Тайный фронт против второго фронта

Тема с вариациями

Не только писатель, но и историк-исследователь имеет право на «свою тему». Она приходит не сразу, но постепенно так завладевает тобой, что из книги в книгу хочется ею заниматься, — особенно когда видишь, что она приобретает и общественный интерес. Как-то я познакомился в западногерманском городе Мюнстере с Куртом Прицколейтом — автором книг, пользовавшихся в первые послевоенные годы большой известностью в ФРГ, ГДР и других странах. Они касались одной темы: влияния крупных фирм на германскую политику XIX и XX веков. Первая из них, озаглавленная «Боссы, банки, биржи» и вышедшая в 1954 году, произвела подлинную сенсацию. Тогда в ФРГ было далеко не модно разоблачать влияние промышленных и финансовых монополий на политику. Затем последовала книга «Новые господа», за ней «Кому принадлежит Германия».

— Утверждают, — сказал я моему новому знакомому, — что вы все время пишете одну и ту же книгу…

Прицколейт улыбнулся:

— Я слышу это часто и преимущественно от тех, кому не нравятся мои разоблачения связи сегодняшних хозяев экономики ФРГ с хозяевами нацистского государства. Но я спокойно переношу подобный упрек…

Я долго знакомился с колоссальным архивом, собранным Прицколейтом за многие годы. В нем не содержалось особо секретных документов. Ведь достаточно было собирать и внимательно изучать экономические разделы газет, отчеты акционерных компаний, а потом сопоставить их с документами, оглашенными на процессе в Нюрнберге, — и картина становилась ясной. Но Прицколейт считал своим долгом все время добавлять к ней новые «мазки», результаты своих дальнейших исследований и сравнений.

Теперь я готов выслушать такой же упрек. В конце 50-х годов случай натолкнул меня на тему, которая не отпускает до сегодняшнего дня, до этой книги. В чехословацкой газете «Руде право» я заметил небольшую статью моего друга, бывшего корреспондента газеты в Берлине Карела Доудеры. Речь шла о том, что существуют документы о секретных переговорах Аллена Даллеса с эмиссарами СС в 1943 году, свидетельствующие о нечестной и нечистой игре, которую вел уполномоченный стратегической разведки США. Приводились несколько цитат из документов и фотокопия меморандума из архива VI Главного управления имперской безопасности СС, которое распорядилось немедленно навести справки о личности Даллеса.

Даллес, 1943-й год? Это заставило меня задуматься. До того времени была известна книга самого Даллеса «Подпольная Германия», в которой говорилось о его переговорах с эмиссарами СС в 1945 году. Известна была тогда и советская публикация на эту тему, принадлежавшая перу историков Александра Галкина и Олега Накропина. Но в 1943 году? Я срочно связался с Прагой и попросил Доудеру прислать мне документы, упоминавшиеся в статье. Доудера выполнил просьбу, сообщив дополнительно, что эти документы были обнаружены в западноберлинском документальном центре, принадлежавшем американским оккупационным властям, однако последние вовсе не намеревались предавать их гласности. Поэтому на документах отсутствовали необходимые архивные сигнатуры, что затрудняло их использование в научной публикации: ведь там необходимо указать архив, исходные данные, номер папки, страницу и так далее.

Здесь на пользу пошло занимаемое мною «промежуточное амплуа» между публицистом и историографом. Так родилась статья, которую журнал «Новое время» поручил написать автору этих строк и известному специалисту по изобличению тайных замыслов империализма Семену Николаевичу Ростовскому. Мне, тогда еще начинавшему журналисту, было почетно работать вместе с автором знаменитых книг «Гитлер над Европой» и «Гитлер против СССР», написанных С. Н. Ростовским в 30-х годах под псевдонимом Эрнст Генри. Под этим псевдонимом маститый исследователь неутомимо работает до сего дня…

Публикация появилась. В ней были преданы гласности два из четырех документов, обнаруженных в Западном Берлине. Первый представлял собой сопроводительное письмо к донесению доверенного лица СС о беседах в Швейцарии с Даллесом, в котором запрашивались данные о Даллесе. Второй — запись бесед двух представителей СС с тем же Даллесом. Еще две записи продолжали ту же тему, однако избранный для публикации документ был более подробен и существен. В нем содержались основные пункты, по которым шел обмен мнениями во время переговоров в Швейцарии, и, что самое главное, высказывания Даллеса в беседе с принцем Максом-Эгоном Гогенлоэ (Даллес выступал в документе под псевдонимом м-р Балл) по коренным вопросам войны и послевоенного устройства Европы. Тем самым впервые — кроме подтверждения самого факта секретных переговоров — документально выявлялось их политическое содержание. А именно это всегда было самым трудным при исследовании контактов подобного рода!

Читатель этой книги немного позже познакомится с «оригиналами», из которых сможет составить живое представление о том, какие темы и вопросы обсуждались «высокими договаривающимися сторонами» в швейцарской тиши. Но, поскольку многое предвосхищено предыдущими публикациями, уже сейчас можно зафиксировать основные пункты переговоров:

— стремление найти «общий язык», проявленное с обеих сторон и направленное на выяснение «основ послевоенного мира»;

— готовность Даллеса отойти от рузвельтовского принципа «безоговорочной капитуляции»;

— его готовность предоставить Германии роль «фактора порядка» в послевоенной Европе;

— принципиальное одобрение Даллесом национал-социализма;

— его заявления явно антисоветского характера;

— договоренность о продолжении контактов.

И этого было бы достаточно, чтобы оценить далеко идущий смысл встречи в Швейцарии. Однако хотелось узнать больше — не говоря уже о том, что надо было с максимальной убедительностью опровергнуть все попытки защитников Даллеса отрицать сам факт встреч в 1943 году. Документы — дело весомое, но, может быть, можно найти свидетеля?

Аллен Даллес скончался в 1968 году. Он, как известно по его книгам, не пожелал признаться в своих интригах.

Второй американский участник, скрывавшийся под псевдонимом Робертс, не был идентифицирован. Мнения различных исследователей о его личности расходились.

Принц Макс-Эгон Гогенлоэ жил после войны в Испании, мемуаров не публиковал.

Был четвертый — Бауэр. Кто он, где он?

…Читатель поймет волнение автора, когда дежурный администратор белградского отеля «Славия», куда меня забросила очередная длительная командировка (белградская встреча участников общеевропейского совещания длилась долго), передал мне письмо из Австрии, из поместья Хинтерталь, что близ Зальцбурга. Его отправитель, г-н Рейнхард Шпитци, извещал, что у него «было три псевдонима — Бауэр, Альфонсо, Гербер; Гогенлоэ именовался Паульсом; м-р Балл это Аллен Даллес, м-р Робертс — Тайлер, финансовый эксперт в Женеве». Это значило, что после долгих поисков я напал на человека, действительно являвшегося участником женевских переговоров.

Обменявшись письмами, мы договорились встретиться — благо мой очередной маршрут пролегал близ Зальцбурга. Несколько часов подряд я записывал рассказ Рейнхарда Шпитци в номере мюнхенского «Кайзерхофа». Зная, что историки не жалуют устных свидетельств, я попросил моего нового знакомого изложить «суть дела» в письменном виде и вообще заняться мемуарами. В результате я вложил в мою папку «Гогенлоэ» 19 плотно напечатанных страниц.

