Тайный фронт против второго фронта

Миссия капитана Трумэна Смита

Существует мнение, согласно которому дипломатия Соединенных Штатов и общественное мнение этой страны долгое время не обращали внимание на нацизм, его цели и методы — и стали это делать лишь в конце 30-х годов, когда мир узнал о расистском разгуле новых хозяев Германии.

Это не совсем так — или совсем не так, чему недавно появился весьма компетентный свидетель. Точнее, он существовал давно, но хранил молчание, как и полагается некогда официальному лицу, выполнявшему весьма щекотливые задания своего начальства. Имя его — м-р Трумэн Смит; его последнее военное звание — полковник генштаба американской армии.

Пожалуй, первым, кто наткнулся на этого свидетеля, был западногерманский исследователь Эберхард Йекель, профессор Штутгартского университета. В конце 70-х годов он задался целью собрать всю документацию, касающуюся деятельности Адольфа Гитлера в первые годы его — пользуясь формулой Бертольта Брехта — «неудержимого восхождения». Толстенный том (более 1000 страниц), появившийся в результате поисков Йекеля, не был бесспорным — ибо вместе с интересными документами там было много «мусора истории», в том числе и продукция небезызвестного Конрада Куяу, прославившегося фабрикацией «дневников» Гитлера. Но одна из находок Йекеля бесспорна, ибо была сделана не в «магазине военных реликвий» Куяу, а в США, в архиве Йельского университета. Это была запись беседы помощника военного атташе США в Германии капитана Трумэна Смита с Адольфом Гитлером, состоявшейся 20 ноября 1922 года в Мюнхене.

Беседа была откровенной: будущий фюрер и рейхсканцлер, а тогда безвестный главарь безвестной партии поведал американскому визитеру о своем намерении «ликвидировать большевизм», установить диктатуру и предлагал США свои услуги в «битве между цивилизацией и марксизмом». Запись Смита показалась мне крайне примечательной, поскольку она давала принципиально важное свидетельство для определения времени и места первого знакомства американских, как принято говорить, «компетентных кругов» с нацизмом. Тем было больше оснований заняться обстоятельствами этого знакомства, и теперь можно рассказать о нем подробно и вполне документально.

…Рассказ можно было бы начать так: пасмурным ноябрьским днем далекого 1922 года к одной из платформ огромного мюнхенского вокзала с часовым опозданием подошел поезд из Берлина. Из спального вагона вышел высокий, спортивного типа мужчина. Взглянув на вокзальные часы — они показывали четверть двенадцатого, — приезжий зябко поежился и направился в отель «Мариенбад»…

Но я решительно отвергаю подобную беллетризацию исторических событий, даже если все это действительно было так, как описано выше. История для ее понимания не нуждается ни в пасмурной, ни в солнечной погоде, а ее герои — в театральном гриме. Сущность документальной прозы состоит в том, чтобы позволить читателю «припасть и попить из реки по имени — «Факт», как сказал поэт, независимо от того, в каких берегах течет эта река. Отдадим беллетристику беллетристу; восхитимся мастерством версификатора, которому легче выдумать документ, чем его найти, и останемся наедине с черствым хлебом документалистики.

То, что произошло в Мюнхене в ноябре 1922 года, можно восстановить с достаточной точностью. Ибо, кроме записи, обнаруженной в архиве Йельского университета, существуют более подробные данные, содержащиеся в дневниках и документах того же Трумэна Смита. Они хранятся в другом архиве, а именно в знаменитом Гуверовском институте проблем войны, революции и мира Стэнфордского университета и были опубликованы в очередном документальном сборнике в 1984 году.

Кто же такой капитан Трумэн Смит, и почему он оказался у Гитлера? Архивные материалы и мемуары самого Смита могут дать ответ на этот вопрос. Смит — в будущем один из видных деятелей военной разведки США — тогда еще только начинал свою карьеру. Боевой офицер, участник экспедиции в Мексику и первой мировой войны, он после ее окончания остался в рядах американских оккупационных войск в Германии. А именно — в составе отдела по гражданским делам штаба 3-й американской армии в Кобленце в качестве главного политического советника. Впоследствии, в 1920 году, этот отдел стал частью американской дипломатической миссии, возглавлявшейся Эллисом Дризелом. Миссия выполняла важнейшие задания, поддерживая тайные контакты с представителями немецкого генералитета и промышленности, интересуясь их оценкой положения в послевоенной Европе, в том числе и отношениями Германии с Советской Россией. Так, в одном из донесений (10 января 1919 года) Дризел сообщал секретарю делегации США на Парижской конференции Джозефу Грю о таком предложении одного из ведущих немецких финансистов: «Нациями, предназначенными для наведения порядка в России, безусловно, являются Германия и Америка… Америка не сможет одна выполнить эту задачу, а Германии до этих пор этого также не удавалось, потому что ей не хватало опыта в обращении с русским народом и она была слишком занята войной в других странах… Америка тоже не сможет этого сделать, если будет действовать одна, потому что не разберется в существующих в России условиях. Но Германия приобрела теперь необходимый опыт, и, объединившись, оба правительства смогут навести порядок во всей России и развить ее ресурсы».

Миссия Дризела была одним из многих средств осведомления руководящих кругов США о европейской ситуации. Тем же, что и Дризел, занимался полковник Артур Конжер. Например, еще в 1918 году он вел переговоры с командующим 3-й немецкой армией и его уполномоченным — майором фон Штюльпнагелем, который выяснял, «в какой мере можно рассчитывать на поддержку со стороны бывших противников для совместного сокрушения большевиков». Конжер оказался весьма восприимчивым к идее «сокрушения большевиков» и даже показал своим немецким собеседникам письмо некоего американского солдата, который писал своему отцу: «Мне кажется, что мы нанесли удар не по той нации, по которой надо было». И в дальнейшем Конжер был членом специальных миссий, которые вели секретные зондажи в Германии, выявлявшие позиции крупного германского капитала. В 1919 году он беседовал с директорами фирмы ГАПАГ, обещая им, что «сближение с Америкой после войны не будет представлять никаких трудностей».

Что касается миссии Дризела, в которой Смит занимал пост помощника военного наблюдателя, то она продолжала свои закулисные контакты до 1922 года; в это время ее передали прибывшему в Берлин первому послевоенному посольству США во главе с Алансоном Хьютоном. В посольстве Смит занял должность помощника военного атташе и, по его собственным словам, стал «авторитетом по вопросам послевоенной германской армии». Однако круг его связей был не только военным — в него входили, например, и обербургомистр Кёльна Конрад Аденауэр, и глава рейнских сепаратистов Дортен, и папский нунций Ратти — будущий папа Пий XI, и многие другие.

Видимо, эти обстоятельства побудили осенью 1922 года посла Хьютона дать именно Трумэну Смиту серьезное задание — отправиться в Мюнхен и собрать данные о новой партии, появившейся на политическом горизонте тогдашней Баварии, — о национал-социалистской партии (НСДАП), возглавлявшейся Адольфом Гитлером. Смит должен был не только собрать необходимые данные о партии у официальных представителей баварских властей, но и побеседовать с самими лидерами НСДАП, чтобы определить ее возможности и перспективы. Кроме того, Смиту предстояло дать ответ на ряд других вопросов, в том числе об угрозе отделения Баварии от Германии, об опасности «нового коммунистического бунта» (ведь только недавно была потоплена в крови Баварская Советская Республика). Может ли Гитлер захватить власть? — вот что интересовало посла США.

