Тоби Болл «Тайник»

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Подвал, в котором размещался архив, занимал почти полквартала: бесконечные ряды полок с папками, в которых хранились дела по всем преступлениям, совершенным в Городе за последние сто лет. Все они были тщательно систематизированы, пронумерованы и снабжены перекрестными ссылками. Система эта была столь сложной и запутанной, что на каждом конкретном отрезке времени разобраться в ней могла лишь одна живая душа. В данный момент такой живой душой был Артур Паскис. Он стал здесь четвертым по счету архивариусом, сменив на посту Джилада Абрамовича, который на старости лет несколько повредился умом и умер вскоре после выхода на пенсию. Абрамович натаскивал Паскиса не меньше десяти лет, пытаясь, насколько позволял слабеющий разум, объяснить логику системы. Тем не менее у Паскиса ушло еще ровно столько же, чтобы все постигнуть. В этом Подвале он просидел двадцать семь лет.

В соответствии с установившейся процедурой, которая повторялась несколько раз на дню, О’Ши, курьер из полицейского управления, доставил список востребованных дел. Некоторые были отмечены звездочкой, означавшей, что Паскис должен найти и все другие документы, так или иначе относящиеся к данному делу. В распоряжении Паскиса имелась тележка, на которую он грузил папки, извлекаемые из недр хранилища. У тележки было разболтано колесо, которое поскрипывало при каждом обороте.

Завершив кружение по проходам, Паскис вернулся к своему столу с ворохом отобранных папок. Там он открыл дела, отмеченные звездочкой, и записал номера папок, на которые имелись ссылки. После чего отправился на их поиски, толкая перед собой тележку. Проходы между полками были освещены голыми электрическими лампочками, вкрученными через каждые тридцать футов, поэтому при перемещении уровень освещенности волнообразно менялся. Лампы никогда не гасли — Паскис смутно догадывался, что городские власти периодически направляли сюда электрика. Их дружное гудение напоминало некий первобытный звук, словно бы шедший из недр земли.

На полке, где находились дела серии C4583R, Паскис обнаружил две одинаковые папки. Он искал дело № 18, входящее в группу А132 из серии C4583R. И быстро нашел его на положенном месте, сразу после дела № 17. Положив дело на тележку, Паскис по привычке проверил следующую папку, чтобы убедиться, что там находится дело № 19. Этот метод точечной проверки придумал Абрамович, чтобы не проводить регулярные инвентаризации, практиковавшиеся его предшественниками. Со временем папок стало слишком много, чтобы перетряхивать их все.

Когда Паскис увидел на полке еще одну папку № 18 той же группы и серии, он решил, что ошибся, вынул не то дело. Но, взглянув на тележку, убедился, что взял именно ту папку, которую следовало. Это означало, что в группе А132 серии C4583R имелось два дела под № 18. Паскис стащил очки с тонкого длинного носа, покрутил головой и, водрузив очки обратно, снова посмотрел на папки. Ничего не изменилось. Оба дела имели совершенно одинаковую нумерацию.

Паскис открыл папку, стоявшую на полке. Это было дело некоего Рейфа Граффенрейда. Идентификационный номер налогоплательщика, адрес и так далее. Архивариус открыл папку, лежавшую на тележке. Снова Рейф Граффенрейд, тот же идентификационный номер, тот же адрес. Может быть, это дубликат? Но Паскис даже мысли не мог допустить, что кто-то способен на подобную небрежность. Просто мистика какая-то. Положив и вторую папку на тележку, он вернулся к своему столу, чтобы обдумать ситуацию.


Взяв оба дела в костистые руки, он положил их на противоположные концы стола. Потом стал вынимать листки попеременно из левой и правой папок. За долгие годы своей деятельности Паскис приобрел способность на ощупь распознавать возраст бумаги. Если бы нашелся любопытный, заинтересовавшийся, как ему это удается, архивариус, вероятно, ответил бы, что делает это интуитивно. На самом деле он научился распознавать фактуру бумаги, изготовленной в разное время, а также изменения, которые происходили с ней с течением лет, — ведь со временем бумага усыхала, меняла цвет и начинала похрустывать, причем каждый сорт бумаги по-своему.

