Тайные страсти

Глава 8

В маленькой деревенской церкви, в которой собралось несколько человек, стояла непривычная тишина. Казалось, можно было ощутить ход самого Времени. Приглушенное покашливание, редкое шуршание юбок и потрескивание оплывающих свечей лишь усиливали это впечатление. Словно по молчаливому соглашению присутствующие воздерживались от каких-либо разговоров. Они просто ждали, сохраняя позу вежливого терпения.

Однако сам Гарет был расположен далеко не благодушно. Он стоял чуть в стороне от остальных, испытывая неприятное чувство, будто стены церкви давят на него. К тому же, горящих свеч оказалось слишком мало, чтобы рассеять сумерки, сгущавшиеся особенно быстро из-за закрывавших небо мрачных серых туч.

Плохое настроение нового графа Шербрука усугублялось еще и тем, что одет он был, как то предписывала мода, в такой же непривычно сковывающий движения костюм, который ему пришлось носить после выхода из тюрьмы Ньюгейт: черные бриджи и белый жилет с голубым сюртуком, застегивавшимся на декоративные золотые пуговицы. В последние дни перед свадьбой Гарету приходилось, скрепя сердце, выдерживать часами длившиеся примерки, которые Джессика и Невилл сочли абсолютно необходимыми для снабжения его гардеробом, достойным настоящего графа.

Гарету не было никакой нужды смотреться в зеркало: он и так знал, что выглядит как светский щеголь.

— Настоящий образец моды, — язвительно говаривал о себе Гарет своему новому слуге Куинну, ответственному за все эти страдания.

Любимой пыткой Куинна, которой тот подвергал своего хозяина, было сооружение галстука из длиннющего куска накрахмаленного полотна, вполне пригодного для использования в качестве паруса. Результат усилий Куинна, безусловно, мог бы заслужить похвалу арбитров моды в светских кругах, однако из-за замысловатых складок, подпиравших подбородок, Гарету казалось, что он постоянно подвергается опасности быть задушенным собственным галстуком.

Гарет с трудом поборол желание размотать этот ненавистный стягивающий предмет и отшвырнуть его прочь, напомнив себе, что сегодня у него на шее вполне могла бы оказаться веревка палача. Что ж, по сравнению с казнью через повешение женитьба представлялась ему меньшим из двух зол.

Однако в данный момент Гарет начал сомневаться, состоится ли вообще это венчание.

Его беспокойный взгляд задержался на плотно закрытой церковной двери. Гарет почувствовал, как заиграли желваки на челюстях, но быстро взял себя в руки, стараясь сохранить безразличный вид. Однако в душе у него все кипело.

«Куда же запропастилась эта мерзавка?» — мысленно негодовал он.

Церемония должна была начаться еще полчаса назад, и Гарет уже сомневался, а не передумала ли Марселла насчет свадьбы? Как ни странно, возможность такого поворота событий не обрадовала его настолько, как этого можно было ожидать.

Гарет молча перевел холодный взгляд с одного свидетеля этого фарса на другого. Здесь находился и Кэлвин Чапел, чьи пронизывающие глаза сверкали сегодня каким-то странным торжествующим блеском. Молоденький священник с лицом херувима и его суровая с виду жена держались немного в стороне от остальных. Священник украдкой поглядывал на свои карманные часы.

Подавив искушение самому свериться с часами, Гарет посмотрел на вдовствующую графиню Шербрук. Женщина ободряюще улыбнулась сыну, который был не в силах ответить ей тем же. Одетая, как всегда, в черное платье, графиня держала голову по-королевски гордо и рядом с разряженным, как петух, Невиллом Нортрапом напоминала ему изящного черного лебедя.

Человек, которого Гарет должен был считать своим дядей и на которого он поразительно походил внешне, и на этот раз не изменил своей привычке выглядеть настоящим франтом. Обычное томное скучающее выражение лица Невилла нисколько не изменилось при встрече со взглядом Гарета.