…Все началось, когда убеждения и намерения принца Макса-Эгона Гогенлоэ, еще в 1938–1939 годах пытавшегося наладить английские контакты гитлеровской Германии, совпали с планами гауптштурмфюрера СС Шпитци — бывшего адъютанта Риббентропа и доверенного лица обеих немецких разведслужб (ведомств Канариса и Шелленберга). В 1942 году Гогенлоэ, продолжавший свои тайные контакты с английскими представителями и после начала войны, решил перебраться в Испанию в безобидном качестве руководителя так называемой «Западной дирекции» заводов «Шкода», акционером которых он являлся. Вот слова Шпитци: «Оттуда, наряду с нормальными гешефтами, можно было завязывать связи с Западом, действуя в интересах разумных людей в аппарате власти Германии. Я должен был ему (Гогенлоэ. — Л. Б.) помогать в этом деле».

Согласие на испанскую миссию Гогенлоэ и Шпитци было дано двойное: и Канарисом, и «самим» Гиммлером. Предусмотрительный Шпитци, зная шаткое положение ведомства Канариса, договорился с Гиммлером, а затем с Шелленбергом, что будет сотрудничать именно с ним. Поэтому так называемый «атташе по полицейским делам» в мадридском посольстве Германии Винцер получил указание оказывать миссии всяческую поддержку. Цитирую слова Шпитци:

В конце 1942 года контакты Гогенлоэ получили новое развитие. Советник посольства США Баттеруорт наладил связь Гогенлоэ с Даллесом и его финансово-экономическим экспертом Тайлером (Гогенлоэ знал Даллеса с довоенных времен). Первая встреча Гогенлоэ с Даллесом и Тайлером состоялась в январе 1943 года, в феврале последовала поездка Шпитци в Женеву и Берн.

Дело в том, что в беседе с Гогенлоэ Даллес выразил желание поговорить с настоящим национал-социалистом — не с каким-либо заговорщиком или оппозиционером. Шпитци как член НСДАП с 1930 года, гауптштурмфюрер СС вполне подходил для этого. Обговорив свою поездку лично с Шелленбергом — ведь речь шла ни много ни мало о встрече с главой европейской резидентуры УСС и, как считали в Берлине, личным представителем президента Рузвельта в Европе, — 21 февраля Шпитци беседовал в Женеве с Тайлером, а 22 февраля… Цитирую:

Но не будем превращать нашу документальную повесть в детективную (хотя это и напрашивается!). Возьмем один из трех документов, составленных после встречи в Швейцарии, — доклад о переговорах гауптштурмфюрера СС Шпитци с помощником Даллеса 21 февраля 1943 года. Он еще не публиковался в советских исследованиях.[64]

«Встреча м-ра Робертса и г-на Бауэра[65]

В воскресенье 21 марта 1943 года, сохраняя обычные меры предосторожности, г-н Бауэр встретился в Женеве с м-ром Робертсом на частной квартире, которую м-р Робертс счел безопасной. М-р Робертс любезно приветствовал г-на Бауэра и сказал, что в любое время рад видеть его как друга г-на Паульса. Со своей стороны, г-н Бауэр заявил, что явился только как частное лицо по настоянию их общего друга г-на Паульса, хотя сам он и не питает иллюзий относительно возможного успеха этих бесед, ибо у него нет никаких полномочий и власти. Однако, как лояльный гражданин своего государства, он будет охотно отвечать на вопросы, стремясь, если потребуется, устранить ненужные недоразумения и ложные взгляды.

М-р Робертс заметил, что все это ему совершенно ясно, и для него особенно важно узнать, наконец, о взглядах молодого национал-социалистского поколения, не прикрашенных пропагандистскими тезисами.

Началась беседа, из которой выяснилось, что м-р Робертс (симпатичный человек лет пятидесяти) удивительно хорошо осведомлен о проблемах Центральной Европы, так что г-ну Бауэру приходилось быть все время начеку. Прежде всего м-р Робертс высказал мнение, что с немецкой стороны было колоссальной ошибкой довести дело до войны, а именно без нужды оккупировать Прагу и тем самым обострять обстановку. В ходе мирного развития вся Юго-Восточная Европа де-факто быстро очутилась бы в руках Германии, ибо ни Англия, ни Америка не имели ни намерения, ни энергии противостоять без особой нужды подобному развитию силой оружия. Если бы затем Германия в один прекрасный день овладела этими районами и освоила их, то ей легко было бы вести войну только против России. Общественное мнение Англии и Америки никогда бы в таком случае не допустило, чтобы вступление этих стран в войну помешало тотальной победе Германии над Россией, и было бы волей-неволей вынуждено примириться с превосходством Германии после ее победы над Россией. М-р Робертс сказал далее, что если дело не приняло такой оборот, то об этом Германия должна сожалеть больше, чем США. Он не может понять и того, почему нацисты с шумом ломились в открытую дверь…

…Г-н Бауэр перешел затем к критике м-ром Робертсом германской предвоенной политики на Востоке и отклонил аргумент, согласно которому Германия располагала свободой действий на юго-востоке. Именно американцы противодействовали какому-либо примирению между Германией и Англией…

Германии приходилось добиваться каждого из своих успехов в борьбе против открытого или замаскированного сопротивления англосаксов. Для последних Мюнхен не был финалом, а всего лишь отсрочкой, чтобы в один прекрасный день, вооружившись как следует, более эффективно выступить против Германии. Саботаж чехов, которых поддерживали англосаксы, как раз и привел к оккупации Праги. Германия несет большую ответственность за развитие этих районов… Если Адольф Гитлер решался действовать, то этому всегда предшествовали длительные попытки достичь взаимного соглашения. Однако ему не поверили и не сделали ничего, чтобы сохранить надежды на мирное урегулирование. Англосаксы получили теперь такого Гитлера, какого они сами заслуживают. Можно понять, продолжал г-н Бауэр, почему англосаксы сегодня не любят этого человека, но в глазах немцев это скорее плюс, чем минус. Пусть он — м-р Робертс — не предается иллюзиям, будто в Германии могут найтись влиятельные и мощные группы, которые захотят вести переговоры с противником без Гитлера. Опыт последней войны сыграл в этом отношении свою роль. Ни на одного разумного немца вражеская пропаганда о Гитлере или Атлантическая хартия больше не оказывают влияния. Такого рода трюки слишком избиты.

