Тайный фронт против второго фронта

Начало действий на тайном фронте

С какого времени начинаются закулисные связи? Ответ на этот вопрос должен учитывать то важное обстоятельство, что в противостоящих лагерях США и Германия оказались лишь с декабря 1941 года. Весь период кануна второй мировой войны и ее начального периода, включая нападение гитлеровцев на СССР, Соединенные Штаты поддерживали с Германией нормальные дипломатические отношения. Хотя ни один высокопоставленный деятель нацистского режима не побывал в США, Берлин часто посещали официальные визитеры из Вашингтона, включая заместителя государственного секретаря. Столицу рейха посещали крупнейшие деятели американского бизнеса, первым из которых был глава концерна ИТТ полковник Состенес Бенн, встретившийся с Гитлером 4 августа 1933 года.

Однако нас больше интересуют контакты закулисные, неофициальные. Начнем с того, что у самого президента Рузвельта была склонность к неофициальной, если не сказать, к тайной дипломатии. Известно, что он регулярно пользовался услугами неофициальных эмиссаров, которых посылал в европейские столицы. Среди них были крупные дельцы, бывшие дипломаты и военные. Как функционировала эта неофициальная дипломатия? Конечно, в первую очередь она касалась союзников США. Но и Германия не оказалась исключенной из ее сферы. Возьмем, к примеру, знаменитого Дикого Билла — Уильяма Донована, будущего шефа УСС — Управления стратегических служб. Рузвельт не раз посылал его со специальными миссиями, а как мы знаем, у Уильяма Донована были некоторые специфические предпосылки для того, чтобы заниматься «германскими делами».

Когда же в 1920 году юрист Донован стал обслуживать банковский дом Джона Пирпонта Моргана, то отставному капитану поручили сбор сведений о Европе и о «красной угрозе». Занимаясь этим, Донован познакомился с меморандумом немецкого генерала Гофмана, который предлагал создать англо-франко-германскую военную коалицию против Советской России.

Первым прямым испытанием для европейской политики США стал период перед Мюнхеном. Назревавший в Европе политический кризис требовал от администрации президента Рузвельта определенных решений, которые нельзя было принять, исходя только из внутреннего конфликта изоляционистов и «интернационалистов». Президенту было ясно, что мир вступает в опаснейшую фазу своего развития и США не могут довольствоваться позицией бесстрастного наблюдателя. К чему же он склонялся?

О том, как трудно и медленно политические деятели США шли в 30-е годы к пониманию гитлеровской опасности, свидетельствует один из интереснейших дипломатических источников: те сообщения, которые направлял в Москву первый советский посол в США Александр Антонович Трояновский.

Лидия Николаевна Иванова — бессменный секретарь посла — рассказывала мне:

— У Александра Антоновича был исключительно широкий круг знакомств среди дипломатов, конгрессменов, представителей делового мира, деятелей культуры и искусства. В его квартире на третьем этаже советского посольства в Вашингтоне с уникальной мебелью, созданной по эскизам Васнецова, бывали многие из них. Много народа привлекали и приемы в посольстве — ведь для американцев Советский Союз являлся «неизвестной землей». Дипломатические отношения были установлены лишь в 1933 году, и А. А. Трояновский был первым посланцем Советской страны. Не раз принимали посла и видные государственные деятели США, в том числе президент Рузвельт, вице-президент Гарнер, государственный секретарь Хэлл.

Один из выдающихся представителей ленинской дипломатической школы, Трояновский понимал всю сложность внутриполитической борьбы в США тех лет и остроту столкновения различных тенденций в их внешней политике. В Западной Европе уже сложился очаг военной опасности, на Дальнем Востоке уже фактически шла война. Однако…

«Пока нет никаких признаков перемены в изоляционистской политике Соединенных Штатов, — писал А. А. Трояновский 9 января 1937 года. — В основе изоляционистской политики лежит предположение, что международное равновесие может быть осуществлено без Соединенных Штатов и, во всяком случае, Соединенные Штаты имеют время решить вопрос о своем вмешательстве в международные дела, когда международное равновесие будет нарушено не в пользу Соединенных Штатов. Изоляционизм увеличивается военной слабостью Соединенных Штатов, во всяком случае, несоответствием между военной силой и технической мощью американского капитала.

