла страну и даже вышла далеко за ее пределы. 12 июня 1938 года начальник Управления НКВД по Дальневосточному краю тридцативосьмилетний генерал Генрих Самойлович Люшков, в сопровождении заместителя начальника Разведотдела краевого УНКВД К. Н. Стрелкова, вышел в полосе 59-го Посьетского погранотряда к государственной границе для встречи с агентом. Залегший на расстоянии трехсот метров от «места встречи» Стрелков уже никогда больше не увидел своего начальника.

В ночь с 12 на 13 июня 1938 года Г. С. Люшков перешел государственную границу и сдался японским оккупационным властям Маньчжурии. Люшков сбежал, опасаясь того, что молох сталинских репрессий затронет и его, кадрового чекиста с 1919 года.

Позднее и Рихард Зорге так прокомментировал «дело генерала Люшкова»: «Я придерживаюсь мнения, что Люшков перебежал не потому, что был недоволен действиями советского руководства или совершил какой-либо недозволенный поступок, а потому, что сам опасался оказаться жертвой чисток, которые прокатились по рядам ГПУ. Я полагаю, что именно Люшков своему дезертирству придал политическую окраску».

И сегодня, когда мы знаем немного больше о «деле Люшкова», остается согласиться с выводом известного советского разведчика: наученный горьким опытом кремлевских калифов на час от НКВД — Ягоды, Молчанова, Балицкого, Леплевского и других, Люшков не стал дожидаться момента, когда будет брошен в лубянские подвалы «за ненадобностью»…

Между тем сбежавший от своих коллег Люшков попал в руки японских спецслужб, и те решили использовать его в подготовке покушения на самого Сталина. Ведь кто еще мог в деталях описать маршруты поездок, привычки, систему охраны Сталина лучше человека, который до 1937 года работал в центральном аппарате НКВД на весьма высоких должностях. Кто, как не он, мог пообещать своим новым хозяевам, что исполнению террористического акта против Сталина кое-кто в руководстве НКВД и других учреждений окажет необходимую поддержку. Одним словом, с помощью Люшкова японцы приступили к подготовке покушения на Сталина. Основными исполнителями этой акции должны были стать белогвардейцы, коих в те дни в Маньчжурии было предостаточно. Из Турции они собирались перебраться на территорию СССР, чтобы выйти в районе Сочи. Там через подземную канализацию проникнуть в павильон в Мацесте, где обычно Сталин принимал ванны. Для убийства Сталина предназначались специальные разрывные пули. Возвращение террористов план не предусматривал, таким образом, все они шли на добровольную смерть.

Японский исследователь Хияма Есиаки в своей книге «Японские планы покушения на Сталина» отмечал, что это покушение было предотвращено советскими спецслужбами уже на самой ранней стадии развития. И все благодаря агенту НКВД — некоему Борису Бжеманьско-му, переводчику из МИДа Маньчжоу-гоу, действовавшему под кличкой Лео. Однако версию японского исследователя опровергает наш отечественный историк А. Рыбин, который пишет:

«Была ли у террористов в Мацесте возможность расстрелять Сталина разрывными пулями? Никакой. Внутренняя охрана насчитывала около двухсот сотрудников. Внешнее кольцо в лесной местности составлял отряд пограничников. Возглавляли охрану Сталина комиссары Н. Власик, В. Румянцев и А. Богданов. Хвостовая группа сопровождения была еще до войны вооружена автоматами. Конкретно в ней находились Раков, Кузнецов, Кирилин, Кузьмичев и Мельников.

На самой Малой Мацесте действовало более пятидесяти других сотрудников. Мы там появлялись за три часа до приезда Сталина и подвергали проверке все, вплоть до коммуникаций. Почти безлюдная территория Мацесты и лрилегаюший к ней лес прочесывались. Все подозрительные лица проверялись и при необходимости задерживались. Как при такой плотной охране могла устроить покушение даже наша пронырливая оппозиция? А уж про японцев не стоит и говорить…»

Между тем X. Есиаки рассказывает в своей книге и о подготовленном сразу после первого втором покушении на Сталина. 1 мая 1939 года во время праздничной демонстрации на Красной площади террористы должны были взорвать ни много ни мало… Мавзолей. Накануне праздника террористы были заброшены в СССР, однако с этого момента связь с ними прервалась, и судьба их так и осталась неизвестной. По всей видимости, все они разделили судьбу террористов, заброшенных в район Сочи.

