Глава 5. Соображаем на троих


Ууу… У меня в голове депрессия. Тело меня не слушается: протекает слезами, как ржавая бочка в саду моей бабушки после дождя, и, как та бочка, совсем не желает двигаться. Зато Баба Шу довольна: снова сидим в качалке, четыре крючка так и мелькают над корзинкой с клубочками.

— Отдохни, моя милушка, — приговаривает Баба Шу. — Мы совсем потеряли твое сознание!

— Ууу… — это Эя. Зависла на одной ноте и сверлит мозг.

Что мы оплакиваем, так и не знаю: причинами своих завываний Эя не делится. Пытаюсь ее взбодрить:

— Слезами горю не поможешь! Это народная мудрость моего мира, думаю, во всех мирах применима. Давай-ка встряхнемся, устроим пробежку… Покажи мне ваш сад! Никогда такого не видела, знаешь, как интересно?

— У меня нет сил шевелиться, — умирающим голоском отвечает Эя. Ерунда, без нее это тело было готово бежать без оглядки хоть четверо суток подряд!

— Давай, хоть попробуем?

— Нет, — в голоске прорезается внезапная твердость. — Никуда я идти не могу. Ууу…

— Поспи, моя маленькая, — Баба Шу плавно подталкивает общей попой качалку, и мне лишь остается смотреть на осточертевшие кружева в проворных руках. Управление телом отныне будет делегировать Эя, и явно не мне. А как же побег?

Завывания все же стихают. Эя и правда уснула? Меня тоже тут укачает…

— Баба Шу, ты ведь знаешь, что нужно размяться. В здоровом теле здоровый дух!

— Сначала довяжем еще два волана.

С раздражением оглядываю надетое платье:

— Твои воланы скоро в кресле помещаться не будут! Утонем в них, как в пене морской. Первое платьишко было гораздо удобнее. Простенькое, легонькое, ни за что не зацепится…

— То, что ты видела в лаборатории, когда появилась? Это тряпка, которую не жалко испортить во время тестирований попаданца. Не капризничай, деточка, надо закончить работу.

И продолжает стучать своими крючками. Нашла себе «деточку», тиран паучачий…

— Баба Шу, сколько тебе лет?

— Три тысячи восемьдесят пять. Только не проси пересчитывать на ваше летоисчисление, — голос звучит насмешливо. В общем, много; но это и так было ясно.

Как же вернуть себе право двигаться? Не хочу существовать овощем на этой зеленой грядке!

Снова потекли слезы — Эя не спит. Ладно, если разговоры не действуют, попробую к ней обратиться без слов. Представила крышку старенького пианино, стоявшего в моей комнате. Только одна царапина на полировке, за столько лет! Не по моей вине, гость приложился на мамином дне рождения. Как же она расстроилась… Когда пианино мне только купили, мама каждый день протирала с него пыль влажной тряпочкой. Священнодействовала по-своему. В детстве мечтала стать музыкантом, но не сложилось…

Мысленно подняла крышку. Легонько погладила гладкие спинки клавиш — и заиграла Шопена, прелюдию. Чистую, как голосок Эи, светлую, но немного печальную. Баба Шу перестала вязать.

— Еще! — попросила Эя, когда отзвучала последняя нота. Я почувствовала, как в нашем теле колотится сердце. — Диана, как это прекрасно…

— Только не плачь. Сейчас я сыграю вальс, это танец. — Под колокольчики нежных триолей Шопена я впервые услышала ее смех.

Баба Шу отложила вязание и грациозно спорхнула с крыльца. Мое тело кружилось, то замирая на кончиках пальцев, почти в невесомости, в сговоре с ветром — то тихо скользя по дорожке пышного сада, что мог лишь присниться Шопену. Я поразилась:

— Пауки в вашем мире умеют танцевать вальс?

— Ах, это называется вааальс, — певуче повторила за мной Баба Шу. — Нет, не умеют. Играй, Диана, играй!

— Как чудесно! — звенел в голове голосок Эи. — Это…

Что-то вспомнив, она вдруг запнулась на полуслове. Тело замерло, руки бессильно упали.

— Танцуй, Баба Шу, танцуй! — я ударила по эмоциям Эи мазуркой. Этого показалось мало; тогда перекинулась на «Венгерские танцы» Брамса: — Баба Шу, добавь темперамента!