При обосновании изоляционистской политики Соединенных Штатов здесь приводилось соображение о том, что Америка была втянута в мировую войну[4] пропагандой союзников, необходимостью защищать капиталы, вложенные на стороне Англии и Франции, и т. д. Эта теория нашла свое отражение и в нашей литературе. На самом деле Америка вступила в мировую войну потому, что над нею нависла угроза победы германского агрессивного империализма, который в случае разгрома союзников в Европе начал бы наступление против Соединенных Штатов не только на Европейском, но и на Американском континенте. Сейчас все это забыто, и большинству американцев кажется, что их участие в мировой войне не было вызвано серьезными причинами… На самом же деле американцы участвовали в мировой войне не как в чужой войне, а как в своей войне, и будут еще участвовать, если положение будет сходно с тем, какое было в 1918 г.

Разумеется, не мелкие вопросы вроде путешествия американца на пароходе воюющей державы или мелкой торговли с воюющей державой приведут к участию Америки в войне, а опять-таки, когда будут затронуты коренные интересы американского капитализма».[5]

…Уже шла гражданская война в Испании, уже, прикрываясь «невмешательством», Германия и Италия участвовали в ней, уже быстрыми темпами шла японская агрессия, но во внешнеполитическом курсе США не определялось изменений.

«Немцы и итальянцы, — сообщал полпред 20 апреля 1937 года, — ведут здесь также огромную работу по улучшению общественного мнения, и, может быть, если бы не антисемитизм Гитлера, то немцам также удалось бы здесь создать благоприятную обстановку, тем более что в Европе Гитлер сейчас не прочь рядиться в тогу миротворца, очевидно, под влиянием демонстрации нашей военной силы. Здесь имеется большое немецкое население, и почва для немецкой пропаганды благоприятная, тем более что реакционные элементы также готовы проявлять свои симпатии к Германии».[6]

Советский дипломат размышлял о возможных ситуациях: «Пока у нас нет никаких гарантий того, что даже при договоренности Соединенных Штатов и Англии мы не будем вынуждены вести войну и на Дальнем Востоке, и одновременно в Европе против Германии. Я, по крайней мере, не вижу признаков того, чтобы Англия и Франция серьезно решили обеспечить наш тыл в войне с Японией. Конечно, это понятие «тыл» довольно-таки условное понятие. Если Англия и Соединенные Штаты не всколыхнутся, то такое положение будет поощрять и возбуждать фашизм на дальнейшие агрессивные действия и ряд колеблющихся стран пойдет за ним, что гораздо опаснее, чем отсутствие линкоров и нескольких сот аэропланов у англичан и у американцев».[7]

Что же, развитие событий в 1937–1939 годах подтвердило этот прогноз!

«Совершенно несомненно, — писал полпред в декабре 1937 года, — что события в Эфиопии, Испании и Китае — все это начало большой войны, часть большого стратегического плана с большой угрозой для Англии и Франции, а также и для Соединенных Штатов».[8]«…Осадить агрессоров, — заключал полпред, — можно было бы сейчас совместными действиями Великобритании, Соединенных Штатов и Советского Союза. Но это дело не вытанцовывается, и трудно сказать, когда эти совместные действия станут возможными».[9]

Увы, в годы кануна второй мировой войны «совместные действия» не только не стали возможными, но были сознательно сорваны Англией и Францией. При одобрении со стороны Соединенных Штатов! В это время фундаментальной проблемой европейской политики было столкновение двух принципиальных курсов: курса коллективной безопасности, к которому призывал Советский Союз, и курса «умиротворителей», то есть курса на сговор с Гитлером и Муссолини. Историческая истина требует констатировать, что в этом важнейшем вопросе Соединенные Штаты практически содействовали победе второго, опаснейшего курса.

Разумеется, нельзя ставить на одну доску линию премьер-министра Чемберлена и президента Рузвельта. Западногерманский исследователь Д. Бавендам, проанализировавший архивные данные, даже приходит к такому, на первый взгляд, парадоксальному выводу: Рузвельт был против чемберленовской «политики умиротворения» — однако лишь потому, что видел в потенциальном блоке Англии с державами «оси» угрозу мировым позициям США. Но что он противопоставил планам Чемберлена? Свой проект, который в качестве сверхсекретного документа направил Чемберлену при любопытных обстоятельствах: сперва министр финансов Генри Моргентау устно изложил содержание этого секретного плана представителю британского министерства финансов в Вашингтоне Кеннету Бэвли, которому даже предложили отложить отпуск и предоставили для поездки в Лондон американский эсминец. 16 февраля 1937 года Бэвли убыл в Лондон, через месяц за ним туда же направился в качестве специального эмиссара Норман Дэвис. Письменный вариант плана поступил в Лондон лишь в начале 1939 года. Что же он предусматривал? Новый вариант «умиротворения», а именно — международную конференцию с участием европейских держав и США с целью «установления норм международных отношений», «ограничения вооружений», в том числе пересмотра версальских установлений. Иными словами — соглашение, однако под эгидой США, которые, по словам Рузвельта, «не хотели быть хвостом британского дракона».

