Тайны раскола. Взлет и падение патриарха Никона

ЭПИЛОГ. АВВАКУМ

Любимый ученик Неронова, Аввакум, по амнистии возвратился из сибирских скитаний в Москву весной 1664 г., в апреле или мае. Зачем он понадобился государю? Традиционный ответ: для содействия в дискредитации Никона на предстоящем соборе. Ответ из разряда поверхностных. Хотя бы потому, что и без этого протопопа у патриарха всея Руси антагонистов из разных оппозиционных слоев хватало. К тому же в декабре 1666 г. без помощи фаворита чернеца Григория вполне обошлись. Обошлись бы и в 1664 г., ибо для переизбрания патриарха Аввакум не требовался.

Понять, ради чего Алексей Михайлович простил молодого проповедника, мы сможем, вспомнив, когда и при каких обстоятельствах царь помиловал священника — в конце 1659 или в первой половине 1660 г., в разгар битвы за Украину, в период между двумя катастрофами — конотопской и чудновской, после отъезда Никона в «отпуск» в Иверский и Крестный монастыри. Победа Польши означала избрание в Москве на Священном соборе патриархом «боголюбца», человека Неронова. И велика вероятность того, что нероновцы постарались бы устроить в московском государстве то же, что монах Савонарола полутора веками ранее учинил во Флоренции. Царство абсолютного аскетизма. Для предотвращения столь неблагоприятного развития событий Аввакума и вызволили из ссылки. Натиск церковной власти на светскую Алексей Михайлович попытался бы ослабить на манер истории Самко и Золотаренко — ссорой ученика с учителем, Аввакума с иноком Григорием.

Правда, пока протопоп три года добирался из земли Даурской до белокаменной столицы, много воды утекло. А главное, бесславно завершился поход Яна-Казимира на левый берег Днепра, предрешив тем самым исход спора за Патриарший престол. Заинтересованность царя в протопопе в одночасье пропала. Впрочем, ему дали шанс прижиться при московском дворе. И в Кремле разместили, и благословения испрашивали, и деньгами жаловали. Все напрасно. Аввакум ничем не соблазнился. Зато, возобновив проповедческую деятельность, на фоне помалкивавшего Неронова выдвинулся в лидеры старообрядцев, день ото дня расширяя число приверженцев, особенно среди знати. Не чурался и открытых диспутов с грекофилами в доме Ртищева. Под конец совсем осмелел и обеспокоил государя челобитной, призывавшей восстановить «старое благочестие», искоренив ересь, а патриархом провозгласить истинного «пастыря православного».

29 августа (8 сентября) 1664 г. протопоп удостоился того, чего добивался, — изгнания из Москвы официально в Пустоозерск, фактически в Мезень. Там и ожидал финала кампании по разгрому «боголюбцев». 13 (23) мая 1666 г. Большой Московский собор «изверг» его из сана и проклял. 26 августа (5 сентября) 1667 г. Алексей Михайлович приговорил строптивца к изоляции в Пустоозерске, теперь уже без всяких снисхождений. Неоднократные попытки братьев разных подмосковных монастырей, царских приближенных образумить священника не увенчались успехом. 12 (22) декабря 1667 г. вместе с тремя такими же, как он, упрямцами Аввакума привезли в заполярный острог. Здесь проповедник прожил свыше четырнадцати лет, большую часть в земляной тюрьме, и 14 (24) апреля 1682 г. взошел на костер.

Аввакум возглавил «боголюбцев» на стадии их агонии. Благодаря неиссякаемой энергии нового вождя она затянулась и обманчиво выглядела не концом, а началом. Между тем признаки обратного проявились уже в 1665 г. На Вологодчине и в Нижегородском краю (в районе Вязниковской слободы) вспыхнули «дехтярные струбы» с запершимися внутри отчаявшимися приверженцами двоеперстия. Не менее красноречиво о том же свидетельствовали перипетии Соловецкого бунта. Ведь обращение в свою веру Соловков — наивысшее достижение старообрядцев. Однако сочувствие им на острове не было поголовным. Община со дня знакомства осенью 1657 г. с изданными Никоном «Служебниками» раскололась на два лагеря. Большинство с архимандритом Ильей реформу отвергло, меньшинство приняло. Частичный реванш последние взяли при архимандрите Варфоломее 22 октября (1 ноября) 1661 г., добившись права петь «наречием против правленых печатных книг». Хрупкий мир просуществовал четыре года. Стоило Варфоломею поехать на собор, разбиравшийся с радикальной оппозицией, «ревнители благочестия» упразднили чуждое им «наречное пение», а Москву обременили жалобой на «пьянство» архимандрита, в хмельных загулах «истощившего» монастырскую казну и добрую половину хлебных запасов.