М-р Робертс согласился с этим, поскольку, сказал он, точно известно, что война с Германией будет долгой и тяжелой, а разумных групп, с которыми можно было бы вести успешные сепаратные переговоры, не существует. Америка не предается напрасным иллюзиям в этом отношении. Германия — мощный противник, и ее достижения достойны восхищения. Однако с нею все же справятся, ибо, несмотря на подводную войну, маршруты для конвоев обеспечены достаточной охраной, а возможности американского судостроения фактически неограниченны. Германию скоро выгонят из Туниса, в дипломатическом отношении Турция теперь уже навсегда потеряна для нее, а Болгария уже начинает шататься. Об Италии и говорить нечего, ибо эта страна и ее позиция уже не имеют серьезного значения. Зато исключительно важна позиция Турции. У Америки достаточно времени, денег и человеческих ресурсов, чтобы еще долгое время вести войну; о том же, чтобы союзники были едины, заботится Германия, допуская психологические ошибки. После того как она восстановила против себя социалистов, евреев, масонов и малые народы, она теперь раздражает и христианские церкви. Таким образом Германия делает все, чтобы потерять популярность. Америка не собирается воевать каждые 20 лет и в настоящее время стремится к длительному урегулированию, в разработке которого она желает принять решающее участие, а не предоставлять это Англии, учитывая горький опыт прошлого. Было бы достойно сожаления, если бы Германия сама исключила себя из участия в таком урегулировании, ибо эта страна заслуживает всяческого восхищения и значит для него больше, чем многие другие страны. Он все еще надеется, что Германия останется фактором порядка и будет и в дальнейшем играть такую роль, хотя в настоящее время он не видит, каким образом этого можно достичь…

М-р Робертс вновь заметил, что последнее слово еще не сказано; г-ну Бауэру не следует думать, что он недооценивает силы противника. Возможно, что в ходе войны и в результате вполне возможных неудач на обеих сторонах настроение и воля к борьбе у людей изменятся. Трудно заниматься предсказаниями. Может быть, в один прекрасный день представится возможность ускорить конец войны, своевременно установив контакты. Таким путем можно было бы устранить недоразумения, из-за которых война продолжалась бы еще дольше…»

Оставим в стороне некоторые детали встречи: она состоялась не 21 марта, а 21 февраля; кое-что в доклад включено из беседы 22 февраля в Берне. Все это мне пояснил сам Шпитци, отчет которого переписал Шелленберг для доклада Гиммлеру и Гитлеру. Но по этому документу мы можем ощутимо представить себе «анатомию сговора», свершавшегося во время встреч.

Ведь было бы наивным думать, что представители обеих сторон, усевшись за стол, сразу начнут договариваться о совместных действиях. Скорее наоборот — сначала идет изложение официальных, даже противоречащих позиций — американец говорит о своей будущей победе, эсэсовец — о своей. И тот и другой отпускает весьма язвительные замечания. Но вдруг…

Вдруг выясняется, что, как бы походя, то один, то другой участник бесед роняет замечания, против которых другая сторона не только не возражает, но и не хочет этого делать. Например, когда американская сторона упрекает Гитлера за то, что он ломился в открытые двери, а мог добиться успеха, воюя на один фронт, то есть против России. А как должен чувствовать себя Даллес (или Тайлер), когда он слышит от своего немецкого собеседника упреки в том, что США и Англия перед войной не пошли Гитлеру навстречу? Ведь он сам упрекал Рузвельта за это. А слова об «опасности большевизма»? Как здесь вообще различить две стороны?

Если взглянуть на другие документы — на отчет о первой, вступительной беседе Даллеса и Гогенлоэ и на «сводный» документ, — то в них высвечивается вполне определенная программа возможного «взаимопонимания», которое нащупывала американская сторона. Что касается Гогенлоэ и Шпитци, то здесь дело было проще: они занимались поисками компромисса, ибо у Шелленберга и Гиммлера было куда меньше козырей. Даллес выступал как представитель державы, входившей в хотя еще не победившую, но побеждающую коалицию. Тем более, на сегодняшний взгляд, странными и чудовищными кажутся такие его заявления:

С каким настроением могли читать в имперской канцелярии эти заявления? У Гиммлера — да и у Гитлера — могло лишь укрепиться убеждение в возможности раскола антигитлеровской коалиции, в перспективах сговора. Но выводы каждый делал разные.

— Гитлер и его наиболее близкие сообщники считали, что ни в коем случае нельзя прекращать войну. Нельзя, как говорил фюрер, остановиться «без пяти минут двенадцать». А вдруг, рассуждал он, часы пробьют победу рейха? Тогда и Запад будет сговорчивее.

— Шелленберг и другие сторонники сговора полагали, что надо расширять закулисные переговоры, выяснять возможности, вбивать где можно клинья между союзниками (не только между западными державами и СССР, но и между США и Англией).

События всегда приобретают объемность, когда мы узнаем о них из разных источников. В те годы за американскими разведчиками в оба глаза следили их гитлеровские «партнеры» — разведчики вермахта и СС. Случай хотел, чтобы бывший руководитель отдела «Швейцария/Лихтенштейн» в VI управлении Главного управления имперской безопасности СС Гейнц Фельфе не только запомнил тогдашние события, но и описал их в появившихся в 1986 году мемуарах. Фельфе отмечает, что одной из прямых функций его отдела было наблюдение за деятельностью разведок США и Англии в Швейцарии и установление с ними контактов. Был ему, к примеру, прекрасно известен бывший британский генконсул в Кёльне, а затем консул в Лозанне Кэйбл как резидент британской разведки (о нем мы не раз упоминали). Связываться с ним было несложно, поскольку таким же резидентом — с немецкой стороны — был немецкий вице-консул в той же Лозанне оберштурмбаннфюрер Ганс Дауфельдт.

Знал Фельфе и о том, чем занимался Аллен Даллес: во-первых, из телеграмм американского посланника из Берна в Вашингтон, которые регулярно расшифровывали в Берлине. Во-вторых, от собственного «источника» — от молодого немца (кличка — Габриэль), прикинувшегося участником антигитлеровского заговора и в этом качестве засланного к Даллесу. Габриэль (в донесениях СС он носил номер 144/7957[66]). Из сообщений этого агента явствовало, что американский представитель — открытый недруг Советского Союза и ожидает столкновения СССР и США в ходе «очередной войны», что он осуждает Рузвельта за требование безоговорочной капитуляции Германии и ищет в Германии людей, которые помогли бы Западу. По указанию из Берлина Габриэль и далее поддерживал контакты с Даллесом, причем тот порой так предавался хвастовству, что (во время тайных переговоров с обергруппенфюрером СС Вольфом в Швейцарии) выбалтывал подробности, которые Вольф скрывал от своего начальника Кальтенбруннера. А Габриэль все доносил начальству…

Фельфе свидетельствует, что донесения из Швейцарии немедля докладывались начальнику VI управления Шелленбергу, затем — Кальтенбруннеру и Гиммлеру. «Когда с фельдъегерем прибывала из Швейцарии почта в больших полотняных пакетах зеленого цвета, — вспоминает Фельфе, — я немедля смотрел в опись — нет ли там доклада о Фостере? Дело в том, что мы сначала спутали резидента УСС Аллена Уэлша Даллеса с его братом Джоном Фостером. Ошибка была устранена, но обозначение осталось». Особый интерес, поясняет Фельфе, проявил к донесениям Шелленберг, ибо «через него шли и другие связи, при помощи которых выяснялись возможности сепаратных переговоров».

Папка д-ра Шюддекопфа

На этот раз мне пришлось принести свои извинения. Пришло письмо, в котором его автор — историк и политолог д-р Отто-Эрнст Шюддекопф — требовал, как принято говорить, сатисфакции. Он счел себя уязвленным, поскольку считал меня виновным в том, что его, д-ра Шюддекопфа, сочли замешанным в переговоры принца Гогенлоэ и Даллеса и даже участником встреч в Швейцарии. Нет, он в Швейцарии не был, Даллеса не видел, и вообще упоминание его имени в этой связи основано на недоразумении.