Гарет уже не впервые задумывался над тем, что же скрывается за безукоризненным элегантным обликом дяди. Невилл с такой готовностью согласился передать титул племяннику, что даже самые добродетельные люди, очевидно, с большим трудом последовали бы его примеру. Любой другой человек, столько лет владевший титулом и пользовавшийся соответствующими привилегиями, по крайней мере, выразил хотя бы формальный протест, лишаясь такой власти. Впрочем, возможно, Невилл никогда и не домогался этого титула, доставшегося ему при столь трагических обстоятельствах. Гарет полагал, что у этого человека наверняка существовали причины избегать скрупулезного судебного расследования.

Однако Гарет не успел рассмотреть эту возможность, так как дверь церкви широко распахнулась, и в помещение в водовороте голубого шелка впорхнула Аделаида Ханникат. В одной руке женщина держала свой флакон с нюхательными солями, а другую прижимала к вздымающейся груди.

— Боже, я думала, нам никогда не удастся вырваться из толпы этих ужасных газетчиков! — воскликнула она приглушенным голосом, занимая свое место среди собравшихся. — Нам пришлось дважды менять экипажи, чтобы выехать из города… Не могу не высказать сожаления, что его светлость выбрал для церемонии такую отдаленную церковь.

Аделаида остановилась на мгновение, переводя дыхание, затем кивнула священнику, отчего на ее каштановых кудрях закачалось украшение из ярко-желтых цветов.

— Теперь можете начинать.

С явным вздохом облегчения священник оставил в покое свои часы и жестом пригласил Гарета пройти вперед.

— Пожалуйста, ваша светлость, — подобострастным шепотом сказал он, открывая молитвенник.

Стараясь не замечать чувства тошноты, Гарет подошел ближе к алтарю, убеждая себя, что все происходящее — всего лишь формальность… подходящий способ избавиться от дурной славы, прицепившейся к нему, подобно дешевой проститутке, и получить свободу действий, чтобы найти убийцу компаньона. Что же касается Марселлы… что ж, она получила то, что хотела: мужа и титул. Впрочем, всего этого Гарет собирался ее вскоре лишить.

Нетерпеливый шепот за спиной заставил Гарета повернуться: в дверях церкви под руку с невестой появился сэр Бертрам. Отметив присутствие Марселлы, Гарет быстро отвел глаза, потом снова невольно взглянул на невесту. «Она все-таки надела это проклятое ожерелье?» Проблеск мрачного юмора на минуту развеял его плохое настроение. Гарет не рассчитывал, что Марселла выполнит подобное пожелание относительно семейной драгоценности, сделанное им под впечатлением обсуждения меркантильных подробностей переговоров с отцом невесты. Гарет действительно сомневался, что какая-либо из знакомых ему женщин надела бы в обществе столь варварское украшение, особенно в день собственной свадьбы. Он неожиданно понял, что Марселла не относится к разряду обыкновенных женщин. И им вдруг овладело подспудное желание обладать ею.

Платье Марселлы представляло собой оригинальное творение из бледно-зеленого шелка с золотой нитью. Оно было с длинными рукавами, но декольте вырезали гораздо ниже, чем следовало, если, конечно, графиня Шербрук собиралась носить этот наряд за пределами спальни. Правда, тот факт, что лежавшее на обнаженной шее и части груди невесты украшение почти полностью закрывало открытое взорам декольте, несколько умилостивил жениха.

Неожиданно для себя Гарет представил Марселлу, стоящую перед ним совершенно обнаженной с одним ожерельем на шее, и огонек чисто мужского интереса начал согревать его кровь. Однако Гарет тут же вспомнил совет Чапела некоторое время не делить с женой брачное ложе. «Судя по всему, придется лишить себя даже этой, одной из немногих приятных сторон женитьбы», — подумал он с мрачной иронией.