За несколько дней — с 15 по 22 ноября — Смит успел побеседовать со многими — сначала с американским консулом Робертом Мэрфи (будущим видным дипломатом), чиновниками баварских министерств иностранных и внутренних дел, генералом Крессом фон Крессенштейном, кронпринцем Рупрехтом, журналистами. Затем он подступился к самим нацистам: первым оказался «духовный отец» нового движения генерал Эрих Людендорф, потом Альфред Розенберг (тогда — главный редактор нацистской газеты «Фёлькишер беобахтер»), ближайшие сподвижники Гитлера Эрвин фон Шейбнер-Рихтер и Эрнст Ханфштенгль и, наконец, сам «фюрер».

Пожалуй, самую развернутую программу нацизма изложил Смиту Людендорф. Вот что Смит записал с его слов:

Далее следовали откровения, касавшиеся Франции, Англии и Италии, после чего Людендорф прямо обратился к США: «Америка должна понять, что только сильное националистское правительство в Германии может спасти страну от хаоса и обеспечить выплату репараций союзникам».

Итак, как бы воплощая духовную связь между кайзеровской экспансией и воззрениями новых, нацистских экспансионистов, последний начальник «большого генштаба» кайзеровской Германии развернул перед своим американским собеседником программу политической демагогии, призванной привлечь симпатии «западных демократий» к гитлеризму. Это была программа, о которой В. И. Ленин говорил: «Германские генералы и капиталисты обращаются к союзникам и говорят им: вы хоть и победили нас, но не очень увлекайтесь в ваших экспериментах над нами, ибо и вам и нам грозит мировой большевизм, в борьбе с которым мы можем вам пригодиться».[2] Можно лишь поражаться, с какой прозорливостью определял великий мыслитель самые потаенные намерения германских империалистов, ибо именно о том, что Германия «может пригодиться в борьбе с мировым большевизмом», говорил Людендорф Смиту. Об этом твердили другие, более влиятельные политики кайзеровской и веймарской Германии — и эта идея осталась на вооружении гитлеровского государства вплоть до второй мировой войны!

Наконец, 20 ноября Смит посетил тогдашнюю квартиру Гитлера на Георгенштрассе, 42 в Мюнхене. В своем официальном докладе Смит зафиксировал следующие программные высказывания Гитлера:

Здесь можно Смита немного дополнить, благо в нашем распоряжении имеются воспоминания д-ра Эрнста Ханфштенгля — одного из соратников Гитлера на первом этапе деятельности НСДАП. Ханфштенгль — широко известный под кличкой Путци — учился в США (в Гарвардском университете), откуда вернулся на родину в 1921 году и обосновался в Мюнхене. Когда приятель по Гарварду советник посольства США в Германии Уоррен Робинс попросил его помочь Смиту познакомиться с видными политиками баварской столицы, Путци выполнил просьбу, устроив Смиту несколько встреч и бесед.

На прощание капитан Смит, поблагодарив Путци, сказал:

— Все эти Серьезные господа ни к черту не годятся. Они ничего не смыслят, и у них нет никакого представления о том, что делать дальше. Только один из них меня заинтриговал. Уверяю вас, это тот еще фрукт! Он знает, чего хочет, и за ним — будущее! Может, еще не сейчас, но, пожалуй, время его не за горами!

Безусловно, он имел в виду Адольфа Гитлера.

Конечно, сегодня нельзя без некоторой иронии читать записи Трумэна Смита, отдаленные от нас более чем шестьюдесятью годами. Прошедшее время показало подлинную цену заботы Адольфа Гитлера о «нашей цивилизации» и его обещанию «истребить большевизм» — не говоря уже о совсем не юмористических аналогиях между антисоветскими аргументами будущего диктатора о «красной опасности» и аргументами нынешних пропагандистов НАТО. Но для нас важно другое: столь раннее (1922 года!) свидетельство точной информированности военно-дипломатической службы США о целях и методах Гитлера. Кстати, Смит был не единственным, кто узнал о планах Гитлера. В числе собеседников фюрера были американский журналист Карл фон Виганд, корреспондент журнала «Америкэн мансли» Джордж Фирек и некий корреспондент американской газеты «Уорлд». Последнему Гитлер заявил: «Америка — американцам, Германия — немцам… поэтому мы никогда не будем сотрудничать с коммунистами… Правительство должно править силой». Все это Гитлер твердил и Трумэну Смиту.

Так в долгой и противоречивой истории отношений официальной Америки к нацизму мы можем зарегистрировать некую исходную позицию. Это только начало, скорее его своеобразный срез. Но как симптоматично, более того, как символично, что на этом срезе явственно проступает главное: глубокое сродство антикоммунистических настроений и прямое, ничем не замаскированное стремление нацизма спекулировать на этом «сродстве душ». И пока в политическом курсе Соединенных Штатов восторжествовали подлинные интересы этой великой державы, диктовавшие ей участие в антигитлеровской коалиции, должно было миновать немало времени — времени напряженной политической борьбы, в которой гитлеризм использовал все методы — от спекуляций на «сродстве душ» до прямой антиамериканской деятельности.

Где искать «пятую колонну»?

Напомню, что такое «пятая колонна». Нам, представителям военного поколения, помнящим драматические события 1936–1939 годов в Испании, этого понятия разъяснять не надо. Однако время идет, события громоздятся одно на другое, политические понятия рождаются и умирают, а подчас просто забываются. Понятие «пятая колонна» родилось в дни наступления на республиканский Мадрид франкистских войск и их германо-итальянских опекунов. Тогда командующий наступавшей группировкой генерал Мола хвастался: кроме четырех колонн, двигавшихся на столицу, у него есть «пятая колонна» — фашистские группы в самом Мадриде. О генерале сейчас уже позабыли, а понятие «пятая колонна» как символ предательства осталось в политическом обиходе.

Была ли у Гитлера «пятая колонна» в Соединенных Штатах? Конечно, была. Однако распознать ее было не так просто, ибо со временем ее облик претерпевал изменения, равно как менялась тактика гитлеровской Германии по отношению к Соединенным Штатам.

Если обратиться к начальной стадии этой тактики, то здесь был применен прием, хорошо испытанный в странах Западной и Восточной Европы и базировавшийся на расистских принципах нацистской идеологии. Прием этот состоял в использовании немецких национальных меньшинств в различных странах. Занималась ими специальная Заграничная организация НСДАП (сокращенно АО).