Недоразумение действительно имело место. В документах, которые обнаружили в 60-е годы чешские журналисты, упоминалось его имя — в письме, которым в апреле 1943 года (то есть после швейцарских переговоров) начальник одного из отделов ведомства Шелленберга сопровождал очередной отчет о контактах Даллеса. С чего бы это? Не потому ли, что Шюддекопф уже был связан с этой операцией, побывав ранее у Даллеса?

Предположения дело полезное. И хотя на этот раз оно не подтвердилось (в Женеву ездил не Шюддекопф, а Шпитци), оно вывело на некоторые другие акции СС, тесно связанные с интригой Гогенлоэ. Оказалось, что обиженный доктор был «всего-навсего» начальником отдела разведки СС (VI-Д), который ведал Англией. Готовя очередную операцию, д-р Шюддекопф — тогда вовсе не историк, а штурмбаннфюрер СС — собрал ряд секретных документов (в том числе и отчеты Гогенлоэ — Шпитци), положил в специальную папку и унес домой. Правда, он нарушил строжайшие предписания о соблюдении секретности, запрятав документы дома в ящик стола и забыв о них, пока не пришел конец войне. Папка попала в руки английских оккупационных войск, затем — в западноберлинский документальный центр и мюнхенский Институт современной истории.[67]

Какая же готовилась операция? Если перелистать пожелтевшие страницы папки, то они достаточно определенно свидетельствуют: речь шла о сепаратных контактах с западными державами.

Вот, к примеру, документ под заголовком «Зондаж английских условий мира»:

«Как ранее сообщалось, президент Шведского придворного суда Экберг решился взять на себя выяснение возможностей заключения мира между воюющими сторонами. Сообщалось также, что об этом проинформирован английский премьер-министр Черчилль. Английский посланник в Стокгольме гарантировал соблюдение тайны.

Сейчас президент Экберг через финского посла Кивимяки дал мне знать, что он по собственной инициативе принял решение поставить английскому посланнику такой вопрос: если Россия будет полностью разгромлена и захвачена Германией, то при каких условиях английское правительство было бы готово начать мирные переговоры с германским правительством?

Экберг далее сообщил, что, по его убеждению и опыту, почерпнутым из бесед, Англия не заинтересована в победе большевизма.

Английский ответ будет передан мне Экбергом сразу после его получения».

К сожалению, документ не подписан и не датирован. Однако карандашная пометка («21/42») и само содержание дают основания полагать, что он относится еще к 1942 году — по крайней мере, до начала Сталинградского сражения. Ибо кто стал бы рассуждать о «полном разгроме и захвате» Советского Союза в 1943 году? Но запомним Стокгольм как удобную базу для возможных переговоров…

Следующий документ имеет дату 27 ноября 1942 года и озаглавлен: «Разведывательные связи с Англией». А начинается он несколько неожиданно: «Уполномоченный имперского министерства иностранных дел по связи с министерством пропаганды по всем вопросам радиопропаганды д-р Кизингер на утреннем совещании 24 ноября…»

Как говорится, «знакомые все лица»! Д-р Кизингер — благополучно пребывающий ныне в ФРГ ветеран Христианско-демократического союза, бывший федеральный канцлер (1966–1969) Федеративной республики. Однако в 1942 году на совещании его волновали другие вопросы: разведка получает из Англии мало сведений, которые делали бы немецкую радиопропаганду правдоподобной…

Дальше идут документы 1943 года и посущественнее: например, донесение резидентуры из Парижа от 26 мая 1943 года:

Что же «излагается ниже»? Сначала оценка политики Франко, затем — причины, почему Англия и США в данный момент не собираются вступать в переговоры с Гитлером при посредничестве Испании. Хор сказал: «Мы вовсе не хотим, чтобы Красная Армия вступила в Берлин. Более того, мы готовы бороться с коммунизмом. Однако нам кажется более важным уничтожение национал-социализма в Германии. И без того внутри рейха уже есть значительные коммунистические течения, так как рабочим нечего есть».

Дальше сэр Сэмюэль перешел к возможным действиям союзников: «Сейчас мы заняты тем, чтобы оснастить в Северной Африке 500-тысячную французскую армию. Однако ее собираются не вводить в бой, а подготовить для оккупации Франции, чтобы после отхода немецких войск избежать нарастания коммунизма и других беспорядков».

Можно себе представить, каким елеем были эти поистине кощунственные рассуждения посла для тех, к кому они попали! А рядом легло другое сообщение — также из Парижа: «Запланированные на март операции англичан и американцев по высадке отменены и не будут проводиться, так как союзники пришли к убеждению, что еще в этом году в немецком правительстве произойдут изменения. Об этом официальные лица, принадлежащие или близкие к министерству иностранных дел, а также руководящие деятели экономики и промышленности проинформировали американские круги. Канал к американцам есть».

Взглянем на поля: здесь чьей-то рукой приписано:

А вот и голос… Гогенлоэ. Он прослушивается на двух страничках телеграммы американского посла в Швейцарии Гаррисона. Можно спросить: а как она попала в папку Шюддекопфа? Ведь Гаррисон посылал ее не в Берлин, а в Вашингтон? Секрет прост: дешифровальная служба СС читала все шифрограммы посла. И снова не без удовольствия Шелленберг мог узнать, что Гаррисон, приняв Гогенлоэ, сообщал в Вашингтон следующие рекомендации принца:

Остался ли этот совет втуне? Некоторые события 1943 года свидетельствуют об обратном. И разыгрались они в том самом Стокгольме, где еще в 1942 году некие шведские посредники предлагали свои услуги для налаживания контактов через линию фронта, благо она не проходила через нейтральную Швецию.

В Стокгольм уже давно наведывались немецкие эмиссары. Наиболее известной стала в послевоенное время миссия пасторов Ганса Шёнфельда и Дитриха Бонхёфера, которые по заданию оппозиционной группы Гёрделера — Бека зондировали позицию Англии через архиепископа Чичестерского Дж. Белла. Бонхёфер вернулся тогда из Стокгольма без каких-либо обещаний с английской стороны, хотя его предложения были доведены до сведения Черчилля. Видимо, позиции «оппозиционеров» были расценены как слишком слабые, чтобы Англия и США могли бы делать на них ставку. Министр иностранных дел Англии Антони Иден, которого информировал о своих беседах Белл, с полным правом ответил ему, что, во-первых, он считает невозможным вести сепаратные переговоры за спиной других союзников; во-вторых, «оппозиция» себя еще ничем не зарекомендовала, чтобы Англия давала ей какие-либо авансы. Этот ответ Идена был доведен до сведения посла США Вайнанта, который в свою очередь информировал государственный департамент.

Но эти попытки не были исключением. Еще до пасторов в Стокгольме наладил контакты д-р Карл Лангбен — человек с большими связями в Берлине, работавший одновременно и на Канариса и на Гиммлера (не говоря уже о том, что он был в курсе дел Гёрделера — Бека). Лангбен хорошо знал Стокгольм, где в декабре 1942 года познакомился с м-ром Брюсом Хоппером.

Хоппер был профессором Гарвардского университета, но у него была и другая «работа»: начальника резидентуры УСС в Швеции, которая начала свою деятельность с некоторой особенностью. Бюро Хоппера вело разведывательную деятельность не только против Германии, но и против Советского Союза. Этой специфической работой руководил давний специалист по антисоветским делам экономист из Дюкского университета Кальвин Гувер. Поэтому, когда Хоппер познакомился с Лангбеном, тот его крайне заинтересовал. Ведь Лангбен был полностью в курсе замыслов Шелленберга — Гиммлера, связанных с возможными переменами в верхушке рейха! Именно Лангбен организовал в том же, 1943 году встречу уполномоченного «оппозиции» фон Попица с рейхсфюрером СС, в ходе которой Гиммлер поставил вопрос:

— Будут ли Англия и США готовы к сепаратному миру?

