Тайны археологии. Радость и проклятие великих открытий

Две российские тайны

Сегодня всем известное Куликово поле представляет собой огромный комплекс пахотных черноземных полей, рощиц, асфальтовых и грунтовых дорог. Сел и деревень почти нет, кроме знаменитого села Монастырщина у истоков Дона. Весной и осенью там несусветная черная грязь, летом — такая же черная пыль, а так как воды и больших лесов нет, то и почти постоянная трудно выносимая жара.

На предполагаемом месте дубравы, где прятался засадный полк двоюродного брата Дмитрия Донского, серпуховского князя Владимира Андреевича и его шурина князя Боброк-Волынского, ныне посаженная в канун шестисотлетия битвы довольно чахлая и непролазная рощица. Посадка этой рощицы была явной ошибкой, так как на много лет исключила возможность каких-либо археологических раскопок на этом месте.

Но дело в том, что до сих пор никто толком так и не знает — где именно было — и происходило ли вообще — Куликовское сражение, поэтому как и посадка рощи, так и установление памятного монумента и постройка церкви носят скорее символический характер. Поиски на Куликовом поле начались еще в начале прошлого века, когда местные помещики велели своим крестьянам свозить предметы, найденные на полях вокруг сел Монастырщина и Хворостянка к ним в усадьбы. О некоторых находках древнего оружия в XIX веке упоминали исследователи того времени, однако ни одна из них до наших дней так и не дошла. Из того, что имеется — лишь несколько нательных крестов-энколпионов и наконечники двух копий и одной сулицы могут быть с уверенностью отнесены к XIV веку.

В 1980 году взвод саперов обшарил окрестности сел армейскими металлоискателями, но результатом их почти месячной работы стала лишь куча ржавого металлолома преимущественно машинно-тракторного происхождения.

Иными словами — за более чем шестьсот лет, прошедших после Куликовской битвы, на нем не было найдено НИЧЕГО, что явно и недвусмысленно указывало бы на то, что битва произошла именно здесь. А ведь, согласно летописям, это было одно из самых крупных сражений за несколько веков. На довольно узком пространстве сошлись две огромные армии, большей частью конные. Где-то стояли обозы, раскинулись шатры ставок Мамая и Дмитрия Донского. Письменные источники позволяют историкам с точностью чуть ли не до метра установить местонахождение ставок, обозов армий. Путь русской и ордынской армий прослежен по городам и весям, известны места переправ через Дон и Красивую Мечу. Известно все — но ничего на этом месте нет.

В 1992 году на Куликовом поле работала совместная экспедиция Государственного Исторического музея и Тульского музея археологии. Экспедиция была на сей раз оснащена современными металлоискателями, позволяющими обнаружить копейку на полуметровой глубине пахотного слоя. День за днем, рассыпавшись цепочкой, уходили исследователи в безбрежные поля, методично, квадрат за квадратом, обшаривая чернозем. Находки были интересные — бронзовая конская скребница, перекрестие меча или сабли, серебряная фибула-заколка, но ничего определенно относящегося к Куликовской битве опять найдено не было.

Непонятно также, куда исчезли кости убитых русских и ордынских воинов. Можно предположить, что русских увезли, но кочевники явно должны были остаться где-то рядом. Несколько лет экспедиция ГИМ копала через все поле длиннющую траншею, пытаясь найти захоронение — пусто. Человеческих костей не было. Конские, коровьи, даже медвежьи — есть, а человеческих нет и все.

На фоне этого правдоподобно звучат высказывания некоего московского математика, который путём, очевидно, математических выкладок выяснил, что Куликовская битва происходила в Москве на Кулишках, то есть в районе Старой площади, где, как известно, помешалось ЦК КПСС. Существует также не менее идиотское мнение, что битвы вообще не было, так как кочевники к XIV веку вымерли сами, ибо от долгого сиденья в седле они к половой зрелости становились полными импотентами и свой род продолжить уже никак не могли.

Итак, ясно, что или масштабы битвы преувеличены, или происходила она все-таки где-то в другом месте, а не на Куликовом поле.