А судьба перебежчика генерала Л юшкова сложилась не менее трагически. В 1945 году его тело нашли в Дайрене, близ города Даляня. Он был задушен и сброшен с моторной лодки сотрудниками японской разведки. Как говорится, «он слишком много знал».

Всего через одиннадцать дней после бегства Л Юшкова, в конце июля 1938 года, советскую резидентуру в Испании постиг очередной серьезнейший удар: неожиданно покинул свой пост и скрылся вместе с женой (сотрудницей резидентуры) и дочерью-подростком А. М. Орлов. Через месяц в постпредство СССР в Париже от него поступило письмо на имя наркома внутренних дел Ежова. В нем беглец разъяснил, что его поступок обусловлен нежеланием подвергнуться необоснованным репрессиям на родине, как это уже случилось со многими его коллегами и друзьями.

Орлов Александр Михайлович именуется в кадрах ОГПУ — НКВД также как Никольский Лев Лазаревич, он же Швед или Лева в материалах оперативной переписки. Настоящее его имя — Фельбинг (или Фельдбин) Лейба Лазаревич (1895–1973). На Западе, впрочем, после своего бегства он стал известен как Александр Орлов. Он окончил юридический факультет Московского университета. С 1916 года был на службе в армии. Там вступил в партию социал-демократов интернационалистов, затем стал членом РКП(б). В 1918–1919 годах стал сотрудником Высшего финансового совета. Участвовал в Гражданской войне на юге России. В 1920 году получил назначение в Особый отдел 12-й армии. Затем был назначен начальником секретно-оперативной части Архангельской ЧК. В 1921–1924 годах работал следователем Верховного трибунала при В ЦИК и помощником прокурора уголовно-кассационной коллегии Верховного суда. С 1924 года являлся сотрудником Экономического управления ОГПУ, затем занимал должность начальника погранохраны Сухумского гарнизона. С 1926 года работал в составе Иностранного отдела ОГПУ. В 1926–1930 годах находился на нелегальной разведработе во Франции. В 1930 году был переведен в центральный аппарат ИНО ОГПУ в Москве. В 1933–1937 годах — нелегальный резидент ИНО во Франции, Австрии, Италии. В 1935 году Орлов получил звание майора госбезопасности. В 1937–1938 годах действовал как резидент НКВД и советник республиканского правительства по безопасности в Испании. С июля 1938 года жил в США. В июле 1938 года накануне побега Орлова из Испании циркулировали слухи о том, что он вскоре заменит Пас-сова на посту руководителя разведки НКВД. Однако арест его зятя, Кацнельсона, заместителя наркома внутренних дел Украины, репрессированного в 1937 или 1938 году, испугал Орлова.

Мой отец встречался с ним и на Западе, и в Центре, но мимолетно. Тем не менее есть смысл остановиться на этой фигуре подробнее, так как именно его разоблачения в 50-х и 60-х годах в значительной мере способствовали пониманию характера репрессий 1937 года. Кстати, вопреки его утверждению, Орлов никогда не был генералом НКВД. На самом деле он имел звание майора госбезопасности, специальное звание, приравненное в 1945 году к рангу полковника. В начале 30-х годов Орлов возглавлял отделение экономической разведки Иностранного отдела ОГПУ, был участником конспиративных контактов и связей с западными бизнесменами и сыграл важную роль в вывозе новинок зарубежной техники из Германии и Швеции в СССР.

Вдобавок Орлов был еще и талантливым журналистом. Он не был в Москве, когда шли аресты и расправы в 1934–1937 годах, но его книжная версия этих событий была принята публикой как истинная. Некоторые из наших авторов даже используют эту версию еще и сегодня для описания зверств сталинского режима. Конечно, в том, что им написано, немало правды, но надо помнить: этот человек был не слишком осведомлен о реальных событиях, поскольку не был очевидцем.

Орлов отлично владел английским, немецким и французским языками. Он весьма успешно играл на немецком рынке ценных бумаг. Им был написан толковый учебник для высшей спецшколы НКВД по привлечению к агентурному сотрудничеству иностранцев. Раиса Соболь, ближайшая подруга моей матери, ставшая известной писательницей Ириной Гуро, в 20-х годах работала в Экономическом отделе ГПУ под его началом и необычайно высоко его ценила. И основания для того были. К примеру, он из числа своих осведомителей смог создать группу неофициальной аудиторской проверки, которая выявила истинные доходы нэпманов. Этой негласной ревизионной службой Орлова руководил лично Слуцкий, в то время начальник Экономического отдела, который затем, став руководителем Иностранного отдела, перевел Орлова на службу в закордонную разведку. В 1934–1935 годах Орлов был нелегальным резидентом в

Лондоне, ему удалось закрепить связи с известной теперь всему миру группой: Филби, Макклин, Берджес, Кэрнкросс, Блант и другими.