Впрочем, как только Марселла оказалась с ним рядом, минутная притягательность вмиг развеялась как дым, а ей на смену пришло осознание суровой необходимости происходящего. По указанию священника Гарет взял руку девушки, отметив при этом, что ее гладкая кожа холодна как мрамор. К его удивлению, Марселла оказалась невысокого роста и едва доставала ему до плеча, несмотря на то, что ее волосы, цвета темного меда, были уложены в замысловатую высокую прическу. Розовые щеки Марселлы побледнели от волнения, хотя Гарет совершенно не представлял себе, из-за чего ей-то расстраиваться в данной ситуации.

«Проклятье, — злорадно подумал он, — это ведь все твоя идея, милочка».

— Возлюбленные чада мои, — елейным голосом начал священник, — мы собрались здесь по радостному случаю…

Гарет едва слышал продолжение речи, твердя про себя, как заклинание, одно и то же: «Лучше, чем повешение… всего лишь формальная женитьба, не более того… отличный способ выпутаться». Он решил как можно быстрее покончить с этим делом и выбросить его из головы, чтобы потом заняться самым главным: поиском убийцы Роберта.

Когда потребовалось произнести обет, голос Гарета звучал так безжизненно, что он и сам его не узнал. Пальцы, надевшие изысканное золотое кольцо на тонкую руку невесты, тоже, казалось, принадлежали кому-то другому, настолько они неловко справились с этой задачей. Лишь выжидательный взгляд священника вернул, наконец, Гарета к действительности.

— Я сказал, ваша светлость, что теперь вы можете поцеловать невесту, — с улыбкой повторил священник.

— Чего ради мне это нужно? — холодным ясным голосом спросил Гарет, глядя сверху вниз на Марселлу.

Этот нарочито оскорбительный выпад заставил священника нахмуриться, а кто-то у них за спиной — очевидно, леди Ханникат, — удивленно вскрикнул. Однако Гарет ожидал реакции Марселлы.

Девушка медленно подняла на него взор и несмело улыбнулась, при этом слабый румянец окрасил ее щеки, а глаза цвета коньяка заблестели от едва сдерживаемого волнения.

— Разумеется, милорд, — ответила она ровным голосом. — Вы знаете, что поцелуй стал знаком предательства в гефсиманских садах. Полагаю, подобный жест вполне уместен и в данных обстоятельствах.

— Как пожелаете, миледи.

С этими словами Гарет приподнял гордо вздернутый подбородок Марселлы и завладел ее губами, приникнув к ним со стремительной холодной необузданностью, выдававшей смятение его собственной души. Губы девушки были теплыми и сладкими, ее обольстительный рот казался специально созданным для поцелуев. Гарет уже позабыл, как сладок поцелуй Марселлы… да и удосужился ли он вообще поцеловать ее той ночью?..

В ответ на подобную вольность Марселла издала приглушенный протестующий возглас, и язык Гарета мигом оказался между ее раздвинутых губ. «Ты хотела поцелуя, так получи же его», — злорадно подумал он. Пусть уяснит себе раз и навсегда, что жаворонок не чета волку.

Так же резко, как начал, Гарет оторвался от губ невесты и отступил на шаг назад, отметив с холодным удовлетворением, что краска отлила от лица Марселлы, и теперь на нем горели лишь рубиново-красные припухшие губы и пятна, оставленные его пальцами. Девушка прерывисто дышала, однако в ее широко раскрытых глазах Гарет заметил не страх, а искреннее возмущение.

Неожиданно Гарет осознал, что его собственное дыхание тоже затруднено. Едва не выругавшись, он повернулся к священнику и потребовал:

— Давайте мы распишемся в этой вашей книге и покончим с этим делом.

Взволнованный священник поторопился выполнить пожелание, и Гарет несколькими быстрыми штрихами начертал свое имя. Не скрывая нетерпения, он дождался, пока сначала Марселла, а потом и свидетели поставят свои подписи в официальной регистрационной книге, и ледяным тоном обратился к новобрачной:

— Карета ждет, мадам. Соблаговолите попрощаться.

— Вы, разумеется, вернетесь к нам домой, — вмешалась Аделаида. — Я приготовила угощение, а наши гости, безусловно, захотят вас поздравить.

