Тайны русской революции и будущее России

45. СУДЬБА РЕНЕГАТОВ

Следующая статья называется: «Судьба ренегатов». Автор В. Самарин.

«Время от времени в печати появляются сообщения об очередном случае возвращения эмигрантов в Советский Союз. Подавляющее большинство возвращенцев исчезает без следа, имена некоторых появляются на страницах листка «За возвращение на родину», чтобы затем также навсегда кануть в небытие. Только отдельные, особо выслужившиеся, всплывают иногда снова на поверхность, чтобы, подобно пузырям на гнилом болоте, лопнуть с шумом, распространяя зловоние пресмыкательства перед КГБ и низкопробного ренегатства.

Так, в «Литературной газете» от 11 марта, за подписью «высокопоставленного» ренегата, сына камергера, Льва Любимова, помещена статья с претенциозным названием — «Долларовая роса на болоте».

Содержащая заведомую ложь и нелепые инсинуации, статья Любимова, выполняющего задание «органов», преследует одну цель: оклеветать эмиграцию, извратить те задачи, которые ставят ее политические организации в борьбе против коммунизма.

В центральной части статьи рассказывается о том, как председатель НТС Е. В. Поремский (Еврей) якобы «время от времени» направляется в лагери вывезенных из Советского Союза «против их воли» перемещенных лиц, «чтобы там . . . угрозами, провокациями и насилием удержать их в повиновении». Сочинив эту небылицу, Любимов, не замечая, очевидно, что противоречит сам себе, заявляет далее, что «американские монополисты» просто засыпают долларами указанных перемещенных лиц и тут же возводит нелепую клевету еще на Б. И. Николаевского, в том же стиле инсинуаций выступает против А. Ф. Керенского.

Бывший эмигрант, ныне ренегат Лев Любимов, не без рвения выполняет пропаганде задания КГБ в борьбе против эмиграции, нисколько не уступая профессиональным лжецам из печатных органов типа убого листка «За возвращение на родину». (Чего «убогого», как евреи изволят выражаться, в возвращении на родину? Сами они возвращаются даже на «историческую родину»… Прим. Стол.)

Истоки возвращенченства (?) а вообще уходят в «седую» эмигрантскую историю, к первым годам, может быть, даже месяцам эмиграции. (А истоки «возвращенчества в Израиль» уходят в чью седую историю? Прим. Стол.)

В истории эмиграции было два основных периода, когда возвращенчество принимал более или менее массовый характер: в двадцатых годах и сразу же после окончания второй мировой войны.

В двадцатых годах под возвращенчество подводилась даже «ИДЕЙНАЯ база», над чем хлопотал небезызвестный профессор Устрялов, довольно долго шумевший в эмиграции, а затем вернувшийся в Советский Союз и разделивший судьбу всех возвращенцев: сгинувший там вместе со своей «идейной базой». В те времена возвратилось не мало эмигрантов из разных стран. Незадолго до войны выехали в Советский Союз многие служащие КВ.ж.д., которые, собственно, и не были эмигрантами, никакой политической деятельностью не занимались, а между тем разделили судьбу всех остальных: частью погибли в подвалах НКВД, частью в концлагерях.

(Пишущие подобные «солженицевского типа отчёты» совершенно не отдают себе отчёта, в том, какую часть от общего числа, в еврейской формулировке, «жертв сталинского режима», составляли сотни Иегудов Ягуд и Берий, а какую миллионы гойских Сидоровых. Еврейские демагоги, чтобы скрыть истинную сущность перманентной еврейско-гойской войны, в которой они благодаря тайности одерживают постоянные победы, валят все потери в одну отнюдь «НЕ Братскую могилу». В 1980-егоды в троцкистском журнале «Новый Мир» печатались лагерные мемуары бывшего следователя НКВД Льва Разгона. Этот еврейский обер-садист до того как его посадил герой русского народа нарком Ежов, лично замучил и отправил в лагеря многие тысячи гойских россиян. За годы отсидки Лев Разгон «резко перевоспитался» и в 1980-е годы вышибал слезу у доверчивых россиян своими лирическими лагерными воспоминаниями. Однако позвольте мне им не поверить. Если этого Льва Разгона снова сделать следователем НКВД, то такие как он снова будут раздавливать людям половые органы, сажать голым задом на лёд, засовывать в задний проход раскалённый шомпол, ссать в лицо, вырывать ногти, делать из человеческой кожи перчатки и абажуры, варить людей на мыло и другие подобные же еврейско-пуримские штучки-дрючки, которые они потом сразу же приписали «сталинистам» и «немецко-фашистским захватчикам». Прим. Столешникова.)