В августе 1936 года он был послан в Испанию после трагического любовного романа с молодой сотрудницей НКВД Галиной Войтовой. Она застрелилась прямо перед зданием Лубянки, после того как Орлов покинул ее, отказавшись развестись со своей женой. Слуцкий, его близкий друг, немедленно выдвинул его на должность резидента в Испании перед самым назначением Ежова наркомом внутренних дел в сентябре 1936 года. Орлову поручались ответственнейшие секретные задания, одним из которых была успешная доставка золота Испанской республики в Москву. За эту дерзкую операцию он был повышен в звании.

Газета «Правда» сообщала о том, что старший майор госбезопасности Никольский награждается орденом Ленина за выполнение важного правительственного задания. В том же номере газеты сообщалось, что майор госбезопасности Наумов (в действительности — Эйтингон) награждается орденом Красного Знамени, а капитан госбезопасности Василевский — орденом Красной Звезды.

Орлова весьма уважал также и Шппгельглас. Он часто посещал Испанию и рассказывал моему отцу о том, что находившийся там Орлов прекрасно справлялся с заданиями по вербовке важной агентуры. Кстати, Орлов сыграл видную роль в ликвидации руководителя испанских троцкистов Андреса Нина. Вся операция по изъятию Нина из тюрьмы была проведена при личном участии Орлова-Никольского с помощью специальной группы боевиков — немецких антифашистов, бойцов диверсионного партизанского отряда. Во главе немецкой группы был Густав Руберлейн, впоследствии во времена ГДР заведующий Международным отделом ЦК Социалистической единой партии Германии. Участие немцев в этой акции как бы подтверждало версию Никольского о причастности немецких спецслужб к похищению своего агента из республиканской тюрьмы. Тем не менее скандал, связанный с похищением Нина, так и не был урегулирован. Республиканское правительство Испании крайне болезненно отреагировало на этот инцидент. Именно в силу этих обстоятельств Нин за участие в мятеже троцкистов в Барселоне был арестован республиканскими властями, а потом похищен Орловым из тюрьмы и убит неподалеку от Барселоны.

Акция по ликвидации Нина фигурирует в архивах НКВД как операция «Николай». Предыстория этого дела связана с успешным проникновением агентов Орлова-Никольского в троцкистское движение. Через министра республиканского правительства Каталонии Гаодо-сио Ориверо удалось блокировать прибытие анархистских подкреплений на помощь троцкистским мятежникам в Барселоне в июне 1937 года. Кроме того, завербованный Никольским начальник Каталонской республиканской службы безопасности В. Сала — Хота регулярно сообщал о намерениях троцкистов и способствовал полному контролю над перепиской и переговорами всех руководителей троцкистского движения в Каталонии, где оно имело свою опору.

Именно Хота захватил немецких курьеров, спровоцировавших беспорядки в Барселоне, которые быстро переросли в вооруженное выступление троцкистов. Неопровержимые доказательства причастности немецких спецслужб к организации беспорядков в Барселоне кардинально скомпрометировали троцкистских лидеров. Затем Орлов написал антитроцкистский памфлет, распространив его от имени Андреса Нина, и создал принятую официальными властями версию о содействии немецких спецслужб побегу Нина из-под стражи. Эта акция нанесла серьезный урон престижу троцкистского движения в Испании. Об успешных дезинформационных действиях Орлова и ликвидации троцкистов в Испании Ежов непосредственно докладывал Сталину.

В июле 1938 года Шпигельглас, как намечалось заранее, должен был встретиться с Орловым на борту советского судна в бельгийских территориальных водах для получения регулярного отчета. Шпигельглас подозревал, что у французской и бельгийской спецслужб имеются основания задержать его, так как годом раньше арестовали некоторых его агентов, оказавшихся замешанными в похищении белогвардейского генерала Миллера. По этой причине Шпигельглас боялся сойти на берег. Орлов же боялся совсем другого: он подозревал, что свидание на судне подстроено, чтобы захватить его и арестовать. На встречу со Шпигельгласом он так и не явился.