В предмюнхенский период роковую роль сыграли многие американские деятели из изоляционистского лагеря, которые ставили на Гитлера. Глубокие истоки подобной недальновидной политики коренились в настроениях тех империалистических групп, которые чувствовали себя близкими к гитлеровской Германии. За кулисами мировой политики они действовали в пользу сговора с Гитлером.

Если говорить о политике США в мюнхенский период, то нельзя не сказать о Джозефе Кеннеди — человеке, который поддерживал курс на «умиротворение» агрессора не менее энергично, чем Невилл Чемберлен или Эдуард Даладье. Давний знакомый Рузвельта, Кеннеди был не только миллионером, но и заметным политиком. В 1934 году он занял пост председателя комиссии по реформе банковского дела, несмотря на то что его крупные спекуляции на бирже и с земельными участками уже привлекали внимание соответствующих комиссий конгресса. Свою деловую карьеру Джозеф Кеннеди начал как директор верфи, принадлежащей стальной монополии «Бетлехэм стил» и поставлявшей военные суда для флота. Женатый на дочери мэра Бостона, Кеннеди в 1932 году стал активным участником сбора средств в поддержку кандидата на пост президента от демократической партии Рузвельта (Кеннеди ассигновал сначала 25, затем 50 тысяч долларов и сам собрал на Уолл-стрит еще 100 тысяч).

Кеннеди располагал прекрасными связями на Уоллстрит, в том числе с Амадео Джаннини («Бэнк оф Америка») и Оуэном Юнгом — «отцом» планов Дауэса — Юнга. Не менее тесными были его связи с католической церковью — нью-йоркским кардиналом Фрэнсисом Спеллманом и с самим Ватиканом, где поддерживал контакт с кардиналом Пачелли — будущим папой Пием XII, который, посещая США, встречался и с Кеннеди. Джозеф Кеннеди стал ценным кандидатом на дипломатический пост, ибо так обычно использовали миллионеров, оказывавших поддержку президенту. Хотя он придерживался иных взглядов, чем Рузвельт (уже тогда Кеннеди именовал себя изоляционистом), президент доверил ему в 1937 году весьма важный пост в Лондоне и право прямой корреспонденции (минуя госдепартамент).

Появление Кеннеди в Лондоне было встречено без восторга. Католик, в чьих жилах текла ирландская кровь, да ехце вдобавок ведущий деятель американского судостроения, наносившего серьезные удары своим английским конкурентам, — все это шокировало официальный Лондон. Однако прибыв весной 1938 года на туманные берега Темзы, он быстро наладил контакт с Форин оффис[10] и — что еще важнее — с Чемберленом, ибо симпатизировал его курсу гораздо больше, чем курсу своего президента.

Ситуация 1938 года требовала многого, в первую очередь определения позиции перед нараставшими симптомами агрессии. Решение Чемберлена было однозначно: предать Чехословакию. Кеннеди его поддержал. Без прямых полномочий на то от Рузвельта он заявил 30 августа премьер-министру Великобритании, что «какой бы курс ни взял Чемберлен, президент его поддержит».

Но был ли Кеннеди одинок?

Возвращение Трумэна Смита

В день вручения верительных грамот новым послом Соединенных Штатов в Германии Хью Вильсоном (весной 1937 года он сменил посла Додда, неугодного нацистам своими взглядами) в зале имперской канцелярии произошел любопытный случай. Господин рейхсканцлер и фюрер великогерманского рейха Адольф Гитлер принимал грамоты в своем кабинете, а остальной персонал посольства выстроился в мраморном фойе. Посол представлял Гитлеру одного дипломата за другим. Когда же очередь дошла до военного атташе — высокого офицера в звании полковника генштаба армии США, Гитлер пожал ему руку и вдруг спросил:

— Послушайте, ведь мы когда-то встречались?

— Так точно, господин рейхсканцлер, — ответил полковник на отличном немецком языке, — в Мюнхене, в 1922 году.

