Тайны смотрителя маяка

Глава VIII Что же произошло той ночью?

Пока мы таращились на Ваньку, силясь сообразить; что он имеет в виду, мой братец наконец заметил Петьку.

— Ой!.. — Он резко остановился. — Ты кто?

— Познакомься, — сказал я. — Петька Птицын.

— Сын браконьера? — Теперь и Ванька вылупил глаза. — Ты знаешь, что мы собирались тебя искать?.. Вот здорово!.. Да, правда, что отец тебя лупцует?

— Лупцует, — с каким-то мрачным удовлетворением подтвердил Петька.

Как ни странно, этот ломовой вопросик моего братца сразу разрядил атмосферу.

— Мы тебе расскажем обо всем, — сказал я. — А пока рассказывай ты. Я вижу, тебя переполняет. Что за «силуэтчики»?

— Ну, есть такая передача «Силуэт», вроде «Человека в маске» и тому подобных, только ее в Петербурге делают, — стал объяснять Ванька. — Мы и сами видели ее раза два, только, естественно, на фамилии в титpax внимание не обращали. Суть передачи в том, что снимают человека, который не хочет, чтобы его узнавали, потому что он рассказывает что-то криминальное или строго секретное, ну и вообще… Поэтому снимают его так, чтобы на экране он выглядел сплошным черным силуэтом, по которому его ни за что не опознаешь… Делают эту передачу двое. Снимает Сергей Листяков, а беседует с силуэтом, задает вопросы и комментирует Павел Хрумов. Ну, у них в команде и еще люди есть, всякое техническое обеспечение, продюсеры, все те, без кого никуда не денешься, но уж их имен и фамилий баба Ганя не помнит, потому что авторами программы считаются эти двое. Баба Ганя всегда смотрит «Силуэт» с удовольствием, потому что любит всякое «остренькое». У них в «Силуэте» появлялись и мелкий торговец наркотиками, и мужик, который много лет был настоящим палачом и приводил в исполнение смертные приговоры, и поездной вор, и девчонка-каратистка, которая убила двух парней, напавших на нее в парке, а милиция ее не нашла и все списала на криминальные разборки, и больной СПИДом… Словом, кого только не было! Суть в том, что у них люди очень откровенно рассказывают обо всем, о чем иначе в жизни не рассказали бы. Понятно?

— Выходит, они путешествуют не просто так, а в поисках новых сюжетов? — спросила Фантик. — И решили, что браконьер — это то, что им надо?

Никто Фантику не ответил, все и так было яснее ясного.

Но Петька с сомнением покачал головой:

— Мой отец ни за что не стал бы сниматься — даже силуэтом. Он вообще все телевидение называет «обезьянничанием». Смотрит только «Белое солнце пустыни», когда его повторяют, и «Крутого Уокера». Послал бы он этих телевизионщиков… Крутыми матюгами послал бы, точно вам говорю!

— Погодите, ребята, — сказал я. — Мне надо подумать. Фантик, перескажи пока Ваньке все, что здесь было.

Фантик постаралась как можно короче и толковей пересказать Ваньке все, что мы узнали от Петьки Птицына. А я старался выстроить по порядку мысли, роившиеся у меня в голове. Кажется, это начинало у меня получаться.

— И ты тормознул нас на том, что мне должны были назвать гадов, которые украли отцовскую лодку, — заключил Петька.

— Да, конечно, — вмешался я в разговор. — Это Шашлык и Мишка Чумов. Мы увидели из-за кустов, как они прячут в безлюдной бухточке чужую лодку. Мы ее перепрятали, чтобы потом поехать на берег и поискать владельца. Но когда мы приехали, твоего отца уже арестовывали, а лодка стояла на месте. Выходит, кто-то нашел ее после нас и воспользовался ею, чтобы подставить твоего отца. Вот и вся история.

— Фью!.. — присвистнул Петька. — Да, отец об этом знать не должен, иначе он убьет и Шашлыка, и Чумова. Охота мне, чтобы он надолго загремел из-за этих придурков!

