Тайные пороки академиков

Зерцог

Пьесы наших одиночек строятся по естественному шаблону: сперва хныканье, вздыхание и шопот, чарованье глазами сомнабул и змей, очами смотрящими по ту сторону жизни,

это томление разрешается экстазом – мгновением утонченного счастья «небесной муки» – и опять тишина и забвение

смерть –

от шепота к смертному храпу от голубых глаз величиной в рубль до медного пятака на глазах

и от диванов счастья до подушек гроба –

таков путь Саломеи, пьес Блока, Метерлинка и др.

Молодого сирийца предупреждают: не смотри так на луну, не смотри так долго на царевну – а то случиться несчастье!

но тот конечно не слушает ибо «царевна бледна… она как голубка, которая заблудилась… она как нарцис колеблемый ветром…»

(не оттого ли и у женщин Достоевского великое страдание в глазах и они так бледны?..)

в воздухе реяние крыл смерти а все облиты томящим светом тоскующей Селены

танцует девственная Саломея-Селена и мутнеют глаза солдат, Парработа и Ирода

все заражены томностью танцующей луны но и сама Селена заражена – она покойник и она же гробница

она как слепая или парализованная смотрит только в одну сторону шаг за шагом подвигаясь туда

она тоже смотрит на белое, как лоно луны, когда она покоится на лоне моря, тело Иоканэана и шепчет:

«твои волосы похожи на гроздья черного винограда, что висят в виноградниках Эдома в стране эдомитов…

нет твои волосы ужасны… точно узел черных змей, которые вьются вокруг твоей шеи…»

и наконец:

– нет ничего краснее твоего рта… дай мне поцеловать твой рот… –

только поцеловать! но томность ее ядовита и смертельна для обоих: Саломея целует губы, как края обнаженной раны, но уже мертвые – живых ей никогда не поцеловать – и поцеловав умирает сама – иначе не могло быть – необычайная сила томления рождает такую смерть…

О. Уайльд был женщиной в теле мужчины – потому так понятны ему были именно такие переживания, не осуществление, а только желание мечта парадокс…

В то время как санинец заметит прежде всего упругие груди и колыхающиеся как у молодой кобылы бедра, а по другому даже мотор «как жеребец заржал», у мечтающих на первой плане бледные ноги, длинные руки, бездонные глаза и мечтательные губы…

. . . . . . . . . .

У Метерлинка также женщина еще пугливый ребенок (Пелеас и Мелизанда) а юноша как красная девушка и говорят они о чем-то для них тайном, шепотные слова откуда то, за третьей дверью – и все же их подслушивают, и когда они поцелуют друг друга – то умрут…

Простые вещи у Метерлинка одухотворяются ибо они должны быть томными, должны одухотворить закачать и вызвать экстаз…

Простое слово повторят 100 раз подряд фантазия убогая словарь ничтожный и вот – извиваются изламываются – все сделают чтобы преобразить мир по своему вызвать чудо – ибо их жизнь должна быть напряженной особенной и во что бы то ни стало – красивой! в этом смысл их жизни!

. . . . . . . . . .

У А. Блока в «Балаганчике» от невесты к смерти даже перехода нет – это одно и то же и заведуют всей этим – мистики (думаем что тут небольшая ошибка в слове)…

В «Незнакомке» вздыхает семинарист (сцена в кабаке): и танцовала она, милый друг ты мой, как небесное создание.

– Эка эка Васинька-то наш размечтался заалел как маков цвет! А что она тебе за любовь-то? За любовь-то что? а?..

– Так бы вот взял ее и унес бы от нескромные взоров и на улице плясала бы она передо мной на белой снегу как птица летала бы. И откуда мои крылья взялись – сам бы полетел бы за ней над белыми снегами…

Это те же самые белые голуби Саломеи – образ невинности!

Но семинарист не одинок в своем одиночестве – все вздыхают по Незнакомке – и юный поэт и старый звездочет и даже светские дамы!..

в вот среди излияний этих верные сердец раздается зловещее –

и «все вертится кажется перевернется сейчас. Корабли на обоях плывут вспенивая голубые воды. Одну минуту кажется что все стоит вверх ногами». Такова ремарка; а ведь кажется простое словечко вроде три бери и ничего страшного и грозного в нем нет.

Но если вы внюхаетесь в него – то вас сразу ушибет особый острый запах и озарит.

Так вот что значит бри и почему он повис тут в воздухе!..