Потом мы отдувались, все трое в согласии, под каким-то лиловым кустом (хорошо, что он не плевался!) И вдруг обнаружили зрителя. Кир, смущенный, и оттого немного фисташковый, выбрался из подорожников:

— Я боялся отвлечь. Диана, ты такая красивая!

— Это Эя у нас красивая, — осадила я парня. — А танцует у нас Баба Шу.

— Ну, а ты им играешь волшебную музыку, — тут же нашелся Кир.

— Ты не мог ее слышать.

— Я чувствовал! Артефактор улавливает потоки магии, иначе как бы он с ними работал, замыкая в изделиях?

— Все понятно, шпионишь и нахально подлизываешься, — окатив парня презрительным взглядом, я отвернулась и пошла по дорожке. Надо же, тело слушается…

«Дали тебе пообщаться с мальчиком, — отозвалась Баба Шу. — Только, лапушка, если решишь продолжать в том же духе, я сама лучше с ним пообщаюсь».

«Баба Шу, имей совесть, у тебя сколько тысяч правнуков? — с возмущением фыркнула я. — Ему Эя понравилась!»

«Не хочу разговаривать с Киром! — испуганно пискнула Эя. — Диана, уж лучше ты».

Упс, нарисовалась проблема: как выстраивать отношения с окружающими, если в любую секунду твоим собственным ртом могут сказать то, с чем ты в жизни не согласишься? А вдруг Баба Шу полезет к кому-нибудь обниматься…

Паучиха хихикнула, но ответила с полной серьезностью:

«Диана, нашей Эе только шестнадцать! Не смущай девочку».

Ну и компания собралась… Я машинально потянулась сорвать с дерева яблоко.

— Осторожно! — вскричал Кир. Мигом присела, ища взглядом спасительные лопухи: к сожалению, мы отошли от них далеко. Из «яблочка», недовольно жужжа, потянулся рой насекомых с клювами, как у птиц.

«Зачем ты полезла в гнездо долбопчел? — ахнула Эя. — Их клювы способны пробить кору железного дуба, чтобы добыть нектар!»

«А если таким долбанут по темечку…» — продолжила я — и не стала додумывать. Страшно.

Кир деловито защелкал пальцами, меняя конфигурации в нервном ритме морзянки. Замыкает «потоки магии»? Тогда это неплохо, долбанутые… долбоносные?.. долбоносые пчелы снова скрылись в гнезде. Никогда больше не захочу яблок.

«Эя, безопаснее передать управление телом мне», — паучиха не упустила момента. Я возмутилась:

«Разумеется, безопаснее: ты бы этих пчел поймала и съела! Мой зеленый коготок, коготок, чудо-муху в мой роток поволок…»

«Фу…» — Эя всхлипнула, я почувствовала в животе тошноту.

Кир зачаровано наблюдал за мимикой нашего лица:

— Спорите?

— А ты не лезь не в свое тело! В смысле, дело, — поправилась я, видя, что парень опять зафисташковел.

Кир прокашлялся:

— Диана, вообще-то, я и правда по делу. Вот! — и он выудил из нагрудного кармана почти земные очки: два стекла, укрепленные на широком обруче.

— Кир! — я восторженно всплеснула руками. «Может, все же обнять?» — подколола меня Баба Шу. «Не надо!» — всполошилась Эя, и мой рот произнес:

— Благодарю вас, господин ассистент профессора. Это великое изобретение.

Кир озадаченно почесал шевелюру:

— Эя? Но нам бы проверить, как стекла сработают… Вы мне позволите пригласить ненадолго Диану?

«Он что, только со мной тут на ты?» — удивилась я.

— С удовольствием, господин ассистент, — церемонно ответила Эя, и все стали ждать, что теперь скажу я.

Обруч плотно обхватил голову.

— Подключаю артефакт к мозговым импульсам, — торжественно объявил Кир. Лишь бы только он в них не запутался.

Стекла вдруг вспыхнули — и мир заиграл новыми красками. Буквально. Зазеленела трава, заголубело небо…

— Ого, да ты бронзовый от загара!

— Это плохо? — напрягся Кир.

— Это красиво.

Он приосанился. Поддразнить?

— А вот по волосам ты абсолютный брюнет, — сокрушенно поцокала языком.

Лицо парня вытянулось. Я не выдержала и расхохоталась.

А глаза у него карие. С золотистыми лучиками.


Загрузка...