Тайные пороки академиков

Сонные свистуны

Случай-игра тормошат запуганного человека, жажда наживы стерла все лица как рельсы трамвая и 16 дюймов кажутся новее и одушевленнее!

Одно живое!..

Уйти из города в лес символов и шептать дорогие имена, сместь великую грязь нахлынувшей злобы и скользить в лодке гордого одиночества…

Злоба дня – что может быть мудрее этого слова? все однодневное не вечное – зло!..

Только, – ядовитая муха толпы не превратится-ли в скорпиона безлюдья?

Уже уходили в пустыни горевшие тоской от современности и пошлости – попытки не новые – еще старее результаты!..

. . . . . . . . . .

В нашей литературе уход явно обозначился с «Демона».

Это он мурлыкая (хотя воображая что плачет и проклинает):

и на другой лад:

Надо быть гордым и независимым – так гнусявит и прокаженный бес символизма:

«Это нектар отчаяния… искристая нега жестокости и борьба за божественную власть» – так захлебываясь уверяет критик (Закржевский «Лермонтов и современность»).

Покричат: «отчаянье! отчаянье!» – и хорошо им делается как от удовлетворенного самолюбия!

И носятся со обоими страданиями и душею как барышни с прической… Только порою в пустыне как то не уютно:

а пастух бросает в эти слова бесшабашный мяч:

Смертельному отчаянью мешают то ад то гармошка!., не сумел победить современность не мог жить с другим, вдвоем, но еще хуже пожил в одиночку – куда пойти?

думая было одни мужиком стать – но это грубо и трудно…

Чем бы жизнь онездешять? барышни? или гордые светские красавицы? но с ними тоже тяжело, слабенький человек от них и в пустыню убежал!

Все это так реально!

Надо преобразить жизнь мечтой, кстати и обстановка настраивающая: в почвой пустыне только холодные, вечно недоступные звезды да морская волна ласкающая как мертвая рука –

любят уединенные и студеный ручей, уснувшие водоемы, вечерние парки под серой вуалью и застывшие точно из слоновой кости здания (картины и поэзия Борисова-Мусатова, симфонии А. Белого, стихи Кузмина о старине и проч.).

Или шелестящие камыши

гнездятся там гады там змеи шипят

и посреди них – русалка у которой глаза – тоскующие цветы…

«грехами молодости» пахнет, а он воображает – стихи…

Совсем холодными да одинокими не могут быть и в пустыне, а сгореть боятся (таково напр. признание Гоголя, А. Белого и др.).

И вот приходится мечтать

или другими словами:

не любовь а влюбленность, допускающая лишь поцелуй – как поучает хлопотливая Гиппиус…

И теплится неугасимый огонь в келии пустынника

И переблескивают глаза величиной в серебряный рубль – почему именно этот размер? –

И дева о которой мечтают – это конечно не реальная грубая барышня или цыганка, а воздушное доброе создание

ты молчишь не любя… в любви этих мечтателей должна быть безнадежность и недоступность –

из могилы голое этих мертвецов… и та, о которой мечтают, не женщина хотя как бы и женщина, с телом русалки, что бело как светящийся фарфор не покрытый глазурью, и глазами полными лазурного огня.

или как говорит современный пустынник о своей недоступной даме:

кто-то всерьез назвал этого мечтателя певцом Невского, а его «прекрасную незнакомку» – женщиной с Невского – мы думаем что даже для последней это обидно…

Рыцарь незнакомки сделал прозрачной тайну одиночества Владимира Соловьева

(как опасно иметь преданных учеников!)

В. Соловьев, идя от Лермонтова, взял одну часть его творчества, но самую сокровенную и развел ее в пространных трудах и стихах.

и если в последних не был велик, зато целен и типичен.

От него уже «вечная женственность» пошла по русской литературе как знамя «добра искусства и красоты»

«Вечно женственная бесплотная жена еще девочка с лазурными очами» (опять!) – вот она мистическая лилия всех телесных и духовных одиночек и гордых недоносков, экстазных воздыхателей и шептунов, бездельников и трусов с высохшими ножками, декадентов и символистов, сделавших «этот мир» бесплотным во имя своей хромающей плоти –

Где они встретятся со своей прекрасной дамой – на звезде Маир или Ойле – стране мечты и сна, – на водопаде Иматре или в Египте сохранившем еще древние пустыни, бедуинов и страусов – все равно – обстановка равно задумчивая и уединяющая –

Приемный сын Сологуба разоблачает отца:

Такова далекая «звездочка» и мистерия ночи.

Ну а если не найдут удобного тихого местечка если везде подсматривают злые люди и вещи (тучка в мягкой обуви, подымающаяся торчком улица, заговорный нож вилка и карты) то можно все это надуть – уединиться при всех, впасть в транс от одного вздоха и тогда но только на мосту но и на Невской и в кабаке среди лакеев и пьяниц появится она с загадочной улыбкой как будто строгая с длинной и узкой рукой – вот оно счастье, блаженство неземное!