— Кстати, они говорили о том, — вставил Ванька, — что лодка в этой бухточке нужна им, потому что отсюда будет близко и удобно куда-то доплыть. А до световых бакенов из этой бухточки ближе.

— Тогда все ясно! — заявил Петька. — Шашлык и Чумов отыскали, куда вы спрятали лодку, раздели бакены, а потом сперли видеокамеру, чтобы подставить отца!

— Нет, — покачал я головой. — Мне кажется, все было не совсем так.

— А как? — спросили все хором.

— Прежде всего я обращаю ваше внимание на две странности, — сказал я. — Во-первых, то, что твой отец, Петька, получил немыслимо много — по местным меркам — за двух живых лисиц, не чернобурок, а обыкновенных крестовок.

— Живых?.. — изумился Петька. Ну конечно, мы ведь еще не успели ему об этом рассказать. — А, ну тогда понятно, почему вы спрашивали про шевеление и поскуливание. Я ведь толком не знал, каких животных добывал на этот раз отец. Да, семьсот рублей за двух лисиц — это очень много. Обычно отец радовался, когда две лисицы уходили за четыреста!

— И во-вторых, — продолжил я, — его слова про то, что зря он связался с этим. Что он имел в виду? Что он согласился участвовать в чем-то странном, в чем никогда раньше не участвовал. И ему это не нравилось, хотя из-за больших денег он и согласился поучаствовать. В-третьих, он просидел с покупателем минут сорок. Ты не уточнил, сколько идет «Силуэт»? — повернулся я к Ваньке.

— Уточнил. Двадцать минут, стандартно, — сообщил мой братец.

— То есть за сорок минут можно было снять достаточно, чтобы потом было что выкинуть при монтаже. Ведь телевизионщики всегда снимают в два-три раза больше, чем выходит на экран, это все знают. Словом, я думаю, что твой отец соблазнился большими деньгами и все-таки снялся для «Силуэта»… Ему поставили бутылку, и он сидел и неспешно рассказывал, что такое жизнь браконьера, демонстрируя при этом пойманных лисиц.

— Но тогда Петька должен был видеть свет! — сказала Фантик. — Ведь была глухая ночь, и хоть как-то его отца освещать должны были, иначе бы у них мало что снялось!

— А верно, — сказал Петька.

— Они могли дать направленный свет от крупного фонаря, — возразил я. — Петька сидел у гаражей, за краем обрывчика, и такого света не увидел бы, а для съемки такого света было вполне достаточно!.. Ладно, поехали дальше. Ведь и то, что отец не пошел пить вторую бутылку домой, а предпочел остаться на улице, тебя смутило, да?

— В общем, да, — подумав, кивнул Петька. — На него было бы больше похоже, если бы он заземлился на кухне.

— То есть он, видимо, хотел продумать что-то важное и, возможно, предпринять еще какие-то действия, так?

— Возможно, — опять кивнул Петька.

— Когда ты пошел спать?

Петька прикинул.

— Где-то в начале пятого, — сообщил он.

— А твой отец вошел в дом в семь — начале восьмого. Целых два часа? Вполне хватит, чтобы сплавать к яхте, схватить видеокамеру и приплыть назад!.. Нет, я не думаю, что твой отец украл видеокамеру, — поспешно сказал я, увидев, как у Петьки зло темнеет лицо. — Он хотел забрать пленку, а камеру потом вернуть. Вот он сидел, думал и все больше волновался, как бы чего не вышло из того, что он разоткровенничался перед незнакомыми людьми. В конце концов он не выдержал! Быстро вскочил в лодку…

— Но ведь лодки не было! — сказал Ванька.