Отношение гитлеровской Германии к немецкому национальному меньшинству в США представляло собой смесь самых различных элементов: унаследованных еще от кайзеровских времен пангерманских претензий, политических замыслов нацизма, расистских замашек и, безусловно, интересов подготовки к будущей войне. Конечно, ни Розенберг, ни сам Гитлер не питали надежд, высказанных в 1904 году президентом Пангерманского союза Эрнстом Хассе, будто «Северная Америка будет покорена германским духом и германский император, возможно, перенесет свою резиденцию в Нью-Йорк». Тем не менее специалист по США в ведомстве Розенберга Колин Росс писал в книге под выразительным названием «Наша Америка»: «Я верю, что час торжества немцев в Америке настанет». Росс даже подсчитал, что немецкая кровь течет в жилах не менее 30 миллионов граждан Соединенных Штатов…

В действительности это было далеко не так. Всего, по официальным подсчетам, за пределами «третьего рейха» проживали около 30 миллионов немцев. Почти третья их часть приходилась на США, причем 5–6 миллионов из них сохраняли родной язык и связь с Германией. Соответственно в штаб-квартире АО (рейхслейтер Вильгельм Боле) действовал отдел США (6-й отдел), а на территории США были созданы — наподобие округов в рейхе — четыре «округа» во главе с крейслейтерами Драгером (Нью-Йорк), фон Шпигелем (Нью-Орлеан), Гислингом (Лос-Анджелес) и фон Киллингером (Сан-Франциско). Крейслейтеры руководили деятельностью членов НСДАП среди американских немцев, но этим не ограничивались, поскольку «по совместительству» они являлись генеральными консулами Германии в указанных городах. Кроме АО, зарубежной — преимущественно пропагандистской и подрывной — деятельностью ведало Внешнеполитическое ведомство НСДАП рейхслейтера Розенберга. Имя последнего стояло на датированном 28 сентября 1932 года документе о назначении специального уполномоченного по пропаганде идей НСДАП в США Курта Людеке. Людеке был не последним человеком в нацистской клике: он вступил в нее еще в 1922 году, участвовал в пресловутом «пивном путче» Гитлера в 1923 году и числился в доверенных лицах фюрера. Известно, что именно перед Людеке Гитлер, попав после путча в Ландсбергскую тюрьму, подробно развивал свой план прихода к власти легальным путем — что и было сделано…

В 30-е годы Людеке занялся специфической деятельностью: сбором финансовых средств для нацистской партии за рубежом — в Италии, Франции и США. За океаном же он совмещал свою функцию «собирателя доброхотных даяний» с руководством различными организациями, объединявшими граждан США немецкого происхождения. Что это были за организации?

Одна из них — общество имени Карла Шурца (носившее имя немца — генерала эпохи гражданской войны в США). Формально общество занималось «поддержанием традиций германо-американской дружбы», однако за этой благопристойной вывеской скрывалась нацистская пропаганда. Не случайно в 1934–1935 годах деятельность общества стала предметом расследования, которым занялась специальная комиссия палаты представителей конгресса под председательством Джона Маккормака и Сэмуэля Дикштейна. Комиссия установила, что для пронемецкой пропаганды общество имени Карла Шурца активно использовало средства крупных немецких фирм, имевших филиалы в США (ГАПАГ, «Дойче ллойд»).

Как подсчитал американский исследователь Леланд Белл, к середине 30-х годов с немцами в США вели работу более 70 учреждений и организаций рейха. Конгрессмен Дикштейн по этому поводу говорил, что в стране набирает силу «хорошо спланированная и хорошо финансируемая гитлеровская пропаганда». Ее центром с марта 1933 года стал Союз друзей новой Германии, который возглавил американский делец немецкого происхождения Гейнц Шпанкнобель. Высшее политическое руководство НСДАП объявило Союз «единственной организацией», пользующейся поддержкой нацистской партии. Дальше разыгрались любопытнейшие события, точнее, — любопытная игра. Чем шире развертывалась деятельность пронацистских организаций, тем усерднее от нее… открещивались официальные германские органы. В октябре 1933 года статс-секретарь министерства иностранных дел Германии фон Бюлов направил государственному секретарю США Кордэллу Хэллу ноту, в которой категорически опровергал, что Союз вмешивается во внутренние дела США. Одновременно из Берлина было дано указание, что члены НСДАП и вообще все немецкие подданные должны выйти из Союза друзей новой Германии. Правда, это не помогло: против Шпанкнобеля было выдвинуто официальное обвинение в заговоре против «американских институтов», после чего он предпочел бежать в Германию. Однако Союз друзей продолжал свою работу до 1936 года, пока не было решено заменить его организацией, получившей название Американогерманский народный союз. Его возглавил Фриц Кун, уроженец Мюнхена, вступивший в НСДАП в 1921 году и эмигрировавший после «пивного путча». Кун был активным деятелем распущенного старого Союза, преобразованного им в типично фашистскую организацию с военной дисциплиной. Но если в Германии нацисты вопили «Хайль Гитлер!», то в организации Куна было введено приветствие «Свободная Америка!».

И опять же повторилась прежняя игра — вплоть до того, что посол Германии Дикхоф официально отмежевался от организации Куна, деятельность которой приобрела изрядный размах. «Марши немцев в коричневых униформах, их антидемократические высказывания, — жаловался американский поверенный в делах в Берлине Джильберт, — оказывают вредное влияние на германоамериканские отношения». Эти жалобы заставили берлинских политиков взвесить, что им выгоднее — рост «пятой колонны» или укрепление престижа нацистского режима в глазах американской общественности? Последнее явно брало верх. Гитлер прямо говорил, что немцы в США должны ограничиваться «заботой о национал-социалистской идеологии» и не мешать нормальным отношениям с США. Главное, говорил он, заключается в том, что надо помешать Соединенным Штатам «оказаться в лагере врагов Германии». В свою очередь, посол Дикхоф в январе 1938 года в специальном меморандуме министру иностранных дел Риббентропу с огорчением констатировал: до сих пор не удалось обеспечить «должное влияние» на американцев, сознающих свое немецкое происхождение», (посол считал, что их в США от 4 до 5 миллионов). Было бы иллюзией, писал посол, надеяться на то, что удастся создать «ударные группы в 10–20 тысяч человек», способные действовать в «критический момент». А прямое вмешательство в американскую внутреннюю жизнь лишь отягощает отношения с США…

Конечно, с «возможностями» нацистов в США дело обстояло не так печально, как это описывал Дикхоф. Различные комиссии конгресса США не раз занимались расследованием подрывной деятельности рейха и его агентуры и публиковали соответствующие данные. По подсчетам конгрессмена Дикштейна, число лиц, сочувствовавших нацизму, равнялось 450–500 тысячам. Когда Кун собрал в Мэдисон-сквер-гарден один из своих митингов, то на нем присутствовали около 20 тысяч человек. Нацистские организации тесно сотрудничали с американскими организациями фашистского толка — ку-клукс-кланом, «серебряными рубашками». Рос поток нацистской пропаганды, шедшей по разным каналам.

Облик организации Куна был вполне определенным. Как писал в 1937 году ее опекун рейхслейтер Боле, «мы хотим вернуть немцам, проживающим в Соединенных Штатах и отчасти отдалившимся от своего германского отечества и от германской нации, сознание великой общности крова и судьбы всех немцев. Для этого необходимо духовное возрождение, подобное тому, какое пережили их соотечественники на родине… Американцы немецкого происхождения, подготовленные таким образом, оздоровленные экономически и активные политически, затем будут использованы в грядущей борьбе с коммунизмом и еврейством для перестройки Америки под нашим руководством». Вслед за Боле Кун требовал: «Наша задача состоит в том, чтобы, во-первых, сплотить все германские расовые группы и, во-вторых, приобрести влияние, с тем чтобы впоследствии продемонстрировать нашу роль в политической жизни Америки».