— Ах, помню, помню, — заметил Гитлер, — ведь вы познакомили меня с Ханфштенглем…

Так произошла новая встреча Гитлера с Трумэном Смитом — уже не капитаном, а полковником. Смит работал в Берлине уже несколько лет, с августа 1935 года. После своего «дебюта» в германских делах в 20-е годы он продолжал свою карьеру военного разведчика, побывал на маневрах рейхсвера в Восточной Пруссии в 1932 году, а в 1935 году занял пост военного атташе. Здесь ему предстояла немалая работа, если учесть, что именно в эти годы в Германии создавался инструмент будущей войны — многомиллионный вермахт и, что особенно интересовало американский генштаб, мощная авиация. Но нас интересует не Смит-разведчик, а Смит-политик: ведь и в этой роли он немало преуспел…

Факты были таковы: с некоторого времени в Германию зачастил видный гость из-за океана — известный летчик, первым перелетевший в 1927 году через Атлантику, — Чарлз Линдберг. Его первый визит выпал на время XI Олимпийских игр в Берлине в 1936 году, когда нацистские главари хотели продемонстрировать всему миру рост своего международного престижа. Предложил пригласить Линдберга в Германию не кто иной, как полковник Трумэн Смит. Геринг и его ближайший помощник будущий фельдмаршал Эрих Мильх пришли в восторг. Визит состоялся в июле — августе 1936 года, он сопровождался триумфальным воплем всей нацистской прессы: Линдберга принимали все — вплоть до кронпринца Вильгельма, не говоря уже о самом Геринге. В 1937 году последовал следующий визит Линдберга в Германию, во время которого его принимали так же широко, показывая всю мощь люфтваффе.

Эта поездка имела неожиданные последствия: свою известность летчик использовал совсем не на пользу своей родине. Живя с 1935 года почти беспрерывно в Западной Европе, он стал убежденным приверженцем пресловутой политики «умиротворения». Таковых было немало и в США, в первую очередь среди сторонников так называемого изоляционизма. Эта давняя традиция определенных политических групп была очень выгодна нацистской пропаганде, поскольку помогала удерживать США от активного противостояния гитлеризму.

Давно миновали 20-е годы, когда политическое течение, именовавшееся американским изоляционизмом, еще привлекало иных либералов и противников имперских претензий, которые не хотели активного вмешательства США в мировые дела. В 30-е годы изоляционисты разоблачили себя как прямые пособники «умиротворения» гитлеровского агрессора, среди которых про-нацистские элементы находили наилучшую поддержку и питательную среду. Одним из крупнейших «лоббистов» нацизма в США был д-р Георг Сильвестр Фирек, начавший свою карьеру с интервью с Гитлером в 1922 году и числившийся в госдепартаменте США «зарегистрированным агентом иностранной державы», т. е. Германии. Фирек основал рекламно-информационную фирму, которая начала снабжать своей продукцией… членов конгресса. Почему именно их? Дело в том, что они располагали особой, так называемой «почтовой», привилегией — правом бесплатной переписки со своими избирателями. С годами это право распространилось на любой конверт, который член конгресса передавал любому лицу. А оное имело право послать в нем любой документ…

Фирек, хорошо знавший нравы Капитолийского холма,[11] придумал следующее: он разработал процедуру включения нацистских пропагандистских материалов в протоколы конгресса (это право также имел любой конгрессмен) и рассылки их в десятках тысяч экземпляров — бесплатно, разумеется. Своей резиденцией Фирек избрал бюро конгрессмена-изоляциониста Гамильтона Фиша, своим уполномоченным — клерка этого бюро Джорджа Хилла. Машина работала неплохо: одна антирузвельтовская речь самого Фиша была разослана в 25 тысячах экземпляров, такая же речь сенатора Кларка — в 120 тысячах, речи члена палаты представителей Беннета — в 66 тысячах и так далее. Все это организовывал Хилл по команде Фирека. В рассылке указанных материалов участвовали 6 сенаторов и 14 членов палаты представителей. Все, разумеется, — изоляционисты.

В конце 30-х годов в США сложилась система групп и комитетов, которые ставили своей целью «умиротворение» агрессора, сговор с Германией, и в первую очередь отказ от активной поддержки жертв агрессии. К примеру, Форум американской дружбы, который финансировался представителями концерна «ИГ Фарбениндустри», приютил у себя того же Фирека. В состав форума, выпускавшего журнал «Тудейс челлэндж», входили конгрессмены Гамильтон Фиш, Эрнест Ландин, бывший заместитель государственного секретаря Уильям Кэсл. Фиш организовал и другой комитет — так называемый Национальный комитет борьбы против участия Америки в войнах за границей. Он совершил поездку в Европу, встречался с Риббентропом и считал, что притязания Германии «справедливы». Еще одну организацию — Комитет граждан для борьбы против участия Америки в войне — возглавлял бизнесмен Эйвери Брэндедж, председатель Олимпийского комитета, давшего свое благословение проведению Олимпийских игр 1936 года в Берлине.