Царь 14 (24) августа 1666 г. поручил архимандриту ярославского Спасского монастыря Сергию умиротворить конфликтующие стороны. Увы, к медиатору большинство не прислушалось, и, как только он отправился с острова на материк, отстранило «варфоломеевцев» от управления обителью, избрав келарем чернеца Азария, казначеем — попа Геронтия, кандидатом в архимандриты — старца Никанора, в прошлом архимандрита Савво-Сторожсвского. В надежде на царское одобрение Никанор весной 1667 г. посетил Москву и публично отрекся перед собором от запрещенных обрядов. Тем не менее Алексей Михайлович старого знакомого в должности не утвердил, а пожаловал 23 июля (2 августа) в архимандриты Соловецкие строителя столичного Соловецкого подворья старца Иосифа. 15 (25) сентября 1667 г. его встреча с подчиненными окончилась конфузом. Иосифа прогнали с острова. 21 сентября (1 октября) туда вернулся Никанор, с подачи которого на другой день монахи в адресованной на высочайшее имя челобитной предупредили: «Изменить апостольскаго пореченного (и отеческаго) предания не будем во веки!»

Но с этого момента как раз и возникли проблемы, ибо все три командира стрелецкого войска, посланного осаждать крепость, избрали верную тактику. Обосновавшись в Сумском остроге, они ограничивались более или менее плотной блокадой монашеского гарнизона. И как бы из Москвы ни повелевали «над непослушниками промышлять», Игнатий Андреевич Волохов (1668—1672), Клементий Алексеевич Иевлев (1672—1674), Иван Алексеевич Мещеринов (1674—1676), словно сговорившись, неохотно предпринимали какие-либо активные действия против мятежников. Наградой за пассивность стали раздоры и дрязги в стане бунтовщиков. Похоже, предводители рассчитывали на одно из двух — быструю капитуляцию Москвы или неминуемый мученический венец. Но отсутствие и того, и другого спровоцировало череду расколов среди мятежников. Не все согласились палить из пушек по соотечественникам, не молиться Богу за правящую династию и т.д. Между тем необходимость шаг за шагом радикализироваться постепенно сокращала мятежный лагерь. Кто-то бежал с острова и в Сумском остроге каялся в прегрешениях «с простоты». Иных препровождали в монастырские темницы, подобно казначею Геронтию, не благословившему стрельбу из орудий.

Семь лет простоя правительственных отрядов довели ситуацию в крепости до абсурда. Для дальнейшего поддержания революционного духа несгибаемой когорте, ужавшейся до семи десятков бойцов, оставалось провозгласить себя суверенной монашеской республикой, учредить собственную приказную систему и разослать послов в ближайшие королевства искать признания. Естественно, мало кто на то отваживался. Моральное состояние мятежников снизилось катастрофически, и осенью 1675 г. Мещеринов вполне мог овладеть Соловками почти бескровно. Однако совет чернеца Феоктиста, 9 (19) ноября ушедшего с острова, как беспрепятственно проникнуть за стены монастыря, он проигнорировал. Прежде, в угоду Москве, в ночь на 23 декабря (2 января) затеял штурм, неудачный, зато заново сплотивший осажденных на короткое время. Спустя месяц, 22 января (1 февраля) 1676 г., воевода реализовал предложение чернеца и легко добился результата: Соловецкая цитадель пала.

Заметим, восемь лет соловецкого «сидения» не вызвали в московском государстве отклика, сравнимого с тем, какой породила «плещеевщина» в 1648 г. Народ массово не поднялся на защиту тех ценностей, которые отстаивали монахи во главе со старцем Никанором. Напротив, несмотря на не слишком глухую блокаду, иноки очутились в практической изоляции. Даже восстание Степана Разина никак не повлияло на характер противостояния вокруг Соловков. Как следствие, началось разложение гарнизона, закончившееся вытеснением борцов идейных криминальными. Беглые стрельцы, казаки подменили собой монахов, в подавляющем большинстве под занавес драмы покинувших остров.