Археологии просто не известны случаи, когда на месте столь большого сражения не находили бы ничего, что хоть как то прояснило бы ситуацию. Обломки оружия, наконечники стрел — тучами стрелы застилали солнце — обрывки кольчуг, пластины панцирей, фрагменты конской упряжи, — все это обязано быть на месте битвы, и если бы это все на Куликовом поле было, то их бы непременно нашли.

Сейчас из-за финансовых сложностей поиски на Куликовом поле практически прекратились. Публикаций на эту тему в уцелевших археологических сборниках почти нет. Никто из серьезных исследователей эту тему не поднимает. Музей «Куликовская битва» давным-давно не пополняется материалами. А то, что в нем уже было из подлинников XIV века, к Куликовской битве относится очень и очень приблизительно.

В русской истории таким образом существует обширная лакуна, белое пятно, которое могло бы быть исследовано, если бы власти уделили этому внимание. Но может быть и так, что и не нужно ничего искать, а принять на веру красивую, героическую легенду и затвердить её в мозгах у поколений: было вот так и там!

Другая тайна ближе к нам по времени, тем не менее шуму она наделала даже больше.

На рассвете 19 октября 1812 года в полусожжённой и разграбленной Москве повсюду раздавался стук копыт и громыхание колёс — Великая армия покидала город. После 35 дней пребывания в городе, оставив в госпиталях несколько тысяч нетраспортабельных раненых и больных, наполеоновские войска начали свое убыстрявшееся с каждым днем бегство из России. Мимо Калужской заставы между двумя гранеными колоннами, увенчанными двуглавыми орлами, по Калужской же дороге шло войско — более 14 тысяч конницы всех родов, 90 тысяч пеших, обозы, артиллерийские парки, 12 тысяч нестроевых маркитантов со своими колясками навсегда уходили из Москвы. Сам император, окруженный полками старой гвардии, покинул столицу России лишь около полудня.

В Московском Новоспасском мужском монастыре ещё и сегодня можно видеть древние гробницы ближайших родственников первых русских царей с пробитыми в белокаменных крышках неровными дырами. Сокровища в гробницах искали французы. Александр I не ответил Наполеону ни на одно из трёх его мирных предложений — и в отместку Наполеон велел сапёрам взорвать Кремль. С Кремлём справиться сапёрам не удалось — в руинах оказались лишь некоторые участки стены, две башни, здание Арсенала, Филаретовская и Успенская звонницы. Но Кремлёвские соборы, монастыри, множество богатейших домов были ограблены подчистую.

Впрочем, сам Наполеон не считал своё отступление бегством. В приказе войскам говорится о марше в Смоленск, где будто бы были подготовлены зимние запасы для армии. «По-прежнему желая атаковать Кутузова, он двинулся дальше ускоренным темпом, собираясь в результате ожидаемой им победы отбросить Кутузова за Калугу и решив разрушить оружейный завод в Туле…» — писал маркиз де Коленкур в своих мемуарах о походе в Россию. Однако армия была иного мнения и хорошо осознавала, что в Москву им более не вернуться. Поэтому и у солдат в ранцах, и у офицеров в повозках были спрятаны все ценности, которые им удалось найти в Москве.

Но уже через два дня движения на обочинах дороги стали оставаться брошенные зарядные ящики и обозные телеги. «Лошадей пало много», — писал де Коленкур 21 октября. Еще через три дня под Малоярославцем, выехав перед рассветом на утреннюю рекогносцировку, сам Наполеон едва не попал в плен казакам. Если бы казаки знали, с кем столкнулся их разъезд на дороге… «Не подлежит сомнению, что император был бы убит или взят в плен» — де Коленкур, бывший в той стычке рядом с Наполеоном, знал, что писал. Именно после этой схватки император издал приказ о подготовке армии к долгому и быстрому маршу. Часть обозов было велено бросить.

Судьба Великой армии была предрешена.