Что это были за люди? Вот, к примеру, Лоуренс Деннис, ведущий сотрудник журнала «Тудейс челлэндж». Поклонник трудов Альфреда Розенберга. Автор строк «Я не верю в демократию… Я за нацистскую революцию». Автор книги «Грядущий американский фашизм». Одновременно — сотрудник государственного департамента США, специальный советник финансовой фирмы «Е. А. Пирс». В 1936 году Деннис посетил Германию, встречался с Путци — Ханфштенглем и даже с Гитлером. Смысл деятельности Денниса был по достоинству оценен вашингтонским окружным судом: в 1944 году его судили за участие в «нацистском заговоре против правительства США». Но это лишь в 1944 году! А долгие годы Деннис беспрепятственно служил интересам нацизма.

В 1940 году американский изоляционизм — политика в поддержку гитлеровской агрессии — приобрел новый организационный центр во главе с чикагским бизнесменом-изоляционистом генералом Робертом Вудом. Видными деятелями этого центра стали лидеры изоляционизма: Генри Форд, украсивший свою грудь медалью, полученной от Адольфа Гитлера, Чарлз Линдберг, Гамильтон Фиш, сенаторы Уилер и Най (Уилер, к примеру, в декабре 1940 года призвал Рузвельта вступить в «мирные переговоры» с Германией). Это был пресловутый комитет «Америка прежде всего» — тот самый, который имперским министерством пропаганды Германии был объявлен «истинно американской и истинно патриотической организацией». Что же, рекомендация прекрасная; недаром говорится, что, если враг тебя хвалит, значит, ты на ложном пути…

Линдберг энергично подключился к тем, кто был готов капитулировать перед Гитлером. Побывав в Советском Союзе, где герой американского народа был гостеприимно встречен, Линдберг в узком кругу членов так называемой «клайвденской клики» (в поместье леди Астор под Лондоном) презрительно отозвался о советской авиации и авиапромышленности. Сведения об этом просочились в печать, и, хотя официальные американские дипломатические органы опровергли сообщения, сам Линдберг демонстративно заявил, что «ни подтвердит, ни опровергнет» их. Не меньше, чем в клевете на Советский Союз, «умиротворители» были заинтересованы в преувеличении мощи германских вооруженных сил и запугивании западноевропейского общественного мнения.

Близился мюнхенский сговор. Еще существовала реальная возможность объединения антигитлеровских сил в защиту Чехословакии. Советский Союз был готов принять участие в отражении германской агрессии — однако Чемберлен и Даладье готовили измену. Нужны были лишь доводы в пользу капитуляции.

…За три месяца до Мюнхена у посла США во Франции, закоренелого антикоммуниста Уильяма Буллита раздался звонок полковника Чарлза Линдберга, который вскоре посетил посла. «Германия имеет, — сообщил он, — гигантскую авиацию, в то время как Англия спит, а Франция обманывает себя союзом с Россией».

Буллит немедленно принялся действовать. В своей резиденции в Шантийи он организовал встречу Линдберга с французским министром авиации Ги ля Шамбром — человеком, который активно поддерживал капитулянтскую позицию министра иностранных дел Жоржа Боннэ. Через ряд посредников ля Шамбр был связан и с главным агентом Гитлера в Париже Отто Абецом. Сообщения Линдберга очень устраивали министра авиации, так как он уже располагал такими же «устрашающими» данными от генерала Виллемена — командующего французскими ВВС, перед которым Геринг умело устроил демонстрацию военно-воздушной мощи рейха.

«Данные» Линдберга и Виллемена были сообщены Боннэ и Даладье (по оценке английского дипломата сэра Эрика Фиппса, «Боннэ рухнул»), В свою очередь, Буллит направил соответствующий доклад в Вашингтон, копия которого пошла в Лондон послу Джозефу Кеннеди.