— Ваши гости, леди Ханникат, приглашены, чтобы воспользоваться вашим гостеприимством, — с угрозой в голосе возразил Гарет. — А мы с женой очень торопимся.

— Но право же…

— Все в порядке, мама, — спокойно проговорила Марселла, улыбаясь взволнованной женщине. — Я уверена, наши гости поймут, почему мы так спешим.

Гарет ожидал услышать возражения Марселлы, поэтому слегка растерялся. Замешкавшись, он взял свое пальто, брошенное на спинку задней скамьи, и после этого торопливо присоединился к новобрачной, направившейся к карете, остановившейся у входа в церковь. Великолепный герб с волком временно сняли с дверцы, чтобы не привлекать лишнего внимания на улицах Лондона.

Едва кучер открыл дверцу кареты, как раздался стук холодных дождевых капель, точно старая дева пролила горькие слезы, которые обронили плотные дождевые тучи.

Марселла торопливо поднялась в карету, а Гарет движением руки отослал пытавшегося ему помочь кучера. Не беспокоясь о том, что его богатый костюм может пострадать от дождя, Гарет на минуту задержался снаружи, глубоко вдыхая влажный воздух. «Последний глоток свободы», — мрачно подумал он. Только когда дождь припустил по-настоящему, Гарет поднялся в карету, стараясь при этом не встречаться взглядом с новобрачной.

Марселла тоже сидела не поднимая глаз, откинувшись на спинку обитого мягкой черной кожей сиденья. Ее искусно сделанная прическа — еще одно из неподражаемых творений Софи — уже начала пропитываться влагой, и несколько прядей упали на лоб девушки. Марселла нетерпеливо заправила их обратно.

Стук дождя по крыше кареты — обычно такой успокаивающий — сейчас действовал на нее как барабанная дробь. Ей даже захотелось на время оглохнуть. Чтобы как-то отвлечься, Марселла занялась своим букетом, хотя, честно говоря, эта безделица занимала ее сейчас меньше всего, чего нельзя сказать о сидевшем напротив новоиспеченном супруге.

Между тем Гарет дал кучеру знак отправляться и удобно расположился на мягком сиденье. Старательно отводя взгляд от его внушительной фигуры, Марселла сделала вид, что смотрит в задернутое занавеской окно кареты.

В это время впритык к их собственной карете мимо них промчался какой-то наемный экипаж и, с грохотом прокатившись по плитам мостовой, резко остановился перед церковью. Впрочем, они быстро повернули, и вскоре и церковь, и неизвестная карета исчезли из виду.

Решив, что Гарет уже окончательно устроился на сиденье для непродолжительного путешествия, Марселла осторожно взглянула на него из-под густых ресниц. При слабом свете единственного имевшегося внутри кареты фонаря она заметила на лице Гарета такое же угрожающее выражение, с каким он встретил в церкви невесту.

Марселла неодобрительно нахмурилась, вспомнив грубость Гарета по отношению к гостям и к ее собственной матери, еще больше оттолкнувшей девушку от него. А уж к потрясению, вызванному столь жадным поцелуем, Марселла совершенно оказалась не готова.

Это не был любящий жест и задумывался он, скорее, как наказание или, возможно, предупреждение. Тем не менее под внешней грубостью поцелуя Гарета Марселла неожиданно почувствовала глубоко скрытую потребность в любви, которая волной тоски поднялась и в ее душе. Однако нельзя терять бдительность, напомнила себе девушка, нельзя позволить Гарету проникнуть сквозь барьер тщательно взращиваемой неприязни.

Марселла сделала глубокий вдох, стараясь при этом, чтобы он не показался тяжелым вздохом. После выполнения формальностей бракосочетания она ожидала, что у нее появится какое-то необыкновенное ощущение и она будет осознавать себя совершенно по-другому, превратится в нечто иное, как металл в опыте алхимика превращается в золото. На самом же деле, единственным заметным изменением оказалось тяжелое кольцо на безымянном пальце ее левой руки.

Марселла всячески противилась желанию дотронуться до этого непривычного украшения, опасаясь, как бы Гарет не догадался о ее состоянии.