Эти высказывания примечательны во многих отношениях. Ведь Вильгельм Боле, сам того не желая, подтвердил, что большинство граждан США немецкого происхождения «отдалились» от пресловутого германского духа. Действительно, далеко не все поддавались пению расистских сирен, а большинство оставалось патриотами своей страны. Но не менее ясными были цели Боле и Куна: создать для рейха некий психологический, а затем и политический плацдарм в США. Об этом нельзя забывать, ибо многие западные историки (например, Луи де Ионг в книге «Немецкая пятая колонна во второй мировой войне») считают, что, мол, тревоги были явно преувеличены и нацисты вовсе не были реальной опасностью. Нет, они могли стать ею. Но не стали, ибо американский народ не принял нацистских претензий и активно против них боролся.

Союз Куна создал 71 отделение по всей стране, издавая 4 газеты, другие пропагандистские материалы (на них тратилось не менее 1 миллиона долларов в год), и в момент своего наивысшего расцвета насчитывал 200 тысяч членов. Активное ядро составляли около 25 тысяч человек. Кун был в свое время удостоен личной аудиенции в имперской канцелярии: Гитлер поблагодарил его за «борьбу со злой американской прессой», обещал организовать поездку Куна по Германии и на прощание сказал ему:

— Возвращайтесь и продолжайте вашу борьбу!

Что еще важнее: рядом с Куном и в прямой связи с Союзом действовали десятки других пронацистских или чисто фашистских организаций. Известный американский публицист Альберт Кан составил их список. Вот некоторые из них: Американская фашистская партия, Американская антикоммунистическая федерация, Американская белая гвардия, Крестоносцы американизма, Национал-социалистская партия Америки…

Германское посольство и консульства в США, как это сообщалось в документах конгресса, рассылали свои материалы по спискам, включавшим 650 тысяч учителей, 157 тысяч духовных лиц, 162 тысячи врачей, 144 тысячи юристов, 21 тысячу журналистов, 15 тысяч муниципальных служащих, более 7 тысяч членов законодательных органов различных штатов.

Не менее активно действовал нацистский рейх, прямо вмешиваясь во внутренние дела США. На Нюрнбергском процессе Риббентроп показывал, что в 1939 году в Берлине была задумана специальная операция с целью воспрепятствовать переизбранию Франклина Рузвельта на президентский пост. Когда операция обсуждалась, Геринг выразил готовность израсходовать на нее 100–150 миллионов долларов, а немецкие эмиссары доложили из США, что существует возможность через председателя Американской федерации труда (АФТ) Льюиса получить 8–10 миллионов голосов против Рузвельта.

Итак, цели были весьма разнообразными и далеко простирающимися; их, безусловно, нельзя было достичь только при помощи клиентуры Фрица Куна. Последний, кстати, проворовался и попал в тюрьму, что в очередной раз вызвало сомнения Берлина в том, имеет ли смысл делать ставку на немцев в Америке.

Вот почему необходимо продолжить поиски «пятой колонны».

…Когда в 1933 году в Берлин прибыл вновь назначенный посол США Уильям Додд, то его дневник начал заполняться записями, в которых он не без удивления фиксировал воззрения многих видных визитеров. Еще до отъезда в Германию Додд посетил Чарлза Крейна — крупного промышленника и бывшего дипломата. «Он с жаром говорил о своей работе, — отмечал Додд, — все еще с горечью отзывался о русской революции и был чрезвычайно доволен гитлеровским режимом в Германии. По его мнению, евреи заслуживают проклятия, и он надеялся, что их поставят на место. Неудивительно, что он напутствовал меня словами: «Предоставьте Гитлеру действовать по-своему». А на следующий день собеседником Додда оказался не кто иной, как Джордж Фирек, — тот самый Фирек, который был знаком с Гитлером с 20-х годов и, как узнал потом Додд, был платным нацистским агентом.

Крейн был не одинок. В Берлине Додда посетил и Карл фон Виганд (он работал на газетного магната Херста в Европе), затем профессор Джон Коур. Последний рассказал, что был личным другом Гитлера. Коур сообщил Додду о своих недавних встречах с Гитлером. 11 августа 1933 года собеседником Додда оказался куда более влиятельный человек — Уинтон Олдрич, директор «Чейз нэшнл бэнк». Он выразил послу свое «удовлетворение финансовым планом, предложенным немцам, по которому Германия должна продолжать выплату долгов американским владельцам облигаций». «…C Гитлером можно вести дела» — таково было мнение Олдрича, которое разделял другой банкир, Генри Манн из «Нэшнл сити бэнк».

23 ноября 1933 года у Додда — Фрэнк Гэннет, владелец десятка газет в штате Нью-Йорк. Он сказал, что многие преуспевающие люди в Соединенных Штатах ратуют за установление там фашистского строя во главе с вождем типа Гитлера, в качестве довода они приводят идеальный порядок и отсутствие преступлений в Германии. Подобные высказывания можно было бы продолжить — их смысл понимал сам Додд, когда писал о единстве взглядов многих видных промышленников во всех странах: Дюпонов в США, Круппов и Тиссенов в Германии, членов концерна «Армстронг — Виккерс» в Англии и фирмы «Шнейдер-Крезо» во Франции. Додда коробили эти господа, например один его визитер — крупный делец из штата Огайо, который занимался сделками с военно-промышленными фирмами Германии, «не считаясь с действительными интересами своей страны».

Если оставаться только в рамках дневника Додда, то в нем проходит целая галерея американских единомышленников и поклонников гитлеризма и Гитлера — от малоизвестных дельцов и профессоров до крупных дипломатов. Так, Уильяма Буллита, посла США во Франции, Додд характеризует как «приверженца фашизма». А сколько было их, «приверженцев фашизма», с коими Додду не пришлось встречаться? Ведь далеко не случайно немецкий военный атташе в США генерал Бёттихер докладывал из Вашингтона в Берлин: «Влиятельные слои питают симпатию к третьему рейху, в котором видят бастион порядка и оплот против покушений на частную собственность. Наиболее респектабельные и патриотические круги за редкими исключениями настроены антикоммунистически и еще в большей степени антисемитски». Даже если сделать скидку на понятное желание генерала найти себе союзников, нельзя не видеть оснований для подобных выводов нацистского военного дипломата. И что еще более важно: для симпатий определенных политических кругов США к нацистскому рейху создавалась серьезная база в крупнейших американских монополиях. Здесь образовалась своего рода «пятая колонна», пожалуй, более опасная, чем в среде молодчиков Фрица Куна или Гейнца Шпанкнобеля.

Братство бизнеса

Это определение пустил в оборот американский публицист Джеймс Мартин, посвятивший в 50-х годах немало труда анализу взаимоотношений крупнейших фирм США и Германии. Через добрых 30 лет другой американский исследователь — автор книги «Торговля с врагом» — Чарлз Хайэм применил несколько другое определение: просто «братство». Но смысл обоих понятий был один: речь шла о тех американских и германских промышленных и финансовых гигантах, которые свои интересы — интересы бизнеса — ставили выше национальных. Тех гигантах, деятельность которых дала основание одному из главных немецких военных преступников Яльмару Шахту заявить во время Нюрнбергского процесса:

— Если вы хотите судить немецких промышленников, то вам надо посадить на скамью подсудимых и промышленников американских…

К сожалению, процесс над американскими сообщниками нацистских монополий не состоялся. Но с годами становятся известными все новые и новые факты. Обратимся к ним.