Но Линдбергу этого было недостаточно. Он сам отправился к Кеннеди, а затем подтвердил свою «информацию» в письменном виде. Вот это письмо, сохранившееся в архиве Трумэна Смита:

На миг прервем поток линдберговских запугиваний. Конечно, германская авиация была сильным оружием агрессии. Однако к 1938 году Германия располагала примерно 4 тысячами машин (Англия — более 3 тысяч, Франция — около 3 тысяч). Даже хорошо информированная британская разведка (да и сам Трумэн Смит) давали куда более низкие, чем Линдберг, цифры. Однако смысл рассуждений Линдберга состоял вовсе не в сообщении «разведывательных» данных об армадах Геринга. Он сводился к следующим политическим выводам:

Вот он, «длинных речей краткий смысл»! Можно впрямь подумать, что Трумэн Смит вложил Линдбергу в уста слова, которые слышал в 1922 году от Людендорфа и Гитлера. Однако Линдберг сам был достаточно антикоммунистически настроен, чтобы усвоить и главный тезис сего, с позволения сказать, мировоззрения: надо направить агрессию на Восток.

Конечно, трудно утверждать, что в данном случае существовал прямой сговор, ведший от Геринга через Линдберга к Буллиту и Кеннеди. Однако объективно их действия шли в одном реакционном фарватере того периода, когда основные усилия международного антикоммунизма были сосредоточены на том, чтобы не допустить объединения антигитлеровских сил и эффективного отпора Гитлеру при прямом участии Советского Союза. Буллит наряду с Кеннеди был ярчайшим представителем той американской политической школы, которая рассматривала грядущую войну лишь как составную часть борьбы за американское господство. Он писал Рузвельту еще в 1935 году: «Я не ожидаю войны в ближайшем будущем. Однако если она начнется — при условии, что мы не втянемся в нее с самого начала, — мы окажемся в прекрасном положении, дабы помочь восстановлению того, что останется от Европы». И далее: «Если разразится война, мы наверняка не примем в ней участия с самого начала… Но мы ее закончим».

В период вызревания мюнхенского сговора вызревали и те нити, которые связывали промышленные и политические группы США и Германии во время войны. Сюда относится связь США с «консервативной оппозицией» в Германии, то есть с группой Гёрделера — Бека, ставшей впоследствии основой заговора 20 июля 1944 года против Гитлера. Этот канал, сперва установленный английским дипломатом Ванситтартом, вел также (через немецкого промышленника Роберта Боша) к государственному секретарю США Хэллу. Один из основных документов Карла Гёрделера, составленных в 1938 году и получивших в Вашингтоне условное наименование «серия Икс», был через специального эмиссара профессора Рейнгольда Шайрера направлен в США. По рекомендации английского промышленника Артура Юнга Шайрер передал материалы Гёрделера видному деятелю американского делового мира Оуэну Юнгу (тогдашнему почетному президенту «Дженерал электрик» и президенту Федерального резервного банка), а затем — Хэллу. Другим посредником стал советник епископальной церкви США по промышленным вопросам д-р Спенсер Миллер (кстати, к этой церкви принадлежал и Рузвельт). Миллер передал еще один документ из «серии Икс», который также стал известен в Белом доме.

Следует отметить, что по военно-разведывательным и иным каналам политическое руководство США было достаточно хорошо информировано о положении в Германии и о целях Гитлера. Не говоря уже о том, что в числе лиц, посещавших самого Гитлера, было немало американцев (в 1933–1937 годах Гитлер принял около 100 визитеров, в том числе 27 — из США); США располагали хорошей сетью наблюдения в Берлине и по всей стране. Приведем такой факт: содержание важнейшего совещания Гитлера с руководителями вермахта от 5 ноября 1937 года, на котором были определены цели предстоящей войны, через месяц (!) стало известно Рузвельту. Информацию для президента собирали его личные эмиссары, в первую очередь Донован. Часто в Германии бывал и канадский мультимиллионер У. Стеффенсон — личный представитель Черчилля и друг Донована. Стеффенсону в Берлине откровенно рассказывали о планах нападения на СССР.

Нельзя забывать: вторая мировая война родилась задолго до того, когда развернулись первые сражения — тогда, когда одни политические деятели не смогли, а другие не захотели воспрепятствовать утверждению гитлеризма у власти в Германии и последующему укреплению его позиций. Прелюдией к трагедии сороковых годов были годы тридцатые, когда ведущие монополистические группировки основных стран Запада пытались осуществить пресловутую политику «канализации» германской агрессии на восток. Ее символом стало Мюнхенское соглашение. Напомню: в сентябре 1938 года Англия и Франция вступили в прямой сговор с державами фашистской «оси» — Германией и Италией. Конкретно он касался судьбы суверенного европейского государства — Чехословакии, к которой гитлеровская Германия предъявила наглые претензии — отдать часть чехословацкого государства. Вслед за аншлюсом Австрии (март 1938 года) претензии к Чехословакии были очередным шагом в осуществлении заговора против мира, разработанного германским империализмом. Тем самым в 1938 году шла речь не только о Чехословакии, а о мире во всей Европе. Будет ли остановлен Гитлер? — спрашивала европейская общественность. К этому призывала и Советская страна, которая была готова выполнить свои союзнические обязательства. Однако западные державы пошли иным путем — путем уступок и сговора. Втайне от СССР было подготовлено и созвано в Мюнхене совещание четырех держав, предавшее Чехословакию и нанесшее непоправимый удар по делу сотрудничества стран Европы против надвигавшейся войны.