Между тем гневное выражение лица мужа несколько смягчилось, став почти спокойным. Словно забыв о присутствии Марселлы, он равнодушно смотрел в окно кареты, по стеклу которого растекались дождевые капли.

В том, что никакого свадебного путешествия не будет, сомневаться не приходилось. Да и вряд ли она получила бы удовольствие от поездки по Европе в обществе этого человека, впрочем, как и от ночи наедине с ним в городском доме Нортрапов. Даже несколько дней в поместье на лоне природы казались сейчас более уместными, в общем, все, что угодно, лишь бы этот фарс с женитьбой не выглядел такой хладнокровной сделкой. К чему притворяться, будто их союз не является браком по расчету?!

Марселле пришлось отбросить эти Горестные мысли, так как более насущные заботы потребовали в данный момент ее внимания. Пронизывающая холодом сырость стала постепенно пробираться в карету. Руки девушки замерзли и, несмотря на ткань платья, покрылись гусиной кожей. Правда, отправляясь из отчего дома, Марселла предусмотрительно захватила с собой для защиты от холода легкий шерстяной плащ. К сожалению, из-за поспешного отъезда из церкви она не успела забрать его из наемной кареты, в которой прибыли родители. А красивое платье, сшитое по последней моде, представляло собой слабую защиту от суровой стихии. Даже тяжелое ожерелье, охватывавшее шею девушки подобно какому-нибудь средневековому орудию пытки, не согревалось теплом ее тела, а оставалось холодным, как воздух запоздалой весны.

Дрожь озноба снова заставила Марселлу содрогнуться, и она с тоской взглянула на пальто, небрежно брошенное мужем на сиденье рядом с собой. Казалось, Гарет совершенно не чувствовал холода, хотя подобное пренебрежение скорее всего объяснялось всего лишь более практичным костюмом. Как бы там ни было, Марселла решила, что скорее умрет от холода, чем попросит милости у графа Вольфа.

— Возьмите пальто, — неожиданно раздался в тишине знакомый бархатисто-стальной голос.

Марселла виновато вздрогнула, встретившись с устремленным на нее леденящим душу взглядом зеленых глаз.

«Неужели этот человек, кроме всего прочего, еще и читает чужие мысли?»

Марселла какое-то время колебалась, испытывая явно противоречивые чувства. Она так и не успела принять какое-то решение, как Гарет уже подхватил плотное пальто и бросил его на колени жены.

— Возьмите, — повторил он тоном, не допускающим возражений. — Я не хочу, чтобы говорили, будто графиня Шербрук умерла, подхватив простуду в день своей свадьбы.

— Да, действительно, это была бы трагическая история, — притворно сладким голосом согласилась Марселла, копошась в складках плотной ткани.

Исчерпав, видимо, все ресурсы милосердия, а вместе с ними и потребность в разговоре, Гарет снова погрузился в молчание. Марселла, в свою очередь, тоже с радостью проглотила слова благодарности и зарылась в теплые складки пальто, которое идеально подошло бы ей, если бы она весила в два раза больше и была бы на несколько дюймов выше ростом.

«Благословенное тепло», — подумала Марселла со вздохом облегчения и откинулась на подушки кожаного сиденья, поплотнее запахнув пальто и погрузив подбородок в широкий воротник. Она тут же пожалела об этом, осознав, что одежда сохранила запах своего владельца — слабый аромат пряного мыла, к которому примешивался едва различимый мужской запах его тела, который подействовал на Марселлу словно экзотические духи. Сладкая теплота внезапно затопила девушку, охватывая жаром каждую частицу ее существа, прежде чем взорваться сладострастным огнем внизу живота. Теперь Марселле казалось, что даже ожерелье раскалилось добела, а тяжелый кулон, при каждом толчке кареты прикасаясь к обнаженной части округлой груди, буквально обжигал ее кожу.