Связи промышленных и финансовых групп Германии и США имеют свою давнюю и противоречивую историю. В ней переплетаются конкуренция и сотрудничество, острые столкновения и картельные соглашения. При этом за океаном прекрасно понимали мощь и цели германской экспансии. Сохранилась запись, сделанная Гервартом фон Биттенфельдом — будущим военным атташе в США — во время беседы с тогдашним послом США в Берлине Джерардом в начале первой мировой войны:

Джерард: Да, действительно поразительно, как организовано все здесь, в Германии. Вы могущественный народ. Не сомневаюсь, что вы победите англичан.

Герварт: Я тоже не сомневаюсь. Никто в Германии не сомневается в этом.

Джерард: Я начинаю бояться вас.

Герварт: Странно! Почему вы не боитесь англичан?

Джерард: Победившая Германия стала бы господствовать над миром.

Герварт: А что делали до сих пор англичане, к чему они до сих пор стремились, если не к мировому господству?..

Джерард: Верно, мы боимся и англичан.

Герварт: В таком случае радуйтесь, что мы с ними боремся. Есть только один выбор: или весь мир станет британской тюрьмой, или же народы будут свободны, и среди них вы так же, как и мы. За свободу борется и Германия!

Джерард: Это совершенно верно. Но мы ведь боимся, что победившая Германия будет стремиться к мировому господству…

Не правда ли, как однообразны приемы германских буржуазных политиков: в 1915 году они пугали американцев Англией, в 1922 году — «мировым большевизмом» (что, впрочем, делают до сих пор!). Но не менее примечательно, что были люди в Соединенных Штатах, которые видели подлинные цели Германии — как это увидели их в годы второй мировой войны Рузвельт и его единомышленники.

В этой противоречивой ситуации весьма важно отметить, что линия на сговор с Германией имела в США глубокие корни. Тому же Герварту начальник отдела государственного департамента США Чендлер Хейл и помощник государственного секретаря Чендлер Андерсон говорили в 1914 году:

Ход событий показал, что посол Джерард был куда ближе к истине, чем два других собеседника Герварта фон Биттенфельда. Но стоило кончиться первой мировой войне, как снова подняли голову сторонники сговора. Именно на них рассчитывал тот же Герварт, когда в августе 1918 года поддержал план известного деятеля германского делового мира Арнольда Рехберга о создании англо-германо-французского военно-экономического и военного союза. «Мы должны быстро навести порядок в России», — предлагал Герварт, подчеркивая, что для использования богатств России необходимо наладить контакт с США. Это «…столь огромная область, что мы в одиночку не сможем ее эксплуатировать… В этом гешефте нам нужен компаньон… Достаточно сильны для этого Англия, или Америка, или Япония. У нас есть выбор. Мне Америка или Япония все-таки симпатичнее, чем Англия». Так он писал генерал-лейтенанту Гонтарду, находившемуся в свите кайзера.

Для осуществления своего замысла Герварт использовал находившегося в германском плену американского профессора Эмери, сведя его с видными деятелями немецкого промышленного мира — Штраусом, Манкевицем и Швабахом (руководителями «Дойче банк»), Куно (ГАПАГ). В свою очередь, у Эмери были большие связи в финансовом мире США.

Ноябрьская революция 1918 года в Германии перечеркнула эти планы кайзеровской военщины, но о них, однако, не забыли: в ноябре 1919 года германский посланник в Стокгольме Люциус и некий высокопоставленный американский дипломат обсуждали «важные совместные германо-американские действия в России с целью ее экономического освоения». Так «антисоветский синдром» стал определяющим в связях, которые объединяли влиятельные политические и экономические группы США и Германии. Но суровая действительность проучила авторов далеко идущих планов. Советская Россия разбила всех иностранных интервентов, начиная с кайзеровских полчищ, вторгшихся на Украину, и кончая американским экспедиционным корпусом, помогавшим Колчаку. Веймарская Германия должна была искать пути и средства для восстановления своей экономики. Она надеялась на помощь своих давних деловых друзей из-за океана — и не ошиблась…

«Приди ко мне, внимательно ознакомься с моим положением и сделай предложения, как мне спастись и в чем ты мне можешь помочь» — так рекомендовал немцам обратиться к США некий американец, сын одного из крупнейших железнодорожных магнатов США. Он подсказывал немцам, что руководители экономической жизни Германии должны обратиться к США с просьбой «прислать руководящих и опытных представителей американской экономики как друзей и советников» для наведения порядка во всех отраслях промышленности и торговли. Эта рекомендация — хотя и видоизмененная — была осуществлена в форме знаменитых в 30-е годы планов Дауэса — Юнга.

…Здание это находится совсем не там, где можно было бы его искать. Не в центре Базеля, где немало капитальных, столь типичных для конца XIX века серокаменных домов, фасады которых украшены мраморными портиками. Для европейских строений того времени (и того назначения) сложился определенный торжественный стандарт, в пределах которого варианты зависят только от масштаба деятельности банка. И селятся банки обычно рядом друг с другом, как, например, в Цюрихе, где они захватили целую улицу, идущую от вокзала к центру города (знаменитая Банхофштрассе).

Банк, который я разыскивал, тоже находится у вокзала. Однако в Базеле вокзал далеко от центра, он почти на самой границе. Несколько сот метров — и вот уже ФРГ, железнодорожная станция, носящая название «Базель — Бад». Возможно, приграничное положение одного из старейших швейцарских городов сыграло свою роль при выборе места для созданного в 30-е годы Банка международных расчетов, одним из важных вкладчиков которого стала Германия. Для немецких членов правления было делом нескольких часов добраться, скажем, из Франкфурта-на-Майне (города банков) до Базеля. Да и из Берлина недалеко.

Я повторил этот маршрут, сойдя в Базеле с идущего из Франкфурта трансевропейского экспресса. Не надо было брать такси, поскольку от вокзала до банка метров сто. Его старинное здание не соответствовало «банковскому» архитектурному стандарту. Как мне разъяснили, здесь раньше находилась гостиница «Гранд отель де Савой э де ла Универс». И впрямь, идя по коридорам, можно было видеть типичные гостиничные аксессуары; в голову приходили веселые сравнения со знаменитым ильфо-петровским «Геркулесом», как известно, тоже разместившимся в бывшей гостинице. Но я не мог поделиться этими впечатлениями со своим собеседником — англичанином Макдаффи, который принимал меня в своем кабинете заведующего отделом общественных связей, поскольку он, безусловно, не читал «Золотого теленка».

Попасть сюда оказалось непросто: в банке не любят журналистов, особенно иностранных. Понадобилось несколько дней и десятки телефонных разговоров с моими швейцарскими коллегами из «Базлер нахрихтен» и «Нейе цюрхер цайтунг», чтобы договориться о визите. Темой моей беседы был нашумевший в 70-е годы международный финансовый феномен, именовавшийся «евродолларом». Я не ошибся: в базельском банке я получил подробные и весьма квалифицированные комментарии, очень пригодившиеся мне, малосведущему в этой сложной материи.