США формально не участвовали в сделке. Однако известное послание Рузвельта от 26 сентября 1938 года, в котором он призывал к «мирному урегулированию» вопроса, удовлетворило Чемберлена, а не народ Чехословакии, готовый с оружием в руках защищать свою страну. Американские «умиротворители» были довольны Мюнхеном: поспешно прибывший в Вашингтон Буллит заверил, что у Англии и Франции якобы не было иного выхода, ибо иначе Гитлер «разбомбил бы Париж и Лондон». Однако для Рузвельта были ясны и далеко идущие последствия Мюнхенского соглашения, которое практически открывало путь германской агрессии. Когда из поездки в Лондон вернулся в США ближайший единомышленник президента Бернард Барух, то Рузвельт поручил ему сделать заявление, в котором была поддержана сделанная в эти дни Черчиллем резко критическая оценка Мюнхена как «тотального поражения». Барух добавил:

— Я надеюсь, что мы никогда не окажемся в таком унизительном положении, в котором оказался Чемберлен. Мы должны быть в состоянии защищаться сами…

Увы, далеко не все в Вашингтоне разделяли это мнение. Сложная борьба политических тенденций и острые противоречия как в кругах монополий, так и в правительстве тормозили переход США на позиции открытой и последовательной борьбы с германской агрессией.

В году тридцать девятом

Год 1939-й справедливо считается своеобразным зенитом тайной дипломатии Запада в преддверии второй мировой войны. Не только министры и послы, но десятки тайных и сверх-тайных посланцев сновали между европейскими столицами, пытаясь разгадать замыслы «другой стороны», ввести ее в заблуждение, блефовать, уговаривать, обманывать…

Историческая наука уже подробно исследовала основной «театр действий» буржуазной тайной дипломатии — а именно то, что происходило между Берлином и Лондоном. Здесь были разыграны многочисленные хитроумные партии, в ходе которых как гитлеровская, так и английская стороны пытались перехитрить друг друга. Но были, как ни странно, и общие цели. Они диктовались общими антикоммунистическими интересами — стремлением сделать СССР объектом агрессии. В «англо-французском варианте» эта цель сводилась к тому, чтобы направить Гитлера на Восток и не допустить создания англо-франко-советского военного союза, в «германском варианте» — как максимум добиться создания единого антисоветского блока, как минимум — разобщить СССР и Англию, освободив себе руки для агрессии. С этой целью шли параллельные акции, в которых с немецкой стороны принимали участие Г. Геринг, Г. Вольтат, М. Гогенлоэ, Э. Клейст-Шменцин, Г. Шверин, с английской — Г. Вильсон, Р. Ванситтарт, Г. Эштон-Гуэткин, Л. Рэнсимен, Дж. Конуэлл-Эванс, ряд промышленников и военных. Особое место занимали посредники из нейтральных стран Б. Далерус, А. Веннер-Грен и другие.

Какую роль играли в этой «оргии тайной дипломатии» Соединенные Штаты? Имеющиеся данные свидетельствуют о ряде специфических функций США. Во-первых, они располагали полной информацией о ходе тайных переговоров между другими странами.[12] Во-вторых, они принимали прямое участие в организации ряда контактов между Германией и Англией. Так, в беседе с автором этой книги отставной генерал Герхард фон Шверин, являвшийся в 1939 году сотрудником «отдела иностранных войск Запада» (разведки) генштаба сухопутных сил, сообщил, что его неофициальная поездка в Лондон в мае 1939 года была организована при участии нашего давнего знакомого Трумэна Смита.

В апреле — мае 1939 года в число участников секретных контактов включился весьма влиятельный человек — один из президентов «Дженерал моторе», руководитель европейских филиалов концерна Джеймс Муни.