Однако надежды ещё оставались. «Всем казалось, что Смоленск означает конец лишений», — продолжал маркиз де Коленкур. От Можайска до Смоленска 300 километров, французы преодолели этот путь за две недели. Обочины Смоленской дороги превратились в одно большое кладбище с безымянными могилами. «2-го мы были в Семлеве, 3-го — в Славкове, где мы увидели первый снег. — Записки де Коленкура отличаются необыкновенной точностью. — 9 ноября около полудня мы вновь увидели Смоленск». Часть войск вместе со старой гвардией и императорским конвоем вошла в город, остальные расположились в окрестных селениях. Войска собирались долго, подтягивались отставшие. Армию надо было реорганизовать. «Я сжег много экипажей и повозок», — сообщал де Коленкур.

Филипп-Поль граф де Сегюр — генерал и писатель, находившийся в свите Наполеона в чине адъютанта, в 1824 году издал свои мемуары, в которых позднейшие исследователи выделили одну только фразу: «От Гжатска до Михайловской деревни между Дорогобужем и Смоленском в императорской колонне не случилось ничего замечательного, если не считать того, что пришлось бросить в Семлевское озеро вывезенную из Москвы добычу: здесь были потоплены пушки, старинное оружие, украшения Кремля и крест с Ивана Великого. Трофеи, слава, все блага, ради которых мы все жертвовали всем, стали нам в тягость, теперь дело не о том, каким образом украсить свою жизнь, а в том, как спасти ее. При этом великом крушении армия, подобно большому судну, разбитому страшной бурей, не колеблясь, выбрасывала в это море льда и снега все, что могло затруднить и задержать ее движение!»

Остатки разбитой армии покинули Россию, но уже через пять лет бывшие офицеры ее стали проситься обратно — за своими ценностями, брошенными, закопанными, утопленными где-то на пути своего отступления. Кому-то и в самом деле разрешали приехать, но, как правило, память наполеоновских служак удерживала лишь ужасы бегства — голод, холод, казаков и что никаких сокровищ из России им вывезти не удалось.

Однако фраза графа де Сегюра, едва только мемуары прочли в Москве, подвигла на поиски «московской добычи» и многих соотечественников. Смоленский генерал-губернатор Н. И. Хмельницкий первым послал людей обследовать озеро Семлевское, известное также и под именем Стоячее. Сокровищ обнаружить не удалось. Но поиски не прекратились. Несколько лет искала пушки приехавшая из Петербурга команда предприимчивых людей — но тоже безрезультатно.

Ещё раз берега Семлевского озера увидели кладоискателей в канун подготовки к столетию Бородинской битвы, когда по всей России собирали все, что имело отношение к французскому вторжению в Россию. В Смоленской губернии было собрано немало добра, оставшегося после французов — ружья, повозки, нашлись даже мундиры, но Семлевское озеро хранило свою тайну.

Потом всем в России надолго стало не до каких-то там наполеоновских сокровищ.

К ним вернулись в хрущевские времена — забытые ныне уже комсомольские отряды организовали экспедицию в Семлево под эгидой газеты «Комсомольская правда». Многим, наверное, помнятся захватывающие репортажи оттуда — вот приехали, скоро начнем искать, вот-вот найдём… Вот уже ищем и скоро-скоро… Снимались фильмы, показывались по телевизору. Ажиотаж был большой.

Искали аж двадцать лет — последний «комсомолец» уехал из Семлева в 1981 году. Никто не слышал голоса историков и археологов о бесполезности поисков. Парни плавали на лодках, ныряли, спускали водолазов, сваривали на берегу конструкции из железных листов — будто бы понтоны, устраивали поблизости взрывы из найденных в окрестных лесах боеприпасов Великой Отечественной. Приезжали и зимой, в огромные проруби опять спускали водолазов. Пытались наладить металлоискатели, для чего опутывали озеро проводами. Размах поисков был нешуточный. Кончилось дело потоплением понтонов, полным раздрыгом компании и абсолютной безрезультатностью поисков.