В начале нашей беседы Макдаффи заметил:

— О, мы теперь не столь известны, о нас вообще в мире позабыли. А было время, когда здесь совершались большие дела. Тогда, наверное, от журналистов не было отбоя. А теперь вы первый за несколько месяцев. Что же касается нашего банка, — добавил Макдаффи многозначительно, — то он не занимается многим, о чем пишут, и занимается многим, о чем не пишут…

Мой собеседник вручил мне несколько брошюр, рассказывающих о деятельности банка. Мне они пригодились, когда я занялся историей этого внешне скромного учреждения, носящего в немецком варианте трехбуквенное наименование Бе-и-цет, а в английском — Би-ай-пи. Мы же будем для Банка международных расчетов применять русскую аббревиатуру БМР.

Идея создания БМР принадлежала Яльмару Шахту — тому самому немецкому банкиру и финансисту, который окончил свою бурную карьеру на скамье подсудимых нюрнбергского Международного военного трибунала. По предложению Шахта, поддержанному в лондонском Сити и на нью-йоркской Уолл-стрит, было создано это международное финансовое учреждение, расположившееся в Базеле. Для чего?

Ответ на этот вопрос мы получим, обратившись к годам, когда германский империализм, потерпевший крушение в первой мировой войне, судорожно искал возможность восстановить свои утраченные позиции как на мировых рынках, так и в мировой политике. Кого он мог найти в качестве союзника на Западе? Главные державы-победительницы — Англия и Франция — с большой подозрительностью относились к «пенью сирен» из Берлина, где всячески заверяли, что Германия будет вести себя смирно и уж, во всяком случае, послужит Лондону и Парижу в деле борьбы против «безбожного большевизма», появление которого доставило не только головную, но и зубную боль хозяевам Сити и «Лионского кредита». Но Соединенные Штаты…

Соединенные Штаты вышли из войны в исключительном положении. Американские концерны накопили за счет воевавшей Европы огромные средства. Вступив в войну «под занавес» и не понеся никакого ущерба, они мнили себя будущими хозяевами Европы и не особенно считались со своими английскими и французскими коллегами. В этих условиях вполне логично напрашивалась мысль использовать побежденную Германию — страну с огромным экономическим, техническим и финансовым потенциалом. Разве не соблазнительно было сделать ее своим «младшим партнером»?

Именно эта идея стояла за далеко идущим финансовым планом, принадлежавшим международной комиссии, в которой ведущая роль принадлежала Чарльзу Дауэсу, президенту «Сентрал траст компани оф Иллинойс», и Оуэну Юнгу, президенту административного совета «Дженерал электрик», члену правления «Рэдио корпорейшн оф Америка». План был прост как колумбово яйцо: так как Германии по Версальскому договору предстояло выплачивать многомиллионные репарации, а она якобы не в состоянии была это сделать, то союзники (в первую очередь США) дают ей заем. Тогда начнут работать заводы Рура и Германия способна будет вернуть долги — ни рано ни поздно… к концу 1987 года. Планы Дауэса — Юнга предусматривали, что Германия должна была получить международный заем в 800 миллионов золотых марок.

Когда 16 июля 1924 года в Лондоне открылась международная конференция по плану Дауэса, английский премьер Рамсей Макдональд объявил: «Мы подойдем к нашей задаче как деловые люди, стремящиеся заключить сделку». И сделка была заключена. 31 октября 1924 года президент Рейхсбанка Яльмар Шахт пригласил к себе на торжественный обед м-ра Юнга, а с ним членов германского правительства во главе с канцлером Марксом. Шахт провозгласил тост за «новый дух, которому мы желаем следовать и который воплощен в Оуэне Юнге».

Конечно, речь шла совсем не о «духе». Следует помнить, что м-р Юнг воплощал реальную мощь «Дженерал электрик» и «Ар-си-эй», его сосед за столом Паркер Джилберт был совладельцем банка Моргана, а Дауэс представлял не менее влиятельный чикагский банк. Они действительно могли в перспективе осуществить замысел мощных групп американского капитала, которые прекрасно знали, что творили: ведь Германия вскоре прекратила выплату репараций, а проглотив американский заем, вернулась на мировые рынки.

Только при помощи США послевоенная Германия смогла стать на ноги. Планы Дауэса — Юнга стали символом этой помощи, но ими дело не ограничилось. С 1924 по 1929 год прилив иностранного капитала в страну составил 10–15 миллиардов рейхсмарок долгосрочных и свыше 6 миллиардов краткосрочных вложений, из которых более половины поступило из США. К 1930 году общая сумма возросла до 32 миллиардов. В числе кредиторов были «Нэшнл сити», «Диллон Рид», «Кун — Леб», «Гарриман», «Шредер» и многие другие ведущие американские банки. Германские монополии стали непременными участниками крупнейших международных картелей, которые контролировали 42 % всей мировой торговли.

Именно во времена планов Дауэса — Юнга родилась идея создания БМР. Он стал органом сотрудничества крупнейших государственных и частных банков, в том числе Федерального резервного банка США, Немецкого Рейхсбанка, Английского банка, Банка Италии, Французского банка, Бельгийского банка. Иерархия частных банков была представлена моргановским «Фёрст нэшнл бэнк оф Нью-Йорк» и частными банками Японии. И если сначала предполагалось, что БМР займется приемом и выплатой германских репарационных платежей, то уже в 1931 году в Базеле было установлено, что Германия не в состоянии платить долги. Деньги потекли не из Германии, а в Германию — в страну, которая начала планомерную и целеустремленную подготовку к новой войне. Недаром ведущие посты в БМР заняли лица, непосредственно участвовавшие в процессе милитаризации немецкой экономики, а именно:

— Герман Шмиц, председатель правления «ИГ Фарбениндустри», член «кружка друзей рейхсфюрера СС»;

— Вальтер Функ, имперский министр экономики, будущий подсудимый в Нюрнберге;

— Эмиль Пуль, вице-президент Рейхсбанка;

— Курт фон Шредер, обергруппенфюрер СС, глава банка «И. Г. Штайн»; именно на его вилле 4 января 1933 года было принято решение о передаче поста рейхсканцлера Гитлеру.

БМР создавался с ориентацией на возможную войну: в его уставе даже был специальный пункт, согласно которому он в случае войны не подлежал ни конфискации, ни ликвидации. Именно поэтому банк и разместился в стране «вечного нейтралитета». В годы второй мировой войны заседания совета директоров, возглавлявшегося американцем Томасом Харрингтоном Маккитриком, происходили в Базеле в полном составе, с участием представителей обеих воюющих сторон…

О том, насколько удобной для гитлеровской Германии оказалась эта возможность, свидетельствует один пример, относящийся к более позднему времени. Когда в марте 1939 года вермахт вступил в Прагу, нацисты явились в Национальный банк Чехословакии и потребовали выдачи золотого запаса страны в сумме 48 миллионов долларов. Им ответили, что это золото уже отправлено в Базель, в БМР, а оттуда должно быть переправлено в Английский банк. Гитлеровцы заставили директоров Чехословацкого, банка послать в Базель распоряжение о том, чтобы это золото оставалось в Базеле или было возвращено туда из Англии. Глава Английского банка — он же член совета директоров БМР — Монтэгю Норман немедленно выполнил это указание.