— По всей видимости, лодка была. Еще предстоит разобраться, как она вернулась на место. Но то, что за час без малого на берегу твой отец, Петька, не заметил отсутствия лодки, даже несмотря на ночь и на то, что она должна была стоять довольно далеко… Это тоже чуть-чуть странно, согласитесь. В общем, он плывет к яхте. Яхтсмены как раз собираются снимать лисиц в утреннем свете. Или уже отсняли, а потом выпустили их на волю, запечатлев напоследок, как лисы бегут к перелеску. Твой отец соображает, что делать. Попросить стереть запись на пленке? Скорее всего, телевизионщики откажутся. Открыть камеру и вытащить пленку, пока никто не смотрит? Он не очень знает, как что устроено в камере и впопыхах может ее сломать. Тогда он хватает камеру, на секунду оставшуюся без присмотра, и плывет с ней к берегу, чтобы без суеты посидеть, разобраться, как она открывается, извлечь пленку, а потом вернуть камеру владельцам. И кстати, в таком случае его вполне могли видеть с патрульного катера в шесть — полседьмого утра. Пленку он достал, все нормально, а вот камеру вернуть не успел из-за шухера, который поднялся вокруг световых бакенов. И теперь он молчит, потому что боится навлечь на телевизионщиков крупные неприятности, если все расскажет, ведь их поведение называется по большому счету соучастием в браконьерстве! Об этом он и хочет посоветоваться с нашим отцом — как вылезти из этой истории так, чтобы других людей не подставить. И еще, кстати, раз уж он отказался быть героем передачи и уничтожил отснятый материал, он собирался вернуть им деньги. Скажи, обычно твой отец сразу показывает, сколько заработал?

— Да, — кивнул Петька. — И сразу отдает что-то матери. Иногда часть, иногда целиком — по обстоятельствам.

— Вот видишь! А тут он скрывал деньги до последнего момента и отдал только тогда, когда понял, что идут его арестовывать. Скорее всего, это означает, что он хотел их вернуть — за вычетом бутылки самогона, которую посчитал какой-никакой оплатой за свои труды.

— Но кто же тогда раздел бакены? — спросила Фантик.

— Шашлык с Чумовым, — ответил я. — Нашли другую лодку и раздели. Они так нацелились на эти бакены, что не стали бы отказываться от своего замысла из-за потери одной лодки.

— Да, все складно вроде, — проговорил Петька. — И все равно… Отец ни за что бы не согласился на съемку — это раз. И два, он бы ни за что не бросил в лодке такую ценную чужую вещь, как видеокамера. Если не хотел нести ее домой, чтобы мы не увидели, то в гараже бы запер, это точно. Вот помяните мое слово, что-то не так было, как ты рассказываешь.

— А меня больше всего лодка смущает, — сказал Ванька. — Если ее кто-то нашел и тайком поставил на место, так это вообще такая история выходит, что с винтиков съехать можно!

— И куда Петькин отец дел кассету? — подала голос Фантик. — Ведь у него не было времени особо тщательно ее спрятать, и ее бы нашли при обыске.

— Согласен, в моей версии есть пробелы, — сказал я. — Но она объясняет почти все. У кого имеется версия получше? Давайте держаться моей версии — и, уверяю вас, все пробелы исчезнут один за другим, когда мы узнаем больше.

— Ну, не знаю, — заупрямился Ванька. — Та, прежняя версия мне нравилась больше. Потому что в ней все было связано вместе: и лисы, и бакены, и яхта, и лодка. А по этой получается, что вся история с лисами — отдельно, а раздевание бакенов — отдельно. Ну, обобрали их эти стукнутые Шашлык с Чумовым, а Птицын попался под горячую руку. И прав Петька, его отец не оставил бы камеру в лодке! Камера в лодке могла лежать только затем, чтобы его подставить. И не Шашлык с Чумовым это придумали, а те люди, которые были поумнее!

— Вот-вот, — кивнул Петька.

— Эх, если бы удалось точно узнать, кого видели с патрульного катера, твоего отца или нет! — вздохнула Фантик. — Если твоего отца, значит, прав Борька. Если нет, значит, его версия никуда не годится.

— Да как это узнаешь? — пожал плечами Ванька. — Патрульщики рассказали столько, сколько видели. И если б могли сказать определеннее, то давно бы сказали.

— Ну, не знаю… — мрачно пробормотал Петька.

— Что ты хочешь сказать? — встрепенулся я.

— Да то я хочу! — буркнул Петька. — У отца такие контры были с начальником одного из патрулей, что тот в ком угодно отца признал бы, чтобы поквитаться!

— А из-за чего контры? — с любопытством спросила Фантик.