Попиц отвечал, что с Гитлером западные державы говорить не будут, а с Гиммлером, может быть, и захотят. Как мы видим, и здесь ставка на СС!

Правда, послевоенная американская версия взаимоотношений Хоппер — Лангбен строится на том, что «Хоппер вежливо указал Лангбену на дверь» (в книге P. X. Смита об УСС). Однако непонятно, как мог в таком случае Лангбен сообщить тогда, в начале 1943 года, своим друзьям, что «есть приемлемые возможности мира» с западными державами? И почему не миновало и нескольких месяцев, как другой представитель УСС — Абрахам Стивенс Хьюитт — снова связался с непосредственным окружением Гиммлера? Эта связь была осуществлена через шведского дельца Иона Граффмана, который был хорошо знаком с личным врачом Гиммлера д-ром Феликсом Керстеном.

О Керстене существует специальная литература — его мемуары, комментарии к ним, исторические и даже беллетристические повествования. Как личность он этого безусловно не заслуживает, но, занимаясь «анатомией измены», нам небезынтересно взглянуть на этого архитипичного участника закулисных комбинаций. Человек с двумя паспортами (шведским и финским), обладатель «магического дара» успокаивать массажем мышечные и иные боли, он чем-то напоминал придворных лекарей средневековых времен. В нацистском рейхе многие держали при себе подобных типов — их особенно коллекционировал любитель «оккультных наук» Гесс; при Гитлере состоял «профессор» Морелль, при Гиммлере — Керстен. Кстати, попал он к нему по рекомендации одного из крупных немецких промышленников, состоявших в знаменитом «кружке друзей рейхсфюрера СС». Но вот что важно: для роли посредника в антисоветских комбинациях мало было придворных талантов. Надо было быть, например, как Керстен, участником подавления Эстонской Советской Республики в 1919 году и вдобавок крупным международным спекулянтом.

Путь вел от Граффмана к Керстену, от Керстена — к Шелленбергу. Именно к нему, ибо еще в 1942 году Керстен стал доверенным лицом начальника разведки СС — после его знаменательного разговора с Гиммлером о необходимости поисков каналов, ведущих на Запад. Сам Шелленберг описывает встречу с эмиссаром УСС так:

…Когда в Берлине были получены сведения о состоявшейся в октябре 1943 года Московской конференции представителей СССР, США и Великобритании, Гиммлер и Шелленберг крайне обеспокоились, ибо конференция продемонстрировала укрепление антигитлеровской коалиции. Документы попали в Берлин необычным путем: отчет о конференции, составленный в Форин оффис и направленный для информации английскому послу в Анкаре, был тайно сфотографирован знаменитым немецким агентом Цицероном. Шелленберг особенно был расстроен отказом союзников от вторжения на Балканы; оно должно было произойти в Северной Франции. Именно после этого перепуга начальник разведки СС использовал «открывшуюся возможность» связаться через Керстена с м-ром Хьюиттом.

Встреча (Шелленберг не называет дату) состоялась в Стокгольме и длилась три (!) дня. Оттуда Шелленберг вернулся в Берлин и составил отчет для Гиммлера. У того якобы «перехватило дыхание» от неожиданности, и на разведчика обрушился гнев рейхсфюрера. Шелленберг выждал, благо все были заняты новыми сообщениями Цицерона, подтверждавшими неутешительные для рейха сведения. Тогда Гиммлер сказал своему любимчику:

— Вы правы, надо что-то делать.

И добавил:

— Не прерывайте контакт с Хьюиттом. Не могли бы вы передать ему, что я готов с ним встретиться?

На этом словоохотливый (в других случаях) Шелленберг прекращает свои записи. Восполним сей недостаток. Как явствует из мемуаров Керстена, еще до встречи в Стокгольме с Шелленбергом Хьюитт сообщил ему, что США заинтересованы в «сепаратном мире» (то есть без СССР), если Гиммлер совершит переворот. Сообщил он и американские предложения о возможной базе «компромисса»:

— уход Германии с оккупированных территорий;

— восстановление германских границ 1914 года;

— выборы в Германии под англо-американским контролем;

— контроль Англии и США над германской военной промышленностью;

— наказание военных преступников, роспуск СС и сокращение вермахта.

В другом варианте платформа Хьюитта включала:

— устранение Гитлера;

— восстановление доверсальских германских границ;

— предотвращение «русской гегемонии» в Европе.

Оба варианта не оставляли сомнений в намерениях их составителей — тем более, что когда 9 ноября Шелленберг прибыл в Стокгольм, то Керстен сообщил ему, что Хьюитт «видит опасность, угрожающую с Востока». Гиммлер одобрил программу с некоторыми поправками 9 декабря, а согласие на прием Хьюитта в Берлине дал в конце декабря.

Шелленберг умалчивает, что у него состоялась и вторая встреча: на ней Хьюитт сообщил, что если Рузвельт одобрит план, то он, Хьюитт, даст в стокгольмской прессе объявление следующего содержания: «Продается ценный аквариум с золотыми рыбками, стоимость 1524 кроны». Если объявление не появится, то это будет означать, что Рузвельт отклонил предложение. Американский эмиссар уточнил, что ему понадобится определенное время для того, чтобы выяснить позицию Вашингтона. В случае одобрения и публикации об аквариуме Хьюитт просигнализирует об этом через посольство в Лиссабоне, подписав сообщение псевдонимом Зигель, Шелленберг должен ответить как Браун.

Видимо, до поры до времени Донован и Хоппер могли плести свои интриги на собственный страх и риск. Но на посылку в Германию сотрудника УСС (Хьюитт в беседах именовал себя то «представителем президента США по европейским делам», то уполномоченным государственного секретаря Э. Стеттиниуса; в действительности он представлял в Стокгольме отдел УСС, возглавлявшийся Кальвином Гувером, т. е. отдел, ведший работу против СССР) необходима была санкция на более высоком уровне. Надо ли догадываться, что он ее не получил? О продаже аквариума за 1524 кроны шведские и иные любители золотых рыбок так и не узнали. Рузвельт и государственный департамент строжайше запретили продолжать контакты (Кальвин Гувер, оплакивая свой план, жаловался, что президент тем самым «проиграл войну»). Да и Гиммлер был изрядно напуган. Шелленберг был упрямее: он продолжал поиски новых каналов, не гнушаясь никакими средствами. Как-то (уже в начале 1944 года) ему сообщили, что известная парижская законодательница мод мадам Коко Шанель близка к окружению Черчилля и люто ненавидит Советский Союз. Мадам пригласили к Шелленбергу, и на этой встрече было условлено, что СС освободит арестованную в Италии подругу Шанель англичанку Веру Ломбарди. Ей будет вручено письмо для английского посла в Мадриде сэра Сэмюэля Хора с просьбой помочь в поиске «компромисса». Письмо же должен передать Ломбарди не кто иной, как наш знакомый Рейнхард Шпитци!