Все годы соловецкой эпопеи Аввакум в Пустоозерске не прекращал рассылать в разные уголки страны послания и письма с гневными обличениями и страстными воззваниями. Эффект, однако, вся корреспонденция давала минимальный. Широкого протестного движения не возникало, а спорадические вспышки оппозиционности Алексей Михайлович, видимо, памятуя о Медном бунте, гасил в зародыше, сразу и крайне жестоко. Почему и не должна нас удивлять судьба боярыни Феодосии Прокопьевны Морозовой и членов морозовского кружка. Основанный ею в Москве центр старообрядцев, наладивший связь с фанатично непримиримыми пустоозерскими вождями, способный при случае «оседлать» какое-нибудь народное недовольство в столице и манипулировать им к выгоде своей партии подлежал безжалостному уничтожению. Что государь и не замедлил сделать, когда убедился в неуступчивости собственной родственницы. В середине ноября 1671 г. боярыню, ставшую монахиней Феодорой, арестовали, около трех лет добивались покорности, а затем, осенью 1675 г., уморили голодом в Боровском Рождественском монастыре.

Самосожжение, голодовка и крайне редко самоутопление. Этими тремя методами умерщвляли себя рядовые старообрядцы, доведенные до отчаяния проповедями радикалов. Алексей Михайлович, подвергая казни активных членов движения, всего лишь счел справедливым не рубить им головы, а уравнять в правах с теми, кого они вольно или невольно подталкивали к самоубийству. Вот и погибли на костре или от истощения многие непреклонные лидеры и агитаторы-раскольники. Боярыня Морозова — самое громкое имя из мученического списка. Однако, если бы царь не расправился с ними, не ликвидировал верхушку партии, еще вопрос, кто бы возглавил стрельцов в мае 1682 г. — Милославские или аввакумовцы. И чья бы программа восторжествовала в итоге — модернизации страны или ее полной изоляции от внешнего мира?..

Чувствительные поражения на Соловках и в Москве не могли не отразиться на взглядах пустоозерских узников. Между тем от них зависела жизнь тех, кто верил в идеалы святой старины. Они — мозговой и политический центр оппозиции — отвечали и за корректировку курса, обернувшегося поражением. И какую вдохновляющую инициативу озвучили вожди во главе с Аввакумом?

Из послания сибирской «братии», около 1681 г.: «В Нижнем преславно бысть: овых еретеки пожигают. А инии, распалынеся любовию и плакав о правоверии, не дождався еретическаго осуждения, сами во огнь дерзнувше, да цело и непорочно соблюдут правоверие и сожегше своя телеса, душа же в руце Божий предаша… Добро дело содеяли, чадо! Надобно так!» А это из послания Симеону Крашенинникову, период 1673—1675 гг.: «Дерзайте всенадежным упованием! Таки размахав и в пламя!» Не правда ли, цитаты что-то напоминают?! Медный бунт! Тогда людей посылали на смерть, чтобы погубить Ртищева, теперь — ради привлечения внимания России к тонущему старообрядческому «кораблю». Решение оригинальное, но едва ли ответственное. Аввакум оказался верным учеником Неронова, но, к сожалению, учеником фанатичным, не здравомыслящим. К счастью, для старообрядцев он недолго призывал всех не бояться очищающего пламени. 1682 г. позволил выдвинуться в лидеры и тем, кого волновали помимо сохранения прежних традиций и судьбы тех, кто этими традициями дорожил. Таким, как игумен Николо-Беседовского монастыря Досифей, духовный отец Ф.П. Морозовой, старовер с 1654 г., со дня знаменитого «книжного» собора. Или его ученик инок Евфросин из По-венца, автор «Отразительного писания о новоизобретенном пути самоубийственных смертей». Или знаменитые братья Денисовы, Андрей и Семен, устроители Выговской пустыни… Они осудили «гари» и энергично боролись с безумием самосожжений^{70}. Именно им мы обязаны сбережением для будущих поколений многих тысяч русских людей, исповедовавших древневизантиискии вариант православия, и постепенным возвращением староверческих общин к активной деятельности во благо родной страны. Но почему-то историки любят писать больше не о них, спасших старообрядчество от самоистребления, а об Аввакуме с товарищами, на гибель своих «чад» обрекавших.