— Ну… — Петька махнул рукой. — Понятно, из-за чего.

Несмотря на всю неопределенность этого ответа, мы в общем поняли, что имелось в виду.

— Но подожди… — сказал я. — Ведь патрульные не стали бы зря оговаривать отца. Так можно вообразить, будто это они и лодку нашли, и камеру сперли и подкинули, чтобы твоего отца потопить.

— А я и не говорю, что они все это сделали, — сказал Петька. — Хотя, кто их знает, может, и могли… — злорадно добавил он. — Я только о том, что если они видели вообще какую-то лодку, а потом узнали, что на отца бочку катят, то вполне могли решить, что вот случай отыграться за все!

— Вообще да, — сказала Фантик. — Опознать лодку и не опознать человека…

— Лодка больше, да и глаз у них на лодки наметаннее, — возразил я. — И потом, вот какая штука получается. Допустим, лодку видел этот самый враг Птицына. Он отлично знает, что Птицын браконьер и что, если он ранним утром находится на воде, значит, совершил нечто незаконное и в лодке должны быть доказательства этому. Тут бы ему твоего отца и взять с поличным, чтобы отыграться за все! Но нет, он хлопает ушами и дает лодке спокойно проплыть мимо, и лишь потом рассказывает об увиденном…

— Значит, он сумел разглядеть, что в лодке не отец, — решил Петька. — А потом понял, что ему представляется случай закопать отца… Вот скотина!

— Есть и другой вариант, — сказал я. — Лодку видел начальник какого-то другого патруля, из тех, что относятся к твоему отцу вполне спокойно. И тогда он — свидетель объективный и беспристрастный…

— Словом, надо выяснить, какой патруль видел лодку, — сказал Ванька. — По Борькиной логике получается, что, если лодку видел враг твоего отца, значит, в ней был не твой отец. А если кто-то другой, то это вполне мог быть твой отец!

— И рассказ патруля — единственное доказательство, что Птицын в это время был на реке, — сказала Фантик. — Все остальное противоречит этому. Ну, кроме этих двух часов…

Петька покачал головой:

— Отец может выпить много, при его-то сложении и бычьей силе, но он никогда не гонит волну. Не хлещет стаканами, лишь бы быстрее, понимаете? Одну бутылку он выпил за сорок минут, на пару с кем-то. Вторую он пил бы еще медленнее, потихоньку отходя после трудной вылазки. Как раз два часа и мог просидеть.

— Ты можешь спросить у него напрямую, снимали его на видео или нет? — поинтересовался я.

— Не решусь! — тут же отказался Петька. — Он еще возьмет и зарычит на меня… И потом, нам ведь разрешают видеться в присутствии милиции. Отец еле-еле улучил несколько секунд, чтобы шепнуть свое поручение… Второй раз мы можем и не остаться наедине, а спрашивать его об этом при ментах я ни за что не буду. Ведь это значит такую наводку им дать!

— Ну, наводка им уже дана, — заметил я. — Мне думается, они уже обо всем догадались. Мы были возле яхты, когда они допрашивали яхтсменов, и те очень неумело врали и выкручивались. Милиция переписала их паспортные данные и, конечно, еще быстрее нас установила, что имеет дело с авторами программы «Силуэт». Сделать следующий вывод — что они снимали твоего отца — им будет раз плюнуть. И не говори, что отец ни за что не согласился бы на съемку. Как видишь, по всему получается, что он согласился.

— Но он бы ни за что не стащил камеру, чтобы вынуть из нее пленку! — сказал Петька. — Тут у отца понятия строгие. Он как-то считает немного чудно, что браконьерство — это одно, а то, что между людьми делается, — это совсем другое. Он чужой копейки никогда не возьмет, и нам всем вдалбливает, что хуже воровства ничего нет, при любых обстоятельствах.

— Да, завернутые у твоего отца понятия… — проговорил Ванька.

— Какие есть, — ответил Петька. — А если б он даже взял эту камеру, чтобы потом вернуть, то ни за что не оставил бы ее в лодке, хоть ты дерись!