Вот уж поистине «кольцевой сюжет»: от Шелленберга через Шпитци к Даллесу, от Даллеса через папку Шюддекопфа к сэру Сэмюэлю, отсюда через Хьюитта к Шелленбергу, а от него через Ломбарди к Шпитци и снова к сэру Сэмюэлю! Своего рода замкнутый круг интриги.

Теперь перенесемся с севера Европы на юг, в Турцию 1943 года. Это государство, как и Швеция, не участвовало во второй мировой войне. Однако все время вокруг Турции шла напряженная политическая борьба: гитлеровская Германия старалась привлечь ее на свою сторону или, по крайней мере, вовлечь в сферу своего влияния. Страны антигитлеровской коалиции стремились этого не допустить. Но как хотелось нацистам добиться своей цели! Видимо, именно поэтому послом в Анкаре стал человек, с которым связывались большие надежды. Напомним: Папен — немецкий военный атташе в США в годы первой мировой войны, затем видный политический деятель веймарской Германии, рейхсканцлер в 1932–1933 годах, вице-канцлер в первом кабинете Гитлера, после этого — посол в Австрии. Карьера примечательная, особенно потому что Папен не был членом нацистской партии. Более того: представляемую им партию Центра распустили, многие ее деятели эмигрировали или их жизнь оборвала нацистская пуля. А Папен оставался на поверхности!

Турция была важным плацдармом и для нацистской разведки. С этой точки зрения на первом месте стояла не Анкара, а Стамбул — перекресток международных путей, давний центр всевозможных интриг, любимый объект авторов детективных романов. Здесь находился один из главных опорных пунктов абвера — разведслужбы адмирала Канариса. Еще задолго до войны абвер создал свои зарубежные опорные пункты — так называемые «Военные организации» (сокращенно КО) по следующей схеме:

— разведка в районе Балтийского моря против СССР и Англии — КО в Швеции и прибалтийских странах.

— на Иберийском полуострове — КО в Португалии и Испании, филиалы — Танжер, Касабланка.

— в Латинской Америке — КО в Аргентине.

— в Юго-Восточной Европе — КО в Венгрии, Югославии, Болгарии, Румынии, Греции.

— в Центральной Европе — КО в Швейцарии.

— на Ближнем Востоке — КО в Турции (Анкара), филиалы — Стамбул, Тегеран.

— на Дальнем Востоке — КО в Шанхае.

Что касается Стамбула, то Канарис сам часто туда наведывался. А местную резидентуру — филиал КО в Стамбуле — возглавлял опытный разведчик д-р Пауль Леверкюн — человек с большими международными связями, работавший в США и числивший среди своих ближайших друзей многих американских дельцов и юристов, в том числе Уильяма Донована. Разумеется, в Турции было представлено и ведомство Шелленберга в лице оберштурмфюрера СС Людвига Мойзиша (он находился при Папене, в Анкаре).

Американская разведка появилась здесь позже: во-первых, Ближний Восток всегда был излюбленным местом работы и, можно сказать, владением английских спецслужб; во-вторых, когда УСС стало открывать свои бюро на Ближнем Востоке (сначала в Каире), то выбор Донована пал на владельца импортно-экспортной фирмы Улисса Амосса, который больше занялся своим бизнесом, чем разведкой. Летом 1943 года он был сменен бывшим вице-президентом «Фёрст нэшнл бэнк оф Бостон» Джоном Тулмином. Турецкое бюро УСС возглавлял Ланнинг Макфарланд, совладелец банка «Нозерн траст». В Стамбуле было открыто самостоятельное бюро УСС под руководством бывшего журналиста Арчибальда Колемэна. Здесь же работал «археолог» Джером Сперлинг. Макфарланду Донован передал «ключ» к работе в Турции — рассказал о своем давнем знакомстве с д-ром Паулем Леверкюном. Для связи с ним в стамбульском бюро были два немца-эмигранта — экономист профессор Александр Рюстов и Гейнц Вильбранд. Однако бюро УСС в Стамбуле было не единственным «глазом» США в Турции. Сюда в конце 1942 года в качестве специального наблюдателя в ранге военно-морского атташе был направлен бывший посол США в Болгарии Джордж Эрл.

Дж. Эрл — фигура примечательная. Крупный делец из Пенсильвании, он принадлежал к числу лиц, финансировавших первую избирательную кампанию Рузвельта. После избрания Рузвельта он получил пост посла в Вене, затем был в 1940–1942 годах послом США в Болгарии. «Это один из тех состоятельных людей, — писал о нем видный американский дипломат Уильям Додд, — которых назначают на дипломатические посты за границей, но которые, однако, мало знакомы с историей своей родины или какой-либо другой страны… Он умен, хотя на все общественные явления смотрит глазами богатого человека».

Сейчас трудно установить, кто конкретно был инициатором разведывательно-политической акции, предпринятой поздней осенью 1943 года с участием Эрла. Сам он впоследствии рассказывал, что еще в январе 1943 года к нему в стамбульскую гостиницу явился неизвестный человек и представился:

— Я адмирал Канарис, начальник абвера…

Якобы состоялась беседа, во время которой Канарис предложил такие условия: США отказываются от требования безоговорочной капитуляции, Германия идет на сепаратный мир…

На самом деле все обстояло более прозаично. В феврале к Эрлу действительно явился нацистский агент, но не сам адмирал, а некто Мацхольд, живший долго в США и связанный с немецкими спецслужбами и МИД Германии. Мацхольд знал Эрла с довоенных времен и пришел к нему с предложением о сепаратном мире. Эрл сообщил об этом в Вашингтон, добавив к этому впечатления о своих беседах на ту же тему с фон Папеном.

В принципе Эрл занялся не своим делом: его послали как «знатока болгарской ситуации» для освещения положения на Балканах. Однако, получая сведения о колоссальном воздействии побед Советской Армии на положение на Балканах, о быстром процессе революционизирования масс, о грядущем крахе прогнивших антинародных режимов, Эрл проникся испугом своих собеседников. Вслед за ними он считал, что надо срочно спасать позиции Запада на Балканах, а для этого пойти навстречу тем немецким кругам, которые искали сговора с США. А эти круги представляли как Папен, так и Канарис.

Встречался ли Эрл лично с Канарисом? Очевидцы, с которыми беседовал западногерманский публицист Хейнц Хёне, утверждают, что встречался. Сперва собеседником американского разведчика был барон фон Лерзнер (мы с ним уже знакомы), благо он в прошлом также был моряком, а в давние времена пребывания в США был знаком с тогдашним военно-морским министром Франклином Рузвельтом. Лерзнер организовал встречу Эрла с адмиралом Каиарисом. «Два моряка, два завзятых антикоммуниста — дело могло пойти», — иронизирует по этому поводу Хёне. Программа Канариса гласила: «После государственного переворота в Германии оппозиция предлагает западным союзникам капитуляцию, единственным условием которой явятся совместные англо-американо-германские действия, долженствующие воспрепятствовать советскому продвижению в Центральную Европу». (Так ее изложил знакомый нам Альберт Ведемейер, друг Эрла.) Эрла эта программа привела в восторг, и он сообщил о ней в Вашингтон для доклада Рузвельту. В ожидании ответа он встречался с Лерзнером и заверял его, что все будет в порядке:

— Наш друг Франклин Рузвельт сообщил мне, что он и его единомышленники благожелательно обсудят любое мое предложение, так как он верит мне на слово…

Неудивительно, что Лерзнер, выслушав эту похвальбу, даже собрался вылететь вместе с Эрлом в США и заручился поддержкой Ватикана (Ронкалли, Монтини), где он за год до этого побывал с аналогичной целью.