Паскис заметил, что бумага в папках отличается. Та, что находилась в правой папке, была не старше восьми лет: листки легко гнулись в руках и не имели жесткости, характерной для старой бумаги. Приглядевшись внимательнее, Паскис определил, что бумаге в правой папке никак не больше трех-четырех лет. Чтобы окончательно в этом удостовериться, он поднес один из последних листков к свету. Департамент полиции уже много лет пользовался продукцией фирмы «Рибизи энд Порфиро». Эта бумага имела четкий водяной знак в виде морского конька. Однако пять лет назад фирму поглотила корпорация «Кэпитал индастриз», которая упразднила водяные знаки, чтобы сократить расходы на производство. Значит, самые свежие документы, на которых отсутствовали водяные знаки, были напечатаны в последние пять лет. Паскис проверил бумагу в более старой папке. Как он и ожидал, на ней имелись водяные знаки. Значит, страницы второго дела были напечатаны через два-три года после того, как был подшит оригинал. Довольно странно.

Странно выглядели и сами страницы: один и тот же титульный лист, одинаковые личные данные, те же свидетельские показания — Граффенрейда судили по обвинению в убийстве некоего Эллиса Просницкого, — тот же вердикт: виновен. Однако приговор был сформулирован как «Пожизненное зак», что выглядело несколько необычно: так сокращать слово «заключение» было не принято. Еще одна подозрительная деталь в этой истории с немыслимым дубликатом. Обнаружилось и другое любопытное отличие. На полях восьмой страницы свидетельских показаний имелась пометка, сделанная от руки: «Не найден — Дерч». Стрелка указывала на некоего Ферала Базу, который, по словам Граффенрейда, познакомил его с Просницким. В правой папке эта пометка была сделана зелеными чернилами, а в левой — синими.

Паскис внимательно рассмотрел пометки. Почерк был похожий, но не совсем идентичный. Буква «н» в синей надписи заканчивалась крючком, а в зеленой палочка была прямая. И наклон стрелок несколько отличался. Словно кто-то старательно копировал надпись, но получилось не совсем точно. Паскис всматривался в пометку, пытаясь разгадать замысел фальсификатора, пока не пришел к выводу, что за недостатком улик это вряд ли пока возможно.

Потом он перешел к фотографиям. Фото из левой (более ранней) папки представляло собой снимок головы и плеч мужчины с запавшими глазами, большим крючковатым носом и редеющими волосами. Рот его был слегка приоткрыт, и в нем виднелись кривые поломанные зубы. Скорее всего это было фото из паспорта. На фотографии из правой папки был совершенно другой человек: с тонкими вытянутыми чертами лица, впалыми щеками, которые он пытался скрыть под пышными баками, и редкими волосами, разделенными прямым пробором. Паскиса поразил его взгляд, совершенно отсутствующий и как бы не замечающий фотокамеры, которая, вероятно, находилась от него не дальше чем в десяти футах. Во взгляде этом было страдание.

В общем, находка оказалась весьма настораживающей. Паскис поднял трубку телефона и впервые за десять лет набрал номер.


В кабинете шефа полиции Паскис чувствовал себя крайне некомфортно. Он редко отклонялся от привычного маршрута, который предусматривал лишь три остановки: его собственная квартира, находившаяся в семи кварталах от архива, продовольственный магазин за углом и, конечно, сам Подвал. В других местах он особенно остро чувствовал, каким смешным и нелепым сделало его почти тридцатилетнее пребывание в Подвале. Архивариус был неимоверно худ и сутулился — последнее было следствием согбенного положения, в котором он вечно находился, пытаясь прочесть номера дел в неверном свете ламп. Лицо его покрывала мертвенная бледность, а выходя на свет божий, он начинал неудержимо потеть. От постоянного чтения Паскис стал близорук и носил толстые очки в проволочной оправе. Ведь в Подвале предел видимости составлял от силы четыре-пять метров.