После войны эпидемия возвращенчества, связанная с послевоенными надеждами на «эволюцию» режима, охватила часть эмиграции, преимущественно во Франции. Со временем наступило отрезвление, но многие уже уехали и исчезли без следа. Лишь отдельные имена, особо выслужившихся, нужных КГБ для пропагандных кампаний, — иногда появляются на страницах печати. К числу их принадлежит и Лев Любимов.

В 1955 году КГБ начал тщательно подготовленную, широко разрекламированную и задуманную кампанию, создал пресловутый (?) «Комитет за Возвращение», которому удалось вывезти большую группу эмигрантов из Аргентины, покинувших Россию еще до первой мировой войны, ничего не знавших о действительном положении на родине, читавших просоветские листки, веривших им и ставших жертвами своей первобытной доверчивости. Удалось Комитету за возвращение заманить и некоторых новых эмигрантов, в частности из Бельгии, где работа в плохо оборудованных шахтах довела людей до самоубийственного шага.

В то же время нужно с удовлетворением отметить стойкую и непримиримую по отношению к нашему врагу позицию большинства эмигрантов, находящихся в Германии и Австрии, многие из которых живут лишь на пособие по безработице.

В общем за последние три года вернулось не много эмигрантов. Возвращаются и сейчас, но все это, по сравнению с общим числом эмигрантов, так незначителен, что столь основательно подготовленную КГБ кампанию можно считать провалившейся.

(И какой же был личный интерес, писавшего эти строки, провалить эту кампанию во возвращению»? Прим. Стол.)

Такого же мнения, несомненно, придерживается и сам КГБ. Тон листка «За возвращение» тому доказательство.

Давно нет в нем сообщений об успехах кампании за возвращение, чем сопровождался, например отъезд довоенно-дореволюционных эмигрантов из Аргентины. Некоторые номера листка целиком заполняются розысками, причём среди разыскиваемых немало таких, которых в эмиграции вовсе нет: они либо погибли во время войны, либо были репатриированы и погибли в концлагерях. Некоторые номера целиком посвящаются Сибири, что с головой выдает организаторов кампании за возвращение и достаточно ясно говорит о судьбе возвращенцев.

Если внимательно разобраться в образе жизни хотя бы части тех, кто возвратился или собирается возвратиться, если проанализировать их поступки, их поведение, то мы без труда придем к выводу, что возвращение в Советский Союз в подавляющем большинстве случаев является результатом нервного расстройства, иногда связано с ностальгией, тоской по родине, иногда с семейными драмами, с жизненными неудачами вообще.

Оставляя в стороне случаи, когда КГБ отзывает своих провалившихся агентов, случаи в общем редкие, можно придти к выводу, что возвращенчество последних лет — явление не столько идейное, сколько патологическое, болезненное, требующее порою вмешательства (еврейских) врачей-психиатров.

Каковы бы, однако, не были мотивы возвращения, возвращенец обрекает себя на гибель, на концлагерь, в лучшем случае на прозябание в самых отдаленных углах страны, с постоянным ожиданием ареста, ссылки, концлагеря, гибели.

Куда бы ни отправили вначале возвращенца — смотрителем ли захолустного музея, как проф. Василакия, куроводом ли, как полк. Колосова, как бы ни извивался возвращенец на страницах листка «За возвращение», оплевывая и самого себя и эмиграцию, — судьба его предрешена раз и навсегда. Он — обреченный!

В конце концов, куда легче судьба тех, кого сразу направляют по месту постоянного жительства — в ссылку или концлагерь, чем тех. кто используется до этого либо в качестве приманки для очередных возвращенцев, либо в качестве «свидетелей» «разложения эмиграции».

Если это не отозванный агент, то можно себе представить, какое унижение, какое чувство омерзения к самому себе должен испытывать человек, буквально обливающий грязью и самого себя, и эмиграцию, к которой так недавно принадлежал. Можно предположить, что даже такой «идейный» ренегат, как пресловутый Казем-Бек, полу-ханжа, полу-истерик и вполне законченный ренегат, даже этот самый Казем-Бек в часы бессонницы подумывает, наверно, об иудиной петле.