— Верно ли, что национальные сокровища Чехословакии попали к немцам? — задал в мае 1939 года в палате общин вопрос лейборист Джордж Страусс.

— Нет, неверно, — ответил премьер-министр Невилл Чемберлен.

А в конце мая телеграфные агентства сообщили: в результате переговоров между БМР и сэром Монтэгю Норманом золото Чехословакии переправлено в Берлин.

Но это была не единственная акция. «Нацистское правительство, — заявил в 1944 году член палаты представителей США Джон Коффи, — имеет на счету БМР 85 миллионов швейцарских франков. Большинство членов правления — нацисты. Как же могут американские деньги оставаться в этом банке?» Тем не менее деньги остались. Более того. По словам министра финансов США Генри Моргентау, «дальнейшее существование БМР немцы будут рассматривать как перспективное для них поле деятельности, что уверит шахтов и функов в сохранении прочных связей между США и Германией».

Предвоенный период был характерен развитием деловых (и личных!) связей между влиятельными деловыми кругами США и Германии. Первая крупная сделка в этой области была заключена в 1929 году между «ИГ Фарбениндустри» и «Стандард ойл компани». Еще в 1926 году уполномоченный «Стандард ойл компани» Фрэнк Говард был направлен для переговоров о сотрудничестве с «ИГ Фарбениндустри», так как в США были немало встревожены новейшим достижением немецкой химии — производством синтетического бензина из угля (т. н. патент «Буна»), Соглашение, заключенное под эгидой семьи Рокфеллеров, предусматривало раздел сфер влияния: за «Стандард ойл компани» оставался нефтяной бизнес, за немцами — бизнес химический. В 1929 году в США был основан филиал «ИГ Фарбениндустри» — «Америкэн ИГ корпорэйшн», в состав правления которой вошли глава «Стандард ойл компани» Уолтер Тигл, Форд-младший и банкир Уорберг. Эта сделка принесла Германии немало, а именно оградила ее от американской конкуренции на ряде рынков.

Рокфеллеры обеспечили себе связи с Германией (или наоборот?) и в финансовой сфере. В 1936 году отделение частного банка Генри Шредера в Нью-Йорке объединилось с домом Рокфеллеров, создав инвестиционный банк «Шредер, Рокфеллер и Кº». Партнерами стали Эвери Рокфеллер (племянник главы дома), барон Бруно фон Шредер и его кузен Курт фон Шредер, уже знакомый нам по БМР. Интересы банка защищала юридическая контора «Салливэн, Кромвелл энд Кº», а именно известные адвокаты Джон Фостер и Аллен Даллесы. Джон Фостер Даллес входил в состав совета директоров американонемецкого банка Шредеров. Прямой контакт с этим банком имело парижское отделение «Чейз нэшнл бэнк» (Морганы).

Хорошо известен был в этом кругу и видный адвокат Уильям Донован, по кличке Дикий Билл. Как член совместной американо-германской комиссии по долгам, он завязал теснейшие связи с немецким представителем в этой комиссии — берлинским адвокатом Паулем Леверкюном. С Леверкюном его связало и другое — не менее доходное и, пожалуй, более эффектное! — судебное дело. Его героиней была международная авантюристка, именовавшая себя «великой княжной Анастасией», сиречь дочерью свергнутого революцией царя Николая II.

Это дело долгие годы не сходило со страниц немецкой и американской «желтой» прессы, после того как в Берлине в 1925 году появилась женщина, объявившая себя «чудесно спасшейся» дочерью царя. Ее появление привело в некоторое беспокойство всю белогвардейскую эмиграцию и особо «претендента» на российский престол великого князя Кирилла, поскольку лже-Анастасия предъявила претензии на деньги и золото династии Романовых, хранящиеся в странах Запада, в том числе и в Соединенных Штатах.

Дело давно минувшее и забытое — но оно до сих пор волнует не только репортеров скандальных листков. Помнится, в 1980 году — добрых 55 лет после «дебюта» Анастасии — меня в Бонне познакомили с человеком, подойдя к которому, один мой западный коллега с низким поклоном произнес:

— Ваше императорское высочество, разрешите представить вам…

Это был своей собственной персоной наследный принц Гогенцоллерн, Луи-Фердинанд Прусский, сын кайзера Вильгельма II. Их императорское высочество изволили милостиво сообщить мне, что испытывают большую любовь ко всему русскому (видите ли, он долгое время был женат на великой княгине Кире Романовой) и посему лично хочет заверить, что «Анастасия была авантюристкой».

— Если будут утверждать иное, не верьте, — говорил несостоявшийся кайзер.

В 1980 году претендентка на русский престол была забыта, а в 20-е годы ее дело шумело. Во-первых, им занимался весь мир белой эмиграции, одним из центров которой был тогда Берлин. Во-вторых, «Анастасию» запустили на антисоветскую орбиту, для того чтобы помешать передаче молодой Советской республике русских авуаров, хранящихся в западных банках. Именно с этой целью прибыл в Нью-Йорк д-р Пауль Леверкюн. Он взял себе в союзники Уильяма Донована. Почему именно его?

Леверкюн не случайно обратился к Доновану. Он, как профессиональный разведчик, по досье немецкого абвера изучил одну страницу из биографии бравого офицера американской армии, проявившего изрядную храбрость на полях первой мировой войны. Об этом хорошо знали в США. Но куда меньше знали о том, что герой битвы на французской реке Урк вскоре после войны направился в иную сторону: он был послан президентом Вильсоном специальным наблюдателем к командующему американским экспедиционным (читай: интервенционистским) корпусом в России генералу Грэвсу. Приехав во Владивосток, где этот корпус высадился в августе 1918 года, Донован сопровождал специальный поезд генерала Грэвса в поездке в Омск к адмиралу Колчаку. В то время США вынашивали план создания под своим протекторатом «Восточно-Сибирской республики» и Донован настойчиво рекомендовал усилить финансовую и военную помощь Колчаку в его борьбе с Советской властью, ассигновав ему 94 миллиона долларов. Такова была «первая встреча» будущего руководителя американской разведки с Советской Россией, и далеко не случайно биограф Донована Ричард Данлоп писал, что корни американских спецслужб «глубоко уходят в историю XX века, а один из корней тянется к этому поезду и этому человеку», сиречь Доновану.

Расчет абвера оправдался: Леверкюн и Донован сразу нашли общий язык и начали антисоветскую кампанию, требуя не выдавать злым большевикам золота и денег Романовых, защитить несчастную лже-Анастасию. Как мы узнаем позднее, антисоветская база контактов Донована — Леверкюна сохранилась на долгие годы и сыграла немалую роль в закулисных интригах эпохи второй мировой войны. А в 30-х годах Донован, начав с «дела Романовых», активно расширил свои контакты с деловым миром Германии. В частности, он, став заместителем генерального прокурора США, оказал немалые услуги концерну «ИГ Фарбениндустри» при разборе ряда спорных вопросов, касавшихся деятельности филиалов этого военно-промышленного гиганта в США.