Марселла переменила позу, с неудовольствием осознавая, что находится во власти самых примитивных чувств и не в силах противостоять захлестнувшему ее потоку эмоций. Она торопливо опустила глаза, опасаясь, как бы Гарет не прочел по ним, какие желания расцветали сейчас у нее в душе. Сегодня вечером граф Вольф будет вправе получить то, что причитается ему по праву, однако подобная перспектива почему-то больше не пугала Марселлу. Да, можно было презирать его как бессердечного разбойника, но отрицать мужскую притягательность этого человека было просто невозможно.

И тем не менее Марселла понимала, что должна это сделать, иначе как она сможет отстранить мужа от своего ложа, чтобы не допустить раскрытия ее обмана?

Впрочем, рано или поздно Гарет непременно узнает об этом. Как бы ни была Марселла неопытна в любовных делах, она знала, что мужчина легко определяет, с кем он делит постель: с женщиной или с девственницей. Марселла же умышленно увековечила этот обман, и теперь слишком поздно говорить правду.

Нет, она вовсе не отказывалась нести ответственность за свои поступки. Только беспокойство за судьбу брата заставило ее солгать, и Марселла сто раз повторила бы эту ложь, если бы полагала, что сумеет таким образом вернуть Кларри домой. Сейчас ей было крайне важно установить с мужем хорошие отношения для того, чтобы воспользоваться его средствами для поисков брата и одновременно с этим найти способ достойно отомстить Вольфу.

Пока Марселла перебирала свои мысли, карета покатилась более плавно, тряска прекратилась, а тихое шуршание колес по грязи и шлепанье копыт сменились отчетливым цокотом. Это означало, что они уже добрались до городских мостовых. Через некоторое время карета остановилась перед величественным особняком, четкие пропорции которого вырисовывались в серой изморози при свете угасавшего дня.

— Ваше новое жилище, графиня, — последовало бесполезное пояснение Гарета.

Между тем кучер открыл дверцу кареты и почтительно подал девушке руку. Придерживая пальто, наброшенное на плечи на манер плаща, Марселла с благодарностью воспользовалась предложенной помощью, чтобы спуститься с узкой подножки, и подождала, пока Гарет выйдет из кареты. Еще раз взглянув на особняк, новобрачная обнаружила, что смотрится он еще более внушительно, чем это могло показаться на первый взгляд. У Марселлы мелькнула горькая мысль: уж не придется ли ей провести в этом мавзолее всю свою оставшуюся жизнь?..

Ступая по широким, в виде плит ступеням, она двинулась вслед за Гаретом к парадному входу. В этот момент двери особняка широко распахнулись навстречу супругам удивительно радостным сиянием, вмиг развеявшим мрачное впечатление, брызнул желтый свет ламп. В холле виднелись силуэты слуг, выстроившихся для встречи новой хозяйки.

Новобрачных уже ждали, а это означало, что Марселле, вопреки ее опасениям, не придется провести ночь в доме наедине с Гаретом. Вместе с мужем Марселла прошла в выложенный мрамором с золотыми прожилками холл. На одной из резных панелей красовалось изображение фамильного герба Нортрапов со знакомым оскалившимся волком и зловещим девизом: «Homo homini lupus est». «Человек человеку волк», — машинально перевела она эту фразу. Что ж, трудно найти другие слова, кроме выражающих звериную жестокость, чтобы описать поведение Гарета по отношению к ней.

Отбросив эти неприятные мысли, Марселла снова вернулась к действительности, ее восхищало убранство дома. Обширный холл украшали зеркала, обрамленные бархатом и хрустальными бра. Но особенно сильное впечатление производила широкая лестница с позолоченной балюстрадой, изогнутой наподобие лебединой шеи.

Наконец они с Гаретом подошли к молчаливой шеренге слуг, в которой Марселла насчитала около дюжины женщин — и среди них непривычно присмиревшую Софи — и такое же количество мужчин. Слуги кланялись и приседали в реверансе. Впрочем, эти вежливые манеры не скрывали их явного интереса к новой хозяйке и подчеркнутого уважения к хозяину.

Вперед выступил самый пожилой из слуг, вероятно, дворецкий, судя по его одежде и величественной манере держаться.