В действительности дело обстояло иначе, совсем иначе: как и в других случаях, Рузвельт ответил категорическим «нет» (Ведемейер датирует отказ весной 1943 года). Однако оба интригана не успокоились: Лерзнер в мае 1943 года «обрадовал» Эрла новым планом: отборные немецкие части, получившие большой боевой опыт на советско-германском фронте, окружат штаб-квартиру Гитлера в Восточной Пруссии, арестуют фюрера и… выдадут его западным союзникам. Как видно, Лерзнер ни в чем не хотел уступать хвастуну и авантюристу Эрлу. Другим «перлом» было предложение Канариса послать в Англию офицера немецкого генштаба, дабы он открыл союзникам западный фронт, если те высадятся во Франции…

Плохие анекдоты? Увы, нет. Когда впервые после войны стали известны «похождения» Эрла в его собственном изложении, то многие (включая и автора этой книги) считали это чистым блефом. Однако советский исследователь В. Мальков много лет спустя обнаружил в архиве Гопкинса и Рузвельта большое количество донесений Эрла, в которых тот в течение 1943–1944 годов (правда, гораздо более скупо и, разумеется, без упоминания Канариса) докладывал о предложениях, поступавших от немецкой стороны. Эти же источники подтверждают, что Рузвельт отвергал политические авантюры Эрла. Дело дошло до того, что, когда в конце войны в личном письме президенту Эрл потребовал разрыва с Советским Союзом и даже угрожал президенту политическим скандалом, тот ответил резким письмом, расценив требования зарвавшегося политикана как «величайшее предательство» и запретив ему публичные выступления. Кстати, это письмо Рузвельта, написанное 23 марта 1945 года, еще раз свидетельствует, насколько тверд был президент в своем политическом курсе.

Но вернемся в Стамбул. Здесь Эрл, несмотря на запрет Рузвельта, не прекратил своей деятельности, продолжая бомбардировать Вашингтон телеграммами о «советской угрозе». В то же время не будем забывать: Эрл был лишь «аутсайдером» в стамбульских делах, основную нить здесь должны были вить Донован и его подчиненные. Чем же они занялись?

Как и следовало ожидать, Донован активно использовал свой канал, ведший к Леверкюну и Папену. Он, разумеется, был в курсе связей с Эрлом, но повел дело несколько иначе. Его центральной задачей (вскоре мы поймем почему) было тщательное изучение возможностей, которые привели бы к смене гитлеровского правительства — до высадки союзников в Западной Европе или после нее. Это означало, что требовалось в первую очередь определить перспективы «консервативной оппозиции» в Германии.

С этой точки зрения были изучены предложения Канариса — Леверкюна. С обоими у Донована были прекрасные отношения. Летом 1939 года, на самом пороге войны, будущий директор УСС побывал в Берлине, где встречался как с Леверкюном, так и его шефом — «адмиралом от разведки», а также с сотрудником адвокатской конторы Леверкюна графом Гельмутом Джеймсом фон Мольтке и статс-секретарем МИД Германии Эрнстом фон Вайцзеккером. Все они теперь в той или иной степени оказались замешанными в заговоре. Поэтому Леверкюну сейчас, в 1943 году, было поручено изложить предложения Канариса в письменной форме. Они были переданы в Вашингтон, где подверглись экспертизе и были признаны подлинными.

Текст предложений Леверкюна — Канариса не сохранился. Зато сохранился и опубликован важнейший документ, который получил в УСС кодовое название «план Герман», подробно излагавший замысел заговорщиков. Он был результатом визита в Стамбул графа фон Мольтке.

Мольтке был давно на примете у УСС — еще во времена «проекта Джордж». Правнук легендарного фельдмаршала, он учился в США и Англии, где получил звание адвоката. Мать графа была англичанкой, родственницей южноафриканского премьера фельдмаршала Смэтса и лондонского банкира Шредера. Сам Донован характеризовал молодого графа как «врага русских по убеждению и симпатизирующего англосаксам». В годы войны Мольтке стал одной из центральных фигур «оппозиции»; в поместье Крейсау собирались его единомышленники, обсуждая свои политические планы. Возможно, Донован переоценивал консервативные убеждения своего давнего знакомого, ибо в Крейсау преобладали представители либеральных групп. Но так или иначе, Мольтке точно знал о состоянии дел и замыслах заговорщиков, а служба у Канариса давала ему возможность поездок за границу, где у него было много знакомых, например тот же д-р Леверкюн, в адвокатской конторе которого он служил до войны.

В 1943 году Мольтке несколько раз побывал в Стокгольме и Стамбуле. Первый визит на берега Босфора не принес особого успеха. Замысел состоял в том, чтобы встретиться с американским послом в Каире Александром Кэрком, которого Мольтке знал с давних времен. Передав это предложение через посредников, Мольтке собирался лететь в Каир или встретиться с Кэрком в Турции. Американская сторона не могла пойти на столь рискованный шаг — ведь Мольтке был официальным сотрудником абвера. Личная встреча Мольтке с военным атташе США в Турции Тиндэллом также мало что дала — Тиндэлл был связан инструкциями госдепартамента.

Однако Леверкюн нашел другой путь: он свел Мольтке с двумя агентами стамбульского бюро УСС — Александром Рюстовым и Гансом Вильбрандтом. Так как Мольтке вскоре должен был уехать, Рюстов взялся изложить мысли графа в письменном виде. Этот документ сохранился и представляет собой исключительный интерес, как наиболее развернутая программа возможного сговора Германии и США. Эту программу нельзя считать чисто немецкой, поскольку агент УСС Рюстов практически был соавтором документа. Вот он:

Это важное экспозе было направлено из стамбульского пункта УСС в Вашингтон, в штаб-квартиру Донована, для доклада президенту. Рюстов мог рассчитывать на поддержку своего начальника, зная о его убеждениях. И действительно, в течение всего 1943 года Донован все больше склонялся к принятию немецких предложений. «Эта акция, — писал он в одном из докладов Рузвельту, — будет подразумевать заверения Англии и США в том, что когда нацисты будут свергнуты, то переговоры будут вестись (немецкой стороной. — Л. Б.) только с западными державами, и ни при каких обстоятельствах с Советским Союзом. Подчеркивается принципиальный консерватизм участников этих групп и в то же время их готовность сотрудничать со всеми приемлемыми элементами из числа левых, исключая коммунистов».

Что же произошло дальше?

…То, о чем мы собираемся рассказать, выглядит абсолютно невероятным даже для детективного романа. Но иногда документы, опубликованные на страницах американских исследований, оставляют далеко позади даже самый дерзкий вымысел.