Орлов скрылся, и лишь в ноябре руководству наших спецслужб стало известно, что он объявился в Америке. До того как это произошло, мой отец, как свидетельствуют архивные документы, подписал так называемую «Ориентировку» по его розыску, которую надлежало передать по каналам связи во все резидентуры. В этом документе содержалось полное описание Орлова и его привычек, а также описание жены и дочери, которых в последний раз видели вместе с ним во Франции. В ориентировке указывалась причина возможного исчезновения Орлова и его семьи — похищение их одной из спецслужб: британской, германской или французской. В особенности подчеркивался тот факт, что Орлов был известен французским и британским властям как эксперт советской делегации, участвовавший, притом дважды, в работе Международного комитета за невмешательство в гражданскую войну в Испании.

Другой причиной, указывалось в «ориентировке», могла быть его измена: из сейфа резидентуры в Барселоне исчезло шестьдесят тысяч долларов, предназначавшихся для оперативных целей. Его исчезновение беспокоило советское руководство еще и потому, что Орлов был хорошо осведомлен об агентурной сети ОПТУ— НКВД в Англии, Франции, Германии и, конечно, в Испании.

В ноябре 1938 года моего отца вызвал Берия и, давая разные указания, неожиданно распорядился прекратить дальнейший розыск Орлова. Возобновить поиски мой отец должен был лишь по его прямому указанию. Орлов, оказывается, направил из Америки письмо лично Сталину и Ежову, в котором свое бегство объяснял тем, что опасался неизбежного ареста на борту советского судна.

В письме также говорилось, что в случае попыток выяснить его местопребывание или установить за ним слежку он даст указание своему адвокату обнародовать документы, помещенные им в сейф в швейцарском банке. В них содержалась информация о фальсификации материалов, переданных Международному комитету за невмешательство в гражданскую войну в Испании. Орлов также угрожал рассказать всю историю, связанную с вывозом испанского золота, его тайной доставкой в Москву со ссылкой на соответствующие документы. Это разоблачение поставило бы в неловкое положение как советское правительство, так и многочисленных испанских беженцев, поскольку советская военная поддержка республиканцев в гражданской войне считалась официально бескорыстной. Плата, полученная нами в виде золота и драгоценностей, была окружена тайной.

Орлов просил Сталина не преследовать его пожилую мать, оставшуюся в Москве, и если его условия будут приняты, он не раскроет известную ему зарубежную агентуру и секреты НКВД, которые ему известны.

Я лично не верю, что причина, по которой Орлов не выдал кембриджскую группу или обстоятельства похищения генерала Миллера, заключалась в его лояльности по отношению к советской власти. Речь, мне думается, шла просто о выживании, поскольку Орлов прекрасно знал, что возможности НКВД по обнаружению перебежчиков неограничены. Нужно было только время.

Похищения и ликвидации троцкистов и перебежчиков активно проводились ОГПУ — НКВД в Европе в 30-х годах. В этой связи заслуживает некоторых уточнений дело кадрового советского разведчика, заместителя начальника советской военной разведкй в Западной Европе Игнатия Рейсса (настоящая фамилия Порецкий), разведчика-нелегала, засланного в Западную Европу. Им были получены большие суммы денег, за которые он не смог отчитаться, и Рейсс опасался, что может стать жертвой репрессий. Он взял деньги, предназначавшиеся для оперативных целей, и скрылся. Деньги он положил в один из американских банков. Перед своим побегом в 1937 году Рейсс написал письмо в советское полпредство во Франции, в котором осуждал Сталина. Это письмо появилось затем в одном из троцкистских изданий и стало для него роковым, хотя из досье Рейсса было видно, что он никогда не симпатизировал ни самому Троцкому, ни какой-либо из групп, которые его поддерживали. Тем не менее после появления в троцкистской печати этого письма Рейссу заочно был вынесен смертный приговор.

Рейсс вел довольно беспорядочный образ жизни, и агентурная сеть Шпигельгласа в Париже весьма скоро засекла его. Ликвидация была выполнена двумя агентами: болгарином (нашим нелегалом) Афанасьевым и его шурином Правдиным в Швейцарии. Они подсели к нему за столик в маленьком ресторанчике в пригороде Лозанны. Рейсс с удовольствием выпивал с двумя болгарами, прикинувшимися бизнесменами. Афанасьев и Правдин имитировали ссору с Рейссом, вытолкнули его из ресторана и, запихнув в свою машину, увезли. 4 сентября 1937 года в трех километрах от этого места они расстреляли Рейсса, оставив труп на обочине дороги.