Лишь потом кладоискатели прислушались к историкам, которые почему-то утверждали, что позолоченный крест с колокольни Ивана Великого вообще был обнаружен в Кремле, прислоненным к стене собора, и благополучно водружен на место, о чем в архивах сохранились рапорты, к географам, почему-то утверждавшим, что за сто пятьдесят лет изменилась и топонимика названий и сама природа этих мест, к метеорологам, которые доказывали, что в осеннюю предзимнюю распутицу ну никак французам нельзя было протащить пушки и обозы по болотам и лесам к озеру — и зачем это им было делать, бросавшим и до и после Смоленска целые батареи просто на дороге?

На современной карте-двухвёрстке вокруг самого райцентра Семлева озер нет. Озеро Стоячее существует, но находится оно на речке Дыма в десяти километрах от райцентра, и дорог туда нет. Семлевское озеро не попало на карту потому, что стремительно заболачивается и каждый год уменьшается в размерах. От него до старой Смоленской дороги — полкилометра. Есть основания полагать, что во времена нашествия двунадесяти язык оно было видно с тракта. В принципе французы вполне могли бы дойти до него, но вряд ли им удалось бы провезти тяжеленный обоз по сплошным болотам, не замерзающим иногда и в декабре. Вспомним, что первый снег в 1812 году выпал в Смоленской губернии лишь 3 ноября.

И что всё-таки за ценности тащили с собой французы. Как было дело с крестом — уже понятно. Но что это за «украшения Кремля»? А «старинное оружие» — что имел в виду граф де Сегюр? Видимо, это были оклады с драгоценных икон, ободранные французами, да образцы холодного оружия из кремлевского арсенала. Вряд ли всего этого было много — ну, может быть, несколько повозок.

В легендах о кладах всегда надо начинать с выяснения — откуда ценности и могли ли они оказаться там, куда указывает легенда. Клад Наполеона — не исключение. Конечно, французы увозили из сожжённой Москвы много. Но, так сказать, государственного значения эти ценности не имели. Государственную ценность для французов могли иметь две вещи — продовольствие для людей и фураж для лошадей, но никак не серебро и не «старинное оружие».

Кстати, московский генерал-губернатор граф Федор Васильевич Ростопчин в своих «Записках о 1812 годе» упоминал о том, что из Москвы были вывезены все наиболее чтимые иконы, а также серебряные люстры, подсвечники, ризы, оклады книг из большинства церквей и соборов, а те, что увезти не успели, были надежно спрятаны монахами монастырей и самими священниками.

Французы уносили в ранцах немало — и почти все это было собрано окрестными крестьянами или увезено на Дон во вьюках казаков атамана Платова.

Поэтому реально можно говорить об утоплении французами лишь части своего артиллерийского парка.

9 января 1836 года российский подполковник, чья фамилия канула в Лету, написал такой рапорт: «В бытность мою в Вяземском уезде, где находится Семлевское озеро, желая собрать на месте сколь можно ближайшие об означенном событии сведения, мне удалось узнать, что действительно после общего отступления французской армии помещик села Семлева г-н Бирюков отправил в земский суд 40 лафетов, но пушек от них за всеми тогдашними разведываниями не найдено, из чего следовало заключить, что означенные орудия не были везены дальше Семлева и плачевное положение ретировавшейся от Вязьмы французской армии заставило бы воспользоваться Семлевским озером, чтобы укрыть в нем добычу и бесполезные в то время орудия». Подполковник был абсолютно прав — если что и лежит в болоте около озера, так это сорок наполеоновских пушек. Размеры полевых орудий известны — полтора-два метра, вес тоже — около пятисот килограммов. Провезти их без лафетов к озеру просто немыслимо — французы попросту свалили орудия в ближайшие трясины, покрытые сверху тонким слоем воды. Ныне эти болота далеко от места поисков всех экспедиций последних лет, хотя обнаружение орудий современными глубинными металлоискателями вполне реально. Нормальная экспедиция, которую организовали бы поисковики-профессионалы, потребовала бы не так много средств и времени, чтобы либо окончательно разрушить эту легенду, либо подтвердить существование наполеоновского клада. Но на многое рассчитывать не приходится — главное, разгадать бы загадку…