В июле 1943 года в каирское бюро УСС явился журналист Теодор Морде, представившийся корреспондентом журнала «Ридерс дайджест». Он и раньше бывал в Каире, правда в иной функции — агента американской военной разведки, затем сотрудника бюро военной информации, наконец, личного референта посла США в Египте Александра Кэрка. На этот раз Морде прибыл в Каир со специальным заданием: он должен был оттуда отправиться в Турцию к немецкому послу фон Папену. И хотя Морде изложил начальнику УСС в Каире полковнику Грюнтеру фантастическую версию о том, что Папен должен помочь свергнуть Гитлера, арестовать его и выдать союзникам, полковник согласился переправить Морде в Турцию. 5 октября 1943 года «журналист» встретился в Стамбуле с фон Папеном. Он вручил немецкому послу американский документ, который, по его словам, должен был стать основой политического соглашения между США, Англией и Германией. Приведем текст этого поразительного документа, сохраненного одним из бывших сотрудников стамбульского бюро УСС и преданного гласности после войны:

«1. Признание принципа, согласно которому Германия будет господствовать в политической, промышленной и сельскохозяйственной жизни континентальной Европы. Для этого:

а) союзники благожелательно отнесутся к тому, что Берлин станет резиденцией парламента, представляющего все государства Федеральных Штатов Европы,

б) союзники благожелательно отнесутся к предложению, согласно которому границы Германии будут пересмотрены с целью включения немецких меньшинств из Польши, Судетской области, Австрии и т. д.

2. Германия, США и Великобритания станут «державами великой тройки». Германия — в континентальной Европе, США — на американских материках и в Китае, Великобритания — в заморских территориях и в Африке (континентальная Европа будет включать Польшу, Прибалтику и Украину). Германия будет закупать сырье у США и Великобритании и поставлять им продукцию. На европейском рынке не будет британской и американской конкуренции с Германией.

3. Германия не будет вмешиваться в действия союзников против Японии. Взамен она получит компенсацию за счет голландской колониальной империи.

4. Ленд-лиз и прямая помощь России будет прекращена в том случае, если Германия не будет помогать Японии в ее действиях против России или против союзников.

5. США и Великобритания гарантируют, что Россия никогда не вторгнется на германскую территорию. В случае необходимости они вооруженными силами помогут Германии, дабы воспрепятствовать вмешательству России в торговые, политические и промышленные дела новой, послевоенной Европы…»[70].

Не больше и не меньше! Недаром, комментируя этот документ, английский публицист Энтони Кэйв Браун характеризует его как «акт невиданного предательства и циничного попрания союзнических соглашений». Можно было бы выбрать выражения посильнее, если учесть, что отчет Морде о встрече с Папеном был направлен в Вашингтон и с визой сотрудников УСС попал к президенту Рузвельту. Таким образом, речь идет не о плоде необузданной фантазии. Не забудем при этом, что идея раздела сфер влияния не раз высказывалась в беседах тайных эмиссаров.

…Выслушав мистера Морде, нацистский дипломат заверил его, что Германия не стремится к «политическому господству» в Европе и он лично «всячески одобряет создание федерации европейских государств», где Германии будет разрешено лишь «руководство экономикой Европы», Австрия останется в составе рейха, Судетская область получит автономию, Польша — западные границы 1914 года. Украина «должна стать независимым государством, объединенным соглашением с Европой, и не должна находиться под азиатским влиянием». Что касается рынков сбыта, продолжал Папен, то в послевоенной Европе «не будет конкуренции между Германией и Америкой», так как Германия нуждается в американских автомашинах, а США — в немецкой химии…

Хорошо зная, кому будут доложены его рассуждения, Папен усердно дул в антикоммунистическую дуду: «Он, как и немецкий народ, знает, что войну не выиграть, и даже нацисты это знают. Он предупредил, что нацисты способны на всякие трюки. Возможно, что, когда русские начнут вторжение на германскую территорию, какой-нибудь «красный» генерал совершит переворот и, спасая германскую армию, сговорится с русскими и перейдет на их сторону, чтобы помочь им создать коммунистическую Европу. Как он сказал, это «может» однажды случиться. Вот почему мы должны немедля, как можно скорее заключить мир, дабы избежать подобной катастрофы, которая нанесет удар не только Германии и Европе, но также целям Америки и Англии».[71] На этом основании Папен через Морде просил США и Англию «надолго оставить свои войска в Европе», рассчитывая, что «условия мира разрешат Германии сохранить вооруженные силы для охраны своего восточного вала против русских». Такая «охрана может спасти Европу, что будет вкладом Германии в общее дело». Ни дать ни взять обоснование для приема в НАТО, вплоть до запугивания «красным генералом»!

Так шел торг. Когда же Морде захотел получить от Папена письменные заверения, хитрый и опытный разведчик принялся рассуждать о том, как трудно устранить Гитлера и убедить немцев в необходимости «менять лошадей в дороге». Для этого, считал Папен, требуется официальное подтверждение того, что США и Англия заключат мир с новым правительством Германии. Переговоры кончились тем, что Папен дал Морде секретный шифр, с помощью которого американцы могли связаться с ним через Рюстова (соавтора документа Мольтке). Морде вернулся в Вашингтон, где его отчет благодаря содействию Донована был представлен Рузвельту с сопроводительным письмом и позитивной рекомендацией того же Донована. Однако президент не только отказался принять Морде, но распорядился отобрать у него заграничный паспорт.

Не приукрасило ли УСС свою «работу» в Стамбуле, не измыслило ли оно авансы, полученные из Германии? Нет, на этот раз нет. Сейчас установлено: другой правительственный орган — бюро военной информации — передал в Вашингтон свое собственное изложение предложений Папена — Леверкюна.[72] Хотя донесение было датировано 14 января 1944 года, данные, сообщенные информатором, относились к осени 1943 года. Приводим два фрагмента из него.

Как видим, довольно спекулятивный замысел! Однако стамбульский агент далее приводит «разъяснение»:

Вот тогда-то, по мнению Леверкюна, Германия и установит контакты с новым американским правительством.

Что же послужит основой для переговоров? Что может предложить Германия? «Она должна сделать упор на следующих трех пунктах: 1. В ходе войны сделалось очевидным для каждого, что Германия никогда не сможет добиться мировой гегемонии, чего, как полагали всегда, она домогается. Разумеется, Германия откажется от каких-либо амбиций в этом смысле. 2. С другой стороны, война доказала, что Германию нельзя сломить без, возможно, невосполнимых и самоубийственных жертв западного мира. Отсюда следует, что Германии должна быть предоставлена возможность в определенных размерах расширить свое жизненное пространство и тем самым обеспечить ее будущее. 3. Такой компромиссный мир автоматически должен сопровождаться либерализацией внутренней жизни Германии. Следует ожидать там изменений в сторону более умеренной системы…

Об этой программе из трех пунктов вот уже много лет мечтает Леверкюн. Политически она сформулирована фон Папеном… Где-то в конце июня (1943 года. — Л. Б.) он встречался с Гиммлером и получил его согласие на продолжение той же линии. Позднее, тем же летом в августе 1943 года, фон Папен снова беседовал с Гиммлером, и тот вновь выразил согласие с предложенной выше программой. К моменту посещения фон Папеном Германии в ноябре он получил согласие Гитлера на ее реализацию».

Перекличка полная — между докладами УСС о встречах с Папеном и отчетом бюро военной информации, который был не только получен в Вашингтоне, но и оказался на столе президента…

Что же означало все то, что творилось в Швейцарии, Швеции и Турции? Что означали эти закулисные интриги? Почему они плелись и почему неизменно оказывались в противоречии с политической линией президента Рузвельта?

Раньше об этом можно было догадываться. Теперь мы располагаем точными сведениями.