Мой отец, как рассказывал он в своих воспоминаниях, принял Афанасьева и Правдина на явочной квартире в Москве, куда они вернулись после выполнения задания. Вместе с ними был и Шпигельглас, который их курировал. Афанасьев и Правдин были награждены орденами. По специальному правительственному постановлению мать Правдина, проживавшая в Париже, получила пожизненную пенсию. Афанасьев стал офицером разведки и прослужил до 1953 года, а Правдин поступил на работу в Издательство иностранной литературы в Москве, где работал до своей смерти в 1970 году.

Здесь следует уточнить: слухи о том, что Сергей Эфрон, муж поэтессы Марины Цветаевой, был одним из тех, кто навел НКВД на Рейсса, является чистым вымыслом. Эфрон, действительно работавший на НКВД в Париже, не располагал никакими сведениями о местонахождении Рейсса.

Другой эпизод, также требующий комментариев, касается Георгия Атабекова. В 20-х годах Атабеков был резидентом ОГПУ в Стамбуле. Он стал перебежчиком из-за своей близости к Блюмкину, которого обвинили в сочувствии взглядам Троцкого. Полагают, что сыграла свою роль и его любовь к дочери британского разведчика в Стамбуле. Испытывая отчаянную нужду в деньгах, Атабеков написал и опубликовал на Западе две книги. Он также был замешан в темных махинациях с кавказскими эмигрантами, которым обещал контрабандой переправлять спрятанные ими семейные сокровища из Советского Союза.

Сообщалось, что Атабеков пропал в Пиренеях на границе с Испанией. На самом деле его ликвидировали в Париже, заманив на явочную квартиру, где он должен был якобы договориться о тайном вывозе бриллиантов, жемчуга и драгоценных металлов, принадлежащих богатой армянской семье. Армянин, которого он встретил в Антверпене, был подсадной уткой. Он-то и заманил Ага-бекова на явочную квартиру, сыграв на его национальных чувствах. Там, на квартире, его уже ждали боевик, бывший офицер турецкой армии, и молодой нелегал Коротков, в 40-е годы ставший начальником нелегальной разведки МТБ СССР. Турок убил Атабекова ножом, после чего его тело запихнули в чемодан, который выкинули в реку. Труп так никогда и не был обнаружен.

Турок и Коротков провели еще одну террористическую операцию в 1938 году. Эйл Таубман, молодой агент с кодовым именем Юнец, выходец из Литвы, сумел войти в доверие к Рудольфу Клементу, возглавлявшему троцкистскую организацию в Европе и являвшемуся секретарем так называемого IV Интернационала. В течение полутора лет Таубман работал помощником Клемента. Как-то вечером Таубман предложил Клементу поужинать с его друзьями и привел его на квартиру на бульваре Сен-Мишель, где уже находились турок и Коротков. Турок заколол Клемента, опять же тело положили в чемодан, затем бросили в Сену. Тело было найдено и опознано французской полицией, но к этому времени Таубман, Коротков и турок находились уже далеко от Парижа.

В Москве их ждали награды, а мой отец должен был позаботиться об их будущей работе. Турок стал «хозяином» явочной квартиры в Москве. Таубман сменил фамилию на «Семенов» и был послан на учебу в Институт химического машиностроения. Позднее он перешел на службу в органы госбезопасности.

Следующий эпизод связан с судьбой одного из перебежчиков в 30-х годах, Кривицкого. Офицер военной разведки Кривицкий, бежавший в 1937 году и объявившийся в Америке в 1939-м, выпустил книгу под названием «Я был агентом Сталина». В феврале 1941 года его нашли мертвым в одной из гостиниц Вашингтона. Предполагалось, что он был убит НКВД, хотя официально сообщалось, что это самоубийство. Существовала, правда, ориентировка о розыске Кривицкого, но такова была обычная практика по всем делам перебежчиков.

В Разведупре Красной Армии и НКВД, конечно, не жалели о его смерти, но она, насколько мне известно, не была делом рук Москвы. Наоборот, и в советских органах госбезопасности полагали, что он застрелился в результате нервного срыва, не справившись с депрессией.

Когда погибает перебежчик или кто-либо из политических деятелей, тут же начинают выдвигать самые разные версии ухода человека из жизни. Наиболее естественная причина смерти или логически объяснимый мотив убийства зачастую остаются погребенными под напластованиями лжи из-за недомолвок и взаимного сведения счетов.