— В общем, как ни крути, получается, что надо искать кого-то, кто видел лодку, — сказала Фантик. — Это будет несложно, ведь в милиции знают, кто они такие…

— Ну, в милицию мы обращаться не будем, — заметил я. — Но, уверен, на берегу все знают, какой патруль засек твоего отца. Выяснить это — дело двух минут, у любого спросить. Кстати, как зовут врага твоего отца?

— Да есть такой, старый козел, — проворчал Петька. — Адоскин, Виктор Федорыч… Уже двадцать с лишним лет у всех в печенках сидит!

— Что, строгий очень? — спросила Фантик.

— Гадливый он! — убежденно сказал Петька. — По любой мелочи придирается. Другие хоть дохнуть людям дают, а он… Вон, недавно был случай с ящиком водки…

— Какой случай? — сразу заинтересовались мы.

— Ну, капитан прогулочной «ракеты», что от главной пристани туристов катает, между экскурсиями «левый» рейс сделал. Перевез кому-то на другой берег и доски для пола, и обои, и мебель всякую… Видно, большой вышел груз, потому что он целый ящик водки за него получил… Наверное, тот мужик какое-то отношение к водочному заводу имел. Не важно. Ну, сделал капитан этот рейс и, естественно, тут же одну бутылку вскрыл. А тут — раз! — водная инспекция, которую в тот день Адоскин возглавлял. И Адоскин тут же снимает капитана с управления судном как пьяного, и к тому же штурвал опечатывает. К нему и так и сяк, чтоб он экскурсию разрешил, — он ни в какую. Кто другой пошумел бы, оставшуюся водку себе забрал, и дело с концом. А этот Адоскин, он не только акт на капитана составил, но и телегу наверх на него накатал…

— Так ведь он вроде правильно поступил, — недоуменно проговорила Фантик.

— Может, и правильно, только никто здесь так не делает. — Петька чуть не сплюнул, но вовремя сдержался, спохватившись, что он в доме. — Кроме этого Адоскина, разумеется.

— Но, кстати, это лишнее доказательство того, что лодку твоего отца видел не Адоскин, — сказал я. — Если он такой правильный, он бы лодку точно задержал проверить, нет ли в ней чего незаконного.

— Да чего гадать? — сказал Ванька. — Мы ведь в два счета узнаем, кто это был.

— Я выясню! — заявил Петька. — И если это Адоскин, то, значит, он нагло врет! А если не он, а какой-нибудь мужик понормальней, то попробую подкатиться к этому мужику, порасспрашивать, что он все-таки видел. Мне не трудно. Все равно болтаюсь на берегу, почти ничего не делая.

— И сразу нам расскажешь? — спросила Фантик.

— Если выясню что-нибудь толковое, — пожал плечами Петька. — Ладно, двинусь я…

— Как связь будем поддерживать? — спросил я.

— Сам приплыву. А если что срочное, то нашу квартиру всякий покажет.

Он встал, и тут опять залаял Топа.

— Интересно, кто это? — сказал Ванька. — Может, наши мамы из леса возвращаются?

Но это были не мамы. Это Миша опять заехал.

— Привет! — сказал он, заходя на кухню. — Заскочил проведать, как вы тут живете, потому что дела идут полным ходом… Подождите… — Он нахмурился, вглядываясь в Птицына. — Точно, сын Птицына! Не знал, что он ваш приятель.

— Да, он наш приятель, — боевито заявил Ванька.

— Очень хорошо. — Миша протянул Петьке руку: — Михаил Зозулин.

— Вы, что ль, из ментов? — проворчал Петька и сразу прикусил язык, поняв, что ляпнул что-то не то.

Миша расхохотался:

— Ты знаешь, некоторые эфэсбэшники обижаются, когда их путают с милицией. А я — нет, не обижаюсь. В конце концов, все одно дело делаем.

— Так вы из этих?.. — пробормотал Петька.

— Из «этих», — весело ответил Миша. — Временный начальник городского управления. Лейтенант. Уже старший. Если меня оставят здесь насовсем, то, может, следующее звание дадут… А твой отец — упертый мужик. Стоит на том, что с берега не уходил и для программы «Силуэт» не снимался! Мол, они бы у него за версту отлетели, если б только намекнули, что хотят для телевизора снять!