Выступив на страницах «Литературной газеты», Казем-Бек возмутил даже самого Илью Оренбурга (Пишут фамилию Эренбурга даже с ошибкой – Илья Эренбург! Прим Стол.), опубликовавшего вслед за тем письмо в редакцию против казембековских инсинуаций.

Моральным унижением, самооплевыванием зарабатывает право на жизнь, на существование и другой «высокопоставленный» ренегат-возвращенец уже упомянутый Лев Любимов, пребывавший почти 10 лет в безызвестности и только в 1957 году появившийся на страницах печати, поместивший в «Новом Мире» очерки «На чужбине», а совсем недавно в «Литературной газете» уже цитированную статью.

В очерках «На чужбине» Любимов подробно рассказывает, как он, сын члена Государственного Совета, виленского генерал-губернатора (не хилое общественное положение занимали в монархии интернациональные борцы с «царизмом». Прим. Стол.), сотрудник эмигрантской газеты «Возрождение», а затем нацистской «Паризер Цайтунг», дошел до ренегатства, как он, по его собственному выражению, «осколок старого мира . . . нашел себе место в новом». Такое «место», которому не позавидует и самая паршивая собака, живущая у самого плохого хозяина, что постоянно пинает ее ногами, кормит только для вида и ждет не дождется, когда же она издохнет.

Когда возвращенец переступает порог советского посольства, или представительства его, возможно, ни о чем еще не спросят, никаких адресов и имен не потребуют. Больше того, могут сделать вид, что в его возвращении собственно и не заинтересованы, могут даже заметить, что дорогу оплатить не смогут. Одним словом, КГБ — сторона не заинтересованная.

В состоянии нервного ажиотажа, возвращенец начинает готовиться к отъезду, в состоянии истерии (мужская истерия, кстати, куда опаснее женской) летит на самолете или плывет на пароходе. Но уже не один, а в сопровождении «случайного попутчика».

Но вот позади граница, западня захлопнута. Наступает тот момент, когда в прояснившемся сознании вспыхивает страшная мысль: «Что наделал? Ведь это конец!»

Но это еще не конец. Это только начало. Но уже никто больше ему не улыбается в ответ на его заискивающие улыбки. Глаза чекистов холодны и бесконечны многочасовые изматывающие допросы. Требуют имена, адреса всех друзей, всех знакомых, кого знал в эмиграции, с подробными характеристиками, с описанием внешности. От сознания, что выступает он теперь в роли обыкновенного сексота, лоб его покрывается холодным потом. А допросы продолжаются… Теперь требуют имена и адреса всех родных

в Советском Союзе, всех друзей и знакомых, кого знал. Эмигранты, которых он только что выдал, вне досягаемости КГБ, а те, кто на родине?

Неизбежный конфликт со своей совестью не одного сексота довел до петли, особенно в годы ежовщины. Но там у человека не было выхода, там под страхом тяжких репрессий принуждали к доносительству. А кто принуждает возвращенцев? Кто виноват, что они сами надевают на себя петлю?

«Тоска по родине, горек хлеб чужбины…» Да, все это так. Но пусть порою защемит сердце в тоске по родине, пусть порою и горек хлеб чужбины, но куда горше та сухая корка, те иудины сребреники, которые получает ренегат-возвращенец.

Получает, пока нужен»

(Из этих увещеваний мы теперь получаем представление, как интенсивно психологически обрабатывались оказавшиеся на Западе. Самое интересное, что стоит вопрос – зачем была вся эта псих-обработка? Судьба этих оставшихся на западе была жалкой. Невозможность составить семью по причине отсутствия женщин. Большая, между прочим проблема. Американка за эмигранта замуж не пойдёт. На негритянке эмигрант сам не жениться? Искать как компромисс китаянку? Эта проблема подробно и многосторонне освещена в книгах перебежчика Григория Климова, который так и остался бессемейным. Бессемейным же и бездетным умер и один из авторов этой книги Курганов; и сам оставшийся пока в живых на тот момент Куреннов о себе тоже ничего говорит в этой связи. Кроме этого безработица или в лучшем случае пособие, или каторжный труд на чёрных работах. Прим. Стол.)