Шеф полиции был в некотором замешательстве. В первые годы своей службы в архиве Паскис иногда приходил к нему с разными просьбами: перейти на другую бумагу, установить новомодную противопожарную систему с разбрызгивателями, поставить между лифтом и Подвалом запирающуюся дверь, оборудовать туалет, — но у шефа никогда не было на это денег. Со временем Паскис прекратил свои визиты, осознав их полную бесполезность. И вот спустя десятилетие архивариус пришел снова. Но теперь уже совсем по другому поводу.

— Два одинаковых дела? — переспросил шеф, дрогнув подбородком.

— Да, сэр. Два дела в серии C4583R. И оба на Рейфа Граффенрейда.

— А в чем, собственно, проблема?

Шеф начал полировать значок на груди, используя для этой цели собственный галстук.

— Видите ли, сэр, там две разные фотографии. Дела заведены на одного и того же человека, а на фото — совершенно разные люди.

— Я не совсем понимаю, в чем здесь проблема, мистер Паскис.

— Дело в том, сэр, что в городе не может быть двух Рейфов Граффенрейдов с одним и тем же идентификационным номером, адресом и всем остальным. Это совершенно исключено.

В последнем Паскис был не совсем уверен. Но его вера в непогрешимость системы архивного учета была столь велика, что ничего другого он сказать просто не мог.

Шеф тяжело вздохнул.

— Мистер Паскис, для меня совершенно очевидно, что кто-то просто перепутал фотографии.

— Но тогда с какой целью заведено два дела, сэр? За двадцать семь лет своей работы в архиве я не встречал никаких дубликатов, а когда наконец обнаружил, там оказались фотографии двух разных людей.

Шеф покачал головой.

— Даже не знаю, что вам сказать, мистер Паскис.

— Вот и я не знаю, — с отчаянием проговорил Паскис. — В этом все дело. Я тоже не знаю, как это понимать. Поэтому решил доложить об этом вам, чтобы вы распорядились начать расследование.

— Чтобы выяснить, кто перепутал фотографии?

— Нет. Все гораздо серьезнее. В нашем городе два Рейфа Граффенрейда, сэр. Они разные, но это один и тот же человек.

— Не совсем понимаю, что вы имеете в виду.

— В этом все и дело. Я тоже ничего не понимаю. Звучит глупо, но дело обстоит именно так, сэр.

— Возможно, что-то напутали с делами, — мягко предположил шеф.

— Боюсь, что нет. С делами все в порядке.

Паскис не упомянул о разнице в возрасте бумаги и цвете чернил, которыми были сделаны пометки. Последнее обстоятельство вряд ли произвело бы на шефа впечатление. Он не был осведомлен обо всех тонкостях делопроизводства и наверняка не понял бы истинное значение того обстоятельства, что одна и та же пометка появилась дважды, но в разном цветовом исполнении. Сам Паскис больше всего был обеспокоен тем, что при всей важности этой детали ему она тоже ничего не говорила.

Шеф открыл дело, лежавшее на его столе, и пролистал страницы. Паскис с грустью наблюдал за непрофессиональными действиями шефа, толстые пальцы которого порой переворачивали по две страницы.

— Мистер Паскис, вы когда в последний раз брали отпуск?

Вопрос застал архивариуса врасплох, и он слегка запнулся, прежде чем ответить.

— Я не совсем уверен, сэр. Не так давно, но точно сказать не могу…

— Мистер Паскис, — доброжелательно прервал его шеф, сложив толстые губы в сочувственную улыбку. — Это было в 1917 году. Ровно восемнадцать лет назад.