— Добрый вечер, милорд, — начал он официальным тоном, блестя в свете ламп внушительной лысиной. — От имени всего штата прислуги позвольте принести вам наши самые сердечные поздравления по случаю женитьбы…

— Поздравляйте, поздравляйте, — резко оборвал его Гарет и повернулся к женщине, пышные формы и сдержанность которой указывали на то, что она здесь является кухаркой. — Вам не придется беспокоиться об ужине, миссис Бредшоу, — сказал он, вызвав в ответ возмущенное фырканье, свидетельствовавшее, очевидно, об уязвленной гордости. — Нужно лишь отнести поднос с едой в комнату ее светлости. А вы, — Гарет взглянул на Софи, — можете показать своей хозяйке ее новые апартаменты.

С этими словами Гарет повернулся на каблуках и направился через холл к выходу. Марселла молча смотрела ему вслед, больше пораженная, чем рассерженная его внезапным уходом.

Все еще поддерживая наброшенное на плечи пальто, она с трудом выдавила из себя бледную улыбку и снова повернулась к слугам. Ошеломленное выражение их лиц соответствовало ее собственному смятению, и Марселла неожиданно осознала сходство положения, в котором оказалась она сама и эти люди, упорядоченное существование которых, как и ее жизнь, было опрокинуто графом Вольфом.

— Хорошо, — наконец проговорила Марселла. Теперь, когда она убедилась, что не одинока в своем поражении, ее улыбка стала более теплой. — Хочу начать с благодарности за ваше сердечное поздравление, — обратилась Марселла к дворецкому, все еще сохранявшему оскорбленный вид. — Извините, я не знаю вашего имени.

— Бидлз, миледи, — сдержанно сообщил тот, и его суровый взгляд тоже начал постепенно смягчаться. — Вот уже двадцать лет я служу вдовствующей графине и прежнему графу — дяде нынешнего графа. Если вам потребуется моя помощь, без колебаний пришлите за мной кого-нибудь из слуг.

— Буду об этом помнить, — улыбнулась Марселла и дружески посмотрела на кухарку. — Миссис Бредшоу, я была бы благодарна за легкий ужин, поданный в мою комнату. День оказался очень долгим и утомительным.

— Немедленно займусь этим, миледи, — с более приветливым видом, чем она выслушала Гарета, откликнулась женщина. — У меня найдется отличный кусочек цыпленка и печеные груши.

Марселла согласно кивнула. Между тем вперед вышла Софи, к которой, как только ее перестало сдерживать гнетущее присутствие Гарета, в полной мере вернулась обычная живость.

— Тогда пойдемте, мисс… э-э, миледи, — с улыбкой подбодрила она хозяйку. — Я проведу вас в ваши комнаты… а уж там-то… куда ни глянь — всюду золото.

Марселла позволила Софи увести себя из холла, радуясь оживленной болтовне девушки, когда ничего не нужно говорить в ответ. Сначала служанка показала ей несколько комнат общего назначения, а потом они поднялись по винтовой лестнице в спальню Марселлы.

Разумеется, Марселлу больно задело столь пренебрежительное отношение Гарета. Он мог бы, по крайней мере, проявить хотя бы элементарную вежливость, сказать ей, например, «доброй ночи». Впрочем, она не сомневалась, что галантное поведение чуждо этому человеку.

А возможно, оно и к лучшему, что Гарет куда-то убрался. Теперь ей не придется волноваться из-за его вероятной попытки воспользоваться в эту ночь своими супружескими правами.

«Неужели я волнуюсь?» — удивилась Марселла, застыв на пороге спальни. Она совершенно забыла о Софи, распахнувшей перед ней позолоченные створки двери, ведущей в самые изысканные, которые ей только доводилось видеть, апартаменты. Неожиданно Марселла с ужасающей уверенностью осознала, какое коварство замыслил Гарет. Без сомнения, он просто хочет усыпить ее бдительность, чтобы под покровом темноты расправиться с невинным жаворонком, который должен стать его жертвой.