Театр абсурда. Во что превратили Россию

ЖАЛЬ, ЧТО ИЗ НАШИХ ДУШ УШЛО СОПРОТИВЛЕНИЕ (Интервью для «Свободной прессы»)

Начало октября – дни, когда в Москве невольно вспоминаются события 1993 года. Сейчас воспоминания о чуть было не состоявшейся гражданской войне накладываются на тревожное ощущение от московского «междувластия». Люди ждут то ли стрельбы на улицах, то ли краха городского хозяйства, то ли триумфа демократии.

Эти дни театр «Содружество актеров Таганки» встречает новинкой этого года – спектаклем «Арена жизни», о котором «СП» писала летом. Сейчас эта довольно-таки горькая и страшная буффонада сквозь слезы стала, кажется, еще своевременнее. О том, что предполагалось сказать этим спектаклем, что сейчас происходит в Москве и чего стоит ожидать от ближайшего будущего, обозреватель издания поговорил с режиссером пьесы и художественным руководителем театра Николаем Губенко.

«СП»: – Когда вы запускали спектакль, вы рассчитывали на то, что он окажется злободневным?

– Это и не могло быть иначе. Да, 160–170 лет прошло со времен, описанных Щедриным – а в России все одно и то же.

«СП»: – Вам не грустно, что наиболее адекватное описание России как государства принадлежит самому едкому из классиков, самому большому пессимисту?

– У каждого писателя свой почерк. Щедрин, конечно, мощнее всего сосредотачивался на болевых точках общества. Мощнее даже порой, чем Достоевский. Другое дело, что он грешит публицистичностью, часто уходя от художественности. Что же, вот такая у него манера письма. Зато нам осталась память о том, какой была Россия и какой она остается.

«СП»: – Трудно было делать из щедринской прозы пьесу?

– Да, безумно трудно было превратить это в пьесу. Если бы я не нашел это иллюзионное, цирковое решение… Ведь это мой второй подход к Щедрину, первый был в 1995 году и, на мой взгляд, вышел не слишком удачным. Это был тяжеловесный, страшно резонерский, пропагандистский спектакль. А здесь я постарался при помощи легкости формы вложить эту сложность в души публики и побудить зрителя думать о серьезных вещах якобы с иронической улыбкой.

Вот чего мне хотелось – и мне кажется, что сегодня эта зрелищность помогает воспринимать Салтыкова-Щедрина как не такого уж сложного автора. Конечно, для тех людей, которые любят Родину. А тем, кому наплевать на то, что в стране происходит – будет скучно и так, им хоть три сальто-мортале крути.

«СП»: – Одна из самых смешных сцен спектакля – откровенная пародия на заседание Мосгордумы, депутатом которой вы являетесь. Давно ли столичный парламент превратился в такую щедринскую антиутопию?

– Я в Мосгордуме уже несколько лет, и за эти годы обстановка в городском парламенте не менялась. Там всегда было именно так, как я показал в пьесе. Да и в Госдуме примерно так же, разве что количество депутатов иное и нет такого подобострастия по отношению к главе города.

«СП»: – Можно ли вылечить эту систему?

– Конечно, можно. Она оздоровится, мне кажется, после первых же справедливых выборов. Для этого надо, во-первых, повысить планку присутствия – не 25 % и даже не 30 %, а 50 % плюс один голос. Тогда это будет действительно объективная выборка. Мы бы узнали действительное отношение народа к власти и законодательным органам.

Кто бы не находился у власти при капитализме, господство «Единой России» будет продолжаться. Разговоры о демократизации – не более, чем стеснительная поза. То, что правящая партия у нас набрала 66 % голосов – это не собственный выбор Лужкова, конечно же, это воля Кремля. Команда сверху.

«СП»: – Изменится ли, по-вашему, система московской власти с уходом Юрия Лужкова?

– Думаю, система обязана измениться. Только я боюсь, что она изменится в ту же сторону, что и при Лужкове. То есть будет продолжена тенденция передела собственности. Новый мэр, который будет представителем Кремля, постарается побольше кусков откусить для федерального уровня. Перегруппируются финансовые потоки, закроются банки, способствующие процветанию лужковской команды… Я молю Бога только об одном, чтобы социальные доплаты, льготы и так далее, которые, по сравнению с другими регионами, очень солидные – не были отменены.

В Москве нужен человек понимающий, что в нашем мегаполисе, где каждый третий – пенсионер, невозможно не отдавать приоритета социальным программам.

«СП»: – Что, по-вашему, может сделать Кремль сейчас?

– Боюсь, что они прибегнут к схеме разделения власти, когда мэром станет человек Кремля, а глава правительства города, хозяйственник будет функционировать отдельно. Иными словами, в просчетах будет виноват этот второй человек, а достижениями будет гордиться «кремлевский» чиновник.

Я слышал от Платонова, что наше законодательство по-прежнему позволяет разделить эти две должности. Это не было законодательно упразднено. Единство этих постов держалось лишь на волевой энергии Лужкова.

«СП»: – Не боитесь ли вы повторения 1991 года или даже какого-то более кровавого переворота?

– Сейчас революции, даже нового 1991 года не будет. Народ меня потрясает своей терпеливостью, терпимостью, принятием всего. До такой степени ушло из наших душ сопротивление, в том числе и духовное, что кто ни приди к власти – все одно. «Лишь бы не было войны», как говорится.

«СП»: – То есть, своим спектаклем вы как раз хотели бы растормошить людей?

– Очень хотелось бы, чтобы люди, простите, прозрели. Увидели, что мы недалеко ушли от щедринских времен, когда только-только мы намекали на возможности демократических перемен в обществе. При том, что тогда мы жили при самодержавии… Впрочем, и сейчас то, что есть у нас, от самодержавия не слишком отличается.

«СП»: – Был ли, по-вашему, у нас в 1991–1993 годах шанс выскочить из этого порочного щедринского круга власти?

– Думаю, что у нас был шанс сохранить единство. Сохранить экономику и производство, основополагающие отрасли, которые позволяли народу работать и расти интеллектуально – была такая возможность, конечно. Когда в 1993 году Ельцин подавил Верховный Совет, эти возможности закрылись.

Думаю, у нас был и исторический шанс на демократию. Но мы, к сожалению, утратили этот шанс…

2010 г.