Я позволил себе этот небольшой экскурс в скандальную хронику 20-х годов, чтобы читатель мог понять, какими путями рождаются международные заговоры и сговоры. Ведь предмет нашего исследования — сговор монополий. Он не является абстрактным понятием, а воплощается в живых носителях. А теперь — обратно к нашей сухой материи…

Список американо-немецких сделок и контактов длинен. В 1931 году «ИГ Фарбениндустри» подписал договор с концерном «Алкоа» — крупнейшим производителем алюминия. Договор обеспечил патентами германское самолетостроение, которое имело огромное значение для подготовки к войне. В руках «ИГ Фарбениндустри» оказались и акции другой корпорации — «Галф ойл», а также дочерней компании Форда в Германии. В правлении последней заседал один из руководителей «ИГ Фарбениндустри» Карл Бош. Сделку заключили немецкие фирмы и с «Ремингтон армс» (производство артиллерийских снарядов), и с «Бауш энд Ломб» (оптические приборы для авиации).

История сближения «Стандард ойл компани» и «ИГ Фарбениндустри» по-своему примечательна. Эти фирмы в принципе могли стать врагами, ибо часто сталкивались на мировых рынках. Но оказалось иначе — как это часто случается в мире всеобщей конкуренции, где сговор бывает выгоднее, чем схватка. Путь сговора был избран Уолтером Тиглом, председателем совета директоров гигантского американского нефтяного концерна в 30-е годы. Он давно испытывал симпатии к немцам, причем по весьма «оригинальной» причине: ему нравилось, как Германия умело обходит ограничения Версальского мирного договора. Испытывал он и политические симпатии к немецким правым партиям, в том числе к нацистам, чему способствовал его друг — сэр Генри Детердинг, глава английского нефтегиганта «Ройял датч-шелл», который не раз давал деньги малоизвестной тогда НСДАП, а также русским белоэмигрантам, обосновавшимся в Берлине и Лондоне. Тигл был дружен и с Германом Шмицем — председателем правления «ИГ Фарбениндустри», будущим членом совета директоров БМР.

Тигл считал Германию хорошим рынком, поскольку страна не располагала своей нефтью, а ее военная промышленность нуждалась в ней. Поэтому было естественно, что он часто наведывался в Берлин. Когда же была создана фирма «Америкэн ИГ кемикл», то он стал одним из ее покровителей. Тиглу принадлежала и идея завербовать в качестве специалиста по рекламе человека, давно работавшего на Рокфеллеров. Звали его Айви Ли. По совместительству Ли информировал «ИГ Фарбениндустри» и его специальный разведывательный орган «Бюро НВ-7» о реакции в США на политику нацистской Германии.

Продукция «Америкэн ИГ кемикл» была весьма важной для военной экономики Германии. Она поставляла из США тетраэтилсвинец — важнейший компонент для производства авиационных сортов бензина. Эти поставки шли не прямо, а через британский филиал концерна Тигла. Так, в 1938 году «ИГ Фарбениндустри» подписала с лондонской фирмой контракт на 500 тонн тетраэтилсвинца. Правда, эти сделки все-таки привлекли к себе внимание комиссии по контролю над операциями с ценными бумагами, причем выяснилось, что Тигл был весьма предусмотрителен: фирма формально не была связана с концерном Шмица, а «породнена» с ним через швейцарскую дочернюю фирму «ИГ Фарбениндустри». Чтобы прекратить ненужные разговоры, но продолжить выполнение контрактов, Тигл вышел из совета директоров, передав пост своему доверенному лицу Уильяму Фэришу. Тот проявил не меньшую энергию в деле сотрудничества с нацистским концерном: укомплектовал немецкими экипажами танкеры «Стандард ойл компани», перевозившие нефтепродукты в Германию. Когда же экипажи, выполнявшие задания немецкой разведки, все-таки пришлось снять, везшие нефть суда подняли нейтральный панамский флаг. На Канарских островах горючее перегружали на немецкие танкеры.

Сотрудничество «ИГ Фарбениндустри» с «Стандард ойл компани», как и деятельность БМР, по замыслу не должно было прерываться и в случае войны. В сентябре 1939 года состоялось так называемое «гаагское совещание» вице-президента «Стандард ойл компани» и члена совета директоров «Чейз нэшнл бэнк» Фрэнка Говарда с представителем «ИГ Фарбениндустри» Фрицем Рингером. Голландия тогда еще была вне войны, и гаагский филиал «Стандард ойл компани» действовал спокойно. В ходе переговоров Рингер передал Говарду пакет акций и патентов, которые должны были таким образом избежать конфискации администрацией США во время войны. После ее окончания переданное подлежало возврату. «Мы постарались, — отмечал Говард, — разработать подробные планы для того модус вивенди, который должен был действовать во время войны независимо от того, вступят ли в нее США или нет».

К «добрым деяниям» преемника Тигла принадлежал и договор о поставке авиационного горючего бразильской фирме ЛАТИ в Рио-де-Жанейро. А из Рио самолеты ЛАТИ в военное время беспрепятственно летали в Рим, создав, как выразился один американский исследователь, «воздушный мост» между Южной Америкой и странами фашистской оси. Для поставки горючего ЛАТИ Фэриш передал под панамский флаг еще несколько своих танкеров, что было санкционировано тогдашним заместителем морского министра США Джеймсом Форрестолом, по счастливой случайности являвшимся вице-президентом «Дженерал анилин энд филм» — одной из дочерних фирм «Стандард ойл компани».

Сотрудничество с «Стандард ойл компани» было освящено одним из крупнейших частных банков Германии — «Дойче банк». В начале века Германия столкнулась с «Стандард ойл компани» на рынках Юго-Восточной Европы, однако предпочла «худой мир доброй войне». В 1907 году «Дойче банк» заключил с «Стандард ойл компани» соглашение, согласно которому обязался «не предпринимать ничего к невыгоде американских интересов». Эта сделка привлекла внимание В. И. Ленина, который в своей работе «Тетради по империализму» отмечал, что банку «…оставалось: либо ликвидировать с миллионными потерями свои «керосиновые интересы», либо подчиниться. Выбрали последнее и заключили договор со «Стандард ойл компани» («не очень выгодный» для «Дойче банк»).[3]«Дойче банк» в межвоенный период умел наладить контакты в США. Так, в 1927 году он получил крупный долларовый кредит от банка «Диллон, Рид энд компани».

Со временем аппетиты росли. Когда в июле 1941 года в Берлине в торгово-политическом комитете Имперской экономической палаты выступил член правлений «Дойче банк» и «ИГ Фарбениндустри» Герман Абс, он заговорил о необходимости послевоенного раздела мирового рынка между «Европой нового порядка» и США. «Объединенная Европа», считал Абс, будет серьезным конкурентом США и Японии. Но пока, готовясь к войне, германские концерны охотно шли на соглашения со своими американскими коллегами. С полным правом государственный секретарь Хэлл еще в 1933 году писал американскому послу в Берлине, что в «построении сегодняшней Германии решающую роль сыграл американский капитал».

Добавлю: сыграл роль и в создании будущих закулисных связей.