О прогерманских настроениях Муни было известно давно и в Берлине, и в Вашингтоне. Еще в 1936 году он заявил американскому дипломату Джорджу Мессерсмиту: «Нам бы следовало договориться с Германией на будущее. Я не считаю, что наше недовольство происходящими в этой стране событиями должно этому препятствовать». Муни неоднократно бывал в Германии, даже получил от Гитлера орден «Немецкий орел в золоте» (вместе с Генри Фордом). Посетив весной 1939 года Берлин, он обсуждал такую формулу компромисса с Германией: возвращение последней ее колоний, открытие для нее китайского рынка и, главное, — экономическое оздоровление путем предоставления золотого займа на 0,5 миллиарда долларов. В ответ Германия должна была согласиться Hä ограничение вооружений, заключение договоров о ненападении с западными державами и восстановление свободного валютного курса. Одновременно Муни проконсультировался у главы одной из моргановских фирм «Морган — Гренфелл» и получил совет: заем должен быть предоставлен через Базель, через известный нам БМР.

Как утверждал Муни, Гитлер дал на сделку свое согласие, и с немецкой стороны американскому послу в Англии Кеннеди предложили встретиться с Г. Вольтатом — уполномоченным Геринга. Предложено было даже место встречи — парижский отель «Риц». Однако хотя подобные идеи были близки «мюнхенцу» Кеннеди, он не рискнул действовать на свой страх и риск. Рузвельт не разрешил встречу. Но и тогда Муни не сложил оружия: он стал уговаривать Кеннеди согласиться на такой вариант: Германия получает через БМР 500 миллионов долларов; ей возвращают бывшие немецкие колонии, с немецких товаров снимается эмбарго. В ответ Германия ограничивает производство вооружений, заключает пакты о ненападении с западными демократиями и вводит свободный обмен валюты. В этом плане сразу заметен почерк Вольтата и Геринга — ведь в июне — июле 1939 года Вольтат вел переговоры примерно на эту тему с Горасом Вильсоном и Чемберленом. Кеннеди — к своему глубокому огорчению — снова получил от Рузвельта запрет на встречу с Вольтатом в Париже.

Далее нельзя не отметить деятельность тех же Буллита и Кеннеди в Париже и Лондоне, которые, как и в 1938 году, закулисно влияли на правительства Франции и Англии в весьма определенном духе — стремились сорвать шедшие тогда переговоры с Советским Союзом. Уже тогда во влиятельных кругах США зрела концепция, согласно которой надвигавшаяся вторая мировая война должна быть конфликтом гитлеровской Германии с Советским Союзом, который приведет к их взаимному истощению. Например, в беседе с польским послом в США графом Потоцким Буллит 18 ноября 1938 года откровенно изложил свою концепцию будущей войны: «Демократическим государствам нужны еще два года, чтобы вооружиться. За это время Германия, вероятнее всего, начнет агрессию на Востоке. Тогда демократические государства захотят, чтобы начался конфликт между германским рейхом и Россией. Так как потенциал Советского Союза пока неизвестен, может случиться так, что Германия далеко уйдет и будет втянута в длительную и изнурительную войну. Только тогда демократические государства нападут на Германию и принудят ее к капитуляции».

Буллит не только размышлял, он действовал. Когда летом 1939 года он по своим секретным каналам узнал, что Даладье собирается послать в Москву с доверительной миссией Эдуара Эррио — сторонника сотрудничества с СССР, то сорвал эту поездку. Он заявил Даладье, что «на советские обещания нельзя полагаться». Как констатирует западногерманский исследователь Д. Бавендам, «попытки Лондона и Парижа включить Россию в антигерманский фронт… ни к чему не привели, ибо у них не было необходимой американской поддержки». Конечно, говорить о «попытках» — преувеличение, поскольку линия Чемберлена и Даладье шла как раз в противоположном направлении. Но Бавендам прав, отмечая нежелание США в канун войны оказать действенную помощь созданию англо-франко-советской коалиции. Прав он и тогда, когда пишет, что «единственным средством, которое, может быть, могло бы предотвратить войну, являлась коалиция западных держав с Россией, «великая коалиция»… Однако здесь у Бека[13] было абсолютное право вето и… Запад остался пленником собственного решения, ибо Бек до последнего сопротивлялся тому, чтобы дать Красной Армии право прохода через свою страну». США не сделали ничего, чтобы способствовать заключению «великой коалиции», даже когда получили сведения о намерении Германии предложить СССР пакт о ненападении. «Ни у президента, — констатировал Хэлл, — ни у меня не было ни малейшего желания оказать давление на Польшу».

1 сентября 1939 года в 2 часа 40 минут на телефонной станции Белого дома раздался звонок из Парижа: Буллит сообщил Рузвельту, что Гитлер напал на Польшу.