— Так вы уже все знаете? — вырвалось у Фантика.

— А, так и вы уже докопались? Быстро работаете? — рассмеялся Миша. — Мне всегда стоит помнить, что палец вам в рот не клади!

— И что им теперь будет? — спросил я.

— А ничего. Ведь ничего криминального в итоге не случилось. Лисы не убиты и на свободе, одна из них уже возвращена в заповедник. И Птицыну было бы лучше, если б он сознался — при условии, конечно, что он не крал этих проклятых ламп! Ведь если он все это проделал для телевизионщиков как демонстрацию работы браконьеров и ее криминальной сущности, то все удалось бы спустить на тормозах. И ваш отец просил отнестись к Птицыну помягче — мол, недурной, по сути, мужик, тюрьма его только испортит… Кстати, не знаешь, почему их отец так благоволит твоему отцу? — кивнув на нас, спросил Миша у Петьки.

— Ну… — Петька замялся. — Почему их отец к моему хорошо относится, я толком не знаю. Ну, видно, в характерах у них есть что-то общее… А почему мой отец к их отцу относится неплохо, это я, кажись, знаю…

— Почему? — спросил Ванька.

Петька колебался.

— А вы никому не скажете? — с сомнением осведомился он. — А то отец с меня шкуру спустит… Он только нам это рассказал. А ваш отец обещал ему молчать и, значит, сдержал свое слово, раз даже вы не знаете…

— Вот те крест! — сказал Миша, заинтригованный не меньше нас.

А мы закивали в знак согласия.

— В общем, так… — Петька набрал воздуха для храбрости. — Они раз на руках боролись, на спор… И ваш отец руку моего отца положил.

— Что-о?

Мы знали, что наш отец могучий мужик, — работа обязывала. Рюкзак с аппаратурой в семьдесят килограммов он без видимой натуги таскал по заповеднику. А мама с Егоровым как-то вспоминали, как отец однажды пятак на пари согнул — в те времена, когда пятаки еще в ходу были. Но одолеть такого богатыря, как Птицын, этого человека-гору…

— Ну да, — кивнул Петька. — Ваш отец моего на зайцах поймал, в неположенную пору. Слово за слово, ваш отец предложил: давай на руках поборемся. Ты меня положишь — ступай на все четыре стороны. Я тебя — уплатишь полный штраф и не пикнешь. Ну, отец вызов принял, и они устроились у большого пня. И заломил ваш отец его руку. А мой отец, значит, взял у него квиток на штраф, первым делом, как вернулся из леса, пошел в сберкассу этот штраф уплатить, и, хотя переживал, что сильнее его человек нашелся, но и как-то доволен был, что так все разрешилось. И высказался в том смысле, что лесник — мужик стоящий, потому что гнилой человек таким сильным не бывает и что вообще, очень правильно, по-мужицки, всю ситуацию разрулил, а значит, ему доверять можно, а попадешься ему — только на себя пеняй…

Мы выслушали этот рассказ затаив дыхание. Так вот почему отец послал нас к Птицыну, который «все для нас сделает»! И надо же, даже нам ничего не рассказал — щадил самолюбие Птицына, которого у него, конечно, немеряно.

— Понятно… — пробормотал Миша, тоже впечатленный этой историей. — В общем, попробую разговорить этих… яхтсменов. — Он фыркнул. — Сейчас иду возвращать им все кассеты, среди которых, конечно, нужной нет. Пусть поймут, что, сознавшись, они только помогут Птицыну, а не навредят ему… Теперь второе. Поймали мы Шлыкова и Чумова.

— Ну? — в один голос спросили мы, включая Петьку.