Паскис не возражал.

— Я вам приказываю уйти в недельный отпуск. Идите в архив, соберите вещи и не возвращайтесь раньше понедельника.

— Но, сэр…

— Нет, мистер Паскис. За неделю в архиве ничего не случится. Отдохните, успокойтесь. Этот Подвал совсем вас вымотал. Боже мой, восемнадцать лет!

Обратно в архив Паскиса, как обычно, подбросила патрульная машина. Лил дождь, покрывая асфальт мокрым глянцем. По улицам, укрывшись зонтами, торопливо шагали люди.

— Ну и погодка, — проворчал водитель.

Когда тот представился, Паскис не расслышал, как его зовут, да и сейчас был не склонен разговаривать.

— Хотя вы в своем Подвале, поди, и не замечаете, что на улице делается, — предположил полицейский.

Паскис снова промолчал. Водитель вздохнул и оставил попытки завязать беседу.

Паскис съежился на заднем сиденье, вцепившись руками в шляпу, лежавшую у него на коленях. Он даже не вытер мокрые очки. Мысли его занимал предстоящий отпуск. Шеф сказал, что он уже восемнадцать лет не отдыхал. Это было похоже на правду. Он вспомнил, как в последний раз нарушил размеренный ритм своей жизни. Тогда Паскис начал решать кроссворды и вскоре понял, что, определив десять ключевых слов, может разгадать весь кроссворд, не прибегая к подсказкам. Все дело было в правильной комбинации букв. Когда ему это наскучило, он стал вписывать в кроссворды свои собственные слова, стараясь заполнять все квадратики без исправлений. Это тоже получилось, и он начал вставлять буквы наугад, а потом составлять из них слова. Так прошел понедельник и вторник. В среду он вернулся в архив и с тех пор являлся туда ежедневно, включая все выходные дни.

Патрульная машина остановилась у здания мэрии. Архив располагался в его Подвале. Паскис надел шляпу и молча вышел из машины. Пока он поднимался по широким гранитным ступеням, пальто и брюки изрядно намокли. Оказавшись внутри, он поприветствовал четверых охранников, приложив руку к полям шляпы, и пошел к лифтам. Один из лифтеров, Долиш, чем-то похожий на белку, окликнул его, и он вошел в обитый бархатом лифт.

— В Подвал, сэр? — как обычно, спросил Долиш.

— Ммм, — подтвердил Паскис.

Пока лифт шел вниз, он успел снять и вытереть очки.

— Приехали, сэр, — объявил Долиш, открывая дверь лифта и бронзовую решетку.

— Да-да, конечно.

Паскис шагнул из кабины, но вдруг остановился в нерешительности.

— Могу я чем-нибудь помочь, мистер Паскис?

Некоторые слова Долиш все еще произносил с английским акцентом.

— Ммм. Вообще-то да. Пожалуй, вы кое-что можете для меня сделать. Я буду отсутствовать в течение недели или около того.

Долиш поднял брови.

— Вы и дня никогда не пропустили, сэр.

— Да-да, верно. Но дело в том… э-э… дело в том, что меня все-таки не будет целую неделю, и мне бы хотелось… — Паскис замялся.

— Вам бы хотелось, сэр…

— Да, мне бы хотелось, чтобы вы понаблюдали, будет ли кто-нибудь спускаться в архив за время моего отсутствия. Ну, кроме курьера из полицейского управления, конечно, и уборщиц.

— С удовольствием сделаю это для вас, мистер Паскис. Я составлю список. Хотя кроме вас, сэр, сюда никто никогда не спускается, не считая курьеров и уборщиц, как вы изволили заметить.

— Вы уверены? Абсолютно уверены, что сюда никто не приходил?

Уловив необычную для Паскиса настойчивость, Долиш напряженно прищурился.

— Нет, мистер Паскис, — наконец произнес он. — Никого не могу припомнить.

Загрузка...