— Ничего интересного, — сообщил Миша. — В том, что они угнали лодку Птицына, они сознались довольно быстро. Но утверждают, что у них самих эту лодку умыкнули, и с тех пор они лодку не видели. Да, они заметили в бухточке следы Топы, и даже постояли погадали, не вы ли увели лодку. Но потом решили, что вы просто гуляли мимо, что вы не из тех, кто будет оставленную лодку одалживать. Ночь они провели на острове, в домишке Чумовых, а утром, услышав про раздетые бакены, испугались, что могут на них подумать, и решили спрятаться до тех пор, пока настоящих воров не найдут. Сейчас Николай Алексеевич обрабатывает их, что это за таинственный «дед», которому они сдавали ворованный металл. Но тут они уперлись наглухо — видать, здорово боятся этого «деда»… Ладно, моего ведомства эта проблема не касается. А суть в том, что, получается, они не совершили ничего противозаконного и надо их отпускать.

— Как это «ничего противозаконного»? — возмутился Петька. — А то, что они нашу лодку поперли?

Миша пожал плечами:

— Лодка на месте, заявления от твоего отца о ее краже не поступало… Словом, даже это им не пришьешь.

— Ну, если отец узнает… — проворчал Петька.

— Только пух и перья полетят, да? — кивнул Миша. — Алексей Николаевич собирался намекнуть им, что, если они не назовут этого «деда» по-хорошему, он заложит их твоему отцу.

— Гм… — Петька наморщил лоб. — Могут назвать, а могут и нет. Они жутко этого «деда» боятся!

— Так ты знаешь, кто это? — быстро спросил Миша.

Петька некоторое время глядел на него как кролик на удава, поняв, что проговорился.

— Ладно! — Миша хлопнул его по плечу. — Знаешь, но не скажешь, так? Не буду тебя пытать. В конце концов, повторяю, этот «дед» — забота не моего ведомства. У нас другие заботы. А его, надо полагать, многие знают, да?

— Почти весь берег, — неохотно ответил Петька. — В том числе и те, кто с ним дела не имеет, потому что не ворует. Как мы. Но никто вам не скажет.

Миша развел руками, изображая покорность судьбе.

— Что ж, такова местная жизнь… Все забыли этот разговор. И до «деда» когда-нибудь доберемся. А теперь — доверие за доверие. Что вам известно и что вы собираетесь делать?

— Ну… — Я обменялся со всеми взглядами и, убедившись, что разговор предоставляют вести мне, ответил за всех: — Прежде всего мы хотели поговорить с яхтсменами, что происходило вокруг, когда они снимали Птицына для «Силуэта». Или когда, уже с рассветом, они снимали лис. Но раз вы этим будете заниматься, то нам соваться не стоит.

— Не стоит, — кивнул Миша. — А дальше что?

— Очень много упирается в показания патруля, который видел лодку с человеком в ней, похожим на Птицына. Мы хотели выяснить, кто был начальником этого патруля. Не Адоскин ли, случаем.

— Нет, не Адоскин, — ответил Миша. — Это был патруль под началом Истокина Геннадия Владимировича…

— Значит, с ним и надо поговорить! — влез Ванька.

— Поговорить? — Миша отреагировал неожиданно резко. — Ни в коем случае! Слышите, ни в коем!.. — Увидев, как нас потрясла его реакция, он добавил более спокойным тоном: — Народ, связанный с этим делом, всего боится. А вы уже приобрели славу великих сыщиков. Еще вообразят, будто это я попросил вас шпионить, и тогда вообще замкнутся, отказавшись от всех показаний.

— Но мы думали, что с ним поговорит Петька… — заикнулся я. — Он все-таки лично заинтересован, потому что это касается его отца… И его расспросы будут выглядеть вполне естественно…

— Еще того лучше! — сказал Миша. — Они и так несколько нервничают, что им пришлось свидетельствовать против Птицына. Визит его сына они могут воспринять как скрытую угрозу от отца: мол, разберусь с вами, когда выйду!.. И тогда вообще все запутается.

— Неужели в водных патрулях работают такие трусы? — с презрением осведомился Ванька. — Ни за что не поверю! Как же они арестовывают нарушителей?

— Как-то арестовывают, — усмехнулся Миша. — В общем, суть в том, что я вам запрещаю вертеться вокруг этого человека!

— А можно нам повертеться вокруг смотрителя маяка? — спросил я.

— Это пожалуйста! — разрешил Миша. — Все, я побежал дальше. Хорошо, что заглянул к вам — сумел предотвратить ненужную самодеятельность.